[а) Разложение докапиталистических форм отношения работника к объективным условиям труда]
Здесь речь идет прежде всего о следующем: отношение труда к капиталу, или к объективным условиям труда как к капиталу, предполагает исторический процесс, разлагающий различные формы, при которых работник является собственником, или при которых собственник сам работает.
Итак, прежде всего, имеются
в виду следующие пункты:
1) Разложение отношения работника к земле как к природному условию производства,
к которому он относится как к своему собственному неорганическому наличному
бытию, как к лаборатории своих сил и к той области, где господствует его воля.
Все те формы, в которых встречается эта собственность, предполагают общину,
члены которой, хотя между ними и могут быть формальные различия, в качестве
членов общины являются собственниками. Первоначальной формой этой собственности
является поэтому непосредственная общая собственность (восточная форма, модифицированная
у славян; развитая до противоположности, но все же являющаяся еще скрытой, хотя
и чреватой противоположностями, основой античной и германской собственности).
2) Разложение тех отношений, при которых работник является собственником орудия труда. Как упомянутая выше форма земельной собственности предполагает реальную общину, так эта собственность работника на его орудие предполагает особую форму развития промышленного труда - ремесленный труд; с этой формой труда связан цеховой корпоративный строй и т. д. (Древневосточную промышленность можно будет разобрать уже при рассмотрении пункта 1-го.) Здесь труд сам еще наполовину искусство, наполовину самоцель и т. д. Мастерство. Капиталист сам является еще мастером. Особым навыком к труду обеспечивается и обладание орудием труда и т. д. и т. п. Способ труда вместе с организацией труда и орудием труда в известной степени передается по наследству. Средневековые города. Труд - это пока еще собственный труд работника; определенное самодовлеющее развитие односторонних способностей и т. д.
3) И в том и в другом случае работник имеет в своем распоряжении до начала производства предметы потребления, необходимые для того, чтобы он мог просуществовать как производитель, т. е. в период производства, до его завершения. Как собственник земли он непосредственно обеспечен необходимым фондом потребления. Как цеховой мастер он получил его по наследству, нажил, скопил его, а как подмастерье он сначала только ученик и, следовательно, совсем еще не представляет собой настоящего, самостоятельного работника и столуется по-патриархальному у мастера. В качестве действительного подмастерья он до известной степени пользуется фондом потребления, принадлежащим мастеру. Если этот фонд и не является собственностью подмастерья, то все же подмастерье по цеховым законам, по цеховому обычаю и т. п. является по крайней мере его совладельцем и т. д. (остановиться на этом вопросе подробнее).
4) С другой стороны, в такой же мере имеет место и разложение тех отношений, при которых сами работники, сами живые носители рабочей силы еще непосредственно принадлежат к объективным условиям производства и присваиваются в качестве таковых,- стало быть, являются рабами или крепостными. Для капитала условием производства является не рабочий, а только труд. Если капитал может заставить машины, или даже воду, воздух, выполнять работу, тем лучше. И присваивает он не рабочего, а его труд, притом не непосредственно, а посредством обмена.
Таковы, с одной стороны, исторические предпосылки для того, чтобы найти рабочего как свободного рабочего, найти его как лишенную объективных условий производства, только субъективную способность к труду, противостоящую объективным условиям производства как не-его-собственности, как чужой собственности, как самостоятельно существующей стоимости, как капиталу. Но с другой стороны, спрашивается: какие нужны условия, чтобы рабочий нашел противостоящий ему капитал?
{Формула капитала, где
живой труд относится негативно и к сырью, и к орудию, и к жизненным средствам,
необходимым в течение работы, относится к ним как к не-собственности,- эта формула
капитала с самого начала включает не-собственность на землю, или отрицание того
состояния, при котором трудящийся индивид относится к земле как к принадлежащей
ему, т. е. трудится, производит как собственник земли. В лучшем случае он относится
к земле не только как работник, а как собственник земли к себе самому как к
работающему субъекту. Земельная собственность включает
потенциально собственность и на сырье и на первоначальное орудие, на саму землю,
и на ее дикорастущие плоды. Отношение к земле как к собственности в самой первоначальной
форме означает: находить в ней сырье, орудие и жизненные средства, созданные
не трудом, а предоставленные самой землей. Раз это отношение уже воспроизведено,
то вторичные орудия и произведенные самим трудом плоды земли оказываются включенными
в земельную собственность в ее первобытных формах. Стало быть, это историческое
состояние, как более полное отношение собственности, прежде всего и отрицается
в самом отношении рабочего к условиям труда как к капиталу. Это есть такое историческое
состояние № I, которое этим отношением отрицается или относительно которого
предполагается, что исторически оно уже разложилось.
Но, во-вторых, [V - 9] там, где уже существует собственность на орудие труда, или отношение работника к орудию труда как к собственному, там, где он трудится как собственник орудия труда (что предполагает в то же время подчинение орудия его индивидуальному труду, т. е. предполагает особую ограниченную ступень развития производительной силы труда), там, где эта форма работника как собственника, или форма работающего собственника, уже дана как самостоятельная форма[1] наряду с земельной собственностью и вне ее,- там в качестве предпосылки дана уже и определенная вторая историческая ступень, наряду с первой и вне ее, ступень, которая сама уже должна выступать значительно модифицированной вследствие обособления этого второго вида собственности, или второго вида работающего собственника.
