Пока размещены лишь первые пять глав книги. После распродажи тиража обязательно будут добавлены остальные.
   Интернет-версия книги имеет несущественные отличия от печатной, поскольку публикуется по авторскому тексту, ещё не прошедшему окончательной редакционной правки.

   Введение
   Глава 1. Детство и юность. 1835-1852.
   Глава 2. Мужание. 1852-1859.
   Глава 3. Университеты. 1859-1862.
   Глава 4. Сибирь. 1862-1865.
   Глава 5. Следствие. 1865-1868.
   Глава 6. Каторга и ссылка. 1868-1874.
   Глава 7. Центральная Азия. 1874-1880.
   Глава 8. Китай. 1881-1893.
   Глава 9. Одиночество. 1894-1904.
   Глава 10. "Сибирский дедушка". 1905-1916.
   Глава 11. В вихре социального катаклизма. 1917-1920.
   Заключение

   Монография рассматривает основные вехи жизненного пути выдающегося ученого и общественного деятеля Григория Николаевича Потанина (1835-1920) и приурочена к его 170-летию. В книге на основе накопленного предшественниками и впервые вводимыми в научный оборот фактов рассматривается вклад Г. Н. Потанина в комплексное изучение Центральной Азии (Сибирь, Казахстан, Монголия и Китай) в различных областях науки: география, фольклористика, этнография, история, ботаника и т. д. Особое внимание обращается на концептуальные подходы выдающегося путешественника, вызвавшие многочисленные споры и оживленные дискуссии и неоднозначно воспринимаемые научным сообществом в настоящее время.
   Значительное место отводится рассмотрению роли Г. Н. Потанина в общественно-политической и культурной жизни Сибири второй половины XIX - начала ХХ вв. как идеолога сибирского областничества, впервые в истории России сформулировавшего основные подходы к обоснованию регионоведения. Прослеживаются его взаимоотношения с выдающимися деятелями отечественной науки и культуры: П. П. Семеновым Тян-Шаньским, А. С. Гациским, И. И. Поповым, В. А. Обручевым, В. Г. Короленко, Д. А. Клеменцем, С. Ф. Ольденбургом, В. Я. Шишковым, Г. Д. Гребеньщиковым и др.
   Книга предназначается для всех интересующихся географическими открытиями в Центральной Азии и историей Сибири XIX - начала ХХ вв., включая и насыщенный событиями период социального катаклизма 1917-1920 гг.

   Практически ни одно серьезное исследование по истории общественно-политической, научной и культурной жизни Сибири второй половины XIX - начала ХХ веков не обходится без упоминания Григория Николаевича Потанина (1835-1920). Его вклад в изучение Центральной Азии, развитие географии, этнографии, фольклористики, краеведения, ботаники, в обществено-политическую и культурную жизнь региона отмечен во всех энциклопедических, справочных и обобщающих изданиях [1]. Например, в монографической работе по истории русских географических исследований в ХIХ - начале ХХ вв., В. А. Есаков развернутое исследование просторов Центральной Азии связывает с путешествиями Н. М. Пржевальского, М. В. Певцова и Г.Н. Потанина [2]. Научные заслуги Григория Николаевича признаны за рубежом. Его именем назван один из хребтов Наньшаня (Китай), ледник в Монгольском Алтае, улицы в Новосибирске, Томске, Омске. В 1957 г. в Томске на могиле Потанина в Университетской роще был открыт памятник. Надпись на нем гласит: "Потанин Григорий Николаевич. 1835-1920. выдающийся русский ученый и путешественник".
   Начиная с 1859 г., когда появилась его первая большая научная и одновременно литературно-публицистическая статья, и вплоть до 1919 г. регулярно выходили его заметки, статьи, воспоминания, рецензии и т.д. По подсчетам академика В. А. Обручева, перу Г. Н. Потанина принадлежит более 235 публикаций [3]. Этот список далеко не полон, поскольку ряд его работ, особенно увидевших свет в периодике до сих не выявлены. Поражает научная продуктивность Потанина. Только отчеты о путешествиях 1876-1877, 1879-1880, 1884-1886 гг. были сведены в шесть томов объемом в 200 печатных листов. В конце ХIХ - начале ХХ вв. он выпустил ряд исследований по фольклору [4], подготовил и издал несколько сборников собранных им сказок, преданий, песен, легенд и т.п. [5].
   Несмотря на то, что биография Г. Н. Потанина постоянно привлекала внимание ученых и литераторов, мы согласны с выводом, слеланным В. А. Обручевым еще в начале 1950-х гг.: "Подробное жизнеописание Г. Н. Потанина, оценка его научной и общественной деятельности и полный список его печатных трудов являются еще задачей будущего" [6]. Более того, из обильного потока публикаций, появившихся уже после этого заявления, Потанин предстает в виде двуликого Януса, у которого, с одной стороны, безупречное лицо ученого-подвижника, а с другой, буржуазно-либеральная физиономия общественного деятеля, пришедшего в конце своего жизненного пути в лагерь контрреволюции. Сыграла здесь свою роль типичная для многих выдающихся русских интеллигентов начала ХХ в. ситуация, о которой историки до недавнего времени скороговоркой замечали, завершая их биографии: "был врагом Советской власти". Этот стереотип понемногу преодолевается, правда с уклоном в другую крайность, но изчение жизненного пути нашего героя имело еще две особенности.
   Во-первых, разделение его научной и общественно-политической деятельности. Даже в работах. претендующих на отображение всего творческого пути Г. Н. Потанина говорится лишь об одном из указанных направлений его жизни. Так, В. А. Обручев скороговоркой упоминает о его участии в общественной жизни. В то же время в монографии М. Г. Сесюниной вообще не затрагиваются его научные занятия, хотя и признаются заслуги [7]. Определенный отход от этой схемы наметился в коллективной работе А. М. Сагалаева и В. М. Крюкова [8], но он не получил поддержки и развития.
   Во-вторых, иногда прямо противоположные выводы об общественно-политической деятельности Г. Н. Потанина у исследователей (М. Г. Сесюнина, И. М. Разгон, Г. В. Круссер, М. Б. Шейнфельд, Н. А. Лапин, С. Ф. Коваль, Н. П. Митина, Ю. С. Постнов и др.) связаны с полярными оценками сибирского областничества, того общественно-политического движения, одним из основателей и идеологов которого на протяжении своей долгой жизни являлся Григорий Николаевич. Подобное положение характерно прежде всего для анализа ранних этапов жизни и деятельности Потанина (прежде всего в 60-70-е гг. ХIХ в.), когда, в одних случаях, он причисляется к революционно-демократическому лагерю, последователям Н. Г. Чернышевского и А. И. Герцена, а в других - к либералам, на формирование взглядов которого преимущественное воздействие оказал К. Д. Кавелин.
   В основу замысла данного исследования положено стремление уяснить черты исторического портрета Г. Н. Потанина, как ученого и общественного деятеля, проследить основные этапы его жизненного пути. Наше стремление определяет направленность работы, ее цели и в известной мере рамки. Однако автор осознает, что эти установки он не может реализовать полностью. Прежде всего сознавая свою некомпетентность в таких областях научных знаний как этнография, фольклористика, ботаника, археография и т.д., составлявших сферу научных интересов Потанина. Поэтому нам придется обращаться к публикациям специалистов в этих областях для определения сделанного им. Далеко не все исследования, поездки, выполненные нашим героем будут тут описаны скрупулезно. Об ученом можно судить не только по его трудам, но и по своеобразию личности, характера. Во-вторых, степень полноты биографии любой личности зависит от состояния источниковой базы. Особенность биографического жанра проявляется прежде всего в тщательном выявлении фрагментов и фактов, поскольку в работах другого рода отдельных действующих лиц можно "скрыть" за деяниями других героев, причислить их к различным общественным и научным группировкам, школам, перенося на него их характеристику или вообще уклониться от выяснения тех или иных вопросов, то в данном случае поступить подобным образом невозможно.
   Сам Г. Н. Потанин много сделал для обеспечения историков тем, что мы называем источниковой базой. Его мемуары, публиковавшиеся в течение 1913-1916 гг. в томской газете "Сибирская жизнь" [9], биографические этюды, воспоминания о Ч. Ч. Валиханове, Н. М. Ядринцеве, Д. А. Клеменце и др., богатое эпистолярное наследие [10], статьи, экспедиционные отчеты представляют ценный материал для биографа. Свидетельства очевидцев (А. В. Адрианов, И. И. Серебренников, В. И. Вагин, Д. А. Клеменц, В. А. Обручев, И. И. Попов и др.) содержат интересные сведения об этом человеке. Наконец, их мы почерпнули из фондов центральных и сибирских архивов, в периодической печати второй половины ХIХ - начала ХХ вв.
   Наиболее важное соображение, побудившее нас к рассмотрению биографии Г. Н. Потанина связано с необходимостью уяснения его места в научной и общественно-политической жизни страны и региона во второй половине ХIХ - первых двадцати лет ХХ вв., стремление если не устранить, то хотя бы свести к минимуму те трудности, одностронние, противоречивые и неточные оценки, ошибочные данные и суждения по различным аспектам и фрагментам жизни и деятельности Григория Николаевича Потанина.

  [1]  БСЭ. 3-е изд. М., 1975. Т. 20. С. 425; Советская историческая энциклопедия. М., 1968. Т. 11. С. 472-473; Краткая географическая энциклопедия. М., 1966. Т. 5. С. 284; Азадовский М. К. История русской фольклористики. М., 1963. Т. 2. С. 275-276; Петров И. Ф. Следы на земле. Новосибирск, 1977. С. 35-38; Гехтман Г. Н. Выдающиеся географы и путешественники. Тбилиси, 1962. с. 230-233; Кошелев Я. Р. Русская фольклористика Сибири (Х1Х - начало ХХ вв.). Томск, 1962. с. 158-188; 300 путешественников и иследователей. Биографический словарь (перевод с нем.). М., 1966. С. 183-184; Есаков В. А. География в России в Х1Х - начале ХХ века. М., 1978. С. 192; Мирзоев В. Г. Историография Сибири. М., 1970. С. 321-332; Очерки русской литературы Сибири. Новосибирск, 1982. Т. 1. С. 341-351; Репин Л. Б. Открыватели. М., 1989. С. 168-172.
  [2]  Есаков В. А. Указ. соч. С. 206. Подобная же оценка см.: История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1968. Т. 5. С. 580.
  [3]  Обручев В. А. Путешествия Потанина. М., 1953. С. 187.
  [4]  Потанин Г. Н. Восточные мотивы в средневеком европейском эпосе. М., 1899; Он же. Сага о Соломоне. Томск, 1912; Он же. Ерке. Культ сына неба в Северной Азии. Томск, 1916.
  [5]  Потанин Г. Н. Русские сказки и песни в Сибири. Красноярск, 1902. Т. 1. Вып. 1; Томск, 1906. Т. 1. Вып. 2; Он же. Тибетские сказки и предания. Петроград, 1914.
  [6]  Обручев В. А. Указ. соч. С. 187.
  [7]  Сесюнина М. Г. Г. Н. Потанин и Н. М. Ядринцев - идеологи сибирского областничества (к вопросу о классовой сущности сибирского областничества второй половины Х1Х в.). Томск, 1974. С. 16.
  [8]  Сагалаев А. М., Крюков В. М. Г. Н. Потанин: опыт осмысления личности. Новосибирск, 1991.
  [9]  "Воспоминания" Г. Н. Потанина публиковались с 20 января 1913 по 14 мая 1916 г. Увидело свет свыше 60 фрагментов. Н. Н. Яновский их собрал, обработал и переездал. См.: Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1983. Т. 6; Новосибирск, 1986. Т. 7.
  [10]  А. Г. Грумм-Гржимайло собрано 532 письма Г. Н. Потанина, опубликованные в Иркутске. См.: Письма Г. Н. Потанина. Иркутск, 1987-1992. ТТ. 1-5. Общий объем издания - 85 п.л.

   Григорий Николаевич Потанин родился 21 сентября (4 октября нового стиля) 1835 г. в поселке Ямышевском, расположенном в 50 км от города Павлодара вверх по течению Иртыша. Собственно Павлодара тогда еще не было, а на его месте находилась станица Коряковского Сибирского казачьего войска. Поселок относился к числу первых русских укрепленных поселений в Южном Прииртышье, основанном в 1715 г. экспедицией подполковника И. Д. Бухольца. Ко времени рождения нашего героя в населенном пункте проживало 300 человек, имелась каменная Богословская церковь, в метрической книге которой в сентябре 1835 г. была сделана следующая запись: "Двадцать второго числа Баян-Аульского округа отрядного начальника есаула Николая Ильина Потанина и законной жены его Варвары Федоровны родился сын Григорий" [1].
   В принципе местом его рождения могла стать любая другая станица или поселок Иртышской укрепленной линии протянувшейся по реке от Омска до Усть-Каменогорска или Баян-Аул, где его отец командовал казачьим отрядом при окружном приказе Баян-Аульского округа Омской области. Может, поэтому Потанин редко вспоминал место, где он появился на свет.
   Появление казачьего рода Потаниных здесь связано с перенесением укрепленной границы в Сибири на юг по мере заселения и колонизации лесостепной зоны Западной Сибири. В начале XVIII в. началось сооружение Иртышской оборонительной линии, одним из звеньев которой стала Ямышевская крепость. Цепь военных поселений ограждала от вторжения кочевников и прежде всего джунгар (западных монголов), вторгшихся в 40-е гг. XVIII в. в казахские степи через Семиречье. В Омске замыкалась и Ново-Ишимская (Пресногорьковская) линия укреплений, протянувшаяся на запад до Оренбурга вдоль горько-соленых Камышловских озер.
   В укрепленные пункты линий переводятся городовые казаки из Тюмени, Тобольска, Тары, утративших к тому времени свое значение как военно-опорные пункты России на востоке. В 1746 г. предок нашего героя вместе с группой казаков был переведен для службы в Ямышевскую крепость из Тюмени [2]. Его сын (дед Григория Николаевича) Илья прижился на Пресногорьковской линии, дослужился до офицерского звания сотника, завел многочисленные табуны лошадей и отары овец. Причину столь быстрого обогащения деда можно объяснить рядом факторов. Прежде всего спецификой экономического уклада казаков, которые заселяя фронтирную зону и неся на ней военно-пограничную службу, наделялись значительными земельными угодьями, пастбищами, покосами, участками для рыбной ловли на Иртыше. Во-вторых, обогащение шло за счет эксплуатации коренного населения. Казахи и калмыки охотно меняли на железные изделия, домашнюю утварь и хлеб лошадей, скот, а заодно продавали "в разбое похищенных женок и детишек мужского и женского пола", иногда и своих единоверцев. Поэтому невольничий труд широко использовался в хозяйствах купцов, чиновников и офицеров на юге Западной Сибири.
   О том насколько здесь процветала работорговля можно судить по тому факту, что когда в 1828 г. появился указ, разрешающий российским подданным "свободных состояний" покупать или выменивать киргизских (казахских) детей и использовать их до 25-летнего возраста в домашнем хозяйстве, а затем освобождать, казачьи офицеры и омские чиновники пытались его опротестовать. Они подали прошение, в котором указывали, что "при новом порядке им уже невозможно покупать киргизских детей и делать затраты на их содержание" и ходатайствовали об оставлении у них невольников после достижения 25-летнего возраста [3].
   Использование невольничьего труда, несмотря на полное запрещение рабства, имело распространение еще в 30-40-е гг. XIX в. У отца Потанина в доме в качестве прислуги жили две казашки, купленные еще дедом. Обогащению его способствовало и офицерское звание, позволяющее эксплуатировать рядовых казаков, а также присваивать большую часть трофеев, получаемых во время походов "по замирению" казахских биев и султанов и представляющих заурядных грабеж "инородцев". О том, что взаимоотношения казаков и казахов складывались и таким образом свидетельствуют наблюдения В. И. Даля, в течение семи лет (1833-1840) наблюдавшего за жизнью и нравами Уральского казачьего войска [4].
   Одним из сыновей Ильи и был отец нашего героя Николай Ильич, родившийся в 1801 г. в редуте Островном на территории современной Северо-Казахстанской области. Он представлял незаурядную личность, оставившую след не только как отец знаменитого ученого, но и как один из первых русских путешественников, проникших в Среднюю Азию. Николай Ильич окончил в 1822 г. Омское войсковое училище и был выпущен хорунжим в казачьи части Иртышской линии. В наследство ему досталось часть многочисленных табунов и отар отца, которые год от года увеличивались. Грамотный, сообразительный и расторопный офицер, хорошо знающий прилегающую к Иртышу степь, язык и обычаи кочевников был замечен начальством. В 1829 г. его назначили начальником почетного конвоя, сопровождавшего посольство кокандского хана, возвращавшегося из Петербурга домой. От Семипалатинска до Коканда, через пустыню Бетпак-Дала, Голодную степь пролегал путь каравана. Посетив Чимкент, Ташкент и Ходжент, казак-исследователь вместе с посольством прибыл в Коканд. Он оставил интересное описание пути и столицы ханства.
   В 1829 г., по свидетельству Н. И. Потанина, в ней проживало 15 тыс. человек. В городе насчитывалось более сотни мечетей, шесть базаров, четыре караван-сарая. Сам дворец-замок хана был окружен высокой глинобитной стеной с пушками, не имеющими, правда, даже лафетов. Промышленность Коканда была представлена бумажной фабрикой и пороховым заводом.
   Н. И. Потанин собрал сведения о Ташкенте. В течение всего похода он производил маршрутную съемку местности и вел дневник, в котором тщательно фиксировал пройденный путь, наиболее приметные природные объекты, приводил сведения о Кокандском ханстве (границы, климат, занятия жителей, состояние вооруженных сил, судопроизводство, финансы, меры веса и т.п.) [5]. Впоследствии маршрут хорунжего и собранные им сведения использовались при составлении планов продвижения русских войск в Казахстан и Среднюю Азию [6]. Сам Николай Ильич в том же 1829 г. возвратился в форпост Семиярский, а составленные молодым офицером "Записки о Кокандском ханстве" привлекли внимание ученых, читающей публики и неоднократно переиздавались [7].
   Путешествие Н. И. Потанина получило высокую оценку ученых-географов [8]. Им были собраны ценные и точные сведения о Кокандском ханстве. Кроме того Николай Ильич первым из европейцев установил, что река Чу не вытекает из озера Иссык-Куль и тем самым уточнил картографические данные по Средней Азии и Казахстану [9].
   По возвращению Н. И. Потанин вел обычную для казачьего офицера жизнь: служба, разъезды, походы по замирению казахских аулов и т.д. В 1834 г. в чине есаула он назначается начальником Баян-Аульского округа Омской области. Это был почетный и ответственный пост. Упразднив ханскую власть в Среднем и Младшем жузах, в 1823 г. царское правительство образует Омскую область, состоявшую из внутренних (Омский, Петропавловский, Семипалатинский, Усть-Каменогорский) и семи внешних (Кокчетавский, Каркаралинский, Акмолинский и др.) округов, населенных преимущественно казахами. Внешние округа имели только северную границу. Аулы объединялись в волости, а последние - в округа. Окружное управление (приказ или "диван") возглавлял старший султан, осуществлявший управленческие функции с помощью четырех заседателей: двух от русских и двух от казахов. Заседатели от аборигенов выбирались ими, но утверждались царской администрацией. В каждый из округов назначался для надзора за деятельностью султанов русский офицер, пользовавшийся фактически неограниченными правами. Одним из таких начальников и стал Николай Ильич. В том же 1834 г. в его судьбе произошла еще одна важная перемена. Он женился на дочери офицера-артиллериста, дворянке Варваре Федоровне Труновой и в следующем году отвез ее рожать к тестю в Ямышево, где и появился на свет Григорий Николаевич.
   О его матери практически ничего не известно, поскольку она умерла, когда сыну не исполнилось и пяти лет. Сохранились лишь сведения, что родители Варвары Федоровны были выходцами из Европейской России, мелкопоместными дворянами и впоследствии в 1860 г., будучи студентом, Г. Н. Потанин ездил в Рязанскую губернию в имение дяди по материнской линии Трунова.
   После рождения сына на семью Николая Потанина обрушились несчастья. Глава ее долгое время находился под следствием, о причинах которого Григорий Николаевич рассказывал следующее: "У моего отца был любимец-казак, к которому он относился пристрастно. Многие проступки против дисциплины сходили этому казаку безнаказанно. Однажды будто бы этот любимец отца самовольно взял пехотное ружье, стоявшее в сошках перед палатками пехотных солдат, и ушел с ним на охоту. Там он, будто бы опустил дуло в воду, выстрелил - и ствол ружья был попорчен. Начальник пехоты арестовал казака и, не доложив начальнику отряда,- наказал его. Мой отец рассердился, арестовал часового, который позволил взять ружье из сошки, и тоже наказал. Вышла грубая сцена на открытом воздухе. После перебранки начальники перешли к ручному действию; казаки и пехотинцы бросились защищать своих начальников; кончилось междуусобием" [10].
