Армия

Ф. Энгельс. Статьи по военной истории

Армия

Война, свирепствовавшая в течение последних двух лет на берегах Черного моря, привлекла особое внимание к 2 миллионам вооруженных людей, содержимых Европой даже в мирное время, — число, которое, быть может, очень скоро увеличится вдвое. Если — что почти несомненно — война продолжится, то мы в непродолжительном времени будем свидетелями того, что 4 миллиона солдат будут втянуты в активные операции на театре военных действий, который от моря до моря растянется по всему европейскому континенту.

В силу этого характеристика не только тех армий, которые доселе были втянуты в восточный конфликт, но и остальных более значительных европейских армий не может не заинтересовать наших читателей, особенно потому, что по эту сторону Атлантического океана, к счастью, еще не было таких войсковых масс, которые по своим размерам могли бы хоть сколько-нибудь сравниться даже с второстепенными армиями Европы, так что о структуре подобных организаций американские граждане, не получившие специальной подготовки, имеют лишь смутное представление.

Того ревнивого отношения, которое в прежнее время заставляло каждую державу окружать тайной свою армию, более не существует. Странное дело, даже в государствах, наиболее враждебных гласности, в которых все гражданские ведомства до сегодняшнего дня окутаны густой пеленой мрака, необходимого абсолютизму, организация армий отлично известна всем гражданам. Публикуются официальные сведения об армии, в которых указывается не только деление вооруженных сил на корпуса, дивизии, бригады, полки, батальоны и эскадроны, но и расположение этих частей, а также число и имена командующих ими офицеров. На крупные смотры не только допускаются, но прямо приглашаются иностранные офицеры, им предлагают высказать свои критические замечания, происходит обмен наблюдениями, ведется серьезная дискуссия о различных установлениях и изобретениях каждой армии, и таким образом в этой области царит гласность, которая удивительным образом противоречит многим другим наиболее характерным чертам того же правительства. Любое военное министерство в Европе может теперь сохранить в тайне разве только несколько рецептов химических составов вроде ракет или фузеев, но и о них очень скоро разузнают или они делаются устаревшими благодаря новым изобретениям; так, например, британский ракетный состав был вытеснен военной ракетой г. Хейля, которая была принята в североамериканской армии, а теперь усвоена также и английской.

В результате такой гласности военные министерства всех цивилизованных государств образуют в мирное время нечто вроде обширного военного комитета, цель которого — обсуждать все предлагаемые нововведения и дать возможность каждому из своих членов использовать опыт остальных. Таким образом, выяснилось, что уставы, организация и общее управление почти всех европейских армий приблизительно одинаковы, и в этом смысле можно сказать, что качественно любая армия не уступает другой. Но национальный характер, исторические традиции и особенно различная- степень культурности создают всяческие различия и являются источником особых преимуществ и недостатков каждой данной армии. Французы и венгерцы, англичане и итальянцы, русские и немцы — все в определенных условиях могут быть хорошими и дельными солдатами; но, несмотря на единообразную систему обучения, как будто сглаживающую все различия, каждый из них проявит свои достоинства по-своему благодаря тому, что его свойства отличаются от свойств его соперников.

Это подводит нас к вопросу, не раз обсуждавшемуся военными патриотами различных национальностей: какие солдаты лучше всех? Каждая нация, разумеется, стоит на страже своей славы, и, по мнению публики, воспитанной на рассказах, лишенных критической точности и ярко подмалеванных патриотическими красками, один отечественный полк в состоянии «смести» два или три полка всякой другой нации. Военная история как наука, в которой беспристрастная оценка фактов является единственным руководящим принципом, — очень молода и не может похвастаться богатством своей литературы. Тем не менее, она — область науки, завоевавшая уже право на свое существование; все более и более рассеивает она, как мякину, бесстыдное и глупое хвастовство, так долго характеризовавшее произведения, называвшие себя историческими только на том основании, что они без зазрения совести извращали все факты, которые им приходилось излагать. Прошло то время, когда, описывая историю войны, авторы могли продолжать эту войну, так сказать, за собственный страх и риск, безопасно бомбардируя своего бывшего врага грязью, после того, как с заключением мира в него нельзя стало палить железом. И хотя целый ряд второстепенных вопросов военной истории все еще остается неразрешенным, во всяком случае несомненно, что ни одна из цивилизованных наций не может похвастаться тем, что в определенную эпоху она дала наилучших для своего времени солдат. Немецкие ландскнехты позднего средневековья и швейцарские солдаты XVI столетия были в свое время столь же непобедимы, как блестящие испанские воины, которые сменили их в качестве «первой во всем мире пехоты»; французы Людовика XIV и австрийцы принца Евгения одно время оспаривали друг у друга пальму первенства, пока пруссаки Фридриха Великого не разрешили этот вопрос, разбив тех и других; но достаточно было поражения при Иене, чтобы пруссаки были скомпрометированы и французы снова повсюду признаны лучшими солдатами Европы; однако, они не смогли — в Испании — помешать англичанам обнаружить свое превосходство над ними в определенных условиях и в определенные моменты сражения. Несомненно, что легионы, которые в 1805 г. Наполеон из Булонского лагеря привел под Аустерлиц, были лучшими войсками того времени; несомненно, что Веллингтон знал, что говорит, когда после окончания Пиренейской войны назвал своих солдат «армией, с которой он пошел бы куда угодно и сделал бы все, что угодно», и все же цвет этой сражавшейся на полуострове британской армии был разбит при Новом Орлеане ополченцами и добровольцами без всякой выучки и организации.

Таким образом, опыт всех прошлых кампаний приводит нас к одному и тому же выводу, и каждый честный старый солдат, не зараженный предрассудками, подтвердит это, а именно, что военные качества — как в смысле храбрости, так и в отношении уменья применить свои знания — в общем довольно равномерно распределены между различными нациями мира; во-вторых, что армии отличаются друг от друга не столько тем, что одна лучше или хуже другой, а тем особым характером, который свойствен каждой из них; и, наконец, что при гласности, которая царит теперь в военном деле, только напряженная работа мысли, направленная на улучшение военных порядков и на использование государственных ресурсов, а также развитие военных качеств, свойственных данной нации, могут на некоторое время поднять ту или другую армию над всеми ее соперницами. Мы видим, таким образом, что более высокая культурность страны ставит ее в весьма выгодное положение по отношению к ее менее развитым соседям. В качестве примера мы можем указать на то, что русская армия при всех своих отличных воинских качествах никогда не в состоянии была осилить какую бы то ни было из армий цивилизованной Европы. При равных условиях русские всегда дрались отчаянно, но — по крайней мере вплоть до теперешней войны — их всегда побеждали противники, — будь то французы, пруссаки, поляки или англичане.

Прежде чем перейти к рассмотрению отдельных армий, необходимо сделать несколько общих замечаний относительно всех их. Каждая армия, особенно крупная, в 300— 500 тысяч и больше человек, со всеми своими естественными подразделениями, различными родами оружия, потребностями в людях, в материалах и в их распределении, представляет собой такую сложную организацию, что в нее должна быть внесена максимальная четкость. Ей по существу присуще такое разнообразие, что, казалось бы, нечего его множить искусственными и лишенными смысла подразделениями. Однако привычка и дух смотров и парадов — это проклятие старых армий — внесли почти во все европейские армии невероятные усложнения.

В каждой стране люди, а также и лошади, отличаются друг от друга своими размерами, своей силой и своим темпераментом, и это делает необходимым выделение легкой пехоты и легкой кавалерии. Не считаться с этой необходимостью значило бы смешивать воедино индивидов, чьи военные свойства по природе своей противоположны друг другу, следовательно, до известной степени нейтрализовать эти свойства и тем самым ослабить действенность целого. Таким образом, каждый род оружия естественно делится на две обособленные группы: одна из них состоит из более тяжелых и неповоротливых людей (а в соответствующих частях — лошадей) и предназначена, главным образом, для решительных атак и для боя сомкнутыми рядами, а вторая — из людей более легких и более активных, особенно приспособленных к стычкам, к службе на аванпостах и в передовых наблюдательных отрядах, к быстрым маневрам и т. п. Такое разделение вполне законно. Но почти в каждой армии та и другая из этих естественных групп имеет еще и другие подразделения, основанные на бессмысленных различиях в мундире и на фантастических соображениях теоретического порядка, которые неизменно опровергаются практикой и опытом.

Так, в каждой европейской армии имеется гвардия, которая претендует на то, чтобы быть ее избранной частью, но в действительности лишь состоит из наиболее высоких и широкоплечих людей, каких только можно было достать. Русская и английская гвардии особенно отличаются в этом отношении, хотя ничем не доказано, что они превосходят храбростью и успешностью другие полки соответствующей армии. Наполеоновская старая гвардия была совсем иным учреждением; это действительно было отборное войско, и физические размеры не играли никакой роли в ее формировании. Но даже и эта гвардия ослабляла остальную часть армии, поглощая ее лучшие элементы; щадя эту не знавшую себе соперников войсковую часть, Наполеон иногда делал ошибки, как, например, под Бородиным, где в решительный момент он не двинул вперед гвардию и тем самым упустил случай помешать русским войскам отступить в полном порядке. У французов, кроме императорской гвардии, в каждом батальоне имеется в своем роде отборная часть, состоящая из двух рот — гренадеров и вольтижеров, что без всякой нужды усложняет тактические движения батальона. У других наций существуют также подобные войсковые части. Все они не только отличаются особым формированием и мундиром, но и выше оплачиваются. Указывалось на то, что такая система побуждает честолюбие рядового, особенно у более возбудимых народов — французов и итальянцев. Но можно было бы достигнуть того же самого и, пожалуй, даже лучшего результата, если бы солдаты, сумевшие выдвинуться, оставались в своей роте, а не служили предлогом для нарушения тактического единства и симметрии батальона.

Еще более поразительную нелепость можно наблюдать в кавалерии. Здесь различие между легкой и тяжелой лошадью служит основанием для всякого рода подразделений — кирасиры, драгуны, карабинеры, уланы, егеря, гусары и т. д. Все эти подразделения не только не имеют никакого смысла, но они прямо вредны вследствие создаваемых ими усложнений. Гусары и уланы заимствованы у венгерцев и поляков. Но в Венгрии и в Польше эти кавалерийские части имеют определенное значение; это были национальные войска, и их мундиры были национальной одеждой страны. Переносить подобные особенности в другие страны, в которых нет оживляющего их духа,—по меньшей мере смешно. Не без основания в 1848 г. один венгерский гусар ответил русскому гусару, обратившемуся к нему со словом «товарищ»: «Что за товарищ? Я гусар, а ты — шут!» («Nicht Kamarad, ich Husar, du Hanswurst!») Другим столь же смехотворным учреждением являются' почти во всех армиях кирасиры, ослабляющие себя и лошадей своими щитами (французская кираса весит 22 фунта), которые при этом не предохраняют их от действия ружейной пули, пущенной с расстояния в 150 ярдов. От кирасы было уже освободились, но монархическая традиция вновь ввела ее во французскую кавалерию, и примеру Франции скоро последовали все европейские государства.

Если не считать нашей (Соединенных Штатов Америки) скромной армии, то сардинская — единственная из всех цивилизованных армий, в которой кавалерия делится только на легкую и тяжелую, без дальнейших подразделений, и где окончательно распрощались с кирасой.

В области артиллерии у всех наций царит величайшее разнообразие калибров. У англичан в теории оно особенно велико: 8 калибров и 12 образцов пушек, но на практике обладание огромным материалом позволяет им внести в свою артиллерию большую простоту. Так, например, в Крыму они пользуются почти исключительно девятифунтовыми и двадцатичетырехфунтовыми гаубицами. Французы в течение последних нескольких лет до последней степени упростили свою артиллерию, заменив свои четыре различных калибра одним — легкой двенадцатифунтовой пушкой, о которой мы скажем несколько слов в соответствующем месте. У большинства остальных армий еще до сих пор существует от трех до четырех калибров, не считая различий в повозках, обозных двуколках, колесах и т. п. Технические части, — инженерные войска и т. д., к которым мы можем причислить и штаб, — во всех армиях организованы приблизительно одинаково, за исключением британской армии, в которой — к ее огромному ущербу — штаб не является особой организацией. О других, менее значительных различиях будет сказано в соответствующих местах.

Мы начнем с той армии, которая, получив свою организацию во время революции и при Наполеоне, служила своего рода образцом для всех европейских армий с самого начала текущего столетия.

ФРАНЦУЗСКАЯ АРМИЯ

К началу нынешней войны у Франции было 100 линейных полков пехоты (полки с 76-го по 100-й до недавнего времени назывались «легкой пехотой», но ни выучкой, ни организацией они нисколько не отличались от остальных линейных полков). Каждый полк состоит из трех батальонов — двух полевых и третьего резервного. Но во время войны третий батальон очень скоро может быть приспособлен к полевой службе, и тогда запасным становится четвертый батальон, сформированный из особых рот запаса по одной от каждого из трех батальонов. К этому прибегали во время наполеоновских войн, когда формировался даже пятый, а иногда и шестой батальон. В настоящее время, однако, мы имеем дело с полком трехбатальонного состава. Каждый батальон состоит из восьми строевых рот (рота гренадеров, рота вольтижеров и шесть обычных рот); рота в военное время состоит из 3 офицеров и 115 унтер-офицеров и солдат. Таким образом, французский линейный батальон насчитывает в военное время приблизительно 960 человек, из которых восьмая часть (вольтижеры) выделена особо для несения легкой пехотной службы.

Специальные войска, предназначенные для несения легкой пехотной службы, состоят из пеших егерей и африканских частей. До войны было всего 10 егерских батальонов, по в 1853 г. число их было удвоено, так что почти каждая пехотная дивизия (четыре полка) при своем формировании может получить батальон егерей. В каждом из этих батальонов по 10 рот, т. е. около 1 300 человек. Войска, специально предназначенные к африканской службе, состоят из 3 полков или 9 батальонов зуавов, 2 полков или 6 батальонов иностранного легиона и 6 батальонов легкой пехоты (сюда входят 3 батальона туземных егерей) — итого 21 батальон, приблизительно 22000 человек.

Кавалерия делится на четыре части:

1) Тяжелая, или резервная, кавалерия— 12 полков (2 карабинерских полка и 10 кирасирских) = 72 эскадрона.

2) Линейная кавалерия—20 полков (12 драгунских и 8 уланских) = 120 эскадронов.

3) Легкая кавалерия—21 полк (12 полков конных егерей и 9 гусарских) = 126 эскадронов.

4) Африканская легкая кавалерия — 7 полков (4 полка африканских егерей и 3 полка спаги) == 42 эскадрона.

Каждый эскадрон во время войны состоит: в резервной и линейной кавалерии из 190 человек, в легкой кавалерии— из 200 человек. В мирное время не наберется и четырех эскадронов, в которых было бы налицо 120 человек с полным снаряжением, так что при каждой мобилизации армии приходится возвращать из отпуска огромное число людей и приобретать для них лошадей, что в такой бедной лошадьми стране, как Франция, может быть достигнуто лишь путем широкого ввоза их из-за границы.

Артиллерия после недавней реорганизации состоит из 17 полков — 5 полков пешей артиллерии, предназначенной к гарнизонной и осадной службе, 7 линейных полков (для службы при пехотных дивизиях), 4 полков конной артиллерии и 1 полка понтонеров. Пешая артиллерия, по-видимому, лишь в исключительных случаях предназначена к полевой службе. В линейной артиллерии орудийные повозки и передки сделаны таким образом, чтобы прислуга могла держаться на них во время быстрых движений. Конная артиллерия организована так же, как и другие части. Линейная и конная артиллерия насчитывает 137 батарей по 6 орудий в_ каждой, к которым в качестве резерва могут быть присоединены 60 батарей пешей артиллерии — всего, в общей сложности, 1 182 орудия.

Кроме перечисленных категорий, артиллерия включает- в себя 13 рабочих рот.

К специальным войскам принадлежат — генеральный штаб из 560 офицеров, штабы крепостей, артиллерийские и инженерные — всего приблизительно в составе 1 200 офицеров, 5 саперных полков, 5 вьючных эскадронов, 5 обозных эскадронов, 1 187 человек медицинского персонала и т. д. Размеры всей армии видны из следующей таблицы:

*Пехота*
Линейная, 300 батальонов и 300 запасных рот	335000 чел.
Егеря, 20 батальонов	26000 чел.
Африканские войска, 21 батальон	22000 чел.
Всего	383000 чел.
*Кавалерия*
Резервная, 72 эскадрона и 12 запасных	16300 чел.
Линейная, 120 эскадронов и 20 запасных	28400 чел.
Легкая, 126 эскадронов и 21 заласный	31300 чел.
Африканская, 42 эскадрона	10000 чел.
Всего	86000 чел.
*Артиллерия и специальные войска - 1200 орудий*	70000 чел.

Итого	539000 чел.

Сюда надо прибавить вновь сформированную гвардию, состоящую из пехотной дивизии (2 полков гренадеров и 2 полков вольтижеров), кавалерийской бригады (1 полка кирасиров и 1 полка наблюдателей), батальона егерей и пяти или шести артиллерийских батарей, а также жандармерию в 25000 человек, из которых 14000 верховые. Кроме того, недавно сформированы еще два пехотных батальона—101-й и 102-й, и формируется новая бригада иностранного легиона (швейцарцы). Таким образом, французская армия, как она теперь сорганизована, заключает в себе кадры приблизительно в 600 000 человек, и это число довольно точно характеризует ее силу.

Армия набирается посредством жеребьевки, в которой участвуют все молодые люди, которым пошел двадцатый год. Предполагается, что ежегодно набор даст 140000 человек, но в мирное время лишь 60—80 тысяч берутся на военную службу. Остальные могут быть призваны в любой момент в течение восьми лет после жеребьевки. Кроме того, в мирное время множество солдат находится в длительном отпуску, так что время, фактически проведенное на военной службе, — даже теми, кто призван, — не превосходит 4—5 лет. Система эта, давая отличное воспитание фактически несущим службу войскам, не подготавливает достаточно обученного резерва на случай экстренных обстоятельств. Большая континентальная война, в которой Франции пришлось бы иметь дело с двумя или тремя крупными армиями, уже во вторую кампанию заставила бы ее вывести в поле множество сырых рекрутов, и в третью кампанию обнаружилось бы весьма чувствительное ухудшение армии. Несомненно, что французы очень быстро овладевают ремеслом солдата, но в таком случае к чему нужен долгий срок службы, лишающий огромную часть молодежи благотворного влияния военной выучки?

Повсюду, -где военная служба принудительная и срок ее продолжителен, европейское общество сочло необходимым ввести для имущих классов привилегию так или иначе откупаться от обязанности служить лично. Так, во Франции система заместительства санкционирована законом, и около 80 000 заместителей постоянно служат во французской армии. Обычно они вербуются из рядов так называемых «опасных классов». С ними не легко справиться, но если их вымуштровать, они становятся превосходными солдатами. Чтобы держать их в узде, нужна очень строгая дисциплина, и их представления о порядке и подчинении часто носят весьма странный характер. Полк, в котором их много, мало пригоден для гарнизонной службы и может вызвать много затруднений. Поэтому пришли к заключению, что самое подходящее для них место — перед неприятелем. Легкие африканские войска набираются, главным образом, из них, — почти все зуавы вступили в армию в качестве «заместителей». Крымская кампания показала ясно, что зуавы нигде не изменяют своим африканским навыкам — любви к грабежу и склонности к волнениям при неблагоприятных обстоятельствах, и, быть может, в этом смысле надо понимать слова родственного им по душевному складу покойного маршала Сент-Арно в бюллетене о битве при Альме: «Поистине, зуавы — лучшие солдаты во всем мире».

Снаряжение французской армии в общем первоклассное. Конструкция оружия превосходна, особенно хороша кавалерийская сабля — отличного образца, хотя, пожалуй, несколько длинная. Пехота обмундирована по новой системе, одновременно введенной во Франции и в Пруссии. Перекрещивающиеся портупеи для патронных сумок и шашки или штыка сданы в архив; то и другое носят на поясе, поддерживаемом через плечи двумя кожаными скрепами, тогда как ранец носится свободно за плечами на двух ремнях без старомодного соединительного ремня поперек груди. Таким образом, грудь оставлена свободной, и нынешний солдат уже нисколько не похож на прежнего, который до крайности был стеснен своего рода кожаным панцирем. Обмундирование отличается простотой и вкусом. Надо признать, что как в гражданских модах, так и в военных Франция обнаруживает больше вкуса, чем всякая другая нация. Синий сюртук до колен с низким, спереди вырезанным воротом, красные не слишком широкие штаны, легкое кепи — наиболее подходящий для солдата головной убор из всех, когда-либо изобретенных, — башмаки с гетрами и легкий серый плащ — такова экипировка французского пехотинца, наиболее простая и рациональная во всей Европе. В Африке голова защищена от солнечных лучей белым фланелевым капюшоном, войска получают также фланелевое исподнее белье. В Крыму в последнюю зиму носили капюшоны из тяжелого сукна, покрывающие голову, затылок и плечи. Пешие егеря одеты во все серое с зелеными обшлагами. У зуавов нечто вроде турецкого наряда, невидимому, отлично приспособленного к климату и к тому роду службы, который они несут. Егеря и некоторые из африканских батальонов вооружены винтовкой, остальная часть пехоты — простым пистонным мушкетом. Однако имеется, по-видимому, тенденция вооружить большее количество войск винтовкой.

Кавалерия состоит из молодцов на подбор, более легких по весу, чем кавалеристы большинства других армий, но нисколько не уступающих им. В мирное время она довольно хорошо снабжена лошадьми, ввозимыми из-за границы, либо доставляемыми правительственными конскими заводами и областями, в которых удалось улучшить туземную породу, не отличавшуюся до последнего времени высоким качеством. Но во время войны, когда конский состав сразу должен быть удвоен, ресурсы страны оказываются совершенно недостаточными, и приходится покупать за границей тысячи лошадей, из которых многие вряд ли пригодны для кавалерийской службы. Таким образом, в случае продолжительной войны французская кавалерия скоро придет в упадок, если только правительство не сумеет захватить страны, богатые лошадьми, как оно поступило в 1805, 1806 и 1807 гг.

Артиллерия в настоящее время вооружена исключительно легкой двенадцатифунтовой пушкой' — так называемым изобретением Луи-Наполеона. Но так как легкая двенадцатифунтовая пушка, приспособленная к заряду, равному четверти веса снаряда, уже существовала в английской и голландской армиях, бельгийцы же уже перестали делать камеру в своих гаубицах, а пруссаки и австрийцы в некоторых случаях палят гранатами из своих обыкновенных двенадцатифунтовых и двадцатичетырехфунтовых пушек, то мнимое изобретение Луи-Наполеона сводится к приспособлению легкой двенадцатифунтовой пушки к обычной у французов восьмифунтовой повозке. Однако французская артиллерия явно выиграла в простоте и рациональности благодаря этому нововведению; еще трудно сказать, не пострадала ли благодаря ему ее подвижность, а также не окажется ли двенадцатифунтовая пушка мало пригодной для полых снарядов. Во всяком случае мы уже имеем сведения, что сочтено необходимым послать в восточную армию гаубицы более крупного калибра.

Тактический устав французской армии представляет собой странную смесь солдатского здравого смысла и старомодных традиций. Быть может, нет языка, который был бы так приспособлен, как французский, к лаконической, точной и властной команде, а между тем команда подается крайне многословно: где достаточно было бы одного-двух слов, там офицер должен произнести целую фразу, а то и две. Маневрирование отличается сложностью, и строевые занятия содержат в себе много устаревших нелепостей, абсолютно не совместимых с современным уровнем тактической науки. В обучении рукопашному бою, — к которому у француза как будто прирожденные способности,— царит такая педантическая муштровка, с которой вряд ли знакомы даже в русской армии. То же можно сказать и о некоторых частях кавалерийского и артиллерийского обучения. Но когда французы идут на войну, требование момента очень скоро заставляет их бросить все эти устаревшие н педантические приемы, и новые тактические методы, отвечающие новому положению, никем так быстро не усваиваются и не вводятся, как французами.

В общем можно сказать, что легкие войска являются сильной стороной французской армии. Они в буквальном смысле слова легче всех других европейских войск. Нигде средний рост солдат не бывает так мал, как во Франции. В 1836 г. из 80000 французских солдат только 743 были ростом в 5 футов 8 дюймов и выше, и лишь у семерых рост достигал 6 футов, тогда как целых 38 000 человек были ростом от 4 футов 10 1/2 дюймов до 5 футов 2 дюймов. И, однако, эти низкорослые люди не только отлично дерутся, но в состоянии перенести величайшие лишения и своей подвижностью превосходят почти все другие армии. Генерал Непир утверждает, что британский солдат — тяжелее всех нагруженное боевое животное; но он никогда не видал французского африканского солдата, который, кроме оружия и личного багажа, несет на спине груз, высоко поднимающийся над его кивером, — палатку, дрова, провизию, — и таким образом проходит тридцать, сорок миль в день под тропическим солнцем. А потом сравните крупного, неповоротливого британского солдата, рост которого в мирное время равен, по меньшей мере, 5 футам 6 дюймам, с 'маленьким,, коротконогим французом в 4 фута и 10 дюймов! И этот маленький француз, несмотря на весь свой груз, остается превосходным легким пехотинцем: он атакует, бежит, пускается вскачь, ложится, вскакивает на ноги, все время заряжая, стреляя, наступая, отступая, рассеиваясь, соединяясь, перестраиваясь, и проявляет не только вдвое большую подвижность, но и вдвое большую сообразительность, чем его широкоплечий соперник с острова «ростбифа». Эта служба легкого пехотинца доведена до совершенства в двадцати батальонах пеших егерей. Эти несравненные войска — несравненные по соответствию своему назначению — обучены все свои движения на глазах у неприятеля производить своеобразной легкой рысью — так называемым pas gymnastique (гимнастическим шагом), которым они проделывают от 160 до 180 шагов в минуту. Они не только могут, с краткими перерывами, бежать полчаса и более, но и любое другое движение, диктуемое обстоятельствами, — ползанье, прыжки, лазанье, плаванье и т. д., — не представляет для них трудности. В то же время они превосходно стреляют, и мало кто при равных условиях устоит в небольших стычках против этих не знающих промаха стрелков, находящих себе укрытие за малейшей неровностью почвы.

Что касается массовых действий французской пехоты, то свойственная французам страстность дает им большие преимущества и наносит большой ущерб. Обычно ее первая атака отличается деловитостью, напором, решительностью, а порой и бешенством. В случае успеха никто не устоит против нее. В случае же поражения она скоро приводит в порядок свои ряды, и ее вновь можно бросить в бой. Но неудачная или даже не вполне удачная кампания быстро лишает французскую пехоту ее устойчивости. В успехе нуждаются все армии, но особенно он необходим армиям романо-кельтским. В этом отношении на стороне германских народов (Teutonic race) огромное превосходство. Французы, получив от Наполеона заряд, в течение пятнадцати лет били своих противников, пока неудачи не сразили их, но войну, вроде Семилетней, доведенной до конца Фридрихом Великим, — в течение которой он не раз был на краю бездны, часто терпел поражения, но которую увенчал победой,— такую войну никогда нельзя было бы выиграть с помощью французских войск. Испанская война 1809—1814 гг. может в этом отношении служить прекрасной иллюстрацией.

При Наполеоне французская кавалерия, в противоположность пехоте, гораздо больше славилась своими массовыми действиями, чем службой в качестве легкого войска. Она считалась неотразимой, и даже Непир допускает ее превосходство над английской кавалерией того времени. Веллингтон до известной степени держался того же мнения. Но, как ни странно, эта неотразимая кавалерия состояла из таких слабых всадников, что все свои атаки производила рысью и, лишь в крайнем случае, легким галопом! Но она двигалась тесными рядами и бросалась в бой лишь после того, как ей был подготовлен путь слабым огнем артиллерии, да и после этого только большими массами. Отвага и упоение победой довершали дело. Современный французский кавалерист, в особенности в алжирских полках, в общем хороший наездник и в еще большей мере ловкий фехтовальщик, хотя в искусстве верховой езды он все еще уступает британскому, прусскому и в особенности австрийскому кавалеристу. Но ввиду того, что во время войны кавалерия должна удвоить свой состав, ее качество, несомненно, понизится. Однако французы бесспорно обладают тем существенным для кавалериста свойством, которое мы называем «стремительностью» (dash) и которое компенсирует многие недостатки. С другой стороны, французский кавалерист обычно крайне невнимателен к своей лошади.

Французская артиллерия всегда стояла на высоком уровне. Почти все усовершенствования в артиллерийском деле за последние три или четыре века исходили от французов. Во время наполеоновских войн французская артиллерия была особенно опасна своим искусством выбирать позиции для своих орудий, — искусством, которым очень плохо владели остальные армии того времени. Все свидетельства сходятся в том, что никто не мог превзойти французов в умении таким образом установить свои орудия, чтобы лежащая впереди местность предохраняла от огня неприятеля и вместе с тем усиливала действенность собственного огня. Теоретическая сторона артиллерийского дела тоже всегда энергично разрабатывалась французами; этому способствовал математический уклон их ума. Точность языка, научный метод и здравость суждений, характеризующие их артиллерийскую литературу, показывают, до какой степени отвечает эта область науки их национальным склонностям.

О специальных войсках — инженерных, штабных, санитарных и обозных — достаточно сказать, что они в высокой мере отвечают своему назначению. Военные школы — в своем роде Образцовы. От французского офицера не требуется, чтобы он имел то общее образование, которое считается необходимым в Пруссии; но школы, которые он проходит, дают ему превосходную профессиональную выучку, хорошее знакомство с вспомогательными науками и умение объясняться, по крайней мере, на одном из иностранных языков. Во французской армии имеется еще одна группа офицеров; это — старые унтер-офицеры, дослужившиеся до более высоких чинов. Они редко идут дальше капитанского чина, так что во французской армии много молодых генералов и старых капитанов, и система эта отлично себя оправдывает.

В общем французская армия всеми своими чертами показывает, что она принадлежит воинственному и пылкому народу, который гордится своими защитниками. То, что дисциплинированность и военные достоинства этой армии не дали себя развратить подачками Луи Бонапарта, и преторианцы декабря 1851 г. так скоро превратились в крымских героев, — это, без сомнения, громко говорит в ее пользу. Еще никогда ни одно правительство так низко не льстило армии, так открыто не призывало ко всякого рода эксцессам, как французское осенью 1851 г., ни одной армии не предоставлялось такой безудержной свободы действий, как французской во время декабрьской гражданской войны. И, тем не менее, она вернулась к дисциплине и к исполнению своего долга. Правда, в Крыму преторианский элемент несколько раз давал о себе знать, но Канроберу каждый раз удавалось подавить его.

АНГЛИЙСКАЯ АРМИЯ

Британская армия представляет собою полнейший контраст с французской. Не найдется и двух черт, сходных между ними. В чем французы сильны, в том англичане слабы, и наоборот. Подобно тому, как сама старая Англия представляет собою сплошную массу вопиющих злоупотреблений, и организация ее армии насквозь гнилая. Все в ней кажется устроенным так, чтобы предотвратить всякую возможность осуществления поставленных целей. В силу какой-то непостижимой случайности самые смелые усовершенствования, — правда, немногочисленные, — находят себе место посреди кучи бессмысленных пережитков. И все же, когда эта громоздкая и скрипучая машина пущена в ход, она так или иначе делает свою работу.

Чтобы описать организацию британской армии, не потребуется много слов. Пехота состоит из 3 гвардейских полков, 85 линейных полков, 13 полков легкой пехоты и 2 стрелковых полков. В настоящую войну в гвардейских, стрелковых и некоторых других полках по три батальона, в остальных — по два; в каждом батальоне — по одной роте для формирования запаса. Однако рекрутские наборы вряд ли в состоянии пополнить уроны, причиняемые войной, так что существование вторых батальонов довольно сомнительно. В настоящий момент общее количество действующей пехоты, наверное, не превосходит 120000 человек.

Кроме регулярных войск, в состав пехоты входит милиция, образующая нечто вроде запаса, или резервуара армии. .Число ее, согласно парламентскому акту, может достигать 80 000 человек, но в действительности ее не больше 60 000, хотя в одном Ланкашире под ружьем 6 батальонов. По действующему ныне закону милиция может добровольно служить в колониях, но ее нельзя отправлять на чужие театры военных действий. Поэтому она может быть использована лишь для замены линейных войск, несущих гарнизонную службу в Корфу, в Мальте и на Гибралтаре или же — во вторую очередь — в более далеких колониях.

Кавалерия состоит из 3 гвардейских полков (кирасиров), 6 полков драгунской гвардии, 4 тяжелых драгунских полков, 4 легких драгунских, 5 гусарских и 4 уланских. Каждый полк в военное время должен иметь до 1 000 сабель (4 эскадрона по 250 человек, кроме запаса). Некоторые полки в таком именно составе были отправлены в Крым, но несчастья последней зимы, бессмысленная атака под Балаклавой и слабый приток рекрутов в общем свели их к прежнему довоенному составу. Мы не думаем, что в настоящий момент все 26 полков насчитывают больше 10 000 сабель, т. е. в среднем по 400 сабель на полк.

Артиллерия состоит из 1 полка пешей артиллерии (12 батальонов с 96 батареями) и 1 бригады конной артиллерии (7 батарей и 1 ракетная батарея). В каждой батарее — 5 пушек и 1 гаубица; по калибру пушки — трех-, шести-, девяти-, двенадцати я восемнадцатифунтовые; калибры гаубиц — 4 2/5, 4 1/2, 5 1/2 и 8 дюймов. Кроме того, в каждой батарее имеется два образца пушек — тяжелых и легких — почти всех калибров. Но фактически полевыми калибрами являются лишь легкая девятифунтовая и легкая двенадцатифунтовая пушки, а также 4 1/2- и 5 1/2-дюймовые гаубицы. В общем можно сказать, что ныне в британской артиллерии общепринятой является девятифунтовая пушка с 4 1/2дюймовой (двенадцатифунтовой) гаубицей в качестве вспомогательного орудия. Кроме перечисленных орудий, употребляются еще шести- и двенадцатифунтовые ракетные пушки.

Вследствие того, что английская армия в своем мирном составе образует лишь кадры для военного времени и вербуется исключительно путем добровольной записи, невозможно в каждый данный момент точно определить ее силу. Однако мы, пожалуй, не ошибемся, если ее теперешнюю силу определим приблизительно следующими цифрами:

120000 человек пехоты, 10000 кавалерии, 12000 артиллерии с 600 пушками (из которых на лошадях меньше одной пятой). Из этих 142 000 человек около 32 000 находятся в Крыму, около 50 000 в Индии и колониях, а остальные 60 000 (из которых одна половина — сырые рекруты, а другая половина обучает их) в Англии. К ним надо еще прибавить 60 000 человек милиции. Инвалидов, йоменскую конницу и другие бесполезные войсковые части, которых нельзя использовать на зарубежной службе, мы можем не принимать в расчет.

Система вербовки посредством добровольной записи крайне затрудняет в военное время возможность поддерживать армию на должной высоте, и в настоящее время англичане снова испытывают эти затруднения. Теперь, когда так же, как и во времена Веллингтона, они могут сконцентрировать и держать на одном театре военных действий никак не больше 30—40 тысяч человек. А так как их союзниками в настоящее время являются не испанцы, а французы, то «героический отряд» британцев почти незаметен в массе союзных войск.

В британской армии существует один порядок, который достаточно характеризует тот общественный слой, из которого вербуются солдаты. Я говорю о порке. Телесных наказаний не знает ни французская, ни прусская армия; их нет и во многих второстепенных армиях. Даже в Австрии, где большинство рекрутов — полуварвары, имеется явная тенденция отменить их; так, например, наказание посредством проведения сквозь строй недавно вычеркнуто из австрийского воинского устава. Наоборот, в Англии «кошка-девятихвостка» — орудие пытки, вполне могущее выдержать сравнение с русским кнутом в период наибольшего его расцвета — сохранила свое- полное действие. Странное дело, всякий раз, когда в парламенте поднимался вопрос о воинском уставе, старые военачальники, — все те, кто были грозой солдат,— высказывались за «кошку», и никто из них с такой горячностью, как старик Веллингтон. В их глазах не выпоротый хоть раз солдат был каким-то чудовищно нелепым существом. Отважность, дисциплинированность и непобедимость они считали исключительными свойствами тех солдат, у которых на спине были рубцы, по крайней мере, от пятидесяти ударов.

Не надо забывать, что «кошка» не только причиняет физическую боль, — она оставляет неизгладимые следы, на всю жизнь метит человека, клеймит его. Даже в британской армии такое наказание, такое клеймение фактически равносильно вечному позору. Выпоротый солдат уже не ровня своим товарищам по оружию. Но, согласно британскому воинскому уставу, почти все наказания на боевом фронте сводятся к порке; и, таким образом, то самое наказание, которое, по мнению его защитников, является единственным средством поддержать дисциплину, особенно в критических случаях, ведет к подрыву дисциплины, морально подавляя солдата и уничтожая его чувство чести.

Это объясняет два интересных факта. Во-первых, огромное количество английских дезертиров из лагеря под Севастополем. Зимой, когда британским солдатам приходилось делать нечеловеческие усилия, чтобы охранять окопы, те из них, которые не в состоянии были бороться со сном в течение двух, двух с половиной суток подряд, подвергались порке! Вот это идея — пороть таких героев, какими показали себя британские солдаты в окопах перед Севастополем и в бою под Инкерманом, который они выиграли, несмотря на своих генералов?! Но сообщения с театра военных действий не оставляют на этот счет никаких сомнений. Лучших людей в армии пороли, когда они больше не в силах были бороться с усталостью, и, обесчещенные, они перебегали к русским. Что могло бы еще строже осудить всю эту систему? Ни в одну из прежних войн войска какой бы то ни было нации не дезертировали массами к русским; они знали, что там с ними обойдутся хуже, чем дома. Британской армии принадлежит честь поставить первой значительный контингент таких дезертиров, и, по свидетельству англичан, причиной этого дезертирства была порка. Второй факт, это — полный провал всех попыток создать иностранный легион, подчиненный британскому воинскому уставу. Жители континента склонны беречь свои спины, и страх порки победил соблазн наград и хороших окладов. До конца июня на военную службу записалось не больше 1 000 человек вместо требуемых 15 000. И несомненно, что если власти вздумают применить порку к этой тысяче несчастных людей, то они вызовут бурю возмущения, которая заставит их либо уступить, либо немедленно распустить иностранный легион.

Обмундирование и снаряжение британских солдат — образец того, какими им не следовало бы быть. До настоящего времени сохранилась форма, которую носили в армиях в 1815 г. Не было допущено никаких реформ. Старомодный, с хвостом, как у ласточки, сюртук, обезображенный нелепыми обшлагами, все еще отличает британского солдата от всех других. Штаны узки и неудобны. Старая система перекрещивающихся ремней для прикрепления штыковых ножен, патронташа и ранца невозбранно царит почти во всех полках. В кавалерии форма гораздо лучше и рациональнее, чем в пехоте, но все же она слишком узка и стесняет движения. Кроме того, англичане — единственный народ, сохранивший в своей армии красный сюртук, «славный красный сюртук», как его называет Непир. Предполагается, что этот сюртук, в котором их солдаты имеют вид одетых обезьян, своим блеском способен нагнать ужас на неприятеля. Но, увы! Всякий, кто имел случай наблюдать кирпично-красных британских пехотинцев, должен признать, что их сюртуки после четырех недель носки вызывают у каждого зрителя не чувство ужаса, а чувство отвращения, и что любой другой цвет был бы внушительней, если бы только он был достаточно защищен от пыли, грязи и сырости. У датчан и ганноверцев прежде был принят красный сюртук, но они очень скоро его бросили. Первая же кампания в Шлезвиге показала датчанам, какую прекрасную службу могут сослужить неприятелю красный сюртук и белые ремни на груди.

В последнее время для английских красных сюртуков установлен прусский покрой. Пехота носит австрийский шако или кепи; кавалерия — прусский шлем. Система перекрещивающихся ремней, красный цвет и узкие штаны в той или иной мере сохраняются. Таким образом, улучшения сводятся к нулю, и британский солдат, как и прежде, будет являть странное зрелище в кругу остальных европейских армий, одетых и снаряженных в несколько большем соответствии с здравым смыслом.

Однако в британской армии проведена одна реформа, которая превосходит все, что сделано в других армиях. Я имею в виду вооружение всей пехоты винтовкой Минье, усовершенствованной Причардом. Каким образом старики, стоящие во главе армии, обычно столь упорные в своих предрассудках, могли принять такое смелое решение, — это очень трудно сказать. Но они пошли на это и тем самым вдвое усилили действенность своей пехоты. Несомненно, что под Инкерманом винтовка Минье своей исключительной меткостью и огромной силой решила бой в пользу англичан. Залп английской линейной пехоты неизбежно должен произвести ошеломляющее действие на всякого противника, вооруженного обычными мушкетами, потому что винтовка Минье заряжается так же быстро, как любая гладкоствольная пушка.

В кавалерии — прекрасный конский состав и сабля отличного образца. На что она способна, она показала под Балаклавой. Но в общем всадники слишком тяжелы для лошадей, и поэтому несколько месяцев активных действий должны свести на нет британскую кавалерию. Это теперь доказано крымским опытом. Если бы средний рост кавалерии был снижен — в тяжелой кавалерии до 5 футов 6 дюймов, а в легкой до 5 футов 4 или даже 2 дюймов,— как это, насколько мы знаем, сделано в пехоте, — то кавалерийские части гораздо более отвечали бы своему боевому назначению. А при существующих условиях лошади слишком сильно перегружены и потому неизбежно выходят из строя, прежде чем удается с успехом использовать их против неприятеля.

Точно так же и артиллерийскую службу несут люди более рослые, чем это следовало бы. Артиллерист должен быть такого роста, чтобы он мог снять пушку с передка, а для этого рост в 5 футов 6 дюймов вполне достаточен, как мы знаем на основании большого личного опыта и наблюдений. Действительно, люди ростом в 5 футов 5 или 6 дюймов, если они крепкого сложения, — наилучшая прислуга при орудиях. Но у англичан нет показных воинских частей, и их солдаты, хотя высоки и молодцы на вид, лишены той физической крепости, которая необходима для действительно хорошего артиллериста. Их артиллерийский материал — первоклассного качества: пушки — наилучшие в Европе, порох не знает себе равного в Европе, снаряды отличаются исключительной гладкостью поверхности. Несмотря на это, ни одни пушки в мире не дают такого большого процента непопаданий, и это показывает, какие люди управляют ими; ни в одной европейской армии офицерский состав артиллерии по своему профессиональному образованию не стоит на таком низком уровне, как в английской. Знания английского артиллерийского офицера чаще всего ограничиваются начатками артиллерийской науки, и фактически он умеет только обращаться с полевыми орудиями, да и то не в совершенстве. Как у офицеров, так и у солдат британской артиллерии два больших достоинства — хороший глазомер и огромное спокойствие во время действий.

В общем действенность британской армии очень ослабляется невежеством — как теоретическим, так и практическим — офицерского состава. Экзамен, которому они подвергаются, носит смехотворный характер: от капитана требуется знание первых трех книг Евклида! Но главная задача британской армии, это — устраивать на солидные места младших сыновей аристократических и помещичьих семей, и поэтому образовательный уровень офицера неизбежно определяется не требованиями службы, а тем скудным запасом знаний, которым может обладать английский «джентльмен». Что касается практических знаний офицера, то они тоже недостаточны. Британский офицер полагает, что у него только один долг: во время боя вести своих людей против неприятеля и показывать им пример храбрости. Умение руководить войсковой частью, пользоваться благоприятными обстоятельствами и т. д. не входит в его обязанности. А смотреть за своими людьми, следить за их потребностями — это ему никогда и в голову не придет. Половина несчастий, постигших английскую армию в Крыму, имеет своим источником эту всеобщую негодность офицеров. Однако у них есть одно качество, которое оказывает им немалые услуги: большинство их—страстные охотники, и это дает им умение быстро и инстинктивно оценивать выгоды почвы, — умение, которое, несомненно, развивает охота.

Низкая квалификация офицеров ни на чем не отражается так вредно, как на штабной службе. Ввиду того, что не имеется подготовленных к ней кадров, каждый генерал организует собственный штаб из полковых офицеров, совершенно невежественных в этом деле. Подобный штаб хуже, чем полное его отсутствие. Особенно плохо поставлена служба разведки, что неизбежно, когда она поручается людям, не имеющим специальных знаний.

Остальные специальные войска подготовлены, пожалуй, лучше, но все же их уровень значительно ниже, чем у других народов, и в общем английский офицер мог бы прослыть невеждой среди офицеров всякой другой страны. Об этом свидетельствует военная литература англичан. Почти любое произведение полно грубейших ошибок, которые в других странах не простили бы кандидату на чин лейтенанта; факты описываются небрежно, неделовым и невоенным языком, с опущением важнейших пунктов, и сразу видно, что автор не владеет предметом. Следствием этого является то, что самые нелепые положения, высказанные в иностранных книгах, принимаются слепо на веру. Впрочем, мы должны сказать, что есть несколько отрадных исключений, и особое место среди них занимают «Пиренейская война» В. Непира и «Морская артиллерия» Говарда Дугласа.

Административная, санитарная, интендантская, транспортная и другие второстепенные части — в отвратительном состоянии, и события в Крыму довели их до полного развала. Делаются попытки улучшить их, а также централизовать управление, но каких результатов можно от этого ожидать, раз гражданское управление, да фактически и вся правительственная система остаются теми же.

Несмотря на все эти колоссальные недостатки, британская армия так или иначе доводит до конца каждую кампанию, не пожиная, правда, особых лавров, но и не покрывая себя позором. Ее потери в людях, царящая в ней бесхозяйственность, многообразные ошибки ее командования поражают нас, когда мы сопоставляем все это с тем, что имеет место в других армиях при тех же обстоятельствах. Но она всегда помнит о воинской чести, редко отступает перед неприятелем и почти никогда не испытывает полного поражения. Это объясняется личным мужеством и стойкостью войск, их дисциплинированностью и безусловным послушанием. Пусть- британский солдат неповоротлив, несообразителен и беспомощен, когда он предоставлен самому себе или когда ему приходится нести сторожевую или разведочную службу, зато он не имеет соперников в регулярном бою, где он действует массами. Сильнее всего он в сомкнутом ряду. Английская пехотная часть способна проделать то, что было бы не по силам всякой другой пехоте,— подпустить атакующую кавалерию, держать заряженные ружья до последнего момента и дать залп, когда неприятель в тридцати ярдах, и почти всегда с полным успехом. Британская пехота с таким хладнокровием открывает огонь — даже в самом критическом положении, — что своим действием он превосходит огонь всех других войск. Так сомкнутые ряды шотландцев отразили атаку русской кавалерии под Балаклавой. Несокрушимая стойкость этой пехоты еще никогда не давала таких блестящих результатов, как в сражении под Инкерманом, где французы в подобном же положении, наверное, были бы разбиты. Но, с другой стороны, французы никогда не допустили бы, чтобы их настигли врасплох в таком положении. Эта выдержка и стойкость как в атаках, так и в обороне компенсируют темные стороны британской армии, и они одни спасли ее не от одного поражения, вполне заслуженного и почти нарочно подготовленного негодностью ее офицеров, абсурдностью ее управления и негибкостью ее движений.

АВСТРИЙСКАЯ АРМИЯ

Австрия использовала первые моменты отдыха после суровых испытаний 1848 и 1849 гг., чтобы реорганизовать свою армию на современных принципах. Почти все ее части подвергнуты коренным реформам, и теперь она отличается большей действенностью, чем когда-либо раньше.

Прежде всего — пехота. Она состоит из 62 линейных полков, 1 полка и 25 батальонов стрелков и 14 полков и 1 батальона пограничной пехоты. Последние вместе с стрелками образуют легкую пехоту.

В линейный пехотный полк входят 5 полевых батальонов и 1 запасный — всего 32 роты, причем полевые роты насчитывают по 220 человек, а запасные—по 130. Таким образом, состав полевого батальона равен 1 300 человек, а состав целого полка — 6 000, т. е. он равен составу британской дивизии. Воя линейная пехота в военное время состоит, следовательно, из 370 000 человек.

В пограничной пехоте каждый полк имеет 2 полевых батальона и 1 запасный—всего 16 рот (3850 человек). Численность всей пограничной пехоты равна 55 000 человек.

Егеря, или стрелки, составляют 32 батальона по 1 000 человек в каждом. Общая численность этих войск — 32 000 человек.

Кавалерия делится на тяжелую и легкую. Первая состоит из 8 кирасирских и 8 драгунских полков, вторая — из 12 гусарских и 12 уланских (из которых 7 полков прежде были легкими драгунами, но потом их превратили о уланские).

Тяжелые полки состоят из 6 эскадронов, не считая запасного, легкие — из 8 эскадронов и 1 кадрового эскадрона. В тяжелом полку — 1 200 человек, в легком — 1 600. Численность всей кавалерии в военное время равна приблизительно 67 000 человек.

Артиллерия состоит из 12 полевых полков, из которых каждый имеет 4 шестифунтовых и 3 двенадцатифунтовых пеших батареи, 6 конных батарей, 1 гаубичную батарею — в общей сложности 1 344 пушки в военное время; далее — из 1 берегового полка, 1 ракетного полка из 20 батарей с 160 трубками. Итого 1 500 пушек и ракетных трубок и 53000 человек.

Общая численность всей действующей в военное время армии равна 522000 человек. К ним надо прибавить около 16000 саперов, минеров и понтонеров, 20000 человек жандармерии, транспортных войск и т. д., в общем приблизительно 590 000 человек. Посредством призыва резервов армия может быть увеличена на 100 — 120 тысяч человек; ресурсы, имеющиеся на военной границе, — если их использовать до конца,—дадут, пожалуй, еще 100—120 тысяч. Но ввиду того, что эти силы не могут быть стянуты в определенный момент и поступление их неизбежно должно быть постепенным, то они служат, главным образом, для возмещения понесенных потерь. Военные силы, которые Австрия может выставить в случае войны, вряд ли превысят 650 000 человек.

Армия делится на две резко отличные друг от друга части — на регулярную армию и пограничные войска. Срок службы в регулярной армии — 8 лет, после которых солдаты еще остаются 2 года в резерве. Однако — как и во Франции — им даются длительные отпуска, и действительное время, в течение которого они находятся под ружьем, может быть определено в 5 лет.

Пограничные войска организованы по совершенно иному принципу. Это — потомки южнославянских (кроатских или сербских), валашских и отчасти немецких поселенцев, которые в порядке военной аренды получали от короны земли и в прежнее время должны были защищать границу, от Далмации до Трансильвании, от турецких вторжений. Служба эта теперь свелась к простой формальности, но австрийское правительство не пожелало отказаться от такого мощного резервуара солдатских масс. Лишь существование пограничной организации спасло в 1848 г. итальянскую армию Радецкого, а в 1849 г. сделало возможным первое вторжение в Венгрию под командой Виндишгреца. Своим троном Франц-Иосиф обязан не только России, но и южнославянским пограничным полкам. На длинной полосе земли, которую они занимают, каждый коронный арендатор (т. е. почти каждый житель) обязан в возрасте от 20 до 50 лет вступать в войска в случае призыва. Молодежь, разумеется, составляет основное ядро этих полков; что касается пожилых, то они, главным образом, несут пограничную караульную службу, пока в случае войны их не призовут в действующие войска. Это объясняет, каким образом население в 1 1/2—2 миллиона может в военное время выставить 150—170 тысяч человек, или 10—12% всего своего количества.

У австрийской армии много черт сходства с британской. И в той и в другой — смесь национальностей, хотя обычно каждый данный полк однороден по национальному составу. Шотландский горец, житель Уэльса, ирландец и англичанин едва ли больше отличаются друг от друга, чем немец, итальянец, кроат и мадьяр. В той и другой служат офицеры различных рас и даже иностранцы. В той и другой теоретическая подготовка офицеров из рук вон плоха. В той и другой тактические формы сохраняют многое из старой линейной системы и лишь в малой мере усвоили применение колонн и легкого стрелкового боя. В той и другой необычен цвет формы: у англичан красный, у австрийцев — белый. Но по всей своей организации, по опытности и компетентности офицерского состава и тактической подвижности австрийская армия во много раз превосходит британскую.

Форма солдат — исключая нелепый белый цвет пехотного сюртука — по своему покрою приспособлена к современным требованиям. Короткая туника, вроде прусской, светлоголубые штаны, серый плащ, легкое кепи, похожее на французское, образуют очень хорошее и рациональное обмундирование; только узкие штаны венгерских и кроатских полков — часть их национального одеяния — надо признать весьма неудобными. Снаряжение — устаревшей системы; сохранены перекрещивающиеся ремни. Пограничные войска и артиллерия носят коричневые сюртуки; кавалерия — белые, коричневые и голубые. Мушкеты очень громоздкие, а винтовки, которыми вооружены егеря и часть каждой роты, — устарелого образца и много ниже винтовки Минье. Принятый к общему употреблению мушкет представляет собой старое кременевое ружье, весьма несовершенно переделанное в пистонный мушкет; он очень часто дает осечку.

Пехота — ив этом отношении она походит на английскую — сильнее в действиях массами, чем в требующей ловкости службе легкой пехоты. Однако, мы должны сделать исключение для пограничных войск и для егерей. Первые — во всяком случае большинство из них — очень сильны в перестрелке, — особенно сербы, которые любят пользоваться засадами. Егеря — почти все тирольцы — отличные стрелки. Но немецкая и венгерская пехота всегда славилась своей стойкостью, и во время наполеоновских войн она часто обнаруживала качества, которые ставят ее рядом с британской. И она также не раз сомкнутым строем принимала атаку кавалерии, не считая нужным перестраиваться в каре; когда же она таким образом перестраивалась, неприятельской кавалерии редко удавалось ее опрокинуть, о чем свидетельствует сражение при Асперне. Кавалерия — превосходна. Тяжелая, или «немецкая», конница, состоящая из немцев и чехов, обладает отличным конским составом, прекрасно вооружена и всегда на высоте своих задач. Легкая кавалерия, пожалуй, пострадала от того, что в ней соединены немецкие легкие кавалеристы с польскими уланами, но входящие в ее состав венгерские гусары навсегда останутся образцом легкой конницы.

Артиллерия, вербуемая главным образом из немецких провинций, всегда стояла высоко, и не столько тем, что она во время и с толком вводила у себя реформы, сколько практической подготовкой своего персонала. Особенно тщательную подготовку получает унтер-офицерский состав, не знающий себе равных в других армиях. Что касается офицеров, то приобретение ими теоретических знаний более, чем следовало бы, предоставлено их доброй воле, и все же многие из лучших военных писателей — австрийцы. Изучение своей специальности является в Австрии правилом, по крайней мере для низших офицеров, тогда как в Англии считают, что офицер, имеющий теоретические интересы, позорит свой полк.

Специальные войска — штабные и инженерные — превосходны, о чем свидетельствуют отличные карты австрийского штаба, особенно карта Ломбардии. Британская артиллерийская карта, несмотря на все свои достоинства, значительно уступает им.