Так как само орудие труда уже есть продукт труда, т. е. элемент, конституирующий собственность, элемент, положенный трудом, то община (имеется в виду община, на которой основан этот второй вид собственности) не может уже более выступать здесь в такой естественно сложившейся форме, как в первом случае, ибо сама община должна представлять собой уже созданный, возникший, вторичный коллектив, созданный самим работником. Ясно, что там, где отношением к условиям производства как к собственности работника является собственность на орудие труда, там в действительном процессе труда орудие представляет собой только средство индивидуального труда; искусство сделать орудие действительно своим собственным, овладеть им как средством труда выступает как особое мастерство работника, утверждающее его собственником орудия. Короче говоря, существенный характер цехового корпоративного строя (ремесленного труда, конституирующего субъекта труда в собственника) следует рассматривать с точки зрения отношения к орудию производства (орудию труда как собственности) в отличие от отношения к земле (к первоначальному сырью) как к своей собственности. То обстоятельство, что отношение работающего субъекта к одному именно этому моменту условий производства конституирует его в качестве собственника, работающего собственника,- это историческое состояние № II, по своей природе могущее существовать только как противоположность состоянию № I, или, если угодно, вместе с тем как дополнение модифицированного состояния № I,- тоже отрицается в первой формуле капитала.
Третья возможная форма: работник относится как собственник только к жизненным средствам, находит их как природное условие работающего субъекта, не относясь ни к земле, ни к орудию, а стало быть и к самому труду, как к . своим собственным. Эта форма по сути дела является формулой рабства и крепостничества, которая тоже отрицается и является исторически разложившимся состоянием с точки зрения отношения рабочего к условиям производства как к капиталу.
Первоначальные формы собственности необходимо сводятся к отношению к различным объективным моментам, обусловливающим производство, как к своим собственным; эти первоначальные формы собственности в такой же степени образуют экономическую основу различных форм общины, в какой они сами, в свою очередь, имеют в качестве предпосылки определенные формы общины. Эти формы существенно модифицируются в результате того, что сам труд причисляется к объективным условиям производства (крепостная зависимость и рабство), в силу чего простой положительный характер всех форм собственности, относящихся к состоянию № I, утрачивается и видоизменяется. Все они содержат в себе рабство как возможность, а потому и как свое собственное уничтожение. Что касается состояния № II, при котором особый вид труда, мастерство в нем и соответственно с этим собственность на орудие труда равнозначны собственности на условия производства, то оно, правда, исключает рабство и крепостную зависимость, но может в форме кастового строя получить аналогичное негативное развитие.}
{Третья форма собственности - собственность на жизненные средства,- если она не сводится к рабству и крепостной зависимости, не может содержать никакого отношения работающего индивида к условиям производства, а значит и к условиям существования. Она поэтому может быть только отношением такого члена первоначальной, основанной на земельной собственности общины, который лишился своей земельной собственности и еще не достиг формы собственности № II; например, римский плебс времен panes et circerises.}
{Отношение retainers [2] к их феодальному господину, или несение личной феодальной службы, существенно отлично. Ибо личная феодальная служба по сути дела составляет только способ существования самого земельного собственника, который сам уже не работает, но собственность которого включает в условия производства самих работников как крепостных и т. д. Здесь отношение господства выступает как существенное отношение присвоения. К животному, к земле и т. д. по сути дела не может быть никакого отношения господства в результате их присвоения, хотя животное несет службу. Предпосылкой отношения господства является присвоение чужой воли. Следовательно, то, что лишено воли, как например животное, способно, правда, нести службу, но это не делает из собственника господина. Однако мы видим здесь, что отношения господства и подчинения тоже входят в эту формулу присвоения орудий производства. А эти отношения господства и подчинения образуют необходимый фермент развития и гибели всех первоначальных отношений собственности и производственных отношений, точно так же как они выражают и ограниченность этих отношений. Разумеется, они воспроизводятся (в опосредствованной форме) также и в капитале и образуют, таким образом, фермент и его разложения, являясь в то же время символом его ограниченности.}
[V-10] {"Полномочие в случае нужды продавать себя и своих близких было правом, к несчастью, всеобщим; это право признавали и в северных странах, и у греков, и в Азии; почти столь же повсеместно было распространено право кредитора брать себе в холопы должника, не уплатившего своего долга, и, насколько возможно, обеспечивать себе уплату долга его трудом или продажей его личности" (Niebuhr. Romische Geschichte. Erster Theil, S. 600).}
{В одном месте Нибур говорит, что греческим писателям эпохи Августа трудно было понять отношения между патрициями и плебеями, что они неправильно понимали и смешивали эти отношения с отношениями патронов и клиентов; это происходило-де оттого, что они
"писали в такое время, когда богатые и бедные были единственными настоящими классами граждан, когда несостоятельный человек, какого бы благородного происхождения он ни был, нуждался в покровителе, а миллионер, хотя бы это был вольноотпущенник, был желанным покровителем. От отношений зависимости, переходивших по наследству, у них почти не сохранилось и следа" (там же, с. 620).}
{"Среди обоих классов" (метеков [3] и вольноотпущенников и их потомства) "встречались ремесленники, а право гражданства, в котором они были ограничены, получал плебей, оставивший земледелие. Они тоже не были лишены чести иметь свои законные сословные организации; их корпорации пользовались таким уважением, что основателем их называли Нуму; их было девять: дудочники, золотых дел мастера, плотники, красильщики, шорники, кожевники, медники, гончары и девятая корпорация - всех прочих ремесел... Некоторые из них были самостоятельными гражданами, жившими в предместьях города, равноправными гражданами, не отдававшимися под покровительство какого-либо патрона - в тех случаях, когда существовало такого рода право; были и потомки крепостных, зависимость которых прекратилась вследствие того, что вымер род их патронов; они-то, наверное, оставались так же безучастны к распрям между старинными гражданами и общиной, как флорентийские цехи к усобицам между родами гвельфов и гибеллинов; крепостные, возможно, еще целиком находились в распоряжении патрициев" (там же, с. 623).}
[б) Отделение объективных условий труда от самого труда. Первоначальное образование капитала]
На одной стороне предполагаются исторические процессы, поставившие массу индивидов данной нации и т. п. в положение, если на первых порах не действительно свободных рабочих, то во всяком случае в положение таких работников, которые потенциально являются свободными рабочими, единственная собственность которых есть их рабочая сила и возможность обменивать ее на имеющиеся стоимости. Этой массе индивидов противостоят на другой стороне все объективные условия производства как чужая собственность, как их не-собственность, но в то же время эти объективные условия производства как стоимости способны к обмену, в силу чего их присвоение до известной степени доступно живому труду. Подобные исторические процессы распада, с одной стороны, являются разложением отношений крепостной зависимости, приковывавших работника к земле и к хозяину земли, но фактически предполагающих его собственность на жизненные средства, так что это по сути дела есть процесс его отделения от земли; с другой стороны, здесь происходит разложение таких отношений земельной собственности, которые делали работника йоменом, свободно работающим мелким собственником земли или арендатором (колоном), свободным крестьянином[4]; разложение таких корпоративных отношений, которые предполагают и собственность работника на орудие труда, и его собственность на самый труд как определенную ремесленную сноровку (а не только труд как источник собственности). Эти исторические процессы распада в такой же мере являются разложением отношений клиентелы в ее различных формах, в которых не-собственники являются прихлебателями, живущими за счет прибавочного продукта в свите своих господ и в качестве эквивалента носящими ливрею своего господина,- они участвуют в его распрях, оказывают воображаемые или реальные личные услуги и т. д.
