Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати
томах
Художественные произведения. Тома 1-10
Том пятый. Кому на Руси жить хорошо
Л., "Наука", 1982
OCR Бычков М. Н.
1
Работу над поэмой "Кому на Руси жить хорошо" Некрасов начал в
середине 1860-х годов и продолжал до своих последних дней, так и не успев ее
завершить. Поэт называл свое творение "эпопеей современной крестьянской жизни"
(Безобразов П. Воспоминания о Н. А. Некрасове.--Правда, Женева, 1882, N
16). "Эпопейное" состояние мира, когда народ пришел в движение, возникло в
русской жизни в 1860-е гг. "...падение крепостного права,-- писал В. И. Ленин,--
встряхнуло весь народ, разбудило его от векового сна, научило его самого искать
выхода, самого вести борьбу за полную свободу (Ленин В. И. Полн. собр.
соч., т. 20, с. 141). С переходом народных масс к активной исторической
деятельности, с большими сдвигами, происходившими в народном сознании, связано
появление поэм Некрасова "Коробейники", "Мороз, Красный нос" и возникновение
замысла "Кому на Руси жить хорошо". Подъем массового освободительного движения
возбуждал мысль о возможных путях к народному счастью. В задуманном
художественном произведении Н. А. Некрасов предполагал отобразить жизнь народа
во всей ее полноте и целостности -- и все в живом действии, в лицах, образах и
картинах. Задача поистине громадная, требовавшая "...большой сосредоточенности в
силе гения, который видит в ней подвиг целой жизни своей" (Белинский, {Список
условных сокращений приведен в т. 1--4 наст. изд.} т. V, с. 40). Таким подвигом
и была работа Некрасова над поэмой "Кому на Руси жить хорошо".
Законы жанра эпической поэмы предъявляли особые требования к ее
композиции и сюжету. Поэт избрал традиционную для эпопеи форму путешествия.
Сюжетную структуру "Кому на Руси жить хорошо" часто соотносят с народным эпосом
(сказка о правде и кривде, былина о птицах). Однако вряд ли правомерно связывать
композицию и сюжет "Кому на Руси жить хорошо" с композицией и сюжетом
какого-либо отдельного произведения, будь то народный эпос или создания
известных авторов. Структура поэмы Некрасова вырабатывалась в результате
творческого освоения русской и мировой литературы как в фольклорных, так и в
книжных ее образцах.
Важность предмета спора, непреклонность в достижении цели
придают действиям мужиков высокий характер, несмотря на авторскую иронию в
обрисовке внешней стороны этого спора. Перед значительностью их цели исчезает
все мелкое, частное, единичное Сознание русского крестьянина пореформенной поры
охарактеризовано со всей глубиной поэтом, герои которого не просто ищут
счастливого на Руси, но в конечном итоге пытаются найти путьк
народному счастью.
В поэме подчеркнуто эпическое единство семи странников. {Для
Некрасова вообще характерно стремление к эпическому единству всех персонажей
поэмы. Об этом говорит, в частности, многократно повторенное в авторской речи
слово "народ": "видимо-невидимо народу", "народ собрался, слушает", "народ идет
и падает", "рассчитывал народ". Еще чаще встречается близкое к нему по значению
и в ряде случаев являющееся его синонимом слово "крестьяне": "крестьяне речь ту
слушали", "жаль бедного крестьянина", "весна нужна крестьянину", "на мерочку
господскую крестьянина не мерь", "у каждого крестьянина душа что туча черная" и
т. д. Нередко с тем же обобщающим значением уп*" требляются слова "мужик",
"мужики".}За исключением Луки ("Лука -- мужик присадистый С широкой
бородищею, Упрям, речист и глуп..."), им не дано портретных характеристик,
ничего не сообщается об особенностях их внутреннего мира, и это не случайно. В
их споре не проявляется индивидуальность, характер, в нем выражены основы
народного самосознания.
Эпическое единство сказывается и в почти дословно повторяющемся
обращении крестьян к попу, помещику, к Матрене Тимофеевне Корчагиной, старосте
Власу и другим лицам. За самыми редкими исключениями, индивидуальный субъект
речи в этих обращениях не выявлен. После обобщенной формулы "сказали мужики"
дается "коллективный" монолог на десятки стихов. В данном случае форма
индивидуально нерасчлененной речи оказывается уместной и законной. Читатель
настолько проникается представлением об единстве семи странников, что
воспринимает их "коллективную речь" как нечто естественное и само собой
разумеющееся. Возведенная в обращениях-вопросах героев в норму, она и
воспринимается как норма читателем, подготовленным к такому пониманию устной
народной поэзией. И сами фантастические элементы "Пролога": семь филинов на семи
деревах, молящийся черту ворон, наделенная волшебной силой птичка-пеночка,
наконец, скатерть самобраная -- могли бы восприниматься в реалистической поэме
как наивный вымысел, как что-то контрастирующее с величием и значительностью
предмета спора, если бы не несли в себе символику знакомого читателю народного
эпоса. Скатерть самобравая -- поэтический символ довольства и счастья,
выражающий ту извечную народную думу, которая в данном случае "из домов
повыжила, отбила от еды" героев Некрасова.
Фантастический элемент, так смело и свободно включенный в
"Пролог", ни в малой мере не уводит читателя от реального мира. Фантастика в
"Прологе" совмещена с реальностью, она сильно ослаблена авторской иронией,
подключающей мир фантастических образов к образам реально-бытовым, даже "низким"
в своей будничной обиходности: "Чтоб армяки мужицкие Носились, не сносилися;
"Чтоб липовые лапотки Служили, не разбилися...". Ответ пеночки на эти
наиреальнеишие требования мужиков еще более оттеняет предметную основу
повествования: "Всё скатерть самобраная Чинить, стирать, просушивать Вам
будет...".
В главах первой части поэмы народная жизнь представлена более
конкретных формах, чем в "Прологе". Появляются выразительные картины ярмарки в
селе Кузьминском, колоритные едены сельского быта, пейзажные зарисовки и т. д.
Из многочисленной крестьянской толпы выделяются резко очерченные фигуры
крестьян: Вавилы, Якима Нагого (глава "Пьяная ночь"), целой вереницы
"счастливых" (глава "Счастливые"), наконец, воссоздается сложный характер Ермила
Гирина. Все эти лица тесно связаны с народной средой и выражают коренные,
"субстанциальные" стороны народного характера. В первой части контрастно
показаны и противостоящие народу силы (помещики, чиновники, купцы). События
развертываются в широких пространственных границах -- на большой столбовой
дороге, на ярмарке в храмовой праздник, на базарной площади, где собираются
толпы народа, где сталкиваются различные интересы, проявляются различные
характеры, где народная жизнь предстает в своей многоликости.
Поэт открывает новые способы расположения сцен и эпизодов,
совершенствует искусство группировки сменяющих друг друга лиц, искусно чередует
описание и повествование, вводит отдельные реплики "из толпы". Между этими
отдельными репликами, как бы неожиданно прерывающими неторопливое эпическое
повествование, прямо и непосредственно не связанными с ходом событий, короткими
диалогами, высказываниями, поэт не устанавливает внешней логической связи.
Создается ощущение, что сама по себе, беа участия автора, перед нами проходит
напряженная, энергическая жизнь праздничной толпы, слышатся ее голоса. Из внешне
отрывочного повествования постепенно создается целостность эпического рода, в
которой рельефно вырисовываются существенные особенности народного быта.
Достигается это за счет того, что не всегда резко контрастируют свет и тени,
подчас эти контрасты смягчены и не столь очевидны, соблюдается определенная
мера, позволяющая выделить в сложном движении и группировке событий, сцен и
эпизодов такие события и лица, в которых открываются коренные черты народной
жизни, выделяются ее главные тенденции.
В "Последыше (Из второй части "Кому на Руси жить хорошо")"
объект изображения во внешних границах суживается, В центре оказываются
пореформенная жизнь крестьян села Большие Вахлаки и их взаимоотношения с
помещиком, князем Утятиным. Наивное доверие крестьян к сыновьям помещика,
неспособность осознать последствия своих решений и поступков обусловили нелепую
ситуацию -- согласие продлить крепостнические отношения до смерти старого князя.
Это решение стало губительным для отдельных лиц (Агап Петров), грубо обманутым
оказался и весь крестьянский мир. Согласие на добровольное рабство, пусть Даже
условное и кратковременное, раскрыто как серьезное препятствие на пути к
осознанию истинных народных интересов.
В "Прологе" семь мужиков, заспорив о том, кому живется весело,
вольготно на Руси, отправились отыскивать счастливого В "Последыше" на смену
прежней формуле опроса приходит другая. Теперь странники формулируют цель своих
странствий иначе: "Мы ищем, дядя Влас, Непоротой губернии, Непотрошенной
волости, Избыткова села!..". Доминантой дальнейшего развития сюжета становятся
поиски путей к народному счастью. В последующих главах семь странников уже не
обращаются со своим вопросом к лицам из господствующих сословий, а временами
лишь посмеиваются над своими первоначальними предположениями.
В "Крестьянке (Из третьей части "Кому на Руси жить хорошо") "
общее движение совершается в том же направлении. Внешние рамки эпического
материала в сравнении с первой частью суживаются. В центре повествования
оказывается крестьянская семья, взятая в широких связях и опосредствованиях. Но
углубляется художественное постижение конкретного народного бытия, духовного
мира героев, устоев народной нравственности, моральных принципов, красоты и
богатства народной души.
Композиционная структура первых трех частей (часть первая,
"Последыш", "Крестьянка"), взятых в совокупности, соответствует общей задаче
поэмы-эпопеи -- показать целостность народной жизни, или, говоря словами
Белинского, передать "дух народа и эпохи", изобразив основы самосознания и
одновременно домашнюю жизнь, привычки, поверья, предрассудки, силу и слабость,
словом -- всю сложность внешней и внутренней жизни, многообразие черт народного
характера.
Жизнь помещика как представителя определенного сословия
освещена многоаспектно, с различных точек зрения: в его собственном восприятии и
в восприятии крестьян -- жителей деревни Большие Вахлаки и Савелия, богатыря
святорусского. Из этого пересечения точек зрения возникает колоритный обобщенный
образ, объективно представляющий собой антинародный мир.
Исповедь неизбежно тяготеет к субъективности, но автор
эпического произведения стремится придать личному характер всеобщности.
Лирическому, личностному рассказу Матрены Тимофеевны о судьбах детей и
собственной многотрудной судьбе придают начало всеобщности органично включенные
в ее взволнованную исповедь народные песни, несущие в себе это начало. Недаром
песни ее подхватывают семь странников. Личная судьба Матрены Тимофеевны
воспринимается ими и читателями как типическая судьба русской
женщины-крестьянки. Эпический тон и характер всеобщности ее исповеди придают и
широко используемые в ней формы плача-причети, и элементы былинной и других форм
устной народной поэзии. Избрать простую русскую женщину героиней эпической
поэмы, и при этом от первого лица повести рассказ, в котором ее судьба осмыслена
как судьба русской крестьянки вообще, было большой художественной смелостью
поэта. В лице Матрены Тимофеевны Некрасов создал подлинно героический,
возвышенный образ русской женщины, показал ее великое право на иную жизнь. на
подлинную свободу -- условие ее счастья.
В главе "Пир на весь мир" действие выносится на окраину села,
на берег Волги с ее бескрайними просторами. В возникший под старой ивою народный
диспут вовлекается множество людей. Семь странников уже никого не "доведывают".
Они сливаются с народной толпой, внимательно ко всему прислушиваются,
присматриваются ("Им дело до всего"). Их мысль о всеобщем народном счастье
становится общей мыслью участников спора -- "Кто на Руси всех грешней, кто всех
святей". Повторяется, ситуация "Пролога". Но теперь в споре участвуют не только
семь странников, но широкая народная толпа. Снова дело доходит до острого
столкновения мнений, до прямых стычек и потасовок. Крайняя возбужденность толпы,
страстность восприятия ею прослушанных легенд и песен свидетельствуют о
напряженных поисках деревенской Русью путей к новой жизни. Раздумья семи
странников о судьбах народа оказываются общенародными. Они совпадают с мыслью
Григория Добросклонова, видящего цель своей жизни в том, чтоб "каждому
крестьянину Жилось вольготно-весело На всей святой Руси!".
2
Эпическая по жанру поэма Некрасова корнями своими глубоко
уходит в русскую пореформенную действительность и отражает важнейшие социальные
процессы, характерные для этой эпохи. В современном литературоведении "Кому на
Руси..." рассматривается в тесной связи с бунтарскими настроениями крестьян, с
народными политическими толками и слухами.
Решительные перемены в поведении и психологии вчерашних
крепостных Некрасов, проводивший каждое лето в ярославско-костромских местах
(ярославско-костромские "приметы" постоянно ощущаются в поэме), мог наблюдать
сам (см. об этом в кн.: Архипов В. Поэзия труда и борьбы. Ярославль,
1961, с. 271--281), видя при этом в местных событиях отражение явлений
общенационального масштаба.
В пореформенные годы на смену темному и забитому крепостному
пришел созданный временем новый тип крестьянина -- азартного спорщика, крикуна,
"бойкого говоруна" (см. об этом: Базанов В. Г. Поэма "Кому на Руси жить
хорошо" и крестьянское политическое красноречие.-- РЛ, 1959, No 3). Особенно в
этом отношении выделялись те, кто побывал в отхожих промыслах, в городах.
Умудренные жизненным опытом, обладавшие более четким социальным мышлением, эти
крестьяне, бродя из деревни в деревню, выступали в качестве распространителей
толков и слухов. Они ораторствовали на сходках, собирали вокруг себя толпу на
ярмарке, обостряли спор, возникший в кабаке. В годы проведения реформы проезжая
дорога, ярмарка, кабак сделались, по меткому выражению В. Г. Базанова,
своеобразным дискуссионным клубом для временнообязанных мужиков.
Завязка некрасовской эпопеи -- спор семи временнообязанных "на
столбовой дороженьке" -- отражала типичнейшую ситуацию пореформенных лет и таила
в себе неисчерпаемые возможности Для изображения самых существенных сторон
общественной жизни эпохи. Вопросом, взволновавшим мужиков, заставившим их
затеять горячий спор и странствие по Руси, стал вопрос о том, "кому живется
весело, вольготно на Руси". Так определив предмет спора, Некрасов дает понять
читателю, что перед ним -- не бытовая повесть в стихах, а своеобразная
"философия народной
В азартном "диспуте" высказано шесть различных мнений. Встречи
мужиков с попом, помещиком, чиновником, "купчиной толстопузым", министром, царем
и должны были составить сюжетную канву эпопеи. Уже самые ранние наброски к ней
говорят о том, что канву эту автор хотел расшить и расцветить самыми
разнообразными картинами народного быта, народной жизни.
Благодаря удачно найденному сюжетно-композиционному приему, вся
жизнь современной Некрасову России, изображенная в столкновении контрастных
взглядов, понятий и идеалов различных общественных групп, предстает в видении,
восприятии ее народными героями. По остроумному выражению П. Н. Сакулина,
"мужички производят генеральный смотр России" (Сакулин П. Н. Н. А.
Некрасов. М., 1922, с. 58) и всему дают свою оценку. Представители всех
сословий, по воле автора, держат перед странниками, олицетворяющими "мнение
народное", ответ, исповедуются, раскрывают свою душу, свои идеалы, свои
представления о счастье, в результате чего повествование получает ту или иную,
сатирическую или драматическую, окраску.
Стержневым вопросом, помогающим автору стянуть эпически широкое
повествование в "один крепкий узел" (слова П. Н. Сакулина -- там же, с. 57),
стал вопрос о счастье. В понятии "счастье" органически слито социальное и
нравственное, политическое и этическое содержание. Для Некрасова это прежде
всего вопрос об отнятом народном счастье и путях к нему, о
социально-нравственных основах жизни народа и господствующей верхушки и в то же
время -- о понимании счастья человеком, о том, во имя чего он должен жить. И
поэму он строит так, что проблема счастья в процессе развертывания сюжета
раскрывается то со стороны социального, то со стороны нравственного ее
содержания.