Огромное зло австрийской армии — многообразие ее национального состава. В британской армии все, по крайней мере, говорят по-английски, тогда как у австрийцев даже унтер-офицеры не-немецких полков едва владеют немецкой речью. Это неизбежно создает путаницу, всяческие затруднения во взаимном общении офицера и солдата. Отчасти зло это ослабляется тем, что благодаря частой перемене стоянок офицеры волей-неволей научаются объясняться на всех языках, на которых говорят в Австрии. Все же положение остается ненормальным. Строгость дисциплины, поддерживаемой частым наказанием розгами, и долгий срок службы препятствуют взрыву серьезных раздоров между различными национальностями, по крайней мере в мирное время. Но 1848 г. обнаружил, как ничтожна спайка в австрийских войсках. В Вене германские полки отказались бороться против революции. В Италии и в Венгрии национальные войска перешли на сторону повстанцев почти без всякого сопротивления. И в этом слабая сторона австрийской армии. Никто не может сказать, надолго ли сохранит она свою целостность и сколько полков, в том или ином случае, изменят присяге и повернут ружья в сторону своих прежних товарищей. Шесть различных народов в два или три различных вероисповедания представлены в австрийской армии; их противоречащие друг другу симпатии должны враждебно столкнуться в такое время, как наше, когда все народы мечтают о свободном использовании своих сил. Будет ли в войне против России православный серб, обработанный панславистской агитацией, драться с русскими, своими братьями по крови и по религии? Предадут ли в революционной войне итальянцы и венгерцы свою родину, чтобы воевать за императора, чуждого им по языку и по национальности? Вряд ли можно на это рассчитывать, и поэтому, как бы сильна ни была австрийская армия, нужны совершенно особые условия, чтобы она могла проявить свою мощь.

ПРУССКАЯ АРМИЯ

Прусская армия заслуживает специального обзора по причине ее своеобразной организации. В то время как во всякой другой армии основу всей военной организации составляет мирный контингент и не принимается никаких мер к созданию кадров для новых формирований, которых сразу же требует большая война, — в Пруссии, как утверждают, все до мельчайших подробностей приспособлено к военному положению. Армия мирного времени представляет здесь лишь школу, в которой население обучается владеть оружием и производить те или иные военные упражнения. Эта система, включающая, как предполагается, в ряды армии в момент войны все мужское население, годное к военной службе, очевидно, способна защитить ту страну, которая ее применяет, от всякого неприятеля. Но не в этом только дело. Благодаря ей страна становится сильнее почти на 50% по сравнению с тем положением, если бы она держалась французской или австрийской системы рекрутских наборов. Только при помощи этого средства земледельческое государство с какими-нибудь 17 миллионами жителей, занимающее незначительную территорию, не обладающее флотом и не ведущее непосредственной морской торговли, с мало развитой сравнительно промышленностью, — в состоянии удерживать до известной степени положение великой европейской державы.

Прусская армия состоит из двух крупных частей: линейные войска, солдаты которых еще обучаются, и ландвер (ополчение), состоящий из уже обученных людей, про которых можно сказать, что они находятся в бессрочном отпуску.

Служба в линейных войсках продолжается пять лет для каждого мужчины в возрасте от 20-го до 25-го года; но уже три года действительной службы считаются достаточными, после чего солдат отпускается домой и состоит в так называемом военном запасе. В течение этого времени он продолжает еще числиться в запасных списках своего батальона и эскадрона и может в любое время быть призван в свою часть.

После двухлетнего пребывания в военном запасе солдат переходит в ополчение первого разряда (erstes Aufgebot des Landwehrs), в котором он остается до 32-го года своей жизни. В течение этого периода он обязан являться один раз в два года на корпусные маневры, которые обыкновенно бывают весьма обширных размеров и происходят совместно с маневрами линейных войск. Маневры обыкновенно продолжаются месяц, и для этой цели концентрируется от 50 000 до 60 000 войск. Ландвер первого разряда действует в полевых операциях совместно с линейными частями. Он образует такие же отдельные полки, батальоны и эскадроны, как и линейные войска, и с той же полковой нумерацией. Но артиллерия остается прикрепленной к соответствующим полкам линейных частей.

В возрасте от 32-го до 39-го года включительно солдат состоит в ополчении второго разряда (zweites Aufgebot); в это время он уже более не призывается на действительную службу, если только не разразится война. В последнем случае ополченцы второго призыва несут гарнизонную службу в крепостях, давая тем самым возможность использовать для полевых операций все линейные войска и всех ополченцев первого призыва.

После 40-го года солдат уже освобождается от призыва, исключая только тот случай, когда к оружию призывают мифический ландштурм, или массовый набор. В ландштурм входит каждый мужчина, не вошедший в вышеперечисленные категории, освобожденный от военной службы вследствие низкого роста, слабого здоровья или по какой-либо другой причине, в возрасте от 16-го до 60-го года. Про этот ландштурм нельзя даже сказать, что он существует на бумаге, потому что нет ни организации, которая бы специально им ведала, ни оружия, ни обмундирования. И если когда-либо его соберут, то он может быть использован лишь для полицейской службы внутри страны и для ужасного истребления крепких напитков.

Так как в Пруссии каждый гражданин по закону является солдатом в возрасте от 20-го до 40-го года, то население в 17 миллионов может, как это предполагают, выставить полный контингент, по крайней мере, в 1 1/2 миллиона человек. Но в действительности и половины этого числа не удается собрать. В самом деле, при обучении такой массы людей в течение трехлетней службы в полках можно было бы рассчитывать, что весь мирный контингент достигнет, по крайней мере, 300 000 .человек, когда на самом деле Пруссия имеет что-то около 130000. Существуют различные способы освобождения большого количества лиц, подлежащих военной службе; люди, в достаточной степени годные к службе, объявляются слишком слабыми, медицинская инспекция или отбирает только самых лучших кандидатов, или позволяет себе склоняться на подкупы при отборе годных к службе и т. д. Прежде уменьшение срока действительной службы для пехоты — до двух лет—понижало цифру контингента до 100000 или 110000 человек. Однако после революции, когда правительство убедилось, как много значит один добавочный год службы в деле приучения солдат к повиновению своим офицерам и для того, чтобы можно было положиться на них в случае революции, — трехлетний срок службы был снова всюду восстановлен.

Регулярная, или линейная, армия состоит из 9 армейских корпусов, 1 гвардейского и 8 линейных. Своеобразие их организации будет объяснено сейчас же. Они заключают в себе всего 36 полков пехоты (гвардии и линейных войск), в каждом по 3 батальона; 8 запасных полков, по 2 батальона в каждом; 8 сводных запасных батальонов и 10 батальонов егерей, всего 144 батальона пехоты, или 150000 человек.

Кавалерия состоит из 10 кирасирских, 5 драгунских, 10 уланских и 13 гусарских полков, по 4 эскадрона каждый, или 800 человек, — всего 30 000 солдат.

Артиллерия образует 9 полков; каждый полк во время войны имеет 4 шестифунтовых, 3 двенадцатифунтовых и 1 гаубичную пешие батареи и 3 конных батареи, с одной запасной ротой, которая может быть превращена в двенадцатую батарею; кроме того, имеется 4 гарнизонных роты и 1 рабочая рота. Но так как для обслуживания этих орудий и пополнения рот требуется весь военный запас и ландвер первого призыва (артиллеристы), то линейную артиллерию можно считать состоящей из 9 полков, по 2 500 человек приблизительно в каждом, с приблизительно 30 орудиями в каждом полку, снабженных полностью конским составом и всяким прочим снаряжением.

Таким образом, общая цифра прусских линейных войск доходит до 200 000 человек, но из нее смело можно вычесть 60 000 или 70 000 запасных, отпущенных домой после трехлетней службы.

Ландвер первого призыва исчисляется из расчета — один ландверный полк на каждый полк гвардии или линейных войск, не считая 8 запасных полков; кроме того, он имеет еще 8 запасных батальонов, образуя всего 116 батальонов, или около 100000 человек. Кавалерия состоит из 2 гвардейских полков и 32 линейных с 8 запасными эскадронами; всего 136 эскадронов, или около 20000 человек. Артиллерия, как выше указывалось, вся прикреплена к линейным полкам.

Ландвер второго призыва насчитывает 116 батальонов, 167 эскадронов (включая различные запасные и кадровые эскадроны, обязанности которых одинаковы с обязанностями ландвера второго призыва) и некоторое количество гарнизонной артиллерии, всего около 150000 человек.

С 9 батальонами саперов, представляющими собой отдельные небольшие части, с приблизительно 30 000 инвалидов и армейским обозом, в военное время насчитывающим не менее 45 000 человек, вся прусская армия считается состоящей из 580 000 человек; из них 300 000 могут быть употреблены для полевых операций, 54 000 для обучения новобранцев, 170000 для гарнизонов и как резервы, из которых 60 000 неспособны к бою. Число полевых орудий, которыми располагает вся армия, определяется цифрой от 800 до 850; они разделены по батареям, каждая в 8 орудий (6 пушек и 2 гаубицы).

Для всех этих войск не только имеется полная организация кадров, но и заранее подготовлено все оружие и снаряжение; в случае мобилизации остается только найти лошадей. Но Пруссия богата лошадьми, и так как животные, как и люди, подлежат немедленной реквизиции, то здесь также не представляется никакой трудности. Так говорит устав, но как обстоит дело в действительности, это видно из примера 1850 г., когда происходила мобилизация армии. Первый набор ландвера был обмундирован и снаряжен, хотя и с немалыми трудностями, но для ландвера второго призыва не было заготовлено ни одежды, ни обуви, ни оружия, и он представлял самое смешное зрелище, какое только можно себе представить. Однако компетентные наблюдатели, сами служившие в прусской армии, еще задолго до этого предсказывали, что дело будет обстоять именно так, что фактически Пруссия в случае взрыва войны может рассчитывать лишь на линейные войска и частично на ландвер первого призыва. Их предположения полностью были подтверждены событиями. Несомненно, снаряжение для ландвера второго призыва с этих пор уже заготавливается, и если бы эта масса была призвана теперь, то из нее в течение месяца или шести недель образовался бы весьма солидный корпус для гарнизонной, а отчасти и полевой службы. Но ведь во время войны трехмесячная муштровка считается вполне достаточной, чтобы приготовить рекрута для боя, и, таким образом, громоздкая система, принятая Пруссией, вовсе не обеспечивает тех громадных преимуществ, которые обычно ей приписываются. Кроме того, материал, заготовленный для второго набора, через несколько лет исчезнет таким же образом, как это произошло с материалом 1850 г., который в свое время ведь также имелся налицо, но который исчез, когда в нем почувствовалась необходимость.

Усвоив ту точку зрения, что каждый гражданин должен быть солдатом, Пруссия остановилась на полдороге и исказила этот принцип, придав ложный характер всей своей военной организации. Раз система рекрутских наборов (conscription) оставлена и заменена всеобщей воинской повинностью, регулярная, постоянная армия как таковая должна быть уничтожена. Должны быть сохранены лишь кадры офицеров и унтер-офицеров, через руки которых проходит обучение молодых людей, причем срок этого обучения не должен продолжаться более, чем это необходимо для данной цели. Если бы дело обстояло так, то срок службы мирного времени должен был бы сократиться до одного года, по крайней мере для пехоты. Но это, конечно, неприемлемо ни для правительства, ни для военных педантов старой школы. Правительство хочет иметь послушную и надежную армию, которую в случае нужды можно было бы употребить против внутренних беспорядков у себя дома; армейские педанты хотят такой армии, которая бы своей муштровкой, общим видом и солидностью не имела равных среди остальных европейских армий, состоящих из сравнительно пожилых солдат. Молодые войска, находящиеся на службе не больше года, не отвечают ни одному из этих требований. Поэтому принят средний трехлетний срок службы, и отсюда проистекают все недостатки и слабые места прусской армии.

Как уже мы видели, по крайней мере, половина годных людей исключена из армии. Они заносятся в списки ландвера второго призыва, который на бумаге разбухает до громадных размеров, но фактически даже те силы, которыми он мог бы обладать, ослабляются массой людей, никогда не имевших дела с ружьем и представляющих собой не более, как сырых рекрутов. Это уменьшение действительной военной силы страны, по крайней мере, на одну половину, есть первое прямое следствие удлиненного срока военной службы.

Но и сами линейные войска и ландвер первого призыва также страдают от этой системы. В каждом полку одна треть солдат служит меньше трех лет, одна треть меньше двух лет, а остальные меньше года. Нечего и ждать, чтобы армия, составленная подобным образом, обладала такими военными качествами, как строжайшее подчинение начальникам, устойчивость боевых рядов, дух корпоративности, которые отличают старых солдат английской, австрийской, русской и даже французской армий. Англичане, являющиеся компетентными судьями в этом деле, так как их солдаты служат долгие сроки, замечают, что требуется целых три года для того, чтобы совершенно перевоспитать рекрута. Так как в прусской армии мирного времени совсем нет людей, прослуживших полностью три года, то вполне естественно, что эти воинские качества старых солдат или, по крайней мере, подобие их, вбиваются в молодого рекрута при помощи мер самой крайней строгости. Прусские младшие офицеры и фельдфебели, будучи не в состоянии выполнить возложенную на них задачу, относятся к своим подчиненным с грубостью и жестокостью, которые вдвойне отвратительны из-за их педантичности. Между тем последняя в высшей степени смешна, так как она находится в полном противоречии с той ясной и разумной системой обучения, которая предписана, и так как она постоянно обращается к традиции Фридриха Великого, который обучал людей совершенно иного сорта и в условиях совершенно иной тактики. Таким образом, военно-полевые действия приносятся в жертву парадам, и в общем прусские линейные войска стоят ниже тех старых батальонов и эскадронов, которые могут быть выставлены в начале войны против них какой-либо из европейских великих держав.

Так обстоит дело с прусской армией, несмотря на ряд ее преимуществ, которыми не обладают другие армии. Пруссаки, как и вообще немцы (the German), дают прекрасный материал для военной службы. Страна состоит из обширных равнин, перемежающихся многочисленными горными хребтами, и предоставляет в изобилии материал для всех видов оружия. Большинство немцев обладает физическими свойствами, которые одинаково отвечают требованиям, предъявляемым со стороны как службы легкой пехоты, так и тяжелой (линейной), с чем едва ли сравнится какая-либо другая нация. Страна изобилует лошадьми и может предоставить кавалерии большое число людей, с детства привыкших сидеть в седле. Осмотрительность и выдержанность немцев особенно делают их пригодными к артиллерийской службе. Принадлежа к наиболее драчливым народам, они воюют не только из-за своих собственных целей, но довольно часто, когда у них нет войны у себя дома, они ищут ее за границей. Начиная с ландскнехтов средних веков и до современных иностранных легионов Франции и Англии, немцы всегда давали большую массу наемников, сражавшихся в качестве профессионалов. Если французы превосходят их своим проворством и живостью в атаках, если англичане в большей степени обладают способностью к упорному сопротивлению, — немцы, без сомнения, превосходят все другие европейские нации своей общей способностью к военному делу, что делает их хорошими солдатами при всяких обстоятельствах.

Прусские офицеры являются наиболее образованными представителями своего класса во всем мире. Общий образовательный минимум, которому они подчинены, гораздо выше по сравнению с другими армиями. В целях пополнения их теоретического образования заведены школы при бригадах и дивизиях; высшие и более специальные военные знания получаются в многочисленных военно-учебных заведениях. Прусская военная литература стоит чрезвычайно высоко; работы последнего двадцатилетия достаточно доказывают, что их авторы не только в совершенстве понимают свое собственное дело, но и могут соперничать с офицерами любой армии в смысле общих научных представлений. Правда, в их среде встречается немало дилетантов, метафизиков, что вполне понятно, так как в Берлине, Бреславле или Кенигсберге вы можете увидеть офицеров, сидящих вместе со студентами на университетских лекциях. Клаузевиц является таким же образцовым автором по работам о линейных войсках в мировой литературе, как и Жомини, а работы инженера Астера делают эпоху в науке фортификации. Все же слово «прусский лейтенант» употребляется как поговорка по всей Германии, и, действительно, доведенный до карикатурной формы дух корпоративности, педантство и нелепые манеры, навеянные общим тоном армии, вполне оправдывают этот взгляд. Нигде нет так много старых, упрямых, придирчивых педантов среди офицеров и. генералов, как в Пруссии; большинство из них, впрочем,—развалины 1813 и 1815 гг. После всего сказанного нужно признать, что абсурдная попытка превратить прусские линейные войска в то, чем они никогда не могут быть, — в армию старых солдат, — понижает качество как офицеров, так и еще в большей степени солдат.

Правила обучения в прусской армии, без сомнения, лучшие во всем мире. Простые, единообразные, основанные на общих принципах здравого смысла, они не оставляют желать чего-либо лучшего. Они являются плодом гения Шарнгорста, который со времени Морица Нассауского является, пожалуй, величайшим военным организатором. Правила маневрирования большими войсковыми массами также хороши. Но научные руководства по артиллерийской службе, официально рекомендуемые офицерам, устарели и не соответствуют требованиям настоящего времени. Однако это порицание относится лишь к работам, являющимся более или менее официальными, и не касается прусской литературы по артиллерии в целом.

Инженерный корпус пользуется, и вполне заслуженно, весьма высоким авторитетом. Из его среды вышел Астер, этот первый военный инженер со времени Монталамбера. Прусские военные инженеры построили целый ряд крепостей от Кенигсберга и Познани до Кельна и Кобленца, возбуждающих удивление всей Европы.

Снаряжение прусской армии, со времени перемен, произведенных в 1843 и 1844 гг., не очень красиво, но вполне подходяще для солдат. Шлем хорошо защищает от солнца и дождя, одежда держится свободно и удобно; все обмундирование пригнано еще лучше, чем у французов. Гвардия и легкие батальоны (один в каждом полку) вооружены нарезными игольчатыми ружьями; остальные линейные войска имеют мушкеты, преобразованные при помощи весьма несложной операции в хорошие винтовки Минье; что касается ландвера, то он через два-три года также получит винтовку Минье, но пока он употребляет пистонные мушкеты. Кавалерийские сабли слишком широки, и кривы, и большинство их ударов падает плоско. Артиллерийский материал — пушки, повозки и упряжь — оставляют желать много лучшего.

В общем прусская армия, т. е. линейные войска и ландвер первого разряда, представляет внушительную массу людей, но вовсе не является тем, чем хвастаются прусские патриотически настроенные писатели. Линейные войска, когда окажутся на поле битвы, сразу же сбросят с себя цепи парадных церемоний и после нескольких схваток сумеют быть равными своим противникам. Ландвер первого разряда, как скоро в нем будет пробужден дух старого солдата и при условии, что война будет популярна, сравняется с самыми лучшими старыми войсками в Европе. То, чего Пруссия должна опасаться, это — активности неприятеля в первый период войны, когда против нее будут брошены более организованные и более старые регулярные войска; но если война затянется, Пруссия будет иметь в своей армии пропорционально большее количество старых солдат, чем какое-либо другое европейское государство. В начале кампании линейные войска будут представлять основное ядро армии, но ландвер первого разряда скоро оттеснит их на второе место, так как его солдаты обладают лучшими физическими и военными качествами. Это — настоящие старые солдаты Пруссии, а не безбородые юнцы линейных войск. О ландвере второго разряда мы. не говорим, он еще должен показать, что он представляет.

РУССКАЯ АРМИЯ

В России также принимались известные меры к созданию кадров на случай военного положения при помощи системы запасов, похожей в некоторых отношениях на прусскую систему ландвера. Но вообще русские резервы включают в себя такое ограниченное число людей и их так трудно собрать вместе из различных пунктов громадной империи, что уже спустя шесть месяцев после объявления войны англичанами и французами и еще прежде, чем раздался хотя бы один выстрел в Крыму, — сразу же выявилась необходимость покончить с этой системой и приступить к формированию новых корпусов, за которыми последовали дальнейшие новые формирования. Таким образом, в России нужно различать состояние армии в момент начала войны и армию в ее теперешнем состоянии.

Русская армия мирного времени состоит из следующих частей:

1) действующая армия—6 линейных корпусов (№№ 1—6);

2) запасная армия—1 гвардейский корпус, 1 корпус гренадеров, 2 кавалерийских резервных корпуса;

3) специальные корпуса — Кавказский, Финляндский, Оренбургский и Сибирский; 4) войска внутренней службы — ветераны, внутренняя охрана, инвалиды и т. п.; 5) иррегулярные войска. Сюда же могут быть отнесены резервы, состоящие из солдат, находящихся в отпуску.

Состав каждого из 6 линейных корпусов таков: он включает в себя 3 пехотных дивизии, из которых каждая имеет 1 линейную бригаду и 1 бригаду легкой пехоты, в каждой бригаде 2 полка, в каждом полку 4 линейных батальона; всего 6 бригад, или 12 полков, составляющих 48 батальонов, с одним батальоном стрелков и одним — саперов; итого 50 батальонов. Сюда же входит 1 дивизия легкой кавалерии в составе 1 бригады уланов и 1 бригады гусаров, каждая из 2 полков, или 16 эскадронов, всего 32 эскадрона. Артиллерия состоит из 3 пехотных бригад и 1 конной; всего 14 батарей, или 112 орудий; общий итог пo каждому корпусу — 50 батальонов, 32 эскадрона, 112 орудий; весь итог по 6 корпусам: 300 батальонов, 192 эскадрона, 672 орудия.

Гвардия включает в себя 3 дивизии, или 6 бригад, составляющих 12 полков (9 полков гренадеров и 3 карабинеров или легкой пехоты); всего 36 батальонов, так как полки гвардии и гренадеров имеют только по 3 линейных батальона. Сюда нужно присоединить еще 1 батальон стрелков и 1 — саперов и минеров; 3 кавалерийских дивизии (1—карасиров, 1—уланов и 1—гусаров), образующих 6 бригад, или 12 полков, всего 72 эскадрона кавалерии; 1 артиллерийскую дивизию в 5 бригад и 15 батарей (9 пеших, 5 конных и 1 ракетная); всего 135 орудий. Войска гренадеров состоят из 3 дивизий, или 6 бригад, составляющих 12 полков, или 36 батальонов пехоты, 1 батальона стрелков и 1 саперов и минеров. Этот корпус имеет также 1 кавалерийскую дивизию, куда входят 2 бригады (1 —-уланов и 1—гусаров) в составе 4 полков, или 32 эскадронов; артиллерия состоит из 3 пехотных и 1 конной бригады с 14 батареями; всего 112 орудий. Резервная кавалерия организована следующим образом:

1-й корпус: 3 дивизии (2—кирасиров и 1—уланов) в составе 6 бригад, или 12 полков; всего 80 эскадронов (48 эскадронов кирасиров, 32 — уланов). Имеется также 1 дивизия конной артиллерии, состоящая из 3 бригад с 6 батареями; всего 42 орудия,

2-й корпус: 3 дивизии (1 —уланов, 2—драгунов), или 6 бригад, что дает 12 полков, или 112 эскадронов (32 эскадрона уланов, 80—драгунов). Имеются также 2 эскадрона верховых саперов и понтонеров и 6 батарей конной артиллерии с 48 орудиями.

Кавказский корпус включает в себя 1 резервную бригаду гренадеров в составе 2 полков, или 6 батальонов, 3 дивизии пехоты в составе 12 полков, или 48 батальонов, 1 батальон стрелков, 1 батальон саперов, 47 батальонов кавказской линии (ополчение), всего 103 батальона. Кавалерия состоит из 1 полка драгунов в 10 эскадронов. Артиллерии имеется 1 дивизия с 10 обыкновенными и б горными батареями; всего 180 орудий.

Финляндский корпус содержит в себе одну дивизию в составе 2 бригад, или 12 батальонов пехоты; Оренбургский корпус состоит из одной дивизии, также в 2 бригады, но лишь из 10 батальонов; Сибирский корпус—из одной дивизии в 3 бригады, образующих 15 батальонов.

Весь итог по всем регулярным войскам, находящимся под оружием в мирное время, может быть выражен следующей таблицей:

	Батальоны	Эскадроны	Орудия
Шесть линейных корпусов	300	192	672
Гвардия	38	72	135
Гренадеры	38	32	112
Резервная кавалерия	-	194	96
Кавказский корпус	103	10	180
Финляндский корпус	12	-	-
Оренбургский корпус	10	-	-
Сибирский корпус	15	-	-
Всего	516	500	1195

Войска для внутренней службы состоят из 52 батальонов внутренней охраны, 800 рот ветеранов и инвалидов, 11 1/2 эскадронов жандармов и 98 рот артиллерии. Эти войска едва ли можно включать в число действительных боевых сил страны.

Иррегулярный войска, преимущественно кавалерия, делятся следующим образом:

Донские казаки — 56 полков, каждый по 6 сотен; всего 336 сотен, 13 батарей.
Черноморские казаки — 72 сотни, 9 батальонов, 3 батареи.
Кавказские линейные казаки (на Кубани и Тереке) — 120 сотен и 3 батареи.
Астраханские казаки — 18 сотен, 1 батарея.
Оренбургские казаки — 60 сотен, 3 батареи.
Уральские казаки — 60 сотен.
Башкирский набор — 85 сотен (почти целиком из башкиров и калмыков).
Сибирские казаки — 24 батальона, 84 сотни с 3 батареями; состоят частично из тунгусов, бурятов и пр.
Азовские казаки, обязанные годовой службой.
Дунайские казаки в Бессарабии — 12 сотен.
Байкальские казаки, недавно сформированные; их организация и количество неизвестны.

Всего насчитывается 847 сотен (эскадрон в 100 человек каждый, от слова «sto» — сотня), 32 батальона, 26 батарей. Это составляет около 90 000 человек кавалерии и 30 000 пехоты. Но для чисто военных целей на западной границе могут быть использованы не более 40 000 или 50 000 кавалерии, некоторые батареи и ни одной пехотной единицы.

Таким образом, русская армия в мирное время (исключая войска внутренней службы) состоит из 360 000 пехоты, 70 000 кавалерии и 90 000 артиллерии; всего 500 000 человек, кроме казаков, число которых изменяется в зависимости от обстоятельств. Но из этих 500 000 человек местные корпуса — Кавказский, Оренбургский и Сибирский — не могут быть использованы для какой-либо войны на западной границе империи; следовательно, против Западной Европы Россия не может двинуть более 260 000 человек пехоты, 70 000 кавалерии и 50 000 артиллерии, приблизительно с 1 000 орудиями, не считая еще около 30 000 казаков.

Так обстоит дело в условиях мирного времени. На случай войны были приняты следующие меры: полный срок службы был установлен в двадцать, двадцать два года или двадцать пять лет, в зависимости от обстоятельств; но после десяти или пятнадцати лет (в зависимости от обстоятельств) солдаты отпускались домой, считаясь находящимися в запасе. Организация этого запаса выражалась в различных формах, но, как это обнаружилось теперь, отпускные солдаты входили в запасный батальон (четвертый батальон в полках гвардии и гренадеров, пятый — в линейных), запасный эскадрон или запасную батарею соответствующего вида оружия. По истечении пяти лет они переходили в кадровый (пятый или соответствующий шестой) батальон своего полка, кадровый эскадрон или батарею.

Таким образом, предполагалось, что. призыв запаса усилит количество пехоты и артиллерии почти на 50%, а кавалерии — на 20. Этим запасом должны были командовать отставные офицеры, и кадры его, если не полная организация, были до известной степени подготовлены.

Но когда разразилась война, все изменилось. Действующая армия должна была послать 2 дивизии на Кавказ, хотя они были предназначены для сражений на западной границе. Прежде чем англо-французские войска высадились на востоке, 3 корпуса действующей армии (3-й, 4-й и 5-й) были втянуты в кампанию против турок. Запасные войска действительно концентрировались, но требовалось чрезвычайно много времени, чтобы солдаты могли достичь назначенного им главного пункта, будучи рассеяны по разным местам империи. Наличие союзных войск и флота на Балтийском и Черном морях, равно как и колеблющаяся позиция Австрии, вынуждали более решительные меры: наборы были удвоены и утроены, и разношерстная масса собранных таким образом рекрутов совместно с запасными образовали четвертый, пятый, шестой, седьмой и восьмой батальоны; подобное же увеличение было произведено и в кавалерии. Таким образом, 8 корпусов гвардии, гренадеров и линейных вместо 376 батальонов стали насчитывать уже 800, в то время как на каждый эскадрон или батарею мирного времени были также прибавлены, по крайней мере, 1 запасный эскадрон или батарея. Все эта цифры, однако, выглядят более страшными на бумаге, чем в действительности, потому что вследствие продажности русских чиновников, дурного управления армии и огромных переходов, которые приходится делать рекрутам от их домов до сборных пунктов, а от сборных пунктов к местам расположения корпусов и отсюда к месту военных действий, — большая часть солдат выбыла из строя или обессилела еще ранее встречи с неприятелем. Кроме того, бедствия от болезней и потери в битвах за время двух прошлых кампаний были весьма серьезны, и поэтому мы не думаем, чтобы 1 000 батальонов, 800 эскадронов и 200 батарей русской армии заключали в себе в настоящее время более 600000 человек.

Правительство, однако, не удовлетворялось вышеуказанными мероприятиями. С быстротой, свидетельствующей о том, что оно вполне осознало трудности собирания в одно место громадных масс людей из различных частей обширной империи, правительство, лишь только была закончена организация седьмого и восьмого батальонов, объявило мобилизацию ополчения. Это ополчение (militia, or opoltshenie) должно было быть организовано в виде дружин (батальонов) по 1 000 человек каждая, пропорционально числу населения той или иной губернии; на службу должны были итти 23 человека из каждой 1 000 мужчин, или почти четверть процента всего населения. В настоящее время ополчение призвано пока лишь в западных губерниях. Этот набор, производившийся среди населения в 18 000 000 душ, в котором насчитывается около 9 000 000 мужского пола, должен был дать около 120000 человек, — и эта цифра совпадает с русскими официальными отчетами. Не приходится сомневаться в том, что ополчение по своему качеству будет во всех отношениях ниже даже тех запасных частей, которые были сформированы недавно, но во всяком случае оно дает значительное добавление к военным силам России и, будучи употреблено на гарнизонную службу в Польше, сможет освободить для боевых действий большое число линейных полков. С другой стороны, на западную границу уже прибыло не только много казаков, но и значительное количество башкиров, киргизов, тунгусов и прочих монгольских частей. Этот факт показывает, насколько рано отдан был приказ об их отправлении на запад, так как, прежде чем эти войска могли прибыть в Петербург или на Вислу, многим из них нужно было потратить на передвижение свыше года.

Так Россия напрягала свои военные ресурсы до самых крайних пределов и все же после двухлетней кампании, в течение которой она не потерпела ни одного решительного поражения, она не может насчитывать более 600 000 или самое большое 630000 регулярных войск с 100000 ополченцев и, может быть, 50 000 иррегулярной кавалерии. Мы не хотим этим сказать, что страна уже истощена, но для нас совершенно ясно то положение, что Россия после двухлетней войны не сможет сделать того, что сделала Франция после двадцатидвухлетней войны, и притом после полной гибели своей превосходной армии в 1812 г. Россия не в состоянии создать свежие войска в 300 000 человек и остановить, хотя бы, по крайней мере, на время, наступление неприятеля. Так велико различие в военной мощи между странами, из которых одна имеет густое население, а другая — редкое. Если бы Франция граничила с Россией, то 66000000 жителей России были бы слабее 38000000 населения Франции. Что 44000000 немцев представляют большую силу, чем 66000000 подданных православного царя, — в этом нет ни малейшего сомнения.

Русская армия набирается различными путями. Большая часть солдат набирается путем регулярных наборов, которые происходят один год в западных губерниях Европейской России, а следующий — в восточных. Обычный процент набора — четыре или пять человек с каждой тысячи мужского пола («душ»), поскольку в русские переписи населения заносится лишь мужской пол, так как, согласно православным восточным верованиям, женщины не являются «душами». Солдаты, набранные в западной половине империи, служат 20 лет, набранные в восточной половине — 25 лет. Гвардия служит 22 года; молодые люди из военных поселений — 20 лет. Кроме этих наборов, обильный источник для рекрутов представляют дети солдат. Каждый сын, родившийся у солдата во время его пребывания на службе, обязан служить; это правило заходит так далеко, что государство претендует на детей, рожденных солдатскими женами, даже в том случае, если их мужья находились на другом конце империи в течение уже пяти или десяти лет. Эти солдатские дети называются кантонистами, и большинство их воспитывается за счет государства; из них вербуется большинство унтерофицеров. Наконец, на службу в армию присуждаются приговорами судов преступники, бродяги и другие ни на что не годные люди. Дворянин имеет право послать в армию своего крепостного, если последний не обладает телесными недостатками; и это же может сделать каждый отец семейства по отношению к своему сыну. «С богом, иди под красную шапку". («S'bogom, idi pod krasnuyu shapku»), т. е. иди в армию, таков обычный разговор русского крестьянина с непослушным сыном.

Унтер-офицеры, как мы уже сказали, в большинстве своем рекрутируются из солдатских сыновей, воспитываемых в правительственных заведениях. С раннего детства подчиненные военной дисциплине, эти парни не имеют ничего общего с теми людьми, которых они впоследствии должны обучать и ими руководить. Они образуют класс, совершенно оторванный от народа. Они принадлежат государству и не могут существовать без него; предоставленные собственным средствам, они ни на что не способны. Поэтому продолжать жизнь под опекой правительства является их единственной целью. Чем является в русской гражданской службе низший класс чиновников, рекрутирующийся из детей тех же чиновников, то же самое представляют собой унтер-офицеры в армии: хитрость, низость взглядов, узко эгоистическое поведение соединяются с поверхностным начальным образованием, делающим их еще более отвратительными; тщеславные и жадные до наживы, продавшиеся душой и телом государства, они в то же время сами ежедневно и ежечасно продают его по мелочам, если это хоть сколько-нибудь может быть для них выгодно. Прекрасным образчиком этого типа является фельдъегерь, или курьер, сопровождавший г. де-Кюстина в его путешествии по России и так удивительно изображенный им в своем отчете об этой поездке. Эта категория людей, в гражданской и военной областях, главным образом и поддерживает ту громадную коррупцию, которая пронизывает все отрасли государственной службы в России. Все же нет сомнения, что если бы Россия отказалась от этой системы полного присвоения государством детей, она была бы не в состоянии найти нужное ей количество гражданских низших чиновников и военных унтер-офицеров.

С офицерами дело обстоит, пожалуй, еще хуже. Воспитание, даваемое будущему ефрейтору или фельдфебелю, обходится сравнительно дешево; но воспитывать офицеров для миллионной армии (а такова именно цифра, для которой должны быть подготовлены русские кадры согласно официальным данным), это — вещь очень дорогая. Частные учреждения не делают для этого ничего или очень мало. Таким образом, все должно делать государство. Но ясно, что оно не в состоянии дать образование массе молодых людей, которые требуются для данной цели.

Поэтому, в силу определенного морального давления, дети дворян обязаны прослужить, по крайней мере, пять или десять лет в армии или гражданской службе; семья, которая «не служила» в течение трех поколений, теряет свои дворянские привилегии и особенно право владеть крепостными, без какового права обширная земельная собственность в России не имеет никакой ценности. Таким образом, большая часть молодых людей поступает в армию в чине прапорщика или поручика, все образование которых состоит в беглом разговоре по-французски на самые обычные темы и в крайне небольших поверхностных знаниях из элементарной математики, географии и истории, причем все это носит цель одного лишь показа. Служба для них — тяжелая необходимость, которую они выполняют с непритворным отвращением, как своего рода длительный курс медицинского лечения; как только предписанный срок службы истекает или достигнут чин майора, они уходят в отставку и тогда заносятся в списки запасных батальонов. Что касается воспитанников военных училищ, то они также начиняются знаниями лишь для того, чтобы сдать экзамен, и даже в области чисто профессиональных знаний стоят далеко позади по сравнению с молодежью, обучающейся в австрийских, прусских и французских военных школах. С другой стороны, талантливые и прилежные молодые люди, увлекающиеся своей специальностью, настолько редки в России, что за них сразу хватаются, лишь только они проявят себя, будь то иностранцы или русские. Государство весьма щедро снабжает их средствами, чтобы они могли закончить свое образование, и дает им быстрое продвижение. Их показывают перед Европой как достижение русской цивилизации. Если у них имеется наклонность к литературным занятиям, они встречают всяческое поощрение, пока не переступают границ требований, поставленных русским правительством; эта группа как раз и дала то немногое ценное, что имеется в русской военной литературе. Но в настоящее время русские, к какому бы классу они ни принадлежали, еще слишком варвары, чтобы находить удовольствие в научных занятиях или в каком-нибудь умственном занятии (исключая интриг), поэтому почти все выдающиеся люди, какие имеются на военной службе, — или иностранцы, или — что значит почти то же самое — «остзейские» («ostezeiski») немцы из Прибалтийских губерний. Наиболее блестящим представителем этой группы является генерал Тотлебен, главный инженер в Севастополе, умерший в июле этого года от последствий ранения. Он безусловно самый знающий человек своего дела в настоящей осадной кампании, возьмем ли мы русский лагерь или союзников, но он — прибалтийский немец, пруссак по происхождению.

Таким образом, в русской армии среди ее офицеров есть очень хорошие и очень плохие, но первые из них составляют бесконечно малую величину по сравнению с последними. Какого мнения русское правительство о своих офицерах, это ясно и безошибочно можно видеть из его тактических уставов. Этими уставами не только дается общий образец расположения бригады, дивизии или армейского корпуса, так называемая «нормальная диспозиция», которую командир может применять к местности и прочим обстоятельствам, но в них предписаны различные диспозиции для всевозможных случаев, в результате чего генералу не приходится уже что-либо выбирать и тем самым с его плеч снимается вся ответственность. Например, армейский корпус может по уставу быть построен пятью различными способами, и в битве при Альме русские действительно построились согласно одному из них — именно по третьей диспозиции — и, конечно, были разбиты. Эта мания делать абстрактные предписания на всевозможные случаи, оставляет так мало свободы действий для командира и до такой степени мешает ему использовать преимущества местности, что один прусский генерал, критикуя эту систему, выразился так: «Такая система предписаний может быть терпима лишь в армии, большинство генералов которой настолько глупы, что правительство не может безопасно вручить им безусловное командование или предоставить их собственному рассуждению».

Русские солдаты являются одними из самых храбрых в Европе. Их упорство равно упорству английских и некоторых австрийских батальонов. Им свойственно то, что Джон Булль хвастливо приписывает себе, — они не чувствуют, когда их бьют. Каре русской пехоты сопротивлялось и сражалось врукопашную долгое время после того, как кавалерия прорвалась через него, и всегда легче было русских расстрелять, чем заставить бежать обратно. Сэр Джордж Кеткарт, который видел их в 1813 и 1814 гг. в качестве союзников, а в 1854 г. в Крыму—как неприятелей, с уважением свидетельствует, что они «недоступны панике». Кроме того, русский солдат хорошо сложен, здоров, прекрасный ходок, крайне нетребователен в пище и питье, питаясь кое-чем, и более послушен своим офицерам, чем какой-либо другой солдат в мире. И все же русской армии не приходится много хвастаться. За все время существования России русские еще не выиграли ни одной битвы против немцев, французов, поляков или англичан, не превосходя их значительно своим числом. Даже при перевесе сил они всегда были биты другими армиями, исключая пруссаков и турок, но при Четати и Силистрии турки побили русских, хотя численно были слабее.

Кроме всяких прочих недостатков, русские солдаты — самые неуклюжие во всем мире. Они не годятся ни для легкой пехоты, ни для легкой кавалерии. Казаки, составляющие главную массу легкой кавалерии, каковы бы ни были их положительные качества в известных отношениях, в общем являются настолько ненадежными, что вторая линия русских аванпостов, находящаяся перед неприятелем, располагается всегда позади аванпостов казаков. Кроме того, казаки совершенно не годятся для атаки. Что касается регулярных войск, пехоты и кавалерии, они не способны к легкому стрелковому бою. Русские, отличаясь подражательностью во всем, сделают, что им приказано или к чему их понуждают, но они наверняка не выполнят дела, если им приходится действовать на свою собственную ответственность. И действительно, последнего качества трудно ожидать от тех, кто никогда не был знаком с ответственностью и кто с одинаковой покорностью пойдет, если ему будет приказано, качать воду или сечь своего товарища. Было бы напрасно ожидать от русского солдата, чтобы он в своих действиях на аванпостах или в легких боевых схватках проявил быструю сообразительность французов или просто здравый смысл немцев. Что ему нужно, это — команда, ясная, отчетливая команда, — и если он ее не получает, тогда он хотя, может быть, и не обратится в бегство, но и не пойдет вперед, не сумеет действовать собственным умом.

Кавалерия, хотя на нее тратятся большие средства и уделяется много внимания, у русских никогда не была отличной. Ни в войне против французов, ни в польских походах она не сумела отличиться. Пассивное, терпеливое и покорное послушание, характеризующее русских, вовсе не являются теми качествами, которые требуются в кавалерии. Основное качество кавалериста, это — «стремительность» (dash), но ее-то больше всего и недостает русским. Так, когда 600 английских драгунов со всей смелостью и отвагой настоящих кавалеристов стремительно бросились под Балаклавой на численно далеко превосходящих их русских, они промчались через всю русскую артиллерию, казаков, гусаров и уланов, пока не достигли густых колонн пехоты; только тогда англичане повернули обратно, но остается еще сомнительным, кто в этой кавалерийской операции заслуживает звания победителя. Если бы такая безрассудная атака была предпринята против какой-нибудь другой армии, то ни один из них бы не вернулся, так как неприятель охватил бы их с флангов и позади и просто отрезал бы их. Русские же кавалеристы ожидали противника, стоя неподвижно, и неприятель проскочил через них прежде чем они догадались привести в движение своих коней! Поистине, если можно привести какой-либо яркий пример против русской регулярной кавалерии, так именно этот факт.

Артиллерия снабжается материалами неодинакового качества, но где имеются хорошие орудия, она выполняет свое дело хорошо. Она обнаруживает большую храбрость в бою, но ей всегда недостает сообразительности. Русская батарея, потерявшая своих офицеров, становится ни на что не годной; но и пока живы офицеры, она способна только занимать предписанные уставом позиции, хотя бы это и было абсурдом. Во время осады крепостей, когда требуются пассивное упорство и постоянная готовность подвергнуться опасности, русская артиллерия отличалась не столько точностью прицела, сколько исполнительностью долга и устойчивостью под неприятельским огнем. Это доказывается всей осадой Севастополя.

Однако в артиллерии и инженерном деле встречаются как раз те образованные офицеры, которые выставляются русскими напоказ перед Европой и развитие таланта которых действительно поощряется. В то время как, например, в Пруссии наиболее способные люди, находясь на должностях младших офицеров, обычно натыкаются на препятствия со стороны своих начальников и всякие их предложения о введении того или иного усовершенствования порицаются как самонадеянные попытки к новшествам, — так что многие из них вынуждены были искать занятий в Турции, где они создали регулярную артиллерию, одну из лучших в Европе, — в России все такие люди поощряются и, если они в чем-нибудь отличатся, делают быструю и блестящую карьеру. Дибич и Паскевич сделались генералами — один, будучи двадцати девяти лет, другой - тридцати, а Тотлебен, в Севастополе, меньше чем в восемь месяцев продвинулся из капитанов в генерал-майоры.

Русские больше всего хвастаются своей пехотой. Она отличается чрезвычайной устойчивостью и, будучи в линейном строю, или колоннах, равно как и находясь за брустверами, причиняет немало хлопот неприятелю. Но этим и ограничиваются ее положительные качества. Она совершенно не годится для легкой пехотной службы; так называемые егеря являются легкой пехотой только по имени и фактически единственную легкую пехоту в армии представляют восемь батальонов стрелков, прикрепленных к легкому корпусу; русские пехотинцы обычно плохие стрелки, ходят они хорошо, но медленно; их колонны обычно бывают построены так плохо, что их всегда можно разбить артиллерийским огнем раньше, чем они пойдут в атаку. «Нормальные диспозиции», от которых не могут отказаться генералы, весьма способствуют этому. Например, в битве при Альме британская артиллерия произвела страшное опустошение в русских колоннах задолго до того, как британская линия, также довольно неуклюжая, была построена, вытянута вдоль реки и перестроена для атаки. Но и к чрезвычайной устойчивости русской пехоты, которой так много хвастаются, нужно подходить довольно осторожно после того, как при Инкермане 8 000 британской пехоты, застигнутой на позиции, не вполне еще ею занятой, сопротивлялись в рукопашном бою против 15000 русских, наступавших на них в течение четырех часов и все время отражаемых при каждой новой атаке. Эта битва должна была показать русским, что они в наиболее любимой ими области нашли мастеров своего дела. Все попытки русских потерпели неудачу вследствие храбрости британских солдат, а также благодаря сообразительности и присутствию духа, которые были проявлены как младшими офицерами, так и самими солдатами. На основании этой битвы мы можем считать обоснованной претензию англичан, утверждающих, что они обладают лучшей линейной пехотой во всем мире.

Обмундирование русской армии представляет почти полное подражание прусскому; снаряжение — крайне неудобное: через грудь крест-накрест идут портупея для штыка и патронные сумки, а также еще лямки, на которых держится ранец. Теперь, конечно, произведены некоторые изменения, но касаются ли они как раз этого, — мы не знаем. Ручное оружие очень неуклюже, и солдаты лишь недавно стали снабжаться пистолетами: русское ружье самое тяжелое и неуклюжее из всех существующих. Кавалерийские сабли дурного образца и плохо закалены. Относительно пушек (в Крым взяты новые орудия) пишут, что они очень хороши и превосходно обслуживаются; но однотипны ли они — это весьма сомнительно.

Наконец, русская армия все еще носит на себе печать первых шагов распространения цивилизации в стране и поэтому обладает всеми невыгодами и недостатками подобных тепличных созданий. В малых войнах казаки являются единственной боевой силой, которой следует опасаться благодаря их активности и неутомимости; но пьянство и грабежи делают их весьма ненадежными для их командиров. В большой войне медлительность, с которой русские выполняют свои стратегические маневры, не внушает больших опасений, если только им не придется иметь дело с таким небрежным противником, каким проявили себя англичане прошлой осенью. В правильном бою русские будут упорными противниками для солдат, но не опасными для генералов, которые ведут на них наступление. Их диспозиции обычно бывают очень просты, основаны на предписанных «нормальных правилах», и их легко разгадать; в то же время недостаток сообразительности как со стороны генералов, так и боевых офицеров и громоздкость войск делают чрезвычайно рискованными с их стороны какие-либо сложные маневры на поле сражения.

ТУРЕЦКАЯ АРМИЯ

В начале нынешней войны турецкая армия была сильнее, чем когда-либо раньше. Различные попытки ее реорганизации и реформирования после восшествия на престол Махмуда, после янычарской резни, после Адрианопольского мира были объединены и приведены в систему. Первое и самое большое препятствие на пути к реформе — независимое положение пашей, командующих отдаленными провинциями, — было в значительной степени устранено, и в общем положение их было уравнено с положением пашей, командующих европейскими округами. Но их невежество, наглость и стяжательство остались такими же, какими они были в расцвет хозяйничанья азиатских сатрапов, и если в течение последних лет нам редко приходилось слышать о восстаниях пашей, то мы достаточно слышали о восстаниях провинций против своих алчных правителей, которые — прежде самые ничтожные домашние рабы и люди, готовые на что угодно, — пользовались своим новым положением, чтобы накопить богатство путем вымогательства, взяток и бессовестной растраты общественных средств. Само собой разумеется, что при таком положении вещей организация армии в большой степени существует только на бумаге.

Турецкая армия состоит из регулярной действующей армии (низам), резерва (редиф), иррегулярных войск и вспомогательных войск вассальных государств.

Низам состоит из 6 корпусов, из которых каждый набирается в том округе, который он занимает, походя этим на прусский армейский корпус, который также расположен в той провинции, где он рекрутируется. Вообще, как мы увидим, организация турецкого низама и турецкого редифа скопирована с прусского образца. Штабы 6 корпусов находятся в Константинополе, Шумле, Толи-Монастыре, Эрзеруме, Багдаде и Алеппо. Каждый корпус должен иметь во главе мушира (фельдмаршала) и состоять из 2 дивизий, или 6 бригад, включающих в себе 6 пехотных полков, 4 кавалерийских и 1 артиллерийский.

Пехота и кавалерия организованы по французской системе, артиллерия — по прусской.

Пехотный полк состоит из 4 батальонов по 8 рот в каждом, и полная численность его должна равняться 3 250 человек, включая офицеров и штаб, или же 800 человек в батальоне. Однако до войны в полку редко было более 700 человек, а в Азии обычно и того меньше.

Кавалерийский полк состоит из 4 эскадронов уланов и 2 эскадронов егерей, в каждом эскадроне—151 человек.

8 действительности же состав эскадрона в большинстве случаев был еще менее полон, чем состав пехотной роты.. Каждый артиллерийский полк состоит из 6 конных и

9 пеших батарей с 4 орудиями в каждой, так что общее количество орудий в полку равно 60.

Таким образом, считается, что корпус состоит из 19500 штыков, 3 700 сабель и 60 орудий. Однако на самом деле численность корпуса никогда не превышает 20—21 тысячи человек.

Кроме 6 корпусов, имеются 4 артиллерийских полка (1 резервный и 3 гарнизонной артиллерии), 2 полка саперов и минеров и 3 особых пехотных отряда, посылаемых в Кандию, Тунис и Триполи, общей численностью в 16000 человек.

Итак, до войны общая численность низама, или регулярной действующей армии, была такова:

36 полков пехоты (в среднем по 2 500 чел.)	90000 чел.
24 полка кавалерии (в среднем по 660—670 чел.)	16000 чел.
7 полков полевой артиллерии	9000 чел.
3 полка гарнизонной артиллерии	3400 чел.
2 полка саперов и минеров	1600 чел.
Отдельные отряды	16000 чел.
Всего	136000 чел.

Солдаты, отслужив пять лет в низаме, отпускаются домой и в течение ближайших семи лет образуют часть редифа, или резерва. Резерв этот делится на такое же количество корпусов, дивизий, бригад, полков и т. д., как и действующая армия; по отношению к низаму он является тем же, чем в Пруссии первый разряд ландвера по отношению к линейным войскам, с единственным различием, что в Пруссии,—в делениях, более крупных, чем бригады,— линейные войска и ландвер всегда перемешаны, тогда как в турецкой армии они друг от друга отделены. Офицеры и унтер-офицеры редифа всегда находятся при запасных ротах; раз в году редиф созывается для строевых упражнений и в течение этого времени получает тот же оклад и тот же паек, как и линейные войска. Но организация эта, предполагающая хорошо налаженное гражданское управление и такую ступень цивилизации, от которой еще очень далеко турецкое общество, неизбежно существует только на бумаге, и поэтому, считая редиф количественно равным низаму, мы должны значительно уменьшить его размеры. Вспомогательные войска состоят из следующих частей:

1) Дунайские княжества	6000 чел.
2) Сербия	20000 чел.
3) Босния и Герцеговина	30000 чел.
4) Верхняя Албания	10000 чел.
5) Египет	40000 чел.
6) Тунис и Триполи	10000 чел.
Всего	116000 чел.

К этим войскам надо прибавить добровольцев-башибузуков, которых Малая Азия, Курдистан и Сирия могут доставить в огромном количестве. Это — последние остатки тех иррегулярных полчищ, которые в прошлые века заполняли Венгрию и дважды появлялись перед Веной. До какой степени эти, по преимуществу кавалерийские, войска уступают даже наиболее слабо снаряженной европейской коннице, мы можем заключить на основании почти беспрерывных поражений их в течение последних двух веков. Они утратили свою прежнюю самоуверенность, и теперь роль их сводится к тому, чтобы беспорядочными отрядами окружать армии, поедая и уничтожая все ресурсы, необходимые для пропитания регулярных войск. Их любовь к грабежу и недисциплинированность делают их неспособными даже к той сторожевой службе, которую русские поручают своим казакам, ибо, когда башибузуки нужнее всего, их нигде не сыщешь. Поэтому в настоящую войну было признано рациональным уменьшить их число, и мы думаем, что их было собрано не больше 50 000 человек.

Таким образом, численную силу турецкой армии в начале настоящей войны мы можем определить в следующих цифрах:

Низам	136000 чел.
Редиф	136000 чел.
Вспомогательные войска регулярные, из Египта и Туниса	50000 чел.
Вспомогательные войска иррегулярные, из Боснии и Албании	40000 чел.
Башибузуки	60000 чел.
Всего	412000 чел.

Но опять-таки из этой общей суммы мы должны кое-что вычесть. Что касается европейских корпусов, то они, по-видимому, были хорошо снаряжены и состав их, насколько это возможно в Турции, был почти полон; но в Азии, в отдаленных провинциях, где преобладает мусульманское население, люди могли быть готовыми, тогда как с оружием, обмундированием, запасами снаряжения дело обстояло очень плохо. Дунайская армия была организована, главным образом, из трех европейских корпусов. Это было ядро, вокруг которого были собраны европейские редифы, сирийский корпус или, по крайней мере, большая его часть, и отряды арнаутов, босняков и башибузуков. Чрезмерная осторожность Омера-паши, его упорное нежелание до самого последнего времени вывести свои войска в поле—наилучшее доказательство его слабого доверия к способностям этой единственной хорошей регулярной армии, которой располагает Турция. Но в Азии, где старая турецкая система растрат и недобросовестности продолжала процветать по-прежнему, оба корпуса низама, весь редиф и вся масса иррегулярных войск не могли противостоять русской армии, хотя последняя была значительно слабее в численном отношении; каждый бой кончался поражением турок, и к концу кампании 1854 г. азиатская армия Турции почти перестала существовать. Отсюда ясно, .что не только детальной организации, но в большей степени и самих войск не существует реально. От иностранных офицеров и газетных корреспондентов в Карее и Эрзеруме постоянно слышались жалобы на недостаток в оружии, обмундировании, снаряжении и пищевых припасах, и все они утверждали, что повинны в этом бездеятельность, неспособность и алчность пашей. Им регулярно посылались деньги, но они всякий раз клали их себе в карман.

Обмундирование турецкого регулярного солдата скопировано с западных образцов; существенным отличием является красная феска, наихудший для тамошнего климата головной убор, способствующий во время летней жары частым солнечным ударам. Качество обмундировочного материала очень скверное, а между тем он должен служить дольше, чем полагалось бы, так как обычно офицеры присваивают себе деньги, предназначенные для его возобновления. Оружие — плохих образцов как в пехоте, так и в кавалерии; только у артиллерии отличные полевые пушки, отлитые в Константинополе под руководством европейских офицеров и гражданских инженеров.

Турок сам по себе не плохой солдат. Он по натуре храбр, чрезвычайно вынослив и, при известных условиях, послушен. Европейские офицеры, которым удалось заслужить его доверие, могут положиться на него; мы можем указать на Граха и Бутлера в Силистрии и на Искандера-бея (Ильинского) в Валахии. Но это — исключение. Вообще же говоря, прирожденная ненависть турка к «гяуру» так несокрушима, его обычаи и идеи так отличны от европейских обычаев и идей, что, пока он останется господствующей расой в стране, он не подчинится людям, которых внутренне презирает как неизмеримо ниже его стоящие существа. Это чувство распространилось и на самую организацию армии, после того как она приняла европейские формы. Простой турок ненавидит учреждения гяуров не меньше, чем их самих. Поэтому строгая дисциплина, урегулированность деятельности и постоянное внимание, требуемые в современной армии, крайне ненавистны ленивому, созерцательному и фаталистически настроенному турку. Даже офицеры скорей дадут разбить армию, чем выйдут из оцепенения и проявят активность. Это — наихудшая черта турецкой армии, и ее одной было бы достаточно, чтобы сделать ее непригодной к какой то ни было наступательной кампании.