Во всех этих процессах разложения при более подробном рассмотрении оказывается, что разлагаются такие отношения производства, при которых преобладает потребительная стоимость, производство для непосредственного потребления. Меновая стоимость и ее производство имеют своей предпосылкой преобладание другой формы. Поэтому в рамках всех этих отношений подати и повинности натурой преобладают над денежными платежами и поборами. Но это лишь мимоходом. При ближайшем рассмотрении обнаружится равным образом, что все эти разложившиеся отношения были возможны только при определенном уровне развития материальных (а поэтому также и духовных) производительных сил.
Нас интересует здесь прежде всего следующее: процесс разложения, превращающий массу индивидов данной нации и т. д. в потенциально свободных наемных рабочих (понуждаемых к труду и к продаже своего труда только отсутствием у них собственности), предполагает па другой стороне такой процесс, который означает, что прежние источники дохода, а отчасти прежние условия собственности этих индивидов не исчезли, а наоборот, что стало иным только их употребление, что изменился только способ их существования, что они как свободный фонд перешли в иные руки или даже остались частично в тех же самых руках. Но ясно следующее: процесс, отделивший целую массу индивидов от их прежних (в той или иной форме) положительных отношений к объективным условиям труда, подвергнувший эти отношения отрицанию и тем самым превративший этих индивидов в свободных рабочих, этот же самый процесс потенциально освободил эти объективные условия труда (землю, сырье, жизненные средства, орудия труда, деньги или все это вместе) от их прежней связи с индивидами, отделенными теперь от них. Эти объективные условия труда все еще имеются в наличии, но в иной форме, как свободный фонд, в котором все прежние политические и т. п. связи стерты, и они противостоят этим отделенным от них, лишенным собственности индивидам уже только в форме стоимостей, прочно обособившихся стоимостей.
Тот же самый процесс, противопоставляющий массу в качестве свободных рабочих объективным условиям труда, противопоставил эти условия в качестве [V - 11] капитала свободным рабочим. Исторический процесс привел к разъединению элементов, до этого связанных между собой; его результат заключается поэтому не в том, что один из этих элементов исчезает, а в том, что каждый из них выступает в негативном отношении к другому: с одной стороны - свободный рабочий (потенциальный рабочий), с другой - капитал (потенциальный) . Отделение объективных условий от тех классов, которые превращены в свободных рабочих, должно в такой же мере выступать на противоположном полюсе как обособление этих самых условий в виде чего-то самостоятельно существующего.
Если отношение капитала и наемного труда рассматривать не как отношение, уже ставшее решающим и охватившее все производство в целом [5], но как исторически складывающееся отношение (т. е. если рассматривать первоначальное превращение денег в капитал, процесс обмена между капиталом всего лишь потенциально существующим на одной стороне и потенциально существующими на другой стороне свободными рабочими), то, конечно, сам собой напрашивается простой вывод, с которым так носятся экономисты, а именно: что сторона, выступающая как капитал, должна иметь в своих руках сырье, орудия труда и жизненные средства, чтобы рабочий мог жить до тех пор, пока производство не завершится.
Это далее представляется так, что у капиталиста должно было произойти такое накопление (накопление, предшествовавшее [наемному] труду и не [наемным] трудом порожденное), которое позволяет капиталисту заставлять рабочего работать, сохраняя его дееспособность, сохраняя его как живую рабочую силу [6]. Это независимое от труда, помимо труда совершенное деяние капитала переносят затем из этой истории происхождения капитала в современность, превращают в один из моментов его действительности и его действенности, его самоформирования. Из этого выводят затем, в конце концов, вечное право капитала на плоды чужого труда, или, лучше сказать, капиталистический способ наживы обосновывают, исходя из простых и "справедливых" законов обмена эквивалентов.
Богатство, имеющееся в форме денег, может превратиться в объективные условия труда только потому, что эти условия отделены от самого труда, и только тогда, когда они отделены от него. Мы видели, что деньги частично могут быть накоплены просто путем обмена эквивалентов; но это составляет столь незначительный источник, что исторически о нем не стоит даже и упоминать, если допустить предположение, что деньги приобретены путем обмена собственного труда. На самом же деле деньги стали денежным богатством благодаря ростовщичеству (в особенности применявшемуся также и по отношению к земельной собственности) и благодаря движимому имуществу, накопленному от купеческих барышей; вот это денежное богатство и превращается в капитал в собственном смысле - в промышленный капитал. Ниже мы еще будем иметь повод говорить об обеих этих формах подробнее, поскольку они выступают не как формы капитала, а как более ранние формы богатства, как предпосылки для капитала.