   Пока шло следствие, отец истратил все табуны и стада, чтобы добиться смягчения своей участи, но без успеха и окончательно разорился. В конце концов его разжаловали в рядовые казаки и лишь при вступлении на престол Александра II в 1856 г. Николай Ильич получил звание хорунжего. Пока он находился в тюрьме, в 1840 г. умерла жена. Воспитанием мальчика первоначально занималась его двоюродная сестра, младшая дочь тетки. Затем, окончательно обеднев, отец отвез сына к брату Дмитрию Ильичу в станицу Семиярскую, где он командовал казачьим полком и владел лошадиными табунами в 10 тыс. голов [11].
   Дядя принял деятельное участие в судьбе племянника. Он подыскал ему учителя, научившего читать и писать, а поскольку детских книг в доме не было, то совершенствоваться в чтении Грише пришлось осваивая наставление по фортификации, естественно ничего не понимая из прочитанного. Но дядя через два года умер и Николай Ильич забрал сына к себе в станицу Пресновскую (ныне с. Пресновка, районный центр Северо-Казахстанской области). Здесь он прожил вплоть до поступления в кадетский корпус.
   Участие в судьбе мальчика приняла семья командира казачьей бригады, штаб которой находился в Пресновке, полковника Эллизена. Ее глава хорошо знал Николая Ильича, уважал и доверял ему, в частности поручив наблюдение за строительством станичной церкви. Гриша был взят в дом Эллизен и там воспитывался вместе с их детьми, бывая у отца по субботам и воскресениям. Специально нанятый преподаватель учил ребят русскому языку, арифметике, географии. В доме бригадного командира имелась богатая библиотека и в восьмилетнем возрасте Григорий Николаевич прочитал "Робинзона Крузо" Д. Дефо. В целом он получил неплохое первоначальное образование, что впоследствии успешно позволило овладеть довольно сложной программой обучения в кадетском корпусе. Вместе с тем рассказы отца, родственников, частые поездки к ним в станицы, книги из библиотеки Эллизен способствовали формированию у Потанина интереса к литературе, путешествиям. Жизнь бок о бок с казахами позволила ему научиться довольно бегло говорить на их языке, побудила стремление познать их обычаи, обряды, культуру.
   Детство у Гриши закончилось сравнительно рано. После отъезда семьи Эллизен из Пресновки, в конце лета 1846 г. отец отвез его учиться в Омское войсковое училище, преобразованное в 1848 г. в кадетский корпус. Учеба Григория Николаевича началась в период разгула николаевской реакции. Омск, к тому времени ставший военно-административным центром Западной Сибири, ощущал ее воздействие с наибольшей силой. Проживавший тогда в городе будущий писатель Н. И. Наумов с горечью суммировал свои детские впечатления: "Дом наш в Омске выходил окнами на площадь перед крепостным валом. Летом обыкновенно с четырех утра на этой площади производили учение солдатам... и тут же секли их розгами, и палками, и шомполами от ружей. Далеко разносились крики истязуемых жертв. На этой же площади гоняли сквозь строй и солдат, и преступников. Я и теперь (1888 г.- М. Ш.) без содрогания не могу вспоминать этих сцен" [12]. Все это наблюдал и кадет Потанин во время учебы. "Омск кажется постоянно укрепленным лагерем Сибири или поселением, ибо жителей здесь, кроме военных и служащих по другим ведомствам, иных почти нет,- отмечал в путевом дневнике И. Белов.- Этот город вообще имеет вид пустынный... Нередко среди улиц самого города во время непогоды гибнет не только домашний скот, но жертвою делаются люди" [13]. Как видим описания путешественника совпадают с впечатлениями, полученными от пребывания здесь (1850-1854) во время отбывания срока каторжных работ великим русским писателем Ф. М. Достоевским, увековечившим Омск в "Записках из мертвого дома".
   Приятное исключение на этом фоне представлял Омский кадетским корпус. Это было среднее военно-учебное заведение, готовящее младших офицеров для пехотных и казачьих частей Западной Сибири. Внешне оно ничем не отличалось от подобного рода учреждений, жизнь которых хорошо описана А. И. Куприным и Н. С. Лесковым. С другой стороны, при организации корпуса в нем была собрана группа талантливых педагогов, высокообразованных людей, таких как инспектор классов, преподаватель математики И. В. Ждан-Пушкин, литератор и востоковед Н. Ф. Костылецкий, последователь В. Г. Белинского, знакомивший воспитанников с его критическими статьями. Историк Г. В. Гонсевский рассказывал своим питомцам о Великой французской революции, знакомил с основами конституционного права в Западной Европе. Учитель рисования В. И. Померанцев много делал прививая кадетам чувство прекрасного. Законоучитель А. И. Сулоцкий на своих уроках позволял себе рассуждать о том, что Николай I был простым кирасирским полковником до совершения над ним обряда венчание на царство. Стараниями этих людей в корпусе создается приличная для своего времени библиотека в 5 тыс. томов. Все в совокупности производило неизгладимое впечатление на воспитанников. "У Гонсевского и отца Сулоцкого,- отмечал Потанин, - мы учились думать, у Костылецкого - жить" [14].
   "Удивительным учебным заведением был Сибирский кадетский корпус,- восклицает С. И. Бегалин ! - С одной стороны - как будто предполагалось широкое образование: история, география, литература, восточные и европейские языки, страноведение, математика, начертательная геометрия, архитектура, топографическое черчение, военные дисциплины, да еще танцы, пение, гимнастика, фехтование, верховая езда... А с другой стороны - все благие начинания уничтожались убожеством программ и пособий "высочайше рекомендованных" к изучению в специальных военных заведениях. Казалось бы, что тут можно сделать? Однако в корпусе подобрались необыкновенные люди, блестящее созвездие преподавателей" [15].
   В такой обстановке Григорий Николаевич провел шесть лет. Учеба давалась ему сравнительно легко, особый интерес проявлялся к географии, истории, топографии, иностранным языкам. В корпусе он быстро сошелся с товарищами, узы крепкой дружбы связали его с сыном казахского султана Чоканом Валихановым, ставшим кадетом на год позже Григория. В библиотеке он перечитал все книги посвященные путешествиям, среди которых выделял "Путешествия Палласа" и "Дневниковые записки" П. И. Рычкова.
   В кадетском корпусе столкнулся и с таким явлением как социальное неравенство. Все воспитанники делились на "роту", личный состав которой комплектовался из детей пехотных офицеров и чиновников и "эскадрон", в который принимались дети казаков. Первые готовились к карьере пехотных офицеров, вторые - казачьих. Состав "эскадрона" был более демократичен - преимущественно сыновья казачьих офицеров, рядовых станичников, купцов, ремесленников. Среди них практически не было выходцев из дворян, прослойка которых была довольно значительной в "роте". Различной была и программа обучения. Будущим пехотным офицерам преподавали такие дисциплины, как фортификация, инженерное искусство, штабная служба и т.д., которых не было в программе подготовки казаков. Формально считалось, что кавалерийским начальникам они просто не нужны. Фактически им не доверяли, недаром только в "эскадрон" принимали детей туземной знати - казахов, татар, калмыков. Все это порождало элемент соперничества "роты" и "эскадрона", приводивший иногда к открытым столкновениям.
   В корпусе Г. Н. Потанин получил неплохое классическое образование, отличную начальную подготовку в области естественных наук, позволившую ему спустя семь лет поступить и учиться в университете. Он возмужал, заметно окреп физически, приобрел знакомства в среде кадет, выходцев практически изо всех станиц Сибирского казачьего войска. В тоже время его мировоззрение базировалось на идеологии "официальной народности". Формулируя ее, граф С. С. Уваров подчеркивал в 1843 г.: "Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия... Спасительное убеждение, если Россия живет и охраняется духом самодержавия сильного, человеколюбивого, просвещенного - должно проникать в народное воспитание и с ним развиваться" [16]. Как признавался позднее Потанин: "Преподаватель истории в кадетском корпусе внушил нам глубокое уважение к Петру I, но вместе с другими своими товарищами, я никого так не любил из русских государей, как Николая". В другом месте своих "Воспоминаний" он замечает: "Я благоволел перед императором Николаем I, в котором видел второго Петра I и поборника прогресса и европейских идей о политической свободе" [17].
   Как видим знакомство с отечественной историей в корпусе способствовало привитию верноподданнических идей. В этом нет ничего удивительного, поскольку официальная пропаганда по всей стране систематически внушала народу идею повиновения мудрому, всевидящему и всезнающему монарху. Через увлечение и обожание Николаем I прошли в свое время многие. Н. В. Шелгунов, например, следующим образом описывает то впечатление, которое произвела смерть императора: "Женщины плакали. Для женщин, да и не для них одних, Николай был легендарным героем, коронованным рыцарем, истинным представителем недосягаемого царственного величия, цельным, последовательным человеком, характером и властелином, поднявшим царское достоинство и обаяние власти до высоты, дальше которой начинается уже только божественное величие" [18].
   С таким багажом в 1852 году 17-ти летний Г. Н. Потанин выпускается из корпуса в чине хорунжего и направляется для прохождения службы в 8-й казачий полк, штаб которого находился в Семипалатинске.

  [1]  Записки Зап.- Сиб. отдела РГО. Омск, 1916. Т. 38. С. 284.
  [2]  ГАТюмО. Ф. 47. Оп. 1. Д. 2127. Л. 51.
  [3]  Щеглов И. В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. Иркутск, 1883. С. 372.
  [4]  Даль В. И. Уральский казак (1842) // Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М., 1961.
  [5]  Обзор русских путешествий и экспедиций в Среднюю Азию. Ташкент, 1955. Ч. 1. С. 42-43.
  [6]  Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Алма-Ата, 1964. Т. 3. С. 570-571.
  [7]  Записки о Кокандском ханстве хорунжего Н. И. Потанина // Военный журнал. 1831. № 4. С. 102-139; То же // Вестник РГО. 1856. Ч. 18. С. 256-289; То же // Записки Зап.- Сиб. отдела РГО. Омск, 1916. Т. 38. С. 209-236.
  [8]  Мушкетов И. В. Туркестан. Спб., 1886. Т. 1. Ч. 1. С. 81; Катанаев Г. Е. Н. И. Потанин и его русские предшественники по разведкам в Средней Азии, с приложением путевых журналов Н. И. Потанина // Записки Зап.- Сиб. отдела РГО. Т. 38. С. 194; Марков С. Н. У кокандского хана // Марков С. Н. Вечные следы. М., 1973. С. 225-227.
  [9]  Есаков В. А. Указ. соч. С. 121.
  [10]  Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 26.
  [11]  Адрианов А. В. Томская старина // Город Томск. Томск, 1912. С. 139.
  [12]  Сиб. огни. 1963. № 9. С. 178.
  [13]  Белов И. Путевые заметки и впечатления по Западной Сибири. Спб., 1848. С. 10.
  [14]  Потанин Г. Н. Встреча с С. Ф. Дуровым // На славном посту. Спб., 1906. С. 256-257; Он же. Николай Федорович Костылецкий // На сибирские темы. Спб., 1905. С. 234.
  [15]  Бегалин С. И. Чокан Валиханов. М., 1976. С. 74.
  [16]  Деятельность министерства народного просвещения 1833-1843. Спб., 1864. С. 106.
  [17]  Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 69, 82.
  [18]  Шелгунов Н. В. Воспоминания. М,- Петроград, 1923. С. 67.

   Годы военной службы много дали Потанину с точки зрения развития его склонности к путешествиям и формирования мировоззренческих позиций. Пребывание в линейных частях позволило ближе познакомиться с жизнью и бытом казаков, организацией службы. Казачий полк функционировал на основе территориальной системы. Его сотни, эскадроны, команды комплектовались из жителей станиц и поселков, разбросанных на десятки верст по Иртышу с центром в Семипалатинске. Военнообязанные этих поселений были приписаны к подразделениям полка, по очереди несли в них гарнизонную и караульную службу, призывались на сборы, а в случае чрезвычайной необходимости должны были явиться к месту сбора своей сотни или команды. Все заботы связанные с обмундированием, экипировкой, содержанием коней ложились на плечи казаков. На службу они должны были явиться полностью готовыми к боевым действиям, имея снаряженных верховых коней и ведя на поводу запасных.
   Подобное положение казачество способствовало выработке у Г. Н. Потанина, по его свидетельству, "местного казачьего патриотизма",- представления о своих подчиненных и товарищах по службе как крепостных самодержавия. К тому же еще в кадетском корпусе он столкнулся с неравноправным положением армейцев и казаков. Первые имели преимущество с точки зрения карьеры, выслуги, и самое главное, в материальном положении. "Я был казачий офицер,- вспоминал Григорий Николаевич,- а казаки - это крепостные государства. Все они были обязаны служить в военной службе определенный длинный срок, как простые казаки, так и офицеры. Казачий офицер должен был в то время служить бессменно 25 лет, положение их было жалкое, жалование получали скудное; тогда как пехотный офицер, выпущенный из того же кадетского корпуса, получал жалование 250 руб. в год, казачий офицер получал только 72 руб.; при этом ему не полагалось ни квартирных, ни фуражных, а по окончании службы - никакой пенсии" [1].
   В данном случае Потанин был не совсем прав. Принадлежность к казачьему сословию, помимо обязанностей, давало существенные льготы (значительный земельный надел, налоговые и т.д.). Правда в условиях Сибири, не знавшей крепостного права и при наличии колоссального массива свободных земель годных для сельскохозяйственной обработки, положение крестьянства было более благоприятным по сравнению с казаками, обязанными практически всю жизнь проводить на военном положении. Данное обстоятельство, по мнению нашего героя и его единомышленников, выдвигало казачье сословие, применительно к региону, в элемент оппозиционный самодержавию, который вместе с горнозаводскими рабочими должны были заменить крестьян в революционном процессе.
   Однако в массе своей и рядовые казаки и офицеры больше полагались на доходы от собственного хозяйства, чем на казенное жалование. Мы уже говорили о материальном положении родственников Григория Николаевича. Отец ему в этом плане ничего не оставил и семнадцатилетний хорунжий жил на скудное денежное содержание. Так или иначе все это способствовало формированию у него казачьего патриотизма, о чем позднее он признавался на следствии [2].
   Офицерская служба Потанина началась в переломный для всей России и Сибирского казачьего войска период. Резко обострился кризис феодально-крепостнической системы, особенно в ходе Крымской войны 1853-1855 гг. Непосредственно на юге Западной Сибири это время совпало с процессом постепенного продвижения русских войск на юг, к границам среднеазиатских ханств. В 1846 г. отрядами посланными с Иртышской линии было основано укрепление Копал, на базе которого закладывается крепость, как форпост дальнейшего продвижения в Заилийский край или Семиречье.
   Весной 1852 г. из Семипалатинска в Копал отправился отряд под командованием университетского товарища М. Ю. Лермонтова полковника М. Д. Перемышльского. В его состав вошла и сотня 8-го казачьего полка вместе с Потаниным. Одновременно в крепость прибыли воинские части из других гарнизонов южной Сибири. В Копале собранные войска были разделены на отдельные отряды. Г. Н. Потанин со своими казаками попал в копальский отряд полковника С. М. Абакумова.
   Вскоре, по приказанию прибывшего на место сбора западно-сибирского генерал-губернатора Г. Х. Гасфорда, отряды двинулись в Заилийский край. Юный хорунжий вместе со всеми делил тяготы кочевой жизни, на его глазах Перемышльский поднял русский флаг в урочище Алматы, а осенью 1853 г. он участвовал в закладке первого русского форпоста в Семиречье - укрепления Верного, ныне Алма-Аты.
   Деятельному, храброму, настойчивому в достижении цели офицеру командование доверяло ответственные поручения. В частности, в конце 1853 г. он командируется в китайский город Кульджу (Инин) для доставки груза серебра русскому консульству. Скрьезную и опасную миссию Потанин успешно выполнил имея под командой двух казаков и купца, выполнявшего роль проводника. С другой стороны, пребывание в Кульдже (декабрь 1853 - январь 1854 гг.) обогатило его новыми впечатлениями о природе и населении Центральной Азии. Здесь впервые он остро осознал несправедливость судьбы, закрепостившей в казачьем сословии. Ни отставки, ни пенсии, нищенское жалование, служба фактически до смерти.
   Стремлению стать исследователем-натуралистом во многом способствовал командир отряда полковников С. М. Абакумов. Разносторонне образованный, он во время похода собирал и отправлял в Академию наук чучела птиц, подключив к этому занятию юного офицера, знакомя его с пернатым миром Семиречья, обучая приемам и методам орнитологических наблюдений, изготовления чучел.
   Успешное продвижение русских войск в Среднюю Азию было приостановлено Крымской войной, потребовавшей напряжения всех военных и экономических сил России. Оставив сильный гарнизон в Верном, воинские части в течение года возвратились в места постоянной дислокации. В Семипалатинске Г. Н. Потанин поссорился с полковым командиром Мессарошом, возмущенный его жестоким отношением с казаками. По требованию последнего Григорий Николаевич переводится в 9-й полк, расквартированный в предгорьях Алтая на укрепленной линии, протянувшейся от Бийска до Усть-Каменогорска. Он командовал сотнями в станицах Антоньевской и Чарышской.
   "Алтай привел меня в восхищение,- вспоминал Григорий Николаевич.- Я сразу полюбил его. Он очаровал меня картинами своей природы" [3]. Его перу принадлежат полные лиризма зарисовки природы Горного Алтая, его растительного и животного мира. Вот например, одна из них: "Контуры березы показывают, что при жидком свойстве молодых ветвей, тяжесть листового бремени оказывала продолжительное влияние на направление их; вся фигура березы представляет подвижную прозрачную зеленую массу, легко и свободно размещенную по стволу. Напротив сосна прикреплена к земле крепким стволом, который спокойно стоит во время ветров, качающих березы, и только густые массы темной хвои едва заметно передвигаются." [4].
   Вот в этом уголке, "в одной из лучших долин Алтая находится станица Чарышская" [5]. Пребывание здесь обогатило Григория Николаевича наблюдениями за жизнью и бытом местных казаков, крестьян, занимавшихся земледелием и охотой. Потанина поразили прежде всего патриархальные нравы царившие в станицах и поселках, разбросанных по берегам бурного Чарыша. Например, пожилой казак "тыкал" молодому офицеру, а последний был исключительно на "вы" в обращении к старшему по возрасту.
   У Г. Н. Потанина проявилась склонность к собиранию этнографического материала. Он знакомится с приемами обработки земли, тщательно изучает цикл сельскохозяйственных работ, способы охоты и рыбной ловли, народный календарь, материальную культуру, обряды и обычаи местного населения. Собранные данные послужили основой для написания первой серьезной научной и в тоже время одной из самых поэтических работ нашего героя - статьи "Полгода на Алтае", представляющей ценный источник для изучения трудовых и культурных традиций сибирского крестьянства XIX в.
   Восхитила его красота земледельческого труда, его эстетическая сторона. Следующим образом Потанин суммировал свои наблюдения за одним из казаков станицы Чарышская: "Он прекрасно вязал снопы, прочно и красиво, и никто не мог лучше его завершать стога. Пашню Петра Петровича тотчас можно было отличить от прочих по красоте конических суслонов, которая зависит от пропорциональная завязки верхнего снопа, опрокинутого вниз колосьями и служащего суслону крышей" [6]. Обратил он внимание на внутреннюю обстановку казачьего жилья - с софой, кроватями, шкафом со стеклянной и фарфоровой посудой, голландской печью, передним углом, оклеенным шпалерами. Но больше всего сотника привлекли коллективистские моменты трудовой жизни и прежде всего артельная форма охоты на соболя [7]. Наблюдения за нею позволили ему утверждать, что образ жизни соболевщиков "имел для Сибири такое же значение, как казачество для южной России" [8]. "Разумеется,- замечает по этому поводу М. М. Громыко,- аналогия это достаточно отдаленная, но элементы "вольницы" присутствовали на сибирских промыслах в силу отрыва крестьянина на длительный срок от обычных общественных условий, прежде всего от властей" [9].
   Одним из первых отечественных этнографов Григорий Николаевич составил довольно подробное описание быта и занятий алтайцев, констатировал процесс социальной дифференциации в русских селениях, разрушающий патриархальную замкнутость крестьянского мира. Отметил он и такую характерную особенность местного быта, как бережное отношение к природе и растительному миру и прежде всего к кедру.
   На Алтае Г. Н. Потанин столкнулся со старообрядцами, или как их тогда называли "каменьщиками" в верховьях реки Бухтармы. Они вели свою родословную от русских беглых (раскольников и преступников), ушедших за "камень"(Урал) и поселившихся в долине Бухтармы в ХVIII в. за линией русских военных укреплений. В 1791 г. "каменьщиков" помиловали и приняли в русское подданство на правах аборигенов региона алтайцев, т. е. с ежегодной выплатой в казну ясака. Они жили в поселках и занимались земледелием, скотоводством, охотой. Общинные порядки, широко развитое самоуправление привели в восторг Григория Николаевича, впоследствии совершавшего неоднократные поездки сюда в "республику русского духа", как в одном из писем он охарактеризовал общественный строй "каменьщиков" [10].
