Авторы: Даль Орлов и Станислав Тарасов

Захват власти «одним классом и еще — одной партией может иметь катастрофические последствия». Это было сказано (опубликовано в газете «Единство») в конце октября 1917 года. Слова принадлежат Георгию Плеханову. Мэтр марксизма вернулся в Россию после 37 лет эмиграции 30 марта 1917 г., а через две недели познакомился с «Апрельскими тезисами» Ленина, где вождь провозгласил курс на захват власти. Познакомился, удивился и назвал эту затею «бредом сумасшедшего».

Таковы факты. Что написано пером, как говорится… Документы подтверждают. Далее, оставаясь на твердой почве фактографии и документалистики, мы должны извиниться перед читателями, что, не будучи, конечно, мастерами в детективном жанре, все-таки вынуждены будем претендовать на часть славы Эдгара По и Александры Марининой.

…В редакции «Родной газеты» раздался телефонный звонок из города Липецка. Редакции предлагалось стать обладателем сенсации: там обнаружено политическое завещание Плеханова!

Наш покой был потерян. Ведь, кроме политического завещания Ленина — письма XII съезду большевиков, — мы других документов в этом жанре не знали. А тут через 85 лет забвения открывается такое. Для нас с вами сегодня, в разгар политической борьбы за власть, подогретой предвкушением выборов, согласитесь, эта штука выглядит посильнее, чем «Фауст» Гете или, например, вдруг обнаруженное завещание соратникам Кая Юлия Цезаря.

Но — вот не повезло! — скоро оказалось, что мы не первые. Первой была «Независимая газета», четыре года назад опубликовавшая этот текст. Липецким товарищам из краеведческого музея им. Г.В. Плеханова, видимо, захотелось напомнить о себе, снова потрясти воображение политологов и историков. Но про «Независимую газету» они нам почему-то ничего не сказали.

Поскольку в «Родной газете» учатся не только у Александры Марининой, а еще и у юмористки Дарьи Донцовой, то, конечно, ту «Независимую газету» здесь нашли и прочитали. Текст обширный, но ради интереса кое-что процитируем:

«В своей жизни я, как и каждый человек, совершал немало ошибок, — признается там Георгий Валентинович Плеханов. — Но моя главная, непростительная ошибка — это Ленин. Я недооценил его способностей, не рассмотрел его истинных целей и фанатической целеустремленности, снисходительно относился к его максимализму».

«Я думаю, что диктатура пролетариата в понимании Маркса не осуществится никогда — ни сейчас, ни в будущем, и вот почему… Классовая структура общества будет меняться не в пользу пролетариата, да и сам пролетариат станет другим. Численность пролетариата, того самого, которому нечего терять, начнет сокращаться, а на первое место по численности и по роли в процессе производства выйдет интеллигенция. Она — честь, совесть и мозг нации».

«Большевизм — это особая тактика, особая идеология, ориентированная на люмпен-пролетариат. Таким образом, большевизм — это бланкизм, круто замешенный на анархо-синдикализме и поставленный под знамя марксизма… Что нового в большевизме? Только одно — неограниченный, тотальный классовый террор. Но классовый террор отвергнут и осужден европейской социал-демократией».

«Ленин — мой ученик, который ничему у меня не научился, кроме того, он — мой противник… Это, безусловно, великая, незаурядная личность. Он многолик и при необходимости меняет свою окраску. С интеллигентами он интеллигент, с рабочими — рабочий, с крестьянами — крестьянин, он закономерен и случаен, логичен и алогичен, прост и сложен, последователен и непоследователен, «марксист» и псевдомарксист и т.д… Ленин — псевдодиалектик. Он убежден, что капитализм ужесточается и всегда будет развиваться в сторону усиления его пороков. Но это — огромная ошибка».

«Будущее России во многом определится сроком пребывания большевиков у власти. Рано или поздно она вернется к естественному пути развития, но чем дольше просуществует большевистская диктатура, тем болезненнее будет этот возврат. Истинное величие страны определяется не ее территорией и даже не историей, а демократическими традициями, уровнем жизни граждан… Россия остро нуждается в прогрессивной идеологии, основанной на лучших национальных традициях, на современных представлениях о демократии, политических свободах, гуманности и социальной справедливости. Только такая идеология обеспечит России устойчивое, естественное развитие».

Такими вот мыслями делился с потомками Георгий Валентинович Плеханов. Они настолько созвучны текущему моменту, что, право, очень бы хотелось, чтобы классик действительно делился такими прозорливыми мыслями еще в 1918 году. Дело за ерундой: доказать подлинность документа, а за одно и понять, откуда он все-таки выплыл?