Как мы видели, в понятии капитала, в его возникновении заложено, что исходным пунктом его являются деньги и потому богатство, существующее в форме денег. Здесь заложено также и то, что капитал, притекая из обращения, выступает как продукт обращения. Образование капитала исходит поэтому не от земельной собственности (здесь в лучшем случае от арендатора, поскольку он является торговцем сельскохозяйственными продуктами), также и не от цехов (хотя в этом случае есть такая возможность); оно исходит от купеческого и ростовщического богатства. Но такого рода богатство только тогда находит условия для покупки свободного труда, когда этот свободный труд в результате исторического процесса отделился от объективных условий своего существования. И лишь тогда этому богатству предоставляется возможность покупать сами эти условия. Например, в условиях цехового строя просто за деньги, если сами они не принадлежат цеху, не являются деньгами цехового мастера, нельзя купить ткацких станков, чтобы заставить на них работать; заранее предписано, какое количество станков отдельный мастер имеет право применять для работы и т. д. Короче говоря, само орудие еще настолько срослось с самим живым трудом, настолько еще представляется областью его господства, что по-настоящему оно еще не втянуто в обращение.
Превращение денег в капитал становится возможным благодаря тому, что они находят, во-первых, свободных рабочих, и, во-вторых, жизненные средства и материалы и т. д., которые тоже стали свободными, которые продаются и которые в той или иной форме прежде обычно были собственностью людей, теперь лишившихся объективных условий своего существования.
Другое же условие труда - известное мастерство, орудие как средство труда и т. д. - деньги в этот подготовительный или первоначальный период капитала находят готовым отчасти как результат городского цехового строя, отчасти как результат домашней, или подсобной к земледелию, промышленности. Этот исторический процесс является не результатом капитала, а его предпосылкой. В результате этого процесса и вклинивается капиталист (исторически) как посредник между земельной собственностью, или между собственностью вообще, и трудом. Об идиллических побасенках, согласно которым капиталист и рабочий образуют ассоциацию и т. д., [V - 12] истории ничего не известно, да и анализ понятия капитала не обнаруживает никаких следов этого. В некоторых местах мануфактура может спорадически развиваться в окружении, целиком относящемся еще к другому периоду, как она развивалась, например, в итальянских городах наряду с цехами. Но условия для капитала, в качестве всеобъемлющей формы целой эпохи, должны быть развиты не всего лишь в местных рамках, а в широком масштабе. (Этому не противоречит тот факт, что при разложении цехов отдельные цеховые мастера превращаются в промышленных капиталистов; но такие случаи редки по самой природе вещей. В целом там, где появляются капиталист и рабочий, гибнет цеховой строй, мастер и подмастерье.)
Само собой разумеется,- а при более подробном рассмотрении той исторической эпохи, о которой здесь идет речь, это обнаруживается в деталях,- что время разложения прежних способов производства и прежних способов отношения работника к объективным условиям труда бесспорно является вместе с тем временем, когда денежное богатство, с одной стороны, уже успело достигнуть широкого развития, а с другой стороны, оно продолжает быстро расти и распространяться в силу тех же обстоятельств, которые ускоряют указанное разложение. Само денежное богатство вместе с тем является одним из агентов этого разложения точно так же, как это разложение является условием превращения денежного богатства в капитал. Однако одного только наличия денежного богатства и даже достижения им в известной мере господства отнюдь не достаточно для того, чтобы произошло это превращение в капитал. В противном случае Древний Рим, Византия и т. д. закончили бы свою историю свободным трудом и капиталом или, вернее, начали бы тем самым новую историю. Там разложение старых отношений собственности тоже было связано с развитием денежного богатства - торговли и т. д. Однако это разложение вместо того, чтобы привести к развитию промышленности, фактически привело к господству деревни над городом.
Первоначальное образование капитала происходит вовсе не так, будто капитал, как это обычно воображают, накопляет жизненные средства, орудия труда и сырье, словом, объективные условия труда, отделенные от земли и сами уже впитавшие в себя человеческий труд[7]. Дело происходит вовсе не так, будто капитал создает объективные условия труда.
На самом деле, первоначальное образование капитала происходит просто потому, что стоимость, существующая в виде денежного богатства, ходом исторического процесса разложения предшествующего способа производства наделяется способностью, с одной стороны, покупать объективные условия труда, с другой - выменивать на деньги сам живой труд у ставших свободными рабочих.
Все эти моменты уже имеются налицо. Само их разъединение есть исторический процесс, процесс разложения, и именно этот процесс разложения и позволяет деньгам превращаться в капитал. В той мере, в какой деньги содействуют этому процессу, они содействуют ему лишь постольку, поскольку сами они вторгаются в этот процесс как разлагающее средство, действующее в высшей степени энергично, и лишь постольку, поскольку они содействуют созданию обобранных, лишенных объективных условий существования свободных рабочих. Но они содействуют этому, конечно, не тем, что создают для этих рабочих объективные условия их существования, а тем, что помогают ускорить отделение этих рабочих от этих условий, способствуют тому, чтобы те скорее лишились всякой собственности.
Если, например, крупные
английские земельные собственники распускали свою челядь, проедавшую вместе
с ними прибавочный продукт деревни; если, далее, их арендаторы изгоняли безземельных
крестьян и т. д., то тем самым масса живых рабочих сил [Arbeitskrafte], во-первых,
оказывалась выброшенной на рынок труда, масса, которая была свободна в двояком
смысле - свободна от старых отношений клиентелы или отношений крепостной зависимости
и феодальной повинности, и, во-вторых, свободна от всякого личного достояния
и всякой объективной вещной формы существования, свободна от всякой собственности;
единственным источником существования этой массы людей оставалась либо продажа
своей рабочей силы, либо нищенство, бродяжничество и разбой. Исторически установлено,
что эти люди сперва пытались заняться последним, но с этого пути были согнаны
посредством виселиц, позорных столбов и плетей на узкую дорогу, ведущую к рынку
труда; отсюда видно, что правительства, например Генриха VII, Генриха VIII и
т. д., выступают в роли пособников исторического процесса разложения и в роли
тех, кто создал условия для существования капитала.