Рядовые и унтер-офицеры рекрутируются посредством добровольной записи и жеребьевки. Среди младших офицеров попадаются выслужившиеся солдаты, но большинство их — денщики и слуги старших офицеров, так называемые чибудиси и кафейдиси. Константинопольские военные школы, стоящие далеко не на высоком уровне, не в состоянии выпускать достаточное количество молодых людей для заполнения свободных вакансий. Что касается более высоких чинов, то тут царит система такого фаворитизма, о котором западные народы не имеют понятия. Большинство генералов — по происхождению черкесские рабы, любимцы (mignons) тех или других крупных лиц во времена их молодости. Крайнее невежество, неспособность и самоуверенность царят невозбранно, и дворцовые интриги — главный путь к продвижению. Даже те немногие европейские генералы (ренегаты), которые находятся на турецкой службе, не были бы приняты, если бы они не были абсолютно необходимы, чтобы не дать развалиться всей машине. Сейчас они приняты без всякого разбора,—люди действительно ценные наряду с авантюристами.

В настоящее время, после трех кампаний, турецкой армии, можно сказать, не существует, кроме 80 000 человек первоначальной армии Омера-паши, находящейся частью на Дунае, частью же в Крыму. Азиатская армия состоит приблизительно из 25 000 оборванцев, не годных для полевых действий и деморализованных поражением. Остальные же из 400000 исчезли неизвестно куда: погибли на поле сражения или от болезней, стали инвалидами, расформировались или превратились в разбойников. Надо полагать, что это была последняя турецкая армия, потому что трудно ожидать от Турции, чтобы она смогла оправиться от удара, нанесенного ей союзом с Англией и Францией.

Прошли те времена, когда бои под Ольтеницей и Четати вызывали преувеличенный восторг перед турецкой отвагой. Уже одна упорная бездеятельность Омера-паши. внушила сомнение в других военных достоинствах его войск, которое не смогла рассеять даже блестящая оборона Силистрии. Поражения в Азии, бегство под Балаклавой, строго оборонительная позиция турок в Евпатории и их полнейшая пассивность в лагере под Севастополем сделали более трезвой общую оценку их военных способностей. Турецкая армия была такова, что до сих пор невозможно было вынести суждение о том, чего она стоит, Несомненно, некоторые из ее полков отличались храбростью и дисциплинированностью, способны были с честью нести какой угодно вид службы, но таких полков было очень мало. Огромная масса пехоты была слабо спаяна и поэтому не годилась для полевых действий, хотя и обнаруживала достоинства в окопной войне. Регулярная кавалерия безусловно уступала коннице любой европейской державы. На наиболее высоком уровне стояла артиллерия, полевые полки которой были превосходны; солдаты казались рожденными для своего дела, но офицеры были далеко не на высоте своих задач. Редифы, по-видимому, очень страдали от плохой организации, хотя солдаты и были готовы показать себя с лучшей стороны. Среди иррегулярных войск арнауты и босняки проявили себя хорошими партизанами, но вместе с тем отлично годились для защиты укреплений. Зато башибузуки оказались почти бесполезными, а то и хуже того. Египетский контингент, по-видимому, приблизительно на том же уровне, что и турецкий низам, тунисские же войска почти вовсе непригодны. Не удивительно, что вся эта разношерстная армия, с таким плохим офицерским составом и такой плохой администрацией, почти совершенно сошла нанет после трех кампании.

САРДИНСКАЯ АРМИЯ

Эта армия состоит из 10 бригад пехоты, 10 батальонов стрелков, 4 бригад кавалерии, 3 полков артиллерии, 1 полка саперов и минеров, отряда карабинеров (полицейские войска) и сардинской легкой конницы. В число 10 пехотных бригад входят: 1 гвардейская бригада, 4 батальона гренадеров, 2 батальона егерей и 9 линейных бригад,—в общем 18 полков по 3 батальона а каждом. К ним присоединяются 10 стрелковых батальонов (берсальеры), по батальону на каждую бригаду, так что количество обученной легкой пехоты в сардинской армии сравнительно выше, чем в какой бы то ни было иной.

Сверх этого при каждом полку имеется запасный батальон.

С. 1849 г. состав батальонов сильно уменьшен по финансовым соображениям. В военное время батальон должен состоять из 1 000 человек, в мирное же время в нем не больше 400 человек, остальные отпущены домой на неопределенное время.

Кавалерия состоит из 4 полков тяжелой и 5 полков легкой конницы. В каждом полку — 4 полевых эскадрона и 1 запасный. В военное время полк в своих полевых эскадронах должен иметь приблизительно 800 человек, но в мирное время число их едва ли доходит до 600.

Артиллерия состоит из 1 полка рабочих и ремесленников, 1 полка гарнизонной артиллерии (12 рот) и 1 полка полевой артиллерии (6 пеших, 2 конных, 2 тяжелых батареи с 8 пушками в каждой). В легких батареях — 8-фунтовые пушки и 24-фунтовые гаубицы, в тяжелых батареях—16фунтовые пушки; общее число пушек — 80.

Полк саперов и минеров насчитывает 10 рот, или приблизительно 1 100 человек. Карабинеры (конные и пешие) — очень многочисленны для такого маленького королевства, число их доходит до 3 200 человек. Легкая конница, несущая полицейскую службу в Сардинии, состоит приблизительно из 1 100 человек.

В первую кампанию против Австрии, в 1848 г., сардинская армия насчитывала, наверное, не меньше 70 000 человек. В 1849 г. численность ее дошла до 130000 человек. После этого она была сокращена приблизительно до 45 000. Каковы ее силы в настоящий момент, невозможно определить, но несомненно, что после заключения договора с Англией и Францией она снова была увеличена.

Эта огромная эластичность пьемонтской армии, позволяющая ей в любое время увеличивать и уменьшать количество войск, находящихся под ружьем, объясняется системой рекрутирования, весьма близкой к прусской системе. И действительно, Сардиния во многих отношениях может быть названа итальянской Пруссией. В подчиненных Сардинии областях каждый гражданин точно так же обязан служить в армии, с той, однако, разницей по сравнению с Пруссией, что разрешено ставить вместо себя заместителей; срок, в течение которого гражданин считается военнообязанным, состоит, как и в Пруссии, из периода действительной службы и периода, когда солдат покидает ряды войск и остается в резерве, откуда он может быть призван в случае войны. Система эта занимает среднее место между прусской системой и той, которая принята в Бельгии и в малых германских государствах. Таким образом, посредством призыва резервов пехота свой состав в 30 000 человек может увеличить до 80 000. Кавалерия и артиллерия усилятся лишь незначительно, так как обычно солдат этих родов оружия остается в своих полках в течение всего срока своей службы.

Пьемонтская армия в отношении внешнего вида и вышколенности не уступает ни одной европейской армии. Подобно французам, пьемонтцы невысоки ростом, особенно в пехоте: средний рост гвардейца не достигает и 5 футов 4 дюймов. Но благодаря своей изящной обмундировке, воинскому виду, крепкому и легкому сложению и тонким итальянским чертам лица они производят лучшее впечатление, чем любые другие части с более рослым составом. Форма и снаряжение в линейной пехоте и в гвардии следует французским образцам, заимствуя кое-какие подробности у австрийцев. У берсальеров — особая форма: матросская шапочка с пучком петушиных перьев и коричневый сюртук. Кавалеристы носят коричневые жакеты, доходящие до колен. Пехота вооружена пистонными ружьями, но у берсальеров — короткие тирольские винтовки, которые, несмотря на все свои достоинства, много уступают винтовке Минье. Первый ряд в кавалерии был обычно вооружен пиками; сохранился ли и теперь этот обычай в легкой коннице, мы не можем сказать. Восьмифунтовый калибр в конных и легких пеших батареях дает им то преимущество над прочими континентальными армиями, какое имели французы, пока сохраняли у себя этот калибр. Но их тяжелые батареи с шестнадцатифунтовыми пушками делают их самой тяжелой полевой артиллерией на континенте. Что пушки эти, после того как они установлены, могут оказать хорошую службу, показала битва у речки Черной, где их меткая стрельба в немалой степени поспособствовала успеху союзников и вызвала всеобщее восхищение.

Из всех итальянских областей Пьемонт по своим территориальным условиям больше всего способен создать хорошую армию. Равнины на берегах По и его притоков производят великолепных лошадей и красивую, рослую породу людей, самых высоких из итальянцев, отлично приспособленных к службе в кавалерии и в тяжелой артиллерии. Горы, обступающие эти равнины с трех сторон — с севера, с запада и с юга,—населены крепкими людьми, не такими рослыми, но сильными и энергичными, трудоспособными и смышлеными, как все горцы. Они образуют ядро пехоты, особенно же берсальерских частей, которые почти не уступают венсеннским егерям по вышколенности, но безусловно превосходят их физической силой и выносливостью.

Военные школы Пьемонта в общем стоят на высоком уровне, и поэтому офицерский состав очень хорош. Однако до 1846 г. аристократия и духовенство оказывали большое влияние на офицерские назначения. До этого времени К.арл-Альберт знал только два способа управлять — с помощью духовенства и с помощью армии; в других частях Италии говорили, что из трех лиц, которых вы встретите в Пьемонте, один непременно окажется солдатом, другой монахом и только третий штатским человеком. В настоящее время положение резко изменилось, духовенство утратило большую долю своего влияния, и хотя много офицерских мест осталось за дворянством, кампании 1848 и 1849 гг. в известной мере придали армии демократический характер, который не так-то легко стереть. Некоторые английские газетные корреспонденты из Крыма утверждали, что почти все пьемонтские офицеры — «по происхождению дворяне». Но это далеко не так; я лично знаю многих пьемонтских офицеров, бывших раньше рядовыми, и берусь утверждать, что большинство нынешних капитанов и лейтенантов состоит либо из людей, заслуживших эполеты своей храбростью в борьбе против австрийцев, либо из лиц, по крайней мере никак не связанных с аристократией.

Мы полагаем, что величайший комплимент, который может быть сделан пьемонтской армии, заключается в мнении, высказанном ее недавним противником, генералом Шонгальсом, главным квартирмейстером австрийской армии в 1848 и 1849 гг. В своих «Воспоминаниях об итальянских кампаниях» этот генерал, один из лучших офицеров австрийской армии и человек, которому весьма не по душе все, что пахнет итальянской независимостью, говорит о пьемонтской армии с величайшим уважением. «Их артиллерия, — заявляет он, — состоит из отборных людей под командой дельных и знающих свое дело офицеров; материал очень хорош, а калибр лучше нашего». «Кавалерия имеет большие достоинства; первый ряд вооружен пиками, но ввиду того, что только исключительно хороший наездник в состоянии владеть этим оружием, мы не решились бы назвать это нововведение рациональным. Впрочем, их школа верховой езды стоит на высоком уровне». «При Санта-Лючиа обе стороны бились с поразительным мужеством. Пьемонтцы атаковали очень энергично и с большим натиском; как пьемонтцы, так и австрийцы показали образцы большого личного мужества». «Пьемонтская армия имеет право не краснея вспомнить о битве при Новаре», и т. д.

Точно так же прусский генерал Виллизен, бывший очевидцем части кампании 1848 г. и относящийся отрицательно к итальянской независимости, высоко оценивает пъемонтскую армию.

С 1848 г. некоторые круги в Италии смотрят на короля Сардинии как на будущего главу всего полуострова. Хотя мы и не разделяем этого мнения, мы все же думаем, что если итальянцам суждено отвоевать свою свободу, то пьемонтская армия сыграет в этом решающую роль и образует вместе с тем ядро итальянской армии. Прежде чем это произойдет, в самом Пьемонте произойдет еще не одна революция, но заключенные в нем превосходные воинские элементы все это переживут и даже выиграют от включения в действительно национальную армию.

ИСПАНСКАЯ АРМИЯ

Из всех европейских армий испанская ввиду особых условий представляет наибольший интерес для Соединенных Штатов. Поэтому, заканчивая обзор военных сил в Европе, мы уделим ей больше внимания, чем она, казалось бы, заслуживает по своему значению, если сопоставить ее с армией ее соседей по другую сторону Атлантического океана.

Испанские военные силы состоят из армии внутри страны и колониальных армий.

В первую входит 1 полк гренадеров, 45 линейных полков по 3 батальона в каждом, 2 полка двухбатальонного состава в Сеуте и 18 батальонов cazadores (егерей) или стрелков. Все эти 160 батальонов насчитывали в 1852 г. 72670 человек, стоивших государству ежегодно 82 692 651 реал, или 10 336 581 доллар. Кавалерия состоит из 16 полков карабинеров, драгунов и уланов по 4 эскадрона в каждом, с 11 эскадронами егерей, или легкой конницы, в 1851 г.,—всего 12000 человек, обходившихся государству в 17 549 562 реала, или 2 193 695 долларов.

Артиллерия состоит из 5 пеших полков по 3 бригады в каждом, по одному полку для каждой части королевства, из 5 бригад тяжелой артиллерии, 3 конных и 3 горных, — в общем из 26 бригад, или, как их теперь называют, батальонов. В конно-артиллерийском батальоне 2 батареи, в горном и пешем—4. Все 96 пеших и конных батарей имеют при себе 588 полевых пушек.

Саперы и минеры образуют полк в 1 240 человек.

Резерв состоит из 4 батальонов для каждого пехотного полка и запасного эскадрона для каждого кавалерийского полка.

Совокупность военных сил—на бумаге—в 1851 г. исчислялась в 103000 человек; в 1843 г. после падения Эспартеро она равнялась лишь 50000; но одно время Нарваес поднял число до 100000. В среднем можно считать, что под ружьем находится самое большее 90 000 человек.

Состав колониальных армий следующий:

1) Кубинская армия состоит из 16 пехотных полков ветеранов, 4 рот добровольцев, 2 полков кавалерии, 2 полков (по четыре батареи) пешей и 1 батальона (из 4 батарей) горной артиллерии, 1 батальона (из 2 батарей) конной артиллерии и 1 батальона саперов и минеров. Кроме этих линейных войск, имеется еще milicia disciplinada (обученная милиция) из 4 батальонов и 4 эскадронов и milicia urbana (городская милиция) из 8 эскадронов—в общей сложности 37 батальонов, 20 эскадронов и 54 орудия. За последние годы эта постоянная кубинская армия усилена многочисленными частями из Испании, и если ее первоначальную численность мы примем в 16000—18000 человек, то теперь на Кубе, пожалуй, тысяч 25—28. Но подсчет этот лишь приблизительный.

2) Порторикская армия состоит из 3 пехотных батальонов ветеранов, 7 батальонов обученной милиции, 2 батальонов местных добровольцев, 1 эскадрона таких же добровольцев и 4 батарей пешей артиллерии. Беспорядочное состояние большинства испанских колоний не дает возможности сколько-нибудь точно определить численность этой армии.

3) Филиппинская армия состоит из 5 полков пехоты по 8 рот в каждом, из 1 полка люзонских стрелков, 9 пеших батарей, 1 конной и 1 горной. Отряд (?) из 5 батальонов туземной пехоты и другие провинциальные отряды, которые существовали раньше, были распущены в 1851 г.

Армия рекрутируется посредством жеребьевки, допускаются заместители. Ежегодно набор дает контингент в 25000 человек; в 1848 г. были призваны три контингента— 75000 человек.

Своей нынешней организацией испанская армия обязана главным образом Нарваесу, хотя уставы, введенные Карлом III в 1768 г., до сих пор образуют ее основу. Нарваес отнял у полков их старые провинциальные флаги и заменил их общим испанским флагом; точно так же он уничтожил провинциальную организацию, централизовал армию и внес в нее единообразие. Зная слишком хорошо по опыту, что деньги — основной двигатель для такой армии, которая почти никогда не оплачивалась и редко бывала одета и накормлена, он попытался внести большую правильность в ее финансовое управление и в выплату жалованья. Имел ли он успех во всех своих начинаниях, неизвестно, но все введенные им улучшения быстро исчезли во время управления Сарториуса и его преемников. Нормальное положение — «никакой оплаты, никакого питания, никакой одежды» — было всецело восстановлено, и в то время как высшие чины и офицеры щеголяют в мундирах, сверкающих золотом и серебром, и даже носят форму, не предусмотренную никаким уставом, солдаты ходят в отрепьях и без обуви. Один английский офицер так описывает состояние испанской армии 10—12 лет тому назад: «Вид испанских солдат до последней степени не военный. Часовой ходит взад и вперед около своего поста, причем шапка еле держится у него на затылке, а ружье болтается на плече, и с самым непринужденным видом напевает какуюнибудь веселую сегедилью (песню). Часто в его обмундировании не хватает весьма существенных частей или же мундир и штаны представляют собой такие безнадежные отрепья, что даже в летнее время он принужден надеть поверх них серую шинель; башмаки в двух случаях из трех совершенно разорваны и из них торчат голые пальцы. Таковы в Испании прелести военной жизни!»

Приказ, изданный Серрано 9 сентября 1843 г., предписывает, чтобы «все офицеры и высшие чины армии в общественных местах впредь появлялись в форме своего полка и с шашкой установленного образца, если они не в штатском; офицеры обязаны также носить точные знаки своих чинов; все другие знаки и всякие произвольные и смешные украшения, которыми многие из них считают возможным щеголять, воспрещаются». Это относится к офицерам, а вот что можно процитировать о солдатах:

«Бригадный командир Кордова открыл в Кадиксе подписку — его имя фигурирует на первом месте — для сбора суммы, необходимой для поднесения по паре суконных штанов каждому из отважных бойцов Астурийского полка».

Эта финансовая неурядица объясняет тот факт, что с 1808 г. испанская армия находится в состоянии почти беспрерывного мятежа. Но истинные причины этого лежат глубже. Длительная война с Наполеоном, в которой разные войсковые части и их вожди получали политическое влияние, впервые придала испанской армии преторианскую окраску. Много энергичных людей с революционных времен остались в армии; включение партизан в регулярные войска еще усилило этот элемент. Таким образом, высшие командные лица сохранили свои преторианские вожделения, а солдаты и низшие офицерские чины пропитаны революционными традициями. Все это непрерывно подготовляло восстание 1819—1822 гг., а позднее, в 1833—1843 гг., гражданская война снова выдвинула на авансцену армию и ее вождей. Используемая всеми партиями в качестве орудия, испанская армия должна была рано или поздно взять в свои руки правительственную власть.

«Испанцы — воинственный, но не военный народ», — сказал аббат де-Прадт. Несомненно, что из всех европейских народов они питают наибольшую антипатию к военной дисциплине. Тем не менее возможно, что народ, который в течение века и больше славился своей пехотой, снова создаст армию, которой сможет гордиться. Но чтобы это стало возможным, необходимо изменить не только военную систему, но в еще гораздо большей степени весь строй гражданской жизни.

Армия

Армия — организованное объединение вооруженных людей, содержимое государством в целях наступательной или оборонительной войны. Из армий древнего мира первой, о которой мы имеем некоторые достоверные сведения, является армия Египта. Великая эпоха ее славы совпадает с царствованием Рамзеса II (Сезостриса), и рисунки и надписи на многочисленных памятниках его царствования, повествующие об ее подвигах, составляют главный источник наших сведений о постановке военного дела у египтян. Военная каста Египта делилась на два класса — «хермотибов» (hermotybii) и «каласиров» (calasirii)*; первый в лучшие времена насчитывал 160000 человек, второй — 250 000. Эти два класса, по-видимому, отличались друг от друга исключительно возрастом или продолжительностью службы, так что каласиры после определенного числа лет переходили в класс хермотибов, или в запас. Вся армия расселялась в виде военных поселений, причем каждый воин получал обширный участок земли в качестве вознаграждения за свою службу. Поселения эти были расположены, главным образом, в нижней части страны, где можно было ожидать нападения со стороны соседних азиатских государств; лишь несколько поселений было основано по верхнему Нилу, так как эфиопы не являлись очень серьезным противником. Сила армии была в ее пехоте, в особенности — в ее лучниках. Помимо последних в ней имелись отряды пехотинцев, различно вооруженных и распределенных по батальонам в зависимости от вооружения: копейщики, пращники, воины, вооруженные мечом, воины, вооруженные палицей, и т. д. Пехота поддерживалась многочисленными боевыми колесницами, с двумя воинами на каждой; один был возницей, другой стрелял из лука. Конница на памятниках не встречается. Единичный рисунок, изображающий человека верхом на лошади, относят к римской эпохе, и, невидимому, правильно предположение, что применение лошади для верховой езды и конницы стало известно египтянам только благодаря их азиатским соседям. Единодушные сообщения древних историков по этому допросу делают несомненным, что в позднейший период египтяне обладали многочисленной конницей, которая действовала, как и всякая вообще конница в древние времена, на флангах пехоты. Защитное вооружение египтян состояло из щитов, шлемов, нагрудников или кольчуг из различного материала. Их способ атаки укрепленной позиции обнаруживает многие из приемов и ухищрений, известных грекам и римлянам. Они имели черепаху* (testudo), таран, винею** (vinea) и штурмовую лестницу; но утверждение сэра Г. Уилькинсона, что они также были знакомы с употреблением подвижных башен и умели вести подкопы стен, является простой гипотезой. Со времен Псамметиха египтяне содержали отряд греческих наемников, которые тоже были поселены в Нижнем Египте.

Ассирия дает нам самый ранний образец тех азиатских армий, которые свыше тысячи лет боролись за обладание странами между Средиземным морем и Индом. Здесь, как и в Египте, главным источником наших сведений служат памятники. Пехота изображается вооруженной подобно египетской, хотя лук, невидимому, имел меньшее значение, и оборонительное и наступательное оружие отличалось лучшей выделкой и более изящным внешним видом. Кроме того, здесь было больше разнообразия в вооружении ввиду большего протяжения империи. Копье, лук, меч и кинжал являются главным оружием. Ассирийцы в армии Ксеркса изображены также с окованными железом палицами. Защитное вооружение состояло из шлема (часто сделанного с большим вкусом), войлочной или кожаной кольчуги и щита. Боевые колесницы все еще составляли важную часть армии; в колеснице помещалось два человека, причем возница должен был покрывать щитом лучника. Многие из бойцов на колесницах изображены в длинных кольчугах. Кроме того, существовала и конница, с которой мы тут встречаемся впервые. На более ранних скульптурных памятниках всадник сидит на неоседланной лошади; позднее вводится нечто вроде подушки, а на одной скульптуре изображено высокое седло, схожее с употребляемым ныне на Востоке. Конница вряд ли значительно отличалась от конницы персов и позднейших восточных народов. Это была легкая, иррегулярная кавалерия, атакующая беспорядочными группами, легко отражаемая хорошо вооруженной стойкой пехотой, но грозная для приведенной в расстройство или разбитой армии. В соответствии с этимона изображалась в строю позади колесниц, бойцы которых, повид.имому, составляли аристократический род войск. В тактике пехоты были сделаны, невидимому, некоторые успехи в смысле правильности движений и построения рядов. Лучники или сражались впереди, и тогда каждого из них прикрывал щитоносец, или же стояли в заднем ряду, и тогда первый и второй ряды, вооруженные копьями, нагибались или становились на колено, чтобы лучники могли стрелять. При осадах ассирийцы несомненно были знакомы с употреблением подвижных башен и ведением подкопов; а из одного места у пророка Езекиила можно, пожалуй, заключить, что они делали нечто вроде валов или искусственных холмов для того, чтобы господствовать над стенами осаждаемого города, — грубый зачаток римского agger (вала). Их передвижные и неподвижные башни подымались до уровня осаждаемой стены и выше, чтобы господствовать над нею. Они употребляли равным образом тараны и виней, а так как их армии были многочисленны, то они отводили целые рукава рек в новое русло, чтобы получить доступ к слабому участку атакуемого места или воспользоваться сухим ложем реки, как проходом в осаждаемую крепость. Армии вавилонян были, по-видимому, подобны ассирийским, но специальные подробности о них отсутствуют.

Персидская империя обязана своим величием своим основателям, — воинственным кочевникам нынешнего Фарсистана, народу наездников, у которого конница сразу заняла то преобладающее положение, которое она с тех пор занимала во всех восточных армиях вплоть до недавнего введения в них современного европейского обучения. Дарий Гистасп организовал постоянную армию, чтобы держать в повиновении завоеванные области, а также предупреждать частые восстания сатрапов, или гражданских губернаторов. В каждой провинции был, таким образом, свой гарнизон под отдельным командованием; укрепленные города занимались, кроме того, особыми отрядами.

Расходы по содержанию этих войск должны были нести провинции. В эту постоянную армию входила также гвардия царя, 10000 человек отборной пехоты («бессмертные», athanatoi), блиставшие золотом, сопровождаемые в походе длинными обозами" повозок с гаремами и слугами, а также верблюдов с припасами; в царскую гвардию входило, кроме того, 1 000 алебардистов, 1 000 человек конной гвардии к многочисленные боевые колесницы, причем некоторые из них были вооружены косами. Для больших походов ати вооруженные силы признавались недостаточными, и производился общий набор во всех провинциях государства. Масса этих различных отрядов образовывала подлинно восточную армию, составленную из самых разнообразных частей, которые отличались одна от другой вооружением и приемами боя; ее сопровождал громадный хозяйственный обоз и бесчисленное количество нестроевых. Присутствием этих последних мы должны объяснить громадную численность персидских армий, о которой говорят греки. Воины, в зависимости от своей национальности, были вооружены луками, дротиками, копьями, мечами, палицами, кинжалами, пращами и т. п. Контингент каждой провинции имел отдельного командира; эти контингента, согласно Геродоту, невидимому, подразделялись на десятки, сотни, тысячи и пр., с офицерами во главе каждого десятичного подразделения. Командование крупными объединениями или крыльями армии обыкновенно предоставлялось членам царской семьи. В составе пехоты персы и другие арийские народы (мидяне и бактряне) образовывали elite (отборную часть). Они были вооружены луками, копьями средних размеров и короткими мечамк; голова прикрывалась чем-то вроде тюрбана, туловище защищалось одеждой, покрытой железными пластинками; щит большей частью был плетеный из ивовых прутьев. Однако эти elite (отборные), как и остальная персидская пехота, терпели полное поражение всякий раз, когда им приходилось иметь дело даже с самыми немногочисленными отрядами греков; ее неповоротливые и беспорядочные толпы были способны только к пассивному сопротивлению против зарождающейся фаланги Спарты и Афин; доказательством тому могут служить Марафон, Платея, Микале и Фермопилы. Боевые колесницы, которые в персидской армии появляются в последний раз в истории, могли быть полезны на совершенно ровной поверхности против такой пестрой толпы, какою была сама персидская пехота, но против плотной массы копейщиков, которую образовывали греки, или против легких войск, пользовавшихся неровностями местности, они были более чем бесполезны, так как малейшее препятствие останавливало их. Во время сражения лошади пугались и, не слушаясь возниц, топтали собственную пехоту. Что касается кавалерии, то более ранние периоды империи дают нам мало доказательств ее превосходства ' над пехотой. На Марафонской равнине, — удобной для кавалерии местности, —было 10000 всадников, однако они не смогли прорвать ряды афинян. В позднейшую эпоху конница отличилась в сражении при Гранике2С, где, построенная в одну линию, она напала на головы македонских колонн, когда те поднимались на берег после перехода реки вброд, и опрокинула их прежде, чем они могли развернуться. Она также успешно противостояла в течение долгого времени авангарду Александра, находившемуся под командованием Птоломея, пока не подошли главные силы и легкие войска не появились на ее флангах, после чего ей пришлось отступить ввиду отсутствия второй линии или резерва. Но в этот период персидская армия была усилена включением в нее греческого элемента в виде греческих наемников, которых, вскоре после Ксеркса, цари стали нанимать на службу, и кавалерийская тактика, примененная Мемноном в сражении при Гранике, отличается столь не-азиатским характером, что мы можем, даже при отсутствии достоверных сведений, смело приписать ее греческому влиянию.

Греческие армии являются первыми, об организации которых мы имеем обширные и точные сведения. Можно сказать, что вместе с ними начинается история тактики, в особенности тактики пехоты. Не останавливаясь на описания военной системы героического периода Греции, как она изображена Гомером, когда кавалерия была еще неизвестна, когда знать и вожди сражались на боевых колесницах или сходили с них для поединка с одинаково знатным противником и когда пехота, невидимому, была немногим лучше азиатской пехоты, —мы сразу перейдем к военным силам Афин в эпоху их наибольшего величия. В Афинах каждый свободнорожденный мужчина был обязан военной службой. Только лица, занимавшие определенные общественные должности, а в более ранний период — и четвертый, или беднейший, класс свободных, были изъяты из этой повинности. Это была система милиции в обществе, основанном на рабовладении. Каждый юноша по достижении 18 лет обязан был отбывать военную службу в течение двух лет, особенно по охране границ. В течение этого времени он полностью проходил военное обучение и в дальнейшем оставался военнообязанным вплоть до 60 лет. В случае войны собрание граждан устанавливало число людей, подлежащих призыву; только в крайних случаях прибегали к levee en masse (panstratia) (всеобщее ополчение). Стратеги (strategi), в количестве десяти, ежегодно избиравшиеся народом, должны были производить набор этих войск и организовывать их, причем члены каждого племени составляли отряд под командой особого филарха (phylarchos). Филархи, так же как и таксиархи (taxiarchi) или командиры рот, тоже избирались народом. Все призванные составляли тяжело вооруженную пехоту — гоплитов (hoplitae), предназначенную для образования фаланги или глубокого линейного построения копейщиков, которые первоначально составляли всю вооруженную силу, а затем, после добавления легко' вооруженных войск и кавалерии, оставались ее основным стержнем — частью, решавшей исход битвы. Фаланга строилась различной глубины; мы встречаем упоминания о фалангах глубиной в 8, 12, 25 шеренг. Вооружение гоплитов состояло из нагрудника или лат, шлема, овального щита, копья и короткого меча. Сильной стороной афинской фаланги была атака; она славилась своим бешеным натиском, в особенности после того, как Мильтиад в сражении при Марафоне ввел такое ускорение шага во время наступления, что пехота устремлялась на врага бегом. Но в обороне афинскую фалангу превосходила спартанская, более массивная и более сомкнутая. Тогда как при Марафоне все войско афинян состояло из тяжело вооруженной фаланги в 10000 гоплитов, при Платее они имели, кроме 8 000 гоплитов, такое же число легко вооруженной пехоты. Громадная опасность персидских вторжений вызывала необходимость в расширении круга лиц, на которых распространялась воинская повинность; в списки был внесен беднейший класс тетов. Из последних формировались легко вооруженные войска — гимнеты (gymnetae), псилы (psili); они совсем не имели защитного вооружения или же имели один только щит и были снабжены копьем и дротиками. С расширением власти Афин их легко вооруженные войска были усилены контингентами союзников и даже наемными войсками. В армию были включены жители Акарнании, Этолии и Крита, славившиеся как стрелки из лука и пращники. Был сформирован промежуточный — между легко вооруженными -и гоплитами — класс войск, пельтасты (peltastae), вооруженный подобно легкой пехоте, но способный захватывать и отстаивать позиции. Однако этот род войск получил значение только после Пелопоннесской войны, когда Ификрат реорганизовал его. Легко вооруженные войска афинян пользовались высокой репутацией за свою сообразительность и быстроту как в принятии боевых решений, так и в их исполнении. В некоторых случаях, — вероятно на пересеченной местности, — они с успехом противостояли даже спартанской фаланге. Афинская кавалерия была введена в то время, когда республика была уже богата и могущественна. Гористая поверхность Аттики была неблагоприятна для этого рода войск, но соседство Фессалии и Беотии, областей, богатых лошадьми и, следовательно, первых создавших конницу, скоро повело к введению ее и в других государствах Греции. Афинская конница, сперва насчитывавшая 300, затем 600 и даже 1 000 всадников, составлялась из богатейших граждан и являлась постоянной частью даже в мирное время. Это был весьма полезный отряд, чрезвычайно бдительный, сообразительный и предприимчивый. Во время сражения конница, как и легко вооруженная пехота, обыкновенно помещалась на крыльях фаланги. В позднейшее время афиняне содержали также наемный отряд в 200 конных лучников — гиппотоксотов (hippotoxotae). Афинский воин до эпохи Перикла не получал никакой платы. Позже он стал получать 2 обола (кроме того, еще 2 обола на питание, которое воин должен был сам добывать), а иногда даже гоплиты получали не больше 2 драхм. Командиры получали двойную плату; воины-кавалеристы — тройную, а старшие командиры — вчетверо большую. Одна только тяжело вооруженная конница обходилась в 40 талантов (40 000 долларов) в год в мирное время, а во время войны — значительно дороже. Боевое построение и способ борьбы были чрезвычайно просты; фаланга образовывала центр, причем воины выдвигали свои копья и прикрывали весь фронт рядом своих щитов. Они атаковывали вражескую фалангу параллельным фронтом. Если первому натиску не удавалось расстроить боевой порядок противника, то борьба врукопашную решала битву. В то же время легко вооруженные войска и кавалерия или атаковывали соответствующие войска противника, или старались действовать на фланге и в тылу фаланги противника и использовать малейшее замешательство, обнаруженное в ее рядах. В случае победы они предпринимали преследование, в случае поражения, по возможности, прикрывали отступление. Они употреблялись также для разведки и набегов, беспокоили врага в походе, в особенности когда ему приходилось проходить через ущелья, и пытались перехватывать его обозы и отставших. Таким образом, боевой порядок был чрезвычайно прост; фаланга всегда действовала как одно целое; ее подразделения на более мелкие группы не имели тактического значения; начальникам этих подразделений приходилось только наблюдать за тем, чтобы не нарушался порядок фаланги или чтобы он, по крайней мере, был быстро восстанавливаем. Выше на немногих примерах мы показали, какова была сила афинских армий во время персидских войн. В начале Пелопоннесской войны армия насчитывала 13000 гоплитов для полевой службы, 61000 (из самых молодых и самых старых солдат) для гарнизонной службы, 1 200 всадников и 1 600 лучников. Согласно подсчетам Бека, войско, посланное против Сиракуз, насчитывало 38 560 человек, отправленные затем подкрепления доходили до 26 000 человек, а всего было около 65 000. После полной неудачи этой экспедиции Афины были истощены не меньше, чем Франция после ее русской кампании 1812 г.

Из других государств Греции Спарта была par excellence (наиболее) военным государством. Если общее физическое воспитание афинян развивало ловкость вместе с физической силой, то спартанцы направляли свое внимание преимущественно на развитие силы, выносливости и смелости. Они выше ценили стойкость в рядах и чувство военной чести, чем сообразительность. Афинянин воспитывался так, как если бы ему предстояло сражаться среди легко вооруженных войск, хотя и в строго определенном месте; но он оказывался вполне пригодным и в тяжелой фаланге; спартанец, напротив, воспитывался только для службы в фаланге. Отсюда очевидно, что пока фаланга решала исход боя, спартанец в конечном счете одерживал верх. В Спарте каждый свободный гражданин числился в списках армии с 20 до 60 лет. Эфоры (ephori) определяли число подлежащих призыву, которые обыкновенно набирались из людей среднего возраста, от 30 до 40 лет. Как и в Афинах, люди одного и того же племени или одной и той же местности зачислялись в одну и ту же часть войск. Организация армии основывалась на братствах (enoraotia.e) *, введенных Ликургом; два братства составляли пентекостис *, два пентекостиса соединялись в лох (lochos), a 8 пентекостисов, или 4 лоха, составляли мору (тога). Такова была организация во время Ксенофонта; в предыдущие периоды она, по-видимому, была иной. Численность моры 0'пределяют различно, от 400 до 900 человек; одно время она доходила, как утверждают, до 600 человек. Эти различные отряды свободных спартанцев составляли фалангу; образовывавшие ее гоплиты были вооружены копьем, коротким мечом и щитом, прикрепленным к шее. Позднее Клеомен ввел в употребление широкий карийский щит, закрепленный повязкой у локтя левой руки и оставлявший обе руки воина свободными. Спартанцы считали позорным для своих воинов возвращение после поражения без щита; сохранение щита служило доказательством того, что отступление было совершено в полном порядке и сплоченной фалангой, тогда как отдельные беглецы, спасая бегством свою жизнь, конечно, должны были бросать свои неуклюжие щиты. Спартанская фаланга обыкновенно имела восемь рядов в глубину, но иногда глубина ее удваивалась размещением одного крыла позади другого. Воины умели, по-видимому, двигаться в ногу; применялись также некоторые простейшие перестроения, как, например, перемена фронта назад полуоборотом каждого воина, выдвижение или оттягивание одного из крыльев посредством захождения плечом я т. д., но, по-видимому, они были введены только в позднейший период. В свои лучшие времена спартанская фаланга, как и афинская, знала только атаку параллельным фронтом. Дистанции между шеренгами фаланги поддерживались следующие: в походе 6 футов, во время атаки 3 фута, а при принятии атаки врага 1,5 фута. Армия находилась под командой одного из царей, который вместе со своей свитой (damosia) занимал место в центре фаланги. Впоследствии, когда число свободных спартанцев значительно уменьшилось, сила фаланги поддерживалась путем отбора из числа покоренных периэков (periaekoi). Конница никогда не превышала 600 человек, разделенных на отряды по 50 человек (ulami). Она только прикрывала крылья фаланги. Кроме того, был отряд в 300 всадников отборной спартанской молодежи, но в бою они спешивались и образовывали нечто вроде тяжело вооруженных телохранителей царя. Из легко вооруженных войск у спартанцев были скириты (skiritae) — жители горной местности вблизи Аркадии, которые обыкновенно прикрывали левое крыло фаланги; кроме того, гоплиты фаланги имели слуг — илотов, которые должны были играть роль зачинщиков боя; так, в сражении при Платее 5 000 гоплитов привели с собою 35 000 легко вооруженных илотов, но в истории мы не находим никаких сведений об их действиях.

После Пелопоннесской войны простая тактика греков подверглась значительным изменениям. В сражении при Левктре Эпаминонду с небольшими силами фиаанцев пришлось иметь дело с гораздо более многочисленной и дотоле 'непобедимой спартанской фалангой. Простая параллельная фронтальная атака здесь означала бы верное поражение, ибо оба крыла Эпаминонда подверглись бы охвату со стороны более длинного по фронту противника. Эпаминонд вместо того, чтобы наступать в линию, построил свою армию в глубокую колонну и двинулся против одного из крыльев спартанской фаланги, где помещался царь. Ему удалось прорвать линию спартанцев в этом решающем пункте; затем он завернул плечом свое войско и, двигаясь в обе стороны от прорыва, обошел прорванную линию фаланги, которая не могла образовать нового фронта, не расстраивая своего тактического порядка.

В сражении при Мантинее спартанцы придали своей фаланге более глубокое построение, но фиванская колонна все-таки снова прорвала ее. Агезилай в Спарте, Тимофей, Ификрат, Хабриас в Афинах тоже ввели изменения в пехотную тактику. Ификрат улучшил пельтастов (peltastae), род легкой пехоты, способной, однако, в случае нужды сражаться в линейном строю. Они были вооружены небольшим круглым щитом, плотным полотняным нагрудником и длинным деревянным копьем. Когда фаланга находилась в положении обороны, Хабриас заставлял первые ряды ее становиться на колено для встречи неприятельской атаки. Были введены в употребление полные каре, а также другие колонны и т. п., и в соответствии с этим различные способы развертывания стали составной частью элементарной тактики. В то же время стали уделять больше внимания легко вооруженной пехоте всех видов; у варварских и полуварварских соседей греки заимствовали различные виды оружия, ввели конных я пеших лучников, пращников и др. Большинство воинов этого периода состояло из наемников. Богатые граждане, вместо того, чтобы самим выполнять свою повинность, считали для себя более удобным платить за заместителя. Характер фаланги, как преимущественно национальной части армии, в которую допускались только свободные граждане государства, таким образом, изменился к худшему из-за этой примеси наемников, не имевших права гражданства. Незадолго до македонской эпохи Греция и ее колонии, подобно Швейцарии XVII и XVIII веков, являлись рынком для воинов-авантюристов и наемников. Египетские фараоны еще в раннюю эпоху сформировали отряд греческих войск. Впоследствии персидский царь придал своей армии известную устойчивость, включив в нее отряд греческих наемников. Вожди этих отрядов являлись ' настоящими кондотьерами, подобно кондотьерам Италии XVI века.

В течение этого периода были введены в употребление, особенно афинянами, различные военные машины для метания камней, дротиков и зажигательных снарядов. Уже Перикл пользовался некоторыми из таких машин при осаде Самоса. Осады велись посредством устройства вокруг осажденного города линии валов со рвами, брустверами,—линии, параллельной стенам города; при этом стремились разместить военные машины на господствующей позиции вблизи стен. Для разрушения стен обыкновенно прибегали к подкопам. При штурме колонна составляла синаспизм (synaspismus), т. е. наружные ряды держали щиты перед собою, а внутренние — над головами, образуя, таким образом, крышу для защиты от снарядов противника (у римлян это построение называлось testudo [черепаха]).

В то время как греческое военное искусство, таким образом, устремилось, главным образом, в сторону создания из гибкого материала наемных отрядов разного рода новых и искусственных формирований и в сторону усвоения или изобретения новых разновидностей легко вооруженных войск, в ущерб древней дорической тяжело вооруженной фаланге, которая в данную эпоху одна могла решить исход сражений, — выросла монархия, которая, усвоив все действительные улучшения, создала из тяжело вооруженной пехоты войско таких громадных размеров, что ни одна армия, с которой это войско сталкивалось, не могла противостоять его натиску. Филипп Македонский сформировал постоянную армию, состоявшую из 30 000 пехоты и 3 000 кавалерии. Главную часть армии составляла громадная фаланга в 16000 или 18000 человек, построенная по принципу спартанской фаланги, но лучше вооруженная. Небольшой греческий щит был заменен длинным продолговатым карийским щитом, а копье средних размеров — македонской пикой (sarissa) в 24 фута длиною. Глубина этой фаланги колебалась при Филиппе от 8 до 10, 12, 24 рядов. При чрезвычайной длине пик каждая из шести передних шеренг, опуская пики, могла выдвигать их острия впереди первого ряда. Стройное движение такого длинного фронта в 1 000—2 000 человек предполагает большое совершенство элементарного обучения, которым действительно непрерывно и занимались. Александр усовершенствовал эту организацию. Его фаланга обычно иасчитывала 16 384 человека и состояла из 16 рядов в глубину, по 1 024 человека в каждом; ряд из 16 человек назывался лохом (lochos) и находился под командой лохагоса, который стоял в переднем ряду. Два таких ряда составляли дилох, два дилоха — тетрарх, два тетрарха — таксиарх, два таксиарха — ксенагу, или синтагму, т. е. построение, имевшее 16 человек по фронту и 16 в глубину. Это была единица для перестроений; войска маршировали в колоннах по ксенагам, имея по фронту 16 человек. 16 ксенаг (составлявшие восемь пентекозиарх, или четыре хилиарха, или два теларха) составляли малую фалангу; две малых фаланги составляли дифалангарх, а четыре — тетрафалангарх, или собственно так называемую фалангу. Каждое из этих подразделений имело своего командира. Дифалангарх правого крыла называли головой, дифалангарх левого крыла — хвостом, или тылом. Всякий раз, когда требовалась чрезвычайная устойчивость, левое крыло занимало место позади правого, составляя фронт в 512 человек и 32 в глубину. С другой стороны, развертыванием восьми задних шеренг влево от передних можно было удвоить протяжение линии фронта, уменьшив глубину до восьми шеренг. Промежутки между воинами были те же, что и у спартанцев, но сомкнутый строй был так плотен, что внутри фаланги отдельный воин не мог повернуться. Во время сражения интервалы между подразделениями фаланги не допускались: фаланга образовывала одну непрерывную линию, которая атаковывала врага en muraille (стеной). Фалангу составляли исключительно македонские добровольцы, хотя после завоевания Греции греки тоже могли входить в нее. Все воины состояли из тяжело вооруженных гоплитов. Кроме щита и пики они носили шлем и меч, хотя после атаки этого леса пик необходимость в рукопашном бое с помощью меча встречалась не очень часто. Но когда фаланге пришлось встретиться с римским легионом, положение оказалось совсем иным. Вся фаланговая система, с ранней дорической эпохи вплоть до падения Македонской империи, страдала одним крупным недостатком: ей нехватало гибкости. Если сражение разыгрывалось не на ровной и открытой местности, то эти длинные и глубокие линии не могли передвигаться в порядке и с точностью. Каждое встречное препятствие заставляло фалангу строиться в колонну, но в этом построении она не была пригодна к действию. Кроме того, фаланга не имела второй линии или резерва. Поэтому, если ей приходилось встречаться с армией, подразделенной на более мелкие части, приспособленной к обходу местных препятствий без нарушения своего боевого порядка и построенной в несколько лилий, поддерживающих одна другую, — фаланга оказывалась беспомощной на неровной местности, где ее новый противник совершенно уничтожал ее. Но для таких противников, каких Александр имел перед собою в сражении при Арбелах29, его две большие' фаланги должны были казаться непобедимыми. Кроме тяжело вооруженной линейной пехоты, Александр располагал гвардией в 6 000 гираспистов (hyraspistae), еще более тяжело воруженных, имевших еще более крупные щиты и более длинные пики. Его легко вооруженная пехота состояла из аргираспидов (argyraspidae), с небольшими окованными серебром щитами, и многочисленных пельтастов; оба рода войск были организованы в полуфаланги, нормально численностью в 8 192 человека; они могли сражаться либо в растянутом строю, либо в линейном, подобно гоплитам; их фаланга часто имела такой же успех. Македонская конница состояла из македонской и фессалийской знатной молодежи с добавлением позднее отряда всадников из собственно Греции. Она разделялась на эскадроны (ilae), которых одна лишь македонская знать давала восемь. Конница эта представляла собою то, что мы назвали бы тяжелой кавалерией; она носила шлемы, латы с набедренниками из железных пластинок для защиты ног и была вооружена длинным мечом и пикой. Лошадь тоже носила железные налобники. Этот род кавалерии, катафракты (cataphractae), пользовался большим вниманием Филиппа и Александра; последний воспользовался ею для своего решающего маневра в сражении при Арбелах, когда он сперва разбил и подверг преследованию одно крыло персов, а затем, обойдя их центр, напал на тыл другого крыла. Конница эта производила атаку в различных строях: в линию, в обыкновенной прямоугольной колонне, в ромбовидной или клинообразной колонне. Легкая кавалерия не имела защитного вооружения, она была снабжена дротиками и легкими короткими копьями; существовал еще в македонском войске отряд акробалистов (acrobalistae), или конных лучников. Этот род войск служил для аванпостной службы, для патрулирования, разведки и вообще для иррегулярных военных действий. Он комплектовался из фракийских и иллирийских племен, которые, кроме того, давали несколько тысяч человек иррегулярной пехоты. Новым родом войск, изобретенным Александром и привлекающим наше внимание в силу того обстоятельства, что в новую эпоху он нашел подражание, были димахи (dimachae), конные войска, которые предназначались к бою как в конном, так и в пешем строю. Драгуны XVI и последующих столетий являются точной копией этих войск, как мы увидим в дальнейшем. Мы, однако, не располагаем никакими данными о том, что эта античная помесь кавалерии с пехотой удачнее справлялась со своей двойной задачей, чем современные драгуны.

Такое был состав армии, с помощью которой Александр завоевал страну между Средиземным морем, Оксусом и Сетледжем. Что касается ее численности, то в сражении при Арбелах она состояла из двух больших фаланг гоплитов (около 30 000 человек), двух полуфаланг пельтастов (16000), 4000 конницы и 6000 иррегулярных войск,— в общем всего около 56 000 человек. В сражении при Гранике его войско всех родов оружия насчитывало 35 000 человек, в том числе 5 000 конницы.

О карфагенской армии мы не знаем подробностей; споры вызывает даже количество сил, с которыми Ганнибал перешел через Альпы. Во внутреннем строении армий преемников Александра не было никаких улучшений; введение в дело слонов практиковалось лишь короткое время, так как, пугаясь огня, эти животные оказывались более опасными собственным войскам, чем врагу.

Позднейшие греческие армии (при Ахейской лиге) были организованы частью по македонскому, частью по римскому образцу.

Римская армия представляет самую совершенную систему пехотной тактики, изобретенную в течение эпохи, не знавшей употребления пороха. Она сохраняет преобладание тяжело вооруженной пехоты в компактных соединениях, но добавляет к ней: подвижность отдельных небольших единиц, возможность сражаться на неровной местности, расположение нескольких линий одна за другой, отчасти для поддержки и отчасти в качестве сильного резерва, и, наконец, систему обучения каждого отдельного воина, еще более целесообразную, чем спартанская. Благодаря этому римляне побеждали любую вооруженную силу, выступавшую против них — как македонскую фалангу, так и нумидийскую конницу.

В Риме каждый гражданин, в возрасте от 17 до 45 или 50 лет, обязан был отбывать военную службу, если только он не принадлежал к самому низшему классу или не участвовал уже в 20 кампаниях пехотинцем или в 10 кампаниях кавалеристом. Но обыкновенно в войска отбирались только более молодые люди. Обучение воина было очень суровым и было рассчитано на развитие в нем всеми возможными способами физической силы. Бег, прыганье, скачки, лазанье, борьба, плаванье — сперва без одежды, потом в полном вооружении — широко практиковались помимо регулярного обучения обращению с оружием и различным движениям. Продолжительные марши в тяжелом походном порядке, причем каждый воин нес на себе от 40 до 60 фунтов, совершались с быстротой 4 миль в час. В военное обучение входило также обращение с окопным инструментом и быстрое устройство укрепленного лагеря. И не только новобранцы, но и легионы ветеранов должны были заниматься всеми этими упражнениями, чтобы сохранять телесную свежесть и гибкость и оставаться привычным к усталости и лишениям. Такие воины действительно были способны покорить мир.

В лучшие времена республики существовали две консульские армии, причем каждая состояла из двух легионов и из отрядов союзников Рима (пехота той же численности, что и римская, конница — в двойном числе). Набор войск производился на общем собрании граждан в Капитолии или на Марсовом поле; из каждой трибы брали одинаковое число людей; эти рекруты поровну распределялись по четырем легионам, до полного их комплекта. Весьма часто в армию вновь вступали добровольцами граждане, освобожденные от службы по своему возрасту или в силу многочисленности проделанных ими кампаний. Рекруты приводились к присяге и отпускались до вызова. Когда их созывали, самых молодых и беднейших зачисляли в разряд велитов (velites - легко вооруженные), следующая группа по возрасту и имущественному положению попадала в разряд хастатов (hastati [копейщики]) и принципов (principes [занимавшие когда-то первый ряд]), самые старшие и самые богатые назначались в разряд триариев (triarii [занимавшие третий ряд!). Каждый легион насчитывал 1 200 велитов, 1 200 хастатов, 1 200 принципов, 600 триариев и 300 всадников, всего 4 500 человек. Хастаты, принципы и триарии, каждые в отдельности, подразделялись на 10 манипулов, или рот, к каждому манипулу добавлялось одинаковое число велитов. Велиты (rorarii, accensi, ferentarii) составляли легко вооруженную пехоту легиона и стояли на его крыльях, рядом с конницей. Хастаты образовывали первую, принципы — вторую линию; первоначально они были вооружены копьями. Триарии составляли резерв и были вооружены пилюмом (pihim), коротким, но чрезвычайно тяжелым и опасным копьем, которое они бросали в передние ряды врага, непосредственно перед тем, как напасть на него с мечом в руке. Каждый манипул находился под командой центуриона, имевшего второго центуриона в качестве помощника. Старшинство центурионов определялось их положением а легионе; самым младшим был второй центурион последнего, или десятого, манипула хастатов, а самым старшим первый центурион первого Манипула триариев (primus pilus), который в отсутствие командира легиона принимал на себя командование всем легионом. Обыкновенно primus pilus командовал всеми триариями, точно так же как primus princeps (первый центурион первого манипула принципов)— всеми принципами, а primus hastatus — всеми хастатами легиона. В более раннюю эпоху легионом командовали по очереди его шесть военных трибунов; каждый из них в течение двух месяцев. После первой гражданской войны во главе каждого легиона постоянными его начальниками были назначены легаты; трибуны теперь стали большей частью лицами, на которых возложены были штабные или административные обязанности. Различие в вооружении трех линий исчезло перед эпохой Мария. Пилюм был дан всем трем линиям легиона и стал отныне национальным оружием римлян. Качественное различие между тремя линиями, поскольку оно раньше вызывалось возрастами и продолжительностью службы, вскоре тоже исчезло. В сражении Метелла против Югурты, согласно Саллюстию, в последний раз появились хастаты, принципы, триарии. Марий свел 30 манипулов легиона в 10 когорт и расположил их в две линии, по пять когорт в каждой. В то же самое время нормальная численность когорты была увеличена до 600 человек; первая когорта, находящаяся под командой primus pilus, несла «орла» легиона. Конница оставалась сгруппированной в турмы (turmae), по 30 воинов и по три декуриона в каждой, причем первый из них командовал турмой. Вооружение римской пехоты состояло из щита полуцилиндрической формы 4 футов длиною и 2,5 шириною, сделанного из дерева, обтянутого кожей и укрепленного железными скрепами; в середине его была выпуклость (umbo) для парирования ударов копья. Шлем был медный, обыкновенно с удлинением назад для защиты шеи; укреплялся он на голове кожаными ремнями, покрытыми железными пластинками. Латы размером около квадратного фута были 'укреплены на кожаном нагруднике чешуйчатыми ремнями, проходившими над плечом; у центурионов они состояли из кольчуги, покрытой медными пластинками. Правая нога, подверженная ударам меча при выдвигании ее вперед, защищалась медной пластиной. Кроме короткого меча, которым больше пользовались для того, чтобы колоть, чем рубить, солдаты имели пилюм, тяжелое деревянное копье 4,5 футов длиною, с железным наконечником в 1,5 фута, всего, следовательно, длиною около 6 футов, при 2,5 квадратных дюймах в поперечнике деревянной части и около 10 или 11 фунтов весом. Брошенное на расстоянии 10—15 шагов, оно часто пробивало щиты и латы и почти всегда повергало противника. Велиты, легко вооруженные, имели легкие короткие дротики. В позднейший период республики, когда роль легко вооруженных войск перешла к вспомогательным войскам варваров, этот род войск исчез совершенно. Кавалерия была снабжена таким же защитным оружием, как пехота, — копьем и более длинным мечом. Но римская национальная конница была недостаточно хороша и предпочитала сражаться в пешем строю. В позднейшее время она была совсем упразднена, и ее заменили нумидийские, испанские, галльские всадники.

