Процесс 20-ти

Показания Александра Михайлова

13 января. Социально-революционная партия в первые годы своей деятельности не имела сколько-нибудь общей организованности. Великая идея, проникая всюду, выдвигала везде ряды деятелей, но орудие ее, слово и книга, пропагандисты и распространители изданий не имели возможности и умения сплачивать новые силы. Сознание необходимости организации не истекает из отвлеченной идеи; оно есть продукт житейской мудрости, понимание условий деятельности и приспособления к ним. Это, так сказать, техника идейных общественных процессов, которая определяется и развивается жизнью и деятельностью, борьбою за существование и законами естественного подбора. Чистая и наивная, как дитя, самоуверенная, как юноша, выступила партия для борьбы с людской злобой и себялюбием, не предполагая, как крепко держатся эти силы на земле, какие они глубокие корни пустили. С первых же шагов ее деятельности горький опыт стал вразумлять молодую партию. Муки одиночного тюремного заключения, постоянные неудачи и другие житейские невзгоды заставляли сознавать ошибки и промахи, несовершенство способов борьбы. Так постепенно партия отделалась от многих губительных при теперешних условиях борьбы привычек и обычаев и была приведена к мысли о необходимости организации сначала на принципах менее строгих, а потом по типу более централизованному.

Когда я выступил на поприще революционной деятельности, сознание это еще было слабо, хотя отдельные люди, очень незначительное число, уже понимали все значение организации. К таковым принадлежал и я. Большая ли житейская опытность, или врожденные свойства сделали для меня мысль об организации заветной. Она меня не оставляла ни на одну минуту в продолжение четырех лет деятельности, и теперь, сошедши со сцены, я совершенно искренне могу сказать, что сделал все, что мог для ее осуществления.

Время весны 1879 года было моментом наиболее благоприятным для попытки широкой организации. Сами обстоятельства навязывали всем эту мысль. Правительственные репрессии ослабили партию количественно и помогли сделать ее сильнее в нить раз качественно, — они создали замечательное единомыслие и единодушие. У большинства повсеместно было одно желание — кровавая борьба с государственною властью. Но были люди, на которых теория влияет более, чем логика фактов, и они не разделяли такого настроения. В народнической организации они имели тоже своих представителей, и потому она, несмотря на горячие стремления другой части, не могла, без общего решения этого вопроса, переменить направления. Это было причиной Воронежского съезда.

Почти одновременно, несколькими днями ранее, составился съезд в Липецке. На нем присутствовали люди, решившие для себя борьбу с правительством как главное средство освобождения парода. Здесь были как некоторые члены организации народников, так и отдельные лица, более определенные по своим воззрениям и выработанные, как деятели. Не зная, как будет решен вопрос на Воронежском съезде, народники Липецкого съезда предлагали два исхода; или организация народников признает необходимым такую борьбу, тогда Липецкая группа возьмет на себя ее, или, при отрицательном решении, необходимо будет разделение на две организации.

Липецкий съезд продолжался три или четыре дня, от 17 до 20 июня. Вопросы были поставлены программные и организационные. Результатом совещаний были: программа партии «Народной Воли», опубликованная впоследствии от имени Исполнительного Комитета, и план организации этой партии. Но ни одно практическое предприятие здесь обсуждаемо не было. Хотя Воронежский съезд решил вопрос о борьбе с правительством удовлетворительно, но постепенно несогласное меньшинство выдвинуло параллельно с «Народной Волей» и свою программу «Черного Передела».