   Впечатления. вывезенные с Алтая способствовали формированию у Потанина убеждения о Сибири как своеобразном "мужицком рае", который необходимо очистить от злоупотреблений и мелочной опеки царской администрации, всячески способствовать развитию общинных начал у сибирского крестьянства.
   Служба на Бийской линии была прервана в 1856 г. переводом сотника Потанина в Омск для разбора архивов войскового правления Сибирского казачьего войска. Архивные документы, отображавшие историю заселения Прииртышья, беспорядочно сваливались в кладовой, ветшали, уничтожались мышами, растаскивались чиновниками для хозяйственных надобностей.
   Разбирая, описывая и систематизируя архив молодой казачий офицер снимал копии с наиболее интересных документов, начав собирать источники по истории колонизации Сибири. Главное внимание обращалось на акты, свидетельствующие о народном характере этого процесса, народной инициативе в устройстве пашен, защите от набегов кочевников. Впоследствии Потанин продолжил работу по изысканию документов в архивах Омска и Томска. Большая часть их была им опубликована в 60-80-е гг. XIX в. [11]. "Архивные изыскания и публикаторская деятельность Потанина представляют собой существенный вклад в источниковедение Сибири",- заметил по этому поводу В. Г. Мирзоев [12].
   В Омске четко проявилось стремление заняться наукой. "Во мне формировался натуралист. Я любил составлять гербарии и читать книги по естественной истории", - вспоминал Григорий Николаевич [13]. Весной 1856 г. по пути на Тянь-Шань Омск посетил тогда еще малоизвестный путешественник П. П. Семенов. Два дня его пребывания в городе до придела наполненные визитами, хлопотами о нуждах экспедиции ознаменовались еще и встречей с любознательным казачьим офицером, выписывавшим, несмотря на свое скудное жалование, "Вестник Императорского Русского географического общества". Григорий Николаевич много рассказал петербургскому гостю о Семиречье, Алтае, Заилийском Ала-Тау. Петру Петровичу стало ясно насколько талантливая, незаурядная личность этот молодой сотник. Он обещал содействие в поступлении в университет. Впоследствии Потанин заявил, что встреча с П. П. Семеновым окончательно определила его путь в науку [14]. Так началась дружба между этими двумя видными впоследствии учеными. После отъезда Семенова у Григория Николаевича твердо созрело желание любой ценой выйти в отставку и поступить в университет.
   Осенью того же 1856 г. недовольное медленными темпами работы над разбором архива начальство решило возвратить Потанина в строй и лишь заступничество полковника Слуцкого, "которому мою судьбу поручил П. П. Семенов" [15], предотвратило перевод. Получив указание генерал-губернатора или распропагандированный самим Потаниным, содействие ему оказал войсковой атаман, давший указание врачу найти у сотника "болезнь", как веский предлог для ухода в отставку. В конечном счете у Григория Николаевича "обнаружили" грыжу, которая якобы мешала ему ездить верхом. Таким образом в 1858 г., уйдя в отставку, Г. Н. Потанин сделал первый шаг к реализации своей мечты.
   Военная служба, особенно пребывание в Омске во многом способствовали формированию общественно-политических взглядов Потанина. О некоторых факторах говорилось выше. Во многом процессу возмужания нашего героя способствовала внутренняя жизнь России третей четверти XIX в., кризис феодально-крепостнической системы, обострение общественных противоречий.
   Интерес к общественно-политической жизни пробудился у молодого офицера в годы Крымской войны. "В это время Севастопольская кампания подходила к концу,- свидетельствует он сам,- и русское общество с усиленным вниманием следило за газетами. До этого времени я читал только толстые журналы и газет не брал в руки. Но судьба Севастополя заставила меня читать их" [16]. До поры, до времени Потанин сохранял иллюзии в отношении Николая 1. "В Усть-Каменогорске я узнал из газет о смерти Николая. Это вызвало во мне такое отчаяние, что я заплакал" [17].
   Постепенно освободительные идеи начинают проникать в сознание нашего героя. В Омске вокруг него образовался небольшой "казачий" кружок, в который вошли офицеры С. А. Пирожков, К. Д. Чукреев и только что выпущенный из кадетского корпуса Ф. Н. Усов. "Мы жадно хватали книги "Современника" и либерального тогда "Русского вестника",- вспоминал Потанин [18]. Большое воздействие на него оказала статья И. Н. Березина в "Отечественных записках" о колониях [19], утверждавшая, что последние в конце концов должны отделиться от своих метрополий. Из нее Потанин уяснил для себя, что Сибирь является земледельческой колонией и со временем разделит судьбу последних. Прочитав позднее публикацию Г. Г. Пейзына о ссылке [20], он пришел к выводу, что его родина, помимо всего прочего, является еще и штрафной колонией. Работы названных авторов "взволновали мои местные инстинкты",- отмечал позднее Потанин [21]. В Омске он познакомился с работами видного сибирского историка П. А. Словцова (1767-1843), в том числе и с его рассуждениями о богатых возможностях края, которые не реализуются из-за отсутствия капиталов, недостатка деятельных людей, слабого развития просвещения. Все это способствовало зарождению в нашем герое сибирского патриотизма. "Мой казачий патриотизм охладел,- так характеризовал он произошедшую с ним в Омске перемену,- и я превратился в сибирского патриота" [22].
   Очагом культурной и общественной жизни Омска той поры был дом советника Главного управления Западной Сибири Я. Ф. Капустина и его жены Екатерины Ивановны, сестры великого русского ученого Д. И. Менделеева [23]. "В гостиной Катерины Ивановны собирался цвет омской интеллигенции: офицеры, чиновники...,- вспоминал Потанин.- Я не был причислен к Капустиным, но все-таки дыхание их дома чувствовал на себе" [24]. Среди посещавших дом были преподаватели кадетского корпуса Н. Ф. Костылецкий, В. П. Лободовский, доктор Троицкий, супруги А. М. и А. Г. Врубели, родители великого русского художника, Ч. Ч. Валиханов. От последнего Потанин узнавал о разговорах на вечерах у Капустиных, о суждениях по поводу различных значимых событий внутренней жизни России.
   Чокан Чингизович ввел Потанина в курс омской жизни, дал краткую характеристику представителям высшей администрации и прежде всего генерал-губернатора Западной Сибири Г. Х. Гасфорда. По всей Сибири ходили о нем самые противоречивые слухи. Характеризовали его как оригинала и самодура, недюжинного организатора и завистника, покровителя наук и тупицу. От Валиханова наш герой узнал, что губернатор прослушал курс наук в Иенском, Дерптском и Мюнхенском университетах, имел пять докторских дипломов и отличался "феноменальным затмением ума" [25]. От подчиненных требовал, по воспоминаниям современников, почти божественного почитания и по прибытии в Омск составил проект возведения здесь прижизненного памятника себе. В общем, в городе ходили анекдоты по поводу многочисленных гасфордовских проектов, распространению которых во многом способствовал его адъютант корнет Ч. Ч. Валиханов. Находясь в Заилийском крае. генерал предложил передвинуть одну из гор с целью создания естественного укрепления от возможных набегов. Ему же принадлежал проект введения новой религии у кочевников - не православной, не магометанской, а "средней" или, как говорили в Омске, "гасфордовской". Под управлением Гасфорда в крае вовсю процветали безобразия и злоупотребления. Все это дополнялось личными впечатлениями о деятельности местной администрации и вызывало возмущение молодого человека чиновничьим произволом и откровенным грабежом местного населения.
   Чокан Чингизович привел молодого казачьего офицера в дом ссыльного поэта-петрашевца С. Ф. Дурова. Осужденный, как и Ф. М. Достоевский к четырем годам каторжных работ в Омской крепости, в осеннюю стужу вытаскивая бревна из Иртыша, он застудил ноги. Из крепости Дуров, по свидетельству того Достоевского, вышел в солдаты линейного батальона "полуразрушенный, седой, без ног, с одышкой" [26]. Поскольку с парализованными ногами Сергей Федорович нести военную службу не мог, в марте 1855 г. его переводят в Областное управление сибирских киргизов канцелярским служителем 4-го разряда с соблюдением "строжайшего надзора за поведением и образом мыслей". Несмотря на выпавшие испытания, дух революционера в Сибири не был сломлен. Как установил А. В. Дулов "мировоззрение С. Ф. Дурова... в ссылке стало более радикальным. В этот период укрепились его социалистические, антикрепостнические и республиканские взгляды" [27].
   Всего лишь один раз встречался и беседовал с Дуровым Г. Н. Потанин, всего лишь один вечер, но разговор врезался в память на всю жизнь. "Ни один человек так сильно не действовал на меня прежде, - признавался Григорий Николаевич.- Перед мной был человек более 45 лет, разрушенный болезнями, наполовину труп: только глаза блестели живым огнем. Более всего он произвел на меня впечатление своей верой в будущее России и в прогресс человечества" [28]. "Ореол, в котором мне представился Дуров, я и теперь не могу выкинуть из своей головы",- заметил он в другом случае [29]. Сергей Федорович развеял иллюзии и благоговение Потанина перед императором Николаем I как "поборником прогресса и европейских идей о политической свободе". На примере дела петрашевцев продемонстрировал изуверство и иезуитское коварство самодержца всероссийского, приказавшего имитировать расстрел 15-ти членов кружка. Переживших ужас ожидания смертной казни на Семеновском плацу в Петербурге, привязанных к столбам с надетыми балахонами, слышавших под трескучий бой барабанов приговор - "к расстрелянию", их ждала "царская милость",- каторга, ссылка, "лишение всех прав". Впоследствии в своих мемуарах Потанин кратко и образно обозначил главный итог этой беседы: "после свидания с Дуровым я сделался петрашевцем" [30].
   И еще одна встреча, надолго определившая жизненную позицию 22-х летнего сотника. "Позже я познакомился с Лободовским,- вспоминал Потанин, - это друг Чернышевского, который приехал в Омск на место преподавателя русского языка и литературы в кадетском корпусе" [31]. В. П. Лободовский являлся другом молодого Н. Г. Чернышевского, о нем выдающийся революционер-демократ впоследствии с большой теплотой писал: "Этот человек, которого я люблю и уважаю, как никого почти. Очень редки люди с таким умом" [32]. Статьи Н. Г. Чернышевского возбудили интерес Григория Николаевича к крестьянской поземельной общине. "С этого времени я сделался другом русской общины,- замечает он,- стал читать литературу о ней и при всяком случае старался собрать личными наблюдениями новые о ней данные" [33]. Публицистика Н. Г. Чернышевского возбудила интерес к его личности и здесь В. П. Лободовский "мне много хорошего рассказывал о Чернышевском и обрисовал его гуманную личность... Из всего, что я слышал о Чернышевском, у меня еще в Омске составилось о нем представление, как о личности необычайно притягательной" [34].
   Но не только беседами о Н. Г. Чернышевском посвящали свои встречи Лободовский и Потанин. "Это было еще одно (кроме С. Ф. Дурова - М. Ш.) лицо,- отметил Григорий Николаевич, - перед которым мне пришлось исповедывать свое кредо. Я определенно выступил перед ним сибиряком, желающим послужить своей Родине и оскорбленным ее неравноправным положением" [35]. Таким образом, можно вполне определенно утверждать, что в Омске в 1856-1858 гг. у Потанина, под воздействием различных факторов, оформились антикрепостнические, антимонархические взгляды, а также представления о Сибири как земледельческой и штрафной колонии, которая может в будущем развиваться самостоятельно. Отвечая на вопросы следственной комиссии 8 июля 1865 г. он заявил: "Во мне идея об отделении Сибири возникла самостоятельно; я с нею приехал в Петербург" [36]. Тогда же у него оформилось желание посвятить себя освободительному движению. Подводя итоги своей идейной эволюции к моменту выхода в отставку, наш герой отмечал: "С переездом из Алтая в Омск период моего "белкования" и "соболевания" кончился. Перемена политических убеждений, превращение в либерала и сторонника реформ, совершившиеся под влиянием омских знакомств и чтения прогрессивных журналов, видоизменило мои мечтания о моей миссии. Мой казачий патриотизм охладел, я превратился в сибирского патриота" [37].
   Высказывание о превращении в "либерала и сторонника реформ" было использовано М. Г. Сесюниной для вывода о солидарности Потанина в рассматриваемое время с русскими либералами, "о либеральной закваске полученной идеологом областничества в дореформенное время" [38]. Нам представляются эти выводы не совсем корректными. Прежде всего в мемуарах наш герой использует разные термины для оценки своих политических взглядов. Так, если в цитированном выше фрагменте он называет себя либералом и сторонником реформ, то в другом месте характеризует себя и своих товарищей в конце 50-х - начале 60-х гг. XIX в. как социалистов [39]. Можно предположить, что с точки зрения автора понятия "либерал" и "социалист" являлись тождественными.
   Нужно еще иметь ввиду, что слабая социальная дифференциация общества, наличие общей цели - борьба с крепостным правом объединяла всех, кто позднее разошелся по разным политическим "квартирам". А это произошло после опубликования манифеста от 19 февраля 1861 г. Поэтому, как установил В. Н. Розенталь, несмотря на то, что "либеральная программа Кавелина коренным образом отличалась от программы революционной демократии, полного разрыва между ним и революционными демократами в этот период (1857-1861 гг. - М. Ш.) не произошло" [40].
   Таким образом к концу военной службы во взглядах Г. Н. Потанина, как типичного разночинца, воспитанного на революционных традициях передовых представителей российского освободительного движения Н. Г. Чернышевского, С. Ф. Дурова, В. П. Лободовского и др., наблюдавшего жизнь простого народа и деятельность царской администрации прочно оформляются революционные убеждения, одним из элементов которых становится желание посвятить себя борьбе за ликвидацию колониального статуса Сибири. Тогда же под воздействием кочевой жизни, знакомства с природой и жизнью населения различных уголков Сибири и Степного края четко оформляется стремление продолжить образование и стать исследователем-натуралистом.
   Но выход в отставку поставил перед Григорием Николаевичем новую проблему. Для поездки в Петербург и учебы в университете требовались средства, которыми он не располагал. Потанин решил раздобыть денег у родственников. Он знал, что вдова покойного дяди Дмитрия Ильича вышла замуж за барона фон Мершейда, купившего на ее приданное прииск Онуфриевский в Мариинском округе Томской губернии. К ним и направился весной 1858 г. наш герой в надежде получить место служащего и заработать таким образом на дорогу до столицы.
   "Сначало пришлось ехать по Иркутскому тракту,- вспоминал Потанин,- потом свернуть направо к тайге. За окраиной тайги можно было ехать на тележке, а затем в последней перед тайгой деревне пересесть в седло и тридцать верст ехать верхом по убийственной дороге. Дороги собственно не было, а была узкая просека, вдоль которой торчали пни от срубленных деревьев; просека заросла осокой, образующей кочки, разделенные бочагами со стоячей водой; лошадинные копыта выбивали колодцы, и лошадь со всадником или с въюком поочередно то опускает ногу в колодец, то ставит ее на кочку; вместе с этим всадник то наклоняется вперед, то откидывается назад" [41].
   Родственники встретили радушно, но работу получить не удалось, поскольку дела на прииске шли из рук вон плохо, а вскоре барон вообще разорился. Проведя некоторое время у них Григорий Николаевич имел возможность наблюдать за организацией работ по добыче золота. "Прииск представлял такую картину,- рассказывал он.- В средине группа жилых построек: дом золотопромышленника, контора, дом управляющего, казарма для рабочих; тут же и промывальная машина. Вверх и вниз по реке от этого центра тянулись разрезы и отвалы; это два стана, верхний и нижний, между ними пробиралась речка, не по природному руслу, потому что оно так же было промыто на промывальной машине. Местами река была пущена по желобам; тут собственно пяди земли не осталось на своем прежнем месте, все разворочено, все снято и брошено лопатой на новые места" [42].
   Тогда же Г. Н. Потанин увидел жизнь и занятия приисковых рабочих, находившихся в ужасающих условиях. Впечатления, вынесенные с приисков Мариинской таги послужили основой для написания статьи "О рабочем классе в ближней тайге", увидевшей свет в 1861 г. [43]. Основной вывод публикации сводится к тому, что положение рабочих на приисках "можно, пожалуй, сравнить с ранним положением нашего крепостного сословия" [44]. Ежегодно весной в сборных пунктах, в селах Банново, Кедровке, Тамбаре и Тисуле, рабочие заключали контракты с золотопромышленниками, обязуясь "без уклонения производить по воскресениям и праздничным дням старательские работы", вырабатывать зимой одну кубическую сажень на двоих и летом на одного. Среднемесячная оплата устанавливалась в размере от 3 до 5 рублей, при этом время болезни не оплачивалось.
   Законтрактованные, с установлением пути, отправлялись на прииски, где работали до зимы. Отсутствие нормальных дорог и злоупотребления администрации вели к тому, "что рабочий класс в тайге стал в полную зависимость от золотопромышленников" [45]. Они кормили, поили, одевали рабочих, предоставляли жилье, а поэтому могли назначить любую цену за предоставленные услуги. К тому же рабочий не имел права разорвать контракт и покинуть нанимателя в разгар сезона. Любая попытка в данном направлении квалифицировалась как бунт со всеми вытекающими отсюда последствиями. "Что условия приисковых работ тяжелы для рабочих,- заключает автор,- это доказывает значительная цифра ежегодно бегающих с приисков; в тайге даже учреждена особая стража, занимающаяся поимкой рабочих и доставлением их обратно на прииски. Эта стража состоит из казаков, которые разъезжают по берегу Томи и караулят беглецов, выходящих из тайги на ее открытые берега" [46]. Единственный выход из создавшегося положения Потанин видел в "допущении свободного перехода с прииска на прииск", вследствие чего "рабочие люди могут сгруппироваться в свободные артели, и приобрести взаимную гарантию против злоупотреблений капиталиста" [47].
   В конечном счете разорившийся барон дал родственнику рекомендательное письмо к своему томскому знакомому ссыльному революционеру М. А. Бакунину с просьбой посодействовать юноше в организации поездки в Петербург. Так на жизненном пути Г. Н. Потанина встала еще одна выдающаяся личность, принявшая деятельное участие в реализации его мечты стать ученым. О знакомстве и взаимоотношениях Потанина и Бакунина исследователи пишут очень мало, ссылаясь на их мимолетность и отсутствие источников. Зачастую дело сводится просто к указанию о факте помощи Бакунина с устройством Потанина в золотой караван, отправлявшийся из Сибири в столицу [48].
   Действительно, Потанин крайне скупо писал об этом. Вместе с тем, привлекая другие источники, можно попытаться реконструировать характер и направленность его бесед с М. А. Бакуниным. Так, в "Воспоминаниях" он подчеркивал: "Только случайно у него (Бакунина - М. Ш.) вырывались оригинальные суждения о Сибири, из которых, впрочем, я запомнил одно. Он мне сказал, что сибирский крестьянин индивидуален" [49]. Более определенно Потанин сообщил о характере своих взаимоотношений с видным революционером в воспоминаниях о Н. Г. Чернышевском. "Я думал,- пишет он, - что с первых же дней у меня с Чернышевским установятся такие же отношения пламенно преданного ученика учителю, какие у меня образовались в Томске с М. А. Бакуниным" [50]. В них кратко и емко излагается суть этих отношений.
   Наконец, для более полного уяснения характера отношений Г. Н. Потанина с М. А. Бакуниным необходимо знать какие мысли относительно Сибири высказывал тогда последний. Прежде всего необходимо отметить, что в ссылке активизировалась теоретическая деятельность будущего идеолога анархизма. "Я пережил в Томске вторую молодость свою, свое возрождение после 8-ми летней крепостной смерти",- замечал он в письме П. П. Лялину от 27 февраля 1862 г. [51]. Именно здесь оформляется у него идея о необходимости децентрализации России и ее федеративном устройстве [52], сформулированная позднее (1862 г.) в виде положения: "Российское государство должно быть разделено и федерализировано..." [53]. При этом Бакунин не останавливался и перед возможностью отделения региона от России. "Такая независимость,- вопрошал он с горячностью,- невозможная теперь, необходимая, может в довольно близком будущем, разве беда ?" [54]. Заметим еще, что М. А. Бакунин не забыл о своем молодом сибирском собеседнике и находясь за границей послал ему оттуда в 1860 г. в Петербург письмо [55].