С другой стороны, жизненные средства и т. д., которые прежде проедались земельными
собственниками и их челядью, оказались теперь к услугам денег, желавших их купить,
чтобы через их посредство покупать труд. Эти жизненные средства не деньгами
были созданы, не деньгами же и накоплены; они были налицо, их потребляли и воспроизводили
прежде, чем их стали потреблять и воспроизводить через посредство денег. Изменилось
всего-навсего лишь то, что они оказались теперь брошенными на рынок обмена,
оказались оторванными от своей непосредственной связи с ртами челяди и т. д.
и превратились из потребительных стоимостей в стоимости меновые, подпав, таким
образом, под власть и [V-13] господство денежного богатства.
То же самое имело место и с орудиями труда. Денежное богатство не изобрело и не изготовило ни прялки, ни ткацкого станка. Но, оторванные от своей почвы, прядильщики и ткачи со своими станками и прялками подпали под власть денежного богатства и т. д. Капитал всего-навсего лишь соединяет массу рук с массой орудий, уже ранее имевшихся налицо. Он их только собирает под своей властью. Вот в чем заключается его действительное накопление. Оно состоит в том, что он сосредоточивает в известных пунктах рабочих вместе с их орудиями. Об этом подробнее будет идти речь при рассмотрении вопроса о так называемом накоплении капитала.
Денежное богатство - в виде купеческого богатства - конечно, помогло ускорить разложение прежних производственных отношений и доставило, например, земельному собственнику возможность, как это прекрасно показал уже А. Смит, обменивать свой хлеб, скот и т. д. на потребительные стоимости, привезенные из других стран, вместо того чтобы произведенные у него самого потребительные стоимости проматывать в кутежах со своей челядью и свое богатство мерить в значительной степени количеством прихлебателей из числа своей челяди. Денежное богатство повысило в его глазах значение меновой стоимости его дохода. То же произошло и с его арендаторами, которые были уже наполовину капиталистами, но все же еще в очень замаскированной форме.
Развитие меновой стоимости (этому развитию способствовали деньги, существовавшие в форме купеческого сословия) разлагает производство, имеющее целью производство непосредственной потребительной стоимости, и соответствующие этому производству формы собственности (отношение труда к его объективным условиям) и таким образом ведет к созданию рынка труда (ни в коем случае не смешивать с невольничьим рынком). Но и это влияние денег возможно только тогда, когда предпосылкой служит городское ремесло, основывающееся не на капитале и наемном труде, а на цеховой организации труда и т. п. Городской труд сам создал такие средства производства, для которых цехи стали настолько же стеснительными, насколько прежние отношения земельной собственности стеснительны для усовершенствованного земледелия, которое само отчасти опять-таки явилось следствием возросшего сбыта земледельческих продуктов в городах и т. д. Другие обстоятельства, которые, например в XVI веке, увеличивали и массу обращающихся товаров, и массу денег, создавали новые потребности и потому повышали меновую стоимость отечественных продуктов и т. д., взвинчивали цены и т. д., - все это, с одной стороны, способствовало разложению прежних производственных отношений, ускоряло отделение работника или способного к труду тунеядца от объективных условий его воспроизводства и таким образом способствовало превращению денег в капитал.
Поэтому не может быть ничего глупее, как представлять себе это первоначальное образование капитала так, будто это он, капитал, накопил и создал объективные условия производства - жизненные средства, сырье, орудия - и предложил их лишившимся этих условий работникам. Напротив, денежное богатство отчасти помогло лишить этих условий рабочую силу [die Arbeitskrafte] трудоспособных индивидов; отчасти же этот процесс разъединения протекал без его участия. Когда первоначальное образование капитала уже достигло известной высоты развития, денежное богатство получило возможность выступить в качестве посредника между этими, ставшими таким образом свободными, объективными условиями жизни и ставшими свободными, но и оказавшимися лишенными всего живыми рабочими силами [Arbeitskrafte] и смогло с помощью одних покупать других. Что же касается образования самого денежного богатства до его превращения в капитал, то это относится к предыстории буржуазной экономики. Ростовщичество, торговля, города и возникающая вместе с ними государственная казна играют тут главную роль; определенное значение, хотя и в меньшей степени, имеет также накопление денег у арендаторов, крестьян и т. д.
Здесь вместе с тем обнаруживается, что развитие обмена и меновой стоимости, которая всюду опосредствована торговлей, или опосредствование которой может быть названо торговлей (деньги получают в купеческом сословии самостоятельное существование так же, как обращение - в торговле), ведет как к разложению отношений собственности труда на его условия существования, с одной стороны, так и к разложению тех отношений, при которых сам труд причисляется к объективным условиям производства; - все это отношения, в такой же мере служащие выражением преобладания потребительной стоимости и производства, рассчитанного на непосредственное потребление, в какой они служат выражением преобладающего значения определенной реальной общины, которая непосредственно сама еще существует в качестве предпосылки производства.
Производство, базирующееся на меновой стоимости, и общественный строй, базирующийся на обмене этих меновых стоимостей (в какой бы степени они, как мы это видели в предыдущей главе о деньгах, ни имели вида, будто они утверждают собственность исключительно как результат труда, частную собственность на продукт собственного труда как условие [труда] и труд как всеобщее условие богатства), предполагают и порождают отделение труда от его объективных условий. Этот обмен эквивалентов имеет место, однако он есть только поверхностный слой такого производства, которое покоится на присвоении чужого труда без обмена, но под видимостью обмена. Эта система обмена зиждется на капитале как на своей основе, и если ее рассматривать отдельно от него, т. е. так, как она выступает на поверхности, как самостоятельную систему, то это только видимость, но неизбежная видимость.