Авторы публикации кандидат физико-математических наук (!) Николай Нижегородов и бывший зав. филиалом Липецкого государственного областного краеведческого музея им. Г.В. Плеханова Александр Бережанский утверждают, что «завещание» было продиктовано Георгием Плехановым Льву Дейчу в апреле 1918 года, за месяц с небольшим до смерти великого марксиста. Как в их руках оказался бесценный документ?

Вот версия Нижегородова. Он был знаком с неким Георгием Барышевым, который считал себя дальним родственником старшей сестры Плеханова. Барышев и поведал ему, что «политическое завещание» было продиктовано прикованным к постели Плехановым в апреле 1918 года его другу Льву Дейчу. В конце 1937 года сибирские дороги Барышева пересеклись где-то с тюремными путями племянника Плеханова Сергея, который и передал (или сказал, где находится) Барышеву закодированное «завещание» и хранил его до последних дней своей жизни. Но именно Нижегородову повезло: ему удалось переписать этот уникальный документ.

Если внимательно следить за интригой, то поневоле возникают вопросы: как произошла передача документа от Дейча к племяннику? Куда племянник дел оригинал (закодированный!)? При каких обстоятельствах Нижегородов переписывал, а судьбой оригинала не поинтересовался?

Это только наши наивные вопросы, у специалистов их гораздо больше. В итоге самые авторитетные из них — руководитель Дома Плеханова, кандидат исторических наук Т. Филимонова (С.-Петербург), доктор философских наук Е. Петренко, доктора исторических наук С. Тютюкин и А. Чернобаев — в своем заключении, переданном «Родной газете», прямо назвали А. Бережанского и Н. Нижегородова людьми, «сфабриковавшими опубликованный ими документ». «Лексика, понятийный аппарат «моего Завещания», представляющие собой эклектическое смешение разрозненных цитат из работ Плеханова и современной публицистики, говорят о компилятивном характере документа: «ответственность перед Историей», «россияне», «идеи пантюркизма и геноцид армянского народа» и т.п. Создается впечатление, — не без юмора замечают ученые, — что Плеханов, прежде чем написать «мое Завещание», основательно проштудировал и некритически освоил сегодняшние периодические издания».

Таковы суждения суровых историков. А гибкие умом политологи увидят, может быть, в этом сюжете очередной политически конъюнктурный ход иных российских общественных сил, стремящихся «выйти», минуя ленинизм, к новым истокам отечественной социал-демократии.

* * *

В Доме Плеханова в С.-Петербурге в фонде

№ 1093 хранятся документы с пометками Розалии Плехановой, супруги знаменитого марксиста. Она и озаглавила их — «Последние мысли Жоржа». В них мало можно найти общего с «обнаруженным» «завещанием» Плеханова. Да и то сказать, если бы такой документ существовал, пишет, например, Татьяна Филимоновна, то уж Розалия Плеханова о нем бы знала, она от больного практически не отлучалась. Такой документ Розалия Марковна никогда бы не выпустила из своих рук, прекрасно понимая его огромную значимость.

Остается добавить, что в Доме Плеханова, специально организованном в 1928 году при Государственной публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в Петербурге, все годы хранились документы куда более «крамольные», чем «завещание». К примеру, в так называемом секретном шкафу Розалия Плеханова держала свою личную переписку с мужем. А по свидетельству племянника Георгия Плеханова Клода Бато-Плеханова, проживающего ныне в окрестностях Парижа, там же хранились письма Сталина (!), написанные им лично Розалии Плехановой. Так-то вот... Известно, что, даже выезжая за границу в отпуск, Розалия Марковна увозила эти бумаги с собой. Мог ли, спрашивается, Сергей Плеханов, держать «завещание» у себя, не поставив даже в известность Розалию Марковну?..

Да и со Львом Дейчем далеко не все ясно. Друг семьи, старый соратник Плеханова по революционной борьбе таится с этим «завещанием» в течение 23 лет (умер он в 1941 году в СССР по дороге в эвакуацию), постоянно и близко общаясь с Розалией Плехановой, занимаясь вместе с ней публикаторской деятельностью и являясь одним из основателей Дома Плеханова? Единственный документ этого плана — от 1 мая 1918 года, — не вызывающий сомнений, — это завещание, касающееся скромного капитала в 2 тысячи франков, библиотеки и личных вещей, а также прав на его литературное наследие. Наследниками были объявлены Розалия Плеханова и дочери Лидия и Евгения.