   В Томске, кроме Бакунина, Потанин познакомился с офицером местного линейного батальона А. А. Зерчаниновым, смотрителем уездного училища Н. И. Ананьиным, учителем латинского языка в гимназии Я. Г. Андреевым. Все они приняли деятельное участие в устройстве поездки Григория Николаевича в Петербург. У начальника Алтайского горного округа А. Е. Фрезе Бакунин и Ананьин выхлопотали разрешение юноше доехать до столице с караваном, ежегодно перевозившим золото и серебро, добытые в округе. Груз сопровождал казачий конвой. Кроме того администрация не возражала на путешествие в составе каравана различных пассажиров, имеющих рекомендации, полагая, что многолюдный поезд гораздо труднее ограбить. Далее Бакунин добыл у томского миллионера-золотопромышленника И. Д. Асташева для своего юного друга 100 руб. на дорогу, а также вручил ему рекомендательные письма в Москве М. Н. Каткову и в Петербурге своей двоюродной сестре Е. М. Бакуниной и студенту-сибиряку Перфильеву [56]. Снабженный всем этим летом 1859 г. с золотым караваном из Барнаула Г. Н. Потанин отправился в Петербург. "Восемнадцать возков, в которых были составлены ящики с золотом, стояли на дворе,- вспоминал он.- В стороне ожидали готовые лошади в хомутах. В самом заднем возке были назначены места для урядника Злобина и для меня. Пришло начальство, пощупало возки, спросило, крепки ли полозья и шины, и приказало запрягать лошадей. В это же самое время в другом конце огромного двора, где стояли возки, исполнялась экзекуция; гоняли сквозь строй какого-то преступника. Раздавался бой барабана и крики истязуемого. Так меня провожала Сибирь" [57]. В жизни нашего героя начался новый этап.

  [1]  Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 93-94.
  [2]  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1865. Д. 196. ЛЛ. 148-151.
  [3]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 70.
  [4]  Потанин Г. Н. Полгода на Алтае // Русское слово. 1859. № 9. С. 75.
  [5]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 96.
  [6]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 115-116.
  [7]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 106.
  [8]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 102.
  [9]  Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири. Новосибирск, 1975. С. 218.
  [10]  Письма Г. Н. Потанина. Иркутск, 1987. Т. 1. С. 67.
  [11]  См.: Потанин Г. Н. Показания сибирского казака Максимова о Кокандском владении // Вестник РГО. 1860. Ч. 28; Он же. О караванной торговле с Джунгарской Бухарией в XVIII столетии // Чтения общества истории и древностей российских при Московском университете. 1868. Кн. 2; Он же. XVIII века Домашняя летопись Андреевых по роду их, писанная капитаном Иваном Андреевым // Там же. 1870. Кн. 4; Он же. Памятники сибирской истории XVIII века. Спб., 1882. Ч. 1; Спб., 1885. Ч. 2. и т.д.
  [12]  Мирзоев В. Г. Историография Сибири. М., 1970. С. 325.
  [13]  Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 79.
  [14]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 96.
  [15]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 77.
  [16]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 69.
  [17]  Там же.
  [18]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 80.
  [19]  Березин И. Н. Метрополия и колония // Отечественные записки. 1858. №№ 3-5.
  [20]  Пейзын Г. Г. Исторический очерк колонизации Сибири // Современник. 1859. № 9.
  [21]  Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 80.
  [22]  Северная Азия. 1927. № 5-6. С. 127.
  [23]  Юрасова М. И. Очерки истории города Омска. Омск, 1972. С. 51-55; Громыко М. М. Сибирские знакомые Ф. М. Достоевского. Новосибирск, 1975. С. 145-161.
  [24]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 81-82.
  [25]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 83.
  [26]  Достоевский Ф. М. Сочинения. М., 1958. Т. 8. С. 491.
  [27]  Дулов А. В. Петрашевцы в Сибири. Иркутск, 1996. С. 279.
  [28]  Потанин Г. Н. Биографические заметки о Ч. Валиханове // Зап. РГО по отделению этнографии. 1904. Т. 29. С. 29.
  [29]  Потанин Г. Н. Встреча с С. Ф. Дуровым // На славном посту. Спб., 1906. С. 264.
  [30]  Потанин Г. Н. Воспоминания. Т. 6. С. 82.
  [31]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 82.
  [32]  Чернышевский Н. Г. Собр. соч. Т. 14. С. 216.
  [33]  РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 616. Л. 2.
  [34]  Там же. Л. 1.
  [35]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 86.
  [36]  Изв. Зап.- Сиб. отдела РГО. Омск, 1925. Т. 4. С. 107.
  [37]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 83.
  [38]  Сесюнина М. Г. Указ. соч. С. 24, 26-27, 30.
  [39]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 160.
  [40]  Розенталь В. Н. Русский либерал 50-х годов Х1Х в. (Общественно-политические взгляды К. Д. Кавелина в 50-х - начале 60-х годов) // Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1974. С. 246.
  [41]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 99.
  [42]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 101.
  [43]  Потанин Г. Н. О рабочем классе в ближней тайге (из очерков Сибири) // Русское слово. 1861. № 6. С. 1-20.
  [44]  Там же. С. 13.
  [45]  Там же. С. 3.
  [46]  Там же. С. 7.
  [47]  Там же. С. 9.
  [48]  Адрианов А. В. Томская старина. С. 125; Дубровский К. В. Рожденные в стране изгнания. Петроград, 1916. С. 246; Лапин Н. А. Революционно-демократическое движение 60-х годов Х1Х века в Западной Сибири. Свердловск, 1967. С. 52; Сесюнина М. Г. Указ. соч. С. 87.
  [49]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 87.
  [50]  РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 616. Л. 5.
  [51]  Былое. 1906. № 7. С. 185.
  [52]  Полонский В. Михаил Александрович Бакунин. М., 1922. Т. 1. С. 340.
  [53]  Былое. 1906. № 8. С. 263.
  [54]  Цит. по: Сватиков С. Г. Россия и Сибирь (К истории сибирского областничества в Х1Х веке), Прага, 1930. С. 34.
  [55]  Письма Г. Н. Потанина. Т. 1. С. 48.
  [56]  Адрианов А. В. Указ. соч. С. 125; Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 103.
  [57]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 105.

   Прибыв в Петербург, Г. Н. Потанин сразу же обратился к Е. М. Бакуниной. Она и ее сестра Прасковья Михайловна приняли живейшее участие в устройстве молодого сибиряка. Последняя написала рекомендательное письмо с просьбой посодействовать ему в поступлении в университет к хорошо знакомому ей профессору К. Д. Кавелину. "Я знал о Кавелине только как об авторе одной статьи, - комментировал этот эпизод Григорий Николаевич,- но я не знал, что он был душой Петербургского университета и подумал, что мне опять придется ходить из дома в дом" [1]. Ходить не пришлось. Кавелин помог поступить в университет на естественно-историческое отделение физико-математического факультета вольнослушателем, снабдил деньгами. "Впоследствии, действительно я всегда чувствовал большую благодарность Бакуниной за это письмо, необыкновенная доброта профессора подкупила меня сразу. Во время моего студенчества я поддерживал это знакомство, да и потом расставшись с университетом, когда случалось приезжать в Петербург всегда было приятно посетить и послушать Константина Дмитриевича",- вспоминал он [2].
   Дружеские отношения между ними продолжались до самой смерти профессора в 1885 г. Григорий Николаевич неоднократно обращался к нему во время материальных затруднений за помощью. По просьбе Потанина К. Д. Кавелин написал несколько писем П. П. Семенову, убеждая его от имени Русского географического общества ходатайствовать за нашего героя в плане возвращения из ссылки в 1873-1874 гг. Все это и особенно факт заступничества истолковывается М. Г. Сесюниной "как проявление уверенности профессора лишь в весьма умеренных, но отнюдь не революционных взглядах и намерениях идеолога областничества" [3].
   Подобную логику рассуждений можно назвать более чем странной. Так, в начале 1861 г. Н. Г. Чернышевский принял участие в составлении проекта записки об улучшении положения печати совместно с рядом редакторов, в том числе и с М. Н. Катковым [4]. Но это ни коим образом не дает оснований подозревать Николая Гавриловича в измене революционно-демократическим идеям, сползанию на позиции либерализма. Кстати, Кавелин и Чернышевский поддерживали дружеские отношения. Г. Н. Потанин был глубоко благодарен профессору за участие в своей судьбе и не более того.
   Попытка М. Г. Сесюниной противопоставить К. Д. Кавелина, приютившего Потанина, и Н. Г. Чернышевского, не заинтересовавшегося им [5], также не выдерживает критики. Потанин явился к Чернышевскому без рекомендательных писем, подобных посетителей у Николая Гавриловича бывало много, что побуждало его держаться с ними весьма осторожно. Когда, впоследствии Кавелин, на длительный срок отлучаясь из Петербурга, собирался заботы о Григории Николаевиче возложить на Чернышевского, Потанин категорически отказался. "Тогда я был очень молодым и слишком самоуверенным, думал, что обойдусь собственными силами без авторитетной опеки" [6]. "Впрочем,- замечает он,- мое впечатление о нем (Н. Г. Чернышевском - М. Ш.) после этого случая не поколебалось. Я жил в студенческой среде, в которой его боготворили, встречался с многими людьми, бывавшими на его многочисленных журфиксах и передававших рассказы об этих собраниях" [7].
   Пустив в ход другое рекомендательное письмо к студенту-томичу В. И. Перфильеву, Потанин через него вышел на студента Н. С. Щукина, сына директора иркутской гимназии. Пребывание последнего в Петербурге совпало с оживлением в общественно-политической жизни, в которой юный сибиряк принял деятельное участие. Он быстро устанавливает связи в литературных кругах, знакомится с Н. А. Добролюбовым, налаживает контакты с "Вольной русской типографией" А. И. Герцена в Лондоне, наконец, пытается организовать землячество сибиряков в Петербурге.
   Колоритные зарисовки-характеристики Щукина этого времени оставили Г. Н. Потанин и Н. М. Ядринцев. "Это был живой, беспокойный темперамент,- вспоминал первый, - необыкновенно деятельный, всегда озабоченный хотя бы и маленьким делом. Его высокую фигуру, с выдвинутым надо лбом хохлом волос, можно было видеть бегущей по тротуару с тетрадкой в руке, листья которой шелестели в воздухе; конечно, он спешил сделать кому-нибудь одолжение, кого-нибудь снабдить книжками или достать их... Это был неутомимый пропагандист... Это был юноша пылкий как Демулен, когда требовался подвиг; он долго не задумывался, еще не окончен рассказ, вызывающий сочувствие, как он уже схватил фуражку и бежит на помощь. Каждую минуту он был готов встать на баррикады. Несправедливость моментально превращала его в протестующего; беспрестанно он ввязывался в уличные сцены, спасал женщин от побоев пьяных мужей, читал нотации городовому, вторгался в участок и водворял там торжество правды". Как бы дополняя Потанина, Н. М. Ядринцев замечал: "Вечно подвижный, впечатлительный, хватающий жадно на лету все новое, необыкновенное, и быстро усваивающий, он выражал тип любознательного и восприимчивого сибиряка. Усвоив что-либо, он делался фанатичным поклонником и апостолом новой идеи, часто не переварив ее вполне. Решительный лаконичный тон, умение обрезать противника, страстность и горячность, которую он вносил, производили впечатление человека убежденного и непреклонного" [8].
   Именно у Н. С. Щукина и поселился первоначально Потанин в Петербурге. Сравнительно быстро был найден источник для существования. Им стали литературные заработки. Уже за первую большую статью "Полгода на Алтае" Григорий Николаевич получил 185 руб. гонорара. Сумма настолько значительная для бывшего казачьего офицера, что он не преминул сообщить о своем приработке Н. И. Наумову и Ф. Н. Усову, подчеркнув, что эта сумма больше денежного содержания сотника за год [9]. В последующем уровень его материального положения во многом зависел от благосклонного отношения к его произведениям со стороны редакторов столичных периодических изданий. Стоило произойти переменам в редакции журнала "Русское слово", как наш герой впадает в легкую панику, считая данное событие губительным для себя. "Я опять чрез это обстоятельство попал в состояние линяния,- сообщает он Н. С. Щукину,- т. е. сапоги продырявились с боков и снизу, сегодня занозил даже ногу, и приняли карасевидный образ; вместе с этим возвратилась и боязнь выходить из своего камыша, как это бывает с линяющими птицами" [10]. Характеризуя впоследствии свою жизнь в Петербурге, он отмечал: "Ядринцев, Наумов, Куклин и я составили артель. Мы обедали вскладчину, покупали картофель, отдавали варить его хозяйке и ели его с маслом; к этому покупали несколько фунтов ситнику, который ели с маслом и тертым зеленым сыром; потом выпивали бутылку баварского пива - вот и весь обед. Кроме того, утром и вечером пили чай со стереотипными сухариками, которые забирали в кредит в ближайшей булочной" [11]. Зачастую денег не хватало даже на это скромное угощение и приходилось довольствоваться хлебом и квасом.
   Однако материальные невзгоды меньше всего беспокоили Потанина. Закаленный кочевой жизнью организм легко переносил петербургский климат и голодную диету. Все силы были брошены на учебу, литературную и общественную деятельность. В университете он посещал лекции М. М. Стасюлевича, В. Д. Спасовича, К. Д. Кавелина, Н. И. Костомарова, М. М. Сухомлинова, А. Н. Пыпина. Студенческие годы совпали с резким усилением тяги молодежи к образованию, всеобщим увлечением естественными и общественными науками. Вот как описывал атмосферу Петербургского университета 60-х гг. XIX в. Н. М. Ядринцев: "Нам не забыть никогда публичного чтения Н. И. Костомаровым, когда университетская зала была наполнена 2500 человеками и все это гудело от восторга и экстаза, не забыть публичных диспутов с Погодиным, когда Н. И. Костомарова студенты выносили на своих руках. И это было не одно торжество университета; ликовало общество, общество просвещенных людей Петербурга, вся интеллигенция, мало того, даже аристократические салоны были прикованы и увлечены жизнью университета. Студенты было почетное имя, и они гордо подняли голову" [12].
   Как губка впитывал Потанин впечатления, идеи, стараясь поспеть всюду. Летом 1860 г. он совершил поездки в Рязанскую губернию в имение брата своей покойной матери для сбора гербария, на остров Валаам и в город Олонец с той же целью. Летние каникулы 1861 г. он провел в Калуге и там составил гербарий местных растений. С лета 1860 г. Потанин вовлекается в деятельность Русского географического общества. Правда обсуждение первого его научного доклада "О культуре берестяной посуды", сделанном на заседании этнографической комиссии, закончилось провалом. Недоставало знаний, выводы были поверхностными и не опирались на фактический материал. Но Потанин не расстроился и помимо посещения университета активно занялся самообразованием. В письме к уехавшему в Сибирь Н. С. Щукину от 26 августа 1860 г. Григорий Николаевич сообщает о программе своих действий: "Зимой предстоят страшные труды - непременно примусь за немецкую философию. Кроме того, перечитаю все, что есть о Сибири в библиотеках. Примусь с компанией за составление каталога статей о Сибири в старинных журналах. Переведу с немецкого несколько статей о Сибири..." [13].
   Постепенно начинает вырисовываться сфера научных интересов Г. Н. Потанина, совпадающая с его общественно-политической и публицистической деятельностью. Комплексное изучение Сибири, ее истории, экономического положения, этнографии, географии, климата, природы, процесса исследования региона отечественными и иностранными учеными прочно становятся главными направлениями научного поиска Григория Николаевича. "А в голове у меня идет работа еще лучше, чем в письменной деятельности, - признается он в одном из писем за 1860 г.- Разрабатываю следствие зависимости нашей колонии от метрополии, зимой хочу изучить войну за независимость в Сев. Америке..." [14]. Научные интересы во все большей степени начинают подчиняться общественно-политическим взглядам, постепенно складывающейся программе деятельности сибирского разночинца.
   Выше уже отмечалось, что к моменту приезда в столицу у Потанина оформились революционно-демократические взгляды. За время пребывания в университете они приобрели четкую направленность. "Это был самый разгар шестидесятых годов, совершенно исключительное время,- вспоминал наш герой.- Новые идеи, новые течения обильно сыпались на нашу голову" [15]. Дополняя его можно привести высказывание Н. М. Ядринцева, следующим образом охарактеризовавшего обстановку конца 50-х - начала 60-х гг.: "Переживалось нечто необыкновенное, что не переживали ни до, ни после этого. Не было кругом давящего кошмара, не было ощущения робости и рабского трепета, почти панического страха, воспитанного с детства... И действительно русское общество свободно, безбоязненно дышало в эти минуты... Утешительные вести и новости разносились повсюду, чуялись ожидания чего-то торжественного, великого" [16].
   Взрыв крестьянских волнений весной 1861 г. дал мощный толчок развитию революционно-демократического движения. Появление прокламаций Н. Г. Чернышевского "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон", Н. В. Шелгунова "К молодому поколению", "Русским солдатам от их доброжелателей поклон", а также трех подпольных листов под общим названием "Великоросс", революционная агитация А. И. Герцена, Н. П. Огарева, речь профессора А. П. Щапова на панихиде по расстрелянным крестьянам села Бездна в Казани оказали громадное воздействие на студенческую молодежь, в том числе и на Г. Н. Потанина и его земляков. Приехавший в 1860 г. в Петербург Н. М. Ядринцев застал последнего "читающего так же много по тогдашней литературе и знакомого уже с общественными вопросами" [17]. Григорий Николаевич регулярно знакомился с содержанием "Современника", "Полярной звезды", "Колокола". Более того, при содействии Н. С. Щукина, он написал статью, разоблачающую злоупотребления сибирской администрации. Под заголовком "К характеристике Сибири" она была опубликована в одном из номеров "Колокола" за 1860 год [18]. Знаком он был с большинством появившихся тогда прокламаций [19].
   Потанин резко выступал в письмах к Н. С. Щукину против направления "чистого искусства", неправильно относя к нему В. Г. Белинского, против издания чисто литературных сборников, периодических изданий. "Теперь время прокламаций, - упрекал он Щукина в 1862 г.,- а Вы мечтаете о каких-то романах, повестях, о живописании и воспроизведении. Литература, по моему, есть всегда памфлетистика; роман тоже памфлет, но слишком скромный для нашего времени. Теперь нам нужны Джефферсоны, Франклины, а Вы мечтаете о сибирском Тургеневе, Гончарове" [20].
   С радикальных позиций оценивал Григорий Николаевич реформы 60-х гг. "Ваша программа как будто написана еще в 1856 году,- возражал он своему постоянному корреспонденту Щукину,- во время возрождения наук в России, /когда/ "правительство и общество пошли путем реформ". А на самом-то деле ни правительство, ни общество не пошли по этой дороге, правительство надувает, а общество спит" [21]. Он рвался к конкретному революционному действию, сознательно готовил себя к этому. В письме от 15 августа 1860 г. подчеркивал: "Как хотелось бы действовать, да чувствую, что еще рано, что сил и средств еще не приобретено. А заживем и замутим впоследствии с Вами на славу" [22].
   И это были не просто платонические мечтания. Имеются факты, свидетельствующие о принадлежности Г. Н. Потанина к обществу "Земля и воля". В "Воспоминаниях" активного члена данной организации Л. Ф. Пантелеева упоминается, что он рекомендовал А. А. Слепцову, члену Центирального Комитета "Земли и воли", Потанина в качестве агента объединения для поездки в область Уральского казачьего войска с целью создания там отделения общества [23]. В его же заметке, посвященной 80-летнему юбилею Потанина, опубликованной в 1915 г. в "Биржевых ведомостях", более подробно рассказывается об этом событии. Пантелеев познакомился с нашим героем на журфиксе для студентов у К. Д. Кавелина в 1859 г. [24]. "Одновременно с университетским курсом Гр. Н. всей душой впитал те идеи, которые горячо волновали тогдашнюю молодежь. Но вот что в этом отношении составляло особенность Гр. Н-ча, на нем и следа не видно было никакого влияния, напротив, казалось, что он родился и вырос в такой общественной среде, где так называемые передовые идеи составляли традиционную основу жизни...". Далее Л. Ф. Пантелеев заявляет, что летом 1862 г. Григорий Николаевич ездил "в землю Уральского казачьего войска и там сорганизовал местный отдел петербургской "Земли и воли" [25]. Сам Потанин в 1917 г., не называя даты, так же пишет о поездке на Урал. "Деньги на поездку мне доставил Л. Ф. Пантелеев,- вспоминал он, - а он получил их от Утина. Это пособие несколько усложняло мою задачу. Я должен был собрать сведения об оппозиционных элементах в крае, куда я еду, и установить с ними сношения впредь". Далее он отмечает, что в Уральске познакомился с А. Ф. Акутиным, братьями Темниковыми и М. К. Курициным [26].
   Сопоставляя эти источники, можно считать действительной поездку Г. Н. Потанина на Урал по заданию "Земли и воли". О том, что он ездил туда в 1862 г. свидетельствует указание П. П. Семенова Тянь Шанского о том, что "летние свои вакансии предприимчивый Г. Н. Потанин употребил на весьма серьезные и обширные географические экскурсии, начиная с озера Ильмень и до устья р. Урал" [27].