Исследователи "Кому на Руси..." не раз отмечали, что именно
рост народного сознания является идейно-художественной доминантой некрасовской
эпопеи. Этот процесс раскрывается автором в двух аспектах. Первый -- появление в
поэме героев из народной среды с относительно высоким уровнем социального
сознания (Яким Нагой, Ермил Гирин) и введение автором во многие массовые сцены
(главы "Сельская ярмонка", "Пьяная ночь") реплик, свидетельствующих о
пробуждении этого сознания в широких слоях крестьянства. Второй аспект --
эволюция образа странников-правдоискателей. По мере странствий в поисках ответа
на волнующий их вопрос меняются их представления, глубже и острее становится их
реакция на происходящее. В момент спора "на столбовой дороженьке" представления
мужиков о счастье элементарны, не идут дальше понятия о материальном достатке.
Но в главе "Поп", рисуя встречу странников с сельским священником, Некрасов
придает вопросу о сущности и основах человеческого счастья совершенно
неожиданный для странников поворот. Своим рассказом поп наталкивает на мысль о
невозможности "единичного" счастья в обстановке всенародного горя, на мысль, что
одного "пирога с начинкою" для истинно человеческого счастья мало. И странники
начинают понимать это. Не проходит бесследно для правдоискателей и посещение
ярмарки, где они слушают речь Якима Нагого и узнают о судьбе Ермила Гирина. Все
это подготавливает мужиков к встрече с помещиком Оболтом-Оболдуевым, в рассказе
которого, резком контрасте с высокими нравственными идеалами народа (тема Ермила
Гирина), предстает жизнь одного из тех, кто превратил русские деревни в Разутово
и Неелово. И теперь, слушая исповедь Оболта-Оболдуева, мужики не испытывают
ничего, кроме презрения к бездуховному и основанному на бессовестной
эксплуатации крестьянского труда идеалу помещичьего счастья. Этот процесс
пробуждения народной мысли, роста народной активности последовательно
раскрывается автором эпопеи и в последующих ее частях, вплоть до "Пира на весь
мир".
3
Стиль "Кому на Руси жить хорошо" имеет глубокие народные истоки
и представляет собой сплав литературного языка, элементов фольклора и
разговорной речи русского крестьянства. Народное поэтическое творчество и живая
народная речь были для Некрасова средством проникновения в образ мыслей и в
чувства героев эпопеи, средством художественного воссоздания типических сторон
народной жизни.
В поэтическую ткань поэмы вплетено, чаще в художественно
трансформированном виде, более семидесяти народных пословиц в тридцати загадок,
тексты, мотивы и фрагменты народных песен, свадебных и похоронных причитаний; в
ней слышатся отзвуки былин и народных легенд, завязка сюжета непосредственно
связана с использованием сказочных мотивов. Рисуя народный быт, раскрывая основы
крестьянского миросозерцания, Некрасов часто упоминает и о бытовавших в народе
обычаях, приметах и поверьях, иногда даже указывая на это читателю в подстрочных
примечаниях к тексту (о работе Некрасова над фольклором см.: Беседина Т. А.
Народные пословицы и загадки в поэме Некрасова "Кому на Руси жить хорошо".--
Учен. зап. Вологодск. гос. пед. ин-та, 1953, т. 12; Чуковский К.
Мастерство Некрасова. М., 1959, глава "Работа над фольклором"; свод
сопоставлений текста "Кому на Руси жить хорошо" с его народно-поэтическими
источниками см. в кв.: Истоки великой поэмы. Поэма Н. А. Некрасова "Кому на Руси
жить хорошо". Ярославль, 1962, с. 61--115 (в дальнейшем -- Истоки)).
Связь поэмы "Кому на Руси жить хорошо" с фольклором не
исчерпывается использованием в ней отдельных фольклорных жанров. В основе всей
образно-эмоциональной системы некрасовского произведения лежат законы народной
поэтики. Это проявляется и характере изобразительных средств, особенно сравнений
(см.: Беседина Т. А. Прием художественного сравнения в поэме Некрасова
"Кому на Руси жить хорошо".-- Некр. сб., III, с. 113--140), и в ритмической
организации стиха.
Опираясь на меткую образную народную речь не только в ее
устно-поэтической, но и в живой, разговорно-бытовой форме, Некрасов широко
вводит в поэму просторечную лексику, чисто народные речевые обороты,
фразеологизмы, что придает произведению неповторимый национально-самобытный
колорит. Но еще большую роль в создании этого колорита играет умелое
использование Некрасовым в ритмо-мелодических целях некоторых морфологических и
фонетических особенностей северно-русских говоров, в частности пристрастия к
употреблению уменьшительно-ласкательных суффиксальных форм, придающих речи, за
счет дактилизации окончаний слов, напевность и мягкость (см. об этом названную
выше работу К. И. Чуковского).
Глубокое знание народной поэзии Некрасов приобрел, общаясь в
течение многих лет с крестьянами Ярославской, Костромской и Владимирской
губерний. В то же время он с неослабевающим интересом читал и перечитывал,
изучал выходившие при его жизни фольклорные сборники Афанасьева, Даля,
Рыбникова, Барсова и другие. Рукописи Некрасова пестрят выписками-заготовками из
этих сборников. Ниже, в реальном комментарии, при указании фольклорного
источника того или иного стиха или фрагмента текста "Кому на Руси жить хорошо"
ссылки на сборники Барсова (Причитания Северного края, собранные Е. В. Барсовым,
т. I. M., 1872) и Рыбникова (Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, ч. I. M., 1861;
ч. И. М., 1862; ч. III. Петрозаводск, 1864; ч. IV. СПб., 1867) будут
свидетельствовать о прямом использовании Некрасовым материала этих сборников,
отсылки же к сборникам Афанасьева (Афанасьев А. Народные русские сказки.
М., 1855), Даля (Даль В. И, Пословицы русского народа. М., 1862), Шейна
(Русские народные песни, собранные П. В. Шейном, т. I. M., 1870), Садовникова
(Садовников Д. Н. Загадки русского народа. СПб., 1901) и др.-- лишь
подтверждают факт существования сходного фольклорного текста, известного
Некрасову либо по печатным источникам, например по сборнику Даля или журнальным
публикациям, либо из непосредственного общения с народом.
4
При подготовке данного тома перед редакцией встал вопрос о
выборе источника текста поэмы "Кому на Руси жить хорошо". "Пролог", первая
часть, "Последыш", "Крестьянка" печатаются по Ст 1873--1874, последнему
прижизненному авторизованному изданию произведений Некрасова, с внесением в
текст некоторой правки, сделанной на основе изучения рукописных источников (все
исправления оговорены в комментарии к главам). Сложнее оказалось решение вопроса
о выборе источника текста "Пира на весь мир".
Глава "Пир на весь мир" (цензурную историю ее см. в комментарии
к главе, с. 671--674), подготовленная Некрасовым к печати и уже вошедшая в
ноябрьский номер "Отечественных записок" за 1876 г. (в дальнейшем -- Оттиск 76;
хранится в ИРЛИ б, отдел автографов; дата: "Сентябрь -- октябрь 1876 г.", место
завершения работы: "Ялта", подпись: "Н. Некрасов"), была вырезана из журнала,
почти все оттиски уничтожены, до нас дошли лишь единичные их экземпляры. Но,
желая все-таки увидеть главу напечатанной, Некрасов продолжал, видимо, до марта
1877 г. работу над рукописью. К сожалению, до нас не дошли автографы с правкой,
сделанной Некрасовым после того, как "Пир..." был вырезан из ноябрьской книжки
"Отечественных записок", {Исключение составляет гранки "Эпизода из поэмы "Кому
на Руси жить хорошо"" объемом в 300 строк (см. об этом ниже, с. 672--673).} и мы
располагаем лишь косвенными свидетельствами: показаниями современников и
текстом, опубликованным М. Е. Салтыковым-Щедриным во втором номере
"Отечественных записок" за 1881 г. (в дальнейшем -- ОЗ 81). Но и на основании
этих данных можно сделать вывод что дальнейшая работа Некрасова над
"Пиром..." шла в двух направлениях. Первое направление -- "порча" текста,
приспособление его к требованиям цензуры, "жертвы" (выражение самого поэта),
принесенные цензуре, на которые Некрасов, по свидетельству А. А. Буткевич, шел
"со скрежетом зубов". Второе -- творческая доработка текста, редактирование
некоторых его фрагменте". Эта новая редакция текста, по всей вероятности, и
легла в основу издания ОЗ 81.
Оттиск 76 -- последний печатный авторизованный текст главы --
не свободен от автоцензурных искажений, но они легко могут быть устранены с
помощью сохранившейся его наборной рукописи. С другой стороны, ОЗ 81 имеет то
неоспоримое достоинство, что текст несет на себе следы последующей
дополнительной работы Некрасова. Но "Пир..." вышел в ОЗ 81 в очень искаженном я
урезанном виде. Восстанавливать цензурные купюры по другим источникам (Оттиск
76, наборная рукопись 1876 г.), как это делалось в ПСС, т. е. становиться на
путь контаминации, редакция не считает возможным. Кроме того, текст ОЗ 81 мы не
можем рассматривать как авторизованный, так как из-за отсутствия автографа
нельзя отделить в нем некрасовской правки от правки, осуществлявшейся другими
лицами (см. об этом ниже, с. 670--671).
Поскольку речь идет о незавершенном произведении мы не
располагаем текстом, выражающим последнюю авторскую волю, редакция пришла к
выводу: печатать "Пир..." по Оттиску 76 как единственному источнику,
авторизованность которого может быть документально подтверждена. Варианты ОЗ 81
воспроизводятся в разделе "Другие редакции и варианты" (см. с. 590--591).
* * *
Одной из сложных текстологических проблем, возникающих при
издании поэмы "Кому на Руси жить хорошо", является проблема расположения ее
глав, вызвавшая в некрасоведении дискуссию, затянувшуюся на шесть десятков лет.
"Кому на Руси жить хорошо" -- произведение незаконченное, все написанные главы
которого автору при жизни напечатанными увидеть не удалось, и потому текстологи
не могут в полной мере руководствоваться понятием "авторская воля".
Некрасов писал и публиковал поэму со значительными временными
интервалами; авторские обозначения глав в рукописях в процессе работы менялись.
Но в 1873--1874 гг., включив написанные главы поэмы в собрание своих
стихотворений (которое оказалось последним прижизненным, а потому каноническим
для дальнейших изданий), Некрасов дал им следующие обозначения: ""Кому на Руси
жить хорошо". Пролог. Часть первая"; "Последыш (Из второй части "Кому на Руси
жить хорошо")"; "Крестьянка (Из третьей части "Кому на Руси жить хорошо")".
Обозначения свидетельствуют о том, что первую часть автор считал завершенной, а
по отношению к "Последышу" и "Крестьянке" предлогом "из" указывал на возможность
в будущем каких-то дополнений, на то, что работа над поэмой продолжается.
В 1876 г. тяжело больной Некрасов возвращается к работе над
"Кому на Руси жить хорошо" и пишет главу "Пир на весь мир", соединив ее местом и
временем действия, а также общностью персонажей с главой "Последыш". На наборной
рукописи "Пира..." Некрасовым сделано подстрочное примечание к заглавию: "Из
второй части "Кому на Руси жить хорошо". Настоящая глава следует за главою
"Последыш", помещенною в "Отечественных записках" 1873 г., No 2 и в отдельном
VI-м издании "Стихотворений" Некрасова: часть 6, стр. 9--70". Но о том, какое
место после этой композиционной перестройки должна занять в поэме глава
"Крестьянка", поэт никаких указаний не оставил. Может смутить тот факт, что в
шестом издании "Стихотворений" Некрасова после названных автором страниц 9--70,
со страницы 71 начинается текст главы "Крестьянка". На этом основании В. В.
Гиппиус в свое время пришел к выводу, что "Пир..." должен стоять между
"Последышем" и "Крестьянкой" (см. ниже). {Ныне эту точку зрения отстаивает М. В.
Теплинский.} Но, думается, такое толкование слишком категорично. Оно было бы
правильным, если бы, указывая место публикации "Последыша" ("...часть 6, стр.
9--70"), Некрасов добавил: "перед главой "Крестьянка"". Но этих слов в его
примечании нет.
В ОЗ 81 некрасовское примечание было дано уже от имени
редакции, а помета "Из второй части" по невыясненным причинам исчезла. В
посмертных изданиях сочинений Некрасова, выходивших при непосредственном участии
сестры поэта А. А. Буткевич, вместо некрасовской пометы "Из второй части" и
цитированного выше примечания к тексту "Пира..." появилась помета "Из четвертой
части", повторенная затем во всех последующих дореволюционных изданиях поэмы. А.
И. Груздев считал, что обозначение "Пира..." как главы "Из четвертой части"
исходило от А. А. Буткевич, которая, по его мнению, руководствовалась каким-то
устным указанием Некрасова о необходимости такого обозначения (см. статью А. И.
Груздева "О композиции "Кому на Руси жить хорошо" (порядок частей)" в кн.:
Истоки). М. В. Теплинский весьма убедительно оспаривает это утверждение (см.:
Теплинский М. В. К истории публикации "Пира на весь мир". -- РЛ, 1967, No
1). Как бы то ни было, помета "Из четвертой части" ничего не решает в проблеме
композиции "Кому на Руси...", и мы располагаем четырьмя фрагментами, или
частями, незавершенного целого: I -- "Пролог и первая часть" (1865), II --
"Последыш" (1872), III -- "Крестьянка" (1873) и IV-- "Пир на весь мир"
(1876--1877), окончательный порядок расположения которых не санкционирован
автором.
Во всех дореволюционных изданиях поэмы главы печатались в
указанном выше порядке, т. е. в порядке их появления на свет: I--II--III--IV.
В 1920 г., готовя первое советское издание сочинений Некрасова,
К. И. Чуковский обратил внимание на примечание Некрасова в рукописи "Пира..." и,
желая выполнить авторскую волю, соединил "Пир..." с "Последышем", в результате
чего получился следующий композиционный вариант: I--II--IV--III. Как будто бы
воля автора была учтена, но "Пир..." (1876) оказался в середине произведения а
обрывалось оно теперь мрачной притчей о потерянных ключах от счастья женского
(1873), которая никак не могла бы играть роль финала эпопеи. На это указал в
1922 г. К. И. Чуковскому П. Н. Сакулин (Сакулин П. Н. Н. А. Некрасов. М.,
1922) и предложил свой вариант расположения глав (I--III--II--IV), который К. И.
Чуковский принял и которому далее следовал во всех редактированных им изданиях
сочинений Некрасова вплоть до 1965 г.
Этот вариант имел то неоспоримое достоинство, что "Пир..." был
соединен с "Последышем", чем выполнялось указание автора; поэма получала идейный
финал, она как бы завершалась появлением Григория Добросклонова и песней "Русь",
т. е. ответом па поставленные в ней вопросы, причем это была глава, написанная в
последний год жизни Некрасова, его последнее слово к читателю. Такое
расположение глав создавало видимость завершенности произведения и облегчало
восприятие его сюжета читателем: от главы "Последыш" он переходил к событиям
главы "Пир...", разыгравшимся в ту же ночь, в той же деревне Большие Вахлаки.
Правда, при этом несколько нарушалась хронология творческого процесса
("Крестьянка", написанная в 1873 г., шла раньше "Последыша", датируемого 1872
г.), да на смену августу ("Крестьянка") в "Последыше" приходил июнь. Но эти
"потери" были незаметнее, чем нарушение единства времени, места и действия при
разрыве "Последыша" и "Пира...".
В 1934 г. В. В. Гиппиус (см.: Гиппиус В. В. К изучению
поэмы "Кому на Руси жить хорошо".-- В кн.: К сорокалетию ученой деятельности
акад. А. С. Орлова. Л., 1934), руководствуясь тем, что поэма "рассчитана по
сельскохозяйственному календарю", предложил фактически тот порядок расположения
глав (I--II--IV--III), которого придерживался в издании 1920 г. и от которого
затем отошел К. И. Чуковский. Точка зрения В. В. Гиппиуса и Е. В. Бетаневской
(см.: Базилевская Е. В. Из творческой истории "Кому на Руси жить хорошо".