14 января. После Липецкого съезда половину июля я провел в Одессе; около 14-го числа был в Чернигове; в конце июля или в начале августа — в Москве проездом и затем прибыл в Петербург. Здесь я узнал, что имеется уже приготовленный динамит и что есть предложение о возможности осуществить план подведения мины под полотно железных дорог, проходящих в пределах города Москвы и служащих путем возвращения царя из Ливадии. Через неделю или две по приезде я, как знающий Москву, получил предложение от Исполнительного Комитета Социально-Революционной партии отправиться туда и осмотреть места вблизи полотна Николаевской и Московско-Курской ж. д. с целью приискания удобного места для вышеупомянутого плана. Согласно этому предложению я тогда же предпринял эту поездку и, осмотрев указанные места, нашел несколько домов, пригодных, по моему мнению, для этой цели. Сведения о них были переданы мною Исполнительному Комитету. Лица, назначенные для исполнения первых по времени функций предприятия, осмотрели вторично эти места и намеченные дома, остановились на одном из них, именно на том, откуда и сделан был подкоп, результатом которого был взрыв 19 ноября 1879 года. Настроение в это время среди вновь определившейся фракции было чрезвычайно возбужденное и решительное. Большинство дышало страстью отважного и последнего боя. Многие наперерыв предлагали свои услуги на самые опасные роли. То был момент самых глубоких и высоких чувств, дающих десяткам людей силу бороться с обладателями десятков миллионов подданных, миллионов штыков и верных слуг. Но тут уже сталкивались не человек с человеком, не слабый с сильным, а воплощенная идея с материальной силой. В таких случаях совокупность физических сил и их громадность теряют всякое значение; идея их разделяет, парализует своей неуловимостью, приводит к индивидуальному их содержанию.

Люди «Народной Воли», как самая их идея, не знают страха и преград. Весна и лето воздвигли десятки виселиц и нагнали ужас на общество. Но у тех, для устрашения которых они ставились, исчезло и малейшее подобие этого чувства: они освободились от всего личного и материального, примеры геройски-спокойной смерти товарищей переродили их.

В сентябре месяце отправился я в Москву, чтобы принять участие в тамошнем предприятии, которое нуждалось в работниках и в людях, которым бы жизнь вне места действия позволяла вести сношения с организацией и другими полезными для этого дела людьми. Некоторые из этих сношений и работу по подкопу я взял на себя. По приезде в Москву я поселился под именем Полошкина на Лубянке, в номерах Кузовлева, где и жил до отъезда в С.-Петербург, то есть до 28 ноября. За главный принцип ведения этого дела была признана всеми участвовавшими полная секретность его. О нем не знал, кроме центрального учреждения, никто в С.-Петербурге и ни один человек в Москве. Пребывание некоторых участников, сталкивавшихся с московским радикальным миром, было объяснено самыми удовлетворительными и правдоподобными предлогами; остальные же сохраняли строгое инкогнито. При таких условиях было приступлено к главным работам — к проведению минной галереи.

Работы эти начались с определения направления подземной галереи, установленного посредством отвесов, компаса и ватерпаса. Намечены были две постоянные точки — одна в нижнем этаже дома, как начало галереи, другая на полотне — конечная. Веха на полотне и отвесы внутри дома обозначили вертикальною плоскостью направление галереи. Компас, определив угол отклонения этой плоскости от магнитной стрелки, сделал ее положение известным и постоянным по отношению к странам света. Ватерпас дал горизонтальное направление галерее. Справки в саперных и минных руководствах ничего особенно полезного не дали, разве только способствовали известному направлению мысли приступавших к работе. Призматическая форма галереи, по условиям работы в ней сидя, удобству крепления песчаного грунта и по наименьшей выемке земли, представлялась наиболее удобной и применимой. Способ крепи был выбран двухсторонний дощатый, пол же галереи оставался грунтовым. Доски вверху скреплялись посредством двух соответственных вырезок, а в основании своем для упора имели подставки из маленьких досок. При такой технике начата была галерея, на глубине 1 аршина с четвертью от поверхности земли. Опустить ее глубже не было никакой возможности при наших средствах, так как на полчетверти ниже начиналась подпочвенная вода, быстро выступавшая на поверхность. И при такой глубине, на которой рыли, пол галереи постоянно был сыр, что чрезвычайно отягчало работу. Начало галереи шло из стены ранее сделанного подполья, могущего поместить вплотную 9 человек, а потому удобного для вытаскивания земли и хранения постоянно необходимых при работах вещей. Доски пилились в помещении нижнего этажа, а земля ссыпалась в чулане и в люк пристройки. По расчету должно было получиться на 20 1/2 саженей галереи около 9 кубических саженей выемки, а такое количество земли было чрезвычайно трудно спрятать совершенно незаметно; в этом мы видели главный риск предприятия.