   Следующий факт, свидетельствующий о принадлежности Г. Н. Потанина к революционерам-демократам связан с кратким упоминанием в "Воспоминаниях" о посещении в Петербурге кружка В. Г. Васильевского [28], или как его называет Л. Ф. Пантелеев кружка "бывших воспитанников педагогического института, перешедших в университет" [29]. По признанию нашего героя это объединение было "гораздо серьезнее и однороднее по направлению, чем кружок сибирских студентов в Петербурге" [30]. Известно, что кружок В. Г. Васильевского являлся одной из первых активных народнический организаций в России, члены которого даже прокламацию "Великоросс" считали умеренной по содержанию.
   Наконец, об этом же говорят некоторые обстоятельства взаимоотношений Потанина с видным деятелем революционного народничества, сибиряком И. А. Худяковым. Несколько месяцев 1862-1863 гг. последний проживал на одной квартире с Потаниным, Ялринцевым, Усовым и Куклиным [31]. Уже после отъезда Григория Николаевича в Омск на квартире, по доносу какого-то шпиона, как предполагал Худяков, был произведен обыск, а ее обитатели были задержаны по подозрению в принадлежности к "Земле и воле" [32]. Можно с большой долей уверенности утверждать, что этим шпионом-провокатором был С. С. Попов, сын иркутского купца, посещавший в Петербурге собрания сибирского землячества. Он донес, что его члены связаны с революционерами [33]. Потанин не был арестован только потому, что к этому времени уехал из Петербурга.
   Исследуя рукопись записок И. А. Худякова Э. С. Виленская установила, что в момент проживания на одной квартире с упомянутыми выше лицами Худяков еще не был революционером и первые попытки приобщения к революционному подполью предпринимаются кружком (сибирским землячеством) Г. Н. Потанина. Именно он рекомендовал Худякова в Географическое общество [34]. Представляется, что приведенные выше факты свидетельствуют о принадлежности Григория Николаевича Потанина в петербургский период жизни к обществу "Земля и воля".
   По приезду сюда в 1859 г., Потанин застал небольшое землячество сибирских студентов, приблизительно из шести человек, которые раз в неделю встречались на квартире Н. С. Щукина. Руководящую роль в нем играли последний и студент-математик Сидоров, выходец из городовых казаков г. Кузнецка Томской губернии, учившийся в начале в педагогическом институте, а затем вместе с Щукиным перешедший в университет [35]. В состав землячества кроме них входили художник М. И. Песков из Иркутска; Буланов, студент-математик, сын томского крестьянина; студент В. И. Перфильев и вольнослушатель университета И. В. Федоров-Омулевский из Иркутска [36]. В существовании землячества ничего необычного не было. Подобного рода объединения функционировали и ранее и не только в столице. Например, сибирское землячество в Казани было наиболее многочисленным и активным среди подобных объединений в городе в конце 50-х - середине 60-х гг. XIX в. [37].
   Новое в деятельности петербургского кружка сибирских студентов заключалось в том, что его участники решили посвятить себя служению Сибири. Лидером объединения являлся Сидоров. Потанин и Ядринцев оставили противоречивые отзывы о нем. Григорий Николаевич писал резко отрицательно, как о карьеристе, негодяе, человеке, наделенном диктаторскими замашками [38]. Нам представляется, что это связано с личным конфликтом Потанина - Сидорова, негативным отношением нашего героя к попытке второго захватить руководящие позиции в кружке, возрожденном практически заново в 1860 г. Более объективно отзывается о Сидорове Н. М. Ядринцев. Он характеризует его как блестящего, одаренного математика, успешно закончившего университет и служившего в одной из петербургских канцелярий. "Я нашел его беззаветно любящим край,- замечает далее Николай Михайлович,- человеком очень начитанным, образованным, имевшим свои взгляды и убеждения, но с первого раза уже дала себя почувствовать в нем черта болезненного самолюбия и неуживчивости" [39]. Именно Сидоров, еще до приезда Потанина, сформулировал вместе с Н. С. Щукиным идею служения Сибири и возвращения для этого туда после получения высшего образования. Он же, по свидетельству Ядринцева, высказал мысль о сибирском университете и был ее фанатичным, главным пропагандистом [40].
   После прихода в землячество Потанина, оно еще некоторое время просуществовало, но вскоре, как пишет он сам, "кружок развалился" [41]. Впоследствии наш герой дважды высказывался по поводу причин прекращения деятельности объединения. Первый раз на следствии в 1865 г. он заявил, что кружок не дал желаемых результатов: "во-первых, не было, по его собственному признанию, материала для бесед, а, во-вторых, члены кружка не обнаруживали ни патриотических тенденций, ни охоты к обсуждению сибирских вопросов" [42]. Вторично. в 1907 г. он упомянул об отъезде Щукина в Сибирь и смерти М. И. Пескова, как обстоятельствах, способствовавших увяданию кружка-землячества [43].
   На наш взгляд первый сибирский земляческий кружок в Петербурге просуществовал приблизительно до конца 1859 г. и распался [44] по двум основным причинам: во-первых, из-за отъезда Н. С. Щукина, на квартире которого собирались его члены и, во-вторых, в результате личного конфликта Потанина Сидорова, произошедшего, по всей видимости, по вопросам направленности кружка и лидерства в нем.
   С 1859 г. резко увеличивается количество студентов-сибиряков в Петербурге. В августе 1860 г. сюда приехал из Томска Н. М. Ядринцев, при посредничестве Щукина заочно познакомившийся с Григорием Николаевичем. "Потанин также хорошо меня принял,- сообщал он Н. С. Щукину в письме от 6 сентября 1860 г.,- и мы сошлись как сибиряки, стремящиеся к одной цели. Он хочет собрать кружок сибиряков. Только жалеет, что нет Николая Семеновича" [45]. Появление Ядринцева на квартире Потанина стало, по признанию последнего, "эрой в моей политической жизни" [46]. "Ядринцев вошел ко мне как заведомый единомышленник, с полной уверенностью в хорошем приеме и в том, что я буду рад этому знакомству" [47]. Так началась дружба этих двух разных по характеру людей, продолжавшаяся до самой смерти Николая Михайловича в 1894 г.
   Н. М. Ядринцев сразу же попадает под обаяние личности и общественно-политических взглядов Григория Николаевича, поддержав его мысль "сгруппировать сибиряков в Петербурге и направить их занятия на пользу родине. В беседах с Потаниным я не только сходился, но и увлекся его умом, его планами,- признавался он позднее,- и он был для меня первым ментором, наставником; он же определил мое призвание. Я фанатически последовал его патриотической идее, и мы начали развивать мысль среди товарищей о необходимости группирования" [48].
   Им удалось объединить около 20 человек [49]. В состав кружка вошли Н. И. Наумов, три года отслуживший юнкером в Омске и Томске, приехавший в Петербург для обучения в университете; Ф.Н. Усов, казачий офицер из Омска, слушатель Академии Генерального штаба; часть студентов Казанского университета, перешедшая учиться в Петербург: сыновья верхнеудинского купца братья Лосевы; Налетов из Забайкалья; студенты-юристы А. Красиков, Н. М. и Е. Н. Павлиновы; сын тюменского купца, технолог А. К. Шешуков. Собрания посещали И. В. Федоров-Омулевский, студент-бурят И. Пирожков, В. И. Перфильев, В. М. Березовский, художник П. П. Джогин и др.
   Первые сходки проходили на квартире Джогина. Их организаторами выступали Г. Н. Потанин и Н. М. Ядринцев. В дальнейшем центром деятельности кружка стала квартира Потанина, где поселилось его ядро - Потанин, Ядринцев, Наумов, Усов, Худяков, Куклин. Посещал сходки проживавший тогда в Петербурге Ч. Ч. Валиханов. Позднее к землячеству примкнул С. С. Шашков, уроженец Кяхты, выпускник Иркутской духовной академии. Он был исключен из Казанской духовной академии за участие в подготовке и проведении панихиды по расстрелянным крестьянам села Бездна и прибыл в столицу для продолжения обучения в духовной академии. В землячестве участвовали не только студенты, посещали его сходки и другие сибиряки, в частности, иркутские купцы Н. Н. Пестерев и С. С. Попов. Можно согласиться с Н. А. Лапиным, что "биографии всех видных членов землячества похожи друг на друга. Все они были разночинцами. До приезда в Петербург испытали на себе влияние передовых идей" [50].
   Постепенно руководящая роль в объединении перешла к Н. М. Ядринцеву. Несмотря на разницу в семь лет между ним и Потаниным, отсутствие жизненного опыта, его несомненные организаторские способности, литературный талант, восприимчивость к передовым идеям, личные качества (жизнерадостность, доброжелательность) выдвигали его на роль неформального лидера, в сравнении с молчаливым и замкнутым Потаниным. "Я почувствовал,- свидетельствует последний,- что он пойдет во главе сибирского движения, которым уже веяло в воздухе, и что мне предстоит сделаться только его помощником" [51]. В другом месте он конкретизировал: "В столице Ядринцев возобновил собрания сибиряков. Были предприняты меры, чтобы на этих собраниях соединить всех сибиряков, учащихся в высшей школе в Петербурге" [52].
   Поначалу сходки сибиряков не имели четкой направленности, но постепенно стал вырисовываться круг вопросов, которые привлекали всеобщее внимание: Сибирь, ее колониальное положение в составе государства, направления преобразований в ней, ее будущее. Разработка их заложила фундамент сибирского областничества, как общественно-политического движения, развивавшегося тогда в русле радикально-революционных требований и устремлений разночинно-демократической интеллигенции.
   Формирование программы областников происходило в обстановке увлечения идеями федерализма лидеров российских радикалов и прежде всего А. П. Щапова. Находясь в Петербурге, в 1861 г. он пишет стихотворение "К Сибири", в котором призывает:
   "Услышь хоть ты, страна родная,
   Страна невольного изгнанья,
   Сибирь родная, золотая,
   Услышь ты узника воззванье !
    Пора провинциям вставать,
    Оковы, цепи вековые
    Централизации свергать,
    Сзывать Советы областные !" [53].
   Он же обратился к императору Александру II, предлагая план проведения реформ, главным пунктом которых "было разделении России на ряд областей с областным советом для каждой области" [54]. Через месяц после этого Щапов из-под ареста обратился "к землячкам-сибирячкам". В частности, в нем говорилось: "16 мая подал государю длинную записку (на 7 листах убористого письма), в которой подробно изложил главные свои убеждения, думы, соображения, желания и стороны, политические выводы относительно благоустройства провинциального быта русского народа и инородцев. Главные идеи записки: федеральная конституция, право областной, местной самобытности и инициативы законодательной, народно-образовательной, экономической и проч. Замена губернаторов и всех бюрократических учреждений в городах - всенародными, всесословными Думами или выборными городовыми Советами и Правительствами, в волостях - сельскими волостными сходами и советами, в целых областях или провинциях - областными земскими советами, учреждение рядом с областными советами, центрально-общинно-федерального Совета в столице из выборных от областных советов, организация различных народно-образовательных бессословных учреждений (подробным планом их) для всеобщего образования всего народа, организация областными общинами народных училищ (с подробным изложением плана их деятельности), децентрализация или локализация кредита или учреждение областных общесословных земских банков, свобода слова, политической мыслительности, печати и проч. Вся записка состоит из шести глав... Если получу свободу, постараюсь как-нибудь сообщить вам копию с нее. Вам как землячкам-сибирячкам скажу, только, что, говоря об областных народно-просветительных учреждения, я замолвил слово о крайней необходимости и желательности университета в Иркутске" [55]. Г. Н. Вульфсон, впервые опубликовавший цитированный отрывок, считает, что письмо предназначалось для друзей и знакомых Щапова в Казани [56]. Однако, в конце его содержатся следующие строки: "Благодарю Муллова, Елисеева и студентов Медико-Хирургической академии. Они дали мне журналов и газет... Студентам Университета и студентам Академии напишу по целому посланию" [57]. Поскольку Г. З. Елисеев тогда проживал уже в столице, где находилась и Медико-Хирургическая академия, можно утверждать, что письмо предназначалось для "землячков-сибирячков" находившихся в Петербурге. Студентам Казанского университета и духовной академии А. П. Щапов только предполагал написать.
   Наконец, в известном письме А. П. Щапова князю П. П. Вяземскому (октябрь 1861 г.), разошедшемуся в списках по всей России, называя себя "другом федеральной общинно-демократической конституции русской", он заявляет: "Следовательно, сам народ в праздник тысячелетия [58] должен или сам сойтись, или неотложно и немедленно быть созван царем на новый земский собор и отречься от императора и централизации - дать автономию Польше, Украйне, Великороссии, Сибири и всем провинциям, и создать федеративную социально-демократическую конституцию, союзное, общинно-демократическое, земское народосветие" [59]. Квалифицируя взгляды Афанасия Прокофьевича по вопросам будущего государственного устройства российского государства, М. А. Рубач правильно, на наш взгляд, подчеркнул: "Основой федерализма Щапова является не национальный момент отличия одной народности от другой, а местные областные особенности частей одного и того же великорусского народа, исторически сложившегося в процессе колонизации в разнообразных географических и климатических условиях" [60].
   Идею автономии Сибири в процессе осуществления социальной революции, будущего ее развития по пути США разделяли вожди революционно-демократического лагеря А. И. Герцен и Н. П. Огарев. Так, последний в статье "На новый (1861 г.)" высказал мысль, что русская империя естественно распадается на области, среди которых им выделяется и Сибирь. Одним из первых он предложил создать в областях областные думы и Государственную Союзную Думу в центре [61]. В 1862 г. в обращении "Русским офицерам в Польше" А. И. Герцен писал: "Мы признаем не только за каждой народностью, выделявшейся от других и имеющей естественные границы, право на самобытность, но за каждым географическим положением. Если бы Сибирь завтра отделилась от России, мы первыми приветствовали бы ее новую жизнь" [62].
   Призывы к областной автономии и независимости Сибири содержались в подпольно изданных листовках. В прокламации "Великорос № 2" (сентябрь 1862 г.) заявлялось: "Все согласны в том, какие черты законного порядка должна установить конституция. Главные из них: ответственность министров, дотирование бюджета, суд присяжных, свобода исповеданий, самоуправление по областным и общинным делам" [63]. "Великорус № 4" в январе 1863 г. провозглашал: "Да здравствует будущее наше Земское собрание ! Да здравствует союзная Конституция Руси, Украины и Сибири !" [64].
   Традиции, программа, опыт революционного движения начала 60-х гг. XIX в., стали той почвой, на которой внутри землячества оформилась своя программа. "Великие политические события готовятся !- восклицал Потанин в письме к Ф. Н. Усову от 5 февраля 1860 г.- Нужно и нам приготовиться к их встрече" [65]. К 1862 г. основу программы составили четыре основных проблемы: 1. ссылка в Сибирь; 2. экономическое иго Москвы над Сибирью; 3. "отлив учащейся молодежи из Сибири к столице" [66]; 4. "конечно не был забыт вопрос о сибирских инородцах" [67]. По мнению Потанина и его единомышленников Сибирь являлась экономической колонией буржуазии центра России. Резко выступали участники землячества против ссылки в Сибири, рассматривая ее как пережиток крепостничества в регионе. Н. М. Ядринцев и С. С. Шашков отвергали официозную концепцию преимущественно штрафной колонизации края, показывая, что его заселение шло за счет "самой энергичной и предприимчивой части русских людей" [68]. Наконец, областники выступили за открытие в Сибири университета и за улучшение положения аборигенных этносов.
   В концентрированном виде программа областничества 60-х гг. XIX в. излагается в прокламациях "Патриотам Сибири", "Сибирским патриотам". Мы предполагаем, что листовка "Сибирским патриотам" была написана в первой половине 1863 г. С. С. Поповым в Петербурге и отредактирована Н. М. Ядринцевым и С. С. Шашковым. Результатом редактирования явилась прокламация "Патриотам Сибири" [69]. Потанин не был причастен к их появлению, так как его в это время не было уже в Петербурге. Впервые он познакомился с содержанием воззваний на допросе в Омской следственной комиссии. Но Григорий Николаевич был близок к реализации идей и полностью разделял основные установки прокламаций. "Перед моим отъездом из Петербурга стало выходить много прокламаций,- показал он на следствии.- Эти обстоятельства и меня привели к мысли об областной прокламации. Время от распадения сибирских сходок до отъезда из Петербурга я проводил очень уединенно; в это время я выработал все свои воззрения на будущее Сибири, на ее настоящее положение и на ее потребности. Если не я положил начало сибирского сепаратизму, то я значительно развил его, и в прокламациях, предъявленных мне в Комиссии, немного такого, что не было бы мне обязано своим происхождением" [70].
   Потанин и его друзья федерализм и сепаратизм воспринимали с радикальных позиций. "Тогда же мы поняли,- вспоминал он,- что интересы Сибири противопоставлены интересам Москвы, но так как мы были социалисты, то никогда не приходили к мысли о таможенной линии между Сибирью и Европейской Россией, или, вернее сказать, никогда не лелеяли такую мысль. Она проскользнула в печати помимо нашего содействия и, вероятно, обязана своим появлением проснувшимся инстинктам сибирской буржуазии. Мы же, если и останавливались на этом вопросе, то только в чисто теоретических видах" [71].
   Анализ эпистолярного наследия Г. Н. Потанина 1859-1862 гг., наиболее полно отражающего внутренний мир человека, его сокровенные мысли, показывает, что он полностью разделял основные положения областнической программы 60-х гг. XIX в. [72]. В письме Н. С. Щукину (январь 1862 г.) наш герой кратко и емко формулирует идею самостоятельного развития Сибири: "Мы хотим жить и развиваться самостоятельно, иметь свои нравы и законы, читать и писать, что нам хочется, а не что прикажут из России; воспитывать детей по своему желанию, по своему собирать налоги и тратить их только на себя" [73]. Главным в деятельности сторонников движения в ближайшем будущем он вместе с Н. М. Ядринцевым считал пропаганду областнических идей среди населения региона, организацию с этой целью выпуска газет, журналов, календарей, памятных книжек и т.д. [74].
   На протяжении всего периода пребывания в Петербурге у Потанина постепенно вызревал план будущей деятельности. Большие надежды он связывал с Сибирским казачьим войском. В письме Ф. Н. Усову от 7 сентября 1859 г. Григорий Николаевич замечал: "Чем дальше, тем больше я начинаю придавать значение нашему Войску, если б ему образования, единства, сознания" [75]. Эти же мысли он высказал в статье "О реформе Сибирского казачьего войска", увидевшей свет в 1860 г. [76]. В письме тому же Усову от 5 февраля 1860 г. Потанин заявляет: "Я решаюсь остаться в Зап/адной/ Сибири. Что за авантюрство? Будем и тут работать. Я теперь убеждаюсь, что Войско наше так невежественно, так лишено идей о человеческом достоинстве, что морализировать его весьма трудно, но морализировать эту кучку и то заслуга" [77]. Наконец, в январе 1862 г. бросает реплику: "Я лучше уеду в Омск и начну свою войсковую газету" [78].
   Таким образом, годы пребывания в Петербурге (1859-1862) явились для Г. Н. Потанина временем знакомства с общественно-политической жизнью и приобщения к науке. "Три года, проведенные мною и Ядринцевым в Петербурге были, может быть, самые важные в нашей жизни, это были годы нашего политического воспитания. В эти годы определилась наша индивидуальность, дано было направление нашим политическим взглядам, было указано нам особое место в общественной деятельности", - так определил сам Григорий Николаевич значение данного этапа в своей жизни [79]. В столице он примкнул к революционному лагерю, принял участие в деятельности общества "Земля и воля", встал у истоков оформления программы сибирских областников. "В течение университетской жизни я колебался между натуралистом и публицистом,- признавался наш герой,- но поехал в Сибирь путешественником-натуралистом" [80].
   Однако получить университетское образование Потанину не удалось. 31 мая 1861 г. утверждаются "Правила о некоторых преобразованиях по университетам", разработанные министром народного просвещения адмиралом Е. В. Путятиным, согласно которым запрещались студенческие сходки, закрывались студенческие кассы взаимопомощи и студенческие библиотеки. Согласно пункту 9-му майских правил предписывалось освобождать от платы за обучение только по два студента от каждой губернии, входящей в учебный округ. Это было прямо направлено против беднейшей части студенчества. Так, по новым правилам в Петербургском университете могло быть освобождено от платы за обучение 12 человек, между тем в 1859 г. из 1019 студентов ее вносило только 360 человек [81]. В условиях действия новых правил Потанин и большая часть других студентов-сибиряков лишались возможности обучаться в вузе. Поэтому по возвращению студентов с летних каникул начались протесты, переросшие в массовые выступления против новых правил, в которых активное участие принял Г. Н. Потанин.