(Возникновение основного замысла и общей композиционной схемы).-- Звенья, V.
М.--Л., 1935) не нашла поддержки в некрасоведческих кругах, и споры как будто
стихли. Мнение, что глава "Пир..." должна быть в поэме финальной, было
закреплено третьим томом ПСС в 1949 г. Но именно в 1949 г. споры вспыхнули вновь
и продолжаются до сих пор. Инициатором возобновления спора был Н. Г. Дмитриев
(см. его кандидатскую диссертацию "Поэма Некрасова "Кому на Руси жить хорошо""
-- ГБЛ, ДК 48/2620, Ф ф--75/5194), предложивший вернуться к тому порядку
расположения глав поэмы, который был принят в дореволюционных изданиях. Н. Г.
Дмитриева поддержали И. Ю. Твердохлебов (Твердохлебов И. Ю. Поэма
Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". М., 1954) и И. В. Шамориков (Шамориков
И. В. О расположении частей поэмы "Кому на Руси жить хорошо".-- В кн.:
Вопросы текстологии. М., 1957). В последние годы наиболее обстоятельно эту точку
зрения аргументировал и активно отстаивал А. И. Груздев (Груздев А. И. 1)
О композиции "Кому на Руси жить хорошо" (порядок частей).-- В кн.: Истоки. 2)
Поэма Н. А. Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". (К проблеме композиции
произведения). -- Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена, 1967,
т. 321; 3) О месте "Пира на весь мир" в составе поэмы "Кому на Руси жить
хорошо".-- В кн.: Страницы истории русской литературы. М., 1971).
В пользу композиционного варианта I--II--III--IV его сторонники
выдвигают ряд текстологических аргументов: подвижность помет Некрасова на
рукописях поэмы, важность его обозначений в Ст 1873--1874, предположение, что
помета к "Пиру..." "Из второй части" исчезла в журнальном издании главы (ОЗ 81)
не без ведома автора, а последующее обозначение "Из четвертой части" исходило от
А. А. Буткевич, лучше всех знавшей последнюю волю поэта, и др. Существенно, что
при таком композиционном варианте строго выдерживается хронология работы автора
над поэмой и порядок появления в печати ее глав. Выдерживается и
"сельскохозяйственный календарь" по отношению к первым трем фрагментам: апрель,
9 мая, 29 июня, август. Но не надо забывать, что при варианте I--II--III--IV
игнорируется примечание Некрасова к "Пиру..."; нарушается цельность сюжетного
развития: глава "Крестьянка" разрывает события, происшедшие в деревне Большие
Вахлаки 29 июня ("Последыш") и в ночь с 29 на 30 июня ("Пир..."); глава "Пир..."
нарушает хронологическое развитие событий, возвращая читателя от августовской
уборки хлеба ("Крестьянка") к июньскому сенокосу.
В 1971 г. Л. А. Евстигнеева (Евстигнеева Л. А. Спорные
вопросы изучения поэмы Некрасова "Кому на Руси жить хорошо".-- В кн.: Н. А.
Некрасов и русская литература. 1821--1971. М., 1971) предложила еще один вариант
расположения глав некрасовской поэмы. Л. А. Евстигнеева исходит из того, что
"Кому на Руси жить хорошо" -- произведение незавершенное, место последней из
написанных глав, главы "Пир...", в общем замысле эпопеи автором не определено,
каноническим текстом "Пира..." мы не располагаем. Чтобы читатель почувствовал
эту "недостроенность" произведения и особое место в нем "Пира...", Л. А.
Евстигнеева предлагает печатать "Пир на весь мир" сразу же после завершенных
автором глав, но с отбивкой, самостоятельным заглавием и подзаголовком: "Из
второй части поэмы "Кому на Руси жить хорошо"" (I--II--III. IV). Редакция не
считает возможным принять предложение Л. А. Евстигнеевой: "Пир..." не может
иметь самостоятельного заглавия, не может быть отделен от основного массива
поэмы, в которой он составляет органическую часть.
Подтверждением того, что спор о расположении глав поэмы
продолжается, может служить статья Б. Я. Бухштаба (Бухштаб Б. Я. О
конструкции поэмы Некрасова "Кому на Руси жить хорошо".-- В кн.: Жанр и
композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1981). Справедливо говоря о
"невозможности признать какой бы то ни было вариант композиции авторским",
исследователь подчеркивает: необходимость остановиться на каком-либо одном из
возможных вариантов построения поэмы не должна быть связана с уверенностью в
том, что "избранная конструкция запрограммирована самим Некрасовым".
Предпочтительным Б. Я. Бухштабу представляется вариант I--III--II--IV.
Итак, в силу незаконченности поэмы найти единственно верный
порядок размещения ее глав невозможно. В пользу каждого композиционного варианта
можно привести убедительные аргументы, которым могут быть противопоставлены не
менее убедительные контраргументы. Поэтому, "учитывая незаконченность поэмы, мы
должны признать невозможность реконструирования композиции произведения в целом.
<...> Следовательно, нам остается рассматривать написанные Некрасовым
части поэмы как разрозненные части, как фрагменты произведения и расположить их
в том порядке, в котором они были созданы поэтом" (Твердохлебов И. Ю.
Поэма Некрасова "Кому на Руси жить хорошо", с. 59). Знаменательно, что К. И.
Чуковский, который, как уже говорилось, печатал поэму в 1920 г. по варианту
I--II--IV--III, а с 1927 г. по варианту I--III--II--IV, 20 декабря 1960 г. писал
А. М. Гаркавн: "Я мечтаю о строго научном издании, где, например, части "Кому на
Руси жить хорошо" не были бы искусственно перетасованы, а были бы даны в порядке
их написания, без всяких притязаний на то, чтобы фрагменты ощущались как нечто
монолитное" (письмо хранится в архиве А. М. Гаркави, поступившем в ИРЛИ). Именно
такой порядок расположения глав "Кому на Руси жить хорошо" (I--II--III--IV),
принятый редколлегией настоящего издания, способствует правильному пониманию
творческой истории эпопеи, существа и эволюции авторского замысла.
* * *
Спорным в некрасоведении является вопрос и о месте "Пролога" в
составе поэмы "Кому на Руси жить хорошо": рассматривать ли его как вступление к
первой части или как пролог ко всему произведению в целом?
Содержание "Пролога" несомненно выходит за пределы одной части,
определяет движение сюжета произведения в целом, и в этом смысле это пролог ко
всей поэме. Однако во всех прижизненных изданиях поэмы он неизменно печатался в
составе ее первой части. Так, в отдельном издании Ст 1873, ч. 5 на шмуцтитуле
(с. 5) обозначено: "Кому на Руси жить хорошо. Часть первая", а заглавие "Пролог"
проставлено уже на следующем листе -- перед самым началом текста (с. 7). В
оглавлении пятой части находим ту же последовательность заглавий: "Кому на Руси
жить хорошо. Часть первая: Пролог" (далее следует перечень остальных глав:
"Глава I: Поп" и т. д.). В последнем прижизненном издании поэмы Ст 1873, т. III,
ч. 5--6, куда вошли также "Последыш" и "Крестьянка" ("Пир на весь мир" к этому
времени еще не был написан), сохранена указанная последовательность обозначений,
которая еще раз подтверждена также в оглавлении шестой части третьего тома:
"Кому на Руси жить хорошо. Часть первая: Пролог.-- Поп.-- Сельская ярмонка.--
Пьяная ночь.-- Счастливые.-- Помещик". В настоящем издании "Пролог" также
печатается в составе первой части поэмы.
Тексты и варианты подготовили и комментарии к ним написали: О.
В. Алексеева -- текст, варианты, другие редакции главы "Пир на весь мир",
текстологический и реальный комментарий к ней; текст раздела "Наброски к поэме и
ее неосуществленным главам" и текстологический комментарий к нему; Т. А.
Беседина -- текст и варианты главы "Последыш"; комментарий к главам "Последыш" и
"Крестьянка"; историко-литературную часть комментария к главе "Пир на весь мир"
и разделу "Наброски к поэме и ее неосуществленным главам"; фольклорную часть
реального комментария к первой части поэмы; параграфы второй, третий и четвертый
преамбулы к комментариям; А. И. Груздев -- параграф первый преамбулы к
комментариям; И. Ю. Твердохлебов -- текст, варианты первой части поэмы и
комментарий к ней; Т. С. Царькова -- текст и варианты главы "Крестьянка".
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Печатается по Ст 1873, т. III, ч. 5, с. 7--153, с
восстановлением ст. 465 в соответствии с окончательной авторской правкой той же
формулы с названиями деревень в "Прологе", "Помещике" и "Крестьянке", ст. 604,
1147, 1151--1153, 1490, 2430--2432 -- по тексту наборной рукописи, включением
ст. 2549 по тексту наборной рукописи и ОЗ (1870, No 2) и исправлением ст.
2552--2554 по окончательной редакции того же перечня деревень в тексте "Пролога"
и главы "Поп".
Впервые опубликовано: "Пролог" -- С, 1866, No 1, с. 5--16, с
подписью: "Н. Некрасов" и обозначением в конце текста: "Продолжение впредь";
"Поп" (вместе с текстом "Пролога") -- ОЗ, 1869, No 1, с. 208--220, с подписью:
"Н. Некрасов" и примечанием: ""Пролог" был уже напечатан в 1866 году"; "Сельская
ярмонка" -- ОЗ, 1869, No 2, с. 567--577; "Пьяная ночь" -- там же, с. 577--590, с
подписью: "Н. Некрасов"; "Счастливые" -- ОЗ, 1870, No 2, с. 563--582, с
подстрочной сноской: ""Пролог" и первые три главы напечатаны в
"Отеч<ественных> зап<исках>" 1869 года, NoNo 1 и 2"; "Помещик" --
там же, с. 582--598, с подписью: "Н. Некрасов" и датой: "1885 год" в конце
текста.
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1873, ч. 5, с. 7--
147, с заголовком: "Кому на Руси жить хорошо. Часть первая" и датой: "1865 год"
в конце текста.
Известны следующие автографы "Пролога" и глав первой части.
1) Автограф ИРЛИ А -- ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 1--2.
Представляет собой двойной лист (4 страницы) тонкой писчей бумаги с четверной
нумерацией: в верхнем правом углу, рыжеватыми чернилами, первоначальная архивная
нумерация двойного листа (цифра "15") и правее, карандашом, последующая архивная
нумерация одинарных листов (цифры "25" и "26"); там же окончательная архивная
нумерация одинарных листов, принятая за основу (цифры "1" и "2" в кружке); в
нижнем правом углу, чернилами, еще одна архивная нумерация одинарных листов
(цифры "18" и "19"). Все виды нумерации листов не соответствуют хронологической
последовательности авторских записей. Содержит первоначальные карандашные
наброски к главам "Поп" и "Сельская ярмонка" (фрагменты, частично вошедшие затем
в главу "Пьяная ночь"), черновую сводную запись (карандашом) начала главы "Поп"
(ст. 394--411), а также прозаические заметки, рыжеватыми чернилами,-- планы к
задуманным и неосуществленным эпизодам поэмы (см.: Другие редакции и варианты,
с. 592).
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 470, 473;
прозаические записи -- там же, с. 648--650; Бюллетени Рукописного отдела
Пушкинского Дома, вып. III. M.--Л., 1952, с. 29; выборочно сводом -- ПССт 1967,
т. III, с. 351-352.
2) Автограф ИРЛИ Б -- ИРЛИ, No 21200, п. 1, л. 57-59.
Представляет собой двойной лист (4 страницы) писчей бумаги (последняя страница
-- чистая) с архивной нумерацией одинарных листов в верхнем правом углу (цифры
"57" и "59"). Содержит разрозненные наброски к "Прологу" (чернилами) и "Сельской
ярмонке" (карандашом; строки, вошедшие впоследствии в главу "Пьяная ночь"), а
также прозаические записи (карандашом и чернилами; планы к задуманным и
неосуществленным эпизодам -- см.: Другие редакции и варианты, с. 592). Здесь же,
на развороте листа (чернилами), строки из стихотворения "Балет" ("Будешь во
мраке ночей" и т. д.) и денежные расчеты, среди которых дата: "20 июля 1865
год".
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 477 (с
ошибочным обозначением источника: ГБЛ); прозаическая запись -- там же, с. 649;
Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома, вып. III, с 29-30; ПССт 1967, т.
III, с. 351.
3) Автограф ИРЛИ В -- ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. И. Представляет
собой одинарный лист тонкой писчей бумаги (оборотная сторона--чистая) с тройной
архивной нумерацией: в верхнем правом углу, карандашом, первоначальная архивная
(цифра "24"); левее последняя архивная, принятая за основу (цифра "11" в
кружке); в нижнем правом углу, чернилами, цифра "21". Содержит отдельные
наброски (рыжеватыми чернилами) к главам "Пьяная ночь" и "Счастливые". На том же
листе стихотворные записи, теми же чернилами: строки о горе крестьянина,
сдавшего сына в рекруты и возвращающегося в опустевший дом ("Свезешь и выпьешь в
меру ты..."), тематически примыкающие к заключительной части стихотворения
"Балет" (см.: наст. изд., т. II, с. 239--241).
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 482, 483;
Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома, вып. III, с. 30; ПССт 1967, т.
III, с. 358--359.
4) Автограф ИРЛИ Г -- ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 22. Представляет
собой одинарный лист плотной желтоватой писчей бумаги с тройной архивной
нумерацией: в верхнем правом углу, карандашом, первоначальная (цифра "20") и
последняя, принятая за основу (цифра "22" в кружке); в нижнем правом углу,
чернилами, цифра "21". Содержит карандашные наброски к главе "Счастливые"; на
обороте листа стихотворные наброски и прозаические записи, карандашом и
чернилами, относящиеся к стихотворению "Явно родственны с землей..." (см.: наст.
изд., т. II, с. 155).
Впервые опубликован (выборочно): Бюллетени Рукописного отдела
Пушкинского Дома, вып. III, с. 31.
5) Автограф ИРЛИ Д -- ИРЛИ, No 21200, п. 2, л. 161-162.
Представляет собой двойной лист (4 страницы) тонкой писчей бумаги с пятерной
нумерацией: в верхнем правом углу, рыжеватыми чернилами, первоначальная
авторская нумерация двойного листа (цифра "10"), относящаяся к ранней редакции
первой части (ст. 1048-- 1567); последующая авторская нумерация одинарных
листов, черными чернилами (цифры "12" и "13"), продолжающая нумерацию наборной
рукописи "Сельской ярмонки"; последняя архивная нумерация одинарных листов,
карандашом, принятая за основу (цифры "161" и "162" в кружке); в нижнем правом
углу первоначальная архивная нумерация одинарных листов, полустертым карандашом
(цифры "162" и "163"), правее соответственно цифры "69" и "70". Текст написав
рыжеватыми черпилами, последняя авторская правка -- черными чернилами и
карандашом. Содержит текст ранней редакции главы "Сельская ярмонка",
использованный затем для начала главы "Пьяная ночь" (ст. 1260--1366). Заголовок
черными чернилами: "Глава III "Пьяная ночь"".
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 483--484; ПССт
1967, т. III, с. 355--356.
6) Автограф ИРЛИ Е -- ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 3--10.