Казалось бы, все ясно. Но это не так! В мелькании документов, сопровождающих pro u contra подлинности «завещания» Плеханова, вдруг обнаруживаются настолько любопытные аспекты, что впору сказать спасибо тем, кто возбудил своим звонком поиск истины. Многие документы и свидетельства, лежащие как бы в том же русле, при их определенном логическом раскладе вдруг открывают новые, интригующие краски в историко-политической панораме России, причем не только 1917—1918 годов…

* * *

Итак, вырвавшись из эмиграции, Плеханов превратился в яростного противника Ленина. Он утверждал, что если вместо Керенского во главе правительства станет Ленин, «это будет началом конца нашей революции». Поэтому Октябрьскую революцию Плеханов встретил отрицательно, сформулировав свою позицию сразу же в «Открытом письме к петроградским рабочим», в котором указывал, что социалистическая революция в России преждевременна. И в этом Плеханов был не одинок. Так же думал и меньшевик Юлий Мартов, которого позже большевики выдворили из страны. Казалось бы, смерть Плеханова в мае 1918 года могла вызвать в душе сторонников Ленина «тайное торжество» — одним серьезным политическим противником стало меньше. Но о нем не забыли. Уже в августе 1918 года, когда Советская власть держалась на волоске, СНК РСФСР по инициативе В. Ленина обратился к вдове усопшего Розалии Плехановой с предложением издать труды Плеханова. Странно, не правда ли? Ведь весь контекст событий того времени в России вел к ограничению свободы слова, не говоря уже о возможности открытой антиленинской политической полемики.

Какие же цели преследовал Кремль, вступая в такие переговоры? Профессор Гавриил Попов высказывает версию, что Владимир Ленин мог каким-то образом узнать о «завещании» Плеханова, а именно с идеями такого толка он вел политическую полемику в критический период жизни, когда «здоровье разрушалось не столько от болезни, сколько от сознания, что в 1917 году прав был Плеханов». А может быть, речь шла о каком-то другом «исходном тексте» Плеханова? Может быть, тут не обошлось без ВЧК? По крайней мере, это объяснило бы таинственность в действиях Розалии Марковны Плехановой и Льва Дейча. Тем не менее и в этом случае остается открытым другой вопрос, может быть самый главный: о чем именно переписывался со вдовой Плеханова Сталин и почему она так «бережно» хранила его послания?

Придется отправиться на Кавказ…

* * *

Из воспоминаний Льва Дейча, записанных племянником Плеханова: «В середине марта 1918 года я узнал от приехавшей в Петроград Розалии Марковны, что Жоржу стало хуже. Я недавно от него вернулся, был в тревоге за Эсфирь, застрявшую в Баку. Ждал или ее приезда, или вестей, поэтому откладывал с поездкой. Но писем от Эсфири не было… Для Эсфирь оставил записку, чтобы она, если меня не застанет, тоже приехала в Питкеярви, так как Плеханов очень плох. В начале апреля я без приключений добрался до Териок. Розалия Марковна встретила меня в слезах. Сообщила, что у Жоржа было сильное кровотечение и он совсем слаб. Я тут же оправился к нему. За месяц с небольшим он сильно изменился: я с трудом узнал в нем Плеханова. «Я ждал тебя», — сказал он тихим, свистящим голосом. Мы обменялись несколькими фразами, он поинтересовался, вернулась ли Эсфирь. Когда Розалия Марковна вышла, он попросил: «Приготовь блокнот и карандаш, я хочу кое-что тебе продиктовать».

Некоторые историки считают этот документ вымышленным. Но поездка жены Дейча Эсфирь в Баку — это же реальный факт! Факт и то, что Плеханов активно интересовался ее кавказской миссией. Почему?

На Кавказе в это время назревали серьезные события. Край оказался поделенным на части разными политическими силами: в Баку правила возглавляемая Степаном Шаумяном Коммуна, в Тифлисе — Закавказский сейм, в котором меньшевистская фракция была в большинстве.

В первых числах апреля 1918 года в питерских и московских печатных изданиях меньшевиков и эсеров появились сенсационные сообщения о том, что большевики готовят в Тифлисе захват власти. Из Баку на Тифлис уже наступали части Красной Армии, в Тифлисе ждали восстания военного гарнизона, состоявшего в основном из солдат бывшего Кавказского фронта. Кавказские меньшевики запросили поддержки своих русских товарищей по партии. В газете «Кавказский листок» 3 апреля 1918 года было напечатано обращение одного из лидеров грузинских меньшевиков М. Церетели к Плеханову и Мартову с призывом «остановить возможное кровопролитие». Тогда-то и направились на Кавказ из Питера и Москвы меньшевистские эмиссары. И, видимо, не с пустыми руками. В Баку и Тифлисе, как сообщали местные газеты, стал распространяться так называемый «манифест Плеханова», в котором он осуждал захват власти в центре страны большевиками и призывал к совместному отпору курсу Ленина. Этот «манифест» настолько широко был известен в Баку и Тифлисе, что местные газетчики, считая его абсолютно всем известным, даже не сочли необходимым его опубликовать на страницах своих изданий. А вот комментарии, привязанные к различным партийным собраниям меньшевиков, на которых обсуждались «тезисы» Плеханова, опубликованы. Так, тифлисская газета «Борьба» 5 апреля 1918 года сообщила, что идеи «манифеста» «носили широкий программный характер». Получается, что какой-то, нам неизвестный документ Плехановым, несмотря на плохое состояние здоровья, все-таки был написан.