   Студенческие волнения начались 6 сентября 1861 г. сходками в университете и распространением "возмутительных воззваний". 24 сентября Путятин закрыл вуз, "впредь до принятия мер к восстановлению порядка" [82]. Данная акция вызвала массовые выступления студентов города (около 5 тыс. человек) и столкновения с полицией. Волнения продолжались до 2 октября. За участие в них было арестовано в общей сложности 320 студентов различных вузов, преимущественно из университета. Среди арестованных 2 октября третьим в списке значится "отставной сотник из войскового управления Сибирского казачьего войска Григорий Потанин" [83]. Его участь разделили сибиряки В. М. Березовский, Н. Лосев, И. Кузнецов, Э. Шац и А. Щербаков.
   Потанин был особо выделен из числа задержанных, как "более других замеченный в дерзости"(таковых жандармы насчитали 6 человек) и 18 октября 1861 г. заключен в отдельный каземат Петропавловской крепости [84], пробыв там до 2 декабря. Освобожден был в связи с тем, что комиссия разбиравшаяся в степени виновности лиц, арестованными в связи с беспорядками, не нашла в их действиях политического умысла и вообще аресты была склонна рассматривать как недоразумение [85]. Задержаны, оказывается, были те, кто 2 октября, "считая необходимым для распределения своих занятий узнать долго ли будет продолжаться это закрытие оставались некоторое время у университета на улице" [86]. Как видим власти спустили дело на тормозах, очевидно опасаясь более серьезного взрыва.
   В целом студенческие волнения 1861 г. не имели четко выраженной революционной направленности. Но они способствовали процессу радикализации молодежи. А. И. Герцен отозвался на волнения статьей "Исполин просыпается!", заканчивая ее словами: "Но куда же вам деться юноши, от которых заперли науку? Сказать вам куда ?...
   В народ! К народу! - вот ваше место, изгнанники науки. Вы начинаете новую эпоху, вы поняли, что время шептанья, дальних намеков, запрещенных книг проходит. Вы тайно еще печатаете дома, но явно протестуете, хвала вам меньшие братья и наше дальнее благославление" [87]. Что касается участия в волнениях Г. Н. Потанина, то оно явилось следствием радикализации его мировоззрения. Кроме того его активность и "дерзость" объясняется резко отрицательным отношением к новым правилам, лишающим его возможности продолжать учебу. Литературные заработки позволяли только сводить концы с концами. Введение платы за обучение катастрофически подрывало его бюджет и вынуждало бросить учебу. Так оно и произошло. В письме Н. С. Щукину от 20 декабря 1861 г. он писал: "Будущим летом или осенью и я выезжаю из Петербурга, разумеется так же, как и Вы без диплома" [88].

  [1]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 108.
  [2]  Там же.
  [3]  Сесюнина М. Г. Указ. соч. С. 29.
  [4]  Китаев В. А. От фронды к охранительству (из истории русской либеральной мысли 50-60-х годов XIX века). М., 1972. С. 228-229.
  [5]  Сесюнина М. Г. Указ. соч. С. 27.
  [6]  РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 616. Л. 5-6.
  [7]  Там же.
  [8]  Потанин Н. М. Воспоминания. С. 110; Ядринцев Н. М. Сибирские литературные воспоминания // ЛНС. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 293.
  [9]  Письма Г. Н. Потанина. Иркутск, 1987. Т. 1. С. 38, 39.
  [10]  Письма Г. Н. Потанина. С. 48.
  [11]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 117.
  [12]  Ядринцев Н. М. Воспоминания о Томской гимназии (1888) // ЛНС. Т. 4. С. 282.
  [13]  Письма Г. Н. Потанина. С. 51.
  [14]  Письма Г. Н. Потанина. С. 48.
  [15]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 158.
  [16]  Ядринцев Н. М. Воспоминания о Томской гимназии. С. 282.
  [17]  Ядринцев Н. М. Сибирские литературные воспоминания. С. 292.
  [18]  "Колокол" - газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Факсимильное издание. М., 1962. Вып. 3. С. 604-606; Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 111; Письма Г. Н. Потанина. С. 48; Грумм-Гржимайло А. Г. Кто был автором статьи "К характеристике Сибири", напечатанной в "Колоколе" за 1860 год // Изв. РГО. М., 1963. Т. 95. Вып. 5. С. 458-459.
  [19]  Письма Г. Н. Потанина. С. 43.
  [20]  Письма Г. Н. Потанина. С. 58.
  [21]  Письма Г. Н. Потанина. С. 59.
  [22]  Письма Г. Н. Потанина. С. 49.
  [23]  Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 298.
  [24]  Пантелеев Л. Ф. Из личных воспоминаний о Г. Н. Потанине.- См.: Вандалковская М. Г. Из истории мемуаров Л. Ф. Пантелеева // Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1974. С. 367.
  [25]  Пантелеев Л. Ф. Из личных воспоминаний о Г. Н. Потанине. С. 368.
  [26]  Сиб. жизнь (Томск). 1917. 22 июня.
  [27]  Семенов П. П. История полувековой деятельности Имеператорского Русского географического общества. 1845-1895. Спб., 1896. Т. 1. С. 281.
  [28]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 208.
  [29]  Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. С. 203-204.
  [30]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 208.
  [31]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 117; Худяков И. А. Записки каракозовца. М., 1930. С. 74; Клевенский М. М. И. А. Худяков революционер и ученый. М., 1929. С. 27.
  [32]  Худяков И. А. Указ. соч. С. 74-76.
  [33]  Литературное наследство. М., 1959. Т. 67. С. 747-748; Шиловский М. В. Купец, областник, секретный агент ( к 170-летию С. С. Попова) // Сибирь: ХХ век. Кемерово, 2001. Вып. 3. С. 10-14.
  [34]  Виленская З. С. Революционное подполье в России (60-е годы XIX в.). М., 1965. С. 314-315.
  [35]  Шиловский М. В. Демулен из Иркутска (Н. С. Щукин) // Сибирь в составе России XIX - начала ХХ вв. Томск, 1999. С. 80-81.
  [36]  Ядринцев Н. М. Сибирские литературные воспоминания. С. 292.
  [37]  Захаренко А. Д. Разночинцы Сибири в освободительном движении эпохи падения крепостного права. Автореф. канд. диссерт. Казань, 1969. С. 20.
  [38]  Письма Г. Н. Потанина. С. 54; Он же. Воспоминания. С. 115.
  [39]  Ядринцев Н. М. Воспоминания о Томской гимназии. С. 283, 292; Он же. Сибирские литературные воспоминания. С. 302, 303.
  [40]  Ядринцев Н. М. Воспоминания о Томской гимназии. С. 287.
  [41]  Потанин Г. Н. Областническая тенденция в Сибири // Сборник к 80-летию дня рождения Григория Николаевича Потанина. Томск, 1915. С. 91.
  [42]  Изв. Зап.- Сиб. отдела РГО. Омск, 1925. Т. 4. Вып. 1. С. 86.
  [43]  Потанин Г. Н. Областническая тенденция в Сибири. С. 91.
  [44]  Вывод о распаде кружка, организованном Н. С. Щукиным и Сидоровым, впервые был сделан А. Г. Кандеевой в комментарии к письму Н. М. Ядринцеву Н. С. Щукину. См.: ЛНС. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 229.
  [45]  ЛНС. Т. 5. С. 228.
  [46]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 112.
  [47]  Там же.
  [48]  Ядринцев Н. М. Сибирские литературные воспоминания. С. 298.
  [49]  Там же.
  [50]  Лапин Н. А. Революционно-демократическое движение 60-х годов XIX века в Западной Сибири. Свердловск, 1967. С. 60.
  [51]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 119.
  [52]  Потанин Г. Н. Областническая тенденция в Сибири. С. 91-92.
  [53]  Письма Г. Н. Потанина. С. 61.
  [54]  Сватиков С. Г. Указ. соч. С. 48.
  [55]  Вульфсон Г. Н. Глашатай свободы. Страницы из жизни Афанасия Прокофьевича Щапова. Казань, 1984. с. 90-91.
  [56]  Вульфсон Г. Н. Указ. соч. С. 90.
  [57]  РО РНБ. Ф. 218. Папка 192. № 13. Л. 4.
  [58]  Имеется ввиду отмечавшийся в 1862 г. праздник 1000-летия русского государства, связанный с первым упоминанием о нем в "Повести временных лет".
  [59]  Литературное наследство. М., 1959. Т. 67. С. 657.
  [60]  Рубач М. А. Федералистические теории в истории России // Русская историческая литература в классовом освещении. М., 1930. Т. 2. С. 72.
  [61]  "Колокол" - газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Факсимильное издание. М., 1962. Т. 4. С. 748-752.
  [62]  Герцен А. И. Собр. соч. Т. 15. С. 515-516. Впервые подобные идеи он высказал в статье "Америка и Сибирь" в одном из декабрьских номеров "Колокола" за 1858 г. См.: "Колокол" - газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Вып. 1. С. 233-235.
  [63]  Русско-польские революционные связи. Сб. док. М., 1963. Т. 1. С. 79.
  [64]  Русско-польские революционные связи. М., 1963. Т. 2. С. 76.
  [65]  Письма Г. Н. Потанина. С. 42-43.
  [66]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 161.
  [67]  Там же.
  [68]  Ядринцев Н. М. Сибирь перед судом русской литературы (1865) // ЛНС. Т. 5. С. 25; ГАОО. Ф. 3. Оп. 15. Д. 18796. Л. 25.
  [69]  Шиловский М. В. Об авторстве и времени написания прокламаций "Сибирским патриотам" и "Патриотам Сибири" // Социально-экономические отношения и классовая борьба в Сибири дооктябрьского периода. Новосибирск, 1987. С. 98-110; Он же. Купец, областник, секретный агент. С. 11-13.
  [70]  Изв. Зап.- Сиб. отдела РГО. Омск, 1925. Т. Вып. 1. С. 87.
  [71]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 160.
  [72]  Письма Г. Н. Потанина. С. 48, 55, 58.
  [73]  Письма Г. Н. Потанина. С. 59.
  [74]  Письма Г. Н. Потанина. С. 60; Ядринцев Н. М. Сибирские литературные воспоминания. С. 301; Письмо Н. М. Ядринцева - Н. С. Щукину // ЛНС. Т. 5. С. 228.
  [75]  Письма Г. Н. Потанина. С. 40.
  [76]  Потанин Г. Н. О реформе Сибирского казачьего войска // Указатель экономический, политический и промышленный. 1860. № 184. С. 472.
  [77]  Письма Г. Н. Потанина. С. 44.
  [78]  Письма Г. Н. Потанина. С. 60.
  [79]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 160.
  [80]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 182.
  [81]  Шелгунов Н. В. Воспоминания. М.,- Л., 1929. С. 216.
  [82]  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1861. Д. 277. Ч. 1. Л. 2.
  [83]  Там же. Л. 195.
  [84]  Там же. Л. 224, 321; Письма Г. Н. Потанина. С. 55-56.
  [85]  Там же. Л. 526-527.
  [86]  Там же. Л. 527.
  [87]  Колокол, 1862. № 110.
  [88]  Письма Г. Н. Потанина. С. 56.

   П. П. Семенов помог Потанину устроиться в экспедицию астронома К. В. Струве, образованную РГО для обследования озера Зайсан и восточного Тарбагатая переводчиком и натуралистом. 21 апреля 1862 г. Русское географическое общество избирает Григория Николаевича своим членом-сотрудником [1]. Летом 1862 г. он соверщил поездку-экскурсию на Южный Урал, выполнив одновременно поручение Центрального Комитета "Земли и Воли". Осенью того же года Потанин уезжает из Петербурга в Омск, как исходный пункт экспедиции. Здесь 29 марта 1863 г. его определяют в штат Главного Управления Западной Сибири младшим переводчиком татарского языка с годовым жалованием 172 руб., плюс 114 руб. столовых, и откомандированием в распоряжение Струве [2].
   Вслед за Потаниным вернулись в Сибирь в течение 1863 г. Н. М. Ядринцев в Омск (с заездом в Томск), С. С. Шашков в Красноярск (с заездом в Иркутск), Ф. Н. Усов - в Омск, Н. И. Наумов - в Тобольск (1864), Д. Л. Кузнецов - в Томск. Все они приехали так и не получив высшего образования. Массовый выезд наиболее активной и радикально настроенной части сибирского землячества можно объяснить их желанием посвятить себя реализации планов революционно-демократического лагеря поднять в 1863 г. восстание. "1863 год был годом предполагаемого открытого выступления "Земли и воли",- замечает по этому поводу М. В. Нечкина.- Когда в 1861 г. многочисленные крестьянские волнения, связанные с объявлением царской "воли" не слились в единую силу народного восстания, надежды революционеров были перенесены на 1863 год, на его "слушный час", когда в соответствии с "Положениями" истекал срок временнообязанного состояния" [3]. Во многом укрепило их в этом начавшееся весной 1863 г. восстание в Польше, Литве, Белоруссии, а так же подготовка землевольцами революционного выступления в поддержку поляков в Поволжье (так называемый "Казанский заговор"). Активное участие в нем приняли студенты-сибиряки Казанского университета. В частности, И. Я. Орлов, ездивший в марте 1863 г. с прокламациями в Вятскую и Пермскую губернии. 27 апреля он отправился с этой целью в Сибирь, но 2 мая 1863 г. в г. Нолинск Вятской губернии был арестован [4]. На следствии он признался, что одна из главнейших причин его участия в революционном движении является стремление к "устройству государства на федеративных началах" [5].
   Следует иметь ввиду, что Г. Н. Потанин, Н. М. Ядринцев, С. С. Шашков и др. отправились в Сибирь не для немедленной организации восстания. Главную свою задачу они видели в пропаганде радикальных идей, в том числе и мысли о независимости Сибири. Подобная задача была сформулирована в названных выше сибирских прокламациях. С этой целью предполагалось "сближаться преданным людям страны, не показывая вида и цели вашего сближения, деятельной пропагандой увеличивайте свою партию, заводите сношения с другими городами, деревнями и приисками. Устраивайте тайные типографии и литографии для свободного слова. Собирайте деньги на революционное цели. Общество "Независимость Сибири" путем организации будет соединять вас и помогать вам" (прокламация "Патриотам Сибири") [6].
   Сам Потанин активно поддерживал идею пропаганды. "Переворот умов [в Сибири] и пополнение пустоты в [сибирских] головах - вот роль, вам предстоящая,- писал он А. Д. Шайтанову в апреле 1863 г.- А поэтому рядом с изучением материализма изучайте социальные доктрины и занимайтесь чтением исторических и публицистических сочинений, изучайте законы революции и реакции и политических переворотов, клонящихся как к объединению народностей, так и к сепаратизму, и главное при этом чтении - приравнение ко всему прочитанному судеб нашей родины Сибири. Тогда чтение Ваше будет плодотворно и создаст из вас красного сепаратиста" [7]. В письме Ф. Н. Усову (декабрь 1864 г.) Григорий Николаевич рекомендует ему: "Надо объединять Сибирь. В своих статьях бейте на эту цель - рисуйтесь горячим патриотом Сибири, будучи казаком. Это возбудительно будет действовать на остальных сибиряков" [8].
   В Омске до начала экспедиционных работ, зимой-весной 1863 г. Г. Н. Потанин принял участие в работе казачьего депутатского собрания, собранному для выработки войскового положения. Это дело было поручено особому комитету из престарелых полковников, назначенных генерал-губернатором А. О. Дюгамелем. Потанин убедил молодых офицеров подать прошение войсковому атаману с просьбой сформировать комитет на основе старинных казачьих традиций, т. е. путем выборов. Атаман согласился собрать "народное собрание".
   А пока шли выборы, 27 апреля 1863 г. началась экспедиция по обследованию озера Зайсан. В обязанности Потанина входило сбор гербария, образцов рыб и насекомых, обитающих в водоеме. Работы продолжались до осени, а затем члены экспедиции возвратились в Усть-Каменогорск. Отсюда наш герой отправился в Омск, где стал выполнять обязанности секретаря депутатского собрания, избранного летом и состоявшего из 20 офицеров и 20 рядовых казаков. Наряду с ним продолжал функционировать комитет из отставных полковников. Между этими формированиями возникли трения. В конечном счете рядовым казакам, членам собрания, было приказано присоединиться к комитету, а с оставшимися в собрании офицерами поступили своеобразно. Атаман, которому надоела игра в демократию, приказал не выдавать свечей для освещения помещения, где шли его заседания, и, несмотря на протесты, оно было объединено с комитетом и подчинено его председателю.
   С января 1864 г. возобновились экспедиционные работы на Зайсане, имеющие целью изучить состояние озера, жизнь его обитателей в зимних условиях. Они продолжались до июля. Кроме того обследовались верховья Иртыша, горная система Тарбагатая. Потанин собрал ценный материал, послуживший основой для написания совместно с К. В. Струве отчета об экспедиции и двух статей [9]. После завершения экспедиции, в августе 1864 г. Григорий Николаевич самостоятельно совершил поездку в верховья Бухтармы к старообрядцам, у которых бывал ранее во время службы на Алтае. Уже в этом путешествии, где Потанин выступал рядовым членом, проявились особенности стиля научного исследования, присущие для всех последующих его экспедиционных проектов. К ним можно отнести комплексный характер обследования изучаемой территории (физико-географические характеристики, гидрометеорологические наблюдения, картографирование, сбор образцов флоры и фауны, этнографические наблюдения, запись фольклора и т. д.). Например, коллекция растений, собранная Григорием Николаевичем впоследствие вместе с материалами П. Н. Крылова составили основу знаменитого гербария в Томском университете.
   Завершение экспедиционных работ поставили перед Г. Н. Потаниным проблему трудоустройства. По распоряжению В. О. Дюгамеля в сентябре 1864 г. его направляют в Томск для прикомандирования к губернскому совету в должности секретаря статистического комитета. Но по указанию местного губернатора Г. Г. Лерхе назначают чиновником по крестьянским делам [10]. В октябре он уже был в Томске.
   Стоит более подробно остановиться на причинах, заставивших Григория Николаевича искать работу за пределами Омска. Они лежат преимущественно в сфере общественно-политической деятельности нашего героя. Мы уже говорили о тех надеждах, которые он возлагал на сибирское казачество, видя в нем тот горючий материал, который можно будет использовать для реализации областнических планов борьбы за независимость Сибири. Активно в пропагандистскую деятельность включился прибывший в Омск в августе-сентябре 1863 г. Н. М. Ядринцев.
   В Омске Потаниным организуется кружок в составе возвратившегося из Петербурга есаула Ф. Н. Усова, прапорщиков А. С. Бибикова, А. А. Тахтарова и Ф. Я. Зимина, вахмистра Н. П. Кирьянова, есаула А. П. Нестерова, хорунжих П. С. Пахорукова, А. М. Подкорытова, А. Д. Шайтанова (в 1863 г. уехал для обучения в университете), Г. Н. Усова, сотника А. К. Сапожникова, кадета Г. Н. Усова [11]. Кроме участия в деятельности депутатского собрания, члены кружка проделали большую работу по устройству воскресной школы, библиотеки и общества распространения грамотности среди казаков [12]. Они читали нелегальную литературу, в бумагах многих при аресте были обнаружены выписки из произведений Фейербаха, Луи Блана, Прудона, Герцена, Огарева, Шевченко, Добролюбова. Через А. Д. Шайтанова и по другим каналам участники кружка получали прокламации. Так, при обыске в Омске в 1865 г. у купеческого сына И. Нечаева изымаются копии писем А. И. Герцена из "Колокола", его воззвание "Что нужно народу", прокламации "К молодому поколению", "Великоросс" [13]. В конце 1863 г. Г. Н. Потанин выступил в Семипалатинске, а Н. М. Ядринцев в Омске с публичными лекциями об университете [14]. О том, что члены кружка ориентировались преимущественно на пропагандистскую деятельность свидетельствует и тот факт, что при аресте Ф. Н. Усова на его квартире были изъяты два литографических станка [15].
   В разгар всего этого Потанин уезжает в Томск, перетянув туда и Н. М. Ядринцева. Причину подобного перемещения обычно объясняют ссылкой на показания Ф. Н. Усова 27 мая 1865 г., заявившего, что "Ядринцев в бытность свою в Омске говорил ему, что Омск город военный и потому тут не может быть сочувствия делу" [16]. Кроме того М. Г. Сесюнина приводит выдержку из показаний самого Потанина: "Казачьи войска слишком привилегированные области, чтобы их можно было втянуть в чуждое им движение" [17]. Как видим жизнь развеяла его надежды на казачество как силу революционную. Сравнивая положение крестьянства, прежде всего в Европейской России, и казаков, он убедился в отсутствии у последних революционных потенций.