Поэтому теперь уже нет ничего удивительного в том, что система меновых стоимостей (обмен эквивалентов, мерой которых служит труд) превращается в присвоение чужого труда без обмена, или, вернее, что в качестве ее скрытого фона выступает этого рода присвоение, полнейший разрыв между трудом и собственностью. Дело в том, что господство самой меновой стоимости и производства, производящего меновые стоимости, предполагает, [V -14] что чужая рабочая сила сама является меновой стоимостью, т. е. предполагает отрыв живой рабочей силы от ее объективных условий; отношение к ним - или отношение ее к своей собственной объективности - как к чужой собственности; одним словом: отношение к ним как к капиталу. Только период гибели феодального общества, когда оно, однако, еще вело междоусобную борьбу,- как, например, в Англии в XIV и в первой половине XV столетия,- был золотым веком для эмансипирующегося труда. Для того чтобы труд снова стал относиться к своим объективным условиям как к своей собственности, необходимо, чтобы иная система пришла на смену системе частного обмена, вызывающей, как мы видели, обмен овеществленного труда на рабочую силу и поэтому ведущей к присвоению живого труда без обмена.
Способ превращения денег в капитал часто проявляется исторически совершенно осязаемо в том, что, например, купец поручает нескольким ткачам и прядильщикам, занимавшимся до той поры ткачеством и прядением в виде сельского побочного промысла, работать на него и их побочное занятие превращает в их основное занятие для заработка. В результате он закрепляет их за собой и подчиняет своей власти в качестве наемных рабочих. Извлечь их затем из их родных мест и соединить в один работный дом - это следующий шаг. При этом простом процессе ясно, что купец не заготовлял для ткачей и прядильщиков ни сырья, ни орудий, ни жизненных средств. Все, что он сделал, сводится к постепенному ограничению их таким видом труда, который делает их зависимыми от продажи, от покупателя, от купца, и они, в конце концов, производят только на него и через его посредство. Первоначально он покупал их труд только посредством покупки продукта их труда; как только они ограничиваются производством данной меновой стоимости и им приходится, следовательно, производить непосредственно меновые стоимости, обменивать на деньги весь свой труд, чтобы иметь возможность продолжать свое существование, они подпадают под его власть, и под конец исчезает даже и видимость, будто они продают ему продукты. Он покупает их труд и лишает их собственности сперва на продукт, а вскоре и па орудия труда, или оставляет их им как призрачную собственность с тем, чтобы сократить свои собственные издержки производства.
Первоначальные исторические
формы, в которых капитал впервые появляется спорадически, или в отдельных местностях,
наряду с прежними способами производства, но постепенно всюду их подрывая,-
это, с одной стороны, мануфактура в собственном смысле (но еще не фабрика).
Мануфактура возникает там, где имеет место массовое производство на вывоз, для
внешнего рынка, следовательно, на базе крупной морской и сухопутной торговли,
в главных торговых пунктах, как, например, в итальянских городах, Константинополе,
фландрских, голландских городах, некоторых испанских, как Барселона и т. д.
Мануфактура захватывает сначала не так называемое городское ремесло, а сельский
побочный промысел, прядение и ткачество, тот вид труда, который меньше всего
требует цеховой сноровки, художественной выучки. Если отвлечься от этих крупных
торговых пунктов, где она находит
готовую базу для работы на внешний рынок, где, стало быть, производство, так
сказать, естественно направлено на меновую стоимость, т. е. где развиваются
мануфактуры, прямо связанные с судоходством, само судостроение и т. д.,- если
от них отвлечься, то сперва мануфактура обосновывается не в городах, а на селе,
в деревнях, где не было цехов и т. д. Сельский побочный промысел образует широкую
базу мануфактуры, тогда как городское ремесло требует высокой ступени развития
производства, чтобы его можно было поставить как фабричное производство. Широкую
базу мануфактуры образуют также такие отрасли производства, как стекольные фабрики,
металлообрабатывающие заводы, лесопильни и т. д., которые с самого начала требуют
большей концентрации рабочих сил [Arbeitskrafte], большего использования сил
природы, массового производства, а также концентрации средств труда и т. д.
Так обстоит дело и с бумажными фабриками и т. д.
С другой стороны, появление арендатора и превращение земледельческого населения в свободных поденщиков. Хотя на селе это превращение лишь в самую последнюю очередь достигает своего последовательного завершения и своей наиболее чистой формы, начинается оно там весьма рано.
Древние, которым никогда
не удавалось выйти за рамки собственно городского художественного ремесла, никогда
не могли поэтому создать крупной промышленности. Ее первой предпосылкой является
вовлечение всей страны в производство не потребительных, а меновых стоимостей.
Стекольные фабрики, бумажные фабрики, железоделательные заводы и т. д. не могут
работать цеховым способом. Они требуют массового производства, сбыта на широком
рынке, денежного богатства в руках предпринимателя (не то, чтобы он создавал
условия,- он не создает ни субъективных, ни объективных условий,- но при прежних
отношениях собственности и прежних производственных отношениях невозможно соединить
вместе
эти условия).
Разложение отношений крепостной
зависимости, точно так же как возникновение мануфактуры, превращает затем все
отрасли труда, одну за другой, в отрасли, управляемые капиталом. Конечно, и
в самих городах в виде поденщиков, не охваченных цехами, в виде подсобных работников
и т. д. имеется элемент для образования наемного труда в собственном
смысле.
[V - 15] Если мы, таким образом, видели, что превращение денег в капитал имеет своей предпосылкой такой исторический процесс, который отделил объективные условия труда от работника, сделал их самостоятельными по отношению к работнику,- то, с другой стороны, капитал, раз возникнув и развиваясь, подчиняет себе все производство и повсюду развивает и проводит разъединение между трудом и собственностью, между трудом и объективными условиями труда. В дальнейшем изложении будет видно, каким образом капитал уничтожает ремесленный труд, трудовую мелкую земельную собственность и т. д. и даже самого себя в таких формах, в которых он выступает не в противоположность к труду: в мелком капитале и в промежуточных, половинчатых формах, занимающих промежуточное положение между прежними способами производства (или такими, которые на основе капитала обновились) и классическим, адекватным способом производства самого капитала.