Тактическое расположение римских войск допускало значительную подвижность. Манипулы при построении отделялись друг от друга расстоянием, равным протяжению их фронта, глубина их колебалась, от 5—6 до 10 рядов. Манипулы второй линии располагались за промежутками первой линии: триарии стояли еще дальше в тылу, но сплошным фронтом. Смотря по обстоятельствам, минипулы каждой линии могли сомкнуться и образовать сплошную линию, или манипулы второй линии могли продвинуться вперед и занять промежутки в первой линии, или, наконец, когда нужна была большая глубина, каждый из манипулов принципов примыкал к тылу соответствующего манипула хастатов, удваивая его глубину. Когда пришлось иметь дело со слонами Пирра, все три линии строились с промежутками, причем каждый манипул стоял в затылок другому, так что для животных оставался свободный проход через все боевое построение. Это построение во всех отношениях превосходило неуклюжую фалангу. Легион мог двигаться и маневрировать, не нарушая своего боевого порядка в такой местности, где фаланга не могла на это отважиться, не подвергаясь крайнему риску. Один или два манипула должны были иногда сокращать свой фронт, чтобы пройти мимо препятствия; но в несколько минут фронт мог быть восстановлен. Легион мог прикрыть весь свой фронт легко вооруженными войсками, так как последние могли отойти назад через промежутки между манипулами при продвижении вперед линии фронта. Но главное преимущество состояло в расположении войск в несколько линий, вводимых в дело одна вслед за другой, в зависимости от требований момента. В фаланге один удар решал дело, в резерве не было свежих войск, вводимых в бой в случае неудачи, — фактически такая возможность даже не предусматривалась. Легион мог завязать борьбу с противником по всему его фронту, пустив в ход свои легко вооруженные войска и кавалерию; он мог противопоставить движению его фаланги свою первую линию хастатов, которых не так-то легко было разбить, ибо надо было сперва разбить поодиночке, по меньшей мере, 6 из 10 манипулов; он мог истощить противника, выдвинув принципов, и окончательно решить победу с помощью триариев. Таким образом войска и ход сражения оставались в руках полководца, тогда как фаланга, раз вступив в бой, оказывалась безвозвратно втянутой в него всеми своими силами и должна была выдерживать бой до конца. Если римский полководец хотел прервать сражение, то легионная организация позволяла ему занять позицию резервами, после чего ведущие бой войска могли отойти через промежутки и в свою очередь занять позицию. При всех обстоятельствах часть войск всегда находилась в полном порядке, ибо если даже триарии оказывались отброшенными, то две первые линии перестраивались за ними. Когда легионы Фламиния встретились на равнинах Фессалии с фалангой Филиппа, их первая атака была сначала отражена; но атака за атакой утомили македонян и ослабили сплоченность их построений; и всюду, где только стали обнаруживаться признаки расстройства, появлялся римский манипул, пытавшийся прорваться в неуклюжую массу. Наконец, когда 20 манипулов атаковали фалангу с флангов и с тыла, не стало возможности поддерживать тактическую связь; глубокое построение распалось на кучки беглецов, и сражение было проиграно.

Против конницы легион строился в orbis (круг), т. е. в своего рода каре, с обозом в центре. На походе, когда можно было ожидать атаки, легион строился в legio quadrata (четырехугольник), образуя удлиненную колонну с широким фронтом и с обозом в центре. Это было осуществимо, конечно, лишь на открытой равнине и притом только тогда, когда движение могло совершаться по открытой местности.

Во времена Цезаря легионы пополнялись по большей части добровольцами из Италии. После гражданской войны право гражданства, а вместе с ним и обязанность отбывать воинскую повинность были распространены на всю Италию, — и потому людей, пригодных для армии, теперь оказывалось гораздо больше, чем требовалось. Жалованье равнялось приблизительно заработку рабочего; рекруты поэтому являлись в изобилии, так что не было даже нужды прибегать к принудительному набору (conscriptio). Только в исключительных случаях легионы вербовались в провинциях; так, например, свой пятый легион Цезарь набрал в рэманской Галлии, но впоследствии он en masse (целиком) получил право римского гражданства. Легионы далеко не достигали своей нормальной численности в 4 500 человек; так, легионы Цезаря редко насчитывали больше 3 000. Предпочитали формировать из рекрутов новые легионы новобранцев (legiones tironum), нежели смешивать их с ветеранами в старых легионах; эти новые легионы на первых порах не допускались к сражению в открытом поле, и их употребляли, главным образом, для охраны лагеря. Легион делился на 10 когорт, по три манипула в каждой. Название хастатов, принципов, триариев сохранилось, поскольку это было необходимо для обозначения ранга командиров согласно указанной выше системе; что же касается рядовых воинов, то для них эти наименования утратили всякое значение. Шесть центурионов первой когорты каждого легиона имели право участвовать в заседаниях военного совета. Центурионы назначались из рядовых солдат и редко получали права высшего командования; школой для высших офицеров служил личный штаб полководца, состоящий из молодых образованных людей, которые быстро повышались до чина военного трибуна {tribunus militum). а затем и до чина легата (legatus). Вооружение воина осталось прежнее — копье и меч. Помимо своего снаряжения, воин нес на себе личный багаж весом от 35 до 60 фунтов. Приспособление для ношения его было так неуклюже, что воин, чтобы быть готовым к бою, должен был сперва сложить свой багаж на землю. Лагерные принадлежности армии перевозились на лошадях и мулах, которых требовалось на легион до 500. Каждый легион имел своего орла, а каждая когорта свои знамена. Для легкой пехоты Цезарь отбирал из своих легионов определенное число людей (antesignani), одинаково пригодных как для службы в легких войсках, так и для боя в сомкнутом строю. Кроме них он имел свои провинциальные вспомогательные войска, критских лучников, балеарских пращников, галльские и нумидийские части и германских наемников. Конница его состояла частью из галльских, частью из германских войск. Римские велиты и конница исчезли за некоторое время до этого.

Штаб армии состоял из легатов (legati), назначаемых сенатом; они были помощниками полководца, который их использовал для командования отдельными соединениями или боевыми участками. Цезарь первый дал каждому легиону особого легата в качестве постоянного командира. Если не хватало легатов, то команду над легионом принимал на себя квестор (quaestor). Он собственно являлся казначеем армии и главою интендантства, и в этой должности ему помогали многочисленные чиновники и ординарцы. К штабу были прикомандированы военные трибуны (tribuni militum) и молодые добровольцы, упомянутые выше (contubernales, coinites praetorii [состоящие в свите, сопровождающие штаб]), исполняющие обязанности адъютантов, дежурных офицеров; но во время битвы они сражались в строю, наравне с простыми воинами, в рядах преторской когорты (cohors praetoria), состоявшей из ликторов, чиновников, слуг, лазутчиков (speculatores) и ординарцев (apparitores) главной квартиры. Полководец, сверх того, имел нечто вроде личной охраны, состоявшей из ветеранов, которые добровольно снова вступали в армию по призыву своего прежнего начальника. Этот отряд, в походе — на лошадях, но сражавшийся в пешем строю, считался отборной частью армии; он носил и охранял vexillum (отличительное знамя) всей армии. Цезарь для боя строил армию обыкновенно в три линии: четыре когорты каждого легиона стояли в первой линии и по три когорты во второй и третьей линиях; при этом когорты второй линии становились за промежутками первой линии. Вторая линия должна была поддерживать первую; третья линия составляла общий резерв для решительных маневров против фронта или фланга противника и для отражения его решительного удара. Если случалось, что противник обходил фланги и вызывал этим необходимость удлинения линии фронта, то армия располагалась лишь в две линии. К построению в одну линию (acies simplex) прибегали лишь в случае крайней необходимости, и тогда не оставляли промежутков между когортами; при защите лагеря, однако, такое построение было общим правилом, так как линия все еще оставалась глубиною в 8—10 рядов и могла образовать резерв из людей, которые не могли поместиться на бруствере.

Август закончил дело превращения римских вооруженных сил в постоянную регулярную армию. Он распределил 25 легионов по всей империи, причем восемь были расположены по Рейну,— они считались «главной силой» {praecipuum rebur) армии, три — в Испании, два — в Африке, два — в Египте, четыре — в Сирии и Малой Азии, шесть — в Дунайских странах. В Италии были расположены гарнизонами отборные войска, рекрутировавшиеся исключительно в самой Италии и составлявшие императорскую гвардию; последняя сначала состояла из 12, позднее из 14 когорт; кроме того, город Рим имел семь когорт муниципальной гвардии (vigiles), формировавшейся первоначально из освобожденных рабов. Кроме этой регулярной армии, провинции должны были по-прежнему доставлять свои легко вооруженные вспомогательные войска, теперь большею частью сведенные к роли милиции для гарнизонной и полицейской службы. Но на находящихся под угрозой нападения границах пользовались для боевой службы не только этими вспомогательными войсками, но и иностранными наемниками. Количество легионов возросло при Траяне до 30, при Септимии Севере — до 33. Легионы, кроме своих номеров, носили особые названия по месту своего расположения (L. Germanica, L. Italica), или по имени императора (L. Augusta), или по имени богов (L. Primigenia, L. Appollinaris), или присвоенные им как почетное отличие (L. fidelis, L. pia, L. invicta). Организация легиона подверглась некоторым изменениям. Командир его назывался теперь префектом. Первая когорта численно была удвоена (cohors milliaria [тысячная]), а нормальная численность легиона повышена до 6100 человек пехоты и 726 человек конницы; это считалось минимумом, и в случае нужды к легиону добавлялась одна или более cohortes milliariae, т. е. когорт двойной численности. Эти cohortes milliariae находились под командой военного трибуна, остальные когорты — под командой трибунов или praepositi (начальников); чин centurio (центуриона), таким образом, стал теперь чином младших командиров. Общим правилом сделалось допущение в легионы рабов и вольноотпущенников, уроженцев провинций и вообще людей разного рода; римское гражданство требовалось только для преторианцев в Италии, но даже и здесь в дальнейшем отказались от этого требования. Таким образом, римская национальность в армии весьма скоро потонула в потоке варварскими полуварварских, романизованных и нероманизованных элементов; одни только командиры попрежнему были римского происхождения. Это ухудшение элементов, составлявших армию, весьма скоро отразилось на ее вооружении и тактике. Тяжелые латы и копье были отброшены; утомительная система обучения, создавшая победителей мира, пришла в упадок; лагерная прислуга и роскошь сделались для армии необходимыми; обоз (impedimenta) увеличивался параллельно с уменьшением силы и выносливости армии. Как и в Греции, упадок характеризовался пренебрежением к тяжело вооруженной линейной пехоте, нелепым придумыванием всякого рода легкого вооружения и заимствованием вооружения и тактики у варваров. Возникли бесчисленные виды легко вооруженных войск (auxiliatores, exculcatores, jaculatores, excursatores, praecursatores, scutati, funditores, balistarii, tragularii), вооруженные всевозможным метательным оружием, а Вегеций сообщает нам, что конница была улучшена в подражание готам, аланам и гуннам. В конце концов исчезло всякое различие в снаряжении и вооружении между римлянами и варварами, и германцы, физически и морально стоявшие выше, перешагнули через тела дероманизированных легиоков. Таким образом, завоеванию Запада германцами противостоял лишь жалкий остаток, смутная традиция древней римской тактики; но даже и этот жалкий остаток был теперь уничтожен.

В отношении развития тактики все средневековье является совершенно бесплодным периодом, каким оно было и для всех других наук. Феодальная система, будучи по самому своему происхождению военной организацией, тем не менее по существу своему была враждебна всякой дисциплине. Обычным явлением были восстания и отложения крупных вассалов вместе с их вооруженными силами. Отдача приказаний военачальникам превращалась обыкновенно в шумный военный совет, который делал невозможными какие бы то ни было широкие операции. Война поэтому редко сосредоточивалась на решающих пунктах; борьба за обладание одним каким-нибудь пунктом заполняла целые кампании. За весь этот период (не считая смутное время от VI до XII столетия) единственными крупными операциями являются экспедиции германских императоров против Италии и крестовые походы, причем как те, так и другие были одинаково безрезультатны.

Средневековая пехота, комплектовавшаяся из феодальной челяди и частью из крестьянства, состояла, главным образом, из копейщиков и большею частью ни на что не годилась. У рыцарей, покрытых с ног до головы железом, было любимым спортом въезжать поодиночке в эту незащищенную толпу и беспрепятственно ее уничтожать. Часть пехоты на континенте Европы была вооружена самострелами (арбалетами), тогда как в Англии национальным оружием крестьянства сделался длинный лук. Этот длинный лук был очень грозным оружием и обеспечил превосходство англичан над французами при Креси, Пуатье и Азинкуре. Легко защищаемый от дождя, который делал самострел на время непригодным, этот лук метал стрелу на расстояние свыше 200 ярдов, т. е. немногим меньше, чем дальность действия старого гладкоствольного мушкета. Стрела пробивала доску в дюйм толщиною и проходила даже сквозь латы. Благодаря этому длинный лук долго еще удерживал свое место даже против первого ручного огнестрельного оружия, тем более, что можно было выпустить шесть стрел за время, пока мушкет этой эпохи заряжался и производил один выстрел; и даже еще в конце XVI столетия королева Елизавета пыталась вновь ввести в качестве боевого вооружения национальный длинный лук. Он был особенно пригоден против кавалерии; стрелы, если даже вооружение всадников защищало от них, ранили или убивали лошадей, а спешенные рыцари оказывались неспособными к бою и обыкновенно захватывались в плен. Лучники действовали или в рассыпном, или в линейном строю. В средние века кавалерия являлась решающим родом войск. Сплошь покрытые доспехами рыцари, атакующие в правильном строю, были первым видом тяжело вооруженной кавалерии, какую мы встречаем в истории, так как катафракты Александра, хотя они и решили исход боя при Арбелах, настолько были исключением, что после этого дня мы ни разу о них больше не слышим, и в течение всего остального периода древней истории пехота сохраняет на поле сражения свое преобладание. Единственный прогресс, таким образом, переданный нам средними веками, состоят в создании кавалерии, от которой по прямой линии происходит наша конница. И, однако, насколько неповоротлива была эта кавалерия, доказывает тот факт, что в течение всего средневековья кавалерия являлась тяжелым, медленно движущимся родом войск, тогда как вся легкая служба и быстрые движения выполнялись пехотой. Рыцари, впрочем, не всегда сражались сомкнутым строем. Они предпочитали вступать в боевые поединки один на один или же гнать своих лошадей в гущу вражеской пехоты;

таким образом, способ ведения боя возвратился к гомеровским временам. Выступая сомкнутым строем, кавалерия атаковала или линейным фронтом (рыцари — в первом ряду, более легко вооруженные оруженосцы - во втором), или глубокой колонной. Подобная атака предпринималась, как правило, только против рыцарей неприятельской армии;

против пехоты она была бы бесполезной растратой сил. Лошади, обремененные своей броней и броней своего всадника, могли двигаться лишь медленно и только на небольшие расстояния. Поэтому во время крестовых походов и в войнах с монголами в Польше и Силезии эта малоподвижная кавалерия все время находилась в состоянии крайнего утомления и в конце концов ее побеждала подвижная легкая конница Востока. В австрийской и бургундской войнах против Швейцарии рыцарям, попавшим в затруднительное положение в неудобной местности, приходилось спешиваться и образовывать фалангу, еще более неподвижную, чем македонская; в горных ущельях на них сбрасывали сверху обломки скал и стволы деревьев, в результате чего фаланга теряла свой тактический порядок и рассеивалась решительной атакой.

К XIV столетию был введен род более легкой кавалерии, и часть лучников, чтобы облегчить их маневрирование, была посажена на лошадей; но эти и подобные им изменения скоро сделались бесполезными, были оставлены или превратились в отрицательные черты благодаря введению того нового элемента, которому предстояло изменить всю систему ведения войны, — пороха.

От арабов, живших в Испании, знакомство с выработкой и употреблением пороха распространилось на Францию и на остальную Европу; сами арабы получили его от народов Дальнего Востока, которые, в свою очередь, заимствовали его от первоначальных изобретателей — китайцев. В первой половине XIV столетия пушка была впервые введена в европейских армиях; это были тяжелые неповоротливые артиллерийские орудия, бросавшие каменные ядра и пригодные только для осадной войны. Однако скоро изобретено было мелкое огнестрельное оружие. Город Перуджия в Италии обзавелся в 1364 г. 500 штук ручного огнестрельного оружия, ствол которых был не более 8 дюймов в длину; они затем дали толчок производству пистолетов .(названных так по городу Пистоя в Тоскане). Немного спустя стали выделывать более длинное и более тяжелое ручное огнестрельное оружие — аркебузы (arquebuses), соответствующие нашему современному мушкету; но, имея короткий и тяжелый ствол, они стреляли лишь на ограниченное расстояние, а фитильный запал служил почти непреодолимым препятствием для точного прицеливания; кроме того, они отличались и всевозможными другими недостатками. К концу XVI столетия в Западной Европе уже не существовало войск, не имевших своей артиллерии и частей, вооруженных аркебузами. Но влияние нового оружия на общую тактику было весьма мало заметно. Как крупное, так и мелкое огнестрельное оружие требовало очень много времени для заряжания, а по своей неуклюжести и дороговизне не имело никаких преимуществ перед самострелом даже около 1450 г.

Между тем общее крушение феодальной системы и рост городов привели к изменениям в составе армий. Более крупные вассалы либо были подчинены центральной властью, как во Франции, либо превратились в якобы независимых суверенов, как в Германии и Италии. Сила более мелкой знати была сломлена центральной властью, действовавшей в союзе с городами. Феодальные армии перестали существовать, стали формироваться новые армии из многочисленных наемников, которым разложение феодализма дало свободу служить тому, кто будет им платить. Так возникло нечто подобное постоянным армиям; но эти наемники, люди всевозможных наций, которых трудно было держать в порядке и которым платили не очень аккуратно, совершали весьма большие бесчинства. Поэтому во Франции король Карл VII создал постоянные войска из местных уроженцев. В 1445 г. он произвел набор 15 ордонансовых рот (compagnies d'ordonnance), no 600 человек в каждой, а всего 9 000 кавалеристов, расположенных в городах королевства и аккуратно получавших жалованье. Каждая рота делилась на 100 пик (lances); пика состояла из латника, трех лучников, одного оруженосца и одного пажа. Таким образом, они образовывали соединение тяжелой кавалерии с верховыми лучниками, причем оба эти рода оружия, разумеется, действовали в сражении отдельно. В 1448 г. он добавил 16000 вольных лучников, под командой четырех капитан-генералов, каждому из которых были подчинены восемь рот по 500 человек. Все лучники были вооружены самострелами. Они набирались и вооружались приходами и освобождались от всех налогов. Эти войска можно считать первой постоянной армией нового времени.

К концу этого первого периода развития современной тактики, в том ее виде, как она возникла из средневекового беспорядка, положение вещей сводилось приблизительно к следующему. Главная масса пехоты, состоявшая из наемников, была вооружена пиками и мечами, латами и шлемом. Сражалась она густыми, сомкнутыми массами, но, будучи лучше вооружена и обучена, чем феодальная пехота, проявляла в бою большую стойкость и порядок. Рекруты, набираемые путем регулярного набора, и наемники, бывшие профессиональными солдатами, стояли, понятно, выше случайно набранных рекрутов и беспорядочных толп феодальной челяди. Тяжело вооруженная кавалерия теперь иногда находила необходимым атаковать пехоту сомкнутым строем. Легко вооруженная пехота все еще состояла, главным образом, из лучников, но ружья стали применяться в схватках все больше. Конница все еще оставалась главным родом оружия; тяжелая кавалерия — всадники, закованные в железо, — уже не состояла обязательно из дворян и должна была перейти от своего прежнего рыцарского и гомеровского способа борьбы к более прозаическим атакам сомкнутым строем. Но неповоротливость такой кавалерии всеми теперь признавалась, и придумывалось много различных проектов создания более подвижного вида конницы. Конные лучники, как было упомянуто, должны были отчасти восполнить этот пробел; в Италии и соседних странах стали находить себе службу страдиоты (stradioti) — легкая кавалерия турецкого типа, состоявшая из боснийских и, албанских наемников, — род башибузуков; ее очень боялись, особенно во время преследования. Польша и Венгрия, кроме тяжелой кавалерии, заимствованной у Запада, сохранили свою национальную легкую конницу. Артиллерия была еще в младенчестве. Тяжелые пушки того времени вывозились, правда, на поле сражения, но они не могли оставлять раз занятую позицию; порох был плохой, заряжались пушки с трудом и медленно, а каменные ядра выбрасывались лишь на короткое расстояние.

Конец XV и начало XVI столетий отмечены двойным прогрессом: французы усовершенствовали артиллерию, а испанцы придали новый характер пехоте. Карл VIII французский сделал свои пушки настолько подвижными, что не только мог брать их с собой на поле сражения, но и менять их позицию во время боя и вести их за остальными войсками во время их передвижения, которое, впрочем, совершалось не очень быстро. Таким образом, Карл VIII явился основателем полевой артиллерии. Его пушки, поставленные на колесные лафеты и перевозимые большим количеством лошадей, неизмеримо превосходили старомодную неуклюжую артиллерию итальянцев (перевозимую быками) и производили такое опустошение в густых колоннах итальянской пехоты, что Макиавелли написал свое «Искусство войны», главным образом, для того, чтобы предложить строй, могущий уменьшить потери пехоты от действия такой артиллерии на пехоту. В сражении при Мариньяно Франциск I французский разбил швейцарских пикейщиков благодаря действенному огню и подвижности этой артиллерии, которая с фланговых позиций стреляла вдоль по швейцарскому строю. Но господству пики в пехоте приходил конец. Испанцы улучшили обычное в то время ружье (arquebuse) и ввели его для регулярной тяжелой пехоты. Их мушкет (hacquebutte) представлял собою тяжелое, длинноствольное оружие, с дулом для пуль в 2 унца весом, из которого стреляли с подставки, образуемой вилкообразным шестом. Пули мушкета пробивали самые толстые латы, а потому он приобрел решающее значение против тяжелой кавалерии, которая приходила в замешательство, как только всадники начинали падать. 10—15 мушкетеров присоединялись к каждой роте пикейщиков, и действие их огня при Павии изумило как союзников, так и врагов. Фрундсберг передает, что в этом сражении один выстрел из мушкета выбивал из строя несколько человек и лошадей. С этого времени начинается превосходство испанской пехоты, длившееся свыше ста лет.

Война, вызванная восстанием Нидерландов, имела большое влияние на формирование армий. Испанцы и голландцы значительно улучшили все виды войск. До той поры каждый желавший вступить в наемную армию должен был являться вполне экипированным, вооруженным и умеющим пользоваться своим оружием. Но в этой длительной войне, продолжавшейся 40 лет, в небольшой стране скоро стало нехватать подходящих рекрутов этого рода. Голландцам приходилось довольствоваться теми физически годными добровольцами, которых они могли добыть, и правительство было поставлено перед необходимостью озаботиться их обучением. Мориц Нассауский составил первый строевой устав нового времени и этим заложил основы единообразного обучения целой армии. Пехота снова начала маршировать в ногу; она много приобрела в смысле однородности и сплоченности. Теперь она была сформирована в более мелкие подразделения; роты, дотоле насчитывавшие от 400 до 500 человек, были уменьшены теперь до 150—200 человек, причем 10 рот составляли полк. Усовершенствованный мушкет вытеснил пику; треть всей пехоты состояла из мушкетеров, соединенных в каждой роте с пикейщиками. Эти последние, нужные только для рукопашного боя, сохранили свои шлемы, латы и стальные рукавицы; мушкетеры освободились от всякого защитного вооружения. Пикейщики строились обыкновенно в два ряда, мушкетеры в 5—8 рядов; произведя залп, первый ряд отходил назад, чтобы снова зарядить свои мушкеты. Еще большие перемены имели место в тяжелой кавалерии, и здесь Мориц Нассауский сыграл такую же руководящую роль. Ввиду невозможности создать тяжелую кавалерию из одетых в броню всадников, он организовал легкую конницу, которую набрал в Германии, вооружив ее шлемом, кирасой, медными наручниками, стальными рукавицами и высокими сапогами; а так как, имея только копье, она не могла бы померяться с тяжело вооруженной испанской кавалерией, то он дал ей меч и длинные пистолеты. Этот новый вид кавалеристов, близкий нашим современным кирасирам, скоро доказал свое превосходство над значительно менее многочисленной и менее подвижной испанской тяжелой кавалерией, лошадей которой новая конница успевала пристрелить прежде, чем эта медленная масса успевала на нее обрушиться. Мориц Нассауский так же хорошо обучал своих кирасиров, как и пехоту; он достиг в этом таких успехов, что ог отважиться в сражении на перемену фронта и на другие движения мелкими и крупными частями. Альба тоже вскоре нашел необходимым улучшить свою легкую конницу; до того она была пригодна лишь для борьбы врассыпную и для единоборства, но под его руководством она скоро выучилась атаковывать целыми частями, наподобие тяжелой кавалерии. Построение кавалерии оставалось попрежнему в 5—8 рядов. Около этого времени французский король Генрих IV ввел новый вид кавалерии — драгунов, т. е. вначале — род пехоты, посаженной на лошадей, исключительно в целях более быстрого передвижения; но уже через несколько лет после их введения ими стали пользоваться так же, как настоящей кавалерией, снабдив их соответственным снаряжением для этой двойной роли. Они не имели ни защитного вооружения, ни высоких сапог, но были снабжены кавалерийским мечом (палашом), а иногда и копьем; кроме того, они носили пехотные мушкеты или более короткие карабины. Войска эти, однако, не оправдали ожиданий, связанных с их сформированием; они скоро сделались частью регулярной кавалерии и перестали сражаться в качестве пехоты. (Император Николай в России пытался возродить первоначальных драгунов, сформировав корпус в 16000 человек, пригодный для конной и пешей службы; но им ни разу не пришлось спешиться в бою, они всегда сражались как кавалерия, и корпус этот теперь расформирован и присоединен в качестве конных драгунов к остальной русской кавалерии.) В артиллерии французы сохранили достигнутое ими превосходство. Около этого времени ими был изобретен удлинитель (prolonge), а Генрих IV ввел картечь. Испанцы и голландцы тоже упростили и сделали более легкой свою артиллерию, но она все же осталась неповоротливой, и легкие подвижные пушки достаточного калибра, стреляющие на достаточную дистанцию, были еще неизвестны.

С Тридцатилетней войны начинается период ГуставаАдольфа, великого военного реформатора XVII столетия. Его пехотные полки состояли на две трети из мушкетеров и на одну треть из пикейщиков, а несколько полков состояли из одних только мушкетеров. Мушкеты делались настолько облегченными, что подставка при стрельбе из них стала излишней. Густав-Адольф ввел также бумажные патроны, которые значительно облегчили заряжание. Глубокое построение было упразднено; его пикейщики строились в шесть рядов, а мушкетеры только в три ряда. Эти последние обучались стрельбе повзводно и рядами. Неповоротливые полки в 2 000 или 3 000 человек были сведены к 1 300 или 1 400 человек, в составе восьми рот, причем два полка составляли бригаду. При помощи такого построения он побеждал густые массы своих противников, построенные часто в колонну или в каре, глубиною в 30 шеренг, причем его артиллерия производила среди них страшные опустошения. Кавалерия была реорганизована на тех же началах. Всадники в броне совсем были упразднены. Кирасиры были лишены медных наручников и других бесполезных частей своего защитного вооружения, что сделало их значительно более легкими и подвижными. Его драгуны сражались почти всегда как кавалеристы. И кирасиры и драгуны строились лишь в три шеренги, и им строго приказывалось не терять времени на стрельбу, а сразу атаковать с палашом в руке. Они были подразделены на эскадроны по 125 человек. Артиллерия была улучшена придачей ей легких пушек. Одно время прославились кожаные пушки Густава-Адольфа, но они удержались недолго. Они были заменены литыми чугунными 4-фунтовыми пушками, столь легкими, что их могли тащить две лошади; эти пушки были в состоянии давать шесть выстрелов в то время, пока мушкетер делал два выстрела; каждый полк пехоты получил по две таких пушки. Так было установлено деление полевой артиллерии на легкую и тяжелую; легкие пушки сопровождали пехоту, тогда как тяжелые оставались в резерве или занимали позицию на все время сражения. Армии этого времени начинают обнаруживать все возрастающее преобладание пехоты над кавалерией. В сражении при Лейпциге в 1631 г. Густав-Адольф имел 19000 пехоты и 11000 кавалерии, Т или — 31 000 пехоты и 13000 кавалерии. В сражении при Люцене у Валленштейна было 24000 пехоты и 16000 кавалерии (в 170 эскадронах). Число пушек также увеличилось с введением легких орудий; у шведов часто было от 5 до 12 орудий на каждую тысячу солдат; а в сражении на Лехе ГуставАдольф форсировал переправу через эту реку под прикрытием огня 72 тяжелых орудий.

В течение второй половины XVII и первой половины XVIII столетий, с введением во всеобщее употребление штыка, в пехоте были окончательно упразднены пики и всякое защитное вооружение. Это оружие, изобретенное в 1640 г. во Франции, должно было бороться против пики в течение 80 лет. Австрийцы первыми приняли его для всей своей пехоты, за ними пруссаки; французы удерживали пику до 1703 г., а русские—до 1721 г. Кремневый замок к ружью, изобретенный во Франции около того же времени, что и штык, был к 1700 г. тоже постепенно введен в большинстве армий. Он существенно сокращал процедуру заряжания, защищал до известной степени порох на полке от дождя и этим много содействовал упразднению пики. Однако стрельба все еще производилась так медленно, что солдат за все сражение обыкновенно мог израсходовать не более 24—36 патронов; только во второй половине этого периода улучшение военных уставов, лучшее обучение и дальнейшее усовершенствование в конструкции ручного огнестрельного оружия (особенно железный шомпол, впервые введенный в Пруссии) позволили солдату стрелять с значительной быстротой. Это сделало необходимым дальнейшее уменьшение глубины построения, и пехота теперь стала строиться лишь в 4 шеренги. Был создан род отборной пехоты в виде гренадерских рот, первоначально предназначенных для бросания ручных гранат, прежде чем вступить в рукопашный бой, но скоро они стали сражаться с одними лишь мушкетами. В некоторых германских армиях уже во время Тридцатилетней войны были сформированы стрелки, вооруженные нарезными ружьями. Нарезное ружье было изобретено в Лейпциге в 1498 г. Этим оружием теперь пользовались наряду с мушкетом; им вооружались лучшие стрелки в каждой роте; но вне Германии это оружие не пользовалось успехом. Австрийцы тоже создали род легкой пехоты, носившей название пандуров (pandours). Это были хорватские и сербские иррегулярные войска с турецкой военной границы, полезные при партизанской борьбе и преследовании, но бесполезные в сражении с точки зрения тактики того времени в силу абсолютного отсутствия у них выучки. Французы и голландцы создали для тех же целей иррегулярную пехоту, получившую название вольных рот (compagnies franches). Кавалерия тоже получила во всех армиях более легкое вооружение. Исчезли бронированные всадники; кирасиры сохранили лишь нагрудник (кирасы) и шлем; во Франции и Швеции были упразднены даже и кирасы. Все возрастающая действенность и скорость пехотного огня говорили против применения кавалерии. Вскоре было признано совершенно бесполезным для этого рода войск атаковывать пехоту с палашом в руке; мнение о непреодолимости огневой линии стало настолько преобладающим, что считали и для кавалерии необходимым полагаться больше на карабин, чем на палаш. Таким образом, в течение этого периода часто случалось, что две линии кавалерии вели между собой огневой бей, точно пехота; считалось большой смелостью подъезжать к врагу на 20 ярдов, давать залп и атаковывать рысью. Однако Карл XII держался правил своего великого предшественника. Его кавалерия никогда не останавливалась для стрельбы: она всегда атаковывала с палашом в руке, кто бы ни находился против нее — кавалерия, пехота, батареи и траншеи, — и всегда успешно. Французы тоже отказались от новой системы и полагались на один лишь палаш. Глубина построения кавалерии была снова уменьшена — с четырех до трех рядов. В артиллерии стало теперь общим явлением уменьшение веса орудий, пользование патронами и картечью. Другая крупная перемена состояла во включении этого рода войск в состав армии. До той поры хотя пушки и принадлежали государству, но люди, обслуживающие их, не были собственно солдатами, а составляли род гильдии, и артиллерия признавалась не особым родом войск, а ремеслом. Ее офицеры не имели соответственного чина в армии, и их считали более близкими к мастерам — портным и столярам, — чем к джентльменам с офицерским патентом в кармане. Однако около этого времени артиллерия была сделана составной частью армии и подразделена на роты и батальоны; артиллерийская прислуга превращена в постоянных солдат, а офицеры получили те же чины, что в пехоте и в кавалерии. Вызванные этой реформой централизация и устойчивость личного состава артиллерии проложили путь артиллерийской науке, которая при старой системе не могла развиваться.

Переход от глубокого построения к линейному, от пики к мушкету, от преобладания кавалерии к преобладанию пехоты постепенно завершился к тому времени, когда Фридрих Великий начал свои кампании и вместе с ними открыл классическую эру линейной тактики. Он строил свою пехоту в три шеренги и довел ее стрельбу до пяти выстрелов в минуту. В самых первых боях его при Молльвице эта пехота развернулась в линию и отразила беглым огнем все атаки австрийской кавалерии, которая только что привела в полное расстройство прусскую конницу; покончив с кавалерией, прусская пехота атаковала австрийскую, разбила ее и, таким образом, выиграла сражение. К построению в каре против кавалерии в крупных сражениях никогда не прибегали или пользовались лишь в тех случаях, когда пехота оказывалась застигнутой врасплох кавалерией на марше. В сражении крайние крылья пехоты, находясь под угрозой кавалерии, растягивались и загибались в форме буквы Г (en potence), и обычно это признавалось достаточным. В противовес австрийским пандурам Фридрих сформировал подобные же иррегулярные войска— пехоту и кавалерию, но никогда не полагался на них в боях, в которых они редко принимали участие. Медленное продвижение огневой линии решало его сражения. Кавалерия, бывшая в пренебрежении при его предшественнике, ныне пережила полную революцию. Она строилась лишь в две шеренги, и стрельба была строго запрещена, кроме случаев преследования врага. Искусство верховой езды, которому до сих пор придавали мало значения, стало теперь культивироваться с величайшим вниманием. Все перестроения должны были производиться на полном ходу, и от солдат требовалась при этом крепкая посадка. Усилиями Зейдлица кавалерия Фридриха достигла совершенства, не превзойденного ни одной кавалерией, существовавшей в то время или когда бы то ни было раньше: ее лихой галоп, стройный порядок, стремительная атака и быстрота восстановления порядка не имеют себе равных и в кавалерии последующих времен. Артиллерия была настолько значительно облегчена, что некоторые из пушек крупного калибра не могли выдерживать полного заряда, и их пришлось впоследствии упразднить. Однако тяжелая артиллерия оставалась все еще весьма медлительной и неповоротливой в своих движениях, в силу своих плохих, тяжелых лафетов и несовершенства организации. В сражении она сразу занимала свою позицию, а иногда меняла ее на другую, впереди, но никакого маневрирования не практиковалось. Легкая артиллерия — полковые пушки, присоединенные к пехоте,— размещалась впереди пехотной линии, в 50 шагах перед интервалами, образуемыми батальонами; она продвигалась вперед вместе с пехотой, причем пушки перетаскивались солдатами и открывали огонь картечью на дистанцию в 300 ярдов; количество орудий было очень значительно: от трех до шести пушек на каждую тысячу солдат.

Пехота, как и кавалерия, была подразделена на бригады и дивизии; но так как после. завязки сражения войска почти совсем не маневрировали и каждый батальон должен был оставаться на своем месте в общей линии, то эти подразделения не имели тактического значения; что касается кавалерии, то бригадный генерал во время атаки мог в том или ином случае действовать под своей личной ответственностью; но в пехоте такие случаи не могли иметь места. Линейное построение — в центре пехота в две линии, на флангах кавалерия в две или три линии — представляло собой значительный прогресс сравнительно с глубоким построением прежних дней; такое построение развивало полную мощь пехотного огня, равно как и полный эффект кавалерийской атаки, позволяя одновременно действовать максимальному количеству людей; но самое его совершенство в этом отношении связывало армию в целом, как смирительная рубашка. Каждый эскадрон, батальон и орудие имели свое определенное место в боевом порядке, который не мог быть нарушен или в каком-либо отношении расстроен без того, чтобы это не отразилось на боеспособности целого. Поэтому в походе приходилось так все организовывать, чтобы при развертывании фронта армии для расположения лагерем или для боя каждое подразделение попадало бы точно на предназначенное ему место. Поэтому, если нужно было выполнить какой-либо маневр, то приходилось выполнять его всей армией целиком; выделять часть ее для фланговой атаки или создавать особый резерв для атаки слабого пункта подавляющими силами было бы невыполнимым и ошибочным со столь медлительными войсками, пригодными лишь для боя в линейном строю, и при таком негибком боевом построении. Движение вперед таких длинных линий совершалось в сражении с значительной медленностью, чтобы не нарушать равнения. Палатки всегда следовали за армией и разбивались каждую ночь; лагерь слегка окапывался. Войска снабжались продовольствием из складов, походные пекарни двигались по возможности следом за армией. Одним словом, багаж и весь вообще обоз армии был громадный и затруднял ее движения в степени, неизвестной в настоящее время. Однако при всех этих недостатках военная организация Фридриха Великого была наилучшей для своего времени, и все остальные европейские правительства ревностно перенимали ее. Вербовка в войска почти всегда производилась путем добровольной записи, частично восполняемой насильственным уводом; и только после очень тяжелых потерь Фридрих прибег к принудительному набору в своих провинциях.

Когда началась война коалиции против Французской республики, французская армия была дезорганизована потерей своих офицеров и насчитывала менее 150000 человек. Число врагов было значительно больше; возникла необходимость в новых наборах, которые и производились в громадных размерах в форме национальных волонтеров, число батальонов которых в 1793 г. было, по меньшей мере, 500. Войска эти не были обучены, да и не было времени обучать их сложной системе литейной тактики и до той степени совершенства, какая требовалась движением в линейных построениях. Все попытки померяться с противником в линейном построении оканчивались полным поражением, несмотря на численное превосходство французов. Стала необходимой новая система тактики. Американская революция показала, какие преимущества можно извлечь даже с плохо обученными войсками из рассыпного строя и при стрельбе из стрелковой цепи. Французы усвоили этот способ и поддерживали стрелковую цепь глубокими колоннами, в которых небольшой беспорядок приносил не так много вреда, пока масса держалась сплоченно. В таком построении французы бросали свои превосходящие численностью войска на противника и оказывались обыкновенно победителями. Это новое построение и отсутствие опытности у войск побуждали их сражаться на пересеченной местности, в деревнях и лесах, где они находили прикрытие от неприятельского огня и где линейное построение противника неизменно приходило в беспорядок; отсутствие у французов палаток, полевых пекарен и т. п. заставляло их располагаться бивуаком под открытым небом и жить тем, что давала им окружающая местность. Таким путем они достигали подвижности, неизвестной их противникам, обремененным палатками и всякого рода обозами. Когда революционная война создала, в лице Наполеона, человека, который превратил этот новый способ ведения войны в регулярную систему, сочетав ее с тем, что оставалось еще полезным в старой системе, и сразу довел новый метод до той степени совершенства, какую Фридрих придал линейной тактике, — тогда французы стали почти непобедимыми, пока их противники не научились у них организовывать свои армии по новому образцу. Основные черты новой системы сводились к следующему: восстановление старого принципа, что каждый гражданин, в случае нужды, подлежит призыву для защиты страны, и вытекающее отсюда формирование армии путем в большей или меньшей степени принудительного набора со всего населения, — это было изменение, которое сразу втрое увеличило среднюю численность армий сравнительно с эпохой Фридриха, причем в случае необходимости эта численность могла быть увеличена еще в большей степени; затем отказ от лагерных приспособлений и интендантских складов для питания войск, введение в практику бивуаков и принятие за правило, что война кормит войну. Быстрота действий и самостоятельность армии были, таким образом, увеличены в не меньшей степени, чем ее численность, благодаря всеобщей воинской повинности. В тактической организации сделалось правилом сочетание пехоты, кавалерии и артиллерии в подразделениях армии — в корпусах и дивизиях. Каждая дивизия сделалась, таким образом, маленькой армией, способной действовать самостоятельно и обладающей значительной силой сопротивления даже против численно превосходящего противника. Боевой порядок основывался теперь на применении .колонны; колонна служила источником, из которого выделялись цепи стрелков и в которую они возвращались; она являлась компактной клинообразной массой, которую бросали против определенного пункта неприятельской линии; она служила формой приближения к противнику и последующего затем развертывания, если местность и обстановка боя делали желательным противопоставление противнику стрелковых линий. Взаимная поддержка трех родов войск была доведена до максимума сочетанием этих родов войск в небольшие отряды, а сочетание трех форм боя — в рассыпном строю, в линейном построении и в колонне — составило великое тактическое превосходство современных армий. Благодаря этому любая местность сделалась теперь пригодна для боя; и от полководца теперь, в первую очередь, требовалась способность быстро схватывать все выгоды и неудобства местности и соответственно им быстро располагать свои войска. И эти свойства, вместе с общей способностью к самостоятельному командованию, сделались ныне необходимыми не только для главнокомандующего, но и для подчиненных офицеров. Корпуса, дивизии, бригады, отдельные отряды постоянно попадали в положения, при которых их начальникам приходилось действовать под своей личной ответственностью; поле сражения уже не представляло собою длинных непрерывных линий пехоты, расположенной на обширной равнине, с кавалерией на флангах; теперь отдельные корпуса и дивизии, построенные колоннами, стояли скрытыми за деревнями, дорогами или холмами, отделенные друг от друга значительными интервалами, тогда как лишь небольшая часть войск участвовала активно в завязке боя и в артиллерийском состязании, пока не наступал решительный момент. Линии боя растягивались с увеличением численности армии и с усвоением этого построения; отныне уже не было необходимости заполнять каждый промежуток в боевом распорядке линий войск, видимой противнику, ибо войска были под рукой и могли занять нужное место, когда это потребуется. Обход флангов сделался теперь обычной стратегической операцией; более сильная армия целиком вклинивалась между слабейшей армией и ее коммуникациями, так что одно поражение могло уничтожить всю армию и решить судьбу кампании. Излюбленным тактическим маневром был прорыв свежими войсками центра противника, как только положение дел обнаруживало, что он ввел в бой свои последние резервы. Резервы, которые при линейной тактике были бы неуместны и лишь ослабляли бы в решительный момент боевую силу армии, теперь превратились в главное средство для решения боя. Боевой порядок, растянутый по фронту, растягивался также в глубину: от стрелковой линии до позиции резервов было часто 2 мили и больше. Одним словом, если новая система требовала меньшей муштровки и парадной точности, то она делала необходимыми большую быстроту, большее напряжение сил, большую сообразительность от каждого, начиная с главнокомандующего и кончая рядовым стрелком в цепи; и каждое новое улучшение системы, производившееся со времени Наполеона, действовало в том же направлении.

Изменения в materiel (материальном снабжении) армий были за этот период незначительны; постоянные войны оставляли мало времени для таких улучшений, введение которых требует времени. Два весьма важных нововведения имели место во французской армии незадолго до революции: введение нового образца ружья уменьшенного калибра и с меньшим зазором, а также изогнутого приклада вместо прямого, до сих пор бывшего в употреблении. Это оружие, выделывавшееся с большой тщательностью, немало способствовало превосходству французских стрелков и оставалось образцом, по которому, с ничтожными отступлениями, выделывались ружья, бывшие в употреблении во всех других армиях, вплоть до введения замка с ударным приспособлением. Вторым нововведением было упрощение и улучшение артиллерии, произведенное Грибовалем. Французская артиллерия при Людовике XV находилась в полном пренебрежении: пушки были самых различных калибров, лафеты устарелые, а образцы, по которым они строились, не были однообразны. Грибовалю, который во время Семилетней войны служил в австрийской армии и видел там лучшие образцы, удалось уменьшить число калибров, сделать более однообразными и улучшить образцы и значительно упростить всю систему. Свои войны Наполеон вел с его пушками и лафетами. Английская артиллерия, бывшая в наихудшем состоянии в то время, когда вспыхнула война с Францией, значительно улучшалась, хотя постепенно и медленно; в ней впервые появились однобрусные лафетные тележки, принятые потом во многих континентальных армиях, а также приспособление для посадки пеших артиллеристов на лафетных передках и зарядных ящиках. Конная артиллерия, введенная Фридрихом Великим, вызывала большое к себе внимание в течение всей наполеоновской эпохи, в особенности же со стороны самого Наполеона; и тогда же впервые была выработана свойственная ей тактика. Когда война закончилась, то оказалось, что англичане были сильнее всего в этом роде оружия. Из всех крупных европейских армий одна лишь австрийская заменила конную артиллерию батареями, в которых люди помещаются на повозках, предназначенных для этой цели.

Германские армии все еще сохраняли особый вид пехоты, вооруженной нарезными ружьями, и новая система боя в рассыпном строю давала этому оружию новое преимущество. Это оружие получило особенное распространение, и в 1836 г. его переняли французы, которые нуждались в дальнобойном ружье для Алжира. Сначала были сформированы венсеннские стрелки (tirailleurs de Vincennes), а затем — пешие егеря (chasseurs a pied); оба рода войск были доведены до небывалого совершенства. Их создание послужило толчком для значительных усовершенствований нарезного ружья, благодаря которым в необычайной степени возросли как дальнобойность, так и точность стрельбы. Эти успехи прославили имена Дельвиня, Тувено, Минье. Для всей пехоты замок с ударным приспособлением был введен в большинстве армий между 1830—1840 гг., по обыкновению последними оказались англичане и русские. В то же время в различных странах делались большие усилия еще больше усовершенствовать мелкое огнестрельное оружие и создать еще более дальнобойное ружье, которым можно было бы вооружить всю пехоту. Пруссаки ввели игольчатое нарезное ружье, заряжавшееся с казенной части и способное к очень скорой стрельбе, притом отличавшееся дальнобойностью; изобретение это, первоначально сделанное в Бельгии, было ими значительно усовершенствовано.

Это ружье было дано на вооружение всех легких батальонов прусской армии; остальная часть пехоты незадолго до того была снабжена своими старыми ружьями, превращенными при помощи легкой переделки в винтовки системы Минье. Англичане оказались на этот раз впереди, снабдив всю свою пехоту усовершенствованными ружьями, т. е. винтовками Энфильда, представлявшими собою небольшое изменение модели Минье; их превосходство было вполне доказано в Крыму и спасло англичан при Инкермане.

В тактической системе никаких значительных изменений для пехоты и кавалерии сделано не было, если не считать крупного улучшения в тактике легкой пехоты у французов введением chasseurs (егерей) и новой прусской системы ротных колонн, каковое построение, может быть, с некоторыми изменениями, скоро, без сомнения, станет общепринятым в силу своих больших тактических преимуществ. Русские и австрийцы сохраняют еще построение в три шеренги, англичане еще со времен Наполеона строились в две; пруссаки строятся в походе в три шеренги, но сражаются большей частью в две, в то время как третья образует стрелковую цепь и ее поддержку; французы, до сих пор строившиеся в три шеренги, в Крыму сражались в две, и это построение ныне вводится во всей армии. Что касается кавалерии, то русский опыт восстановления драгунов XVII века и его неуспех уже упомянуты выше.

В артиллерии во всех армиях имели место значительные улучшения в деталях и в упрощении калибров, образцов колес, лафетов и т. д. Артиллерийская наука значительно подвинулась вперед. Однако никаких серьезных перемен не произошло. Большинство континентальных армий снабжены 6- и 12-фунтовыми орудиями; пьемонтская — 8-и 16-фунтовыми, испанская — 8-и 12-фунтовыми; французская армия, до сих пор имевшая 8- и 12-фунтовые пушки, теперь вводит так называемую гаубицу Луи-Наполеона, простое легкое 12-фунтовое орудие, могущее стрелять также и небольшими гранатами и предназначенное заменить все другие виды полевых орудий. Британская армия имеет в своих колониях 3- и 6-фунтовые орудия, но в войсках, отправляемых из Англии, теперь употребляются только 9-, 12- и 18-фунтовые. В Крыму англичане имели даже полевую батарею 32-фунтовых орудий, но она всегда вязла в земле.

Организация современных армий всех стран весьма сходна. За исключением британской и американской, они комплектуются принудительным набором; при этом существуют две системы: одна, основанная на конскрипции (conscription), состоит в том, что взятые в армию, отслужив в ней определенный срок, отпускаются на всю жизнь; другая, основанная на системе резервов, состоит в том, что срок действительной службы короток, но уволенные в запас подлежат в дальнейшем опять призыву под знамена на известный срок. Франция представляет собою наиболее яркий пример первой системы, Пруссия — второй. Даже в Англии, где как регулярные войска, так и милиция обычно пополняются добровольцами, принудительный набор (conscription), или жеребьевка (ballot), предписывается законом для милиции в том случае, если нехватает добровольцев. В Швейцарии совсем нет постоянной армии; вся вооруженная сила ее состоит из милиции, обучающейся лишь короткое время. Вербовка иностранных наемников до сих пор еще остается правилом в некоторых странах; Неаполь и папа и поныне имеют свои швейцарские полки, французы — иностранный легион, и Англия в случае серьезной войны обычно вынуждена прибегать к этому средству. Срок действительной службы весьма различен; продолжаясь от нескольких недель у швейцарцев, от 18 месяцев до 2 лет в небольших германских государствах, до 3 лет в Пруссии, он доходит до 5—6 лет во Франция, 12 лет—в Англии и 15—25 лет—в России. Офицеры комплектуются различными способами. В большинстве армий в настоящее время не существует никаких юридических препятствий к производству в офицеры из рядовых, но на практике таких препятствий очень много. Во Франции и Австрии часть офицеров должна назначаться из сержантов; в России отсутствие достаточного количества образованных кандидатов делает это необходимым. В Пруссии экзамен, требующийся в мирное время для получения офицерского чина, служит преградой для людей, не получивших соответствующего образования; в Англии повышение в офицерский чин из рядовых является редким исключением. Для остальной части офицеров в большинстве стран существуют военные школы, хотя, за исключением Франции, проходить их не обязательно. В отношении военного образования идут впереди французы, в отношении образования общего — пруссаки; англичане и русские в том и другом отношении стоят ниже всех.

Что касается необходимых для армий лошадей, то, как нам кажется, Пруссия представляет собой единственную страну, в которой конский состав тоже подлежит принудительному набору, причем владельцы лошадей получают за них определенную плату.

За указанными выше исключениями, вооружение и снаряжение современных армий в настоящее время повсюду почти одинаковы. Существует, разумеется, большое различие в качестве и отделке материальной части армии. В этом отношении русские стоят на последнем месте, а англичане, поскольку ими действительно использованы преимущества развитой индустрии, стоят выше всех. Пехота во всех армиях разделяется на пехоту линейную и легкую. Теперь правилом является первая и составляет основную массу пехоты; настоящая легкая пехота всюду является исключением. Французская легкая пехота в настоящее время является лучшей по качеству и наиболее многочисленной; она насчитывает 21 батальон егерей, 9 — зуавов и 6 — алжирских туземных стрелков. Австрийская легкая пехота, особенно карабинеры, тоже очень хороша; ее имеется 32 батальона. Пруссаки имеют 9 батальонов карабинеров и 40 легкой пехоты; последняя, однако, недостаточно приспособлена для своего специального назначения. У англичан нет настоящей легкой пехоты, если не считать 6 батальонов карабинеров; английская легкая пехота, как и русская, несомненно наименее пригодна для этого рода службы. О России можно сказать, что она вообще обходится без какой бы то ни было легкой пехоты, ибо ее 6 батальонов карабинеров теряются в ее громадной армии.

Кавалерия повсюду тоже подразделяется на тяжелую и легкую. Кирасиры всюду относятся к тяжелой кавалерии, гусары, конные егеря, конные стрелки всегда образуют кавалерию легкую. Драгуны и уланы в некоторых армиях считаются легкой кавалерией, в других — тяжелой, русские не имели бы совсем легкой кавалерии, не будь у них казаков. Наилучшей легкой кавалерией является, несомненно, австрийская, — национальные венгерские и польские гусары.

Такое же подразделение существует и в артиллерии, за исключением французской, где, как указано выше, имеется лишь один калибр. В других армиях до сих пор еще сохраняются легкие и тяжелые батареи в зависимости от калибра орудий, приданных им. Легкая артиллерия все еще делится на конную и пешую, причем первая предназначается для действий совместно с кавалерией. Австрийцы, как указано, не имеют конной артиллерии; английская и французская армии не знают, собственно, пешей артиллерии, так как орудийная прислуга посажена на передки и зарядные ящики.

Пехота формируется в роты, батальоны, полки. Батальон является тактической единицей; он служит формой, в которой войска ведут бой, если не считать немногих исключительных случаев. Поэтому батальон не должен быть настолько велик, чтобы это затрудняло его командиру управление голосом и сигналами, и не настолько малочисленным, чтобы это не позволяло ему действовать в бою в качестве самостоятельной части, даже после потерь, понесенных в течение кампании. Поэтому численность батальона колеблется от 600 до 1 400 человек; в среднем он включает 800 — 1 000 человек. Подразделение батальона на роты имеет целью закрепление его маневренных подразделений, лучшее обучение солдат и более удобное хозяйственное управление. На практике роты играют роль самостоятельных единиц только в стычках, а у пруссаков — при построении в ротные колонны, когда каждая из четырех рот образует колонну в три взвода; это построение предполагает наличность больших рот, и в Пруссии они действительно насчитывают 250 человек. Количество рот в батальоне колеблется, как и их численность. Английский батальон имеет 10 рот, по 90—120 человек, русский и прусский батальоны — 4 роты по 250 человек, французский и австрийский — 6 рот различной численности. Батальоны сводятся в полки, больше в административных и дисциплинарных целях, а также для обеспечения единообразия обучения, чем с тактической целью; поэтому в военное время батальоны одного и того же полка часто отделяются друг от друга. В России и Австрии в каждом полку имеется 4, в Пруссии — 3, во Франции — 2 строевых батальона, не считая запасного батальона (depots) для каждого полка; в Англии большинство полков в мирное время состоит лишь из одного батальона. Кавалерия разделена на эскадроны и полки. Эскадрон, численностью от 100 до 200 человек, составляет тактическую и административную единицу; одни лишь англичане подразделяют эскадрон в административных целях на два взвода (troops). В полку обычно насчитывается от 3 до 10 строевых эскадронов, по 120 лошадей в каждом; в прусской армии — 4 эскадрона' по 150 лошадей, во французской — 5 эскадронов по 180— 200 лошадей, в Австрии — 6 или 8 по 200 лошадей, в России — от 6 до 10 по 150—170 лошадей. В кавалерии полк имеет определенное тактическое значение, ибо он представляет средство для самостоятельной атаки, причем эскадроны поддерживают друг друга, и потому он формируется достаточной силы, в составе, например, от 500 до 1 600 лошадей. Только у англичан полки так слабы численностью, что они оказываются вынужденными соединять четыре или пять таких полков в одну бригаду; с другой стороны, австрийские и русские полки во многих случаях столь же сильны численно, как бригада среднего состава. Французы имеют номинально очень сильные полки, но они появлялись до сих пор на поле сражения в значительно меньшем составе, что объясняется недостатком у них лошадей.

Артиллерия формируется в батареи; формирование в полки или бригады практикуется для этого рода оружия только в мирное время, ибо в военное время батареи почти во всех случаях оказываются отделенными друг от друга и используются именно таким способом. Наименьшее количество орудий в батарее — 4, но у австрийцев оно доходит до 8, французы и англичане имеют по б орудий на батарею.