   Во время пребывания Потанина Томск только начал приобретать облик, который, по мнению современников можно было назвать городским. К 1861 г. в нем насчитывалось 2676 деревянных и только 90 каменных домов. Первая городская перепись 18 декабря 1866 г. зарегистрировала 19750 жителей [18]. Здесь наш герой по-прежнему активно занимался научными исследованиями, выявлением источников по истории Сибири в местном архиве, этнографическими изысканиями. Через А. Д. Шайтанова он получает новейшую литературу по естественным наукам, много сил уделяет популяризации научных знаний. "Заводим аквариумы,- сообщает он Ф. Н. Усову,- составляем коллекцию черепов, набиваем чучела, и в семинарии и в гимназии началась гербаризация" [19]. Помимо основной работы, Потанин преподавал в мужской и женской гимназиях. Здесь же, как и в Омске, ое создает кружок единомышленников в состав которого вошли его петербургские знакомые и местные жители: отставной подпоручик Е. Я. Колосов, преподаватели гимназии Д. Л. Кузнецов, И. К. Смирнов, Е. И. Паромонов, Федоров, С. П. Пичугин "любопытный тип купца-самородка с большими умственными запросами" [20].
   В Томске впервые представилась возможность использовать в пропагандистских целях печатное слово - местную газету "Томские губернские ведомости". Редактором ее "неофицальной части" (литературного приложения) назначается учитель гимназии, титулярный советник Д. Л. Кузнецов, женатый на дочери статского советника Я. С. Капустина [21]. Он привлек к сотрудничеству своих единомышленников-областников. Г. Н. Потанин в наброске программы издания предлагал поднять вопросы о создании обществ грамотности, о введении земских учреждений в регионе, положении горнозаводских и приисковых рабочих, о публичных библиотеках, просвещении аборигенов и т.д. Программа последовательно реализовывалась. За 1864-1865 гг. в органе увидело свет более 20-ти статей областников (Г. Н. Потанина, Н. М. Ядринцева, Ф. Н. Усова, П. С. Пахорукова, самого Д. Л. Кузнецова). Давая оценку их творчества в "ведомостях", Н. М. Ядринцев позднее заметил: "Это были первые шаги выяснения местных вопросов" [22].
   Перу Потанина принадлежало шесть публикаций в газете. В них ("Климат и люди Сибири", "Материалы к вопросу о сибирском университете" и др.) поднимались актуальные, с точки зрения областников, вопросы - о экономической зависимости региона от Европейской России, необходимости открытия собственного университета и т.д. Позднее, во время следствия Григорию Николаевичу инкримировали публикацию в "Томских губернских ведомостях" бюджета губернии за 1863 г., для того, "чтобы обнарадовать те суммы, которые взимаются с Сибири на чуждые ей русские учреждения" [23]. В 1864 - начале 1865 гг. участниками томского кружка проводится ряд литературных вечеров, организуется чтение цикла публичных лекций по истории Сибири С. С. Шашкова, приезжавшего для этого из Красноярска, подготовлено и показано ряд спектаклей в пользу студентов и т.д.
   В целом, общая оценка общественно-политической деятельности Г. Н. Потанина, кружков к которым он примыкал или руководил в Сибири в 1863-1865 гг., может быть осуществлена с учетом общей характеристики общественной жизни региона рассматриваемого времени. Возвратившимися из Петербурга членами землячества была развернута интенсивная пропагандистская работа, центрами которой стали Омск, Томск, Красноярск, Иркутск. Вот краткий перечень основных мероприятий в этой области за 1864 и начало (до мая) 1865 гг.
   Омск. 11 ноября 1864 г. литературный вечер. А. С. Бабиков выступил с рефератом по статье М. Л. Михайлова "Джон Стюарт Милль об эманспиции женщин, Н. М. Ядринцев с лекцией "Общественная жизнь Сибири" [24]. "Я изложил первую мученическую историю нашего народа, развернутую картину авантюризма, перешел к тяжелой, замкнутой жизни городов и... удружил сибирским самодурам. Задел и наездное чиновничество",- сообщал о ней Ядринцев в письме к Г. Н. Потанину. Он же следующим образом охарактеризовал эффект произведенный лекцией: "20 человек кадет бывших на вечере, пришли в страшный экстаз, публика заливалась аплодисментами, до 30 человек поляков демонстрировали как истые сибиряки" [25].
   Красноярск. Март-апрель 1864 г. С. С. Шашков прочитал цикл публичных лекций "Исторические очерки Сибири" [26]. Не касаясь их содержания, отметим лишь реакцию администрации. "Лекции его отличались безусловны порицанием всего, что делалось в Сибири с начала покорения ее до настоящего времени и он произнес троекратно проклятие на всех деятелей в разные эпохи развития этого края",- сообщал в III-е отделение местный жандармский офицер, полковник Берг [27].
   Томск. Практически еженедельно литературные вечера, публикации в "Томских губернских ведомостях". В начале февраля 1865 г. публичные лекции С. С. Шашкова. Отзываясь о них местный жандармский офицер подчеркивал: "В каждой лекции приходит к выводу; что причиной беспорядка в Сибири является само правительство" [28]. Публичные чтения, на которых выступили Д. Л. Кузнецов, Г. Н. Потанин, Е. Я. Колосов.
   Иркутск. Публичные чтения, на которых выступали Н. С. Щукин и Е. М. Павлинов [29].
   Следует заметить, что во всех перечисленных выше мероприятиях, их организаторы преследовали задачу привлечения внимания общественности региона, прежде всего молодежи, к нуждам Сибири, пытались разбудить общественную активность местной интеллигенции. Все эти действия осуществлялись скоординировано и целенаправленно. Н. С. Щукин, С. С. Шашков, Н. М. Ядринцев, Г. Н. Потанин, Ф. Н. Усов, А. Д. Шайтанов поддерживали переписку друг с другом.
   Н. А. Лапин и С. Ф. Коваль утверждают о существовании в Сибири и за ее пределами революционной организации (сибирской организации "Земли и воли"), возглавляемой Г. Н. Потаниным и Н. М. Ядринцевым [30]. Однако, к настоящему времени мы не располагаем фактами, подтверждающими это заявление. Но согласованность действий, их массовый характер, направленность и содержание выступлений позволяют сделать вывод о координаций действий сибирских областников в 1863-1865 гг., наличии у них прочных связей между собой, единого идеологического и организационного руководства, осуществляемого Н. М. Ядринцевым и Г. Н. Потаниным. Не произошло существенных изменений в областнической программе, сформулированной во время пребывания сторонников движения в Петербурге. В рассматриваемое время она начинает получать обоснование в статьях Потанина, Ядринцева, лекциях С. С. Шашкова. Широкое распространение среди молодежи Омска и Иркутска получили прокламации "Сибирским патриотам" и "Патриотам Сибири" [31].
   Обращает на себя специфика деятельности областников 60-х гг. Х1Х в. в Сибири. Во-первых, она носила исключительно просветительско-пропагандистский характер. Во-вторых, была направлена не на народные массы, а на образованную часть горожан, прежде всего молодежь. Областники только планировали начать массовую пропаганду среди крестьянства. "Ведь поездить бы только два месяца по сибирским деревням - вот лакомое блюдо для патриота поспело бы",- восклицал Потанин в письме к Н. С. Щукину в июле 1864 г. [32]. Ими были предприняты единичные попытки в данном направлении (музыканты войскового оркестра в Омске и агитация за автономию Сибири В. В. Берви-Флеровского среди крестьян Кузнецкого округа). При этом последний, разделяя взгляды областников, отмечал отрицательное отношение сельских жителей к автономии. "Мне легко было понять, - вспоминал он,- почему идея автономии не могла нравиться народу. Он был ожесточен теми притеснениями, которые переносил, но не имел ни малейшего понятия о возможности существования лучших порядков; какую пользу могла ему принести борьба за самостоятельность, если бы он по прежнему остался во власти тех же чиновников" [33]. В-третьих, в пропагандистской работе Г. Н. Потанин и его соратники упор делали на периодическую печать. Ими разрабатывались проекты издания газет, журналов, литературно-публицистических сборников, организации в журнале "Русское слово" специального "сибирского обозрения" [34].
   Таким образом, соглашаясь с Н. А. Лапиным и С. Ф. Ковалем в оценке радикальной направленности деятельности областников, в том числе и Г. Н. Потанина в 1863-1865 гг. в Сибири, наличия у них общей программы, координации действий, некой, пока еще аморфной организации, мы полагаем, что сторонники движения не приследовали цели немедленной организации восстания в Сибири. Областники, в частности Потанин, реально оценивали обстановку, отмечали слабый эффект, произведенный их публичными выступлениями. "Вы желаете знать о лекциях Шашкова,- отвечал он в марте 1865 г. А. Д. Шайтанову.- Они, кажется, больше взволновали начальство, чем публику" [35]. Поэтому возможные революционные выступления они относили к будущему, продолжая пропаганду своих взглядов и просветительскую работу.
   Между тем над Потаниным и его товарищами сгущались тучи. Их деятельность встревожила администрацию. Еще в конце 1864 г. агент-провокатор III отделения С. С. Попов, хорошо знакомый с Г. Н. Потаниным и Н. М. Ядринцевым, в Иркутске донес генерал-губернатору Восточной Сибири М. С. Корсакову "о лично дознанной" им конспиративной переписке сибирских "сепаратистов", бывших студентов С.- Петербургского университета Григория Потанина в Томске, Николая Ядринцева в Омске, Серафима Шашкова в Красноярске и Николая Наумова, собирающего из Петербурга в Тобольск" [36]. Не остались без последствий публичные лекции С. С. Шашкова. Начальник Главного Управления Западной Сибири генерал-лейтенант Панов 16 марта 1865 г. потребовал от томского губернатора "произвести внезапный обыск его корреспонденции и бумаг, и если обнаружат что-нибудь подозрительное - арестовать" [37]. Поскольку Шашков возвратился в Красноярск, западносибирские власти обратились с аналогичной просьбой к восточно-сибирскому генерал-губернатору и 7 мая 1865 г. обыск у С. С. Шашкова был осуществлен [38].
   В этой обстановке, 21 мая 1865 г. у воспитанника Омского кадетского корпуса А. Самсонова дежурный офицер отбирает прокламацию "Патриотам Сибири". "Младший брат Ф. Н. Усова, кадет Гавриил Усов,- вспоминает Г. Н. Потанин,- отыскивая в письменном столе своего брата почтовую бумагу, нашел исписанный листок, это и была прокламация. Он прочел ее, заинтересовался и, не сказав ничего брату, унес в корпус, чтобы показать товарищам. Она начала ходить по рукам и попала в руки одного кадета, фамилию которого я забыл (А. Самсонов - М. Ш.) с недисциплирированным средой характером, что называется по киргизски "дженды"; на русскую простонародную терминологию можно было бы перевести это слово - "дурной". Захватив прокламацию, этот "дурной" юноша стал пользоваться ею, чтобы выманивать у Гани Усова папиросы, который тот приносил в корпус из квартиры брата. Он обещал Гане отдать прокламацию, когда тот даст ему папиросы, но всякий раз обманывал его: получит папиросу и убежит с ней. Наконец, они условились отдать: один - папиросу, а другой прокламацию из рук в руки: пошли в укромный уголок, произвели обмен и начали курить. Дежурный офицер, обходя камеры, заметил табачный запах, пошел навстречу ему и накрыл преступников. Офицер стал шарить в карманах кадетов, надеясь найти в них табак или папиросы, но вместо запрещенного табака нашел возмутительное воззвание" [39]. Кадетам было по 16 лет и их страсть к курению имела роковые последствия для областников.
   Начавшееся следствие быстро определило причастность к хранению воззвания Потанина и Ядринцева. 23 и 27 мая генерал Панов по телеграфу потребовал немедленно арестовать их и просмотреть все бумаги. Поскольку Потанин, Ядринцев, Колосов в это время находились на заимке Пичугина под Томском, арестовать их удалось приблизительно 27-28 мая и в начале июня они под усиленным конвоем доставляются в Омск в специально учрежденную следственную комиссию по делу "Об открытии виновников в распространении в Сибири противоправительственных прокламаций". Всего по нему было арестовано 59 человек, а общее количество привлеченных к дознанию составило более 70-ти.

  [1]  Адрианов А. В. К биографии Г. Н. Потанина // Сборник к 80-летию дня рождения Григория Николаевича Потанина. Томск, 1915. С. ХХIV.
  [2]  ГАНО. Ф. п. 5. Оп. 2. Д. 14. Л. 168-171.
  [3]  Нечкина М. В. "Земля и воля" 60-х годов Х1Х в. (По следственным материалам) // Нечкина М. В. Встреча двух поколений. Сб. статей. М., 1980. С. 310.
  [4]  Козьмин Б. Казанский заговор 1863 года. М., 1929; Русско-польские революционные связи. М., 1963. Т. 2. С. 327.
  [5]  Русско-польские революционные связи. Т. 2. С. 327.
  [6]  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1865. Д. 196. Л. 26.
  [7]  Письма Г. Н. Потанина. Т. 1. С. 66.
  [8]  Там же. С. 70.
  [9]  Струве К. В., Потанин Г. Н. Путешествие на озеро Зайсан и в горную область Черного Иртыша до озера Маракуль и горы Сарытау // Записки РГО по общей географии. 1867. Т. 1; Потанин Г. Н. О рыбном промысле на озере Зайсан и Черном Иртыше // Записки РГО за 1864 год. 1865. Кн. 4; Он же. Поездка по Восточному Тарбагатаю летом 1864 года // Записки РГО по общей географии. 1867. Т. 1.
  [10]  Дело об отделении Сибири от России. Томск, 2002. С. 113.
  [11]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18485. Л. 4-4об; Лапин Н. А. указ. соч. С. 74-75.
  [12]  Коваль С. Ф. Характер общественного движения 60-х гг. Х1Х в. в Сибири // Общественно-политическое движение в Сибири в 1861-1917 гг. Новосибирск, 1967. С. 44.
  [13]  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1865. Д. 196. Л. 32-33.
  [14]  Письма Г. Н. Потанина. С. 66-67.
  [15]  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1865. Д. 196. Л. 13.
  [16]  Там же. С. 32; Сесюнина М. Г. Указ. соч. С. 62; Лапин Н. А. Указ. соч. С. 78.
  [17]  Цит. по: Сесюнина М. Г. Указ. соч. С. 62.
  [18]  Томск. История города от основания до наших дней. Под ред. Н. М. Дмитриенко. Томск, 1999. С. 82, 93.
  [19]  Письма Г. Н. Потанина. С. 77.
  [20]  Кошелев Я. Р., Пелих Г. И. К вопросу о кружке Г. Н. Потанина в Томске // Уч. зап. Томск. гос. пед. ин-та. Томск, 1957. Т. 16. С. 504; Митина Н. П. Во глубине сибирских руд. М., 1966. с. 42.
  [21]  ГАНО. Ф. п. 5. оп. 2. Д. 14. Л. 23, 25.
  [22]  Шиловский М. В. Сибирские областники в общественно-политическом движении в конце 50-х - 60-х годах Х1Х века. Новосибирск, 1989. С. 125.
  [23]  Дело об отделении Сибири от России. С. 171.
  [24]  Ядринцев Н. М. Общественная жизнь в Сибири (изложение его публичной лекции в Омске 11 ноября 1864 г.) // Сборник избранных статей, стихотворений и фельетонов Николая Михайловича Ядринцева. Красноярск, 1919. С. 69.
  [25]  Литературное наследство Сибири. Т. 5. С. 234.
  [26]  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1864. Д. 267. Л. 1.
  [27]  Там же.
  [28]  Там же. Л. 14.
  [29]  Коваль С. Ф. Указ. соч. С. 48.
  [30]  Там же. С. 49, 53; Лапин Н. А. Указ. соч. С. 92.
  [31]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18485. Л. 4-4об, 7об.
  [32]  Письма Г. Н. Потанина. С. 67.
  [33]  Берви-Флеровский В. Записки революционера-мечтателя. М.,- Л., 1929. С. 105.
  [34]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 15. Д. 18753. Л. 47.
  [35]  Письма Г. Н. Потанина. С. 73.
  [36]  Литературное наследство. М., 1959. Т. 67. С. 748.
  [37]  ГАКК. Ф. 217. Оп. 2. Д. 2. Л. 8об.
  [38]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 15. Д. 18756. Л. 1.
  [39]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 203.

   Туго закрученная спираль политического сыска продолжала стремительно раскручиваться. В разные уголки Сибири из Омска шли шифрованные телеграммы: произвести "внезапный и безотлагательный просмотр бумаг" у такого-то и, "если найдут что-нибудь подозрительное то арестовать и выслать в Омск. В противном случае (если компромат не обнаружен - М. Ш.) иметь за ним негласный надзор" [1]. Для подобного предписания достаточно было упоминания той или иной фамилии в изъятой при обыске переписке или во время допроса. Неожиданный результат дал обыск в Иркутске у Н. С. Щукина 29 мая 1865 г. Помимо запрещенной литературы, изымается вторая рукописная прокламация "Сибирским патриотам".
   Первый итог расследования в отношении Г. Н. Потанина подвел в своем рапорте томский штаб-офицер корпуса жандармов от 31 мая 1865 г.: "...Но в числе писем корреспонденции его с разными лицами, много доказывает; во-первых, отношения его с лицами подвернутыми ссылке как изобличенные злыми агитаторами в государстве, а именно с Бакуниным, Щаповым, Чернышевским и проч.; и, во-вторых, способность его Потанина сочувствовать разных красных идей лицам" [2].
   Следственная комиссия использовала весь арсенал воздействия, взятый на вооружение царской охранкой. Непрерывные допросы, очные ставки, предложения сделать откровенные признания должны были развязать языки у подследственных. Но всего этого показалось мало и 6 июля 1865 г. решили прибегнуть к такому испытанному методу получения информации - провокации. Принимается решение "приискать в городе такого способного человека, который бы согласился, чтобы его арестовали, как будто бы за участие по этому же делу. Этот человек должен быть арестован в одной комнате с теми из политических преступников, которые уже сознались в своем преступлении. Этот человек должен стараться заслужить доверенность означенных лиц и выведать от них все те подробности, которые по настоящему делу необходимы Комиссии... Для исполнения таковой обязанности Комиссия приискала проживающего в гор. Омске дворянина Люцинского, который совершенно согласился принять на себя обязанности, возлагаемые на него Комиссией" [3].
   Секретного сотрудника подсадили в камеру тюремного замка (острога), где сидели Г. Н. Потанин, А. Д. Шайтанов, Гр. Н. Усов, Н. М. Ядринцев и, дважды, 12 и 21 июля он представлял письменные отчеты об услышанном. Среди прочей информации Потанин упрекал Усова в открытии лиц, знавших о прокламации и заявил, "что хотя и признались (они - М. Ш.) чистосердечно, но указали восьмую часть своих сообщников" [4]. Однако продолжить акцию не удалось, поскольку Люцинский обратился с просьбой освободить его "по случаю одержимой его болезни". Напуганного провокатора отпустили с миром, но комиссия "признала необходимым продолжить негласное наблюдение за содержащимися в тюремном замке по настоящему делу. Для этой цели комиссия положила употребить находящегося при означенных лицах для услуг арестанта из поселенцев Лебедева, дозволив ему передавать записки от арестованных друг другу, но с тем только, чтобы эти записки прежде передачи по назначению были передаваемы смотрителю Тюремного Замка и этим последним предъявляемы Следственной Комиссии" [5]. Этот канал был задействован, но судя по всему существенных результатов не дал. Так, Н. С. Щукин в записке от 9 сентября 1865 г. высказывал серьезное опасение по поводу возможного тяжкого наказания. Г. Н. Потанин прозорливо утешал подельника: "Дело кончится ничем: много что сошлют в отдаленные города... Все наше преступление: либеральные разговоры, либеральные письма и злокозненность в печатных статьях. За это вешать не станут. Успокойтесь" [6].
   Однако использованные средства эффекта не дали. Установить авторов воззваний следственной комиссии не удалось. Владелец первой по времени обнаружения прокламации "Патриотам Сибири" Н. М. Ядринцев показал, что ее получил в Омске по почте летом 1864 г. из Петербурга и полагает, что ее выслал бывший студент Петербургского университета Сидоров. "Эту прокламацию, написанную неразборчиво, он сам переписал, а присланную уничтожил". Воззвание он впоследствии отнес к Усовым, там ее читал вслух и оставил, дав переписать А. Д. Шайтанову. Позднее свой экземпляр уничтожил и "не знает, чьею рукой переписана прокламация, найденная в кадетском корпусе" [7]. Воззвание "Сибирским патриотам" якобы было получено С. С. Шашковым летом 1863 г. в Петербурге по почте от неизвестного лица. Он ее привез в Иркутск и хранил в бумажнике, который как-то обронил, делая покупки [8]. Все остальные привлеченные к делу в лучшем случае признавались, что читали или переписывали воззвания.
   В обстановке, когда не удалось установить авторов прокламаций, против арестованных выдвигается обвинение в сепаратизме и подготовке отделения Сибири от России посредством вооруженного восстания. В принципе, в протоколах допросов содержались необходимые признания по этому поводу. 19 июля С. С. Шашков показал: "Идея самостоятельности Сибири возникла во мне в бытность мою в Казани под влиянием господствующих в литературе толков о децентрализации и областном самоуправлении" [9]. На очной ставке А. Е. Золотина и Н. В. Ушарова 16 августа первый уличал второго, "что он спорил с г.Щукиным об отделении Сибири от России, г.Ушаров был пьян и он говорил, что Сибирь можно отделить сейчас и явиться... в Забайкальский край и сделать там бунт, посредством прочтения какого-нибудь указа, и Щукин говорил, что народ надо прежде учить, а потом приниматься за дело" [10].