Представляет собой 8 одинарных листов (16 страниц) тонкой писчей бумаги со
вставочными листами (последний слой правки) плотной желтоватой (2 страницы --
чистые) с четверной нумерацией: в верхнем правом углу первоначальная авторская
нумерация двойных листов, рыжеватыми чернилами (цифры "8" и "9"), относящаяся к
ранней редакции первой части; окончательная авторская нумерация каждой страницы,
черными чернилами и карандашом (цифры "1--14"), в которую в процессе работы
вносились изменения (сначала она кончалась цифрой "11" (продолжение ее см. на
листах с первоначальным вариантом текста главы "Пьяная ночь" автографа ИРЛИ Д),
затем, когда эти листы были исключены, цифрой "12" была обозначена оборотная
сторона листа "11", наконец, на последнем этапе, после добавления в рукопись
"Сельской ярмонки" вставочного листа, на каждой странице после листа "10"
проставлена окончательная нумерация (цифры "11--14"), при этом прежнее
обозначение на листах "И" и "12" зачеркнуто (чистые страницы не нумеровались));
последняя архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу
(цифры "3--10" в кружке); в нижнем правом углу первоначальная архивная нумерация
одинарных листов, карандашом (цифры "10--15"), не соответствующая их
действительной последовательности. Текст написан рыжеватыми чернилами, последняя
авторская правка -- черными чернилами и карандашом. Содержит текст главы
"Сельская ярмонка" -- наборная рукопись. Заголовок черными чернилами: "Кому на
Руси жить хорошо. Глава II. "Сельская ярмонка"". Затем название главы было
вычеркнуто и вместо него написано: "Базарный день". При окончательной правке
карандашом и это название вычеркнуто, а выше надписано еще раз: "Сельская
ярмонка". На следующем листе, бывшем сначала первым, заголовок рыжеватыми
чернилами: "Глава III", относящийся к тексту ранней редакции первой части (ст.
869--1259) и вычеркнутый при окончательной правке главы. На листах рукописи --
пометы Некрасова для типографии. На первом листе в верхнем левом углу
карандашом: "От<ечественные> з<аписки> No 2. Отд. 1-е"; в самом
тексте: "Набирай с 6 и 7 страницы", "к 4 странице". На 8 страницах -- подписи
наборщиков и их пометы.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 475--
477; ПССт 1967, т. III, с. 353--355.
7) Автограф ИРЛИ Ж -- ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 12-21.
Представляет собой 1 двойной и 8 одинарных листов (20 страниц) тонкой писчей
бумаги со вставочными листами плотной желтоватой (последняя страница -- чистая)
с четверной нумерацией: в верхнем правом углу первоначальная авторская нумерация
двойного листа, рыжеватыми чернилами (цифра "11"), относящаяся к тексту ранней
редакции главы "Сельская ярмонка"; последующая авторская нумерация двойного и
двух одинарных листов, коричневыми чернилами (цифры "15" и "16"), относящаяся к
тексту эпизода "У столбика дорожного" из главы "Счастливые"; окончательная
авторская нумерация одинарных листов, черными чернилами (циф-ы
"{--До", цифрой "5" обозначена оборотная сторона листа, так как на лицевой весь
текст при правке был вычеркнут); первоначальная архивная нумерация одинарных
листов, карандашом (цифры "3", "5", "7--14"), не соответствующая их
действительной последовательности; последняя архивная нумерация одинарных
листов, карандашом, принятая за основу (цифры "12--21" в кружке); в нижнем
правом углу еще одна архивная нумерация одинарных листов, черными чернилами
(цифры "2--9"), не соответствующая действительной их последовательности. Текст
написан рыжеватыми, коричневыми и черными чернилами, а также карандашом.
Последняя авторская правка -- черными чернилами и карандашом. Содержит текст
главы "Пьяная ночь" -- наборная рукопись. Заголовок черными чернилами: "Глава
III. Пьяные". Затем слово "Пьяные" переправлено на "Пьяная ночь". В верхнем
левом углу авторская помета карандашом для типографии: "Наберите скорее и
пришлите ко мне по 1-ой корректуре. Некрасов"; далее в самом тексте: "Чисто",
"На обороте" (со знаком отсылки). На двух страницах -- подписи наборщиков и их
пометы.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 484--
485; ПССт 1967, т. III, с. 355--360.
8) Автограф ГБЛ А -- ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 1--7. Представляет
собой 1 двойной и 6 одинарных листов (14 страниц) тонкой писчей бумаги с тройной
нумерацией: в верхнем правом углу -- авторская нумерация двойных листов,
рыжеватыми чернилами (цифры "1--4"), относящаяся к тексту ранней редакции;
последняя архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу
(цифры "1--7"); в верхнем левом углу первоначальная архивная нумерация каждой
страницы, фиолетовым карандашом (цифры "2--14"). Текст написан рыжеватыми
чернилами и карандашом. Последняя авторская правка -- черными чернилами.
Содержит текст "Пролога" -- наборная рукопись. Заголовок рыжеватыми чернилами:
"Кому на Руси жить хорошо". Ниже заголовка цифра "1". При окончательной правке
цифра зачеркнута черными чернилами и вместо нее вписан новый заголовок:
"Пролог", а в конце текста проставлена подпись: "Н. Некрасов". На последней
странице рукописи -- начало главы "Поп" в ранней редакции (см. автограф ГБЛ Б).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с.
467--470; ПССт 1967, т. III, с. 351.
9) Автограф ГБЛ Б -- ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 7--10.
Представляет собой 2 двойных листа (8 страниц) тонкой писчей и плотной бумаги
желтоватого оттенка с двойной нумерацией: в верхнем левом углу первоначальная
архивная нумерация каждой страницы, фиолетовым карандашом (цифры "14--20"); в
верхнем правом углу последняя архивная нумерация одинарных листов, карандашом,
принятая за основу (цифры "8--10"). Текст написан рыжеватыми чернилами и
карандашом. Последняя авторская правка -- карандашом. Содержит текст начала
главы "Поп" в ранней редакции (ст. 394--439) -- на одном листе с окончанием
"Пролога". Заголовок рыжеватыми чернилами: "Глава II". На втором двойном листе
-- черновые записи к главе "Поп" (ст. 444--644).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 470--
471; ПССт 1967, т. III, с. 351-352.
10) Автограф ГБЛ В -- ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 11--29.
Представляет собой 9 двойных и 1 одинарный лист (38 страниц) тонкой писчей
бумаги (8 страниц -- чистые) с архивной нумерацией в верхнем правом углу
одинарных листов, карандашом, принятой за основу ("11--29"), но не везде
соответствующей их действительной последовательности. Текст написан рыжеватыми
чернилами и карандашом. Последняя авторская правка -- черными чернилами и
карандашом. Содержит текст начала главы "Сельская ярмонка" (ст.
841--1041)--черновая рукопись. Заголовок рыжеватыми чернилами: "Глава III".
Далее другие материалы, также предназначавшиеся для главы "Сельская ярмонка":
наброски и сводная черновая рукопись сцен на "пьяной дороженьке", включенных
впоследствии в главу "Пьяная ночь"; черновой и перебеленный тексты эпизода "У
столбика дорожного"; лист с первоначальной концовкой "Сельской ярмонки"
(авторская нумерация -- "12", продолжающая нумерацию листов ранней редакции). На
полях одного из листов -- прозаические записи-планы к неосуществленным эпизодам
поэмы (см.: Другие редакции и варианты, с. 592).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 474,
477-482; ПССт 1967, т. III, с. 353-354.
11) Автограф ГБЛ Г - ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 30-39.
Представляет собой 4 двойных и 2 одинарных листа (20 страниц) тонкой писчей
бумаги (один двойной лист -- сильно пожелтевший; 4 страницы -- чистые) с
архивной нумерацией в верхнем правом углу одинарных листов, карандашом, принятой
за основу (цифры "40--47"). Текст написан рыжеватыми чернилами и карандашом.
Последняя авторская правка -- черными чернилами. Содержит текст главы
"Счастливые" -- черновая рукопись и сводный перебеленный текст начала главы (ст.
1732--1783).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с.
485--490; ПССт 1967, т. III, с. 360--362.
12) Автограф ГБЛ Д - ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 40-47.
Представляет собой 4 двойных листа (16 страниц) тонкой писчей бумаги (последняя
страница -- чистая) с архивной нумерацией в верхнем правом углу одинарных
листов, карандашом, принятой за основу (цифры "40--47"). Текст написан
рыжеватыми чернилами (одна строка на полях -- карандашом). Содержит наброски и
черновые записи отдельных эпизодов к главе "Помещик", а также сводный текст
черновой рукописи начала главы (ст. 2495--2767).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с.
495--496; ПССт 1967, т. III, с. 362-363.
13) Автограф ЦГАЛИ А -- ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 13, л.
4--11. Представляет собой 8 одинарных листов (16 страниц) тонкой писчей бумаги
со вставочными листами плотной желтоватой (одна страница -- чистая) с тройной
нумерацией в верхнем правом углу: первоначальная авторская нумерация двойных
листе рыжеватыми чернилами (цифры "5--7"), относящаяся к ранней редакции и
продолжающая авторскую нумерацию автографа ГБЛ А; окончательная авторская
нумерация одинарных листов, черными чернилами (цифры "1--8"); несколько выше
архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры
"4--11"). Текст написан рыжеватыми и коричневыми (на вставочных листах)
чернилами. Последняя авторская правка -- карандашом и черными чернилами.
Содержит текст главы "Поп" -- наборная рукопись. Заголовок коричневыми
чернилами: "Кому на Руси жить хорошо? Глава 1-ая". На трех листах подписи
наборщиков.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с.
472--473. ПССт 1967, т. III, с. 352--353.
14) Автограф ЦГАЛИ Б -- ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 13, л.
12--28. Представляет собой 17 одинарных листов (34 страницы) тонкой писчей
бумаги со вставочными листами плотной желтоватой (4 страницы -- чистые) с
тройной нумерацией в верхнем правом углу: первоначальная авторская нумерация
двойных и двух одинарных листов, коричневыми чернилами (цифры "13", "14",
"17--20"), продолжающая нумерацию ранней редакции главы "Сельская ярмонка" (на
последнем листе с первоначальной концовкой "Сельской ярмонки" -- цифра "12");
окончательная авторская нумерация одинарных листов, полустертым карандашом
(цифры "1--16"; вставочный лист после л. 6 обозначен добавочной нумерацией: "к
6-ой странице"); архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за
основу (цифры. "12--28"). Текст написал рыжеватыми, коричневыми чернилами и
карандашом. Последняя авторская правка -- карандашом (две строки -- черными
чернилами). Содержит текст главы "Счастливые" -- наборная рукопись. Заголовок
коричневыми чернилами: "Глава IV. "Счастливые"". Сверху карандашом надписано:
"Кому на Руси жить хорошо", а к цифре "IV" сделано подстрочное примечание:
"Пролог и первые три главы напечатаны в "О<течествеиных> зап<исках>"
1869 года, NoNo 1 и 2". На 5 листах пометы Некрасова для типографии; "См.
вставку", "Чисто", "Следует набрать. Чисто", знаки отсылок при перестановке
текста. На 7 листах -- подписи наборщиков и их пометы.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, c.
490--494; ПССт 1967, т. III, с. 361-362.
15) Автограф ЦГАЛИ В -- ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 18, л.
29--39. Представляет собой И одинарных листов (22 страницы) тонкой писчей бумаги
со вставочным листом плотной желтоватой (последняя страница -- чистая) с
четверной нумерацией в верхнем правом углу: первоначальная авторская нумерация
двойных и одного одинарного листов, рыжеватыми чернилами (цифры "13--17"),
относящаяся к ранней редакции и продолжающая нумерацию "Сельской ярмонки";
окончательная авторская нумерация одинарных листов, карандашом (цифры "17--26"),
продолжающая авторскую нумерацию автографа ЦГАЛИ Б (вставочный лист -- без
нумерации, со знаком отсылки к предшествующему листу); первоначальная архивная
нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры "29--39").
Текст написан рыжеватыми чернилами. Последняя авторская правка и текст на
вставочном листе -- карандашом. Содержит текст главы "Помещик" -- наборная
рукопись. Заголовок рыжеватыми чернилами: "Глава IV". Затем карандашом цифра
"IV" зачеркнута и заменена на "V". В конце рукописи карандашом дата: "1865 г."
(проставлена позднее, при окончательной правке -- см. об этом далее) и Подпись:
"Н. Некрасов". Ниже на том же листе, карандашом, прозаическая запись относящаяся
к неосуществленным эпизодам поэмы (см.: Другие редакции и варианты, с.
598--599). На 6 листах -- подписи наборщиков и их пометы.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, о. 497--
498; ПССт 1967, т. III, с. 363-364.
Точная дата начала работы над первой частью поэмы неизвестна,
однако в конце рукописи (см. выше описание автографа ЦГАЛИ В) есть авторское
обозначение: "1865 г."; среди заготовок к "Прологу" находятся черновые записи к
сатире "Балет" (автограф ИРЛИ В), относящиеся, видимо, тоже к 1865 г. (в феврале
1866 г. она была уже напечатана); на других листах имеется еще одна помета,
снова указывающая на 1865 г. (см. выше описание автографа ИРЛИ Б).
По свидетельству Г. Н. Потанина, начало работы Некрасова над
поэмой относится к более раннему времени. Потанин, впоследствии рассказавший о
своем посещении квартиры Некрасова на Литейном осенью 1860 г., видел у него на
столике "листок почтовой бумаги", исписанный "тонко очинённым карандашом", с
наброском поэмы "Кому на Руси жить хорошо" (Потанин Г. Воспоминания о
Некрасове.-- ИВ, 1905, No 2, с. 464).
Свидетельства Потанина в целом не отличаются большой
достоверностью, и его датировке, казалось бы, противоречат встречающиеся в
тексте "Пролога" и главы "Помещик" упоминания о "временнообязанных" крестьянах,
"мировых посредниках" -- т. е. явлениях уже пореформенной действительности, о
которых Некрасов, естественно, не мог писать в 1860 г. Однако эти упоминания в
рукописи принадлежат к более поздним слоям правки, и нет ничего
неправдоподобного в том, что произведение, для которого поэт, по его
собственному признанию, копил материал "по словечку" в течение двадцати лет,
действительно могло быть начато в каких-то фрагментах и в 1860 г. В самых ранних
рукописях первой части сохранилось немало записей, сделанных на отдельных листах
бумаги, карандашом, видимо, еще задолго до оформления связного текста. Причем
записи эти свидетельствуют, что развитие замысла должно было осуществляться по
двум направлениям: поиски предполагаемого счастливца среди названных кандидатов
и одновременно "генеральный смотр" всем сторонам жизни пробуждающейся народной
Руси, поиски мужиками "народного счастья".
При этом несомненно одно: хронология поэмы, ее подлинная
жизненная основа решающим образом связаны с общественной атмосферой именно
пореформенного времени. Поэма вся, начиная с первой части, пронизана веяниями
этой бурной эпохи, дыханием жизни, откликами на разгоревшиеся в 1860-е гг.
острейшие споры о поисках действительных путей развития народной России, о
народном русском характере (см.: Базанов Вас. От фольклора к народной
книге. Л., 1973).
Дата "1865 г.", о которой шла речь выше, относится не к
окончательной редакции первой части, а к ранней ее редакции, и проставлена уже
задним числом -- при завершении главы "Помещик", во время последней правки
наборной рукописи, т. е., видимо, не ранее января--февраля 1870 г. Во всяком
случае, не ранее того времени, когда в формулу перечня "смежных деревень" было
добавлено упоминание о "Подтянутой губернии", также принадлежащее к последнему
слою авторской правки. Строка эта еще отсутствовала в текстах 1865--1869 гг.-- и
в наборной рукописи "Пролога" (декабрь 1865 -- январь 1866 г.), и в его первых
журнальных публикациях (январь 1866 г. и январь 1869 г.). Она впервые появилась
только в наборной рукописи главы "Помещик", при окончательной правке текста, а в
"Прологе" была учтена Некрасовым позднее, при очередной перепечатке текста, в
отдельном издании 5-й части "Стихотворений Н. Некрасова" 1873 г.
Законченная в 1865 г. рукопись первой части поэмы, т. е. ее
ранняя редакция (она в виде цельного единого свода ныне уже не существует;
реконструированный ее текст см.: Другие редакции и варианты, с. 239--257),
состояла из 16 двойных и одного одинарного листов (66 страниц) тонкой писчей
бумаги (с тиснением "Троицк, фаб. Говарда, No 6" и с гербовым тиснением). 2
страницы -- чистые. В верхнем правом углу листов авторская нумерация двойных
листов, рыжеватыми чернилами (цифры "1--17"). Текст написан рыжеватыми
чернилами. Авторская правка -- теми же чернилами и карандашом.