Карабинеры и остальная, действительно легкая, пехота организованы обычно только в батальоны и роты, а не в полки; характер этого рода войск препятствует их объединению в большие части. То же самое относится и к саперам, и к инженерным войскам, которые составляют вдобавок лишь весьма незначительную часть армии. Одни французы представляют в данном случае исключение; но их 3 полка саперов и минеров насчитывают всего лишь 6 батальонов.

В мирное время в большинстве армий обычно высшей единицей считается полк. Более крупные соединения — бригады, дивизии, армейские корпуса — организуются, в большинстве случаев, когда вспыхивает война. Только русская и прусская армии вполне организованы, и в них все высшие командные посты заняты, как во время войны. Но в Пруссии это имеет чисто формальное значение до тех пор, пока не произведена мобилизация, по крайней мере, целого армейского корпуса, что предполагает призыв ландвера целой провинции; и если в России крупные войсковые части действительно имеют полный комплект полков, то все же последняя война обнаружила, что первоначальные дивизии и корпуса весьма скоро оказывались перемешанными, так что выгоды такой организации сказывались скорее для мирного, чем для военного времени.

Во время войны несколько батальонов или эскадронов соединяются в бригаду — от 4 до 8 батальонов в пехоте и от 6 до 20 эскадронов в кавалерии. Там, где существуют крупные кавалерийские полки, последние легко могут заменять бригаду; но обыкновенно их численность уменьшается выделением частей для дивизий. Легкая и линейная пехота могут быть с некоторой выгодой соединены в одной бригаде, но этого нельзя сделать в отношении легкой и тяжелой кавалерии. Австрийцы почти всегда придают каждой бригаде по одной батарее. Несколько бригад образуют дивизию. В большинстве армий дивизия состоит из всех трех родов оружия, например: из 2 бригад пехоты, из 4—6 эскадронов кавалерии и 1—3 батарей. Французы и русские совсем не вводят кавалерию в состав своих дивизий, англичане формируют их исключительно из пехоты. Поэтому, если эти нации не хотят вести борьбу в невыгодных для себя условиях, они вынуждены во время военных действий присоединять кавалерию (и соответственно артиллерию) к дивизиям, а это легко может быть упущено или бывает часто неудобно или невозможно выполнить. Пропорция дивизионной кавалерии, однако, повсюду незначительна, а потому остальная часть этого рода войск формируется в кавалерийские дивизии, в составе двух бригад каждая, с целью иметь кавалерийский резерв.

Две или три дивизии, иногда четыре, составляют в более крупных армиях армейский корпус. Такой корпус всегда имеет свою кавалерию и артиллерию, даже тогда, когда дивизии их не имеют; а в тех случаях, когда последние представляют собою смешанные формирования, все же оставляется резерв из кавалерии и артиллерии, находящийся в распоряжении командующего корпусом. Наполеон первый создал корпус и, не довольствуясь этим, организовал всю оставшуюся кавалерию в резервный кавалерийский корпус, из двух или пяти дивизий кавалерии с придачей конной артиллерии. Русские сохранили такую же организацию для резервной кавалерии; остальные армии, по-видимому, вновь усвоят ее в случае серьезной войны, хотя эффект, достигнутый этой организацией, никогда еще не соответствовал той громадной массе всадников, которая таким образом сосредоточивалась в одном месте.

Такова современная организация боевой части армии. Но, несмотря на упразднение палаток, полевых пекарен и провиантских фургонов, армию все еще сопровождает большой обоз из нестроевых и повозок, необходимый для обеспечения боевой силы армии во время кампании. Для того, чтобы дать об этом некоторое представление, мы укажем здесь, какой обоз, согласно существующим уставам, требуется для одного армейского корпуса прусской армии.

Артиллерийский парк: 6 парковых колонн по 30 повозок, 1 лаборатория на 6 повозках.

Понтонный парк: 34 понтонных повозки, 5 повозок с инструментами, 1 кузница.

Пехотный обоз: 116 повозок, 108 запряжек лошадей. Врачебный обоз: 50 повозок (на 1 600 или 2 000 больных).

Резервный интендантский обоз: 159 повозок. Резервный обоз: 1 повозка, 75 запасных лошадей. Всего 402 повозки, 1791 лошадь, 3000 человек. Чтобы дать возможность командующим армиями, армейскими корпусами и дивизиями руководить, каждому в его сфере, вверенными им войсками, во всех армиях, кроме британской, сформирован особый корпус, состоящий исключительно из офицеров и называемый штабом. В задачу этих офицеров входит разведка и съемка местности, по которой совершается или может совершаться передвижение армии; помощь в выработке плана операций и такой детальной его разработке, чтобы войска не теряли времени, чтобы не возникало беспорядка, не происходило ненужного утомления войск. Эти офицеры, таким образом, занимают весьма важное положение и должны обладать вполне законченным военным образованием, с полным знанием того, на что способен каждый род войск в походе и в бою. Поэтому во всех странах они набираются из числа наиболее способных лиц и тщательно обучаются в высших военных школах. Только англичане воображают, что любой младший армейский офицер пригоден для такой должности; в результате этого английские штабы стоят на низком уровне, армия же способна выполнять лишь самые медленные и простые маневры, между тем как командир, если он отличается вообще добросовестностью, вынужден сам проделывать всю штабную работу. Дивизия редко может располагать более чем одним штабным офицером; армейский корпус имеет свой собственный штаб под управлением старшего или штабного офицера, а армия располагает целым штабом с несколькими генералами, находящимися под управлением особого начальника, который в случаях необходимости отдает приказания именем командующего армией. В британской армии начальнику штаба подчинены генерал-адъютант и генерал-квартирмейстер; в других армиях генерал-адъютант является в то же время начальником штаба. Во Франции начальник штаба соединяет в своем лице обе эти должности и для каждой из них имеет в своем ведении особое управление. Генерал-адъютант является начальником personnel (личного состава) армии; он получает отчеты от всех подчиненных отделов и армейских частей и ведает всеми делами, относящимися к дисциплине, обучению, формированию, снаряжению, вооружению и т. п. Все подчиненные лица сносятся с командующим армией через его посредство. Если он совмещает п должность начальника штаба, то вместе с командующим армией составляет и разрабатывает план операций и движений армии. Дальнейшая разработка последних в деталях относится к обязанностям генерал-квартирмейстера: им подготовляются все подробности маршей, расквартирования, лагерей. К главной квартире прикомандировано достаточное количество штабных офицеров для разведки местности, для составления проектов обороны или атаки позиций и т. п. Кроме того, существуют еще должности главного начальника артиллерии и старшего инженерного офицера; затем имеется несколько помощников начальника штаба, представляющих начальника штаба в различных пунктах поля сражения, и некоторое количество адъютантов и ординарцев для передачи приказов и депеш.

К главной квартире прикомандировывается также начальник интендантства с его чиновниками, казначей армии, начальник врачебно-санитарной части и главный прокурор или начальник военно-судебной части. Штабы армейских корпусов и дивизий формируются по этому же образцу, но значительно проще и с меньшим количеством personnel (личного состава); штабы бригад и полков еще менее многочисленны, а штаб батальона может состоять лишь из командира батальона, его адъютанта, одного офицера, выполняющего обязанности казначея, сержанта в качестве писаря, барабанщика или горниста.

Для поддержания в полной готовности вооруженных сил крупной нации требуются многочисленные учреждения, кроме уже названных. Существуют чиновники для производства наборов и ремонта лошадей, причем эти чиновники часто связаны с управлением государственными учреждениями коннозаводства; военные школы для офицеров и унтер-офицеров, учебные батальоны, эскадроны и батареи, школы верховой езды и школы для ветеринарных врачей. В большинстве стран существуют государственные литейные мастерские и фабрики для выделки ружей и пороха; имеются различные казармы, арсеналы, склады, крепости, вполне оборудованные и со своим штабом офицеров, начальствующих над ними; наконец, имеется главное интендантство и генеральный штаб, которые, обслуживая вооруженные силы страны, гораздо более многочисленны и должны выполнять гораздо более разнообразные функции, чем штаб и интендантство отдельной действующей армии. На штабе в особенности лежат весьма важные обязанности. Он делится обыкновенно на исторический отдел (собирание материалов по истории войн, по формированию армий и пр. в прошлом и настоящем), топографический отдел (на который возложено составление карт и топографическая съемка всей страны), статистический отдел и т. п. Во главе всех этих учреждений, как и всех вооруженных сил, стоит военное министерство, в различных странах различно организованное, но охватывающее, как должно быть видно из предыдущих замечаний, весьма широкий круг деятельности. В качестве примера приведем организацию французского военного министерства. Оно состоит из семи управлений, или отделений: 1) personnel (личного состава), 2) артиллерийского, 3) инженерного и крепостного, 4) административного, 5) по делам Алжира, 6) военного депо (состоящего из исторического, топографического и прочих отделов штаба), 7) военно-финансового. Непосредственно при министерстве находятся следующие совещательные комиссии, составленные из генералов, штаб-офицеров и специалистов: комитеты по личному составу — пехотный, кавалерийский, артиллерийский, по крепостным сооружениям, комитет врачебный, ветеринарная комиссия и комиссия по казенным военным заводам. Таков тот сложный механизм, который создан для комплектования, ремонтирования, питания, управления и постоянного воспроизводства современной первоклассной армии.

Такая сложность аппарата соответствует количеству собранных в армиях людей. Хотя громадная наполеоновская армия 1812 г., — когда он имел 200 000 в Испании, 200 000 во Франции, Италии, Германии и Польше и когда он вторгся в Россию с 450 000 человек и 1 300 пушек, — никогда еще не была превзойдена; хотя, по всей вероятности, мы никогда не увидим снова такую армию в 450 000 человек, объединенную для одной только операции, все-таки всякое крупное континентальное государство, в том числе и Пруссия, может набрать, обучить и вооружить армию в 500 000 человек и даже больше; и хотя подобные армии составляют не больше чем 1%—3% всего их населения, все же никогда прежде в истории армии не достигали таких размеров.

Военная система Соединенных Штатов строит защиту страны в основном на милиции отдельных штатов и на армиях добровольцев, собираемых, когда этого требуют обстоятельства; постоянная военная сила, употребляемая, главным образом, для сохранения порядка среди индейских племен Запада, состоит, согласно отчету военного министерства за 1857 г., из 18000 человек.

Напечатана в "New American Cyclopedia", - т. II, стр. 123—140. 1858 г.

Артиллерия

В настоящее время почти общепризнанно, что изобретение пороха и применение его для бросания тяжелых тел в определенном направлении — восточного происхождения. В Китае и Индии селитра самопроизвольно выделяется из почвы, и вполне естественно, что население быстро -ознакомилось с ее свойствами. Огнестрельные припасы, изготовляемые из смеси этой соли с другими горючими веществами, выделывались в Китае в весьма ранний период и употреблялись как для военных целей, так и при общественных торжествах. Мы не имеем сведений, когда именно сделалась известна особая смесь селитры, серы и древесного угля, взрывчатые свойства которой придали ей такое громадное значение. Согласно некоторым китайским хроникам, упоминаемым г. Параве (Paravey) в его докладе Французской академии в 1850 г., пушки были известны уже в 618 г. до нашей эры; в других древних китайских рукописях описываются зажигательные ядра, выбрасываемые из бамбуковых труб, и нечто вроде взрывающихся снарядов. Во всяком случае употребление пороха и пушек для военных целей, невидимому, не развилось надлежащим образом в ранние периоды китайской истории, так как первый достоверный случай их широкого применения относится лишь к 1232 г. нашей эры, когда китайцы, осажденные монголами в Кай-Фэнг-Фу, защищались посредством пушек, стрелявших каменными ядрами, и употребляли разрывные бомбы, петарды и другие огнестрельные припасы, имевшие в своем составе порох.

Индусы, по свидетельству греческих писателей Элиана, Ктезиаса, Филострата и Темистия, по-видимому, обладали какими-то военными огнестрельными припасами уже во времена Александра Великого. Это, однако, безусловно был не порох, хотя селитра в значительных размерах, вероятно, входила в их состав. В индусских законах имеются, по-видимому, указания на какое-то огнестрельное оружие; порох безусловно упоминается в них, а, согласно проф. А. Н. Вильсону, состав его описывается в древних индусских медицинских сочинениях. Однако первое упоминание о пушке почти точно совпадает по времени с древнейшей положительно установленной датой ее существования в Китае. Стихотворения Хазеда, относящиеся к 1200 г., говорят об огневых 'машинах, бросающих ядра, свист которых был слышен на расстоянии в 10 косе (1 500 ярдов). Около 1258 г. мы читаем об огневых приборах на повозках, принадлежащих властителю Дели. Спустя 100 лет артиллерия вошла в Индии во всеобщее употребление, и когда в 1498 г. прибыли туда португальцы, они нашли, что индусы в употреблении огнестрельного оружия так же далеко продвинулись вперед, как и они сами.

Арабы получили селитру и огнестрельные припасы от китайцев и индусов. Два из арабских наименований селитры означают китайская соль и китайский снег. Древними арабскими авторами упоминается китайский красный и белый огонь. Зажигательные снаряды по времени тоже относятся к моменту великого вторжения арабов в Азию и Африку. Не говоря уже о maujanitz — почти мифическом огнестрельном оружии, которое, как говорят, было известно магометанам и употреблялось ими, представляется несомненным тот факт, что византийские греки впервые познакомились с огнестрельными припасами (впоследствии развившимися в греческий огонь) у своих врагов, арабов. Марк Гракх, писатель IX века, приводит рецепт смеси — 6 частей селитры, 2 части серы, 1 часть угля, — которая весьма близка к действительному составу пороха. Последний установлен с достаточной точностью раньше всех других европейских писателей Роджером Бэконом около 1216 г. в его «Liber de Nullitate Magiae», но все еще целые 100 лет западным народам оставалось неизвестным его употребление. Однако арабы, по-видимому, скоро усовершенствовали знания, полученные ими от китайцев. Согласно написанной Конде истории мавров в Испании, пушки употреблялись при осаде Сарагоссы в 1118 г., а в 1132 г. в Испании отливались, в числе других пушек, и кульверины 4-фунтового калибра. Известно, что в 1156 г. Абд-эль-Мумен взял Мохадию, недалеко от Боны в Алжире, при помощи огнестрельного оружия, а в следующем году удалось защитить в Испании город Ниблу от кастильцев при посредстве огнестрельных машин, бросавших стрелы и камни. Если остается еще не установленным характер машин, какие употреблялись арабами в XII столетии, то совершенно несомненно, что в 1280 г. артиллерия была применена против Кордовы и что в начале XIV столетия знакомство с нею перешло от арабов к испанцам. Фердинанд IV взял в 1308 г. Гибралтар с помощью пушек. База в 1312 и 1323 гг., Мартос в 1326 г., Аликанте в 1331 г. были бомбардированы артиллерией, и при некоторых из этих осад пушки стреляли зажигательными снарядами. От испанцев употребление артиллерии перешло к остальным европейским народам. Французы во время осады Пюи-Гийома в 1338 г. имели пушки, и в том же году немецкие рыцари употребляли их в Пруссии. Около 1350 г. огнестрельное оружие было распространено во всех странах Западной, Южной и Центральной Европы. Что артиллерия — восточного происхождения, это доказывается также способом выделки самых старых европейских орудий. Пушка делалась из полос кованого железа, сваренных вместе в длину и скрепленных с помощью набитых на них тяжелых железных обручей. Она состояла из нескольких частей, причем подвижная казенная часть закреплялась для стрельбы только после заряжания. Древнейшие китайские и индийские пушки были сделаны совершенно так же, а они относятся к столь же давнему времени или еще более давнему, чем самые старые европейские пушки. Как европейская, так и азиатская пушка около XIV века была весьма несовершенной конструкции, свидетельствовавшей о том, что артиллерия переживала еще свое детство. Таким образом, если остается неустановленным, когда был изобретен порох и применен в огнестрельном оружии, то мы можем, по крайней мере, определить период, когда он впервые стал играть крупную роль в военном деле; самая неуклюжесть пушек XIV века всюду, где они встречаются, доказывает недавность появления их как постоянного военного оружия. Европейские пушки XIV века представляли собою нечто весьма неуклюжее. Орудия большого калибра можно было перевозить, только разобрав их предварительно на части, причем каждая часть занимала целую повозку. Даже орудия малого калибра были чрезвычайно тяжелы, ибо тогда не было еще установлено надлежащей пропорциональности между весом пушки и снаряда, а также между весом снаряда и заряда. Когда эти орудия устанавливали на позиции, для каждой пушки сооружалось нечто вроде деревянного сруба или помоста, с которого и производилась стрельба. Город Гент имел пушку, которая вместе со срубом занимала в длину 50 футов. Пушечные лафеты была еще неизвестны. Пушки в большинстве случаев стреляли с очень большим углом возвышения, как наши мортиры,— поэтому до введения бомб стрельба ядрами была мало действительна. Стреляли обыкновенно круглыми каменными ядрами, а пушки малого калибра заряжались иногда кусками железа. Однако, несмотря на в;е эти недостатки, пушки употреблялись не только при осаде и обороне городов, но и в открытом поле и на борту военных кораблей. Уже в 1386 г. англичане захватили два французских судна, вооруженных пушками. Если принять за образец пушки, поднятые с «Марии-Розы» (затонувшей в 1545 г.), то окажется, что эти первые морские орудия просто вставлялись и закреплялись в деревянной колоде, выдолбленной для этой цели, а потому не могли действовать под разными углами возвышения.

В течение XV столетия были сделаны значительные усовершенствования как в конструкции, так и в применении артиллерии. Пушки стали отливать из железа, меди или бронзы. Подвижная казенная часть стала выходить из употребления, всю пушку теперь отливали целиком. Лучшие пушечные литейные заводы были во Франции и в Германии. Во Франции были сделаны также первые попытки во время осад подвозить пушки и устанавливать их под прикрытием. Около 1450 г. стали устраивать нечто вроде траншей, а вскоре после того братья Бюро соорудили первые батареи орудий с затворами; с помощью этих батарей французский король Карл VII взял обратно за один год все те города и крепости, которые захватили у него англичане. Но наиболее крупные улучшения были произведены французским королем Карлом VIII. Он окончательно отказался от подвижной задней части ствола, стал отливать свои пушки из бронзы, и притом целиком, ввел цапфы и лафеты на колесах и стрелял только чугунными снарядами. Он упростил также калибры и обыкновенно брал в поле более легкие. Из последних двойное орудие помещалось на четырехколесном лафете, возимом 35 лошадьми; остальные калибры имели двухколесные лафеты, с запряжкой от 24 вплоть до 2 лошадей, причем концы лафетов волочились по земле. К каждому орудию была приставлена группа артиллеристов, и обслуживание было так организовано, что образовался первый особый корпус полевой артиллерии. Самые легкие калибры были достаточно подвижны для того, чтобы передвигаться во время сражения вместе с другими войсками и даже не отставать от кавалерии. Именно этот новый род войск доставил Карлу VIII его удивительные успехи в Италии. Итальянские орудия все еще передвигались при помощи волов, пушки все еще составлялись из нескольких частей, после выбора позиции их все еще надо было устанавливать на срубах; стреляли они каменными ядрами и были, вообще говоря, так неповоротливы, что французы в один час делали из своей пушки больше выстрелов, чем итальянцы за целый день. Сражение при Форново (1495 г.), выигранное французской полевой артиллерией, распространило ужас по всей Италии, и новое оружие было признано неотразимым. Сочинение Макиавелли «Arte della Guerra» («Искусство войны») было написано специально с той целью, чтобы указать средства, как парализовать его действие искусным расположением пехоты и кавалерии. Преемники Карла VIII, Людовик XII и Франциск I, продолжали улучшать и делать более легкой свою полевую артиллерию. Франциск организовал артиллерию как особую часть армии, подчинив ее главному начальнику артиллерии. Его полевые пушки сломили непобедимые до того массы швейцарских пикейщиков в сражении при Мариньяно (1515 г.); быстро передвигаясь с одной фланговой позиции на другую, они таким образом решили исход битвы.

Китайцы и арабы были знакомы с употреблением и изготовлением бомб, и возможно, что это умение перешло от последних к европейским народам. Тем не менее этот снаряд и мортира, из которой им ныне стреляют, стали применяться в Европе не раньше второй половины XV столетия, причем введение их обычно приписывается Пандольфо Малатеста, князю Римини. Первые бомбы представляли собою два свинченных вместе полых полушария; способ лить их полыми целиком был изобретен лишь впоследствии.

Император Карл V не отставал от своих французских соперников в деле усовершенствования полевых пушек. Он ввел лафетные передки, превратив, таким образом, двухколесное орудие, на время его передвижения, в четырехколесную тележку, могущую двигаться более быстрым аллюром и преодолевать неровности почвы. Таким образом, в сражении при Реми в 1554 г. эти легкие пушки могли двигаться галопом.

Первые теоретические исследования относительно пушек и полета снарядов тоже относятся к этому периоду. Говорят, что итальянец Тарталья открыл тот факт, что угол возвышения в 45° дает in vacuo (в безвоздушном пространстве) максимальную дальность полета. Испанцы Колладо и Уфано тоже занимались подобными исследованиями. Так были заложены теоретические основы артиллерийской науки. Около того же времени исследования Ваноччи Бирингоччо об искусстве литья (1540 г.) повели к значительному прогрессу в изготовлении пушек, тогда как изобретение Гартманом калибровой шкалы, при помощи которой измерялась каждая часть пушки по ее отношению к диаметру дула, дало устойчивый образец для конструкции орудий и проложило путь для установления определенных теоретических принципов и общих эмпирических правил.

Одним из первых результатов усовершенствования артиллерии был полный переворот в искусстве фортификации. Со времени ассирийской и вавилонской монархий искусство это подвинулось вперед очень мало. Но теперь новое огнестрельное оружие всюду делало бреши в каменных стенах старой системы, и приходилось изобретать новую систему укреплений. Стены надо было сооружать таким образом, чтобы непосредственному огню осаждающего была открыта возможно меньшая поверхность каменных сооружений и чтобы сильная артиллерия могла быть размещена на валах. Старая каменная стена стала заменяться земляным валом, лишь облицованным камнем, а небольшая боковая башня превратилась в большой пятиугольный бастион. Постепенно все каменные части укреплений стали прикрываться против непосредственного действия огня внешними земляными сооружениями, и в середине XVII столетия оборона крепостей опять стала относительно сильнее, чем атака, пока Вобан снова не дал преобладания последней.

До этой поры операция заряжания производилась непосредственным засыпанием пороха в пушку. Около 1600 г. были введены картузы из холщовых мешков, содержавших установленные количества пороха, что значительно сократило время, необходимое для заряжания, и обеспечило большую точность огня благодаря большему однообразию зарядов. Около того же времени было сделано важное изобретение, а именно — изобретение вязаной картечи и простой картечи. Производство полевых орудий, приспособленных для стрельбы полыми снарядами, тоже относится к этому периоду. Многочисленные осады, имевшие место, во время войны Испании против Нидерландов, весьма сильно содействовали усовершенствованию артиллерии, употребляемой при обороне и при атаке крепостей, особенно в применении мортир и гаубиц, бомб, каркасных снарядов, каленых ядер и в деле приготовления запальных трубок и других огнестрельных припасов. В начале XVII столетия все еще применялись калибры всех размеров — начиная от 48-фунтовых орудии до самых малых фальконетов с дулом лишь для полуфунтовых пуль. Несмотря на все улучшения, полевая артиллерия оставалась все еще настолько несовершенной, что требовалось все описанное разнообразие калибров, чтобы получить результат, достигаемый нами ныне немногими пушками среднего калибра, 6—12-фунтовыми. Малые калибры в ту эпоху были подвижны, но производили ничтожное действие; крупные калибры давали достаточный эффект, но были мало подвижны; пушки же средних калибров как по своему действию, так и в отношении подвижности не могли в достаточной мере удовлетворить всем требованиям. Вследствие этого сохранялись все калибры, и вдобавок разные орудия соединялись в одну общую массу, так что каждая батарея состояла обыкновенно из настоящего ассортимента всех орудий. Угол возвышения устанавливался подъемным клином. Лафеты оставались по-прежнему неуклюжими, и для каждого калибра, конечно, требовалась особая модель, поэтому становилось почти невозможным брать на поле сражения запасные колеса и лафеты. Оси были деревянные и разных размеров, соответственно калибру. Вдобавок размеры орудия и лафета не были одинаковы даже для одного и того же калибра, так как повсюду сохранилось еще очень много пушек старой конструкции и существовали большие различия в конструкциях у различных заводов одной и той же страны. Картузы все еще применялись только для крепостных орудий; на поле сражения пушка заряжалась рассыпным порохом, вводимым в пушку посредством лопатки, после чего в нее забивался пыж и снаряд. Порох всыпался также в запал, и весь процесс отличался вообще чрезвычайной медленностью. Пушкари не считались регулярными солдатами, они составляли особую гильдию, пополняясь учениками, и приносили присягу не разглашать тайн своего ремесла. Когда возникала война, воюющие стороны набирали себе на службу артиллеристов, сколько могли, сверх числа, положенного в мирное время. Каждый из этих пушкарей или бомбардиров получал в свое командование одну пушку, имел в своем распоряжении верховую лошадь, ученика и столько помощников-профессионалов, сколько он требовал, не считая определенного числа людей, нужных для передвижения тяжелых орудий. Оплачивались они в четыре раза дороже, чем солдаты. Артиллерийские лошади, когда возникала война, брались от подрядчиков, подрядчик поставлял также упряжь и ездовых. В сражении орудия размещались в ряд, впереди линии, причем они снимались с передков; лошади отпрягались. Когда получался приказ о продвижений вперед, лошадей впрягали и пушки брались на передки; иногда более мелкие калибры передвигались на короткие расстояния солдатами. Порох и снаряды возились на отдельных повозках; передки еще не имели ящиков для боевых припасов. Маневрирование, заряжание, затравка, прицеливание и самая стрельба — все это производилось крайне медленно с точки зрения современных понятий, и число попаданий при таком несовершенстве орудии, при почти полном отсутствии артиллерийской науки, должно было быть действительно незначительным. Появление Густава Адольфа в Германии во время Тридцатилетней войны отмечается громадным прогрессом в артиллерийском деле. Этот великий полководец упразднил чрезмерно мелкие калибры, заменив их сперва так называемыми кожаными пушками, т. е. легкими коваными железными трубами, покрытыми кожей. Эти пушки предназначались только для стрельбы вязаной картечью, которая, таким образом, была впервые введена в полевую войну. До сих пор употребление ее ограничивалось защитой крепостных рвов. Наряду с вязаной и простой картечью он ввел также в полевой артиллерии патроны. Кожаные пушки, оказавшиеся недостаточно прочными, были заменены легкими чугунными 4-фунтовыми орудиями, длиною в 16 калибров, весом вместе с повозкой в 6 центнеров и перевозимыми двумя лошадьми. Каждый полк пехоты был снабжен двумя такими орудиями. Таким образом, возникла полковая артиллерия, сохранившаяся во многих армиях вплоть до начала настоящего столетия и заменившая старые пушки малого калибра, но сравнительно неповоротливые; она первоначально предназначалась только для стрельбы картечью, но очень скоро ее приспособили и для стрельбы ядрами. Тяжелые орудия держались отдельно и формировались в сильные батареи, занимавшие выгодную позицию на флангах или впереди центра армии. Так отделением легкой артиллерии от тяжелой и формированием батарей были заложены основы артиллерийской тактики. Генерал-инспектор шведской артиллерии, генерал Торстенсон, более всего содействовал этим нововведениям, благодаря которым полевая артиллерия отныне впервые стала самостоятельным родом оружия, подчиненным своим правилам применения в бою. Около того же времени были сделаны два дальнейших важных изобретения: около 1650 г. был изобретен горизонтальный подъемный винт, который употреблялся до времен Грибоваля, и около 1697 г. введены трубки, наполненные порохом, для затравки, вместо насыпания пороха в запал. Благодаря этому были значительно облегчены прицеливание и заряжание. Другим важным улучшением явилось изобретение пролонга, особого удлинителя, для передвижения пушек на короткие расстояния. Количество орудии, вывозившихся на поле сражения в течение XVII столетия, было весьма значительно. В сражении при Грейфенгагене Густав-Адольф имел 80 орудий на 20 000 солдат, а при Франкфурте-на-Одере — 200 орудий на 18 000 человек. Во время войн Людовика XIV артиллерийские парки в 100—200 орудий были обычным явлением. В сражении при Мальплаке каждая из сторон располагала приблизительно 300 орудиями; это было максимальное количество артиллерии, сосредоточенной до сих пор на одном поле сражения. Мортиры в эту эпоху обыкновенно вывозились на поле сражения, французы в области артиллерии все еще сохраняли свое превосходство. Они первые покончили со старой гильдейской системой и стали зачислять пушкарей в армию как регулярных солдат, образовав в 1671 г. артиллерийский полк и учредив различные офицерские должности и чины. Таким образом, эта часть армии была признана самостоятельным родом войск, и обучение офицеров и солдат было взято государством в свои руки. В 1690 г. во Франции была учреждена артиллерийская школа, существовавшая, по крайней мере, в течение 50 лет как единственная в мире. В 1697 г. Сен-Реми издал справочник артиллерийской науки, Очень хороший для своего времени. И все же «тайна», окружавшая артиллерийское дело, была столь велика, что многие усовершенствования, принятые в других странах, были еще неизвестны во Франции, а конструкция и состав артиллерии каждой страны значительно различались друг от друга. Так, французы еще не ввели у себя гаубицы, изобретенной в Голландии и до 1700 г. введенной в большинстве армий. Ящики для амуниции на лафетных передках, впервые введенные Морицем Нассауским, были неизвестны во Франции и мало где приняты. Пушка, лафет и передок были слишком тяжелы для того, чтобы перегружать их еще добавочным весом снарядов. Самые малые калибры, вплоть до 3 фунтов, были действительно упразднены, но легкая полковая артиллерия была во Франции неизвестна. Заряды, употреблявшиеся в артиллерии рассматриваемого периода, были обыкновенно очень тяжелы; первоначально они весили столько же, сколько ядро. Хотя порох был плохого качества, заряды эти производили все же гораздо более сильное действие, чем употребляемые ныне, так что это обстоятельство было одной из главных причин страшной тяжести пушки. Для того чтобы выдержать такие заряды, вес бронзовой пушки часто в 250— 400 раз превосходил вес снаряда. Однако необходимость сделать пушки более легкими заставила постепенно уменьшить заряд, и к началу XVIII столетия последний составлял обыкновенно лишь половину веса снаряда. Для мортир и гаубиц заряд регулировался в зависимости от дистанции и обычно был незначителен. Конец XVII и начало XVIII столетия были периодом, когда артиллерия в большинстве стран была окончательно введена в состав армий, лишена своего средневекового цехового характера, признана особым родом войск и благодаря всему этому сделалась способной к нормальному и быстрому развитию. Результатом был почти немедленный и весьма заметный прогресс. Стали очевидными беспорядочность и разнообразие калибров и моделей, неопределенность всех существующих эмпирических правил, полное отсутствие прочно установленных принципов; все это терпеть далее стало невозможным. Ввиду этого всюду стали производить в широких размерах опыты, с целью выяснить действие калибров, отношение калибра к заряду, к длине и весу пушки, распределение металла в пушке, дальность выстрела, действие отдачи на лафеты и т. п. В течение 1730—1740 гг. Белидор руководил такими опытами в Ла-Фер, во Франции, Робиус—в Англии и Папачино д'Антони — в Турине. Результатом явилось большое упрощение калибров, лучшее распределение металла в пушке и очень заметное уменьшение заряда, который теперь достигал от 1/3 до 1/2 веса снарядов. Вровень с этими усовершенствованиями шел и прогресс научной артиллерии. Галилеем было положено начало теории параболы, его ученик Торичелли, Андерсон, Ньютон, Блондель, Бернулли, Вольф и Эйлер занимались дальнейшим изучением полета снарядов, сопротивления воздуха и причин отклонения снарядов. Вышеназванные артиллеристы экспериментаторы тоже существенно содействовали развитию математической стороны артиллерии.

При Фридрихе Великом прусская артиллерия опять была сделана значительно более легкой. Короткие легкие полковые пушки, длиною не более 14, 16, 18 калибров и весившие в 80—150 раз больше веса снаряда, были признаны достаточными по дальности своего огня для боев того времени, решавшихся, главным образом, огнем пехоты. В соответствии с этим король переплавил все свои 12-фунтовые пушки в орудия соответственной длины и веса. Австрийцы в 1753 г. последовали этому примеру, так же как и большинство других государств; но сам Фридрих, в последнюю часть своего царствования, опять снабдил свою резервную артиллерию длинными мощными пушками, ибо опыт при Лейтене убедил его в их превосходном действии. Фридрих Великий ввел новый род войск, посадив на лошадей артиллеристов некоторых из своих пехотных батарей и создав, таким образом, конную артиллерию, предназначенную оказывать кавалерии такую же поддержку, какую пешая артиллерия оказывала пехоте. Новый род оружия оказался чрезвычайно действительным и весьма скоро был принят в большинстве армий; некоторые армии, как, например, австрийская, вместо этого сажали артиллеристов на особые повозки. Количество пушек по отношению к численности армий было в XVIII столетии еще весьма значительно. Фридрих Великий в 1756 г. имел на 70000 солдат 206 орудий, в 1762 г.—на 67000 человек 275 орудий, в 1778 г. — на армию в 180000 человек 811 орудий. Эти орудия, за исключением полковых, которые следовали за своими батальонами, были организованы в батарея различного состава, от 6 до 20 орудий каждая. Полковые пушки двигались вместе с пехотой, тогда как батареи стреляли с избранных заранее позиций и иногда продвигались вперед на вторую позицию, но здесь они обыкновенно ожидали исхода сражения. В отношении подвижности они все еще оставляли желать очень многого, и сражение при Кунерсдорфе было проиграно из-за невозможности подвести в решительную минуту артиллерию. Прусский генерал Темпельгоф ввел также батареи полевых мортир, причем легкие мортиры перевозились на спинах мулов; но они были упразднены вскоре после того, как была доказана их бесполезность в войне 1792 и 1793 гг. Научная сторона артиллерийского дела в течение этого периода получила особенное развитие в Германии. Струэнзе и Темпельгоф написали полезные сочинения в этой области, но первым артиллеристом своего времени был Шарнгорст. Его справочная книга по артиллерии является первым значительным, действительно научным трактатом в этой области, тогда как его справочник для офицеров, изданный уже в 1787 г., содержит в себе первое научное изложение тактики полевой артиллерии. Его сочинения, хотя и устаревшие во многих отношениях, все же остаются классическими и доныне. В австрийской армии генерал Вега, в испанской — генерал Морла, в прусской — Гойер и Рувруа сделали ценные вклады в литературу по артиллерии. Французы реорганизовали в 1732 г. свою артиллерию в соответствии с системой Вальера; они сохранили 24-, 16-, 12-, 8- и 4-фунтовые орудия и ввели 8-дюймовую гаубицу. Но у них все же сохранилось значительное разнообразие типов конструкций; пушки были длиною от 22 до 26 калибров и имели вес, приблизительно в 250 раз превышавший вес соответственного снаряда. Наконец, в 1774 г. генерал Грибоваль, который служил в австрийской армии во время Семилетней войны и знал превосходство новой прусской и австрийской артиллерии, добился введения своей новой системы. Осадная артиллерия была окончательно отделена от полевой. Она была сформирована из всех орудий тяжелее 12-фунтовых и из всех старых тяжелых 12-фунтовых пушек. Полевая артиллерия была составлена из 12-, 8- и 4-фунтовых орудий, все длиною 18 калибров, весящих в 150 раз больше своего снаряда, и из 6-дюймовых гаубиц. Заряд для пушек был окончательно установлен в % веса снаряда, был введен отвесный подъемный винт, и каждая часть пушки или лафета стала выделываться согласно точно установленной модели, так что ее можно было легко заменить со складов. Семи типов колес и трех типов осей хватало для всех разнообразных лафетов и передков, бывших в ходу во французской артиллерии. Хотя употребление ящиков для снарядов на передках большинству артиллеристов было известно, но Грибоваль не ввел их во Франции, 4-фунтовые орудия были даны пехоте, причем каждый батальон получил по два таких орудия; 8- и 12-фунтовые пушки были распределены по отдельным батареям, в качестве артиллерийского резерва, с полевой кузницей при каждой батарее. Были организованы обоз и роты специалистов-рабочих, и вообще артиллерия Грибоваля была первым формированием этого рода, поставленным на современную ногу. Она доказала свое превосходство над артиллерией всех других армий в отношении пропорций, которыми регулировалась конструкция ее пушек, в отношении материала и в отношении своей организации и служила образцом в течение многих лет. Благодаря произведенным Грибовалем улучшениям французская артиллерия во время революционных войн стояла выше артиллерии других стран и скоро сделалась в руках Наполеона оружием неслыханной до того силы. В ней не было произведено никаких изменений, если не считать того, что в 1799 г. окончательно отказались от системы полковых пушек и что с захватом во всех частях Европы громадного количества 6- и 3-фунтовых пушек эти калибры тоже были введены в действующую артиллерию. Вся полевая артиллерия была организована в батарею по шесть орудий каждая, из которых одно было, обыкновенно, гаубицей. Но если не произошло никаких или почти никаких изменений в материальной части, то в артиллерийской тактике имели место громадные перемены. Хотя число пушек несколько уменьшилось в результате упразднения полковых орудий, но действие артиллерии в бою усилилось благодаря искусному ее применению. Наполеон пускал в ход некоторое количество легких орудий, присоединенных к пехотным дивизиям, для того, чтобы завязать бой, заставить противника обнаружить свою силу и т. п., тогда рак масса артиллерии удерживалась в резерве до тех пор, пока не определялся решительный пункт атаки, — тогда сразу формировались громадные батареи, действовавшие совместно против этого пункта и подготовлявшие, таким образом, своей страшной канонадой окончательную атаку пехотными резервами. В сражении при Фридланде 70 орудий, при Ваграме—100 орудий были таким способом построены в ряд; в Бородинской битве батарея в 80 орудий подготовила атаку Нея на Семеновское. С другой стороны, значительные массы кавалерийского резерва, формировавшиеся Наполеоном, требовали для своей поддержки соответствующей силы в виде конной артиллерии, которая снова стала пользоваться усиленным вниманием и была очень многочисленна во французских армиях, где впервые практически было установлено свойственное ей тактическое применение. Без произведенных Грибовалем улучшений это новое применение артиллерии было бы невозможно, и так как изменение тактики было необходимостью, то эти усовершенствования постепенно и с небольшими изменениями проложили себе путь во все континентальные армии.

Британская артиллерия к началу французских революционных войн находилась в крайнем пренебрежении и намного отставала от артиллерии других наций. Англичане имели по два полковых орудия в каждом батальоне, но совсем не имели резервной артиллерии. Лошади впрягались в пушечные повозки цугом, причем погонщики с длинными бичами шли рядом. Лошади и погонщики были наемные. Materiel (материальная часть) отличалась весьма устарелой конструкцией, и орудия, за исключением очень коротких расстояний, могли передвигаться только шагом. Конная артиллерия была неизвестна. Однако, после 1800 г., когда опыт показал непригодность подобной системы, артиллерия была основательно реорганизована майором Спирманом. Передки были приспособлены для парной запряжки, пушки соединены в батареи из шести орудий, и вообще были введены те усовершенствования, которые применялись уже некоторое время на континенте. Перед расходами не останавливались, а потому британская артиллерия вскоре оказалась более щеголеватой, солидной и роскошно снабженной, чем какая-либо иная. Большое внимание уделялось только что созданной конной артиллерии, которая скоро стала выделяться своей отвагой, быстротой и точностью маневрирования. Что касается новых улучшений в materiel (материальной части), то они ограничились конструкцией повозок. Лафет с однобрусньм хвостом и зарядный ящик с передком были затем приняты в большинстве стран континента.

Пропорция артиллерии к остальным составным частям армии в течение этого периода сделалась несколько более устойчивой. Наибольшая пропорция артиллерии была в прусской армии в сражении при Пирмазенсе — 7 орудий на 1 000 человек. Наполеон считал совершенно достаточным 3 орудия на 1 000 человек, и эта пропорция сделалась общим правилом. Было также установлено количество зарядов, каким должна быть снабжена каждая пушка, а именно — не менее 200 на орудие, причем из этого количества 1/4 или 1/5 должна была приходиться на картечь. Во время мира, последовавшего за падением Наполеона, артиллерия всех европейских держав подверглась постепенным улучшениям. Легкие калибры 3- и 4-фунтовых орудий были повсюду упразднены, в большинстве стран были приняты улучшенные лафеты и зарядные, ящики английской артиллерии. Вес заряда был почти всюду установлен в 1/3 веса снаряда, а вес металла пушки не должен был превосходить последний более, чем в 150 раз; длина орудия была установлена в 16—18 калибров. Французы реорганизовали свою артиллерию в 1827 г. Для полевых пушек были установлены следующие нормы: 8- и 12-фунтовый калибр, длина 18 калибров, заряд 1/3 веса снаряда, вес металла пушки приравнен увеличенному в 150 раз весу снаряда. Приняты были английские лафеты и зарядные ящики; ящики на передках были впервые введены во французской армии. Два типа гаубиц, с дулом в 15 и 16 сантиметров, были присоединены соответственно к 8- и 12-фунтовым батареям. Эта новая система полевой артиллерии отличалась значительной простотой. Для всех пушечных повозок, применявшихся во французских полевых батареях, существовало всего два размера лафетов, один размер передков, один размер колес и два размера осей. Кроме того, была введена особая горная артиллерия, состоявшая из гаубиц дулом в 12 сантиметров в диаметре.

Английская полевая артиллерия в настоящее время состоит почти исключительно из 9-фунтовых орудий, длиною 17 калибров, весом в 1,5 центнера на 1 фунт веса снаряда, с зарядом в Уз веса снаряда. В каждой батарее имеются две 24-фунтовые 5,5-дюймовые гаубицы. 6- и 12-фунтовые пушки совсем не отправлялись на театр военных действий в последнюю войну с Россией. Употребляются два размера колес. Как в английской, так и во французской пешей артиллерии артиллеристы во время маневрирования помещаются на передках и зарядных ящиках.

Прусская армия имеет 6- и 12-фунтовые орудия длиною в 18 калибров, весом в 145 раз больше веса снаряда, при заряде в 1/3 веса снаряда; гаубицы употребляются калибром в 5,5 и 6,5 дюймов. Каждая батарея имеет шесть пушек и две гаубицы. Существует два типа колес и осей, один тип передка. Орудийные лафеты — образца Грибоваля. В пешей артиллерии, в целях более быстрого маневрирования, пять артиллеристов, — число, достаточное для обслуживания пушки, — помещаются на ящиках передков и на правых лошадях, остальные трое следуют за орудием по мере возможности. Зарядные ящики поэтому не присоединены к орудиям, как во французской и британской армиях, а образуют особую колонну и во время сражения держатся вне обстрела со стороны противника. Улучшенные английские снарядные повозки приняты в 1842 г.

Австрийская артиллерия имеет 6- и 12-фунтовые орудия, длиною 16 калибров, весом в 135 раз больше веса снаряда, с зарядом в 1/4, веса снаряда. Гаубицы сходны с употребляемыми в прусской артиллерии. Шесть пушек и две гаубицы составляют батарею.

Русская артиллерия имеет пушки 6- и 12-фунтовые, длиною 18 калибров, весом в 150 раз больше веса снаряда, при заряде в 1/3 веса снаряда. Гаубицы имеют калибр в 5 и 6 дюймов. В зависимости от калибра и назначения, батарея состоит из 8 или 12 орудий, наполовину из пушек и наполовину из гаубиц.

Сардинская армия имеет 8- и 16-фунтовые пушки и гаубицы соответствующего размера. Армии мелких германских государств все имеют 6- и 12-фунтовые орудия; испанцы—8- и 12-фунтовые; португальцы, шведы, датчане, бельгийцы, голландцы и неаполитанцы—6- и 12-фунтовые.

Толчок, данный британской артиллерии реорганизацией, произведенной майором Спирманом, вместе с пробужденным им в артиллерийской среде интересом к дальнейшему усовершенствованию, а равно как и обширные возможности для прогресса артиллерии, создаваемые громадной морской артиллерией Великобритании,— все это содействовало многим важным изобретениям. Британские пиротехнические составы, равно как и британский порох, стоят выше других, а точность британских дистанционных трубок не знает себе равной. Главное изобретение, недавно сделанное в британской артиллерии, это — шрапнельные бомбы (shrapnel shells), — полый снаряд, наполненный мушкетными пулями и разрывающийся во время полета, благодаря чему действительная дистанция картечного огня сравнялась с дальностью действия ядра. Французы, при всем своем искусстве в качестве конструкторов и организаторов, лишь одни не ввели еще у себя этого нового и страшного снаряда, так как они не сумели произвести нужного для дистанционной трубки состава, от чего зависит все дело.

Новая система полевой артиллерии была предложена Луи-Наполеоном и, по-видимому, принимается ныне во Франции. Все четыре калибра ныне употребляющихся пушек и гаубиц должны быть заменены легкой 12-фунтовой пушкой, длиною в 15,5 калибров, весом в 110 раз больше веса снаряда и с зарядом в 1/4 веса ядра. При уменьшенном заряде эта же пушка должна стрелять 12-сантиметровым снарядом (ныне употребляемым в горной артиллерии), заменяя, таким образом, гаубицы в специальной стрельбе полыми снарядами. Опыты, проделанные в четырех артиллерийских школах Франции, были весьма успешны, и утверждают, что эти пушки обнаружили заметное превосходство в Крыму над русскими пушками, большей частью 6-фунтовыми. Англичане, впрочем, утверждают, что их длинная 9-фунтовая пушка превосходит дальнобойностью и точностью эту новую пушку, и надо заметить при этом, что они первые ввели, но очень скоро снова упразднили легкую 12-фунтовую пушку с зарядом в 1/4 веса снаряда, которая, очевидно, послужила Луи-Наполеону образцом. Стрельба бомбами (shells) из обыкновенных пушек заимствована из прусской армии, где при осадах прибегают к стрельбе для определенных целей бомбами из 24-фунтовых пушек. Тем не менее достоинства пушки Луи-Наполеона должны быть еще проверены опытом, и поскольку ничего не было опубликовано специально о действии ее в последней войне, мы здесь, разумеется, не можем высказать окончательного суждения о ее преимуществах.

Законы и установленные экспериментально правила для стрельбы массивными, полыми или иного рода снарядами, найденные соотношения между дальностью полета, углом возвышения, весом заряда, влияние зазора и других причин, вызывающих отклонения, вероятность попадания в цель и прочие обстоятельства, могущие иметь место во время войны, составляют науку артиллерия. Хотя факт, что тяжелое тело, брошенное in vacuo (в безвоздушном пространстве) в любом невертикальном направлении, опишет в своем полете параболу, составляет основной принцип этой науки, — однако сопротивление воздуха, возрастающее по мере возрастания скорости движущегося тела, весьма существенно видоизменяет применение параболической теории в артиллерийской практике. Так, например, для пушек, выбрасывающих свой снаряд с первоначальной скоростью от 1 400 до 1 700 футов в секунду, линия полета настолько значительно расходится с теоретической параболой, что у них максимальное расстояние полета достигается при угле возвышения приблизительно только в 20°, тогда как согласно параболической теории этот угол должен был бы равняться 45°. Практические опыты определили с известной степенью точности эти отклонения и таким путем установили надлежащий угол возвышения для каждого рода пушек, для данного заряда и дистанции. Но на полет снаряда влияет и ряд других условий. Прежде всего существует зазор или разница между диаметром снаряда и диаметром канала артиллерийского ствола, облегчающая заряжание. Этот зазор обусловливает прежде всего утечку газа во время взрыва заряда, другими словами — уменьшение силы, и, во-вторых, неправильности в направлении снаряда, вызывая отклонения в вертикальном и горизонтальном направлении. Затем существует неустранимая неодинаковость в весе заряда или в его качествах в момент использования, эксцентричность снаряда, центр тяжести которого не совпадает с геометрическим центром его шаровой поверхности, что вызывает отклонения, варьирующие в зависимости от относительного положения центров в момент стрельбы; существует много других причин, вызывающих различие результатов при одинаковых, по-видимому, условиях полета. Мы уже видели, что для полевых пушек почти везде принят заряд в 1/3 веса снаряда, а длина в 16—18 калибров. При таких зарядах, при угле возвышения, равном нулю, т. е. при горизонтальном положении пушки (the pointblank range), снаряд коснется земли на расстоянии приблизительно в 300 ярдов, а путем увеличения угла возвышения пушки это расстояние может быть увеличено до 3000 или 4000 ярдов. Но при такой дистанции утрачивается всякая вероятность попадания в цель, и для действительной и успешной практики дистанция для стрельбы полевых пушек не превышает 1 400 или 1 500 ярдов, причем и на таком расстоянии едва можно рассчитывать на одно попадание в цель из шести или восьми выстрелов. Решающими дистанциями, на которых пушка только и может содействовать исходу сражения, являются для ядер и бомб дистанции между 600 и 1 100 ярдами, и при этих дистанциях вероятность попадания в цель действительно гораздо более значительна. Так, высчитано, что на расстоянии в 700 ярдов около 50%, в 900 ярдов около 35% и в 1 100 ярдов около 25% всех выстрелов из 6-фунтовой пушки попадает в продолговатую мишень, изображающую фронт батальона, построенного в колонну для атаки (34 ярда в длину при 2 ярдах в вышину); 9- и 12-фунтовые пушки дадут несколько лучшие результаты. Во время опытов, произведенных во Франции в 1850 г., употреблявшиеся тогда 8- и 12-фунтовые пушки дали следующие результаты при стрельбе по мишени размером в 30 метров на 3 метра (представляющей отряд кавалерии):

Процент попадания на дистанции в метрах

	500	600	700	800	900
12-фунтовая пушка	64%	54%	43%	37%	32%
8-фунтовая пушка	67%	44%	40%	28%	28%

Хотя мишень была в полтора раза выше, результаты оказались ниже средней величины, приведенной выше. Для полевых гаубиц отношение веса заряда к весу снаряда ниже, чем у пушек. Причиною этого являются малая длина орудия (от 7 до 10 калибров) и необходимость стрелять из него при большом угле возвышения. Отдача при стрельбе из гаубицы, с ее большим углом возвышения, действуя вниз и назад, оказывала бы на лафетную тележку при употреблении тяжелого заряда такое давление, что после нескольких выстрелов последняя могла бы придти в негодность. По этой причине в большинстве континентальных армий употребляются для одной и той же гаубицы заряды различных размеров, что дает, таким образом, артиллеристу возможность обеспечивать нужную дистанцию различным комбинированием заряда и угла возвышения. Когда это не практикуется, как, например, в британской артиллерии, угол возвышения по необходимости весьма мал и едва превышает угол возвышения пушки; дистанционные таблицы для британской 24-фунтовой гаубицы, при 2,5-фунтовом заряде и при угле возвышения в 4°, дают дальность, не превышающую 1 050 ярдов; такой же угол возвышения для 9-фунтовой пушки дает дистанцию в 1 400 ярдов. В большинстве германских армий употребляется особый короткий, тип гаубицы, допускающей угол возвышения от 16 до 20° и действующей, таким образом, наподобие мортиры; ее заряд по необходимости мал. Этот тип гаубицы имеет то преимущество перед обычной длинной гаубицей, что ее бомбы могут попадать в укрытые позиции, лежащие позади неровностей местности, и т. п. Однако преимущество это становится сомнительным, когда стрельба направляется против движущихся объектов, например, войск, хотя и сохраняет большое значение, когда предмет, укрытый от прицельного огня (direct fire), неподвижен; что же касается прицельного огня, то для него эти гаубицы совершенно непригодны ввиду своей малой длины (от 16 до 7 калибров) и незначительности заряда. Для того чтобы обеспечить различные дистанции при угле возвышения, определяемом в зависимости от рода огня (прицельного или навесного — direct firing or shelling), заряд по необходимости бывает весьма различной величины; в прусской полевой артиллерии, где эти гаубицы еще находят себе применение, практикуются заряды 12 различных размеров. Вообще гаубица представляет собою весьма несовершенное орудие, и чем скорее она будет заменена хорошо действующей полевой бомбовой (field shell gun) пушкой, тем лучше.