   В обобщенном виде концепция "заговора с целью отделения" излагается в "откровенном признании" Г. Н. Потанина на допросах 7-8 июля 1865 г. Он рассказал, что его деятельность заключалась "в воспитании в сибирском юношестве местного патриотизма посредством идеи о будущей судьбе Сибири как независимой республики и в разработке этой же идеи в литературе и науке". На предложение назвать лиц, которым известно это, Григорий Николаевич сообщил: "Лучшие поборники этой идеи - я, Ядринцев и Шайтанов. Известна эта идея многим, вероятно. Мною же она сделана известною Шайтанову, Усовым, Нестерову, Подкорытову и вообще всем молодым офицерам в Омске, которые были при мне. В Томске - Колосову, редактору Кузнецову, в Петербурге - студенту Лукину. Кроме того, это известно - Павлиновым и Щукину. Последние расположены ли к этой идее, не знаю. Г. Кузнецов также не соглашался с правильностью этой идеи. Колосов тоже оспаривал" [11].
   Вот, собственно, и все содержание "откровенного" признания Г. Н. Потанина на следствии. Позднее он объяснял сказанное сильным душевным волнением. "Когда я давал первые ответы комиссии,- вспоминал он,- я старался воздерживаться в признании, чтобы не втянуть в это дело непричастных к нему людей, поэтому часто приходилось отзываться незнанием и чувствовать себя в ложном положении,- это нестерпимо тревожило совесть. Поэтому я без протеста принял предложение сделать откровенное признание", хотя ничего принципиально нового для следователей не сказал, поскольку "решился назвать тех лиц, которые уже были привлечены к делу" [12].
   В 1920-е гг. Г. В. Круссер квалифицировал "откровенное признание" как "бесспорный факт выдачи Комиссии своих единомышленников. Указаны "лучшие поборники", указаны также и те, которые только может быть принимали косвенное участие в дебатах" [13]. Если посмотреть внимательно на "выданное" Потаниным, то обнаружится, что действительно ничего принципиально нового следствию он не сообщил. Но, с другой стороны, "откровенное признание" дало комиссии возможность повернуть дело от безнадежного поиска авторов прокламаций к выявлению вины злоумышленников, "стремившихся к ниспровержению существующего в Сибири порядка управления и отделению ее от империи".
   Показания нашего героя позволили следствию утверждать о существовании заговорщической организации во главе с ним и перечисленными в "откровенном признании" лицами. Никого не интересовало, разделяли ли они или нет сепаратистские убеждения Потанина. Главное: его друзья и знакомые знали о них и не донесли, а это было равносильно участию в "заговоре". Поэтому объективно его показания сыграли отрицательную роль, по крайней мере, в его собственной судьбе.
   Что касается мотивов, побудивших Г. Н. Потанина сделать "откровенное признание", то дело здесь гораздо сложнее, чем пытается представить Г. В. Круссер. Сыграло роль отсутствие у подследственных согласованных принципов поведения на следствии, раскаяние многие из них. "Только в 70-е годы,- отмечал Н. А. Троицкий,- когда, с одной стороны, росла и разнообразилась революционная практика, требуя все более гибкого руководства, а, с другой стороны, участились политические процессы с новыми невиданными ранее чертами гласности, публичности, состязательности, революционеры стали вырабатывать обязательные принципы поведения после ареста" [14]. Во многом появлению "признания" способствовали и личные качества Потанина - честность, обостренное чувство ответственности за судьбу друзей, стремление к самопожертвованию. Сам он по этому поводу заметил: "Это "откровенное признание" Шашков находил моей ошибкой: он упрекнул меня в слабости нервов. И в самом деле мой поступок имел дурную сторону. Своим признанием я набросил сепаратистский плащ на всю компанию моих друзей и дал окраску всему делу. Но представьте, что было бы если я не сделал "откровенного признания"... Я совершенно примиряюсь с тем, что поплатился за это шестью годами тюрьмы и двумя ссылки" [15].
   Действительно, показания Г. Н. Потанина, несмотря на его субъектитвное желание как самого старшего из арестованных (30 лет) взять на себя всю ответственность за случившееся, позволили комиссии утверждать о существовании заговорщеской организации во главе с ним, возникшей еще в Петербурге в начале 60-х гг. Поэтому в информации шефа корпуса жандармов императору Александру II от 10 октября 1865 г. о ходе следствия уже прямо утверждалось: "Потанин сознался, что если не он положил начало Сибирскому сепаратизму, то значительно развил его и в прокламации "Патриотам Сибири мало такого, чтобы не было обязано ему своим происхождением" [16].
   В ходе следствия "комиссия предложила мне, Ядринцеву, Шашкову (может быть, и другим нашим товарищам), так как мы сибирские патриоты и любим свою родину, написать, какие, по нашему мнению, необходимы меры для улучшения быта Сибири...- вспоминал Потанин.- Я принял предложение "всурьез"; я порадовался случаю аппелировать о нуждах Сибири к высшей власти" [17]. В материалах дознания сохранилась его пространная записки (около десяти листов), в которой наш герой высказал свое "кредо" в отношении Сибири, исходя из уровня своих знаний и политического мировоззрения к середине 60-х гг. XIX в. [18].
   Прежде всего он сформулировал наиболее актуальные проблемы внутренней жизни региона, которые законодательно должно отрегулировать государство: "Для блага Сибири желательно разрешения следующих вопросов: об улучшении быта рабочих на золотых приисках, на горных заводах и на рыболовных оброчных статьях на низовьях Оби и Иртыша; об улучшении земледелия и вообще условий промышленного движения, о колонизации и просвещении, наконец об улучшении сибирской администрации и более справедливом установлении финансовых и торговых отношений Сибири к ее метрополии"(с. 213).
   Далее Григорий Николаевич обосновал отдельные положения. Прежде всего, "для благоденствия областей необходимо, чтоб они пользовались равенством шансов для приобретения богатства. Между тем это условие до настоящего времени не было соблюдено в отношении к Сибири. Русское законодательство, покровительствуя мануфактурным провинциям внутренней России, подало повод последним наложить на Сибирь торговое иго. Это случилось не вследствие преднамеренной колониальной политики, а вследствие младенческого состояния в России науки об областном праве"(там же). Для преодоления этого положения правительству "предстоит учредить покровительство сибирской торговле и заводской промышленности"(с. 214) в плане ускорения перехода от премущественно добывающего к производящему типу хозяйственного развития.
   В результате государственной монополии и неэквивалентного обмена ("разность между номинальной и действительной ценностью золота, добываемого на частных промыслах") " в настоящее время Сибирь уступает государству втрое более, чем тратит на свои местные учреждения"(с. 216). В условиях же начавшегося процесса модернизации, правительство должно выделять значительные средства для содержания в регионе высших учебных заведений, строительства дорог, "для улучшения сельского хозяйства и заводской промышленности"(с. 217).
   Кроме того местная администрация должна обратить особое внимание на улучшение положения наиболее бесправных групп местного населения: приисковых рабочих и коренных жителей. Для первых необходимо допущение их "в управление приисками" и создание артелей (с. 218). "Для улучшения быта инородцев необходимо дозволить въезд купцам (свободную торговлю - М. Ш.), перевести ясак на деньги и передать заведывание хлебными магазинами инородческим обществам"(с. 220).
   Потанин указал, что колонизация (заселение) территории осуществляется за счет ссылки преступников. Ничем не отличается от нее "добровольное переселение по приглашению правительства", поскольку "назначение на переселение предоставляется обществам, а общества назначают или тех лиц, которыми недовольны за распутство, мелкое воровство, или лиц ленивых, недомовитых и неисправно платящих подати"(с. 221). В этой ситуации, "желательно, чтоб правительство, при помощи сибирского общества, приняла меры для облегчения переезда в Сибирь на житье мастеровых, ремесленников и других подобных лиц, которыми Сибирь очень бедна"(с. 222).
   Наконец, автор записки высказался по актуальной проблеме местного патриотизма. По его мнению сепаратистскую окраску он приобретает из-за приниженного, колониального положения региона в составе российского государства. "Сибирь бедна людьми, которые бы решились с самопожертвованием служить ей".- замечает он (с. 223). Во многом этому способствует отсутствие здесь общеобразовательных учреждений и прежде всего университета. Поэтому талантливая молодежь уезжает за Урал для получения высшего образования и там остается, поскольку "и занятия наукой обставлены большими средствами, и жизнь комфортабельнее"(там же). Выход из создавшегося положения "в учреждении университета, в заботах об колонизации и о просвещении инородцев и народа и в журналистике, если правительство примет на себя покровительство сибирской мануфактуре и даст Сибири общее и единое для всей провинции самоуправление, которому поручит надзор за эксплуатацией минеральных богатств сибирской почвы, то удовлетворение желаний Сибири будет полное"(там же). Хотя, сам Г. Н. Потанин оценил впоследствие изложенное выше как "политический лепет" [19], тем не менее его "записка" в первом приближении сформулировала основные положения областнической концепции.
   Н. М. Ядринцев и Г. Н. Потанин уже тогда подошли к пониманию различия колонизации (прежде всего как земледельческого освоения новых земель) и колониальной политики. На следствии последний заявил, что Сибирь, по его мнению, является земледельческой колонией [20]. Вольнонародная колонизация в сочетании с колоссальными природными богатствами региона, заложили, по его мнению, прочную основу не только для быстрого развития производительных сил Сибири, но и всей России. "Русский народ заложил здесь новые основания для продолжения своей жизни,- прозорливо замечал Григорий Николаевич.- Если представить в будущем Сибирь, также населенную, как нынешняя Европейская Россия, то нельзя не подумать, что центр тяготения русского государства должен перейти на нее" [21]. В какой-то степени это высказывание повторяет знаменитое ломоносовское "Российское могущество прирастать будет Сибирью...", а с другой стороны, - опровергает обвинение ранних областников в сепаратизме.
   Но эти возможности (вольнонародная колонизация и природно-сырьевык богатства) не привели к росту производительных сил региона, повышению благосостояния местного населения. Основная причина всех бед, по мнению Потанина, "кроется в особенных общественных условиях Сибири" как штрафной и экономической колонии [22].
   Следствие подходило к концу. Комиссия сепарировала подследственных на виновных и невиновных, давала разъяснения и отписки по поводу отдельных лиц. В законченном виде следственные материалы были настолько противоречивы, разрозненны, обвинения в адрес привлеченных по делу настолько раздуты и голословны, что в решении Сената от 19 апреля 1868 г. отмечалась "совершенная безрассудность преступных замыслов, в коих обвиняются подсудимые, свидетельствующие о крайнем их легкомыслии и отсутствии всякой действительной от подобных замыслов опасности для государства" [23].
   27 ноября 1865 г. следственная комиссия закончила свою работу. Ее итоги излагались в "Краткой записке к следственному делу, произведенному в 1865 г. Комиссией, учрежденной в г. Омске по политическим преступлениям" Г. Н. Потанин, Н. М. Ядринцев, С. С. Шашков и Н. С. Щукин обвинялись в "злонамеренных действиях..., направленных к ниспровержению существующего в Сибири порядка управления и к отделению ее от Империи", Всем остальным, в зависимости от добытых улик, инкриминировалось знакомство и сочувствие этим замыслам, переписывание прокламаций, хранение запрещенных сочинений, неодобрительные отзывы об особах царствующего дома, нежелание давать положительные сведения и запирательство. Обвинение выдвигалось в отношении 19 человек [24].
   Следует отметить, что дело областников вызвало резонанс как в Сибири, так и России. "Ну, а что наша социально-демократическая независимая Сибирская республика ? - ироническт вопрошал Н. А. Белоголовый в письме из Вены в Иркутск от 22 октября 1865 г.- Что диктаторы Щукин и Тарасенко? Даже здесь в "Славянской беседе" меня спрашивали, что за история у вас в Сибири? Отлагаемся, мол, и больше ничего, для нас это плевое дело" [25]. Более серьезно к арестам в Сибири отнесся А. И. Герцен. В номере "Колокола" от 15 сентября 1865 г. он поместил краткое объявление: "Из Сибири важные новости, в Томске и Иркутске были аресты, говорят, открыли тайное общество, всех схваченных повезли в Омск, в числе арестованных называют Потанина". Позднее он обратился с просьбой присылать сведения о последних днях умершего на каторге М. Л. Михайлова, а также "подробности последних арестов в Иркутске и следствия, производящегося в Омске" [26]. Отбывавший в это время ссылку в Кузнецке В. В. Берви-Флеровский отмечал большой интерес сибиряков к делу. "После арестов все ознакомились с идеями об автономии Сибири. Сибирский патриотизм оживился, сделался модным",- замечал он [27].
   Собранные материалы отправили в Петербург, а у заключенных началось тоскливое прозябание. "Мы просидели 3 года в Омске,- с грустью вспоминал Н. М. Ядринцев,- маленьком городке, сначала на гауптвахте, потом в остроге, ибо на гауптвахте было тесно. Мы помещались по 4 и 5 человек и начали болеть. Жили мы впроголодь, иногда питаясь чаем и калачами. Нас спасла молодость" [28]. Нескольку по иному свидетельствует Г. Н. Потанин. Во время следствия арестованных по делу содержали первоначально в одиночных камерах тюремного замка (острога). Затем их поместили по несколько человек в общих камерах. По завершению разбирательства всех перевели в крепость, где "было много пустых каменных зданий вследствие вывода значительной части гарнизона на юг и восток". Местом их содержания становится военная гауптвахта. "Камеры запирались только в начале нашего сидения в крепости, потом они были отворены в течение всего дня и запирались только на ночь. Заключенные выходили даже на платформу и тут разгуливали. Это была единственная либеральная гауптвахта в России... Случалось, что мои товарищи украдкой уходили в город, заходили в гости или в пивную. Все это делалось осторожно, чтобы не влетело караульному офицеру. Товарищи мои пользовались льготами сдержанно; я не помню, чтобы кто-нибудь при дневном свете вышел за перила платформы; но после заката уходило в город иногда больше половины заключенных" [29].
   Большая часть арестованных сохранила самообладание. Г. Н. Потанин, С. С. Шашков и Н. М. Ядринцев занялись научной работой и добились разрешения продолжить разбор и систематизацию Омского архива. В тюрьме областники впервые вплотную столкнулись с народом - казахами, раскольниками, скопцами, ссыльными и т.д. Как признался наш герой: "В населении замка находилось много представителей челдонского и бродяжеского мира; тут можно было расчитывать наткунуться на целый рудник того, чего мы искали, о чем тщетно мечтали" [30]. С другой стороны, большой интерес к заключенным проявило образованное омское общество. Регулярно посещали их молодые офицеры А. А. Тахтаров, Г. Е. Катанаев, И. Ф. Соколов. Г. Н. Потанин принял деятельное участие в судьбе ссыльного участника польского восстания 1863 г. И. Д. Черского, способствовал развитию склонности у него к естественно-научной деятельности. "В тюрьме учились и много читали",- заключает Н. М. Ядринцев [31].
   Два с половиной года пришлось ждать Г. Н. Потанину и его друзьям приговора. Дело их рассматривалось в административном порядке в Петербурге заочно, поскольку судебная реформа не затронула Сибирь. На тяжесть наказания существенно повлияло усиление революционного движения в стране. "Адский выстрел государственного преступника 4 апреля (1866 г. Д. В. Каракозова - М. Ш.) изменил взгляд правительства на наше дело",- констатировал позднее Н. С. Щукин [32]. 20 февраля 1868 г. Правительствующий Сенат выносит приговор, откорректированный и утвержденный Государственным Советом и императором. 19 апреля он направляется для оглашения и исполнения в Омск и поступает сюда 13 мая.
   Г. Н. Потанин приговаривается к 5 годам катаржных работ и последующей ссылке в отдаленные местности Россйской империи. А. Д. Шайтанов, С. С. Шашков, Н. С. Щукин и Н. М. Ядринцев лишались прав состояния и подлежали высылке в отдаленные уезды Архангельской губернии. Еще четверо: Ф. Н. и Гр. Н. Усовы, Н. В. Ушаров и А. Е. Золотин без лишения прав состояния высылались под административный надзор туда же. Остальные, включая А. П. Нестерова, П. А. Тарасенко, С. С. Комарова, Е. Я. Колосова, Д. Л. Кузнецова, А. А. Тахтарова, освобождались из-за отсутствия прямых улик [33].
   Нас не должна удивлять "гуманность" властей и кажущаяся мягкость приговора - 5 лет каторжных работ в крепости Свеаборг (Финляндия) в каторжном отделении арестантской роты. Поэт М. Л. Михайлов получил 6 лет каторги, а Н. Г. Чернышевский - семь, причем первому оказалось достаточно пяти лет, чтобы окончательно подорвать здоровье и погибнуть. В системе наказаний царской России, согласно уголовному уложению 1845 г., насчитывалось 180 видов и степеней наказания. Второе место после смертной казни занимала каторга.
   Перед отправлением к месту отбывания наказания 15 мая 1868 г. над Г. Н. Потаниным совершается обряд гражданской казни. Вот как его описывает сам осужденный: "... Меня подняли с постели в 4 часа утра и доставили в полицейское управление, которое находилось там же, где оно и теперь, т. е. в Новой слободке, недалеко от церкви св. Ильи. Здесь меня посадили на высокую колесницу, повесили мне на грудь доску с надписью. Эшафот был устроен на левом берегу Оми, между мостом и устьем реки, т. е. при входе на тогдашнюю базарную площадь. Переезд от полицейского управления до эшафота был короткий, и какой-то толпы за колесницей не образовалось. Меня взвели на эшафот, палач примотал мои руки к столбу; дело это он исполнял вяло, неискусно; руки его дрожали, и он был смущен. Осталось у меня в памяти, что полицмейстер, молодой, красивый и симпатичный человек, кротким голосом сказал: "Палач своего дела не знает". Затем чиновник прочитал конфирмацию. Так как время было раннее, то вокруг эшафота моря голов не образовалось; публика стояла только в три ряда. Я не заметил ни одного интеллигентного лица, не было также ни одной дамской шляпки. Продержав меня у столба несколько минут, отвязали и на той же колеснице отвезли в полицейское управление; здесь я нашел всех своих товарищей, которые были собраны, чтобы выслушать часть конфирмации, относящуюся до них" [34]. Вечером того же дня, закованного в ножные кандалы, Потанина в сопровождении жандармов отправили в Свеаборг.

  [1] ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18489. Л. 95, 104об.
  [2]  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1865. Д. 196. Л. 68.
  [3]  Изв. Зап.- Сиб. отдела РГО. Омск, 1924. Т. IV. Выа. 1. С. 91.
  [4]  Там же. С. 92.
  [5]  Там же. С. 93.
  [6]  ГАНО. Ф. п. 5. Оп. 2. Д. 14. Л. 145-146.
  [7]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18485. Л. 4об-5.
  [8]  Там же. Оп. 15. Д. 18756. Л. 8.
  [9]  ГАНО. Ф. п. 5. Оп. 2. Д. 13. Л. 137.
  [10]  Там же. Л. 381.
  [11]  Изв. Зап. - Сиб. отдела РГО. С. 104, 107.
  [12]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 205, 206.
  [13]  Изв. Зап. - Сиб. отдела РГО. С. 89.
  [14]  Троицкий Н. А. Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма 1866-1882. М., 1978. С. 93.
  [15]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 209.
  [16]  ГАРФ. Ф. 95. Оп. 1863. Д. 438. Л. 226-227.
  [17]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 207.
  [18]  Дело об отделении Сибири от России. Томск, 2002. С. 213-223.
  [19]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 207.
  [20]  Изв. Зап.- Сиб. отдела РГО. С. 70.
  [21]  Потанин Г. Н. Заметки о Западной Сибири // Русское слово. 1860. № 9. С. 202.
  [22]  Потанин Г. Н. Шелгунов перед судом образованной Сибири // Томск. губ. ведомости. 1864. 9 окт.
  [23]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18485. Л. 28.
  [24]  Там же. Л. 3-18.
  [25]  РО РНБ. Ф. 22. Оп. 1. П. 3. Д. б/н. Л. 42об.
  [26]  "Колокол"- газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Факсимильное издание. М., 1963. Вып. 8. С. 1676.
  [27]  Берви-Флеровский В. Указ. соч. С. 107.
  [28]  Ядринцев Н. М. К моей автобиографии. С. 325.
  [29]  Потанин Г. Н. Воспоминания. С. 212-214.
  [30]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 218.
  [31]  Ядринцев Н. М. Указ. соч. С. 326.
  [32]  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1868. Д. 154. Л. 19.
  [33]  ГАОО. Ф. 3. оп. 18489. Л. 27-42.
  [34]  Потанин Г. Н. Указ. соч. С. 225.