Но Плеханов, напоминаем, действовал не один. Его оппонирование большевикам было активно поддержано Юлием Мартовым. Последний был уверен, что удар по грузинской меньшевистской организации наносит именно Сталин. Надо чем-то ответить. И Мартов запрашивает из Тифлиса «компромат» на Сталина! Вскоре была подготовлена соответствующая статья о кавказском прошлом большевистского наркома по делам национальностей, подготовлена и опубликована в меньшевистском издании «Новая жизнь» 19 апреля 1918 года.

Мартов утверждал, что Сталин, состоявший на партийном учете в бакинской организации РСДРП, был в 1905 году исключен из рядов партии. Сталин тогда «для защиты своей чести и достоинства» обратился за помощью к революционному трибуналу. Отчеты о заседаниях трибунала, которые вел Крыленко, печатались в апреле 1918 года почти во всех большевистских изданиях и в Питере, и в Москве. В качестве свидетелей по делу Сталина Мартов требовал пригласить известных грузинских меньшевиков Жордания, Церетели, Гегечкори. Они не приехали, и эта история ничем не закончилась.

В свою очередь и у лидера бакинской Коммуны Степана Шаумяна были старые счеты со Сталиным. Он подозревал последнего даже в сотрудничестве с царской охранкой. И тут концы сходятся с концами. Не для того ли и отправилась в Баку жена Льва Дейча Эсфирь, чтобы подключить Шаумяна к действиям Плеханова и Мартова? Бывший личный секретарь Шаумяна Ольга Шатуновская рассказывала одному из авторов этой публикации, что Шаумян «переписывался с Плехановым и встречался с его эмиссарами». Как не погоревать о том, что документы, которые хранил Шаумян, были изъяты при его аресте в сентябре 1918 года и — исчезли…

(Скажем в скобках: в Мексике Троцкий при написании биографии Сталина интересовался у своих единомышленников именно этими сюжетами из биографии Сталина.) Вот почему в отличие от Ленина, Сталина в «творческом наследии» Плеханова могли интересовать только те факты, которые касались его самого: удалось ли, скажем, Плеханову заполучить хоть какие-то письменные показания от грузинских меньшевиков или от того же Шаумяна? Если допустить, что Эсфирь поехала в Баку за документами о прошлом Сталина, то интерес к ее миссии со стороны Плеханова даже на смертном одре понятен. В таком случае понятны и дальнейшие действия вдовы Плеханова Розалии Марковны и друга его Льва Дейча: в условиях, когда Сталин начал набирать политический вес, даже намек на нелояльность к нему, не говоря уже о хранении компрометирующих его документов, было делом чрезвычайно опасным.

Зададим наши последние вопросы:

— Где письма Сталина к жене Плеханова? Что в них?

— Где текст «манифеста» Плеханова, бурно обсуждавшегося на Кавказе? Может быть, его и стали называть «завещанием»?

Одно ясно: наследие знаменитого марксиста, поверх всяких детективных интриг, рвется к нам в сегодня, не без оснований надеясь быть полезным.

А поиск?.. Поиск необходимо продолжить.

P.S.

Когда эта статья уже была подготовлена к печати, заведующая научным сектором питерского Дома Г. А. Плеханова кандидат исторических наук Татьяна Ивановна Филимонова сообщила «Родной газете» дополнительные сведения, так или иначе касающиеся изложенных нами коллизий. Оказывается, даже был суд: А. Бережанский против Т. Филимоновой — за клевету. Последовала кассация, и Липецкий областной суд дело закрыл. Хотя, естественно, Бережанскому было оставлено право печатно высказываться по дорогой ему теме.

Была и попытка опубликовать завещание в англоязычной прессе при поддержке С. Х. Бэрона, автора фундаментального исследования — книги «Георгий Плеханов. Отец российского марксизма». Бэрон уклонился.

А в заключение — о приятном. В этом году Дом Плеханова отмечает свое 75-летие, в связи с чем подготовлен к печати сборник статей и публикаций о жизни и деятельности Георгия Валентиновича — новые сведения, новые трактовки, казалось бы, известных исторических событий. И тем не менее много загадочного остается в последнем периоде жизни «отца русского марксизма», есть еще белые пятна. Но и работа над их исследованием продолжается.

Авторы: Даль Орлов и Станислав Тарасов