Первая часть в ранней редакции включала всего четыре главы
("I", "Глава II", "Глава III", "Глава IV"), которые тогда не имели названий.
В процессе дальнейшей работы прежние двойные листы с текстом
ранней редакции были разделены на одинарные, переставлены местами, частично
исключены, частично вошли с новой нумерацией в состав позднейших наборных
рукописей. Прежний текст сохранился в составе новых глав в сильно перекроенном
виде: добавления, вычерки, перестановки делались на старых и еовых вставочных
листах уже применительно к другому составу глав, к изменившемуся содержанию, к
новому поэтическому контексту.
Переработка коснулась отдельных глав ранней редакции в разной
степени. Глава I сохранилась почти без изменений, хотя при ее создании в текст
внесены существенные дополнения: введена ночная сцена с филинами, дописан новый
финал главы -- эпизоды с говорящей пеночкой и волшебной скатертью-самобранкой.
При подготовке текста к журнальной публикации (январь 1866 г.) Некрасов
переименовал главу I в "Пролог".
Вследствие этой замены в нумерации прежняя глава II получила в
окончательном тексте рукописи обозначение "Глава 1-ая", название "Поп" она
обрела еще позже -- только в тексте журнальной публикации (январь 1869 г.). При
доработке главы из прежней рукописи был вынут двойной лист с началом текста и
заменен Двумя вставочными листами. При этом в характеристике попа добавлены
строки, подчеркнувшие его совестливость, озабоченность крестьянскими нуждами и
непричастность к взяткам с раскольников. В рассказе попа исключен отрывок, в
котором он сетовал на упадок религиозного чувства в народе и отсутствие "рвения"
к православию. В переработанном тексте главы в перечне "окольных деревень"
сохранился первоначальный вариант рукописи ранней редакции, в котором
отсутствовало упоминание о "Подтянутой губернии". Эту строку Некрасов
дополнительно ввел в текст той же формулы в "Прологе", "Помещике" и
"Крестьянке", но в журнальной публикации главы "Поп" и во всех последующих ее
публикациях она осталась неучтенной.
Текст главы III (впоследствии -- "Сельская ярмонка") подвергся
особенно значительной перестройке. В процессе работы, проходившей в несколько
этапов, Некрасов настойчиво развивал мотив поисков народного счастья. Задумав
новую главу, посвященную "счастливцам" из народа, он на промежуточном этапе
(когда еще не существовало отдельной главы "Пьяная ночь") переделал прежний
финал "Сельской ярмонки" и связал ее уже не с "Помещиком", как было в ранней
редакции, а с новой главой "Счастливые"; таким образом действие поэмы было
выведено за рамки сюжетной схемы, предначертанной завязкой "Пролога". В новой
концовке, главы странники оставляют поиски названных ими же в "Прологе"
возможных кандидатов в счастливцы и решают немедленно вмешаться "в толпу --
искать счастливого" ("Не там ли он скрывается, Кто счастливо живет?..").
Затем Некрасов прерывает временно работу над главой III
("Сельская ярмонка") и создает новую главу, назвав ее "Счастливые" и обозначив
"Глава IV". Сюжетно-композиционный прием путешествия позволял Некрасову вовлечь
в действие широкий крут народных персонажей, число которых в процессе работы
последовательно увеличивалось (см.: Червяковский С. А. Из творческой
работы Некрасова над поэмой "Кому на Руси жить хорошо".-- В кн.: О Некр., вып.
I). Сцена с проворовавшимся лакеем, которого секут, перенесена в главу
"Счастливые" из рукописи ранней редакции "Сельской ярмонки". Там еще не было
упомянуто, что проворовавшийся лакей -- это и есть княжеский дворовый: тогда это
был просто "лакей пьяный" (в более раннем варианте -- "солдатик", а еще ранее --
"крестьянин"). В "Счастливых" оба персонажа идентифицированы: в лакее странники
узнают того самого дворового,-- который перед тем хвастался своим "счастьем". В
рукопись "Счастливых" вставлен был на двух двойных листах и эпизод "У столбика
дорожного", тоже написанный ранее, в период создания ранней редакции главы III
("Сельская ярмонка"), но тогда в ней не использованный.
На этой стадии работы у Некрасова возник план создания еще
одной главы первой части ("Пьяная ночь"), в связи с чем он вернулся к доработке
главы III ранней редакции, содержавшей материал, необходимый для новой
задуманной главы. Только на этом этапе, при подготовке главы III к публикации в
журнале (февраль 1869 г.), она получила окончательное обозначение "Глава II" и
название "Сельская ярмонка" (первоначальный вариант -- "Базарный день"). От
прежней ранней редакции в переработанной рукописи сохранилось лишь три одинарных
листа -- меньше половины прежнего их объема. Остальные листы были перенесены в
рукопись новой главы ("Пьяная ночь"), а последний лист с прежней концовкой
"Сельской ярмонки", служивший ранее переходом к главе "Счастливые", вовсе
исключен из состава рукописи и заменен другим, впоследствии тоже исключенным. На
одном из новых вставочных листов Некрасов написал введение к главе с описанием
холодной весны ("Недаром наши странники..."), на другом --введение к эпизоду в
балагане ("И рад бы в рай..."). Кроме того рукопись были вставлены два старых
одинарных листа с текстом эпизода с Вавилой в обувной лавочке, написанного еще в
период работы над ранней редакцией этой главы, но тогда не включенного в нее. На
этих листах вписан также эпизод в книжной лавочке (со строками "Эх! эх! придет
ли времечко..."), а на других старых листах сделаны значительные композиционные
перестановки.
Последней Некрасов создавал главу, получившую название "Пьяная
ночь" и тогда же, т. е. при подготовке ее к журнальной публикации (февраль 1869
г.), обозначенную в рукописи как "Глава III". Она была образована в основном из
материала двух соседних, ранее написанных глав. Для начала "Пьяной ночи"
Некрасов использовал старый двойной лист с текстом ранней редакции "Сельской
ярмонки" и при доработке перебелил его на двух новых вставочных листах. Сцены с
описанием "стоголосой дороги" и "народной молвы" перенесены сюда на двух
одинарных листах также из рукописи ранней редакции "Сельской ярмонки".
{Первоначальные варианты и наброски текста, которые перешли из "Сельской
ярмонки" в главу "Пьяная ночь", приводятся в наст. томе в материалах "Сельской
ярмонки", для которой они, собственно, и предназначались (см.: Другие редакции и
варианты.} Два старых двойных листа с эпизодом "У столбика дорожного" перенесены
в "Пьяную ночь" из рукописи главы "Счастливые", после чего начало эпизода
перебелено на новом вставочном листе. При доработке текста фамилия доброго
"барина" Рыбникова (ранее просто "барин тихонький") переделана (сначала --
Хлебников, затем -- Веретенников). В облике Якима Нагого, который первоначально
назывался "фабричным из Бурмакина", {Образ этот был подсказан поэту фактами
ярославской действительности: в Бурмакинской волости был широко развит
кузнечный, слесарный и другие промыслы и присутствие фабричного на ярмарке --
явление вполне реальное.} затем последовательно "крестьянином из Вурмакина",
"мужиком из Новоселова" и "Якимом Петровым из Пьянова", Некрасов в процессе
работы усиливал черты народного трибуна. С этой целью были исключены, например,
строки о нем как об одном из тех "приросших к сохе" мужиков, к которым фабричные
относятся с насмешкой. В итоге был создан образ типичного представителя
земледельческого крестьянства нового типа -- мужика-пахаря, выступающего с
пламенной речью от лица всего трудового народа (ср.: Тарасов А. Ф. О
местных источниках поэмы.-- В кн.: Истоки, с. 36). После эпизода "У столбика
дорожного" в рукопись "Пьяной ночи" был вставлен старый лист с текстом ранней
редакции "Сельской ярмонки" -- строки об "удалой" песне молодчиков и отрывок
"Ой! ночка, ночка пьяная...". Для финала главы была использована прежняя
концовка "Сельской ярмонки".
На завершающем этапе работы над первой частью поэмы, когда
Некрасов готовил к журнальной публикации две последние главы -- "Счастливые" и
"Помещик" (февраль 1870 г.), он вернулся к окончательной отделке "Счастливых".
Несмотря на то что при перестройке двух начальных глав первой части в их
нумерации произошла передвижка на единицу в сторону уменьшения, глава
"Счастливые" сохранила свою первоначальную нумерацию ("Глава IV"), так как число
глав после создания "Пьяной ночи" на единицу же увеличилось. В текст главы был
добавлен драматический рассказ надорвавшегося каменщика, помещенный после
эпизода о каменотесом-олончанином. Использованный при этом
художественно-композиционный прием сопоставления позволил высветить в рассказе
молодого каменотеса всю иллюзорность его надежд на счастливое будущее. В начале
рассказа о Ермиле Гирине добавлено упоминание о его бескорыстии и строгих, но
честных порядках, заведенных им на мельнице. Дописан новый финал главы, имеющий
ключевое значение в повествовании о Гирине: рассказ о взбунтовавшихся
Столбняках, о мужественном поступке Гирина и последовавшем за этим его заточении
в острог. Фамилия владельца взбунтовавшегося селения помещика Столбинского
(ранее Наказова) изменена в ходе работы (он назван Обрубковым). Для концовки
"Счастливых" Некрасов использовал старый лист рукописи ранней редакции "Сельской
ярмонки" с текстом, служившим там переходом к главе IV ("Помещик"), которая
тогда следовала за "Сельской ярмонкой", а теперь, после окончательной доработки,
получила новое обозначение -- "Глава V" (название "Помещик" впервые появилось
уже в журнальной публикации). К старым листам рукописи ранней редакции при
доработке главы "Помещик" добавлен новый вставочный лист с описанием разоренной
помещичьей усадьбы. В характеристике Оболта-Оболдуева (в ранней редакции --
"Долгов-Абалдуев", еще ранее -- "Брыков-Оболдуев") усилено сатирическое
освещение, подчеркнут антагонизм между ним а мужиками, резче выявлен контраст
между прежней "вольготной" жизнью помещиков и теперешним их неустойчивым
положением. Завершив доработку рукописи, Некрасов по ошибке (ошибка эта перешла
также в текст журнальной и всех последующих публикаций главы) оставил
неисправленными первоначальные варианты названий "смежных деревень" --
"Несытово", "Горелки", "Голодухино", которые, однако, в "Прологе" и в главе
"Поп" он своевременно успел исправить и заменить другими: "Разутово",
"Знобишино", "Горелово".
Окончательная композиция глав первой части, свободная, емкая,
придающая произведению характер широкого поэтического обозрения, как нельзя
лучше отвечает основной авторской задаче -- показать родную страну, обозреть ее
всю, заглянуть во все уголки, воспеть Русь народную, пробуждающуюся и заклеймить
проклятьем Россию помещичье-крепостническую, рушившуюся, обреченную.
Работая над рукописью первой части, Некрасов предугадывал
возможные столкновения с цензурой, подыскивал более приемлемые для нее варианты
и смягчал наиболее рискованные места. Так, в рассказе о взбунтовавшихся
Столбняках он вычеркнул строки, вносившие явно сатирический оттенок в портрет
важничающего флигель-адъютанта, который, стараясь нагнать страх на крестьян,
выпячивал перед ними "грудь с крестами царскими". Во многих случаях к
самоцензуре Некрасов прибегал уже на заключительном этапе работы, во время
печатания текста в типографии. В главе "Поп" он смягчил строки о
бранно-пренебрежительной кличке, которой народ честит духовенство ("Кому вдогон,
как мерину, Кричите: го-го-го?.."), хотя, видимо, дорожил ими, так как трижды
вписывал их в рукопись, подыскивая подходящее место; из главы "Сельская ярмонка"
исключил упоминания о "плюгавом" генерале и вельможных особах, у которых "Грудь
с гору, глаз навыкате, Да чтобы больше звезд"; из главы "Пьяная ночь" -- строки
о трех "дольщиках" ("Бог, царь и господин!"). Вполне вероятна автоцензура и в
речи солдата в главе "Счастливые", рассказывающего о себе, что он даже в мирное
время "не ел по трои суточки" и нещадно бит палками "раз сто за службу верную",
и в заменах фамилий князя Шереметьева на Переметьева, а Орлова на Юрлова, чтобы,
очевидно, несколько завуалировать явный намек в одном случае на широко известный
в России графский род, отпрыски которого занимали высшие посты на
государственной службе и стояли близко к царскому двору, в другом -- на
генерал-адъютанта, шефа жандармов и начальника III Отделения графа (затем князя)
А. Ф. Орлова, действительного владельца "Адовщины", описанное в главе
"Счастливые".
Время, когда Некрасов публиковал первую часть, в цензурном
отношении оказалось особенно неблагоприятным: "Пролог" печатался в январском
номере "Современника!" за 1866 г., а судьба журнала, получившего совсем
незадолго До того -- в ноябре и декабре 1865 г.-- одно за другим два
предостережения, висела тогда на волоске. Вынужденный соблюдать величайшую
осторожность, Некрасов не решился сразу вслед за "Прологом" печатать последующие
главы; объявленного в "Современнике" при публикация "Пролога" "продолжения
впредь" так и не последовало, хотя после этого вышло еще три номера журнала и
был подготовлен четвертый. Эта была одна из жертв, принесенных Некрасовым
цензуре в надежде спасти свой журнал в сложнейшей обстановке: 4 апреля 1866 г.
прозвучал выстрел Д. В. Каракозова, начался разгул реакции, усилились
преследования демократической печати.
9 апреля Некрасов предпринял отчаянную попытку доказать
"безвредность" журнала и свою собственную "благонамеренность": он выступил в
Английском клубе с чтением оды в честь "спасителя" царя -- Комиссарова. В этот
же день поэт, как выяснилось недавно, намеревался с той же целью читать на
вечере у члена Главного управления по делам печати цензора В. Я. Фукса еще не
опубликованную главу своей поэмы (вероятно, главу "Поп" -- наиболее безопасную в
цензурном отношении). По словам Б. М. Маркевича, сообщившего об этом 8 апреля М.
Н. Каткову, Некрасов должен был читать "новую свою вещь "Кто ныне счастлив на
Руси?", вещь тем более замечательную, что она написана в хорошем духе"
(Теплинский М. В. Н. А. Некрасов в апреле 1866 года.-- РЛ, 1972, No 1, с.
103).
Печатание глав первой части Некрасов возобновил лишь через три
года, и сразу подтвердились его давние опасения: даже глава "Поп" не прошла не
замеченной цензурой.
В донесении цензора С.-Петербургского цензурного комитета Н. Е.
Лебедева от 11 января 1869 г. говорилось: "В означенной поэме, подобно прочим
своим произведениям, Некрасов остался верен своему направлению; в ней он
старается представить мрачную и грустную сторону русского человека с его горем и
материальными недостатками <...> В общем своем содержании и направлении
означенная первая глава этой поэмы не заключает в себе ничего противного
цензурным постановлениям, так как собственно сельское духовенство представляется
униженным вследствие необразованности мужика, бедным вследствие окружающей его
среды, которая сама ничего не имеет, так что в этой поэме выливается только
гражданская скорбь на беспомощность сельского населения н его духовенства. Но
тем не менее в ней встречаются три резкие по своему неприличию места, на которые
цензор считает нужным обратить внимание комитета с тем -- не сочтет ли он нужным
заявить об них Главному управлению по делам печати..." (ГМ, 1918, No 4--6, с.
84--85). Недопустимыми цензор посчитал высказывание о "жеребячьей породе" (ст.
586--589), уже смягченные Некрасовым строки о презрительном отношении народа к
духовенству (ст. 596--603) и упоминание об "иудейском племени" помещиков (ст.
686--689).
В докладе того же цензора, составленном 26 ноября 1869 г. в
ответ на запрос Главного управления по делам печати о направлении "Отечественных
записок", отмечалось, что направление это "состоит в постоянной гражданской
скорби о меньшей братии, т. е. о простолюдинах и о неимущих, с выставлением
напоказ обществу тех язв, которые кроются, по мнению редакции, в современном
административном и социальном порядке".