Тяжелые пушки, употребляемые в крепостях, при осадах и на кораблях, бывают различных типов. До самой последней войны с Россией (Крымской) не было в обычае употреблять при осадах более тяжелые орудия, чем 24-фунтовые или в крайнем случае 32-фунтовые. Однако со времени осады Севастополя осадные пушки сравнялись с корабельными, или, вернее, действие тяжелых корабельных орудий против траншей и земляных укреплений неожиданно оказалось столь превосходящим действие обыкновенных легких осадных пушек, что осадная война отныне будет в значительной мере решаться такой тяжелой корабельной пушкой. В осадной и морской артиллерии обыкновенно встречаются различные типы пушек для одного и того же калибра. Существуют легкие и короткие пушки, а также длинные и тяжелые. Так как в данном случае меньшее внимание обращается на подвижность, то нередко для специальных целей делаются орудия в 22—25 калибров длиной, и некоторые из них, благодаря этой большой их длине, столь же точны в своем действии, как и винтовки. Одной из лучших в этой группе пушек является прусская бронзовая 24-фунтовая пушка в 10 футов 4 дюйма или в 22 калибра длиною, весом 60 центнеров; ни одна пушка не может сравниться с нею в осадах при стрельбе, рассчитанной на то, чтобы подбить орудия противника. Но для большей части задач длина в 16—20 калибров признана совершенно достаточной, и так как в среднем предпочитается калибр, дающий наибольшую точность, то масса в 60 центнеров чугуна или другого пушечного металла, как правило, найдет себе наиболее полезное применение в тяжелом 32-фунтовом орудии длиною в 16—17 калибров. Новое длинное чугунное 32-фунтовое орудие, одно из лучших орудий британского флота, длиною в 9 футов, весом в 50 центнеров, имеет всего 16,5 калибров. Длинная 68-фунтовая, в 112 центнеров весом, вращающаяся пушка (pivot gun) на всех больших винтовых 131-пушечных военных кораблях имеет в длину 10 футов 10 дюймов или немного больше 16 калибров; другой тип длинной 56-фунтовой вращающейся пушки весом в 98 центнеров имеет в длину 11 футов или 17^ калибров. До настоящего времени & состав корабельного вооружения все еще входит значительное количество менее сильных орудий, как, например, высверленные (bored up guns) пушки, имеющие лишь 11 или 12 калибров, и карронады в 7—8 калибров. Однако 35 лет тому назад генералом Пексаном был введен другой вид морской пушки, который приобрел с тех пор громадное значение, — бомбовая (shell gun) пушка. Это орудие подверглось значительным усовершенствованиям, и французская бомбовая пушка все еще ближе всего подходит к пушке, сконструированной изобретателем: она сохранила цилиндрическую камеру для заряда. У англичан или совсем нет камеры, или же камера представляет собою короткий усеченный конус, незначительно уменьшающий диаметр канала; орудие это имеет в длину от 10 до 13 калибров и предназначено исключительно для стрельбы полыми снарядами; но вышеупомянутые длинные 68- и 56-фунтовые пушки стреляют — безразлично — ядрами или бомбами. Во флоте Соединенных Штатов капитан Дальгрен предложил новую систему бомбовых пушек, а именно короткие пушки очень большого калибра (диаметр канала 11 и 9 дюймов), которая и принята, частично, при вооружении нескольких новых фрегатов. Преимущества этой системы должны быть еще проверены на опыте, который выяснит, можно ли обеспечить страшное действие этих громадных бомб, не жертвуя точностью, которая не может не пострадать от большого угла возвышения, необходимого для больших расстояний. В осадной и морской артиллерии заряды столь же различны, как и конструкции самих пушек, в соответствии с различием целей, которые должны быть достигнуты. Наиболее тяжелые заряды употребляются при пробивании бреши в каменных сооружениях, и для некоторых весьма тяжелых и крупных орудий они достигают половины веса снаряда. Но вообще средний заряд для осадных целей можно принять в 1/4 веса снаряда, с возрастанием иногда до % и уменьшением в других случаях до 1/6 веса снаряда. На кораблях применяются обычно для каждой пушки заряды трех размеров: большой заряд для значительных дистанций, при преследовании врага и пр., средний заряд — для средних дистанций обычных морских боев и уменьшенный заряд — в абордажном бою и при стрельбе цепными ядрами. У длинного 32-фунтового орудия заряды бывают в 5/16, 1/4 и 3/16 веса снаряда. Для коротких легких и бомбовых пушек эти пропорции, конечно, еще больше уменьшены; но у последних вес полого снаряда не достигает веса сплошного. Кроме обыкновенных пушек и бомбовых пушек, в состав осадной и морской артиллерии входят также тяжелые гаубицы и мортиры. Гаубицы представляют собою короткие орудия, предназначенные для стрельбы под углом возвышения от 12 до 30° и укрепляемые на лафетах; мортиры — это еще более короткие орудия, прикрепляемые к подставкам, для стрельбы под углом возвышения, превышающем обыкновенно 20° и доходящем даже до 60°. Те и другие представляют собою камерные орудия, т. е. камера или та часть канала, в которую закладывается заряд, имеет меньший диаметр, чем весь канал. Гаубицы редко имеют калибр более 8 дюймов, но мортиры имеют калибр в 13, 15 и больше дюймов. Полет бомбы из мортиры, ввиду незначительности заряда (от 1/20 до 1/40 веса бомбы) и значительности угла возвышения, испытывает меньшее сопротивление воздуха, и здесь параболическая теория может применяться в артиллерийских вычислениях без значительного отступления от практических результатов. Мортирные бомбы предназначаются либо для разрывного действия, либо в качестве каркасов, т. е. для зажигания воспламеняющихся предметов путем выбрасывания струи огня из запала, либо же действуют своим весом, пробивая сводчатые и иным образом укрепленные крыши; в последнем случае предпочитается больший угол возвышения, ибо это обеспечивает более высокий полет и наивысшую скорость падения. Гаубичные бомбы должны действовать сначала ударом, а затем взрывом. Благодаря большому углу возвышения, малой первоначальной скорости снаряда и обусловленному этим небольшому сопротивлению воздуха мортира посылает свой снаряд дальше, чем какое бы то ни было другое орудие; поскольку стрельба производится вообще по целому городу, то не требуется большой точности, и в силу этого бывает, что полезная дистанция при стрельбе тяжелых мортир достигает 4 000 ярдов и более дистанции, с которой англо-французские мортирные канонерки бомбардировали Свеаборг.

Вопрос о применении этих различного рода пушек, снарядов и зарядов во время осадных действий относится к статье «Осада»; применение морской артиллерии составляет почти всю боевую часть элементарной морской тактики и потому не относится к нашей теме; таким образом, здесь нам остается сделать лишь несколько замечаний о применении и тактике полевой артиллерии.

Артиллерия не имеет оружия для рукопашного боя, все ее силы сосредоточены на действии се огня на расстояние. Кроме того, она сохраняет свою боевую готовность только до тех пор, пока остается на позиции; как только орудия взяты на передки или закреплены удлинители для их передвижения, она на время оказывается небоеспособной. В силу этих причин из всех трех родов оружия она является родом оружия, наиболее нуждающимся в защите; действительно, ее наступательная сила весьма ограничена, ибо наступление представляет собою движение вперед, и его кульминационным пунктом является удар стали о сталь. Критическим моментом для артиллерии является поэтому выезд вперед, занятие позиции и изготовка к действию под огнем противника. Ее развертывание в линию, ее предварительные движения должны быть замаскированы или неровностями -почвы, или линиями войск. Таким образом, артиллерия сперва должна достигнуть позиции, параллельной той линии, которую она должна занять, и затем двигаться на позицию прямо против неприятеля, так чтобы не подставить себя под его фланговый огонь. Выбор позиции представляет собою дело огромной важности как с точки зрения действия огня батареи по противнику, так и действия по ней огня противника. Расставить свои пушки так, чтобы их действие было возможно более ощутительно для противника, — такова первая важная задача; второй задачей является безопасность от огня противника. Хорошая позиция должна представлять твердое и ровное место для колес и хобота лафета; если колеса не стоят ровно, хорошая стрельба невозможна, и если хобот лафета закапывается в землю, то лафет будет быстро сломан силою отдачи. Кроме того, позиция должна давать беспрепятственный обзор местности, занимаемой противником, и допускать возможно большую свободу движения. Наконец почва впереди, между батареей и противником, должна быть благоприятна действию наших орудий и по возможности неблагоприятна для противника. Наиболее благоприятной почвой является твердая и ровная поверхность, которая обеспечивает выгоды рикошетного действия и ведет к тому, что снаряд, упавший близко, поразит противника после первого соприкосновения с землей. Удивительно, как сильно влияет на результаты артиллерийской стрельбы характер поверхности. На мягкой почве снаряд, бороздя землю, отклоняется от прямой линии или делает беспорядочные скачки, если вообще не завязнет сразу в земле. Большое значение имеет направление борозд вспаханной земли, в особенности при стрельбе картечью или шрапнелью; если они идут поперечно, то большая часть снарядов зарывается в них. Если непосредственно перед нами грунт мягкий и местность имеет волнистый и пересеченный характер, а в направлении к неприятелю — местность ровная и грунт твердый, то она благоприятствует нашей стрельбе и защищает от стрельбы противника. Весьма невыгодна стрельба вниз или под уклон более 5°, или с вершины одного холма на другой. Что касается укрытия от огня противника, то его облегчают даже и весьма незначительные предметы. Редкая изгородь, едва скрывающая нашу позицию, группа кустов или высокий хлеб мешают взять правильный прицел. Небольшая обрывистая насыпь, на которой размещены наши орудия, будет перехватывать самые опасные из снарядов противника. Ров образует отличный бруствер, но лучшей защитой служит гребень, образуемый слегка волнистой местностью, прикрываясь которым мы отодвигаем наши орудия настолько назад, чтобы неприятелю были видны только дула орудий; при таком расположении позиции каждый снаряд, ударяющийся о землю впереди нее, будет перескакивать высоко через наши головы. Еще лучше, если можно выкопать для наших пушек в гребне площадку, около 2 футов глубиною, подравняв спуск к заднему откосу и обеспечив, таким образом, командование над всем передним скатом холма. Французы при Наполеоне проявляли особенное искусство в расположении своих пушек, и от них это искусство переняли все другие народы. По отношению к противнику позиция должна быть так выбрана, чтобы быть обеспеченной от его флангового или продольного огня (enfilading fire); что касается наших собственных войск, то она не должна затруднять их движения. Обычное расстояние от пушки до пушки, при расположении в линию, — 20 ярдов, но нет необходимости строго придерживаться подобных плацпарадных правил. Когда артиллерия выдвинута на позицию, передки располагаются близко позади своих орудий, тогда как зарядные ящики в некоторых артиллерийских частях остаются в укрытии. Если эти ящики употребляются также для перевозки артиллеристов, то им приходится попадать в сферу эффективно действующего огня. Батарея направляет свой огонь на ту часть неприятельских сил, которая в данный момент наиболее угрожает нашей позиции; если предстоит атака нашей пехоты, то батарея стреляет или по артиллерии неприятеля, поскольку она еще должна быть приведена к молчанию, или по массам пехоты, если они оказываются под выстрелами; но если часть сил противника действительно двигается в атаку, то надо направлять огонь именно в этот пункт, не обращая внимания на артиллерию неприятеля, которая ведет огонь против нас. Наш огонь против артиллерии противника будет наиболее действенен в те моменты, когда она не может отвечать, т. е. когда она берется на передки, передвигается или снимается с передков. Несколько метких выстрелов причиняют в такие моменты большое замешательство. Старое правило, согласно которому артиллерия, кроме случаев крайней необходимости, не должна приближаться к пехоте ближе 300 ярдов или на дистанцию ружейного выстрела, скоро устареет. При возрастающей дальнобойности современных ружей полевая артиллерия, для производства надлежащего действия, не может уже более держаться вне досягаемости ружейного огня, а орудие, с его передком, лошадьми и артиллеристами, образует достаточно большую группу, чтобы стрелки могли стрелять по ней с дистанции в 600 ярдов из винтовок Минье или Энфильда. Издавна установившийся взгляд, что те, кто желает долго прожить, должны зачисляться в артиллерию, не является ныне верным, ибо очевидно, что стрельба стрелковой цепи со значительного расстояния будет в будущем наиболее действительным способом борьбы с артиллерией; и разве есть такое поле сражения, где нельзя найти хорошее прикрытие для стрелков на дистанции в 600 ярдов от любой артиллерийской позиции?

Таким образом, артиллерия всегда имела преимущество против наступающих линий или колонн пехоты; несколько удачных залпов картечью или несколько ядер, прорывающихся через глубокую колонну, производят чрезвычайно охлаждающее действие. Чем ближе приближается атака, тем действеннее становится наша стрельба; и даже в последний момент мы легко можем увести свои пушки от столь медленно продвигающегося противника, как пехота, однако все еще остается под сомнением, не успеет ли обрушиться на нас цепь chasseurs de Vincennes (венсеннских егерей), наступающих pas gymnastique (гимнастическим шагом), прежде, чем мы успеем взять пушки на передки.

В борьбе с кавалерией преимущество артиллерии дает хладнокровие. Если последняя приостанавливает стрельбу до приближения врага на дистанцию в 100 ярдов, а затем дает с хорошего прицела залп картечью, то кавалерия окажется далеко от нее к тому моменту, когда рассеется дым. Во всяком случае становиться на передки и пытаться уйти — было бы самой худшей тактикой, ибо кавалерия наверное захватила бы пушки.

В бою артиллерии против артиллерии решают дело условия поверхности, калибры, число орудий с обеих сторон и степень использования их сторонами. Следует, однако, отметить, что хотя крупные калибры на больших дистанциях имеют несомненное преимущество, но более мелкие калибры по мере сокращения дистанции приближаются по своему действию к крупным и на коротких расстояниях почти сравниваются с ними. В Бородинском сражении артиллерия Наполеона состояла, главным образом, из 3- и 4-фунтовых орудий, тогда как у русских преобладали их многочисленные 12-фунтовые пушки. Однако французские маленькие пушки имели над ними решительный перевес.

Когда артиллерии нужно поддерживать пехоту или кавалерию, она всегда должна занимать позицию на их фланге. Если пехота наступает, артиллерия продвигается вперед полубатареями или взводами в линию вместе со стрелками или даже несколько впереди них; как только масса пехоты изготовляется к атаке в штыки, артиллерия рысью подъезжает на 400 ярдов к неприятелю и подготовляет атаку беглым картечным огнем. Если атака отбита, то артиллерия возобновляет свой огонь по преследующему неприятелю, пока не принудит его отступить; но если атака оказывается успешной, ее огонь в значительной степени содействует завершению успеха, причем одна половина орудий продолжает огонь, в то время как другая продвигается вперед. Конная артиллерия, в качестве поддержки кавалерии, придающая последней тот оборонительный элемент, который у нее, вообще говоря, отсутствует, является в настоящее время одним из наиболее излюбленных родов войск и доведена до высокого совершенства во всех европейских армиях. Хотя она предназначается к действию по грунту, удобному для кавалерии, и к действию вместе с нею, все же нет на свете такой конной артиллерии, которая не могла бы итти галопом по такой местности, где ее собственная кавалерия могла бы следовать за нею, только потеряв порядок и сплоченность. Конная артиллерия всех стран представляет собою самых смелых и искусных наездников своей армии; она с особенной гордостью на любых больших маневрах скачет, не обращая внимания ни на какие препятствия, перед которыми останавливается кавалерия. Тактика конной артиллерии заключается в смелости и хладнокровии. Быстрота, внезапность появления, быстрота огня, готовность сняться с места в любой момент и двигаться по дороге, слишком трудной для кавалерии, — таковы качества хорошей конной артиллерии. Об особом выборе позиции тут не приходится говорить, ибо конная артиллерия все время меняет место; любая позиция хороша, поскольку она близка к противнику и в стороне от пушек противника; и именно во время прилива и отлива кавалерийских схваток артиллерия, следуя за набегающими и отливающими волнами, должна в каждый данный момент проявлять свое превосходство в верховой езде и присутствие духа, выбираясь из этого бушующего моря по всякому грунту, где не всякая кавалерия рискнет или захочет за нею следовать.

При атаке или обороне позиций тактика артиллерии та. же самая. Суть дела всегда — в стрельбе по тому пункту, откуда при обороне грозит ближайшая и наиболее непосредственная опасность, а при атаке — откуда наше наступление может быть остановлено с наибольшим успехом. Разрушение материальных препятствий тоже. составляет часть задач артиллерии, и здесь применяются различные калибры и виды орудий в зависимости от их природы и действия: гаубицы — для поджога зданий, тяжелые орудия — для разрушения ворот, стен и баррикад.

Все эти замечания относятся к артиллерии, которая во всех армиях присоединена к дивизиям. Но в больших и решающих сражениях самые крупные результаты достигаются при посредстве резервной артиллерии. Расположенная позади, вне поля зрения и вне пределов досягаемости огня противника в течение большей части боя, она массою выдвигается вперед к решающему пункту, лишь только наступит момент для последнего удара. Построенная полумесяцем на протяжении мили или более, она сосредоточивает свой разрушительный огонь на сравнительно небольшом пространстве. При отсутствии ответной стрельбы более или менее равносильной ей артиллерии получасовой беглый огонь решает дело. Неприятель начинает таять под градом свистящих ядер; затем выдвигаются свежие резервы пехоты, следует последняя ожесточенная кратковременная борьба, и победа одержана. Так подготовил Наполеон наступление Макдональда при Ваграме, и сопротивление было сломлено еще до того, как три наступающие в колоннах дивизии успели сделать хотя бы один выстрел или пойти в штыки. И только с этих великих дней можно говорить о существовании тактики полевой артиллерии.

Напечатана в «New American Cyclopedia», т.II, стр. 179—188, 1858 г.

Пехота

Пехота — пешие солдаты армии. За исключением кочевых племен, у всех народов главная масса армии, если не вся армия целиком, всегда состояла из пеших солдат. Так, даже в первых азиатских армиях — у ассирийцев, вавилонян и персов — пехота составляла, по крайней мере по численности, главную часть войск. У греков сначала вся армия состояла из пехоты. Как мало мы знаем о составе, организации и тактике древней азиатской пехоты, было уже констатировано в статье «Армия», к которой мы отсылаем читателя за разъяснениями многочисленных подробностей, повторять которые здесь было бы бесполезным. В настоящей статье мы ограничимся лишь описанием самых главных тактических черт в истории этого рода войск; поэтому мы начнем с греков.

I. Греческая пехота. Создателями греческой тактики были дорийцы; из дорийцев спартанцы довели до совершенства древний дорический боевой строй. Первоначально все классы, составлявшие дорийскую общину, подлежали военной службе, — не только полноправные граждане, которые составляли аристократию, но также я неполноправные периэки (periaeci) и даже рабы. Все они образовывали одну и ту же фалангу, но каждый класс занимал в ней особое место. Полноправные граждане должны были являться тяжело вооруженными, с защитным вооружением, со шлемом, нагрудными латами, медными ножными латами, с большим деревянным щитом, обтянутым кожей, достаточно большим, чтобы закрыть собой человека во весь рост, с копьем и мечом. Они образовывали, в зависимости от их численности, первый или два первых ряда фаланги. За ними стояли неполноправные граждане и рабы, так что каждый благородный спартанец имел позади себя своих слуг; последние не имели дорого стоящего защитного вооружения, полагаясь на защиту, оказываемую им передними рядами, а также на свои щиты. Наступательном оружием им служили пращи, дротики, ножи, кинжалы и палицы. Таким образом, дорическая фаланга образовывала глубокую линию, имея впереди гоплитов, или тяжелую пехоту, а гимнетов (gymnetae), или легкую пехоту, в задних рядах. Гоплиты должны были опрокидывать врага, атакуя его при помощи своих копий; оказавшись среди неприятельской части, они выхватывали свои короткие мечи и пробивали себе путь вперед, схватываясь с врагом врукопашную, в то время как гимнеты, которые первоначально подготовляли атаку, бросая камни и дротики через головы первых рядов, теперь помогали натиску гоплитов, расправляясь с ранеными и сражающимися врагами. Таким образом, тактика этого рода войск была очень проста; едва ли тут было какое-либо тактическое маневрирование; мужество, стойкость, физическая сила и индивидуальная ловкость и искусство воинов, в особенности гоплитов, являлись решающими для исхода дела. Этот патриархальный союз всех классов нации в одной и той же фаланге исчез вскоре после персидских войн, главным образом в силу политических причин; последствием этого явилось то, что отныне фаланга стала формироваться исключительно из гоплитов и что легкая пехота, где она еще продолжала существовать или где была создана новая легкая пехота, сражалась отдельно рассыпным строем (as skirmishers). В Спарте полноправные граждане вместе с периэками (periaeci) образовывали тяжело вооруженную фалангу, илоты же следовали сзади, с обозом или в качестве щитоносцев (hypaspistae).

Некоторое время эта фаланга удовлетворяла всем боевым требованиям; но вскоре наличие у афинян в Пелопоннесской войне войск, сражавшихся рассыпным строем, принудило спартанцев завести у себя войска такого же рода.

Они, однако, не формировали самостоятельных отрядов гимнетов, но высылали наиболее молодых из своих воинов для исполнения обязанностей застрельщиков боя. Когда же к концу этой войны число граждан и даже периэков сильно уменьшилось, спартанцы принуждены были образовывать фаланги из тяжело вооруженных рабов под командой граждан.

Афиняне, исключив из фаланги гимнетов, которые набирались из более бедных граждан, слуг и рабов, создали специальные части легкой пехоты, состоявшие из гимнетов или псил (psiks) и предназначенные для того, чтобы начинать бой; они были вооружены исключительно для борьбы на расстоянии и состояли из пращников (sphendonetae), лучников (toxotae) и метальщиков дротиков (akontistae); последних называли также пельтастами (peltastae) по маленькому щиту (pelta), который только они одни и носили.

Этот новый вид легкой пехоты, первоначально набиравшейся из более бедных граждан Афин, очень скоро стал формироваться почти исключительно из наемников и из союзников Афин. С того момента, как были введены эти застрельщики, неуклюжая дорическая фаланга оказалась уже более не приспособленной одной действовать в бою. К тому же и тот материал, из которого она пополнялась, постоянно ухудшался: в Спарте — от постепенного угасания воинственной аристократии, в других городах—под влиянием торговли и богатств, которые постепенно подтачивали прежнее презрение к смерти. Таким образом, фаланга, формируясь из не очень героического контингента, потеряла большую часть своего прежнего значения. Она образовывала задний ряд, резервы боевой линии, впереди которой дрались застрельщики и за которую они отступали под натиском неприятеля, но от которой едва ли можно было ожидать, что она сойдется с противником врукопашную. Там, где фаланга формировалась из наемников, она по существу была немногим лучше. Ее неповоротливость делала ее непригодной к маневрированию, даже на слегка пересеченной местности, и вся польза от нее заключалась в ее пассивном сопротивлении. Это повело к двум попыткам реформы, проведенной Ификратом, вождем наемников. Этот греческий condottiere (кондотьер) заменил старые короткие копья гоплитов (имевшие от 8 до 10 футов длины) значительно более длинными, так что при сомкнутых рядах копья третьего и четвертого рядов выдавались впереди фронта и ими можно было действовать против врага; таким путем оборонительная способность фаланги была значительно усилена. С другой стороны, чтобы создать силу, способную решать исход сражений стремительной атакой в сомкнутом строю, он вооружил своих пельтастов легким защитным вооружением, хорошим мечом, и обучил их движениям фаланги. Получив приказ атаковать, они двигались шагом, недоступным фаланге гоплитов, на расстоянии 10 или 20 ярдов пускали тучу дротиков и бросались на врага с мечом в руке.

Простота древней дорической фаланги уступила, таким образом, место гораздо более сложному боевому строю; деятельность командующего стала важным условием победы, и стали возможными тактические движения. Эпаминонд первый открыл великий тактический принцип, который вплоть до наших дней решает почти все регулярные сражения: неравномерное распределение войск по фронту в целях сосредоточения сил для главного удара на решающем пункте. До сих пор греки давали сражения в параллельном боевом строю; сила фронтовой линии была одинаковой во всех ее точках; если одна армия превосходила численностью противную, то она или образовывала более глубокий боевой строй, или охватывала армию противника с обоих флангов. Эпаминонд, наоборот, предназначил один из своих флангов для атаки, а другой — для обороны; атакующее крыло состояло из его лучших войск, из массы его гоплитов, построенных в глубокую колонну, за которой следовала легкая пехота и конница. Другое крыло, естественно, было значительно слабее и держалось позади, в то время как атакующее крыло прорывалось сквозь строй неприятеля, и колонна, развертываясь в линию или заворачивая плечом, отбрасывала врага назад с помощью легкой пехоты и конницы.

Усовершенствования, введенные Ификратом и Эпаминондом, подверглись дальнейшему развитию, когда Македония получила гегемонию над эллинской расой и повела ее против Персии. Длинные копья гоплитов стали еще более длинными в македонской сариссе (sarissa). Пельтасты (peltastae) Ификрата опять появляются в усовершенствованной форме в лице гипаспистов (hypaspistae) Александра Македонского. Наконец, экономия сил, в том виде, как она была осуществлена в боевом строе Эпаминондом, была доведена Александром до такого комбинированного применения различных родов войск, какого Греция, с ее ничтожной конницей, никогда не могла бы достигнуть. Пехота Александра состояла из фаланг гоплитов, которые представляли оборонительную силу боевого строя, из легкой пехоты, действовавшей рассыпным строем, вступавших в бой с неприятелем вдоль всего фронта, а также способствовавших завершению победы, и из гипаспистов, к которым принадлежали его телохранители, хотя и легко снаряженные, но способные все же на правильное движение фалангою и представлявшие собой тот вид средне вооруженной пехоты, которая является более или менее приспособленной как к действиям в сомкнутом, так и в разомкнутом строю. Однако ни Греция, ни Македония не создали подвижной пехоты, на которую можно было бы положиться в случае столкновения с сильной фалангой. Именно для этого Александр и ввел свою конницу. Атакующее крыло состояло из массы тяжелой кавалерии, набиравшейся из македонской знати; совместно с нею действовали гипасписты; они следовали за атакующей конницей и бросались в прорыв, образованный ею, упрочивая достигнутый успех и утверждаясь в центре неприятельской позиции. После завоевания средней части Персидской империи Александр использовал гоплитов, главным образом, в качестве гарнизонов в завоеванных городах. Они вскоре совсем исчезли из армии, которая в итоге своих, смелых и стремительных походов покорила племена Азии вплоть до Инда и Яксарта. Эта армия состояла большей частью из конницы, гипаспистов и легкой пехоты; фаланга, которая не была в состоянии следовать за армией в таких походах, сделалась в то же самое время излишней благодаря свойствам противника, которого надо было победить. При преемниках Александра его пехота, равно как его конница и его тактика, быстро пришли в полный упадок. Оба крыла боевого строя стали формировать исключительно из конницы, а центр — из пехоты, но последняя была так мало надежна, что ее стали прикрывать слонами. В Азии вскоре стал преобладать азиатский элемент, и это сделало армии селевкидов почти ни на что негодными. В Европе македонская и греческая пехота вновь приобрела некоторую устойчивость, но с нею вернулась и прежняя исключительная тактика фаланг. Легкая пехота и конница больше уже не поднимались на прежнюю высоту, хотя много труда и искусства было потрачено на тщетные попытки придать фаланге ту подвижность, которой она по самой своей природе никогда не могла достигнуть, пока, наконец, римский легион не положил конца всей системе в целом.

Тактическая организация и маневрирование фаланги были довольно просты. Линия в 16 человек по фронту и обыкновенно по 16 в глубину (при Александре) составляла полный квадрат, и эта так называемая синтагма (syntagma) представляла собою единицу для перестроений; 16 синтагм, или 256 рядов, образовывали фалангарх из 4 096 человек; четыре фалангарха, в свою очередь, должны были образовывать полную фалангу. Фалангарх в боевом строю представлял собою построение глубиной в 16 рядов; он перестраивался в походный порядок поворотом направо или налево или захождением плечом синтагмами, образуя в каждом случае сомкнутую колонну в 16 человек по фронту. Когда фаланга находилась в линии, то глубина ее могла быть увеличена, а фронт уменьшен вздваиванием рядов, причем четные ряды становились за нечетными; противоположное же движение совершалось удвоенными шеренгами, что уменьшало глубину построения с 16 до 8 человек. Захождение кругом рядами применялось тогда, когда неприятель неожиданно появлялся в тылу фаланги; порядок, нарушенный этим перестроением (когда каждый ряд оказывался не на своем месте в своем отделении или синтагме), иногда восстанавливался захождением кругом шеренгами в каждом отделении. Если прибавим к этому уменье обращаться с копьем, то мы исчерпаем, таким образом, все элементы военного обучения древних гоплитов. Само собою разумеется, что легкие войска, хотя и не предназначавшиеся сражаться в сомкнутом строю, все же должны были упражняться в движениях фаланги.

II. Римская пехота. Латинское слово legio употреблялось сперва для обозначения всего количества людей, отобранных для полевой военной службы, и, таким образом, являлось синонимом армии. Затем, когда расширение римской территории и сила врагов республики потребовали большей армии, последняя была разделена на несколько легионов, из коих каждый равнялся по своей силе первоначальной римской армии. Вплоть до времен Мария каждый легион состоял как из пехоты, так и из конницы, причем численность последней равнялась 1/10 первой. Первоначально пехота римского легиона была, по-видимому, организована наподобие древней дорической фаланги, она сражалась в глубоком построении, причем патриции и более богатые граждане в тяжелых доспехах составляли передние шеренги, а более бедные и легче вооруженные плебеи находились позади них. Но приблизительно ко времени Самнитских войн легион начал подвергаться организационным изменениям, которые вскоре сделали его полной противоположностью греческой фаланги. Подробное описание организации легиона, достигшего своего полного развития во время Пунических войн, дает нам Полибий. Каждый легион — их набирали для каждой отдельной кампании обычно четыре — состоял отныне из четырех классов пехоты: велитов (velites), хастатов (hastati), принципов (principes), триариев (triarii). Первые, набиравшиеся из рекрутов, представляли собою легкую пехоту; триарии — ветераны — являлись резервом армии; два других класса пехоты, образуя собою главную боевую силу или линейную пехоту, составляли остальную часть армии и отличались друг от друга тем, что принципы набирались из людей, которые после триариев были наиболее опытными в военном деле. Велиты носили кожаные головные уборы, легкие круглые щиты в качестве защитного вооружения, а также имели мечи и некоторое количество легких дротиков; остальные три класса пехоты имели медные шлемы, кожаный нагрудник, покрытый медными пластинками, и ножные медные латы. Хастаты и принципы, кроме короткого меча, носили два копья — одно легкое, другое очень тяжелое (pila), последнее являлось специфическим оружием римской пехоты во время атаки. Оно было сделано из крепкого тяжелого дерева, с длинным железным наконечником, весило, по крайней мере, 10 фунтов и достигало с наконечником почти 7 футов длины. Его можно было бросать только на короткое расстояние, примерно на 8 или 12 ярдов; но благодаря его весу оно для легкого защитного вооружения того времени было страшным по своему действию. Триарии, кроме меча, были вооружены вместо pila легкими копьями. Каждый легион состоял из 1 200 хастатов, разделенных на 10 манипулов (manipuli), или рот, по 120 человек каждая, из такого же числа принципов, разделенных подобным же образом, из 600 триариев в 10 манипулах, по 60 в каждом, и из 1 200 велитов, которые по 40 человек были присоединены к каждому из 30 манипулов и образовывали задние шеренги, если только не употреблялись для других целей.

Хастаты образовывали первую линию, причем каждый манипул был развернут в линию, по-видимому, в шесть человек глубиною, с интервалом между отдельными манипулами, равным его фронту. Так как на каждого человека в шеренге давалось пространство в 6 футов, то длина фронта манипула равнялась приблизительно 120 футам, а длина всего фронта легиона достигала, таким образом, 2 400 футов. Позади хастатов, во второй линии, находились 10 манипулов принципов, прикрывавших интервалы между манипулами первой линии; позади принципов стояли триарии; каждая линия располагалась на соответствующей дистанции от впереди стоящей. Велиты вели бой в рассыпном строю перед фронтом и флангами. Путем вздваивания рядов длина боевого построения могла быть уменьшена до половины своей первоначальной величины, т. е. до 1 200 футов. Весь этот боевой строй был рассчитан на атаку. Способный сражаться почти на всякой местности, благодаря небольшому размеру своих тактических единиц и вытекавшей отсюда большой свободе передвижения, римский легион стоял несравненно выше греческой фаланги, которая требовала ровной местности и вскоре была низведена, благодаря своей неуклюжести, до строя, приспособленного исключительно для обороны.

Когда легион наступал, хастаты, вероятно вздваивавшие в случае нужды свои ряды, на расстоянии 8 или 12 ярдов от противника метали свои тяжелые копья (pila) в фалангу, тогда как копья фаланги еще не могли достигнуть римлян, и, расстроив, таким образом, сомкнутый строй воинов фаланги, обрушивались на них с мечом в руке. Если отдельный манипул приходил в беспорядок, то это не распространялось на соседние части; если сражение продолжалось, не приводя к быстрой развязке, принципы вступали в интервалы, метали свои копья и кидались на врага с мечом, давая, таким образом, хастатам возможность выйти из боя и вновь построиться позади триариев. В крайнем случае эти последние наступали для того, чтобы или окончательно решить победу, или же обеспечить отступление в порядке. Велиты, совместно с конницей, несли службу охранения, вовлекали противника в бой, нападая в рассыпном строю на него, и помогали в преследовании. По-видимому, легкое копье хастатов и принципов употреблялось, главным образом, при обороне в целях создания беспорядка в рядах наступающего врага, прежде чем последний успевал приблизиться на расстояние, когда можно было употребить тяжелое копье.

Движение легиона вперед начиналось с любого фланга; сначала шел первый манипул хастатов, за которым .следовали соответствующие первые манипулы принципов и триариев, затем три вторых манипула и так далее в таком же порядке; движение флангом совершалось тремя колоннами, причем каждая колонна состояла из трех классов пехоты; обоз двигался на стороне, более удаленной от неприятеля. Если последний появлялся со стороны, где находились триарии, то армия останавливалась и повертывалась лицом к неприятелю; принципы и хастаты проходили через интервалы манипулов-триариев и становились на свои места.

После второй Пунической войны, когда продолжительные войны и обширные завоевания римлян, в сочетании с важными социальными переменами в Риме и вообще в Италии, сделали всеобщую воинскую повинность почти неприменимой, римская армия начала постепенно комплектоваться добровольцами из более бедных классов, образуя, таким образом, армию профессиональных солдат вместо прежней милиции, в которую включались все граждане. Благодаря этому армия совершенно изменила свой характер, а так как элементы, входившие в ее состав, все ухудшались, то необходимость новой организации становилась все более и более настоятельной. Эту новую организацию осуществил Марий. Римская конница перестала существовать. То немногое, что осталось от нее, состояло из .варваров-наемников или из союзников Рима. Исчезло также и разделение пехоты на четыре класса. Велиты были заменены союзными контингентами или варварами, а остальная часть легиона формировалась из одного и того же вида линейной пехоты, вооруженной подобно хастатам или принципам, но без легкого копья. Манипул, как тактическая единица, был заменен когортой, состоявшей в среднем из 360 человек и образовавшейся первоначально из слияния трех манипулов в один; таким образом, легион был теперь разделен на 10 когорт, которые располагались обыкновенно в три линии (4, 3 и 3 когорты соответственно). Когорта строилась в 10 человек в глубину, имея от 3 до 4 футов по фронту для каждого ряда воинов, так что общее протяжение фронта легиона стало значительно меньше (около 1 000 футов). Таким образом, не только упростились тактические движения, но и влияние командира легиона сделалось гораздо более непосредственным и. сильным. Вооружение и снаряжение каждого солдата было облегчено, но, с другой стороны, большую часть своего багажа он должен был нести на деревянных вилах, изобретенных для этой цели Марием (muli Mariani); обоз армии (impedimenta), таким образом, значительно уменьшился. С другой стороны, соединение трех манипулов в одну когорту могло только уменьшить свободу маневрирования на пересеченной местности; отсутствие легкого копья уменьшало обороноспособность, а упразднение велитов, не всегда полностью заменявшихся чужеземным я вспомогательными силами или наемниками (antesignani) (это были воины, выделенные Цезарем из легиона для несения службы легкой пехоты, но не имевшие оружия предназначенного для боя на расстоянии), уменьшало шансы успешного поддержания завязавшегося боя и возможность уклониться от решающей развязки. Единственной формой боя, пригодной для этих легионов, сделалась быстрая и решительная атака. Но римская пехота все еще состояла из римлян или в крайнем случае из италийцев и, несмотря на упадок империи в эпоху цезарей, поддерживала свою древнюю славу до тех пор, пока оставался нетронутым ее национальный характер. Но как только римское гражданство перестало являться непременным условием для доступа в легион, армия быстро потеряла свою устойчивость. Ко времени Траяна варвары частью из римских провинции, частью из независимых стран составляли главную силу легионов, я с этого момента исчезли характерные особенности римской пехоты. Тяжелые доспехи были отброшены, тяжелое копье было заменено легким; легион, организованный в когорты, снова стал походить на неповоротливую фалангу, а так как характерной чертой пехоты этого периода являлось общее нежелание доходить до рукопашной схватки с неприятелем, то лук и дротики стали употребляться теперь не только для боя в рассыпном строю, но также и линейной пехотой в сомкнутом боевом построении.

III. Пехота в средние века. Упадок, который переживала римская пехота, продолжался и в византийской пехоте. Своего рода принудительный набор в армию еще сохранялся, но он служил для формирования самых плохих частей армии. Вспомогательные войска из варваров и наемников составляли ее лучшие части, но даже и. они были невысокого качества. Иерархическая и административная организация войск была доведена почти до' состояния идеального бюрократизма, но с тем же результатом, какой мы видим сейчас в России: доведенной до совершенства. организации мошенничеств и растрат государственных средств, причем армия, стоящая огромных сумм, существует частью лишь на бумаге. Соприкосновение с иррегулярной конницей Востока все более и более сводило на нет как значение, так и качество пехоты. Конные лучники сделались любимым родом войск; если и не вся пехота, то большая часть ее была снабжена, кроме копья и меча, луком. Таким образом, обычным стал бой на расстоянии, а рукопашная схватка рассматривалась как нечто устаревшее. На пехоту смотрели как на хлам и намеренно держали се вдали от поля сражения, употребляя ее, главным образом, для несения гарнизонной службы; в большинстве сражений Велизария дралась исключительно конница, и когда пехота принимала в них участие, она неизменно обращалась в бегство. Тактика Велизария целиком базировалась на принципе: избегать рукопашной схватки и брать противника измором. Если он с успехом сражался против готов, у которых совсем не было оружия, действующего на расстоянии, тем, что выбирал пересеченную местность, на которой их фаланги не могли действовать, то он терпел поражение от франков, пехота которых в своей манере сражаться имела кое-что общее с пехотой древних римлян, а равно терпел поражение и от персов, конница которых была несомненно выше его конницы.

Военные силы германцев, вторгнувшихся в Римскую империю, первоначально состояли, главным образом, из пехоты и сражались в своего рода дорической фаланге, имея вождей и более богатых в передних шеренгах, а других — позади них. Их оружием были меч и копье. Однако франки имели короткие, обоюдоострые боевые топоры, которые они бросали в неприятельскую войсковую массу, подобно римскому тяжелому копью, непосредственно перед тем, как броситься в атаку с мечом в руке. Они и саксы сохранили в течение некоторого времени хорошую и достойную уважения пехоту, но постепенно сами тевтонские завоеватели повсюду перешли на конную службу, а обязанности пехотинцев возложили на покоренных римских провинциалов. Таким образом, служба в пехоте стала презираться как атрибут рабов и крепостных, а поэтому неизбежно понизилось в соответственной степени и качество пехотинца. К концу X столетия кавалерия была единственным родом войск, который повсюду в Европе действительно решал участь сражения; пехота же, гораздо более многочисленная в каждой армии, чем кавалерия, являлась не чем иным, как плохо вооруженной толпой, организовать которую почти не делалось никаких попыток. Пехотинец даже не считался воином; слово miks (воин) сделалось синонимом конного воина. Единственная возможность поддерживать существование солидной пехоты имелась у городов, особенно в Италии и Фландрии. Они имели собственную милицию, которая по необходимости формировалась из пехоты; а так как ее служба по обороне городов, среди нескончаемых раздоров между окружающим дворянством, являлась постоянной, то вскоре было признано более удобным иметь вооруженную силу из платных наемников, вместо милиции, составленной из граждан; последняя же была сохранена на случай чрезвычайных обстоятельств. Но и тут мы не видим, чтобы городская пехота имела какое-либо заметное превосходство над толпой пехотинцев, собранных дворянами и оставляемых для охраны обоза. Так было, по крайней мере, в классический период рыцарства. В кавалерии этого времени каждый рыцарь являлся вооруженным с головы до ног, весь покрытый доспехами и сидящий верхом на коне, точно так же покрытом доспехами. Его сопровождал оруженосец, значительно легче вооруженный, и разные другие верховые без доспехов и вооруженные луками. В боевом строю эти силы располагались по принципу, похожему на гот, по которому строилась древняя дорическая фаланга,— тяжело вооруженные рыцари в первом ряду, оруженосцы — во втором, конные лучники — позади них. Эти последние, в силу характера их вооружения, стали вскоре употребляться для боя в пешем строю, что все более и более становилось для них правилом, так что их лошади применялись главным образом для передвижения, но не для атаки. Английские лучники, вооруженные длинными луками, — в то время как в Южной Европе употребляли самострелы,—особенно отличались этим способом борьбы в пешем строю, и очень возможно, что именно это обстоятельство вскоре и повело к широкому применению среди лучников боя в спешенном строю. Несомненно, что за время длительных походов во Франции лошади тяжело вооруженных рыцарей быстро изнурялись и делались пригодными лишь в качестве средства передвижения. Было вполне естественным, что при таком плачевном положении gendarmes (конные латники), имевшие наиболее плохих лошадей, должны были спешиваться и образовывать фалангу копейщиков, которая дополнялась лучшей частью пехоты (особенно валлийцами); в то же время те, кто имел еще годных для атаки лошадей, стали составлять настоящую боевую конницу. Такой порядок оказался очень хорошо приспособленным к оборонительным боям, и все бои Черного Принца базировались на нем, и, как хорошо известно, с громадным успехом. Новый способ ведения боя был вскоре принят французами и другими нациями и для XIV и XV веков может считаться почти нормальной системой. Таким образом, через 1 700 лет мы вернулись почти что к тактике Александра, с той лишь разницей, что конница Александра была вновь введенным родом войск, который должен был усилить приходившую в упадок тяжелую пехоту, тогда как в данном случае тяжелая пехота, образованная из спешенной конницы, являлась живым доказательством того, что кавалерия приходила в упадок и что для пехоты занималась новая заря.

IV. Возрождение пехоты. Из фламандских городов, в то время первых промышленных округов мира, и из швейцарских гор появились первые войска, которые, после целых столетий упадка, снова заслуживали названия пехоты. Французское рыцарство не устояло против ткачей и суконщиков, кузнецов и кожевников бельгийских городов, как не устояло бургундское и австрийское дворянство против крестьян и пастухов Швейцарии. Главную роль здесь сыграли хорошо защищенные позиции и легкое вооружение, усиленные, как это было у фламандцев, многочисленным огнестрельным оружием, а у швейцарцев — самой местностью, почти недоступной для тяжело вооруженных рыцарей того времени. У швейцарцев были, главным образом, короткие алебарды, которыми можно было одинаково хорошо и колоть и рубить и которые не были слишком длинны и для рукопашного боя; позже у них были также пики, самострелы и огнестрельное оружие, но в одной из своих знаменитейших битв, при Лаупене (1339 г.), у них не было никакого другого оружия для боя на расстоянии, кроме камней. От оборонительных стычек в своих неприступных горах они вскоре перешли к наступательным боям на равнине» а вместе с тем и к более регулярной тактике. Они сражались глубокой фалангой; их оборонительные доспехи были легки, и имелись они обыкновенно только в передних и боковых рядах, внутренние ряды фаланги состояли из людей, не имевших доспехов; швейцарская фаланга тем не менее состояла из трех, отличных друг от друга, частей — авангарда, главных сил и арьергарда, — что и обеспечивало ей большую подвижность и возможность разнообразных тактических построений. Швейцарцы вскоре сделались знатоками в умении пользоваться местностью, что в связи с улучшением огнестрельного оружия защищало их против налетов кавалерии; против пехоты же, вооруженной длинными копьями, они изобрели много способов, чтобы прокладывать себе доступ к ней через леса копий, после чего их короткие тяжелые алебарды давали им громадное преимущество даже над воинами, закованными в броню. Они очень скоро выучились, в особенности при поддержке артиллерией и ручным огнестрельным оружием, держаться в каре или крестообразном построении против атак кавалерии; и как только пехота снова сделалась способной на это, — дни кавалерии были сочтены. Около середины XV столетия борьба городов против феодального дворянства была подхвачена князьями более обширных, отныне крепнущих монархий, следствием чего явилось формирование последними армий из наемников, как в целях разгрома феодальной знати, так и в целях проведения независимой внешней политики. Кроме швейцарцев, германцы, а вскоре за ними и большинство европейских наций начали поставлять большие контингенты наемников, набиравшихся при помощи добровольной записи и продававших свои услуги тому, кто давал самую высокую плату, независимо от его национальности. Эти отряды в тактическом отношении формировались по тому же принципу, как и швейцарские; они были вооружены по преимуществу пиками и сражались в больших батальонных каре с одинаковым количеством людей как в глубину, так и по фронту. Однако им приходилось сражаться при других обстоятельствах, чем швейцарцам, защищавшим свои горы; они должны были как наступать, так и держаться на оборонительных позициях; им приходилось сражаться с неприятелем не только на равнинах Италии и Франции, но и на холмистой местности. Вскоре они стали лицом к лицу с быстро улучшающимся ручным огнестрельным оружием. Эти обстоятельства вызвали некоторые отклонения от старой швейцарской тактики, отклонения, бывшие различными у разных национальностей; но общей для всех оставалась главная характерная черта — построение в три глубокие колонны, названия которых постоянно фигурировали, но которые не всегда существовали в действительности, а именно, авангард, главные силы, и арьергард, или резерв. Швейцарцы сохраняли свое превосходство до битвы при Павии, после которой германские Landsknechte (ландскнехты), которые уже с некоторого времени сделались если не всецело, то почти равными им, стали считаться первой пехотой Европы. Французы, пехота которых до тех пор была всегда никуда негодной, пытались очень упорно в этот период образовать боеспособную национальную пехоту, но это им удалось лишь с уроженцами двух провинций — Пикардии и Гаскони. Итальянская пехота этого периода никуда не годилась. Испанцы же, среди которых Гонсальво де-Кордова во время войн с гренадскими маврами первый ввел швейцарскую тактику и швейцарское вооружение, очень скоро приобрели довольно высокую репутацию и со второй половины XVI столетия стали считаться лучшей пехотой Европы. В то время как итальянцы, а за ними французы и германцы довели длину своей пики с 10 до 18 футов, испанцы сохранили короткие, более удобные копья, а их подвижность делала их грозными в рукопашном бою с мечом и кинжалом. Эту репутацию они поддерживали в Западной Европе — по крайней мере во Франции, Италии и Нидерландах — до конца XVII столетия.

Презрение швейцарцев к оборонительным доспехам, основанное на традициях другого времени, не разделялось копейщиками XVI столетия. Как только сформировалась та европейская пехота, в которой армии различных стран становились все более и более равными друг другу по своим военным качествам, то система построения такой фаланги, в которой лишь немногие воины были защищены нагрудниками и шлемами, оказалась недостаточной. Если швейцарцы находили такую фалангу неуязвимой, то это было только до тех пор, пока она не встретилась с другой фалангой, вполне себе равной. В этом случае некоторое количество оборонительных доспехов приобретало известное значение; поскольку оно не слишком препятствовало подвижности войск, оно являлось решительным преимуществом. Так как испанцы никогда не разделяли этого презрения к нагрудникам, то с испанцами стали больше считаться. Таким образом, нагрудники, шлемы, ножные латы, поручни, латные рукавицы снова стали составлять часть обычного снаряжения каждого копейщика. К этому прибавился меч, более короткий у немцев и более длинный у швейцарцев, а иногда появлялся и кинжал.

V. Пехота XVI и XVII столетий. Длинный лук уже некоторое время тому назад исчез с континента Европы, за исключением Турции; самострел появился в последний раз среди французов-гасконцев в первой четверти XVI столетия. Он был повсюду заменен фитильным мушкетом, который, в разной степени совершенства или вернее несовершенства, отныне сделался вторым оружием пехоты. Фитильные мушкеты XVI века — неуклюжие и плохо сконструированные машины — были очень крупного калибра, чтобы они могли обеспечить, кроме дальнобойности, по крайней мере некоторую меткость и силу для пробивания нагрудника копейщика. Общераспространенным видом огнестрельного оружия около 1530 г. являлся тяжелый мушкет, стрельба из которого велась с вилки, так как без такой подпорки стрелок не мог бы прицелиться. Мушкетеры носили меч, но не имели оборонительных доспехов и употреблялись или для боя в рассыпном строю, или в особом разомкнутом построении для удержания оборонительных позиций, или для подготовки атаки копейщиков на такого рода позиции. Вскоре они сделались очень многочисленными сравнительно с копейщиками; в битвах Франциска I в Италии они были значительно малочисленной по сравнению с копейщиками, но спустя 30 лет они по меньшей мере сравнялись с ними по количеству. Это увеличение числа мушкетеров побудило к изобретению некоторых тактических приемов, чтобы предоставить им постоянное место в боевом порядке. Это и было сделано в тактической системе, называемой Венгерским регламентом, созданным имперскими войсками в течение их войн с турками в Венгрии. Мушкетеры, неспособные защищаться в рукопашном бою, всегда располагались таким образом, чтобы иметь возможность отступить за копейщиков. Таким образом, их ставили иногда на каждом фланге, иногда же по четырем углам флангов; очень часто весь квадрат или колонна копейщиков окружалась рядом мушкетеров, которые, таким образом, находились под защитой пик солдат, стоявших позади них. В конце концов план, по которому мушкетеры располагались на флангах копейщиков, одержал верх в новой тактической системе, введенной голландцами в войне за свою независимость. Отличительной чертой этой системы явилось подразделение всякой армии на три большие фаланги, соответственно швейцарской и венгерской тактике. Каждая из этих фаланг состояла из трех линий; средняя из них, в свою очередь, подразделялась на правое и левое крыло, отделенное одно от другого дистанцией, равной по крайней мере протяжению фронта первой линии. Вся армия была сорганизована в полуполки, которые мы будем называть батальонами; каждый батальон имел своих копейщиков в центре, а мушкетеров на флангах. Авангард армии, имея в своем составе три полка, обыкновенно строился следующим образом: два полуполка непрерывным фронтом в первой линии; за каждым из ее флангов — другой полуполк; далее в тыл, поддерживая первую линию, становились остальные два полуполка также непрерывным фронтом. Главные силы и арьергард помещались или на фланге, или позади авангарда, но строились обыкновенно по тому же самому плану. Здесь мы имеем до известной степени возврат к старому римскому строю в три линии и к отдельным небольшим частям. Имперцы, а с ними и испанцы, сочли необходимым разделить свои большие армии более чем на три вышеуказанные части; но их батальоны или тактические единицы были гораздо крупнее голландских, сражались не в линейном построении, а колонной или четырехугольником, и не имели регламентированных форм для построения боевого порядка до тех пор, пока в войне Нидерландов за .независимость испанцы не стали располагать свои войска в боевые построения, известные под названием испанских бригад. Четыре больших батальона, из которых каждый состоял из нескольких полков, строились четырехугольником; этот четырехугольник окружался одним или двумя шеренгами мушкетеров и имел на своих углах особые фланги из мушкетеров, которые располагались на определенном интервале от этих четырех углов квадрата; один из углов был обращен в сторону противника. Если армия была слишком велика, чтобы быть соединенной в одну бригаду, можно было формировать две, и, таким образом, получались три линии, имевшие два батальона в первой, четыре (иногда только три) во второй и два — в третьей линии. Мы находим здесь, как и в голландской системе, попытку возвратиться к старой римской системе трех линий.

Другая значительная перемена произошла на протяжении XVI столетия; тяжелая рыцарская кавалерия распалась и была заменена кавалерией из наемников, вооруженной, наподобие наших современных кирасиров, кирасой, шлемом, палашом и пистолетами. Эта кавалерия, значительно превосходившая подвижностью свою предшественницу, сделалась поэтому более грозной и для пехоты; но все же копейщики того времени никогда ее не боялись. Благодаря такой перемене кавалерия стала однородным родом войск и вошла в состав армии в значительно большей пропорции, особенно в период, который нам предстоит рассмотреть, а именно в Тридцатилетнюю войну. В это время система наемных войск являлась общей для всей Европы; образовался класс людей, который жил войной и для войны; и хотя тактика от этого, может быть, выигрывала, но зато характер людей, материал, из которого составлялись армии, точно так же как и их morale (моральные качества), от этого, конечно, пострадали. Центральная Европа была наводнена всевозможными condottieri (кондотьерами), для которых религиозные и политические распри служили предлогом к тому, чтобы грабить и опустошать всю страну. Характер солдата подвергся деградации, продолжавшей расти, пока, наконец, французская революция не смела эту систему наемных войск. Имперцы применяли в своих сражениях систему испанских бригад, развертывая четыре или более бригад и образуя, таким образом, три линии. Шведы при Густаве-Адольфе строились в шведские бригады, состоявшие каждая из трех батальонов, одного впереди и двух несколько позади, развернутых в линию и имевших в центре копейщиков, а на флангах мушкетеров. Они так располагались (оба рода войск были представлены в равном числе), что путем образования непрерывной линии каждый из них мог прикрывать другой. Предположим, что был дан приказ образовать непрерывную линию мушкетеров, — тогда оба крыла этого рода войск в центральном или фронтальном батальоне прикрыли бы собой копейщиков, став перед ними, в то время как мушкетеры двух других батальонов выдвинулись бы на соответствующем фланге и стали бы в линию с первыми. Если ожидалась атака кавалерии, то все мушкетеры отступали за копейщиков, в то время как оба фланга этих последних выступали вперед и строились в одну линию с центром и, таким образом, образовывали непрерывную линию копейщиков. Боевой строй состоял из двух линий таких бригад, составляя центр армии, в то время как много численная кавалерия располагалась на обоях флангах, вперемежку с небольшими частями мушкетеров. Характерною чертой этой шведской системы являлось то, что копейщики, которые в XVI столетии представляли собою большую наступательную силу, теперь потеряли всякую способность к а гаке. Они стали лишь средством обороны, и их назначением было прикрывать мушкетеров от атаки кавалерии; этому последнему роду войск снова пришлось выполнять всю работу по наступлению. Таким образом, пехота потеряла, а кавалерия восстановила свое положение. Но впоследствии ГуставАдольф положил конец стрельбе, которая сделалась любимым способом борьбы кавалерии, и требовал от своей конницы во всех случаях атаки на всем скаку с саблей в руке; и с этого времени, вплоть до возобновления сражений на пересеченной местности, кавалерия, придерживавшаяся этой тактики, могла похвалиться' большими успехами над пехотой. Для наемной пехоты XVII и XVIII веков не может быть более сурового приговора, чем это обстоятельство, и все же в отношении выполнения всех боевых задач она была самой дисциплинированной пехотой всех времен. Общим результатом Тридцатилетней войны для европейской тактики было то, что шведская и испанская бригады исчезли, и армии стали располагаться теперь в две линии, причем кавалерия образовывала фланги, а пехота — центр. Артиллерия помещалась перед фронтом или в интервалах между другими войсками. Иногда оставлялся резерв, состоявший из кавалерии или из кавалерии и пехоты. Пехота развертывалась в линию по шесть человек в глубину; мушкеты были настолько облегчены, что можно было обходиться без вилки; повсюду были введены патроны и патронташи. Соединение мушкетеров и копейщиков в одних и тех же пехотных батальонах способствовало возникновению наисложнейших тактических движений, основанных всецело на необходимости образования так называемых оборонительных батальонов, или, как мы сказали бы, каре, против кавалерии. Даже при построении в простое каре было не шуткой так растянуть шесть шеренг копейщиков центра, чтобы они могли окружить со всех сторон мушкетеров, которые, конечно, были беззащитны против кавалерии; но каково было образовать из батальона подобным же образом крест, восьмиугольник или какие-нибудь другие причудливые формы! Таким образом, получилось, что система военного обучения этого периода была более сложной, чем когда-либо, и никому, кроме служившего всю жизнь солдата, не удалось бы достичь при ней хотя бы малейшего успеха. В то же время очевидно, что все эти попытки на виду у неприятеля построить порядок, способный к сопротивлению кавалерии, являлись совершенно бесполезными; каждая приличная кавалерия находилась бы уже давно в середине такого батальона, прежде чем была бы проделана четвертая часть всех этих движений.

В течение второй половины XVII столетия число копейщиков значительно уменьшилось по сравнению с числом мушкетеров, так как с того момента, когда копейщики потеряли всю свою наступательную силу, мушкетеры сделались действительно активной частью пехоты. Более того, обнаружилось, что турецкая кавалерия, наиболее грозная конница того времени, очень часто врезалась в каре копейщиков, в то время как она не менее часто отбрасывалась метким огнем линии мушкетеров. Следствием этого явилось то, что имперцы упразднили копья в венгерской армии и стали заменять их иногда так называемыми chevaux de frise (рогатками), сборка которых выполнялась в поле, причем мушкетеры носили острия от них как часть своего обычного снаряжения. В других странах также случалось, что армии посылались в бой без единого копейщика, причем мушкетеры полагались только на действие своего огня и поддержку своей конницы, когда им угрожала конная атака. Но все-таки потребовались два изобретения, чтобы можно было окончательно упразднить копейщиков: штык, изобретенный во Франции около 1640 г. и усовершенствованный в 1699 г. настолько, чтобы стать удобным оружием, применяемым теперь, и кремневый замок, изобретенный около 1670 г. Штык, хотя, конечно, и несовершенный заместитель пики, давал до известной степени мушкетеру возможность защиты, которую, предполагалось, он находил до тех пор у копейщиков; кремневый замок, упрощая процесс заряжания, позволял при помощи частой стрельбы не только возмещать несовершенство штыка, но достигать еще гораздо больших результатов.