Единственное накопление, предшествующее как предпосылка возникновению капитала,- это накопление денежного богатства, которое, само по себе, совершенно непроизводительно в том виде, в каком оно возникает только из обращения и только ему принадлежит. Капитал быстро создает себе внутренний рынок тем, что уничтожает все сельские побочные промыслы, и, следовательно, прядет и ткет на всех, всех одевает и т. д., короче говоря, придает форму меновых стоимостей товарам, производившимся прежде как непосредственные потребительные стоимости,- процесс, сам собой вытекающий из отделения работника от земли и от собственности (хотя бы даже и в крепостной форме) на условия производства.
В городском ремесле, хотя оно по существу дела покоится на обмене и создании меновых стоимостей, непосредственной, главной целью этого производства является обеспечение существования ремесленника, ремесленного мастера, стало быть, потребительная стоимость; не обогащение, не меновая стоимость как меновая стоимость. Производство поэтому всюду подчинено потреблению, являющемуся его заранее данной предпосылкой, предложение подчинено спросу и расширяется лишь медленно.
* * *
Производство капиталистов и наемных рабочих является, следовательно, основным
результатом процесса увеличения стоимости капитала. Обычная политическая экономия,
обращающая внимание только на произведенные вещи, совершенно упускает это из
виду. Так как в этом процессе овеществленный в предметах труд в то же самое
время выступает как не-предметностъ рабочего, как предметное воплощение субъективности,
противоположной рабочему, как собственность чуждой ему воли, то в силу этого
капитал неизбежно в то же время - капиталист, и представление некоторых социалистов,
что нам-де нужен капитал, но не нужны капиталисты,- совершенно неправильно.
В понятии капитала дано то, что объективные условия труда (а они представляют
собой собственный продукт труда) по отношению к труду персонифицируются, или,
что то же самое, что они выступают как собственность личности, чуждой рабочему.
Понятием капитала охватывается и капиталист.
Однако ошибка эта ничуть не больше той, например, ошибки, которую делают филологи, толкующие о капитале в древнем мире, о римских, греческих капиталистах. Ведь это только иное выражение того, что труд в Риме и Греции был свободен, но эти господа вряд ли возьмутся это утверждать. А если владельцев плантаций в Америке мы теперь не только называем капиталистами, но они и на самом деле являются таковыми, то это происходит потому, что они существуют как аномалии в условиях мирового рынка, покоящегося на свободном труде.
Что же касается слова "капитал", у древних не встречающегося[8], то орды, до сих пор еще кочующие со своими стадами в степях азиатских плоскогорий, являются крупнейшими капиталистами, так как капитал первоначально означает скот, в силу чего договор издольной аренды, который из-за недостатка капитала еще до сих пор часто заключают в южной Франции, как раз в виде исключения носит название: Bail de bestes a Chaptel[9]. Если же пускаться в плохую латынь, то наши капиталисты, или Capitales Homines[10], были бы теми, "qui debent censum de capite" [11].
При определении понятия капитала встречаются затруднения, отсутствующие, когда речь идет о деньгах. Капитал по существу дела - это капиталист; но в то же время, являясь опять-таки отличным от капиталиста элементом его существования или выступая как производство вообще, капитал - это капитал. Далее мы увидим, что под капитал подводят много таких определений, которые соответственно его понятию, по-видимому, вовсе к нему не относятся. Говорят, например, что капитал дают взаймы, что его накопляют и т. д. Во всех этих обозначениях он представляется просто вещью и кажется целиком совпадающим с материей, из которой он состоит. Но это и еще другое получит разъяснение в ходе изложения.
(Мимоходом, в виде шутки одно замечание: бравый Адам Мюллер, понимающий все образные выражения чрезвычайно мистически, слышал также, что в обыденной жизни говорят о живом капитале в противоположность мертвому, и истолковывает это на теософский лад. Король Этельстан мог бы просветить его на этот счет: "Reddam de meo proprio decimas Deo tam in Vivente Capitali (в живом скоте), quam in mortuis fructibus terrae (в мертвых плодах земли)[12]".)