В этом докладе среди перечисленных "неблагонадежных"
произведений фигурировали главы "Кому на Руси жить хорошо", напечатанные в
январской и февральской книжках журнала, т. е. "Пролог", "Поп", "Сельская
ярмонка", "Пьяная ночь". Цензор отмечал, что крестьянство изображено поэтом "в
незавидном положении", а участь сельского попа -- "в самых мрачных и грустных
красках, с его бедностью, отчуждением от общества и почти презрением со стороны
окружающих" (там же, с. 86).
11 мая 1888 г. решением Московского цензурного комитета поэма
Некрасова была исключена из сборника "Наши родные поэты", предназначенного для
народного чтения (Центральный гос. архив Москвы, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2179).
Одним из первых на публикацию первой части поэмы отозвался член
совета Главного управления по делам печати Ф. М. Толстой, наблюдавший за
"Отечественными записками",-- музыкальный критик, чьи статьи Некрасов вынужден
был изредка помещать в журнале. В письме от 29 января 1869 г. он, отстаивая
перед Некрасовым свои собственные авторские интересы (его музыкальное обозрение,
сокращенное Некрасовым, было напечатано в той же книжке журнала, где
опубликованы главы из "Кому на Руси жить хорошо"), тем не менее совершенно
справедливо оценил одну из характерных поэтических особенностей поэмы --
многократные повторения в тексте строк ее зачина ("Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику..."). Он отметил художественно-эстетическую
оправданность этих повторений и писал по этому поводу: "Усердному
вычеркивателю могло бы показаться это повторение излишним, а между тем
это не что иное, как усиление аккорда и развитие гармонии, т. е. прием,
употребляемый во всех художественных музыкальных произведениях, что необходимо и
в поэме, так как поэтическая форма, известная под названием" поэмы, есть нечто
среднее между музыкой и словом. В поэме сочетается гармония звуков с мыслью;
и если нечуткий человек выкинет из нее хоть одну строку, то он может, и не
догадываясь о том, нарушить весь гармонический строй" (ЛН, т. 51--52, с. 598).
Через год Толстой снова напомнил Некрасову о его поэме и за несколько дней до
публикации заключительных глав первой части ("Счастливые" и "Помещик") отметил,
что для него "весь интерес сосредоточен теперь на продолжении поэмы "Кому
вольготно жить на Руси"" (12 февраля 1870 г.-- там же, с. 604).
В это время Некрасов уже обдумывал план дальнейшей работы над
поэмой. Сразу по завершении публикации первой части, 96 февраля 1870 г., он
обратился к поэту А. М. Жемчужникову, рассчитывая получить поддержку своим
творческим намерениям: "Напишите мне, пожалуйста, Ваше мнение о последних главах
"Кому на Руси жить хорошо" во 2 No "От<ечественных> з<аписок>".
Продолжать ли эту штуку? Еще впереди две трети работы".
В ответном письме из Висбадена от 25 марта (6 апреля)
Жемчужников с восторгом отозвался о напечатанных главах и горячо поддержал
замысел Некрасова: "Две последние главы Вашей поэмы "Кому на Руси жить хорошо" и
в особенности "Помещик" -- превосходны. Поверьте, что я не желаю расточать перед
Вами учтивости и комплименты. Вы желаете узнать мое мнение, и я сообщаю Вам его
правдиво и серьезно. Эта поэма есть вещь капитальная и, по моему мнению, в числе
Ваших произведений она занимает место в передовых рядах. Основная мысль очень
счастливая; рама обширная, вроде рамы "Мертвых душ". Вы можете поместить в ней
очень много. Продолжайте; без всякого сомнения продолжайте И не
торопитесь окончить, и не суживайте размеров поэмы. Как из Вашего вопроса:
продолжать ли поэму, так и из разных других современных литературных признаков,
я заключаю, что Вы не находите вокруг себя несомненной, энергичной поддержки. Не
обращайте на это внимания и делайте свое дело <...> В первый раз я не мог
прочесть всего без остановки, спокойно. Я несколько раз вскакивал со стула и
прерывал чтение в избытке удовольствия. Глава "Помещик" мне понравилась
особенно, как я уже сказал. Не буду перечислять тех мест в обеих главах,
которые, по моему мнению, в особенности хороши, но укажу только на одно
превосходное место; а именно на три стиха: удар искросыпительный и проч.,
именно потому, что я прочел неодобрительный отзыв об этих трех стихах. Рецензент
высказал здесь, по моему убеждению, поразительное непонимание. Этот
крепостнический пафос, до которого незаметно для самого себя дошел Ваш помещик;
эта лирическая высота, на которой он очутился так неожиданно и так некстати и с
которой, опомнившись, сейчас же поспешил сбежать вниз,-- это великолепно!.."
(ЛН, т. 51--52, с. 284).
О продолжении поэмы Жемчужников справлялся спустя некоторое
время у М. Е. Салтыкова-Щедрина, который ответил ему 25 ноября 1870 г., что он
уже "вопрошал Некрасова насчет продолжения "Кому на Руси"", но тот "только
улыбается", и что "работа идет у него урывками" (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн.
2, с. 58).
В отзывах прессы на первую часть поэмы, подчас пристрастных и
несправедливых, отразилась сложная и противоречивая обстановка литературной
борьбы конца 1860--начала 1870-х гг., характеризовавшаяся заметным спадом
теоретического уровня революционно-демократической мысли и усилением
антидемократических и антиреалистических тенденций в литературной критике. В
начале 1870-х гг. застрельщиком в нападках реакционно-охранительной критики на
демократическую литературу и Некрасова выступил В. Г. Авсеенко. Поэму "Кому на
Руси жить хорошо" он презрительно называл "длинной и водянистой вещью" (Очерки
текущей литературы.-- РМ, 1872, 13 мая, No 122; подпись: А. О.), со злорадством
отмечая, будто "даже ревностнейшие друзья и поклонники г. Некрасова отнесли ее к
числу неудачнейших произведений их любимого поэта" (РМ, 1873, 21 февр., No 49).
В рецензии на только что вышедшее отдельное издание
"Стихотворений Н. Некрасова" 1873 г. (ч. 5), где все главы первой части поэмы
впервые были напечатаны вместе, тот же критик заявлял, что поэзия Некрасова
служит лишь отголоском "идей петербургского журнализма" и в изображении жизни
слепо следует "quasi-народной литературе -- литературе г. Решетникова, гг.
Успенских и пр." (Поэзия журнальных мотивов. Стихотворения Н. Некрасова. Часть
пятая. С.-Петербург, 1873.-- РВ, 1873, No 6, с. 908-- 909; подпись: А.).
К позиции Авсеенко тесно примыкал также критик "Нового времени"
В. П. Буренин. Снисходительно он отнесся лишь к "Последышу", а главы первой
части считал "слабыми и прозаичными в целом, беспрестанно отдающими пошлостью и
только местами представляющими некоторые достоинства". Критик не понял и не
принял оригинальность стихотворной формы поэмы, его возмущали "рубленые стихи",
которые "режут ухо прозаичностью" (Журналистика.-- СПбВ, 1873, 10 марта, No 68).
Другая часть критики в своих отзывах о первой части поэмы
подошла к ее оценке более объективно. Обозреватель "Киевского телеграфа" в 1869
г. с неодобрением писал о разгоревшейся тогда кампании нападок на Некрасова, а
поэму "Кому на Руси жить хорошо", публикация которой только начиналась, расценил
как бесспорную творческую удачу поэта и как очевидное опровержение
злопыхательских домыслов ряда фельетонистов.
Рецензент отмечал редкую правдивость изображения народной жизни
в главе "Сельская ярмонка": "...поэт перестал бы быть верным истине, потому что
светлые явления в простонародье чрезвычайно редки, а поэзия, по справедливому
выражению одного нашего писателя, заключается в правде жизни <...>
мы в настоящее время не можем найти никого, заслуживающего больше прав
называться поэтом, кроме Некрасова, поэтом -- в том значении, в котором мы
понимаем это слово". Далее автор рецензии приводил отрывки из речи Якима Нагого
и по этому поводу писал: "Сколько здравого смысла и жизненной правды заключается
в этих немногих словах и сколько снисходительности и сочувствия могут вселить
эти строки к простому и незатейливому горю крестьянина, которое, однако,
вследствие его невежества, находит исход только в пьянстве <...> Даже
немногих строк, выписанных нами, достаточно для того, чтобы читатель мог видеть,
как Некрасов в последнем своем произведении остался верен всегдашней своей идее:
возбуждать сочувствие высших классов к простому люду, его нуждам и потребностям"
(Белинский М. "Кому на Руси жить хорошо" Некрасова ("Отечественные
записки" 1867 года).-- Киевский телеграф, 1869, 19 мая, No 57).
Положительной оценкой была также встречена публикация глав
"Счастливые" и "Помещик". Правда, критика не сумела в достаточной мере оценить
своеобразие "открытой" композиции поэмы, не уловила внутренней связи отдельных
сцен, внешне между собой не связанных. Художественно оправданную свободу
организации поэтического материала один из рецензентов расценил как недостаток
произведения: "Поэма эта несколько растянута, в ней вы встречаете многие сцены
совершенно излишние, мешающие общему впечатлению, напрасно утомляющие читателя и
тем немало вредящие цельности впечатления. Но при всем том поэма Некрасова имеет
неотъемлемые достоинства; в ней столько чувства, столько глубокого понимания
жизни, что как-то невольно забываются, изглаживаются все мелкие недостатки.
Многие сцены этой поэмы прочувствованы и выражены так ярко и сильно, что
невольно пробегаешь их по несколько раз и чем больше вчитываешься в них, тем
прекраснее они кажутся..." (Русская журналистика.-- Новое время, 1870, 22 апр.,
No 109; подпись: Л. Л.).
В отзыве на публикацию глав первой части поэмы в отдельном
издании "Стихотворений Н. Некрасова" 1873 г. (ч. 5), где были помещены также
стихотворения "Дедушка Мазай и зайцы" и поэмы "Дедушка", "Недавнее время",
"Русские женщины", анонимный автор рецензии отмечал: "Во всех них, в разных
местах, заметно довольно искреннее чувство симпатии к простому человеку, видна
любовь к "несчастному русскому народу" и сочувствие поэта его страданиям"
("Стихотворения Н. Некрасова. Часть пятая. С.-Петербург, 1873".--Сияние, 1873,
No 17, с. 271).
Автор труда, посвященного изображению русского духовенства в
художественной литературе (им являлся, видимо, Н. И. Варсов), в своей статье
подробно рассматривал главу "Поп", о которой писал: "Довольно сочувственно, хотя
и не без обычного юмора, отнесся к сельскому священнику наш присяжный печальник
народных нужд и народного горя <...> Но, верный действительности, поэт не
хочет оставить священника с этими одними -- идеальными -- чертами, не может
утерпеть, чтобы не бросить несколько штрихов юмористического и сатирического
свойства". Автор обзора обращал внимание читателя на близость приведенных в
поэме насмешливо-презрительных отзывов о духовном сословии (замечания о
"жеребячьей" породе и т. д.) известным строкам письма Белинского к Гоголю:
""Поп" поэмы буквально повторяет те прозвища, какие, по словам критика, усвояет
священнику народ" (Мнения и отзывы нашей светской литературы о русском
духовенстве.-- Христианское чтение, 1874, март, отдел "Внутреннее обозрение", с.
494, 497--498; подпись: Н. В.).
С выходом каждой новой главы известность поэмы в читательских
кругах заметно росла. В связи с публикацией "Крестьянки" в январском номере
"Отечественных записок" за 1874 г. даже официозная газета "Journal de
St.-Petersbourg" сочла необходимым ознакомить публику с поэмой и напомнить
содержание предыдущих глав. Автор обозрения русских журналов писал, что поэма
"Кому на Руси жить хорошо" -- "обширное произведение, начатое г. Некрасовым
несколько лет назад, первая часть которого наделала в свое время много шума". По
словам рецензента, поэма "представляет, собой довольно фантастическую эпопею" и
"является бесспорно ценнейшим вкладом в русскую поэзию" (Journal de
St.-Petersbourg, 1874, 27 janv., No 25).
В одном из критических разборов, посвященных Ст 1873, т. III,
ч. 5, обозреватель особо выделил из числа произведений Некрасова о народе поэму
"Кому на Руси жить хорошо", о которой писал: "...эта по силе гения, по массе
жизни, в нее заключенной, небывалая в литературе ни одного народа поэма..."
(Григорьев П. Новая поэзия. Стихотворения Некрасова. III тома. Издания
1873 года.-- Библиотека дешевая и общедоступная, 1875, No 4, с. 5 третьей
пагинации).
В 1870--1880-х гг. деятели революционного народничества широко
использовали поэму в своей агитационной работе; отрывки из нее постоянно
включались в состав нелегальных изданий.
Большой фрагмент из главы "Пьяная ночь" под заглавием "Ночь
после праздника" с текстом зажигательной речи Якима Нагого был напечатан в
"Сборнике новых песен и стихов", изданном в 1873 г. в Женеве кружком "чайковцев"
и снабженном обманными пометами об издании книги в Москве и о цензурном
разрешении. Этот нелегальный сборник в течение ряда лет распространялся в народе
участниками нашумевшего вскоре "процесса пятидесяти" (в том числе известными
революционерами П. А. Алексеевым и С. И. Бардиной), а также участниками
судебного дела о "Южнорусском рабочем союзе".
В тексте этого сборника в отрывке о "трех дольщиках" впервые
печатно был воспроизведен ст. 1490 (правда, в несколько измененном варианте:
"Царь, поп и господин!"), имевшийся только з черновой и наборной рукописях поэмы
и исключенный Некрасовым при публикации главы по цензурным соображениям (см. об
этом в статье А. М. Гаркави "Поэма Некрасова "Кому на Руси жить хорошо" и
революционное движение 1870-х годов", напечатанной в кн.: Истоки, с. 24--26).
В следственных делах участников "хождения в народ" фигурировали
в качестве вещественных доказательств антиправительственной деятельности списки
с текстами из глав "Сельская ярмонка" и "Пьяная ночь" (см.: Пинаев М. Т.
Поэзия Некрасова в следственных делах революционных народников 70-х годов
XIX в.-- Некр. сб., V, с. 256-257).
У петербургского слесаря И. И. Медведева, члена кружка
"чайковцев", жандармами была отобрана тетрадь с отрывками из глав "Сельская
ярмонка" и "Пьяная ночь" под названием "Ярмарка". В отрывке, начинающемся
словами "Эх! эх! придет ли времечка", после имен "Белинского и Гоголя" в тексте
списка находим имена популярных в то время в среде народнической интеллигенции
публицистов "Флеровского и Миртова", т. е. В. В. Берви-Флеровского и П. Л.
Лаврова (см.: Пищулин Ю. П. Поэзия Н. А. Некрасова в
революционно-народническом движении 1870-х годов.-- РЛ, 1971, No 4, с. 75-76).
Народовольцы 1880-х гг. также использовали текст первой части
поэмы в своей пропагандистской деятельности. В чернопередельческом издании для
рабочих (Зерно, 1881, No 6, ноябрь) снова был перепечатан монолог Якима Нагого и
опять со строкой о "трех дольщиках", которая отсутствовала во всех легальных
изданиях поэмы (см.: Пищулин Ю. Поэзия Некрасова и "Народная воля".--
Некр. сб., V, с. 295-296).
Народоволец М. П. Орлов впоследствии вспоминал, что из всех
произведений Некрасова, которые читал тогда местным крестьян нам его товарищ Н.
Л. Зотов, им особенно нравилась поэма "Кому на Руси жить хороша". Спустя
некоторое время эти крестьяне, будучи на сенокосе, прислали на село к Зотову
записку. "На клочке махорочной бумаги какими-то бледно-желтыми чернилами" очень
неразборчиво, было написано: "Н. Л., пришлите, пожалуйста. Подтянутой губернии,
страсть хочется почитать". Мы полюбопытствовали узнать, какими чернилами и пером
была написана записка. Оказалось, что мужик расцарапал себе ногу до крови и
какой-то палочкой написал этой кровью свою просьбу" (Орлов М. П.