VI. Пехота XVIII века. Вместе с уничтожением копья исчезли все виды оборонительных доспехов из снаряжения пехоты, и отныне этот род войск стал состоять только из одного вида солдат, вооруженных кремневыми мушкетами и штыками. Эта перемена завершилась в первые годы войны за испанское наследство, совпадая как раз с первыми годами XVIII столетия. В то же время мы повсюду находим постоянные армии значительной численности, комплектуемые по возможности посредством добровольной записи, дополняемой принудительным уводом, а в случае необходимости и посредством принудительных конскрипций. Эти армии были теперь правильно организованы в батальоны от 500 до 700 человек, бывшие тактическими единицами; батальон подразделялся для специальных целей на роты; несколько батальонов составляли полк. Таким образом, организация пехоты начала теперь принимать устойчивую и определенную форму. Применение кремневого ружья требовало гораздо меньшего пространства, чем старое фитильное ружье, а потому прежний разомкнутый боевой строй был оставлен и ряды тесно сомкнуты, для того чтобы иметь как можно больше стрелков на данном участке. По той же причине интервалы в боевой линии между различными батальонами были максимально уменьшены, так что весь фронт образовывал одну негибкую непрерывную линию с двумя линиями пехоты в центре и с кавалерией на флангах. Стрельба, производившаяся ранее шеренгами, причем каждая шеренга после выстрела уходила в тыл для того, чтобы перезарядить ружье, -теперь велась взводами или ротами, причем три передних шеренги каждого взвода стреляли одновременно после поданной команды. Таким образом, каждый батальон мог поддерживать непрерывный огонь по находящемуся перед ним неприятелю. Каждый батальон имел свое определенное место в этой длинной линии, и строй, дававший каждому свое место, стал называться боевым строем. Большой трудностью стало организовывать походный порядок армии с таким расчетом, чтобы она всегда с легкостью могла переходить от походного порядка к боевому и чтобы каждая часть линии могла быстро занять надлежащее место. Расположение лагерем, в случае нахождения его в пределах досягаемости противника, производилось, имея в виду ту же цель. Таким образом, искусство передвижения армии и расположения ее лагерем сделало в эту эпоху большие успехи, но все же негибкость и неуклюжесть боевого строя являлись тяжелыми путами для всех движений армаи. В то же время формализм этого порядка, возможность применить такую линию только на очень ровной местности еще более сокращали выбор места для сражения; но до тех пор, пока обе борющиеся стороны были связаны одними и теми же путами, это обстоятельство не являлось ущербом ни для одной из них. Со времени Мальплаке и до начала французской революции дорога, деревня, ферма являлись для пехоты запретными местами; даже канава или забор рассматривались почти как препятствие для тех, кто должен был защищать их. Прусская пехота является классической пехотой XVIII века. Она была создана, главным образом, принцем Леопольдом Дессауским. Во время войны за испанское наследство глубина пехотной линии была уменьшена от шести до четырех шеренг. Леопольд уничтожил четвертую шеренгу и построил пруссаков в три. Он ввел также железный шомпол, который давал возможность его войскам заряжать и стрелять пять раз в минуту, тогда как другие армии делали едва три выстрела в минуту. В то же время его войска обучались стрелять во время наступления; но так как они должны были останавливаться для производства выстрела и так как надо было поддерживать равнение по всей длинной линии, то шаг их был медленным; это и был так называемый гусиный шаг. Стрельба открывалась с 200 ярдов от неприятеля; линия наступала гусиным шагом; чем ближе подходила она к неприятелю, тем короче становился ее шаг и усиленней огонь, пока неприятель или начинал отступать, или приходил в такое расстройство, что кавалерийская атака с флангов и штыковая атака пехоты выбивали его с позиции. Армия всегда была построена в две линии; но так как в первой линии почти не имелось интервалов, то для второй было очень трудно придти на помощь первой в случае нужды. Такова была армия и такова была тактика, которые Фридрих II Прусский получил в свое распоряжение при своем восшествии на престол. Было очень мало шансов для гениального человека улучшить что-либо в этой системе, разве только предварительно разрушив ее совсем, чего Фридрих, в его положении и с тем материалом, который он имел для подготовки солдат, сделать не мог. Но все же он изобрел свой способ наступления и организовал свою армию таким образом, что был в состоянии, с ресурсами королевства, меньшего теперешней Сардинии, и со скудной денежной поддержкой Англии, вести войну почти против всей Европы. Секрет объясняется легко. До сих пор все сражения XVIII века представляли собой параллельные сражения, причем обе армии разворачивались линиями, параллельными одна другой, и боролись в открытом бою прямо, без всяких военных хитростей и ухищрений; единственное преимущество, которое могла иметь более сильная сторона, заключалось в том, что ее фланги охватывали фланги противника. Фридрих же применил к линейному боевому строю систему косой атаки, изобретенную Эпаминондом. Он выбирал для первой атаки один из флангов неприятеля и направлял против него один из своих флангов, охватывая фланг противника и держа в то же время остальную часть своих войск позади. Таким образом, он не только получал преимущество, вытекающее из охвата фланга противника, но и мог разгромить превосходными силами неприятельские войска, подвергшиеся атаке. Остальные неприятельские силы не имели возможности придти на помощь атакованным, ибо они не только были прикованы к своему месту во фронтовой линии, но и, в случае успеха атаки на одном фланге, остальная часть атакующей армии выдвигалась в линию и завязывала бой с неприятельским центром, в то время как начавший атаку фланг после разгрома крыла обрушивался на фланг неприятельского центра. Это был действительно единственно мыслимый метод, при помощи которого возможно было, сохраняя линейную систему, бросить превосходные силы на любую часть неприятельской боевой линии. Таким образом, все зависело от состава атакующего крыла, и в той мере, в какой негибкость боевого строя это позволяла, Фридрих всегда усиливал это крыло. Он очень часто ставил впереди первой пехотной линии атакующего крыла передовую линию, образованную из его гренадеров или из отборных войск, чтобы обеспечить максимальный успех при первом же натиске. Вторым средством, которое применил Фридрих для улучшения своей армии, была реорганизация его кавалерии. Уроки Густава Адольфа были забыты; кавалерия вместо того, чтобы положиться на саблю и стремительность атаки, вернулась, за немногими исключениями, к ведению боя при помощи пистолетов и карабинов. Таким образом, войны начала XVIII века не были богаты удачными кавалерийскими атаками; в Пруссии кавалерия находилась в особенном пренебрежении. Но Фридрих возвратился к старому способу атаки полным галопом с палашом в руке и создал кавалерию, равной которой не было в истории. Этой кавалерии он и был обязан очень значительной частью своих успехов. Когда его армия сделалась в Европе образцовой, Фридрих, чтобы запутать военных специалистов других наций, начал поразительно усложнять систему тактических движений, ни одно из которых не было пригодно для действительной войны и которые были придуманы только для того, чтобы скрыть простоту средств, при помощи которых он достигал победы. Ему удалось сделать это так хорошо, .что никто не был этим ослеплен больше его собственных подчиненных, которые действительно поверили, что эти сложные методы построения линий были настоящим существом его тактики: таким образом, Фридрих положил основание тому педантизму и муштре, которыми с этих пор отличались пруссаки, и этим действительно подготовил их к беспримерному позору Иены и Ауэрштедта.

Кроме линейной пехоты, которую мы до сих пор описывали и которая всегда сражалась в сомкнутом строю, существовал еще особый вид легкой пехоты, не появлявшейся в больших сражениях. Задачей этой пехоты была партизанская война; для нее были изумительно приспособлены австрийские хорваты, между тем как для всех других целей они являлись бесполезными. По образцу этих полудикарей с военной турецкой границы сформировали свою легкую пехоту и остальные европейские государства. Но бой в рассыпном порядке в больших сражениях, в том виде, как это практиковалось легкой пехотой в древности и в средние века почти вплоть до XVII столетия, исчез совершенно. Только одни пруссаки, а за ними австрийцы сформировали один-два батальона стрелков, состоявших из лесных сторожей и егерей, как исключительно метких стрелков, которые в сражениях распределялись по всему фронту и стреляли по офицерам; но их было так мало, что едва ли они имели значение. Возрождение боя в рассыпном строю является результатом американской войны за независимость. В то время как солдатам европейских армий, которых удавалось держать компактно только при помощи принуждения и сурового обращения, нельзя было доверить боя в разомкнутом строю, в Америке солдатам приходилось бороться с населением, которое, не проходя регулярного обучения линейных солдат, было хорошими стрелками и хорошо знакомо с винтовкой. Характер местности благоприятствовал им; вместо того чтобы пытаться выполнить специальные движения, на которые они вначале не были способны, они бессознательно перешли к бою в рассыпном порядке. Таким образом, бой при Лексингтоне и Конкорде отмечает целую эпоху в истории пехоты.

VII. Пехота эпохи французской революции и XIX столетия. Когда европейская коалиция вторглась в революционную Францию, французы находились в таком же положении, в каком были американцы незадолго перед тем, с той лишь разницей, что у них не было таких же преимуществ местности. Для того чтобы сражаться в старом линейном порядке с многочисленными армиями, вторгшимися или грозившими вторгнуться в страну, французам потребовались бы хорошо обученные люди, а таких было немного, в то время как необученных волонтеров было вдоволь. Поскольку позволяло время, волонтеры упражнялись в элементарных движениях линейной тактики, но как только они попадали под огонь неприятеля, их батальоны, развернутые в линию, стихийно распадались, образуя густые толпы стрелков, ищущих защиты от огня во всех неровностях местности; в то же время вторая линия, которая составляла своего рода резерв, довольно часто втягивалась в бой с самого начала. Кроме того, французские армии были организованы весьма отлично от армий противника. Они формировались не из однообразных, негибких линий батальонов, а из армейских дивизий, из которых каждая состояла из артиллерии, кавалерии и пехоты. Сразу был вновь открыт великий факт, что для исхода боя важно ке то, сражается ли батальон на «правильном» месте в боевом строю, а то, чтобы он вступал по приказанию в боевую линию и хорошо сражался. Так как французское правительство было бедно, то палатки и громадный обоз XVIII столетия были упразднены; был введен бивуак; офицерский багаж, который в других армиях составлял значительную часть всего обоза, был сведен к небольшому количеству вещей, которые офицеры могли нести на спине. Армия, вместо того чтобы кормиться из складов, должна была рассчитывать на реквизиции в той местности, через которую она проходила. Таким образом, французы достигли подвижности и легкости при построении боевого порядка, совершенно неизвестных их противникам. Потерпев поражение, они через несколько часов были вне преследования, при наступлении же могли появляться в неожиданных пунктах на флангах противника, прежде чем тот мог их заметить. Эта подвижность французов, а с другой стороны, взаимное недоброжелательство среди вождей коалиции дали первым некоторую передышку, чтобы обучить своих волонтеров и выработать ту новую тактическую систему, которая стала создаваться у них.

Начиная с 1795 г., мы находим, что эта новая система уже принимает определенную форму, представлявшую собой сочетание рассыпного строя с густыми колоннами. Впоследствии сюда прибавилось построение в линию, хотя и не для всей армии, как это было до сих пор, а лишь для отдельных батальонов, которые развертывались в линию, как только обстановка, казалось, требовала этого. Очевидно, что этот маневр, требовавший более солидного обучения, был последним из усвоенных иррегулярными отрядами французской революции.

Три батальона составляли полубригаду, шесть—бригаду, две или три пехотные бригады — дивизию, к которой присоединялись две артиллерийских батареи и некоторое количество кавалерии; несколько таких дивизий составляли армию. Когда дивизия встречалась с неприятелем, стрелковые цепи авангарда занимали оборонительную позицию, а авангард служил для них резервом, пока не подходила дивизия. Затем бригады образовывали две линии резерва, находившиеся друг от друга на неопределенных интервалах, имея все батальоны в колонне; для противодействия прорывам боевого строя имелись кавалерия и резерв. Боевая линия не должна была быть, как прежде, обязательно прямой и непрерывной; она могла изгибаться по всем направлениям, как того требовала местность, так как теперь на выбирали больше обнаженных гладких равнин для поля сражения; наоборот, французы предпочитали пересеченную местность, и их стрелки, образуя цепь впереди всей боевой линии, устремлялись в каждую деревушку, ферму или рощицу, которой они могли овладеть. Если батальоны первой линии развертывались, то обычно они скоро превращались в стрелковые цепи; батальоны же второй линии всегда оставались в колоннах и обыкновенно с большим успехом атаковывали в таком строю тонкие линии противника. Таким образом, тактическое боевое построение французской армии постепенно свелось к двум линиям, каждая из которых состояла из батальонов в сомкнутых колоннах, расположенных en echiquier (в шахматном порядке) со стрелковыми цепями впереди и компактным резервом в тылу. В этой стадии развития и застал тактику французской революции Наполеон. Как только его приход к политической власти позволил ему сделать это, он начал развивать эту систему еще дальше. Он сконцентрировал свою армию в Булонском лагере и здесь дал ей регулярный курс обучения. В особенности упражнял он своих солдат в образовании компактных резервных масс на небольшом пространстве и в быстром развертывании этих масс для вступления в линию. Он создал из двух или трех дивизий армейский корпус, чтобы упростить командование. Он изобрел и довел до высшего совершенства новый походный порядок, который состоял в растягивании войск на таком по величине пространстве, чтобы они могли существовать за счет находившихся там запасов и в то же время держаться настолько сосредоточенно, чтобы их можно было соединить в любом пункте, прежде чем атакованная часть могла быть раздавлена неприятелем. Начиная с кампании 1809 г., Наполеон стал изобретать новые тактические построения, как, например, глубокие колонны из целых бригад и дивизии, которые оказались, однако, весьма неудачными и никогда больше не возрождались. После 1813 г. новая французская система сделалась общим достоянием всех наций европейского континента. Старая линейная система и система набора наемников были окончательно оставлены. Повсюду была признана обязанность каждого гражданина отбывать воинскую повинность, и повсюду была введена новая тактика. В Пруссии и Швейцарии действительно каждый должен был служить, а в других государствах была введена конскрипция, причем молодые люди тянули жребий, определявший, кто должен служить. Повсюду была введена система запаса путем увольнения домой части уже обученных людей, с тем чтобы при небольших расходах в мирное время на случай войны иметь в своем распоряжении большое число обученных людей.

С этого времени в вооружении и организации пехоты произошли некоторые перемены, вызванные частью успехом производства ручного оружия, частью столкновением французской пехоты с арабами Алжира. Германцы, всегда любившие карабин, увеличили свои батальоны легких стрелков; французы, побуждаемые необходимостью иметь в Алжире более дальнобойное оружие, создали, наконец, в 1840 г., батальон стрелков, вооруженных усовершенствованными карабинами большой меткости и дальнобойности. Солдаты этого батальона, обученные выполнять все свои движения и даже совершать большие переходы особого рода рысью (pas gymnastique), скоро показали себя настолько боеспособными, что были сформированы новые батальоны. Таким образом, была создана новая легкая пехота, но уже не из спортсменов — стрелков и егерей, а из наиболее сильных и ловких людей; меткость и дальнобойность огня были соединены с ловкостью и выносливостью, и, таким образом, была создана сила, которая, до поры до времени, бесспорно превосходила всякую существовавшую тогда пехоту. В то же время pas gymnastique был введен в линейной пехоте, и то, что даже Наполеон считал бы верхом сумасшествия, а именно бег, применяется теперь в каждой армии как одна из важных сторон пехотного обучения. Успех новой винтовки (Дельвинь-Поншара) способствовал ее дальнейшим улучшениям. Была введена коническая пуля для нарезного ружья. Минье, Лоренцом и Вилькинсоном были придуманы новые способы, посредством которых пуля легко скользила по стволу и, очутившись внизу, расширялась настолько, что заполняла своим свинцом нарезы и, таким образом, получала боковое вращение и силу, от которых зависели результаты стрельбы из ружья; с другой стороны, Дрейзе изобрел игольчатое ружье, которое заряжалось с казны и не требовало отдельного запала. Все эти ружья обладали способностью поражать на 1 000 ярдов и так же легко заряжались, как гладкоствольный мушкет. Затем возникла мысль вооружить такими винтовками всю пехоту. Англия первая осуществила эту мысль. Пруссия, еще задолго до того готовившаяся к этому шагу, последовала за ней, затем Австрия и мелкие германские государства и, наконец, Франция. Россия, а также итальянские и скандинавские государства до сих пор отстают. Новое вооружение совершенно изменило характер ведения войны, но не в том отношении, в каком ожидали теоретики тактики; и это по очень простой математической причине. Можно легко доказать, начертив траектории этих пуль, что ошибка в 20 или 30 ярдов при определении расстояния до цели уничтожает все шансы на попадание за пределами 300 или 350 ярдов. Далее, в то время как на учебном плацу все расстояния известны, на поле сражения они неизвестны, к тому же они ежеминутно меняются. Пехота, расположенная на оборонительной позиции и имеющая время измерить расстояния до наиболее заметных предметов перед фронтом, будет, таким образом, иметь на расстоянии от 1 000 до 300 ярдов громадное преимущество над атакующими ее силами. Это можно предотвратить лишь быстрым продвижением вперед, без стрельбы и ' полной рысью, до расстояния в 300 ярдов, где огонь обеих сторон будет одинаково действительным. На этом расстоянии стрельба между двумя хорошо расположенными цепями стрелков будет настолько убийственной и столько пуль будет попадать в пикеты и резервы, что смелая пехота ничего не сможет сделать лучшего, как при первом же удобном случае броситься на противника, дав залп на расстоянии в 40 или 50 ярдов. Эти правила, впервые теоретически разработанные прусским майором Трота, с большим успехом были затем практически применены французами в их последней войне с австрийцами. Поэтому они составят неотъемлемую часть современной пехотной тактики, в особенности если они смогут дать такие же хорошие результаты при применении их против такого быстро заряжающегося оружия, как прусское игольчатое ружье. Вооружение всей пехоты нарезным ружьем одного и того же образца приведет к уничтожению все еще существующего различия между легкой и линейной пехотой и к образованию единой пехоты, способной к любой службе. В этом, видимо, и будет заключаться дальнейшее усовершенствование этого рода войск.

Напечатана в «New American Cyclopedia», т. IX, стр. 512—522, 1860 г.

Кавалерия

Кавалерия (французское cavalerle, от cavalier — всадник, от cheval — лошадь) есть организованное объединение верховых воинов. Пользование лошадью для езды верхом и введение в армии отрядов всадников, естественно, зародились в странах, где искони водились лошади и где климат и растительный покров почвы благоприятствовали развитию всех их физических качеств. В то время как лошадь в Европе и тропической Азии скоро выродилась в неуклюжее животное или малого размера пони, — лошади Аравии, Персии и Малой Азии, Египта и северного берега Африки достигли большой красоты, быстроты, понятливости и выносливости. Но, по-видимому, вначале лошадью пользовались только для запряжки; по крайней мере в военной истории боевая колесница задолго предшествует вооруженному всаднику. Египетские памятники показывают нам множество боевых колесниц, но за единственным исключением мы не видим на них ни одного всадника; да и это исключение, по-видимому, относится к римскому периоду. Тем не менее несомненно, что, по крайней мере, столетия за два до завоевания страны персами египтяне обладали многочисленной конницей, и командующий этим родом войск неоднократно упоминается среди самых важных придворных сановников. Весьма вероятно, что египтяне познакомились с конницей во время своей войны с ассирийцами, ибо на ассирийских памятниках часто изображаются всадники, и их использование на войне в ассирийских армиях в весьма ранний период установлено вне всякого сомнения; равным образом седло впервые, по-видимому, появилось у них же. На более старых скульптурных памятниках воин сидит на голой спине животного; в позднейшую эпоху мы встречаем род подстилки или подушки и, наконец, высокое седло, подобное употребляемому в настоящее время повсюду на Востоке. Персы и мидяне в момент своего появления в истории были народом всадников. Хотя они и сохранили боевую колесницу и даже оставили за ней ее прежнее преимущественное положение сравнительно с более молодым родом войск — конницей, все же значительная численность конных воинов придала коннице такое значение, каким она не пользовалась ни в одной из прежних армий. Конница ассирийцев, египтян и персов была иррегулярной конницей, т. е. такой, какая и поныне преобладает на Востоке и какая только и существовала до самого недавнего времени в Северной Африке, Азии и Восточной Европе. Но лишь только греки улучшили породу своих лошадей, путем скрещивания с восточной лошадью, настолько, что она стала пригодной для использования в коннице, они немедленно же приступили к организации этого рода войск по новому принципу. Они являются создателями как регулярной пехоты, так и регулярной конницы. Они формировали массы бойцов в отдельные отряды, вооружали и снаряжали их соответственно цели, для которой они предназначались, обучали их действовать согласованно, двигаться в строю, сохранять определенное тактическое построение, чтобы таким путем бросать всю тяжесть их сосредоточенной и двигающейся массы на определенный пункт вражеского фронта. Организованные таким образом, они повсюду оказывались выше необученных, неповоротливых и беспорядочных толп, выставляемых против них азиатами. Мы не имеем примера сражения греческой конницы против персидских всадников до того времени, пока сами персы не создали конных отрядов более регулярного типа; но не может быть сомнения, что результат был бы таким же, какой получился при встрече на поле битвы пехоты этих народов. Конница была организована сначала только в тех областях Греции, которые разводили лошадей, как, например, в Фессалии и Беотии; но очень скоро после этого афиняне создали отряд тяжелой конницы, помимо конных лучников, которые предназначались для сторожевой службы и боя в рассыпном строю. Спартанцы тоже сорганизовали elite (избранную часть) своего юношества в отряд конных телохранителей; но они не верили в конницу и заставляли ее спешиваться в бою и сражаться подобно пехоте. У греков Малой Азии, а равно и у греческих наемников, служивших в их армии, персы научились организации регулярной конницы, и не подлежит сомнению, что значительная часть персидской конницы, сражавшейся против Александра Великого, была более или менее обучена действиям компактными отрядами по образцу регулярной конницы. Однако они не могли соперничать с македонянами. У этого народа верховая езда была обязательной частью воспитания знатной молодежи, и конница занимала почетное место в их армии. Конница Филиппа и Александра состояла из македонской и фессалийской знати и небольшого количества эскадронов, набиравшихся в собс1венно Греции. Она состояла из тяжело вооруженных всадников — cataphractae, имевших шлем и нагрудник, набедренники и длинное копье. Она обыкновенно атаковала компактной массой, продолговатой или клинообразной колонной, а иногда также и в линию. Легкая конница, состоявшая из вспомогательных войск, была в большей или .меньшей степени иррегулярного типа и служила, подобно современным казакам, для строевой службы и боя в рассыпном строю.

Сражение при Гранике (334 г. до нашей эры) представляет собою первый пример боя, когда конница сыграла решающую роль. Персидская конница была расположена на дистанцию атаки от бродов через реку. Как только головы колонн македонской пехоты перешли реку и до того, как они успели развернуться, персидская конница атаковала их и отбросила за реку. Этот маневр, повторенный несколько раз с полным успехом, сразу показывает, что персы противопоставили македонянам регулярную конницу. Напасть врасплох на пехоту как раз в момент ее максимальной слабости, а именно при переходе из одного тактического построения в другое, возможно только при наличии дисциплинированной и хорошо управляемой конницы. Иррегулярная конница неспособна на это. Птоломей, командовавший авангардом армии Александра, не мог продвинуться вперед, пока македонские конные латники не перешли реку и не атаковали персов с фланга. Последовал продолжительный бой; но так как персидские всадники были расположены в одну линию без резервов, а азиатские греки, бывшие в их армии, покинули их, то они были в конце концов разбиты. Сражение при Арбелах (361 г. до нашей эры) было наиболее славным для македонской конницы. Александр лично вел в бой македонскую конницу, которая образовала крайнее правое крыло его боевого построения, тогда как фессалийская конница составляла левое крыло. Персы пытались обойти его с фланга, но в решительный момент Александр выдвинул свежие силы из тыла, чтобы в свою очередь обойти персов; в то же время персы оставили промежуток между своим левым крылом и центром. Александр .немедленно устремился в этот промежуток, отделил левое крыло от остальной части армии, разбил его и преследовал на значительное расстояние. Затем, когда к нему обратился за помощью его собственный находившийся под угрозой левый фланг, он быстро привел в порядок свою конницу и, пройдя позади центра противника, атаковал с тыла его правое крыло. Сражение было, таким образом, выиграно, и Александр с той поры признается одним из лучших кавалерийских начальников всех времен. В довершение дела его конница преследовала бегущего врага с таким пылом, что ее авангард оказался на следующий день в 75 милях от поля сражения. Весьма любопытно видеть, что общие принципы кавалерийской тактики в ту эпоху понимались столь же хорошо, как и в настоящее время. Нападать на пехоту на марше или во время ее перестроения, атаковать кавалерию преимущественно во фланг, пользоваться каждой щелью в линии противника, чтобы, устремившись в нее и заходя плечом направо и налево, брать во фланг и в тыл войска, расположенные около этого прорыва, использовать победу быстрым и беспощадным преследованием сломленного противника,— таковы первые и главнейшие правила, какие должен заучить каждый современный кавалерийский офицер.

После смерти Александра мы уже больше не слышим об этой блестящей греческой и македонской коннице. В Греции снова получила преобладание пехота, а в Азии и Египте конница быстро выродилась.

Римляне никогда не были наездниками. Та немногочисленная конница, которая была в их легионах, предпочитала сражаться спешенной. Их лошади были плохой породы, а воины не умели ездить верхом. По на южном берегу Средиземного моря была создана конница, не только соперничавшая, но и превзошедшая конницу Александра. Карфагенские полководцы Гамилькар и Ганнибал сумели организовать, помимо своей нумидийской иррегулярной конницы, отряд первоклассной регулярной конницы и, таким образом, создали род войск, который почти во всех случаях обеспечивал им победу. Берберы Северной Африки и по настоящее время являются народом наездников, по крайней мере в равнинных местностях, а превосходная берберийская лошадь, которая несла всадников Ганнибала в густые массы римской пехоты с неизвестной ранее быстротой и стремительностью, до сих пор еще обслуживает самые лучшие полки французской кавалерии — chasseurs d'Afrique (африканских конных егерей) и признается имя лучшей из существующих строевых лошадей.

Карфагенская пехота была много хуже римской, даже после того, как она продолжительное время тренировалась двумя своими великими вождями; она не имела бы ни малейшего шанса на успех против римских легионов, если бы не пользовалась помощью кавалерии, которая одна сделала для Ганнибала возможным продержаться в Италии 16 лет; и когда эта кавалерия уменьшилась в силу лишений в течение столь многочисленных кампаний — но отнюдь не благодаря оружию врага,— Ганнибалу пришлось очистить Италию.

Сражения Ганнибала имеют то общее со сражениями Фридриха Великого, что большинство из них было одержано конницей над первоклассной пехотой; и действительно, никогда конница не совершала столь славных дел, как под командой этих двух великих полководцев. Из какого народа и на каких тактических принципах Гамилькар и Ганнибал сформировали свою регулярную кавалерию, мы в точности не знаем. Но так как их нумидийская легкая конница всегда ясно различалась (в исторических памятниках) от тяжеловесной или регулярной конницы, мы можем заключить, что последняя не состояла из берберийских племен. В ней было, весьма вероятно, много иностранных наемников, некоторое количество карфагенян; однако главная масса, по всей вероятности, состояла из испанцев, так как она была сформирована в их стране и так как даже во времена Цезаря испанские всадники включались в состав большинства римских армий. Поскольку Ганнибал был хорошо знаком с греческой цивилизацией и поскольку греческие наемники и искатели приключений еще до него служили под карфагенскими знаменами, вряд ли приходится сомневаться в том, что организация греческой и македонской тяжело вооруженной конницы послужила образцом при организации конницы карфагенской. Первое же столкновение в Италии решило вопрос о превосходстве карфагенской конницы. При Тичино (218 г. до нашей эры) римский консул Публий Сципион, производивший разведку своей кавалерией и легко вооруженной пехотой, встретился с карфагенской конницей под предводительством Ганнибала, выполнявшей такую же задачу. Ганнибал сразу атаковал римлян. Римская легко вооруженная пехота стояла в первой линии, конница была во второй. Карфагенская тяжело вооруженная конница атаковала пехоту, рассеяла ее и затем немедленно атаковала римскую конницу с фронта, тогда как нумидийская иррегулярная конница напала на ее фланг и тыл. Сражение было коротким. Римляне сражались мужественно, но у них не было ни малейшего шанса на успех. Они не умели ездить верхом; свои же собственные лошади победили их; напуганные римскими пехотинцами, которые бежали прямо на римскую конницу и искали убежища в ее рядах, многие лошади сбросили с себя всадников и привели строй в беспорядок. Другие солдаты, не доверяя своему уменью ездить верхом, спешились и пытались сражаться как пехота, но карфагенские латники были уже среди них, тогда как вездесущие нумидийцы скакали вокруг приведенной в беспорядок массы, поражая каждого беглеца, который отделялся от нее. Потери римлян были значительны, и сам Публий Сципион оказался раненым. При Требии Ганнибалу удалось побудить римлян переправиться через эту реку, так что им предстояло сражаться, имея это препятствие в своем тылу. Как только это было выполнено, он перешел в наступление всеми своими силами и принудил римлян принять сражение. Римляне, подобно карфагенянам, имели пехоту в центре, но против обоих крыльев римлян, составленных из конницы, Ганнибал поместил слонов, использовав конницу для обхода и охвата обоих крыльев противника. В самом начале сражения римская конница, будучи, таким образом, обойдена численно превосходным противником, потерпела полное поражение, но римская пехота оттеснила карфагенский центр и продвинулась вперед. Тогда победоносная карфагенская конница атаковала ее с фронта и с фланга; она принудила ее приостановить свое движение, но сломить ее не могла. Однако Ганнибал, зная стойкость римского легиона, послал в обход в тыл 1 000 всадников и 1 000 отборных пехотинцев под командой своего брата Маго. Эти свежие войска теперь напали на римлян, и им удалось сломить вторую линию; но первая линия, в числе 10000 человек, сомкнулась и компактной массой пробилась через ряды противника, а затем двинулась вдоль реки к Плаценте, где беспрепятственно переправилась через реку, В сражении при Каннах (216 г. до нашей эры) римляне имели 80 000 пехоты и 6 000 конницы, карфагеняне — 40000 пехоты и 10000 конницы. Конница Лациума составляла правое крыло римлян, опиравшееся на реку Ауфид; конница итальянских союзников стояла на левом крыле, тогда как пехота занимала центр. Ганнибал тоже поместил свою пехоту в центре, причем кельтские и испанские отряды снова составляли крылья, тогда как между ними, несколько позади, стояла его африканская пехота, вооруженная и организованная теперь по римской системе. Что касается конницы, то он расположил нумидийцев на правом крыле, где открытая равнина позволяла им, благодаря их большей подвижности и быстроте, уклоняться от атак итальянской тяжело вооруженной конницы, выдвинутой против них, тогда как вся масса тяжело вооруженной конницы под командой Газдрубала была помещена на левом крыле, у самой реки. На левом крыле римлян нумидийцы задали итальянской коннице вдоволь работы, но по самой своей природе, как конница иррегулярная, они правильными атаками не могли сломить ее сомкнутый строй. В центре римская пехота быстро отбросила кельтов и испанцев и затем построилась в клинообразную колонну, чтобы атаковать африканскую пехоту. Последняя, однако, сделала поворот плечом внутрь и, атаковав эту неповоротливую массу, выстроенную в линию, сломила ее натиск, после чего началось регулярное сражение. Но тяжело вооруженная конница Газдрубала подготовила тем временем поражение римлян. Бешено атаковав римскую конницу на правом крыле, она рассеяла ее после упорного сопротивления, прошла, подобно Александру при Арбелах, позади римского центра, напала на тыл итальянской конницы, совершенно разбила ее и, оставив ее в качестве легкой добычи нумидийцам, построилась для большой атаки на фланги и тыл римской пехоты. Это решило исход сражения. Неповоротливая масса, атакованная со всех сторон, дрогнула, расстроилась, была прорвана и не устояла. Никогда еще не было такого полного разгрома целой армии. Римляне потеряли 70 000 человек; из их конницы избегло гибели только 70 человек. Карфагеняне потеряли менее 6 000 человек, из которых две трети принадлежали к кельтским контингентам, которым пришлось вынести всю тяжесть первой атаки легионов. Из 6 000 регулярной конницы Газдрубала, выигравшей все сражение, было убито и ранено не более 200 человек.

Римская конница в позднейшие времена была немногим лучше, чем во время Пунических войн. Она включалась небольшими отрядами в состав легионов, никогда не образуя самостоятельного рода войск. Кроме этой легионной конницы, во времена Цезаря существовала еще испанская, кельтская и германская конница, более или менее иррегулярная. У римлян конница ни разу не совершила чего-нибудь заслуживающего упоминания; этот род войск находился в таком пренебрежении и был так мало боеспособен, что парфянская иррегулярная конница Хорасана оставалась для римских армий весьма грозной. Однако в восточной части империи сохранилась издревле страсть к лошадям и наездничеству, и Византия оставалась до самого завоевания ее турками великим конным рынком и школой верховой езды для всей Европы. В соответствии с этим мы видим, что во время кратковременного возрождения Византийской империи при Юстиниане ее конница стояла на сравнительно приличной высоте, и в сражении при Капуе, в 552 г. нашей эры, евнух Нарсес, как говорят источники, нанес поражение вторгшимся в Италию тевтонцам главным образом при помощи этого рода войск.

Утверждение во всех странах Западной Европы победоносной аристократии тевтонского происхождения положило начало новой эре в истории кавалерии. Знать повсюду поступала на кавалерийскую службу, образуя, под названием латников (gens d'armes), максимально тяжело вооруженную конницу, в которой не только всадники, но и лошади были покрыты оборонительными доспехами из металла. Первое сражение, в котором появилась такая конница, было сражение при Пуатье, где Карл Мартелл в 732 г. отбил поток арабского вторжения. Франкские рыцари под предводительством Эда, герцога Аквитанского, прорвались через ряды мавров и овладели их лагерем. Но такого рода войско не было пригодным для преследования; поэтому арабы, под прикрытием своей неутомимой иррегулярной конницы, отступили невредимыми в Испанию. С этого времени начинается серия войн, в которых массивная, но неповоротливая регулярная кавалерия Запада с переменным успехом сражалась с подвижной иррегулярной конницей Востока. Германское рыцарство скрещивало мечи в течение почти всего Х столетия с дикой венгерской конницей и совершенно разбило ее своим сомкнутым строем при Мерзебурге в 933 г. и при Лехе в 955 г. Испанское рыцарство в течение нескольких столетий сражалось со вторгшимися в их страну маврами и в конце концов покорило их. Но во время крестовых походов, когда западные «тяжеловесные рыцари» перенесли арену военных действий на родину своих восточных врагов, они, в свою очередь, терпели поражение, и в большинстве случаев их совершенно уничтожали; ни они сами, ни их лошади не были в состоянии выдержать климата, невероятно длинных маршей и отсутствия подходящей пищи и фуража. Вслед за крестовыми походами последовало новое вторжение восточных наездников в Европу, а именно вторжение монголов. Наводнив Россию и области Польши, они в 1241 г. встретились при Вальштате в Силезии с соединенной польско-германской армией. После долгой борьбы азиаты разбили утомленных, закованных в сталь рыцарей, но победа была куплена столь дорогой ценой, что она сломила силу кочевников. Монголы не двинулись дальше и вскоре, вследствие раздоров в своей среде, перестали быть опасными и были отброшены. В течение всего средневекового периода кавалерия оставалась главным родом войск во всех армиях; у восточных народов это место всегда занимала легкая иррегулярная конница; у народов Западной Европы тяжело вооруженная регулярная кавалерия, формировавшаяся из рыцарства, являлась в этот период тем родом войск, который решал исход каждого сражения. Это преобладание конницы было обусловлено не столько ее собственными достоинствами,— ибо иррегулярная конница Востока была неспособна к правильному бою, а регулярная кавалерия Запада была невероятно неповоротлива в своих движениях,— сколько плохим качеством пехоты. Азиаты, равно как и европейцы, презрительно относились к пехоте; она состояла из тех, кто не имел средств явиться на коне,— главным образом, из рабов или крепостных. У нее не было надлежащей организации; без оборонительных доспехов, имея единственным оружием пику и меч, она могла от случая к случаю противостоять бешеным, но беспорядочным атакам восточных наездников благодаря своему глубокому построению; но ее прямо растаптывали, не встречая с ее стороны сколько-нибудь серьезного сопротивления, неуязвимые латники Запада. Единственное исключение составляла английская пехота, которая черпала свою силу в своем страшном оружии — длинном луке. Количество европейской кавалерии этих времен по отношению к остальной армии было, несомненно, не столь значительным, как немногими столетиями позднее или даже в настоящее время. Рыцари не были очень многочисленны, и мы находим, что во многих крупных сражениях участвовало не более 800 или 1 000 рыцарей. Но обыкновенно их было более чем достаточно для того, чтобы справиться с любым количеством пехоты, раз только им удавалось прогнать с поля сражения латников противника. Обычным способом борьбы этих латников было линейное построение в один ряд, задний же ряд образовывали оруженосцы, которые, говоря вообще, имели менее полное и менее тяжелое вооружение. Эти линии, очутившись в гуще противника, скоро распадались на отдельных бойцов и заканчивали сражение простым рукопашным боем. Впоследствии, когда начало входить в употребление огнестрельное оружие, стали создаваться глубокие массовые построения, обыкновенно четырехугольники; но именно тогда дни рыцарства были сочтены. В течение XV столетия не только появилась на поле сражения артиллерия, а часть пехоты — стрелки того времени — была вооружена мушкетами, но и в самом характере пехоты произошла общая перемена. Этот род войск стал формироваться вербовкой наемников, которые делали из военной службы профессию. Германские Landsknechte (ландскнехты) и швейцарцы были такими профессиональными солдатами, и они весьма скоро ввели более регулярные построения и тактические движения. В известном смысле была возрождена древняя дорическая и македонская фаланга; шлем и нагрудник до некоторой степени защищали солдат от копья и меча кавалерии; и когда при Новаре (1513 г.) швейцарская пехота фактически прогнала с поля сражения французских рыцарей, то такого рода храбрые, но неповоротливые всадники стали в дальнейшем бесполезными. В силу этого после восстания Нидерландов против Испании мы встречаем новый вид кавалерии — германских Reiter (рейтаров), (французских reitres), набиравшихся, как и пехота, в порядке добровольной вербовки и вооруженных шлемом и нагрудником, мечом и пистолетами. Они были столь же тяжеловесными, как современные кирасиры, но много легче, чем рыцари. Они скоро доказали свое превосходство над тяжело вооруженными латниками. Последние отныне исчезают, а вместе с ними исчезает и копье; меч и короткое огнестрельное оружие становятся обычным вооружением кавалерии. Около того же времени (конец XVI века) сперва во Франции, потом и в других странах Европы был введен смешанный род войск — драгуны. Вооруженные мушкетами, они должны были сражаться, смотря по обстоятельствам, то как пехота, то как кавалерия. Подобный род войск был создан Александром Великим под названием dimachae, но не встретил подражания. Драгуны XVI века существовали продолжительное время, но к середине XVIII столетия они повсюду, хотя и сохранив название, утратили свой смешанный характер и применялись обыкновенно в качестве кавалерии. Самой важной отличительной чертой их было то, что они представляли собой первый вид кавалерии, совершенно лишенной оборонительных доспехов. Создание драгунов, как действительно смешанного рода войск, было испробовано еще раз в широких размерах русским императором Николаем; но скоро выяснилось, что перед лицом врага ими всегда приходилось пользоваться как кавалерией, и потому Александр II скоро преобразовал их в обыкновенные кавалерийские части, рассчитанные на пехотную службу не более, чем гусары или кирасиры. Великий голландский полководец Мориц Оранский впервые создал для своих Reiter (рейтаров) организацию, похожую до известной степени на современную тактическую организацию. Он обучал их производить атаки и движения отдельными отрядами, эскадронами и взводами и более чем в одну линию, заворачивать плечом, вздваивать ряды, строить колонну и линию, менять фронт, не нарушая порядка. Таким образом, кавалерийский бой стал решаться уже не одной атакой всей массы, а последовательными атаками отдельных эскадронов и линий, поддерживающих друг друга. Его кавалерия строилась обыкновенно глубиною в пять рядов. В других армиях она сражалась в густых строях, и там, где было принято линейное построение, оно все еще было глубиной в 5—8 рядов. XVII столетие, совершенно покончив с дорогостоящими латниками, увеличило численность кавалерии до невероятных размеров. Ни один другой период не знал такой крупной пропорции этого рода войск в каждой армии. В Тридцатилетнюю войну от 2/5 до 1/2 каждой армии состояло обыкновенно из кавалерии; в отдельных случаях на одного пехотинца приходилось два всадника. Самым выдающимся из кавалерийских начальников этого периода был Густав-Адольф. Его конница состояла из кирасиров и драгунов, причем последние почти всегда сражались как кавалеристы. Его кирасиры тоже были легче кирасиров императора и скоро доказали свое неоспоримое превосходство. Шведская кавалерия строилась в три ряда; ее правилом было, в противоположность кирасирам большинства армий, главным оружием которых был пистолет, не терять время на стрельбу, а атаковать врага с палашом в руке. В этот период кавалерия, которая в течение средних веков обыкновенно помещалась в центре, стала снова располагаться, как в древности, на флангах армии, где она строилась в две линии.

В Англии гражданская война породила двух замечательных кавалерийских начальников. Принц Руперт, на стороне роялистов, отличался «порывистостью», нужной для всякого кавалерийского генерала, но обыкновенно он слишком увлекался, утрачивая руководство своей кавалерией, и настолько бывал поглощен тем, что непосредственно происходило перед ним, что «смелый драгун» всегда преобладал в нем над генералом. Кромвель, с другой стороны, будучи столь же смелым, когда это требовалось, являлся гораздо лучшим генералом; он держал своих солдат в руках, всегда имел резерв на случаи непредвиденных обстоятельств и для решительных движений, умел маневрировать и, таким образом, обычно оказывался победителем над своим опрометчивым противником. Он выиграл сражение при Марстон-Муре и Нэзби только благодаря своей кавалерии.

В большинстве армий, за исключением шведской и английской, употребление огнестрельного оружия все еще оставалось основным способом действий кавалерии в бою. Во Франции, Пруссии и Австрии кавалерия обучалась действовать карабином точно так же, как пехота мушкетом. Стрельба велась с лошади рядами, взводами, шеренгами и т. д., причем движение в это время останавливалось; если выполнялось сближение для атаки, то линия двигалась рысью; на небольшом расстоянии от противника движение приостанавливалось, давался залп, вынимались палаши и затем следовала атака. Действенность огня длинных линий пехоты подорвала всякое доверие к атаке кавалерии, которая уже более не была защищена оборонительными доспехами; вследствие этого верховой ездой стали пренебрегать, никаких движений не умели выполнять на быстрых аллюрах, и даже на малых аллюрах несчастные случаи с людьми и лошадьми насчитывались десятками. Обучение происходило в большинстве случаев в спешенном виде, а офицеры не имели ни малейшего представления об употреблении кавалерии в бою. Французы, правда, иногда атаковали с палашами наголо, а Карл XII Шведский, верный своей национальной традиции, всегда атаковывая галопом и не стреляя, рассеивал кавалерию и пехоту и иногда даже овладевал полевыми укреплениями легкого профиля. Но лишь Фридриху Великому и его великому кавалерийскому начальнику Зейдлицу выпалона долю революционизировать конницу и поднять ее до кульминационного пункта славы. Прусская кавалерия в том виде, в каком отец Фридриха оставил ее своему сыну, т. е. состоявшая из тяжело вооруженных солдат и неповоротливых лошадей и обученная только стрельбе, была моментально разбита при Молльвице (1741 г.). Но как только первая Силезская война была доведена до конца, Фридрих сейчас же совершенно реорганизовал свою кавалерию. Стрельба и обучение в спешенных построениях были отодвинуты на задний план; внимание было обращено на верховую езду.

«Все движения должны производиться с величайшей быстротой, все повороты надлежит совершать легким галопом. Кавалерийские офицеры должны в первую очередь вырабатывать из своих солдат совершенных всадников; кирасиры должны быть столь же искусны и опытны в верховой езде, как и гусары, и хорошо обучены пользованию палашом».

Солдаты должны были ездить верхом ежедневно. Основными видами обучения были езда по пересеченной местности, преодоление препятствий и фехтование с лошади. Во время атаки стрельба не допускалась до тех пор, пока первая и вторая линии противника не оказывались совершенно сломленными.

«Каждый эскадрон, двигающийся в атаку, должен атаковать противника с палашом в руке, и ни один командир под угрозой позорного разжалования не должен позволять своей части стрелять; бригадные генералы должны отвечать за это. При сближении для атаки войска двигаются сперва быстрой рысью и переходят, наконец, в полный галоп, сохраняя, однако, сомкнутый строй; и если они будут атаковать таким образом, его величество уверен, что враг всегда будет сломлен». «Каждому кавалерийскому офицеру следует всегда помнить, что для разгрома врага требуется выполнение двух условий: 1) атаковать его с максимально возможной быстротой и силой а 2) обойти его с фланга».

Эти отрывки из инструкций Фридриха в достаточной степени отражают полную революцию, произведенную им в кавалерийской тактике. Ему превосходно помогал Зейдлиц, который всегда командовал его кирасирами и драгунами и сделал из них такие войска, что по стремительности и порядку атаки, быстроте перестроений, готовности к фланговым атакам, быстроте восстановления порядка и перегруппировки после атаки ни одна кавалерия не могла сравниться с прусской кавалерией периода Семилетней войны. Результаты вскоре стали очевидными. При Гогенфридберге байрейтский драгунский полк в 10 эскадронов опрокинул целое левое крыло австрийской пехоты, разбил 21 батальон, захватил 66 знамен, 5 пушек и 4000 пленных. При Цорндорфе, когда прусская пехота вынуждена была отступить, Зейдлиц с 36 эскадронами прогнал с поля сражения победоносную русскую кавалерию и затем обрушился на русскую пехоту, нанеся ей полное поражение и причинив тяжелые потери. Победами при Россбахе, Штригау, Кессельдорфе, Лейтене и в десяти других сражениях Фридрих был обязан своей блестящей кавалерии. Когда разразилась французская революционная война, австрийцы усвоили прусскую систему, но французы этого не сделали. Старая французская кавалерия была сильно дезорганизована революцией, а новые формирования в начале войны оказались почти непригодными. Когда их новые пехотные наборы встречались с хорошей кавалерией англичан, пруссаков и австрийцев, они в течение 1792 и 1793 гг. почти всегда терпели поражение. Кавалерия, совершенно не способная состязаться с такими противниками, всегда держалась в резерве, пока несколько лет походной жизни не улучшили ее. С 1796 г. каждая пехотная дивизия имела в качестве поддержки кавалерийскую часть; все же при Вюрцбурге вся французская кавалерия была разбита 59 австрийскими эскадронами (1796 г.). Когда Наполеон взял в свои руки управление Францией, он употребил все усилия для того, чтобы улучшить кавалерию. Он застал наихудший материал, какой только мог быть. Как нация, французы являются безусловно наиболее плохими наездниками в Европе, а их лошади, хорошие для упряжи, мало пригодны под седло. Сам Наполеон не особенно любил ездить верхом и недооценивал верховой езды вообще. Тем не менее он произвел большие улучшения, и после обучения в Булонском лагере его кавалерия, пользовавшаяся большей частью германскими и итальянскими лошадьми, стала довольно серьезным противником. Кампании 1805 и 1806—1807 гг. позволили его кавалерии поглотить почти весь конский состав австрийской и прусской армий и, кроме того, усилили наполеоновскую армию превосходной кавалерией Рейнской конфедерации и великого герцогства Варшавского. Таким образом, были сформированы те громадные конные массы, с которыми Наполеон действовал в 1809, 1812 и во вторую половину 1813 г.; эти массы, хотя и называемые обыкновенно французскими, в значительной своей части состояли из немцев и поляков. Кирасы, упраздненные во французской армии незадолго до революции, были частично восстановлены Наполеоном в тяжелой кавалерии. В остальном организация и вооружение остались почти теми же самыми, если не считать того, что вместе с польскими вспомогательными войсками он получил несколько полков легкой кавалерии, вооруженных пиками, форма одежды и вооружение которых вскоре были переняты другими армиями. Но в тактическом применении кавалерии Наполеон произвел полную перемену. В соответствии с системой формирования дивизий и армейских корпусов из всех трех родов войск он присоединил к каждой дивизии или корпусу по некоторому количеству легкой кавалерии, но основная масса этого рода войск, и в особенности вся тяжелая кавалерия, держалась в резерве для нанесения в благоприятный момент решительного удара или, в случае необходимости, для прикрытия отступления армии. Эти массы кавалерии, внезапно появлявшиеся в определенном пункте поля сражения, часто играли решающую роль; все же они никогда не достигали столь блестящих успехов, как кавалеристы Фридриха Великого. Причину этого следует видеть отчасти в измененной тактике пехоты, которая выбирала для своих действий преимущественно пересеченную местность и всегда встречала кавалерию построением в каре; это сделало для кавалерии более трудным достижение таких крупных побед, какие одерживала прусская конница над растянутыми, тонкими пехотными линиями своих противников. Но несомненно также, что кавалерия Наполеона была ниже по качеству кавалерии Фридриха Великого и что тактика наполеоновской кавалерии далеко не во всех отношениях была шагом вперед по сравнению с тактикой Фридриха. Неумелая верховая езда французов заставляла их атаковать сравнительно медленным аллюром—рысью или легким галопом; лишь в немногих случаях французская кавалерия атаковала на полном галопе. Большая храбрость французов и сомкнутость строя возмещали иногда ослабленную стремительность, но все же их атака не была такой, какую можно было бы признать хорошей в настоящее время. Во многих случаях старая система — встречать неприятельскую кавалерию стоя на месте, с карабином в руке — сохранялась французской кавалерией, и во всех этих случаях она терпела поражение. Последний пример этого рода имел место при Данигкове (5 апреля 1813 г.), когда около 1 200 французских кавалеристов поджидали, таким образом, атаку 400 пруссаков и, несмотря на свое численное превосходство, потерпели полное поражение. Что касается тактики Наполеона, то употребление больших кавалерийских масс сделалось при нем настолько твердо установившимся правилом, что не только дивизионная кавалерия была настолько ослаблена, что стала совершенно бесполезной, но и при использовании конных масс он часто также пренебрегал последовательным введением в бой своих сил, что является одним из главнейших правил современной тактики и применимо к кавалерии даже в большей мере, чем к пехоте. Он ввел кавалерийскую атаку колоннами и даже выстраивал целый кавалерийский корпус в одну чудовищную колонну; построение колонны было таково, что выделение одного эскадрона или полка становилось почти невозможным и о какой бы то ни было попытке развертывания не могло быть и речи. Его кавалерийские генералы тоже не стояли на должной высоте, и даже самый блестящий из них, Мюрат, выглядел бы жалкой фигурой, если бы противопоставить его Зейдлицу. Во время войн 1813, 1814 и 1815 гг. кавалерийская тактика значительно улучшилась на стороне противников Наполеона, хотя они в значительной мере следовали наполеоновской системе держать большие кавалерийские массы в резерве, благодаря чему более крупная часть конницы очень часто лишалась возможности принять участие в бою; но все же во многих случаях они делали попытки вернуться к тактике Фридриха. В прусской армии ожил старый дух. Блюхер первый стал более смело пользоваться своей кавалерией, и обыкновенно с успехом. Засада при Гайнау (1813 г.), где 20 прусских эскадронов разбили 8 французских батальонов и захватили 18 пушек, отмечает поворотный момент в современной истории кавалерии; она является выгодным контрастом тактики при Люцене, где союзники держали 18 000 конницы в резерве до проигрыша сражения, хотя трудно было бы найти местность, более благоприятную для действий кавалерии.

Англичане никогда не применяли систему формирования больших кавалерийских масс и потому достигли значительных успехов, хотя сам Непир признает, что их кавалерия в то время не была столь хороша, как французская. При Ватерлоо (где, кстати сказать, французские кирасиры сразу атаковали на полном галопе) английская кавалерия удивительно хорошо управлялась и вообще имела успех, за исключением тех случаев, когда поддавалась своей национальной слабости действовать беспорядочно. Со времени мира 1815 г. наполеоновская тактика, хотя и сохранившаяся в уставах большинства армий, уступила место тактике Фридриха. На верховую езду стали обращать больше внимания, хотя все еще не в той степени, в какой следовало бы. Идея встречи противника с карабином в руках была отвергнута; всюду было восстановлено фридриховское правило, согласно которому подлежал разжалованию всякий кавалерийский начальник, допустивший атаковать себя, вместо того чтобы самому атаковать противника. Гaлоп снова стал аллюром атаки; атака колонною уступила место атакам последовательными линиями; стали применяться построения, обеспечивающие проведение фланговой атаки и возможность маневрирования отдельными частями во время атаки. Однако еще многое оставалось сделать. Большее внимание к верховой езде, особенно в полевых условиях, большее приближение седла и посадки к охотничьим и, самое главное, уменьшение груза, какой приходилось нести лошади, — таковы были улучшения, необходимые для всех армий без исключения.