15 января. Размеры галереи приняты были приблизительно такие: высота призмы 18 верш., стороны 28 верш., основание 22 верш. Галерея выводилась двумя орудиями: маленькой английской лопаткой делалась выемка вчерне, а садовым черпачком, употребляющимся для делания ямок и представляющим рассеченный по высоте цилиндр, названный нами «совком», давалась большая правильность сторонам. Обыкновенно не вырывалось вглубь более, чем на ширину одной пары досок, и сейчас же вырытое пространство заставлялось ими. Работа производилась со свечой. Влезавший внутрь рыл на одну пару досок, отправлял землю наружу на железном листе, который вытаскивали толстой веревкой находящиеся в подполье, потом обратно возвращал в глубь галереи порожний лист посредством тонкой веревки, конец которой имел постоянно у себя; когда было нужно, получал на том же листе пару досок и подставки и, обровняв стороны, пригнав и вставив доски, вылезал обратно, а его заменял другой. Двигаться по галерее можно было, только лежа на животе или приподнявшись немного на четвереньки. Приходилось просиживать за своей очередной работой внутри галереи от полутора до трех часов, смотря по ширине досок и встречавшемуся грунту, а в день приходилось иным ставить по две, по три пары, так как не все лазили внутрь, а только те, которые быстрее и ловче там работали. В день при работе от 7 часов утра до 9 часов вечера успевали вырывать от 2 до 3 аршин. Работа внутри была утомительна и тяжела, по неудобному положению тела, недостатку воздуха и сырости почвы, причем приходилось, для большей свободы движений, находиться там только в двух рубахах, в то время, как работы начались только 1 октября, и холодная осенняя сырость давала себя чувствовать. Но еще более утомительную работу представляло вытаскивание земли изнутри в подполье. Тут приходилось двум-трем человекам напрягать все силы сразу, чтобы подвинуть лист, нагруженный почти мокрым песком, на пол-аршина. Этот процесс похож на вбивание свай бабой, но с тою только разницей, что отдыху и сил в нашей работе менее, а потому работа еще труднее. В конце, когда галерея приближалась к 15 саженям, мы, чтобы сколько-нибудь облегчить и ускорить вытаскивание земли, устроили ворот, помещенный в нижнем этаже, но и он по своему несовершенству мало помог. Из подполья земля относилась ведрами или носилками из рогожи в указанные выше места, а потом часть ее в темные осенние ночи, во время дождя или вьюги, когда ни одна человеческая душа не рисковала выглянуть на двор, разбрасывали по большому двору, и к утру ее размывало или заносило снегом.

Строгий порядок, заведенный сообразно с обстоятельствами, и колокольчик из спальни верхнего этажа в подполье нижнего этажа давали возможность скрыть от нескольких посторонних лиц, посещавших хозяев дома, присутствие других жильцов и деятельную, неустанную работу. Входили и выходили таинственные землекопы так, что никогда и никто не видал их лица. А между тем, несмотря на необходимую и строго соблюдаемую осторожность вне дома и при появлении посторонних, несмотря на усталость и исхудалые лица работников, жила эта семья-невидимка весело и дружно. В короткие часы послеобеденного отдыха звучала иногда тихая, мелодичная песня о заветных думах народа, и отвечала она нашему настроению и нашим думам.

Общая духовная бодрость воскрешала энергию в усталом теле, и самые тяжелые препятствия преодолевались с возможным для людей хладнокровием. А препятствий воздвигалось природой и обстоятельствами много. Одно из наиболее серьезных было выдвинуто природой в начале ноября месяца, когда галерея почти была кончена. К ноябрю месяцу выпал значительный снег и лежал несколько дней. Для нас это было приятно, так как он покрыл разбросанную по двору землю и положил конец невылазной грязи московских предместий. Но настала оттепель, пошел дождь, и вода, образовавшаяся из снега, покрыла землю.

