382

 

I

Если бы г. Тихомиров отличался неразборчивым славолю­бием Герострата, то он, конечно, благословил бы тот день и час, когда ему пришло в голову написать брошюру «Почему я пере­стал быть революционером». Она обратила на него всеобщее внимание. Его и прежде немалая известность возросла в огром­ной степени. Но г. Тихомиров не принадлежит к числу людей, способных удовольствоваться славой безумного грека ¹. Он стремится поучать, а не удивлять, или, если хотите, ему нужно удивить читателя поучительностью своей истории и необычай­ной зрелостью своих политических тенденций, теми «вполне сложившимися идеями общественного порядка и твердой госу­дарственной власти», которые «издавна отличали» его в револю­ционной среде*. Конечно, и он не отказывается бичевать себя за свои прошлые революционные заблуждения. Подобного от­каза не допускает «вполне сложившийся» ритуал обращения ре­волюционера на путь истины. Но г. Тихомиров весьма ловко проделывает неизбежный обряд самобичевания. Делая вид, что заносит руку на самого себя, он исхитряется хлестнуть своих бывших товарищей, революционеров вообще, ту революционную «кружковщину», которая могла временно «связать и положить»

* «Почему я перестал быть революционером», стр.  11.

                                                                                           383

 

даже его, столь замечательного человека. Приличие соблюдается вполне, а в тоже время самобичевание не только не причиняет нашему кающемуся автору никакой боли, но является для него приятным упражнением, которое дает ему возможность пори­соваться перед публикой. Иной вульгарный потрясатель основ кается с грубым простодушием совершенно неблаговоспитанного человека. «Я, в своем неистовстве, не раз называл дураком свя­щенную особу его императорского величества», — говорил, например, один из подсудимых по делу Петрашевского. Это не совсем изящно и совсем не расчетливо. Приятно ли его величе­ству выслушивать подобные признания? А ведь все дело в том, чтобы склонить его к милосердию. Г-н Тихомиров ведет себя иначе. Он недаром много писал на своем веку: он умеет владеть словом. Он так хитроумно слагает свой покаянный псалом, что тот одновременно представляет собою и победную песнь по слу­чаю одоления г. Тихомировым революционной гидры и хвалеб­ный гимн в честь русского самодержавия... а также, кстати, я в честь самого г. Тихомирова. Растроганному и примиренному монарху остается лишь заключить своего блудного сына в своп августейшие объятия, прижать его некогда буйную головушку к своей жирной груди и распорядиться насчет заклания упитан­ного тельца для торжественного празднества. «Бестия наш брат, русский человек!» — воскликнул однажды Белинский ¹. Ему следовало сказать: «Бестия наш брат, писатель!».

Говоря серьезно, мы не знаем, насколько жирен телец, кото­рого собираются заколоть по случаю пробуждения верноподдан­нических чувств в сердце г. Тихомирова. Но что уже делаются некоторые приготовления к празднеству — это показывает за­висть, обуявшая добрых, никогда не бунтовавших сынов рус­ского самодержца. Чувство это нашло свое выражение на стра­ницах «Русского вестника»², который упорно не желает поми­риться с г. Тихомировым и сердито ворчит на «петербургские канцелярии» за их слишком снисходительное отношение к быв­шему террористу. Не помогли, значит, и комплименты Каткову! Надо думать, что попечительное начальство не замедлит вразу­мить редакцию названного журнала, напомнив ей мораль притча блудном сыне. Тем не менее выходки «Русского вестника» все-таки отравят г. Тихомирову приятную минуту примирения с «твердой властью».

Если бы не «Русский вестник», то г. Тихомиров считал бы себя счастливейшим из смертных. Он чрезвычайно доволен собою и своей метаморфозой. Он «приглашает колеблющихся и нерешительных» обратить на нее большое внимание, и, заранее уверенный в их восторженных одобрениях, он дарит их целой коллекцией советов, содержащих в себе замечательно ориги­нальные и дельные мысли. Он говорит им, что нужно учиться,

 

384                             

 

думать, не увлекаться фразами и г. п. Представим же себе, что мы принадлежащим к числу «колеблющихся и не решительных» и «обратим внимание» на пережитую нашим автором метаморфозу. История этой метаморфозы рассказана в брошюре «Почему я пе­рестал быть революционером».