Деньги остаются всегда той же самой формой в том же самом субстрате, и тем легче считать их просто вещью. Но одни и те же товары, деньги и т. д. могут служить представителем либо капитала, либо дохода и т. д. Даже [буржуазным] экономистам ясно, что в этой форме деньги не являются чем-то осязаемым, но что одна и та же вещь может быть подведена то под определение капитала, то под какое-либо иное и противоположное определение и соответственно этому она или является, или не является капиталом. Очевидно, что капитал в этом смысле есть отношение и может быть только производственным отношением. [V - 15]
* * *
[V-16] {К сказанному выше надо добавить еще следующее: Обмен эквивалентами,
который как будто предполагает право собственности на продукт собственного труда
и поэтому как будто отождествляет присвоение посредством труда, т. е. действительный
экономический процесс присвоения, с правом собственности на объективированный
труд (то, что прежде являлось реальным процессом, здесь выступает как юридическое
отношение, т. е. признается всеобщим условием производства и поэтому признается
в качестве закона, выступает как изъявление всеобщей воли), переходит в свою
противоположность, оказывается, в силу необходимой диалектики, абсолютным разрывом
между трудом и собственностью и приводит к присвоению чужого труда без обмена,
без эквивалента. Основанное на меновой стоимости производство, на поверхности
которого происходит указанный свободный и равный обмен эквивалентами, в основе
своей есть обмен овеществленного труда как меновой стоимости на живой труд как
потребительную стоимость; или, выражаясь иначе, это есть отношение труда к его
объективным условиям - а потому и к создаваемой самим трудом объективности -
как к чужой собственности: отчуждение [Entauberung] труда. С другой стороны,
условием меновой стоимости является то, что она измеряется рабочим временем
и что поэтому мерой стоимостей служит живой труд, а не его стоимость. Ошибочным
является представление, будто при всех формах производства производство, а потому
и общество, зиждется на обмене голого труда [blobe Arbeit] на труд. В тех различных
формах, где труд относится к своим условиям производства как к своей собственности,
воспроизводство работника определяется отнюдь не одним только трудом, ибо его
отношение к условиям производства как к своей собственности есть не результат,
а предпосылка его труда. Относительно земельной собственности это ясно; относительно
цехового строя тоже нельзя не признать, что особый вид собственности, конституируемый
здесь трудом, зиждется не на одном только труде или на обмене труда, а на объективной
связи работника с определенным социальным коллективом и с определенными условиями,
которые он находит уже в готовом виде и из которых он исходит как из своего
базиса. Эти условия тоже представляют собой продукты труда, всемирно-исторического
труда, труда социального коллектива - его исторического развития, которое исходит
не из труда отдельных индивидов и не из их обмена трудом. Поэтому и предпосылкой
реализации [продукта] является не один только труд. Такое положение вещей, при
котором происходит только обмен труда на труд - будь это в форме непосредственного
живого труда или в форме продукта,- предполагает отделение труда от его первоначальной
сращенности с его объективными условиями, вследствие чего труд, с одной стороны,
выступает как всего лишь труд, а с другой стороны, его продукт как овеществленный
труд приобретает в противовес [живому] труду вполне самостоятельное существование
в качестве стоимости. Обмен труда на труд - который кажется условием собственности
работника - имеет своей основой отсутствие собственности у работника.} (Та крайняя
форма отчуждения [Entfremdung], в которой, в рамках отношения между капиталом
и наемным трудом, труд, производственная деятельность, выступает по отношению
к своим собственным условиям и к своему собственному продукту, представляет
собой необходимую промежуточную стадию и потому an sich[13], но только еще в
превратной, поставленной на голову форме, уже содержит в себе разложение всех
ограниченных предпосылок производства и даже больше того - создает и устанавливает
безусловные предпосылки производства, а значит и всю полноту материальных условий
для целостного, универсального развития производительных сил индивида. Это будет
рассмотрено впоследствии.) [V- 16]
1. Иными словами, ремесленное
и городское развитие труда, которые здесь не являются придатком к земельной
собственности и не подчинены ей, как в первом случае; стало быть, и сырье и
жизненные средства в качестве собственности ремесленника опосредствованы только
его ремеслом, его собственностью на орудие труда.
2. феодальных слуг, вассалов. Ред.
3. иноземных поселенцев
4. Разложение еще более древних форм общей собственности и реальной общины разумеется
само собой.
5. Ибо в этом случае капитал, предшествующий наемному труду как его условие,
был бы собственным продуктом наемного труда, и наемный труд предпосылал бы самому
себе капитал как свое собственное условие, как предпосылку для самого себя,
самим же наемным трудом созданную.
6. Как только капитал и наемный труд стали своими собственными предпосылками,
базисом, служащим предпосылкой самому производству, все дело представляется
поначалу таким образом, что капиталист, помимо того фонда сырья и средств труда,
который необходим для того, чтобы рабочий воспроизводил себя самого, создавал
необходимые жизненные средства, т. е. реализовывал необходимый труд, - что капиталист
располагает еще таким фондом сырья и средств труда, при помощи которого рабочий
осуществляет свой прибавочный труд, т. е. действительно создает прибыль капиталиста.
Дальнейший анализ показывает, что рабочий постоянно создает двойной фонд для
капиталиста, или двойной фонд в форме капитала: одна часть этого фонда постоянно
пополняет условия его собственного существования, а другая - условия существования
капитала. Как мы уже видели, в добавочном капитале,- добавочном капитале по
сравнению с допотопным отношением капитала к труду, - весь реальный, имеющийся
в настоящее время капитал, каждый элемент его в одинаковой мере представляет
собой овеществленный и присвоенный капиталом чужой труд, присвоенный без обмена,
без предоставления эквивалента взамен этого присвоенного труда.
7. С первого же взгляда ясно, какой это был бы порочный круг, если бы, с одной
стороны, рабочих, которых капитал должен заставить работать, дабы утвердить
себя как капитал, если бы этих рабочих приходилось еще только создавать, приходилось
вызывать к жизни с помощью накопления, производимого капиталом, если бы они
дожидались его магического: да будет!, тогда так, с другой стороны, сам капитал
не был бы способен накоплять без чужого труда, или, в лучшем случае, мог бы
накоплять только свой собственный труд, т. е. сам, таким образом, существовал
бы в форме не-капитала и не-денег, так как до существования капитала труд способен
реализовать себя только в формах, подобных форме ремесленного труда, мелкого
земледелия и т. д.; короче - сплошь в таких формах, при которых вовсе невозможно
накопление или оно возможно лишь в крайне ограниченных размерах; в формах, допускающих
лишь очень небольшой прибавочный продукт, который к тому же в значительной части
проедается. Нам вообще еще придется подробнее исследовать это представление
о накоплении.
8. Хотя у греков слово apxeia [или apxcaa - первоначальный капитал без наросших
на него процентов] соответствует латинскому выражению principalls summa rei
creditae [основная сумма того, что дается взаймы]
9. аренда скота в качестве капитала. Ред.
10. головные люди. Ред.
11. "кто подлежит обложению с головы". Ред.
12. "Я буду приносить десятину от моей собственности богу как в живом скоте,
так и в мертвых плодах земли" (Маркс цитирует эту фразу по словарю Дюканжа).
ред.
13. "в себе", в возможности, в скрытом виде, потенциально. Ред.