Воспоминания о Н. Л. Зотове.-- Каторга и ссылка, 1929, No 8--9, с. 264).
Точно неизвестно, какая именно часть поэмы пришлась так по душе крестьянам,
однако запомнившееся им название "Подтянутая губерния" скорее всего указывает на
первую часть, в тексте которой эта поэтическая формула повторена трижды: "Семь
временно обязанных, Подтянутой губернии. Уезда Терпигорева, Пустопорожней
волости, Из смежных деревень".
Участники революционного движения 1870--1880-х гг., шедшие "в
народ" и воодушевленные поэмой Некрасова, много сделали для ее популярности в
массах, для того, чтобы она стала действительно "народной книгой", как об этом
мечтал ее автор.
Пролог
Ст. 5. Семь временнообязанных...-- Согласно "Положениям"
о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости, утвержденным 19 февраля 1861
г., крестьяне после отмены крепостного права обязывались нести определенные
повинности в пользу своих бывших владельцев и считались "временнообязанными" до
момента выкупа земли, после чего переходили в разряд "крестьян-собственников".
Этот процесс всецело зависел от воли помещиков и затянулся более чем на 20 лет.
"Пресловутое "освобождение",-- писал В. И. Ленин,-- было бессовестнейшим
грабежом крестьян, было рядом насилий и сплошным надругательством над ними"
(Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 173).
С т. 6--1 3. Подтянутой губернии ~ Неурожайка тож...--
Давно отмечено (см.: Кубиков И. Н. Комментарий к поэме Некрасова "Кому на
Руси жить хорошо". М., 1933, с. 13), что поэтика географических названий имеет в
эпопее Некрасова социальный смысл. Но при всей публицистической заостренности
названия эти созданы по типу реально существовавших. Так, в Ярославской губернии
можно было встретить деревни Горелово, Погорелово, Пожарово, Гари, Горелки,
более пяти Погорелок, Голодухино, Дымоглотово. В справочнике Нижегородской
губернии (за 1863 год) указаны и описаны деревни Горелова, Заплатино, Дырино,
Несытово. См. об этом: Яковлев К. Ф. От конкретных фактов -- к
художественному обобщению.-- В кн.: О Некр., вып. I, с. 236--249; Краснов Т.
В, Изображение народа в поэме Некрасова "Кому на Руси жить хорошо" -- там
же, с. 106--108; Розанова Л. А. Поэма Н. А. Некрасова "Кому на Руси жить
хорошо". Комментарий. Л., 1970, с. 49--50. "По-видимому, как раз обилие деревень
с такими названиями, особенно плотно сосредоточенных по Волге, и подсказало
Некрасову путь социальной символической характеристики пореформенной Руси"
(Яковлев К. Ф. Указ. соч., с. 246). Этот прием мог быть подсказан также и
фольклором, в частности поговорками. В "Пословицах русского народа" В. И. Даля,
в разделе "Достаток -- убожество", приведена поговорка: "Обыватель Голодалкиной
волости, села Обнищухина" (Даль, с. 66). Аналогичная поговорка ("Голодухиной
волости села Обнищухина") внесена в "Список пословиц и поговорок" В. А.
Слепцовым (ЛН, т. 71, с. 433).
Ст. 14. Сошлися -- и заспорили...-- Еще в 1878 г.
О. Ф. Миллер (см.: Миллер О. Публичные лекции. Изд. 2-е, СПб., 1878, с.
332--337) обратил внимание на близость "Пролога" поэмы к сказке о Правде и
Кривде, где мужики, заспорив, чем лучше жить, правдой или кривдой, в поисках
ответа отправляются на дорогу спрашивать встречных. Эта сказка была напечатана в
сборнике А. Н. Афанасьева, к которому Некрасов обращался во время работы над
поэмой "Мороз, Красный нос". Вероятно, ориентация Некрасова на этот сказочный
сюжет имела следствием привлечение в поэму и других фольклорных элементов. Так,
с нормами сказочной поэтики связаны зачин поэмы ("В каком году -- рассчитывай, В
какой земле --угадывай"), формулы типа "Шли долго ли, коротко ли...,", широкое
использование эпического числа "семь"; из народных сказок пришли в поэму
говорящая птичка, скатерть-самобранка, мотивы отыскивания волшебной коробочки,
интереса животных к спору мужиков.
Ст. 28--32. Мужик, что бык: втемяшится ~ Всяк на
своем стоит! -- Стихи представляют собой контаминацию пословиц и поговорок:
"Мужик, что бык,-- упрется, не своротишь" (см.: Песни, сказки, пословицы,
поговорки и загадки, собранные Н. А. Иваницким в Вологодской губернии. Вологда,
1960, с. 187), "У упрямого на голове хоть кол теши!", "Хоть кол на голове теши
-- он все свое", "Ему в башку этого не вдолбишь (и клином не вобьешь)," (Даль,
с. 205, 206, 488).
Ст. 80--84. Ой тени! тени черные! ~ Нельзя поймать
-- обнять! -- Стихи основаны на народных загадках про тень: "Что с
земли не подымешь?", "Что глазами видеть можно, а руками взять нельзя?", "Чего
не догонишь?" (Садовников, No 1884, 1885, 1887).
Ст. 89--90. "Ну! леший шутку славную Над нами
подшутил!-- Ср. народное поверье: заблудился -- значит леший закружил. У
Даля: "Леший пошутит -- домой не пустит" (с. 969).
Ст. 108. Косушка -- полбутылки, или четверть штофа,
сороковая часть ведра.
Ст. 193--200. А эхо вторит всем, ~ Без языка --
кричит! -- Художественная переработка народной загадки про эхо
(отголосок): "Живет без тела, говорит без языка, плачет без души, смеется без
радости; никто его не видит, а всяк слышит" (Даль, с. 1063).
Ст. 201--202. Сова -- замоскворецкая Княгиня...--
традиционно-поэтический образ, характерный для былин-старин (например, "Каково
птицам жить на море"), где встречается аллегорическое уподобление представителей
различных социальных групп и сословий птицам: княгиня -- лебедушка, купецкая
женка -- утушка, воевода -- орел, воеводша -- сова, игумен -- ворон, стряпчий --
ястреб, холопы -- воробьи и т. п. Замоскворечье -- чисто купеческая часть старой
Москвы, отличавшаяся своеобразием жизненных нравов и бытового уклада.
Замоскворецкая княгиня -- купчиха.
Ст. 227--228. И молвил: "Пташка малая, А ноготок востер! --
Перефразировка народной пословицы "Невеличка птичка, да ноготок остер"
(Даль, с. 593).
Глава I
ПОП
Ст. 394--395. Широкая дороженька, Березками обставлена...--
В описании "дороженьки", с которой начинается странствие семерых мужиков,
запечатлены приметы хорошо знакомого Некрасову с детства, проходившего через
Грешнево столбового почтового тракта -- так называемой "низовой"
Ярославско-Костромской дороги. В названиях упомянутых в первой части поэмы
деревень (Иваньково, Босово и др.) узнаются действительные наименования
известных Некрасову деревень и сел (см.: Попов А. В. Топография поэмы
"Кому на Руси жить хорошо".-- В кн.: Н. А. Некрасов и Ярославский край.
Ярославль, 1952; Тарасов А. Ф. О местных источниках поэмы.-- В кн.:
Истоки).
Ст. 415--418. Пришла весна -- сказался снег! ~
Когда умрет, тогда ревет.-- В основе этого образа лежит народная загадка
про снег: "Летит -- молчит, сядет -- молчит, а помрет да сгинет, так и заревет"
(Даль, с. 1064) или "Летит -- молчит, лежит -- молчит, Когда умрет, тогда
заревет" (Садовников, No 1964).
Ст. 428--430. ...строит вас Не лишняя копеечка, А кровная
беда!..-- Смысл намека на "кровную беду" яснее раскрыт в тексте черновой
рукописи, где далее следовали строки: "Ой вы! пожары лютые; Что вы пустили на
ветер Крестьянского труда..." (см.: Другие редакции и варианты, с. 259). О
частых деревенских пожарах, разорявших крестьян, см. главы "Пьяная ночь", "Пир
на весь мир", а также стихотворения Некрасова "Деревенские новости", "Пожарище",
"Ночлеги. II. На погорелом месте" (см.: наст. изд., т. II, с. 95, 160, т. III,
с. 159).
Ст. 440--441. Солдаты шилом бреются, Солдаты дымом
греются...-- народная пословица. Ср. у Даля: "Солдат шилом бреется, дымом
греется" (с. 784).
Ст. 459--462. Лука похож на мельницу со Небось, не
полетит.-- Творческая переработка народной загадки про мельницу:
"Птица-юстрица на девяти ногах стоит, на ветер глядит, крыльями машет, а улететь
не может" (Садовников, No 1117); "Птица-юстрица на ветер глядит, крыльями машет,
сама ни с места" (Даль, с. 591). Сравнение Луки с мельницей перенесено
Некрасовым в главу "Поп" из ранней редакции главы "Помещик", где оно встречается
не в авторской речи, а в речи самих мужиков и адресовано не Луке, а Роману.
Ст. 535. Живу... а как? Послушайте! -- Одним из
источников сведений о незавидной жизни рядового сельского священника Некрасову
могла послужить запрещенная, но получившая широкую известность в России книга И.
С. Беллюстина "Описание сельского духовенства" (Париж, 1858).
Ст. 547--548. Как достается грамота Поповскому сынку...--
Обучение в духовных училищах и семинариях было основано на муштре и
бессмысленной зубрежке, режим был очень суровым, провинившихся подвергали
телесным наказаниям. Об истязаниях бурсаков Некрасов упоминал ранее в
стихотворной пьесе "Забракованные" (1859; наст. изд., т. VI). В 1860-х гг. на
невыносимо тяжелое положение обучающихся в бурсе указывали И. С. Никитин
("Дневник семинариста"), Д. И. Писарев ("Погибшие и погибающие"), Н. Г.
Помяловский ("Очерки бурсы"). О последней книге, появление которой стало
значительным событием, упоминается в набросках к главе "Пир на весь мир" (см.:
Другие редакции и варианты, с. 515; ср. в той же главе строки 1430--1441, 1519--
1520 о пребывании в семинарии Гриши Добросклонова -- наст. том, с. 225, 227).
Ст. 549--550. Какой ценой поповичем Священство
покупается...-- До 1869 г. существовало правило, по которому место
священника передавалось окончившему семинарию претенденту только в том случае,
если он женился на дочери или наследнице своего предшественника.
Ст. 587--588. Кого вы называете Породой жеребячьею? -- О
насмешливо-презрительном отношении русского народа к духовенству говорил В. Г.
Белинский в известном "Письме к Гоголю": "Про кого русский народ рассказывает
похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Кого русский
народ называет: дурья порода, колуханы, жеребцы? -- Попов...,"
(Белинский, т. X, с. 215).
Ст. 592--593. "С кем встречи вы боитеся, Идя путем-дорогою?
-- Ср. народное поверье: "Встретил попа -- нехорош выход" (Даль, с. 53).
Ст. 624--625. Смеется солнце красное, Как девка из снопов.--
Художественная переработка народной загадки про солнце: "Красная девушка в
окошко глядит" (Даль, с. 1061).
Ст. 686--687. Как племя иудейское, Рассеялись помещики...--
Намек на расселение еврейского народа по многим странам Европы, Азии и
Америки.
Ст. 711--712. Законы, прежде строгие К раскольникам,
смягчилися...-- Члены религиозных сект, не признававших учения официальной
церкви, подвергались жестоким притеснениям со стороны правительства и находились
под надзором местного духовенства, которое смотрело на них как на весьма
доходную статью. С 1864 г. надзор за раскольниками был передан гражданским
властям и их положение стало улучшаться.
Ст. 726. Никто не вышьет воздухов...-- Воздухи -- легкие
вышитые покрывала, употреблявшиеся для покрытия "святых даров" при совершении
церковных обрядов.
Ст. 785. За требу воздаяние...-- Речь идет о плате
священнику за обряды и молебствия, совершаемые по просьбе прихожан: крещение,
венчание, отпевание, освящение дома, колодца и т. п.
Ст. 804--807. Дворяне колокольные ~ Поповы
терема...-- В основе образа --народные речения и поговорки о попах,
например: "Из высоких дворян, чьи терема под небеса ушли", "Из колокольных
дворян" (Даль, с. 782).
Ст. 828--832. Так с бородой козел ~ И посейчас
козел!.." -- Контаминация народных загадок про козла ("Кто с бородой
родня-ся?" -- Садовников, No 899) н барана ("Кто прежде родился: баржа или
Адам?" -- Садовников, No 2210).
Другие редакции и варианты
С. 263. Петровки на носу! -- Петровки -- пост перед
Петровым днем.
С. 263. Московский строку лист...-- Стрекулист --
проныра, ловкач.
Глава II
СЕЛЬСКАЯ ЯРМОНКА
Ст. 846. А тут -- хоть волком вой! -- Ср.
народные поговорки: "Хоть песни пой, хоть волком вой", "Хоть волком выть" (Даль,
с. 86. 132).
Ст. 854--858. Земля не одевается ~ Печальна и
нага.-- Художественная переработка образа, взятого из народной загадки: "Ни
хилела, ни болела, а саван надела (земля, снег)" (Даль, с. 1064).
Ст. 865. Лишь на Николу вешнего... -- Весенний Николин
день праздновался 9 мая ст. стиля (Никола зимний -- 6 декабря). В пословицах
говорилось: "Два Николы: один с травой, другой с моровом", "Никола зимний лошадь
на двор загонит, Никола вешний лошадь откормит" (Даль, с. 898, 983).
Ст. 881--883. Замок -- собачка верная ~ А не
пускает в дом! -- Ср. народную загадку про замок: "Черненькая собачка
свернувшись лежит: не лает, не кусает, а в дом не пускает" (Даль, с. 656).
Ст. 914. Плот ходит ходенем -- народный фразеологизм. У
Даля: "Так ходенем и ходит" (с. 115).
Ст. 926. И праздник храмовой.-- Храмовой праздник --
местный церковный праздник в день памяти того святого, в честь которого построен
в данном селе храм.
Ст. 929--930. "Пойдем в село Кузьминское. Посмотрим
праздник-ярмонку!" -- В описании ярмарки отразились впечатления Некрасова от
посещения Нижегородской ярмарки в 1863 г., а также других ярмарок в Ярославской
и соседних с ней губерниях.
Ст. 969. Шлык -- остроконечная шапка.
Ст. 972. Штофная лавочка -- питейная. Штоф --
четырехугольная бутыль, емкостью равная 1/10 части ведра.
Ст. 974. ..."ренскового погреба"...-- Имеется в виду
лавка русских и иностранных ("рейнских") виноградных вин с продажей на вынос.
Ст. 1005. Подол не обручах! -- Так названа
имитация кринолина, модного в 1860-х гг.: в пышную юбку для поддержания ее формы
вшивали полосы из китового уса (или металла).
Ст. 1016. Стоит до Петрова! -- В Петров день (29 июня
ст. стиля) праздновались проводы весны. С этого дня наступало "красное лето" и
начинался покос. "На Петров день солнышко играет", "С Петрова дня красное лето,
зеленый покос" (Даль, с. 987).
Ст. 1029. Косуля -- соха с одним лемехом, отваливающая землю
только на одну сторону.
Ст. 1032--1033. Там шла торговля бойкая, С божбою, с
прибаутками...-- Ср. народную поговорку: "Без божбы не продашь" (Даль, с.
572).
Ст. 1054--1058. "Подлец ты, не топор! со А ласков не
бывал!" -- В этих стихах использована народная загадка про топор:
"Кланяется, кланяется: придет домой, растянется" (Даль, с. 589).
Ст. 1063. Издельем кимряков.-- Село Кимры Тверской
губернии издавна славилось кустарным кожевенно-обувным промыслом.