Однажды утром приходим мы к подполью и не верим своим глазам, на дне его почти на пол-аршина вода, и далее по всей галерее такое же море. Перед тем всю ночь лил дождь, и причина потопления стала нам ясна. Нас залила снеговая и дождевая вода. Стали мы выкачивать воду ведрами, днем выливали на пол в противоположном углу нижнего этажа, а ночью выносили во двор. Ведер триста или четыреста вылили мы, а все-таки пол галереи представлял лужу, вершка на два покрытую водой, и грязью. В то же время путешествия по воде внутри галереи, что по трудности движения вперед со свечой продолжалось по несколько часов, и осмотр снаружи перед домом открыли, что поверхность земли по направлению галереи в нескольких более низких местах размыта, и вода, скопившаяся в них, просочилась внутрь, где от этого образовались наносы. Мы ждали очень печальных последствий. Галерея пересекала дорогу, по которой ездили в наш и несколько соседних домов с сорокаведерной бочкой воды, с возами дров и досок, и не сегодня, так завтра нога лошади или колесо телеги провалится к нам в галерею, обнаружит план и завалит работающего внутри. Трудно было предпринять что-нибудь избавляющее от возможности подобной катастрофы, но мы сделали все, что могли. Снаружи насыпали ночью на промытые места земли, а сверху прикрыли навозом, отвели, насколько представлялось возможным, воду, притекающую к нам, внутри укрепили доски, заложили щели, вычистили наносы и попробовали рыть недостающие две с половиной сажени. С этого рокового потопа работа сделалась уже поистине невообразимой. Идти галереей дальше не было никакой возможности.

16 января. Причины невозможности продолжать углубление галереи были следующие. Почва пола сделалась мокрой, неровной и мягкой, неудобной для таскания листа. В конце галереи, несколько более низком, чем начало, невозможно было выкачать скопившейся жидкой, как вода, грязи, делавшей земляную работу чрезвычайно трудной. Грунт конца галереи, подошедший уже под насыпь полотна, стал чрезвычайно рыхл, так что нельзя было рыть даже на полчетверти вперед без обвалов сверху и с боков, чему еще более способствовало сильное сотрясание почвы при проходе поездов. Даже крепленные уже досками своды дрожали, как при землетрясении. Сидя в этом месте галереи, издали по отчетливому гулу слышишь приближение поезда. По мере того как расстояние становится меньше, гул переходит в приближающиеся раскаты грома и с оглушительным шумом проносится чудовище почти над головой. Явственно слышно, как порывистыми толчками колеса перескакивают с рельса на рельс, как налетают один за другим вагоны. Все трепещет вокруг тебя, сидящего прислонясь к доскам, из щелей сыплется земля на голову, в уши, в глаза, даже пламя свечи колеблется, а между тем приятно было встречать эту пролетающую грозную силу.

Но не всегда приятны были последствия. Промчится иногда поезд и отвалит впереди тебя глыбу земли на час лишней работы и увеличит опасность обвала с поверхности в пустоту, образовавшуюся за дощатыми стенками. Препятствовала движению вперед также и вода. Сидеть по несколько часов в ней, холодной и грязной, принимать всевозможные положения, даже лежачие, окунаясь по шею, было мучительно и опасно. Чтобы как-нибудь избавиться от воды и осушить хотя конец галереи, мы устроили па сажень от конца плотину и переливали воду за нее. Сверху плотины было оставлено отверстие, через которое можно было только просунуться. Это сделало конец галереи подобным могиле. Несмотря на вентиляцию, свеча стала с трудом и недолго гореть здесь, воздух стал удушливо-тяжелым, движения почти невозможными, а хуже всего то, что и от воды мы по избавились, — она просачивалась через плотину и стояла на четверть глубиною. Для приведения дела к концу мы придумали углублять минную галерею далее земляным буравом вершка в три в диаметре и через образовавшееся отверстие продвинуть цилиндрическую мину под рельсы. Заказан был бурав в 7 1/2 аршин длиною, с составными коленами и пущен был в дело. Для работы им мы влезали в образовавшийся в конце склеп и, лежа по грудь в воде, сверлили, упираясь спиной и шеей в плотину, а ногами в грязь. Работа шла медленная, неудобная и... но для полной характеристики я не могу приискать слов. Положение работающего там походило на заживо зарытого, употребляющего последние нечеловеческие усилия в борьбе со смертью. Здесь я в первый раз в жизни заглянул ей в холодные очи и, к удивлению и удовольствию моему, остался спокоен.

Работа буравом продолжалась с неделю, и, несмотря на условия ее, мы просверлили 7 аршин. Было около 10 ноября. Поспешили проложить проводники, приготовить цилиндр и рассыпать по двору в находившийся в сарае погреб всю землю, скопившуюся в чулане. А ее было очень много. Несколько дней сряду мы работали над ней, и, наконец, главные следы нашего дела были скрыты, что представляло большое значение, ввиду ожидаемого нами осмотра полицией прилегающих к полотну зданий,

Наконец, были получены определенные сведения о дне проезда царя, и мина была заложена, проводники и спираль испробованы. Но по воле прихотливой судьбы и непреодолимых препятствий заряд, заключающий два пуда динамита, не дошел до конца буровой скважины. При движении по ней он загребал впереди себя землю и, наконец, остановился, и никакие усилия не могли продвинуть его дальше. Несколько раз заряд вытаскивался обратно, и опять пускался в ход бурав. Побуждаемые страстным желанием наиболее обеспечить успех, работавшие под закладкой продвигались сами на сажень в расширенную вначале обвалами скважину и, задыхаясь, несколько минут разгребали руками землю; однако и эти, весьма опасные, попытки устранить преграды не вполне помогли, цилиндр все-таки не вошел до конца. Распространение силы действия динамита хотя и вычисляется формулой теоретически, но предметно сколько-нибудь точно трудно определить его разрушительную силу. Принимая во внимание расстояние и вес, можно было надеяться на успех, а потому решили действовать. Расстояние между миной и второй парой рельс, по которым должен был пройти поезд, было не более трех или четырех аршин; динамит же, находясь на полотне на глубине 2 1/2 аршин я действуя во все стороны с одинаковой силой, должен был разрушить и вторую пару.

При описании земляных работ я забыл упомянуть о вентиляции. Работать без нее можно было только 10 или 11 саженей, а далее .воздуху не хватало, и свеча тухла. Для того чтобы увеличить приток и движение воздуха, был привешен к верхнему углу галереи ряд железных труб в 2 вершка в диаметре, соединенных концами между собой. Получившаяся, таким образом, длинная составная труба выходила одним концом из галереи в подполье и, изгибаясь в нем, поднималась в нижний этаж, где соединялась с дымовой трубой печи. Образовалась круговая тяга, и свеча стала гореть до конца галереи.

По окончании работ я мог бы и ехать, так как роль окончилась, но у меня были другие дела в Москву, а за себя я не боялся; по образу жизни я не мог навлечь никакого подозрения, и потому тревожные моменты должны были пройти для меня безопасно. Неизвестно было, чем это дело окончится, и соображение, что может быть какая-нибудь случайность сделает полезным мое присутствие, давало лишний повод остаться.

Наступил критический день 19 ноября. Время прибытия двух царских поездов в Москву было назначено на 10 и 11 часов вечера. Не было тайной для многих москвичей, что царь прибудет в 10 ч. Это подтверждали и другие, более веские данные, заставлявшие обратить взоры на первый поезд. Но царский поезд промчался в начале десятого и был принят за пробный, иногда следующий впереди царского. Второй поезд, шедший в 10 часов с небольшим, совпал со временем, назначенным для царского, и пострадал. Способствовало, как побочное обстоятельство, этой ошибке еще то, что удивительно быстро мчавшийся царский поезд, как говорят очевидцы, наполовину был окутан выпускаемыми локомотивом парами и казался состоящим и.ч двух-трех вагонов. Находясь у Ильинских ворот, я узнал, что царь проехал по Покровке к Иверским воротам, и предположил, что плап разрушен обыском, происшедшим за несколько часов до проезда. Но на другой день узнал о случившемся.