Ст. 110 5. Павлуша Веретенников...-- Образ этого
"народного заступника" из дворян носит обобщающий характер и в то же время
вызывает ассоциации с реальными деятелями демократического движения 1860-х гг.,
прежде всего с известными фольклористами и этнографами Павлом Якушкиным и Павлом
Рыбниковым. Это сходство проступало в первоначальной редакции эпизода (см.:
Другие редакции и варианты, с. 285, 298) еще отчетливее: там "добрый барин"
прямо назван Рыбниковым. Высказывалось предположение, что в окончательной
редакции текста Некрасов воспользовался фамилией журналиста П. Ф. Веретенникова,
посещавшего несколько лет подряд Нижегородскую ярмарку и известного своими
публикациями-отчетами о ней в "Московских ведомостях" (см.: Лебедев Ю. В.
Об истоках образа Павлуши Веретенникова в поэме "Кому на Руси жить
хорошо".-- Некр. сб., VII, с. 133--134).
Ст. 1126--112 7. Так рады, словно каждого Он подарил рублем!
-- Ср. народные поговорки: "Что слово молвит, то рублем подарит", "Что
взглянет, рублем подарит" (Даль, с. 445, 827).
Ст. 1162. С Лубянки -- первый вор! -- В Москве, вблизи
Лубянской площади и Никольской улицы, находился Никольский книжный рынок --
центр сбыта лубочных книг и картинок, где офени и коробейники покупали у купцов
товар оптом.
Ст. 1163. Блюхер Г.-Л. (1742--1819) -- прусский
генерал-фельдмаршал, отличившийся в сражении при Ватерлоо в 1815 г.: своими
решительными действиями, способствовал окончательной победе союзных армий над
войсками Наполеона. Портрет Блюхера распространялся в виде лубочных картинок
(см.: Ровинский Д. А. Русские народные картинки, т. II. СПб., 1900, с.
459).
Ст. 1164. Архимандрит Фотий (1792--1838) -- настоятель
новгородского Юрьева монастыря, ханжа и религиозный фанатик, имевший
значительное влияние на Александра I.
Ст. 1165. Разбойник Сипко -- ловкий авантюрист, один из
членов шайки, занимавшейся подделкой денежных документов. Выдавая себя то за
австрийского графа Мошинского, то за подпоручика Скорнякова, то за богатого
каменец-подольского помещика и капитана в отставке И. А. Сипко, он в 1859 г.
обосновался в Петербурге, затем женился на дочери тверской помещицы и выманил у
жены капитал. В марте 1860 г. был арестован. Похождения "героя-мошенника"
возбудили любопытство петербургской публики, которая толпами стекалась к зданию,
где велись допросы. "Дело Сипко" широко освещалось в печати. В журнале
"Современник" о нем писал И. И. Панаев в фельетонах "Петербургская жизнь.
Заметки Нового Поэта" (1860, No 3 и 5). Вскоре вышла в свет книжке "Мнимый
капитан Сипко" (СПб., 1860).
Ст. 1166--116 7. ...книги: "Шут Балакирев" и "Английский
милорд"...-- И. А. Балакиреву (1699--1763), приближенному слуге Петра I, при
императрице Анне Иоанновне произведенному в шуты, приписывали многочисленные
остроумные выходки и смелые шутки. В 1836 г. вышла в свет изданная К. А. Полевым
книга "Полные избранные анекдоты о придворном шуте Балакиреве, любимце Петра I",
содержавшая разнообразные истории и остроты, в большинстве своем переводные, но
приспособленные к русскому быту и нравам петровского времени. Через некоторое
время книжный рынок оказался наводненным дешевыми изданиями "Анекдотов о
Балакиреве", рассчитанными на невзыскательный вкус малокультурного читателя.
Книга Матвея Комарова "Повесть о приключении аглицского милорда
Георга и о брандебургской маркграфине Фридерике Луизе" вышла в свет в 1782 г., а
затем многократно появлялась на книжном рынке в качестве лубочного издания.
Ст. 1175. Эх! эх! придет ли времечко...-- Эти строки о
"желанном времечке" цитировал в 1912 г. В. И. Ленин в статье "Еще один поход на
демократию". Говоря о широком распространении в народе в период русской
революции 1905 г. демократической литературы, Ленин писал: "Демократическая
книжка стала базарным продуктом. Теми идеями Белинского и Гоголя, которые
делали этих писателей дорогими Некрасову -- как и всякому порядочному человеку
на Руси -- была пропитана сплошь эта новая базарная литература..." (Ленин В.
И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 83). В рукописи Некрасова рядом с
именами Белинского и Гоголя стояло также имя Пушкина (см.: Другие редакции и
варианты, с. 287).
Ст. 1194. "И рад бы в рай, да дверь-то где?" --
Перефразировка народной пословицы: "Рад бы в рай, да грехи не пускают" (Даль, с.
918).
Ст. 1203--1204. Комедию с Петрушкою, С козою с
барабанщицей...-- Непременной принадлежностью ярмарок и народных гуляний в
России в середине XIX в. были кукольные представления ("Петрушка") и медвежья
потеха, обязательным персонажем которой была коза-барабанщица (ряженый). "Коза"
била в ложки или в барабан, что сопровождалось забавными, нередко сатирическими
рифмованными пояснениями раешного "деда" или вожака дрессированных животных
(см.: Ровинский Д. А. Русские народные картинки, т. II, с. 360--365, а
также: Савушкина Н. И. Русский народный театр. М,. 1976, с. 124--125).
Ст. 1210--1211. Хожалому, квартальному Не в бровь, а прямо в
глаз! -- Ср. народную поговорку: "Не в бровь, а прямо в глаз" (Даль, с.
132). Хожалый -- рассыльный при полиции.
Другие редакции и варианты
С. 249. Торговцы-колотырники...-- мелкие торговцы,
перекупщики.
С. 273. ...фри кабацкие... ярыжные...-- Ярыжный --
относящийся к ярыжке -- пьянице, непутевому, мошеннику.
С. 286. Какого-то форшнейдера...-- В Российской империи
форшнейдер -- распорядитель ("нарезчик дичи") царского стола. Форшнейдерами были
граф А. И. Шувалов, граф А. М. Апраксин, камергер С. В. Лопухин, граф Г. Г.
Орлов, Н. А. Муханов (с 1850-х гг.) и др. Некрасовский текст не дает возможности
назвать определенное лицо в связи с комментируемым термином
Глава III
ПЬЯНАЯ НОЧЬ
Ст. 1267. Этапное здание -- дом для ночлега арестантов,
которых партиями доставляли под конвоем к месту ссылки "по этапу", от одного
пункта к другому.
Ст. 1283. Победные головушки -- горемычные, несчастные
претерпевшие много бед.
Ст. 1289--1296. Ночь тихая спускается ~ Ни глупым не
прочесть.-- Художественная переработка народной загадки про небо и звезды:
"Написана грамотка По синему бархату, И не про честь этой грамотки Ни попам, ни
дьякам, Ни умным мужикам: (Садовников, No 1852 щ).
Ст. 1305--1309. Куда же ты, Оленушка? ~ Погладить не
делась! -- Стихи построены на контаминации народных загадок про блоху:
"Мала, а проворна; Где бывает -- Там повелевает..." и "Пои корми, а погладить не
дается" (Садовников, No 1678 о, 1681 а).
Ст. 1310--1311. "Добра ты, царска грамота, Да не при
наc ты писана..." -- "Манифест" 19 февраля 1861 г. даровал
прежним крепостным крестьянам "права состояния свободных сельских обывателей",
но одновременно крестьянство было отнесено к "податному сословию" и его
зависимость от помещиков не уничтожалась. Уставные грамоты, введенные в действие
по "Положениям" 19 февраля 1861 г. и определявшие размер земельного участка и
повинности крестьян, составлялись самими помещиками под наблюдением мировых
посредников из числа местных дворян. Крестьяне отказывались подписывать такие
грамоты, отвечали на них массовыми волнениями. Критическое отношение народа к
официальны. документам, "грамотам" (грамота -- "всякое царское письмо, писание
владетельной особы" -- Даль, Словарь, т. 1, с. 400) нашло отражение в пословице
"При нас читано, да не при нас писано (там же, т. III, с. 398).
Ст. 1313. Акцизные чиновники...-- В губерниях и уездах
имелись акцизные управления, которые осуществляли надзор за продажей спиртных
напитков, отвечали за сбор питейного и некоторых других налогов.
Ст. 1317--1319. И веник дрянь, Иван Ильич ~ Куда как
напылит!" -- В основе этой сентенции, содержащей, видимо, оценку той же
"царской грамоты", лежит народная загадка про веник: "Ни велик мужичок, Ножки
жиденьки, Подпоясан коротенько, А по избе пройдет -- Так пыль столбом"
(Садовников, No 300 а).
Ст. 1327. Сотский -- низший чин сельской полиции;
выбирался на сельских сходках от каждых ста дворов и находился в подчинении
станового пристава, в руках которого была сосредоточена местная полицейская
власть.
Ст. 1334--1336.-- Не веретенце, друг! ~ Пузатее
становится.- Перефразировка народной загадки про веретено: "Чем больше я
верчусь, Тем больше я толстею" (Садовников, No 576).
Ст. 1429--1431. "Умны крестьяне русские, Одно нехорошо, что
пьют до одурения...-- Проблема народного пьянства широко обсуждалась в
публицистике 1860-х гг. В противоположность либеральной версии, утверждавшей,
что бедность народная есть следствие пьянства (Халютин Л. Мысли о
возможности улучшения быта и нравственности низшего сословия в России
посредством уничтожения винокурения из хлеба.-- С, 1859, No 7; Шипов С. О
трезвости в России. СПб., 1859 и др.), революционеры-демократы считали, что не
бедность есть следствие пьянства, а, наоборот, что у крестьян "нет другого
выхода, как затопить свою тоску в вине..."; что пьянство -- зло, но для
устранения его нужно изменить "условия быта низших классов" (Добролюбов Н. А.
О трезвости в России. Соч. Сергея Шипова. СПб., 1859.-- Добролюбов, т. V, с.
297; Чернышевский Н. Г. Вредная добродетель,-- Чернышевский, т. V, с.
571--575). В речи Якима Нагого отчетливо выражена гражданская позиция Некрасова,
подошедшего в главе "Пьяная ночь" к острой и злободневной проблеме с позиций,
близких революционерам-демократам. Вопрос о народной трезвости и пьянстве
продолжал широко освещаться и позднее -- в статьях и очерках Г. З. Елисеева, Ф.
П. Еленева-Скалдина ("В захолустье и в столице"), привлекая к себе пристальное
внимание современников (см.: Гин М. От факт" к образу и сюжету. О поэзии
Н. А. Некрасова. М., 1971, с. 68--71),
Ст. 1483--1484. Весь век пила железная Жует, а есть не ест!
-- В основе образа -- народная загадка про пилу: "Скоро ест и мелко жует,
сама не глотает и другим не дает" (Даль, с. 589).
Ст. 1485. Да брюхо-то не зеркало...-- Ср. народную
пословицу: "Брюхо не зеркало: что попало в него, то и чисто" (Даль, с. 639).
Ст. 1491--1494. А есть еще губитель-тать ~ Всё слопает один!
-- Намек на частые пожары в деревнях, разорявшие крестьян; тать -- вор,
злодей, грабитель.
Ст. 1505--1507. Иной угодья меряет ~ По пальцам
перечтет...-- Проведение реформы 1861 г. сопровождалось деятельностью многих
специальных комитетов по сбору самых разнообразных статистических материалов.
Ст. 1536. Зажорины -- рытвины и ложбины, образовавшиеся
на местах скопления талой весенней воды.
Ст. 1537. Плетюха -- высокая плетеная корзина для травы
или сена.
Ст. 1591. Как липочка ободранный...-- народный
фразеологизм. У Даля: "Облупили как липку" (с. 133).
Ст. 1637--1638. Рука -- кора древесная, А волосы
-- песок.-- Создавая портрет Якима Нагого, Некрасов шел от народного
творчества: в духовном стихе "О Егории Хоробром" устойчиво повторяется образ,
выражающий мысль о слитности человека с природой ("Волоса у них яко кавыл трава,
Тело на них -- кора яловая" (вариант: "кора дубовая") -- Безсонов П. А.
Калики перехожие, вып. II. М., 1861, с. 464, 421 и др.). С. А. Есенин
цитирует вариант этого духовного стиха: "У них волосы -- трава, Телеса -- кора
древесная" (Есенин С. А. Собр. соч. в 6-ти т., т. V. М., 1979, с 170).
Ст. 1661--1662. А свиньи ходят п_о_ земи -- Не видят
неба век!..." -- Перефразировка народной загадки про свинью: "По земле
ходит, Неба не видит" (Садовников, No 881).
Ст. 1692--1693. Привстал -- и бабу за косу, Как
редьку за вихор! -- В основе стиха -- загадка про редьку: "Кто ни
подошел -- всяк меня за вихор" (Даль, с. 1069).
Ст. 1703--1708. Иван кричит: "Я спать хочу" ~ А Марьюшка:
"Угреемся!" -- фрагмент свадебной величальной песни. Близкий некрасовскому
текст песни опубликован в 1861 г. в "Тульских губернских ведомостях"
(перепечатан в "Этнографическом сборнике", вып. VI. СПб., 1864, No 8, с. 12).
Возможно, что Некрасов слышал и другой, идентичный введенному в поэму вариант
этой песни.
Глава IV
СЧАСТЛИВЫЕ
Ст. 1755. Пажити -- пастбища (устар.), здесь: земельные
угодья.
Ст. 1762. Весь вертоград Христов! -- здесь: весь божий
мир (вертоград -- сад; вертоград Христов -- рай).
Ст. 1805. Каменотес-олончанин...-- Многие жители
Олонецкой губернии (район Онежского озера), богатой залежами мрамора, песчаника,
известняка, занимались добычей и обработкой камня.
Ст. 1845. Не узнаю я Трифона! -- Ниже (ст. 1860) тот же
каменщик назван Трофимом.
Ст. 1905. Пеуны -- петухи.
Ст. 1969. Трюфель -- род подземных грибов,
употреблявшихся в качестве приправы к изысканным блюдам.
Ст. 1988. Кострика (костра, костерь) -- отходы при
трепке льна, конопли, а также род полукормовой травы.
Ст. 1994. Досыта у Губонина...-- П. И. Губонин
(1827--1894) -- крупнейший подрядчик, сын крепостного крестьянина-каменщика, в
1858 г. приписался к московскому купечеству и быстро разбогател, занявшись
постройкой шоссейных и железных дорог. Он старался поддерживать репутацию
человека, участливого к бедному люду (пожертвования, участие во многих
благотворительных обществах). В 1868 г. добился звания потомственного почетного
гражданина, а в 1875 г. был возведен в потомственное дворянство.
Ст. 2038--2039. -- А вам бы, други милые, Спросить Ермилу
Гирина...-- Образ честного и неподкупного "заступника народного" Ермила
Гирина и рассказ об Адовщине навеяны воспоминаниями Некрасова о его давней
поездке в село Фоминка Владимирской губернии -- некогда вотчину князей Одоевских
(называвшуюся также Одоевщиной, а по меткому крестьянскому словоупотреблению --
"Адовщиной"), в то время уже имение графини О. А. Орловой, супруги
генерал-адъютанта А. Ф. Орлова. Имением по доверенности управлял крестьянин
Алексей Дементьевич Потанин (1797--1853), отличавшийся необычайной честностью и
справедливостью и отменивший однажды решение односельчан сдать в рекруты вместо
его сына вне очереди сына вдовы-крестьянки (см.: Некрасов Н. К. По их
следам, по их дорогам. Н. А. Некрасов и его герои. Изд. 2-е. М., 1979, с.
158--161). "Адовщину" и бурмистра-правдолюбца Потанина Некрасов уже описывал в
повести "Тонкий человек", отметив в подстрочном примечании, что "факт этот не
сочинен" (ПСС, т. VI, с. 376). В ранней редакции главы сохранилось упоминание,
что Гирии (как и Потанин) жил под Владимиром (см.: Другие редакции и варианты,
с. 321). Однако вместо черт смирения и покорности Некрасов в образе Гирина
выдвигает на первый план твердость и скрытое бунтарство.