17 января. На заданные мне вопросы отвечаю: 28 ноября 1879 года, как я уже объяснил, уехал из Москвы и прибыл оттуда в С.-Петербург, где и оставался безвыездно до начала июня 1880 г. Где жил, чем занимался и под какими фамилиями проживал, кроме обстоятельств жизни под именем Поливанова, объяснить не желаю. В общем моя деятельность этого времени до дня ареста, то есть до 28 ноября 1880 года, принадлежала всецело организации Общества «Народной Воли». Под именем Поливанова я жил, как удостоверено взятым у меня документом на это имя, с февраля 1880 года последовательно в гостинице «Москва», на углу Невского и Владимирского проспекта, в Троицком переулке, дом № 11/3 и Орловском переулке, в доме Фредерикса, квартира Туркиной. В гостинице «Москва» у меня никто не бывал, в Троицком бывал один или два человека и в доме Фредерикса столько же, но кто они — отвечать не желаю. По поводу найденного у меня динамита, к прежде данным по этому предмету объяснениям, прибавляю, что он получен был мною на хранение и, насколько мне известно, определенного назначения не имел. Лица, передавшего мне его, назвать не могу. Цель приготовления и хранения динамита у организации такая же, как у государства боевых снарядов. Программа партии и условия борьбы ставят борющихся в самое разнообразное положение наступательно-оборонительной войны, требующей осуществления разнообразных планов, объектами которых служат различные силы противника. Динамит в этих случаях может быть направлен как для самозащиты, так и против врага. По слухам и некоторым соображениям, я думаю, что взятый у меня динамит составляет часть имеющегося у организации, но какую, об этом не могу ничего сказать.

15 апреля. Зовут меня Александр Дмитриев Михайлов. По поводу предъявленного мне обвинения в участии в покушении, совершенном 1 марта сего года, жертвою которого пал государь император Александр Николаевич и которое выразилось в том, что во время проезда его величества лицами революционной партии были брошены метательные снаряды, причинившие поранения его величеству, — поясняю. Я был арестован 28 ноября 1880 года, то есть за четыре месяца до вышеупомянутого события. Следовательно, я могу отвечать только на вопрос о том, знал ли я, что это событие подготовлялось при условиях, при которых оно впоследствии совершилось. Из показаний, ранее данных мною, явствует, что партия имеет динамит для борьбы с правительством. Далее из показаний моих о событии 19 ноября видно, что я принимал участие в этом деле, направленном против царя, как член партии. Следовательно, я и в момент ареста должен был предвидеть общий ход борьбы в будущем. Но обстоятельства и орудия, которые избраны действующими лицами в событии 1 марта, для меня составляют новость. В частности, о подкопе на одной из улиц С.-Петербурга для заложения мины, о заложении снаряда летом прошлого года под одним из мостов С.-Петербурга же и, наконец, об употреблении и подготовлении метательных снарядов с целью действовать всеми этими средствами против особы царя, сведений я не имел, а посему не знаю, кем подготовлялись эти предприятия и кем брошены снаряды в покойного императора. В последнее время пребывания моего на свободе высказывались мысли о необходимости продолжать борьбу с главою абсолютизма, если не будет дана какая-нибудь возможность действовать мирным путем, путем свободного слова и убеждения. Из всех предъявленных мне карточек я знаю: Кибальчича еще по гимназии, Михаила, взятого под именем Капустина, Григория Исаева, Софью Перовскую, Александра Баранникова, Веру Филиппову, которую встречал в начале 1877 года, и Николая Саблина, которого я очень мало знал и с трудом признаю на карточке убитого.

Александр Дмитриев Михайлов.

Отдельного корпуса жандармов подполковник Никольский.
Товарищ прокурора Палаты Добрянский.