От истории кавалерии обратимся теперь к ее современной организации и тактике. Комплектование кавалерии, поскольку дело касается солдат, производится в общем тем же порядком, как и комплектование других родов войск данной страны. Однако в некоторых государствах для этой службы предназначаются уроженцы определенных районов: так, например, в России — малороссы (уроженцы Малой России), в Пруссии — поляки. В Австрии тяжелая кавалерия рекрутируется в Германии и Богемии, гусары исключительно в Венгрии, уланы главным образом в польских провинциях. Комплектование лошадьми заслуживает, однако, специального упоминания. В Англии, где вся кавалерия во время войны не требует более 10000 лошадей, правительство не встречает затруднений при их покупке; но для того что'бы обеспечить армии преимущественное пользование лошадьми, не работавшими приблизительно до пятилетнего возраста, закупаются трехлетние жеребцы большей частью йоркширской породы, и содержатся за счет правительства в депо, пока они не становятся пригодными для службы. Цена, уплачиваемая за жеребцов (20—25 ф. ст.), и обилие в стране хороших лошадей делают британскую кавалерию несомненно обладательницей лучшего конского состава во всем мире. В России существует такое же обилие лошадей, хотя качеством они ниже английских. Ремонтные офицеры закупают лошадей оптом в южных и западных провинциях империи, большею частью у посредников-евреев; затем они перепродают непригодных лошадей и передают остальных лошадей различным полкам соответственно масти их конского состава (в русском полку все лошади подбираются под одну масть). Командир полка считается как бы собственником всех лошадей своего полка; за определенную 'выплачиваемую ему сумму он должен содержать в порядке конский состав полка. Служба лошадей рассчитана на восемь лет. Первоначально лошади получались с больших конских заводов Волыни и Украины, где они держались в совершенно диком состоянии; но приучение их к кавалерийской службе было настолько затруднительным, что пришлось отказаться от этого. В Австрии часть лошадей закупается; основная же масса лошадей поставлялась в последнее время государственными конскими заводами, которые могут давать ежегодно свыше 5 000 пятилетних кавалерийских лошадей. В случае чрезвычайной надобности страна, столь богатая лошадьми, как Австрия, может рассчитывать на внутренние рынки. Пруссии 60 лет тому назад приходилось покупать за границей почти всех нужных ей лошадей, но в настоящее время она в состоянии снабжать лошадьми всю свою кавалерию, как линейную, так и ландверную, за счет ресурсов внутри страны. Лошади для линейной конницы покупаются в возрасте трех лет ремонтными комиссарами и посылаются в депо, где и содержатся до возраста, пригодного для службы; ежегодно требуются 3 500 лошадей. При мобилизации ландверной кавалерии все лошади в стране, подобно мужчинам, подлежат отбыванию службы; однако за взятую лошадь выплачивается возмещение в размере от 40 до 70 долларов. В стране имеется налицо втрое более годных к службе лошадей, чем может потребоваться. Франция в отношении лошадей находится в худшем положении сравнительно со всеми остальными европейскими государствами. Ее породы, часто хорошие и даже отличные для упряжи, в общем непригодны под седло. Давно уже были созданы государственные конные заводы (haras), но не с таким успехом, как в других странах; в 1838 г. эти заводы вместе со связанными с ними ремонтными депо не могли поставить для армии даже 1 000 лошадей, закупленных ими или взращенных на правительственных заводах. Генерал Ларош-Эмон полагал, что во всей Франции нет даже 20 000 лошадей в возрасте между 4 и 7 годами, пригодных для кавалерийской службы. Хотя депо и заводы в последнее время были значительно улучшены, все же их еще недостаточно, чтобы вполне удовлетворить потребности армии. Алжир поставляет блестящую породу кавалерийских лошадей, и лучшие полки армии — chasseurs d'Afrique (африканские егеря) — снабжены исключительно ими, но другие полки почти не получают этих лошадей. Таким образом, в случае мобилизации Франция принуждена покупать лошадей за границей, иногда в Англии, но большей частью в Северной Германии, где она получает не самых лучших лошадей, хотя каждая лошадь обходится ей, примерно, в 100 долларов. Многие бракованные лошади германских кавалерийских полков оказываются в рядах французской армии, и вообще французская кавалерия, за исключением chasseurs d'Afrique (африканских егерей), имеет наиболее плохой конский состав в Европе.

Кавалерия по существу бывает двух родов: тяжелая и легкая. Их действительное различие лежит в качествах их лошадей. Крупные и сильные лошади не могут хорошо работать вместе с небольшими, подвижными и быстрыми лошадьми. Первые во время атаки действуют менее быстро, но с большей силой удара; легкие же лошади действуют больше быстротой и стремительностью атаки, и сверх того, они более приспособлены для одиночного боя и боя в рассыпном строю, для чего тяжелые или крупные лошади не являются ни достаточно поворотливыми, ни достаточно смышлеными. Такое деление конницы является действительно необходимым; но мода, фантазия и подражание национальным костюмам создали многочисленные и разнообразные виды конницы, останавливаться на которых в подробностях не представило бы интереса. Тяжелая кавалерия, по крайней мере частью, снабжена в большинстве стран кирасами, которые, однако, являются далеко не непроницаемыми для пуль; в Сардинии ее первый ряд имеет пики. Легкая кавалерия вооружена частью саблями и карабинами, частью пиками. Карабин бывает гладкоствольный и нарезной. В большинстве случаев к вооружению кавалериста добавляются пистолеты; только кавалерия Соединенных Штатов снабжена револьверами. Сабля бывает или прямой или в большей или меньшей степени изогнутой; первая предпочтительнее для того. чтобы колоть, вторая — чтобы рубить. Вопрос о преимуществах пики над саблей до сих пор еще составляет предмет спора. Для рукопашного боя сабля несомненно предпочтительнее; во время атаки едва ли можно действовать пикой, разве только очень длинной и тяжелой и потому неудобной, но при преследовании разбитой кавалерии пика показала себя в высшей степени действительным средством. Почти все народы-наездняки полагаются на саблю; даже казаки оставляют свою пику, когда им приходится иметь дело с опытными бойцами на саблях — черкесами. Пистолеты бесполезны, если не считать употребления их для сигнального выстрела; карабин не очень действителен, даже если он нарезной, и он никогда не будет приносить реальной пользы, пока не будет введено заряжание с казенной части; револьвер в искусных руках — серьезное оружие при встрече с противником в упор; все же на первом месте среди кавалерийского оружия стоит хорошая, острая, удобная сабля.

Кроме седла, сбруи и вооруженного всадника, кавалерийская лошадь должна нести на себе тюк с запасной одеждой, лагерными принадлежностями, равно как и принадлежностями для ухода за самой лошадью, а во время кампании — также и пищу для всадника и фураж для себя самой. Общий вес тяжелого походного груза в различных армиях и видах кавалерии колеблется между 250 и 300 фунтами; этот вес представляется громадным по сравнению с тем, что приходится носить на себе гражданским верховым лошадям. Эта чрезмерная перегрузка лошадей является самым слабым местом всякой кавалерии. В этом отношении везде требуются крупные реформы. Вес солдат и походного снаряжения может и должен быть уменьшен; до пока существует современная система, эта помеха движению лошадей всегда должна приниматься во внимание при суждении о работоспособности и выносливости кавалерии. Тяжелая кавалерия, состоящая из сильных, но по возможности легковесных солдат, на крепких лошадях, должна действовать, главным образом, силой сомкнутого массивного удара. Это предполагает определенную силу, выносливость, известный физический вес, хотя и не столь значительный, чтобы сделать кавалерию неповоротливой. Движения кавалерии должны быть быстрыми, не превышая, однако, того предела, какой совместим с величайшей степенью порядка. Раз построенная для атаки, она должна Двигаться прямо вперед, сметая все попадающееся ей на пути. Всадники, каждый в отдельности, не должны быть такими хорошими наездниками, как в легкой кавалерии; но они должны вполне хорошо управлять своими лошадьми и быть приученными двигаться сомкнутой массой. Их лошади поэтому должны быть менее чувствительными к шенкелю и не слишком подбирать под себя ноги; они должны хорошо бежать рысью и быть приучены хорошо держаться вместе при продолжительном легком галопе. Легкая кавалерия, напротив, с более ловкими солдатами и более быстрыми лошадьми, должна действовать своей быстротой и вездесущием. То, что нехватает ей в весе, должно быть возмещено быстротой и активностью. Она атакует с величайшей стремительностью; но когда выгодно, она делает вид, что уходит, чтобы затем, внезапно переменив фронт, напасть на фланг противника. Ее большая быстрота и пригодность для одиночного боя делают ее особенно приспособленной для преследования. От ее вождей требуется более быстрый глазомер и большее присутствие духа, чем это нужно командирам тяжелой кавалерии. Солдаты должны быть каждый в отдельности хорошими наездниками; они должны в совершенстве владеть своими лошадьми, уметь брать с места полным галопом, а также останавливаться на всем скаку, быстро поворачиваться и хорошо перескакивать через препятствия; лошади должны быть смелыми и быстрыми, мягкоуздыми, чуткими к шенкелю, поворотливыми и специально выезженными для легкого галопа с хорошим подбором под себя ног. Помимо стремительных фланговых и тыловых атак, засад и преследования, легкая кавалерия должна выполнять большую часть сторожевой и патрульной службы для всей армии; приспособленность для одиночного боя, основой которого является хорошая верховая езда, требуется поэтому от нее в первую очередь. В линии солдаты скачут на увеличенных интервалах, чтобы быть всегда готовыми к перемене фронта и другим движениям.

Англичане имеют номинально 13 легких и 13 тяжелых полков (драгуны, гусары, уланы, только два полка лейбгвардии являются кирасирами); но в действительности вся их кавалерия по своему составу и выучке представляет собой тяжелую кавалерию; в ней мало различий в отношении размеров солдат и лошадей. Для действительно легкой кавалерийской службы они всегда пользовались иностранными войсками: германцами — в Европе, туземными иррегулярными войсками — в Индии. Французы обладают кавалерией трех видов: легкой кавалерией — гусары и егеря—всего 174 эскадрона; линейной кавалерией—уланы и драгуны—120 эскадронов; резервной кавалерией—кирасиры и карабинеры — 78 эскадронов. Австрия имеет 96 эскадронов тяжелой кавалерии — драгунов и кирасиров — и 192 эскадрона легкой кавалерии — гусаров и уланов. Пруссия обладает в действительной армии 80 эскадронами тяжелой конницы — кирасиров и уланов, и 72 эскадронами легкой конницы — драгунов и гусаров; к этому количеству в случае войны могут быть добавлены 136 эскадронов уланов ландвера первой очереди. Вторая очередь кавалерийского ландвера вряд ли когда-нибудь будет сформирована в самостоятельные единицы. Русская кавалерия состоит из 160 эскадронов тяжелой кавалерии—кирасиров и драгунов — и 304 легких эскадронов — гусаров и уланов. Формирование драгунских частей, одинаково пригодных для несения конной и пешей службы, теперь оставлено, и драгуны включены в состав тяжелой кавалерии. Однако настоящей легкой кавалерией у русских являются казаки, которых у них более чем достаточно для несения сторожевой, разведывательной и вспомогательной службы в армии. В армии Соединенных Штатов имеется два полка драгунов, один полк конных стрелков и два чисто кавалерийских полка; все эти полки предлагалось назвать кавалерийскими полками. В действительности же кавалерия Соединенных Штатов представляет собой пехоту, посаженную на лошадей.

Тактической единицей в кавалерии является эскадрон, включающий в свой состав такое количество солдат, каким можно руководить во время его перестроений голосом и непосредственным воздействием одного командира. Сила эскадрона колеблется от 100 человек (Англия) до 200 (Франция); в других армиях численность эскадрона держится в этих же пределах. 4, 6, 8 и 10 эскадронов составляют полк. Самые слабые полки — английские (от 400 до 480 человек), самые сильные полки — австрийской легкой кавалерии (1 600 человек). Очень большие полки становятся неповоротливыми, слишком малочисленные — очень скоро тают во время войны. Так, например, британская бригада легкой кавалерии при Балаклаве еще до истечения двух месяцев от начала кампании насчитывала в пяти полках двухэскадронного состава едва лишь 700 человек, или ровно столько, сколько имел один русский гусарский полк по штату военного времени. Особыми формированиями являются у англичан — взвод или полуэскадрон, а у австрийцев — дивизион или двойной эскадрон, являющийся промежуточным звеном, который только и позволяет командиру руководить своим большим кавалерийским полком.

До Фридриха Великого вся кавалерия строилась глубиною не меньше, чем в три ряда. Он первый построил своих гусаров в 1743 г. в два ряда, а в сражении при Россбахе была построена таким же образом и его тяжелая кавалерия. После Семилетней войны это построение было усвоено всеми другими армиями и является единственно применяющимся в настоящее время. Для тактических перестроений эскадрон делится на четыре отделения; построение из линии в открытую колонну по отделениям и обратно в линию из колонны представляет собою главное и основное перестроение всякого кавалерийского маневра. Большинство других перестроений приноровлено или только к маршу (фланговый марш по три и др.), или для исключительных случаев (сомкнутая колонна по отделениям или эскадронам). Действия кавалерии в бою сводятся преимущественно к рукопашному бою; ее огонь имеет лишь второстепенное значение; сталь — сабля или пика — ее главное оружие; вся деятельность кавалерии концентрируется на атаке. Таким образом, атака является критерием всех движений, перестроений и позиций кавалерии. Все, что препятствует легкости атаки, является ошибочным. Сила атаки обусловливается сосредоточением максимального усилия солдат и лошадей в ее завершительный момент, в момент фактического соприкосновения с противником. Для достижения этого необходимо приближаться к противнику с постепенно возрастающей скоростью, так что лошади пускаются во весь опор только на близком расстоянии от противника. Между тем выполнение такой атаки является труднейшей из задач, какие только можно требовать от кавалерии. Чрезвычайно трудно сохранять полный порядок и сплоченность при движении вперед с возрастающей быстротой, в особенности если приходится скакать по неровной местности. Здесь обнаруживаются трудность и важность соблюдения прямого направления при галопе, ибо если каждый всадник не скачет вперед по прямой линии, то в рядах начинается давка, которая скоро передается из центра к флангам, а с флангов к центру; лошади возбуждаются и чувствуют себя неловко, проявляется разница в их быстроте и темпераменте, и вся линия скоро превращается во что угодно, только не в прямолинейную шеренгу, утрачивает ту сплоченность, которая только и может обеспечить успех. Затем очевидно, что, подскакав вплотную к противнику, лошади сделают попытку отказаться врезаться в стоящую неподвижно или движущуюся массу противника и что всадники не должны допускать их до этого; в противном случае атака, несомненно, окажется безуспешной. Всадник поэтому не только должен проникнуться твердой решимостью врезаться в ряды противника, но и быть полным господином своей лошади. Уставы различных армий дают различные правила относительно способа движения атакующей кавалерии, но все они сходятся на том, что линия по возможности начинает движение шагом, затем переходит в рысь, с расстояния 300—150 ярдов от противника — в легкий галоп, постепенно доводя скорость движения до полного галопа, а на расстоянии 20—30 ярдов от противника — во весь опор. Применение этих правил на практике встречается со многими исключениями; в каждом отдельном случае приходится принимать во внимание характер местности, погоду, состояние лошадей и т. п. Если во время атаки кавалерии против кавалерии происходит действительное столкновение сторон, что является весьма редким в кавалерийских боях, то в момент непосредственного столкновения сабли имеют очень мало значения. В этот момент одна масса опрокидывает и рассеивает другую. Моральный элемент, храбрость, здесь сразу преобразуется в материальную силу; наиболее храбрый эскадрон будет скакать с величайшим самообладанием, решимостью, быстротой, ensemble (сплоченностью) и дружностью. Ввиду этого кавалерия может совершать великие дела только в том случае, если она охвачена «порывом». Но как только сломлены ряды одной стороны, на сцену выступает сабля, а вместе с нею и индивидуальное искусство в верховой езде. По меньшей мере части победоносной конницы приходится отказаться от сохранения своего тактического построения, чтобы саблей снять жатву победы. Таким образом, удачная атака сразу решает судьбу столкновения; но если она не сопровождается преследованием и рукопашным боем, то победа остается сравнительно бесплодной. Только громадное преимущество стороны, сохранившей свою тактическую сплоченность и строй, сравнительно' со стороной, утратившей их, и объясняет невозможность для иррегулярной кавалерии, как бы хороша и многочисленна она ни была, разбить регулярную Конницу. Не подлежит сомнению, что в отношении индивидуального совершенства в верховой езде и в действии саблей никакая регулярная кавалерия никогда не могла сравняться с иррегулярной конницей народов Востока, привыкших к военным действиям на коне; и, однако, самая Плохая регулярная кавалерия Европы всегда разбивала такую иррегулярную конницу в открытом бою. Со времени поражения гуннов при Шалоне (451 г. данной эры) до восстания сипаев в 1857 г. нельзя найти ни одного примера (того, чтобы блестящие, но иррегулярные наездники Востока сломили атакой хотя бы один полк регулярной кавалерии. Их беспорядочные толпы, атакующие не согласованно и не сплоченно, не могут произвести ни малейшего впечатления ка солидную, стремительно движущуюся массу. Их превосходство может проявиться только в том случае, когда приведено в расстройство тактическое построение регулярной конницы и наступает черед рукопашного боя; но дикая скачка иррегулярной конницы прямо на врага не может дать такого результата. Только тогда, когда регулярная кавалерия, преследуя врага, оставляла свое линейное построение и завязывала рукопашный бой, иррегулярная конница, внезапно повернув кругом и использовав благоприятный момент, наносила ей поражение. Действительно, эта военная хитрость чуть ли не со времен войн парфян и римлян составляла почти всю сущность тактики иррегулярной конницы против регулярной. Нет лучшего примера этого, как то, что наполеоновские драгуны в Египте, являвшиеся, без сомнения, самой плохой регулярной конницей того времени, всегда наносили поражение самым блестящим иррегулярным наездникам — мамелюкам. Наполеон сказал о них, что 2 мамелюка решительно превосходят 3 французов, 100 французов равны 100 мамелюкам, 300 французов обыкновенно разбивают 300 мамелюков, 1 000 французов во всех случаях разбивают 1 500 мамелюков.

Как ни велико превосходство при атаке той кавалерийской части, которая лучше сохранила свой тактический порядок, все же ясно, что даже и такая часть должна придти в сравнительный беспорядок после успешной атаки. Успех атаки не бывает одинаково решительным на всех пунктах; многие бойцы неизбежно оказываются втянутыми в одиночный бой или преследование, и только сравнительно небольшая часть, преимущественно из второй шеренги, остается в строю, похожем на линейный. Это — самый опасный момент для кавалерии; весьма небольшой отряд свежих войск, брошенный на нее, может вырвать победу из ее рук. Поэтому уменье быстро восстанавливать порядок после атаки является критерием действительно хорошей кавалерии, и как раз в этом отношении не только молодые, но и опытные и храбрые войска оказываются не на высоте положения. Британская кавалерия, с ее наиболее горячими лошадьми, особенно легко приходит в расстройство; почти везде ей приходилось тяжело страдать от этого (например, при Ватерлоо и Балаклаве). После сигнала для сбора преследование обыкновенно предоставляется нескольким дивизионам или эскадронам, предназначенным для этой цели специальными 'или общими распоряжениями; основная масса конницы восстанавливает в это время порядок, чтобы быть готовой ко всем случайностям. Ввиду дезорганизованного состояния после атаки даже и победителя, настоятельно необходимо иметь под рукой резерв, который в первую очередь может быть пущен в дело в случае неудачи; поэтому основным правилом кавалерийской тактики всегда было пускать в дело только часть сил, имеющихся в распоряжении в каждый данный момент. Такое применение резервов объясняет изменчивый характер крупных кавалерийских боев, когда волна победы то приливает, то отливает и когда обе стороны оказываются по очереди побежденными, пока последние наличные резервы не обрушиваются силой своих ненарушенных рядов на пришедшую в расстройство и ослабленную массу противника и не решают исхода боя. Другим весьма важным фактором является местность. Ни один род войск не зависят в такой степени от местности, как кавалерия. Тяжелая рыхлая почва превращает карьер в медленный галоп; препятствие, через которое отдельный всадник перескочил бы, не глядя на него, может нарушить порядок и сплоченность фронта; препятствие, легко преодолимое неутомленными лошадьми, может привести к падению лошадей, которые с раннего утра без пищи шли рысью и галопом. В свою очередь, непредвиденное препятствие, задержав продвижение и вызвав перемену фронта и строя, может подставить свою линию под фланговые атаки противника. Примером того, как не следует производить кавалерийские атаки, служит известная атака Мюрата в Лейпцигском сражении. Он построил 14000 кавалеристов глубокой массой и бросил их на русскую пехоту, только что отбитую при атаке на деревню Вахау. Французская кавалерия приближалась рысью; на расстоянии около 600 или 800 ярдов от пехоты союзников она пошла легким галопом; на рыхлой почве лошади скоро утомились, и стремительность атаки ослабела к тому времени, когда они достигли каре. Лишь немногие сильно, пострадавшие батальоны были опрокинуты. Обойдя другие каре, кавалерия проскакала через вторую линию пехоты, не причинив ей никакого вреда, и, наконец, достигла линии прудов и болот, которые остановили ее продвижение. Лошади совершенно выбились из сил, солдаты были в беспорядке, полки смешались и не слушались команды; при таком состоянии конницы Мюрата два прусских полка и гвардейские казаки, общей численностью не более 2 000 человек, напали врасплох на ее фланги и отбросили ее в беспорядке. В данном случае не было ни резерва для непредвиденных случайностей, ни надлежащего внимания к аллюру и дистанции; в результате получилось поражение.

Атака может производиться в различных построениях. Тактики различают атаку en muraille (стеной), когда между эскадронами атакующей линии нет совсем или имеются очень маленькие интервалы; затем атаку с интервалами, когда между эскадронами оставляется расстояние от 10 до 20 ярдов; атаку en echelon (ступенями, уступами), когда эскадроны идут в атаку один после другого, начиная с одного из флангов, так что они достигают противника не одновременно, а последовательно; последняя форма атаки может быть значительно усилена помещением эскадрона, построенного в открытую колонну, за наружным флангом эскадрона, составляющего первый echelon (эшелон); наконец, атаку колонной. Последний вид атаки существенно отличается от других перечисленных видов ее, представляющих собою лишь видоизменения линейной атаки. Построение в линию до Наполеона было общепринятой и основной формой кавалерийской атаки. За все XVIII столетие мы встречаем кавалерийскую атаку колонной только в одном случае, а именно, когда приходилось прорываться через окружающего противника. Но Наполеон, кавалерия которого состояла из храбрых людей, но плохих наездников, вынужден был возместить тактические недочеты своей конницы каким-либо новым приемом. Он начал посылать свою кавалерию в атаку густыми колоннами, вынуждая, таким образом, передние ряды скакать вперед и сразу бросая на избранный пункт атаки гораздо большее число всадников, чем это могло бы быть сделано при линейной атаке. Желание действовать массами сделалось у Наполеона в течение кампаний, последовавших за кампанией 1807 г., своего рода манией. Он придумал чудовищные построения в колонны, которых, в силу их случайного успеха в 1809 г., он упорно придерживался в позднейших кампаниях, хотя они и помогли ему проиграть не одно сражение. Он составлял колонны из целых дивизий пехоты или кавалерии, располагая развернутые батальоны и полки один за другим. С кавалерией это впервые было испробовано при Экмюле в 1809 г., когда 10 полков кирасиров атаковали колонной, причем в первой линии было развернуто два полка, а сзади за ними следовали четыре такие же линии на расстоянии около 60 ярдов одна за другой. При Ваграме были сформированы колонны из целых пехотных дивизий, причем один батальон развертывался за другим. Подобный маневр мог быть неопасен против медлительных и методичных австрийцев, того времени, но в позднейших кампаниях и в борьбе е более активными противниками он приводил к поражению. Мы уже видели, к какому плачевному концу привела большая атака Мюрата при Вахау, произведенная в таком построении. Гибельный исход большой пехотной атаки д'Эрлона при Ватерлоо был вызван тем же построением. В применении к кавалерии огромная колонна представляется особенно ошибочной, ибо она превращает наиболее ценные ресурсы в одну неуклюжую массу, которая, будучи пущена в дело, не поддается в дальнейшем управлению, и какой бы успех ни был достигнут ею, она всегда оказывается во власти более мелких хорошо управляемых частей противника, бросаемых на ее фланги. Из материала, служащего для построения такой колонны, можно было бы создать вторую линию и один или два резерва, атаки которых могли бы и не произвести особого эффекта сразу, ко несомненно, при своем повторении, дали бы в конце концов более крупные результаты с меньшими потерями. И действительно, в большинстве армий атака колонной оставлена или сохранилась лишь в виде теоретического курьеза, тогда как для всех практических целей большие отряды кавалерии строятся в несколько линий на дистанции атаки между ними, причем каждая линия поддерживает и подкрепляет другую в течение затянувшейся схватки. Наполеон впервые также стал формировать свою кавалерию в массы, состоявшие из нескольких дивизий и получившие название кавалерийских корпусов. В качестве средства упростить передачу приказаний в большой армии подобная организация резервной кавалерии в высшей степени необходима; но сохранение ее на поле сражения, когда эти корпуса должны были действовать как самостоятельное целое, никогда не приносило положительных результатов. Действительно, это было одной из главнейших причин того, что построение чудовищных колонн, о которых мы уже упоминали, было признано ошибочным. В современных европейских армиях кавалерийские корпуса в общем сохранены; в прусской, австрийской и русской армиях даже установлены нормальные построения и общие правила для действия таких корпусов на поле сражения; все эти правила в основном сводятся к построению первой и второй линии и резерва, а также к указаниям относительно размещения приданной им конной артиллерии.

До сих пор мы говорили о действиях кавалерии лишь постольку, поскольку это относилось к действиям кавалерии против кавалерии. Но одной из главных целей, с которой применяется в сражении этот род войска, а в настоящее время фактически главной целью, являются его действия против пехоты. Мы видели, что в XVIII столетия пехота в сражении почти никогда не строила даже каре против кавалерии. Она встречала атаку, оставаясь в линии; если же атака направлялась во фланг, то несколько рот выполняли захождение назад и выстраивались en potence (а виде буквы Г) для противодействия атаке. Фридрих Великий советовал своей пехоте никогда не строиться в каре, исключая те случаи, когда изолированный батальон окажется застигнутым кавалерией врасплох; и если в таком случае было построено каре, «оно должно было двинуться прямо на вражескую конницу, отбить ее и, не обращая никакого внимания на ее атаки, продолжать движение по своему назначению». Тонкие линии пехоты того времени встречали кавалерийскую атаку с полной уверенностью в действенность своего огня и действительно достаточно часто отбивали ее; но в случае прорыва их разгром оказывался неизбежным, как это было при Гогенфридберге и Цорндорфе. В настоящее время, когда в очень многих случаях колонна заменила линейное построение, принято за общее правило, что пехота всегда, когда это выполнимо, строится для встречи кавалерии в каре. Правда, в современных войнах имеется достаточно примеров, когда хорошая кавалерия застигала врасплох пехоту, построенную в линию, и все же должна была бежать от ее огня; но эти случаи представляют собою исключение. Однако возникает вопрос, имеет ли кавалерия достаточные шансы, чтобы прорвать каре пехоты. Мнения на этот счет расходятся; но, по-видимому, общепризнанным является положение, что в обычных условиях хорошая свежая пехота, не расстроенная артиллерийским огнем, имеет все шансы устоять против атаки кавалерии, тогда как над молодыми пехотинцами, потерявшими свою энергию и устойчивость вследствие тяжелого боя в течение дня, больших потерь и продолжительного пребывания под обстрелом, решительная кавалерия одерживает верх. Бывают и исключения, как, например, атака германских драгунов при Гарсиа-Гернандез (1812 г.), где каждый из трех эскадронов разбил свежее французское каре; но, как общее правило, кавалерийский начальник не сочтет благоразумным бросать своих людей на такую пехоту. При Ватерлоо большие атаки Нея массами французской резервной кавалерии на центр Веллингтона не могли прорвать английские и германские каре, потому что атакуемые войска, укрытые в течение продолжительного времени за гребнем холма, весьма мало пострадали от предшествовавшей канонады и были почти совсем свежими. Такие атаки поэтому применимы только в последней стадии сражения, когда пехота в значительной мере потрепана и истощена активным участием в бою и пассивным пребыванием под концентрированным артиллерийским огнем. И в таких случаях они имеют решающее значение, как это было при Бородине и Линьи, в особенности если атака поддерживается пехотными резервами, как это было в обоих указанных сражениях.

Мы не можем здесь останавливаться на различного рода обязанностях, какие могут возлагаться на кавалерию в сторожевой службе, при патрулировании, сопровождении транспортов и пр. Однако здесь уместно сказать несколько слов об общих положениях кавалерийской тактика. Поскольку пехота все более и более становится главною силой сражения, маневрирование конницы должно быть по необходимости более или менее подчинено маневрированию пехоты. И так как современная тактика основана на совместных действиях и взаимной поддержке трех родов войск, то отсюда следует, что, по крайней мере, для части кавалерии не может быть и речи о самостоятельных действиях. В соответствии с этим кавалерия, входящая в состав армии, всегда подразделяется на две различные части: дивизионную кавалерию и резервную кавалерию. Первая состоит из конницы, присоединяемой к различным пехотным дивизиям и корпусам и подчиненной вместе с пехотой одному и тому же командованию. Во время боя служба ее состоит или в использовании всех благоприятных моментов, какие могут представиться для достижения успеха, или в выручке собственной пехоты, если она атакована превосходными силами. Действия ее, естественно, являются ограниченными, а сила ее недостаточной для того, чтобы действовать самостоятельно. Резервная кавалерия, составляющая основную массу кавалерии, входящей в состав армии, действует в той же подчиненной роли по отношению ко всей пехоте данной армии, как и дивизионная кавалерия по отношению к пехотной дивизии, к которой она принадлежит. Соответственно этому резервная кавалерия должна держаться в готовности, пока не представится благоприятный момент для нанесения сокрушительного удара или для отражения общей пехотной или кавалерийской атаки противника, или для проведения собственной решительной атаки. Из установленного выше очевидно, что резервную кавалерию целесообразнее всего применять в течение последних стадий крупного сражения, когда она может иметь и часто имела решающее значение. Такие громадные успехи, каких достигал Зейдлиц своей кавалерией, теперь совершенно немыслимы; однако исход большинства крупных сражений новейшего времени был в значительной степени обусловлен той ролью, какую в них играла кавалерия. Но огромное значение имеет кавалерия при преследовании. Пехота, поддерживаемая артиллерией, не имеет основания отчаиваться в борьбе против кавалерии, пока она сохраняет порядок и устойчивость; но, придя в расстройство по какой бы то ни было причине, она становится добычей кавалеристов, брошенных на нее. От лошадей нельзя убежать; хорошие кавалеристы могут пробираться даже по трудно доступной местности; энергичное преследование разбитой армии кавалерией всегда является лучшим и единственным способом обеспечить полностью плоды победы. Таким образом, несмотря на преобладающую роль пехоты в сражениях, кавалерия все же остается необходимым родом войск и всегда останется таковым; и в настоящее время, как и прежде, ни одна армия не может начать боевые действия с надеждою на успех, если она не имеет кавалерии, умеющей хорошо ездить верхом и сражаться.

Напечатана в «New American Cyclopedia», т. IV, стр. 600-611. 1859 г.

Фортификация

Этот предмет иногда разделяют на оборонительную фортификацию, которая дает средства сделать данную местность способной к обороне на длительное или только на короткое время, и на фортификацию наступательную, которая содержит правила ведения осады. Мы, однако, подразделим этот предмет на три отдела: на долговременную фортификацию, или способ привести местность в мирное время в такое состояние обороны, которое заставляет неприятеля при наступлении применять правильную осаду, на искусство ведения осады и на полевую фортификацию. или создание временных укреплений для того, чтобы усилить какой-либо данный пункт вследствие временного значения, которое он может приобрести в особых условиях кампании.

I. Долговременная фортификация. Старейшей формой укреплений является, по-видимому, частокол, который вплоть до конца XVIII столетия все еще оставался национальной системой турок (palanka) и теперь еще широко применяется на индо-китайском полуострове среди населения Бирмы Он состоит из двойного или тройного ряда крепких деревьев, вкопанных вертикально и близко друг от друга в землю и образующих стену вокруг города или лагеря, подлежащего обороне. Дарию в своем походе против скифов, Кортесу у Табаско в Мексике и капитану Куку в Новой Зеландии — всем им пришлось встретиться с такими частоколами. Иногда пространство между рядами деревьев бывало наполнено землей; в других случаях деревья были связаны и удерживались вместе при помощи плетения. Следующим шагом было сооружение вместо частокола каменных стен. Такая система обеспечивала большую долговременность и в то же время делала нападение гораздо более затруднительным; и со времен Ниневии и Вавилона, вплоть до конца средних веков, каменные стены являлись среди более цивилизованных наций единственным средством укреплений. Стены делались столь высокими, что даже перелезание через них по лестницам было затруднительно; они делались достаточно толстыми, чтобы иметь возможность оказывать продолжительное сопротивление таранам и позволять защитникам двигаться свободно по их верхнему краю, под прикрытием более тонкого каменного парапета с зубцами, через амбразуры которых можно было пускать в осаждающих стрелы или бросать другие метательные снаряды. Чтобы усилить оборону, парапет вскоре стал строиться нависающим над стеной,— с отверстиями между выступающими вперед камнями, на которых он покоился, — чтобы дать возможность осажденным видеть подножие стены и сверху забрасывать метательными снарядами врага, который сумел бы забраться так далеко. Несомненно, что еще в ранний период был введен также ров, окружавший всю стену и являвшийся главным препятствием для доступа к ней. Наконец, оборонительные свойства каменных стен были развиты до высшей точки прибавлением к ним, через известные интервалы, башен, которые, выступая несколько впереди стен, давали им боковую защиту при помощи метательных снарядов, выбрасываемых из них по войскам, осаждавшим пространство между двумя башнями. Будучи в большинстве случаев выше стены и отделяясь от ее вершины поперечными парапетами, они обеспечивали господство над стеной и образовывали каждая маленькую крепость, которую нужно было брать в отдельности, после того как защитники были уже оттеснены с главной стены. Если мы к этому прибавим, что в некоторых городах, особенно в Греции, имелся род цитадели на какой-нибудь командной высоте внутри стен (акрополь), образовывавшей редюит и вторую линию обороны, то мы этим укажем на самые основные черты фортификации эпохи каменных стен.

Но, начиная с XIV и до конца XVI века, введение артиллерии основательно изменило способы атаки укрепленных пунктов. С этого периода ведет начало обильная литература по фортификации, заключающая в себе бесчисленные системы и методы, часть которых нашла себе более или менее широкое практическое применение, в то время как мимо других — и не всегда наименее остроумных — прошли, как мимо простых теоретических курьезов, пока в позднейшие периоды плодотворные идеи, в них заключавшиеся, не были снова извлечены на свет более удачливыми преемниками. Такова была судьба, как мы увидим далее, того самого автора, который образует, если можно так выразиться, мост между старой системой каменных стен и новой системой земляных укреплений, облицованных камнем только в тех местах, которые невидимы для неприятеля на расстоянии. Непосредственным результатом введения артиллерии было увеличение толщины стен и диаметра башен за счет их вышины. Теперь эти башни назывались ронделями (rondelli) и делались настолько крупными, чтобы вместить несколько артиллерийских орудий. Чтобы дать возможность осаждаемым стрелять из пушек также и со стены, позади нее, для придания ей необходимой ширины, накидывался земляной вал. Вскоре мы увидим, как эти земляные укрепления постепенно начали вытеснять стену, чтобы в некоторых случаях целиком ее заменить. Альбрехт Дюрер, знаменитый немецкий художник, развил эту систему ронделей до ее высшего совершенства. Он сделал их совершенно независимыми фортами, расположив их на всем протяжении стены через известные интервалы с батареями, помещенными в казематах для продольного обстрела рва; его каменные парапеты остаются неприкрытыми не более чем на 3 фута в вышину (т. е. видны осаждающим и являются объектом для их прямого огня); для того же, чтобы улучшить оборону рва, он предложил капониры (caponnieres), т. е. сооружения в виде казематов на дне рва, скрытые от глаз осаждающих, с амбразурами на каждой стороне для продольного обстрела рва до следующего угла многоугольника. Почти все эти предложения являлись новыми изобретениями; и если ни одно из них, за исключением казематов, не было одобрено в его время, то мы увидим, что в позднейших и наиболее значительных системах фортификации все они были признаны и развиты соответственно с изменившейся обстановкой нового времени.

Около этого же времени было произведено изменение в форме расширенных башен, перемена, от которой, можно считать, берут свое начало новейшие системы фортификации. Круглая форма башни имела ту невыгоду, что на куртина (часть стены между двумя башнями), ни ближайшие смежные башни не могли поражать своим огнем каждую точку впереди промежуточной башни: имелись небольшие углы вблизи стены, где неприятелю, раз он их уже достиг, не мог вредить огонь крепости. Чтобы избежать этого, башня была переделана в неправильный пятиугольник, одной стороной обращенный внутрь крепости, а четырьмя другими к открытой местности. Этот пятиугольник был назван бастионом. Во избежание повторений и неясностей мы немедленно приступим к описанию и номенклатуре бастионной обороны, основанной на одной из тех систем, которые сразу обнаруживают все свои существенные особенности.

Чертеж 1 представляет три стороны шестиугольника, укрепленного согласно первой системе Вобана. Левая сторона представляет простые очертания, какие применяются в геометрическом эскизе; правая представляет детально валы, гласисы и т. д. Вся сторона f' f" многоугольника не образуется непрерывным валом: на каждом конце части d' f' и е" f" остаются открытыми, и образовавшееся таким образом пространство закрыто выдающимся вперед пятиугольным бастионом d' b' а' с' е'. Линии а' b' и а' с' образуют лицевые стороны (фасы), линии b' d' и с' е' — фланки бастиона. Точки, в которых встречаются лицевые стороны и фланки, называются плечевыми точками. Линия а' f', которая идет из центра круга к углу бастиона, называется главной. Линия е" d', образующая часть первоначальной периферии шестиугольника, является куртиной. Таким образом, каждый многоугольник имеет столько же бастионов, сколько сторон. Бастион может быть или полным, если весь пятиугольник наполнен землею до высоты площадки вала (terreplein — место, где стоят орудия), или полым (пустым), если вал спускается под уклон внутрь бастиона непосредственно позади орудий. На чертеже l, d b а с е представляет полный бастион; следующий вправо, от которого видна только одна половина, является полым. Бастионы и куртины вместе составляют ограду или центр укрепления. На них мы замечаем на площадке прежде всего парапет, построенный спереди так, чтобы укрыть защитников, и затем спуски на внутреннем скате (s s), при помощи которых поддерживается сообщение с внутренностью укрепления. Вал достаточно высок для того, чтобы защитить городские дома от прямого огня, а парапет достаточно толст, чтобы дать возможность длительного сопротивления против тяжелой артиллерии. Вокруг всего вала идет ров t t t t, а в нем расположено несколько видов внешних укреплений. Прежде всего равелин или демилюн k l т — перед куртиной, треугольное сооружение с двумя сторонами k l и l т, каждая с валом и парапетом для защиты от артиллерии. Открытый тыл каждого укрепления называется горжей; таким образом, k т в равелине и d e в бастионе являются горжами. Парапет равелина приблизительно на 3 или 4 фута ниже парапета центральной части всего укрепления, так что последнее доминирует над равелином, и орудия центральной части укрепления могут, в случае нужды, стрелять поверх равелина. Между куртиной и равелином, во рву, находится длинное, узкое отдельное укрепление, так называемый теналь g h i (tenaille [буквально—клещи]), предназначенные, главным образом, для того, чтобы прикрывать куртины от разрушительного огня; оно низко и слишком узко для артиллерии, и его парапет служит лишь для того, чтобы дать возможность пехоте в случае успешной атаки фланкировать люнет огнем изо рва. За рвом находится крытый ход n o p, граничащий внутренней стороной со рвом, а внешней — с внутренним скатом гласиса r r r, который от своей высшей внутренней границы или гребня (crete) спускается весьма постепенно в поле. Гребень гласиса опять-таки тремя или более футами ниже равелина, чтобы дать возможность всем орудиям крепости стрелять поверх него. Из всех скатов этих земляных укреплений наружные скаты главного укрепления и внешних укреплений во рву (эскарп), а также наружный скат самого рва (от крытого хода вниз), или контрэскарп, бывают обыкновенно обложены камнем. Выступающие и входящие углы крытого хода образуют большие, просторные и защищенные места, называемые плацдармами; они называются или выступающими (о) или входящими (п, р), сообразно тем углам, у которых они расположены. Чтобы предохранить крытый ход от продольного огня, поперек него, через интервалы, построены траверсы, или поперечные парапеты, оставляющие лишь небольшие проходы на конце, ближайшем к гласису. Иногда устраивались небольшие укрепления для того, чтобы прикрыть сообщение через ров от теналя к равелину; они назывались капонирами (caponniere) и состояли из узкого прохода, прикрытого с каждой стороны парапетом, наружные поверхности которого представляли собой постепенный скат, подобный гласису. На чертеже 1 такой капонир находится между теналем g h i и равелином k l т.

Профиль, данный на чертеже 2, поможет сделать это описание более ясным. А представляет собой площадку (terreplein) главного укрепления, В — парапет, С — каменную одежду эскарпа, D — ров, Е — кюнет {cunette) — меньший и более глубокий ров, прорытый на середине большого, F — каменную одежду контрэскарпа, G — крытый ход, H — гласис. Ступеньки, показанные позади парапета и гласиса, называются банкетами и служат возвышениями для пехоты, которая становится на них, чтобы стрелять поверх прикрывающего парапета. Чертеж 1 ясно показывает, что орудия, расположенные на флангах бастионов, обстреливают весь ров, лежащий впереди прилегающих бастионов. Таким образом, лицевая сторона а' b' поражается огнем фланка с" e", а лицевая сторона а' с' — фланка b d. С другой стороны, внутренние фасы двух смежных бастионов прикрывают фасы равелина, находящегося между ними, тем, что держат ров против равелина под своим огнем. Таким образом, нет ни одной частицы рва, которая не находилась бы под защитой флангового огня, — в этом и состоит оригинальный и большой шаг вперед, которым бастионная система открывает новую эпоху в истории фортификации.

Изобретатель бастионов неизвестен; неизвестно также точное время их возникновения; единственным достоверным фактом является то, что они были изобретены в Италии и что Сан-Микеле в 1527 г. построил два бастиона на валу Вероны. Все утверждения о более раннем существовании бастионов являются сомнительными. Системы бастионных укреплений классифицируются по их национальному происхождению; первой, о которой следует упомянуть, является, разумеется, та, которая изобрела бастионы, а именно итальянская.

Первые итальянские бастионы носили на себе отпечаток своего происхождения; они были не что иное, как многоугольные башни или рондели; они почти не изменили прежнего характера укреплении, за исключением только того, что касалось флангового огня. Оградой оставалась каменная стена, открытая прямому огню неприятеля; земляной вал, набросанный сзади стены, служил, главным образом, для того, чтобы дать место артиллерии и артиллерийской стрельбе, и его внутренний скат был так же обложен камнем, как и у старинных городских стен. Только в значительно более позднее время парапет стал строиться как земляное укрепление, но даже и тогда весь его наружный скат, вплоть до вершины, был обложен камнем и открыт для прямого неприятельского огня. Куртины были очень длинны — от 300 до 550 ярдов. Бастионы были очень малы, величиной с большую рондель, а фланки всегда перпендикулярны куртинам. Так как в фортификации является правилом, что лучший фланговый огонь исходит от линии, перпендикулярной к линии обстрела, то очевидно, что главной целью старинного итальянского бастионного фланка было прикрытие не короткой и отдаленной лицевой стороны соседнего бастиона, а прикрытие длинной прямой линии куртины. Там, где куртина являлась слишком длинной, посередине ее строился плоский тупоугольный бастион, который назывался платформой (plata forma). Фланки были построены не на плечевых точках, а несколько позади валов фасов, таким образом, что плечевые точки выступали вперед и должны были служить прикрытием фланкам; каждый фланк имел две батареи — одну нижнюю и другую верхнюю, расположенную несколько позади, а иногда даже каземат в каменной стене фланка бастиона, в уровень со. дном рва. Прибавьте сюда ров, и вы будете иметь все, что составляло первоначальную итальянскую систему; тут не было ни равелинов, ни теналей, ни крытого хода, ни гласиса. Но эта система вскоре была усовершенствована. Куртины были укорочены, бастионы увеличены. Длина внутренней стороны многоугольника (f f', чертеж 1) была установлена от 250 до 300 ярдов. Фланки бастиона были удлинены до 1/6 стороны многоугольника и 1/4 длины куртины. Таким образом, хотя они оставались перпендикулярными к куртине и имели другие недостатки, но, как мы увидим, они теперь все же стали давать больше защиты фасу ближайшего бастиона. Бастионы начали делать полными и в их центре часто воздвигали кавальер, т. е. укрепление с фасами и фланками, параллельными таковым бастиона, но с валом и парапетом настолько более высокими, чтобы с них можно было стрелять через парапет бастиона. Ров был очень широк и глубок, с контрэскарпом, идущим обыкновенно параллельно фасу бастиона; но так как это направление контрэскарпа мешало ближайшей к плечу части фланка видеть и фланкировать весь ров в целом, то оно было оставлено, и контрэскарп проводился так, чтобы его геометрическое продолжение проходило через плечевую точку следующего бастиона. Тогда уже был введен крытый ход (в первый раз в цитадели Милана во второй четверти XVI века, впервые описанный у Тартальи в 1654 г.). Он служил местом сбора и отступления для отрядов, делавших вылазки, и можно сказать, что с момента его введения берет свое начало научное и энергичное применение наступательных действий при защите крепости. Чтобы увеличить возможность использования крытого хода, были созданы плацдармы, которые предоставляли больше простора и входящие углы которых давали, таким образом, крытому ходу превосходный фланговый огонь. Чтобы сделать доступ 'к крытому ходу еще более затруднительным, были воздвигнуты ряды частокола па гласисе, в одном или двух ярдах от его гребня; но при таком положении они скоро разрушались неприятельским огнем, поэтому во второй половине XVII века они были перенесены, по совету француза Модена (Maudin), на крытый ход, защищенный гласисом. Ворота были в середине куртины; для их прикрытия было сооружено против них, в середине рва, укрепление в форме полумесяца; но по той же причине, по какой башни были превращены в бастионы, полумесяц (demilune) был вскоре превращен в трехугольное укрепление — теперешний равелин. Это укрепление было сначала очень маленьким, -но стало строиться больших размеров, когда было установлено, что оно служит не только предмостным укреплением для рва, но прикрывает одновременно фланки и куртины против огня неприятеля, дает перекрестный огонь впереди головной части бастионов и с большим результатом фланкирует крытый ход. Все же они делались очень малыми, так что геометрическое продолжение их фасов пересекало окружность главного укрепления в так называемой куртинной точке (в крайних точках куртины). Главные недостатки итальянского типа фортификации были следующие: 1) Плохое направление фланка. После введения равелинов и крытого хода куртина все менее и менее становилась пунктом для атаки; теперь, главным образом, подвергались атаке фасы бастионов. Чтобы хорошо прикрыть последние, надо было, чтобы при своем геометрическом продолжении фасы упирались бы в куртину в той самой точке, где начинался фланк следующего бастиона, а этот фланк должен был бы быть перпендикулярным, или почти таковым, к этой продолженной линии (называемой линией защиты). В этом случае стал бы возможен действительный фланговый огонь вдоль всего рва и впереди бастиона. На самом же деле линия защиты не была ни перпендикулярна к фланкам и не соединялась с куртиной в точке пересечения куртины со следующим бастионом, — она пересекала куртину на четверти, трети или половине ее длины. Таким образом, прямой огонь с фланков скорее мог повредить гарнизону противоположного фланка, чем противнику, атакующему соседний бастион. 2) Прорыв пояса укреплений и успешная атака хотя бы в одном месте создавали явную угрозу недостатка продовольствия для длительной обороны. 3) Равелины малой величины неудовлетворительно прикрывали куртины и фланки, получая от них, в свою очередь, только незначительный фланговый огонь. 4) Значительная высота вала, который был весь облицован или обложен камнем, открывала прямому неприятельскому огню эту обложенную камнем поверхность, обычно высотою от 15 до 20 футов, отчего, конечно, эта каменная кладка быстро разрушалась. Мы увидим, что нужно было почти два века, чтобы искоренить этот предрассудок и убедить в преимуществе не покрытых камнем земляных укреплений, — и это после того, как Нидерланды доказали всю бесполезность каменной кладки. Лучшими инженерами и писателями, принадлежавшими к итальянской школе, были: Сан-Микеле (умер в 1559 г.), который укрепил Наполи-ди-Романья в Греции и Кандию, построил форт Лидо близ Венеции;

Тарталья (около 1550 г.), Альгизи да-Карпи, Джироламо Маджи и Джакомо Кастриотто, которые около конца XVI столетия писали о фортификации. Пачотто из Урбино построил цитадели Турина и Антверпена (1560—1570 гг.). Позднейшие итальянские писатели по фортификации — Марки, Буска, Флориани, Розетти — ввели много улучшений в эту систему, но ни одно из них не было оригинальным. Все они были просто более или менее искусными плагиаторами; они заимствовали большинство своих изобретений у немца Даниэля Спекля, а остальное у нидерландцев. Все они принадлежали к XVII веку, и их совершенно затмило быстрое развитие фортификационной науки, которое в это время происходило в Германии, Нидерландах и Франции.

Недостатки итальянской системы фортификации вскоре были обнаружены в Германии. Первым лицом, указавшим на главные недостатки старой итальянской школы — малые бастионы и длинные куртины, — был германский инженер Франц, укрепивший для Карла V город Антверпен. На совете, который состоялся для рассмотрения плана этих укреплений, он настаивал на больших бастионах и более коротких куртинах, но большинство голосов все же получили герцог Альба и другие испанские генералы, верившие исключительно в рутину старой итальянской системы. Укрепления других немецких крепостей отличались тем, что там были введены казематные галереи по принципу Дюрера, как, например, в Кюстрине, укрепленном в 1537— 1558 гг., и в Юлихе, укрепленном несколько лет спустя инженером, известным под именем мастера Иоганна. Но первый, кто совершенно вырвался из оков итальянской школы и обосновал принципы, на которых были основаны все последующие системы бастионных укреплений, был Даниэль Спекль, инженер города Страсбурга (умер в 1589 г.). Его главные принципы были следующие: 1) Крепость становится тем сильнее, чем больше сторон имеет многоугольник, образующий ограду, так как благодаря этому разные стороны способны давать лучшую поддержку друг другу; следовательно, чем ближе очертания укреплений, требующих защиты, подходят к прямым линиям, тем лучше. Таким образом, принцип, который выставлял Кормонтэнь с большим показом математической учености, как оригинальное открытие, был прекрасно известен Спеклю на 150 лет раньше. 2) Остроугольные бастионы плохи; плохи также и тупоугольные; выступающий угол должен быть прямым. Будучи правым в своей оппозиции к острым выступающим углам (ныне самым допустимо малым выступающим углом обыкновенно считается угол в 60°), он, благодаря пристрастию своей эпохи к прямоугольным выступам, был враждебно настроен и к тупым выступам, которые являются в действительности чрезвычайно выгодными и неизбежными в многоугольниках с большим количеством сторон. В сущности, это отрицание тупых углов было, по-видимому, уступкой предрассудкам своей эпохи, так как чертежи того, что он считал наиболее сильной стороной своего метода фортификации, все имеют тупоугольные бастионы. 3) Итальянские бастионы слишком малы, бастион должен быть большим. Вследствие этого бастионы Спекля больше бастионов Кормонтэня. 4) Кавальеры необходимы в каждом бастионе и на каждой куртине. Это явилось следствием способа осады в его время, при котором высокие кавальеры в траншеях играли большую роль. Но по предположению Спекля цель кавальеров была большей, чем оказание простого сопротивления; они являются настоящими купюрами (coupures), которые заранее строились внутри бастионов, образуя вторую линию обороны, после того как ограда уже прорвана и взята штурмом. Таким образом, заслуга превращения кавальеров в постоянные купюры, обыкновенно приписываемая Вобану и Кормонтэню, принадлежит в действительности Спеклю. 5) По крайней мере часть фланка или — еще лучше — весь фланк бастиона в целом должен быть перпендикулярен к линии защиты, а самый фланк должен быть сооружен на месте пересечения линии обороны с куртиной. Таким образом, и этот важный принцип, открытие которого, как утверждают, составляет существеннейшую часть славы французского инженера Пагана, был открыто провозглашен за 70 лет до него. 6) Казематные галереи необходимы для защиты рва; вследствие этого Спекль располагает их и на лицевых сторонах (faces) и на фланках бастиона, но только для пехоты; если бы он сделал их достаточно вместительными для артиллерии, то в этом отношении достиг бы самых последних усовершенствований. 7) Чтобы стать полезным, равелин должен быть как можно более обширным; соответственно этому равелин Спекля является самым большим, который когда-либо до этого времени предлагался. Усовершенствования Вобана, сравнительно с Паганом, только частью, а усовершенствования Кормонтэня, сравнительно с Вобаном, почти исключительно состоят в последовательном увеличении равелина; но равелин Спекля значительно больше даже равелина Кормонтэня. 8) Крытый ход должен быть укреплен насколько возможно больше. Спекль был первым, понявшим громадное значение крытого хода и соответственно этому его укрепившим. Гребень гласиса и контрэскарпа были устроены en cremaillere (зубчатым, наподобие, лезвия пилы) для того, чтобы сделать недействительным продольный огонь. Кормонтэнь опять-таки заимствовал эту идею у Спекля, но он сохранил траверсы (короткие валы через крытый ход для защиты от продольного огня), которые отвергал Спекль. Современные инженеры обычно приходят к тому заключению, что план Спекля лучше плана Кормонтэня. Кроме того, Спекль был первым, поставившим артиллерию на плацдармы крытого хода. 9) Ни одна часть каменной кладки не должна быть открыта взору неприятеля и его прямому огню, так что его осадные орудия не могли быть установлены раньше, чем он достиг гребня гласиса. Этот наиболее важный принцип, хотя и установленный Спеклем уже в XVI веке, не был введен вплоть до Кормонтэня; даже Вобан открывает значительную часть своей каменной кладки (см. С на чертеже 2). В этом кратком обзоре идей Спекля не только содержатся, но и отчетливо выражены основные принципы всей новейшей бастионной фортификации, и его система, которая еще и теперь может дать очень хорошие оборонительные укрепления, является действительно замечательной, если принять во внимание время, в которое он жил. Нет ни одного знаменитого инженера во всей истории новейшей фортификации, про которого можно было бы сказать, что он не заимствовал некоторые из своих лучших идей из этого великого первоначального источника бастионной обороны. Практическое применение инженерного искусства Спекля выразилось в постройке крепостей Ингольштадта, Шлетштадта, Гагенау, Ульма, Кольмара, Базеля и Страсбурга — все они были укреплены под его руководством.

Приблизительно в эту же эпоху борьба Нидерландов за независимость способствовала возникновению другой школы фортификации. Голландские города, от старых каменных стен которых трудно было ожидать сопротивления при правильно организованной атаке, надо было укрепить против испанцев; однако не было ни времени, ни денег для сооружения высоких каменных бастионов и кавальеров по итальянской системе. Но характер местности предоставил здесь другие возможности. Благодаря малому возвышению страны над уровнем океана, голландцы, сведущие в постройке каналов и плотин, смогли доверить свою защиту воде. Их система была точной копией итальянской: широкие и мелкие рвы с водой шириной от 14 до 40 ярдов; низкие валы без всякой каменной облицовки, но прикрытые еще более низким выдающимся вперед валом (fausse-braie) для лучшей обороны рва; многочисленные наружные укрепления во рву, — такие, как равелины, полумесяцы (равелины перед выступами бастиона), горнверки (horn-work) и кронверки (crown-work)*, и, наконец, лучшее использование свойств местности, чем у итальянцев. Первым городом, полностью укрепленным посредством земляных укреплений и рвов с водою, была Бреда (1533 г.). Впоследствии голландский метод подвергся некоторым усовершенствованиям; узкая полоса эскарпов была выложена камнем, так как наполненные водою рвы, замерзая зимой, легко были переходимы неприятелем; во рву были построены плотины и шлюзы для того, чтобы можно было впустить воду в тот момент, когда неприятель начнет подбираться по сухому дну; и, наконец, были построены шлюзы и запруды для систематического наводнения местности вокруг подножия гласиса. Авторами этого старого голландского метода фортификации являются Маролуа (1627 г.), Фрейтаг (1630 г.), Фелькер (1666 г.) и Мельдер (1670 г.). Попытка применения принципов Спекля к голландской система была сделана Шейтером, Нейбауэром, Гейдеманом и Геером (все между 1670 и 1690 гг., и все они немцы).

* Горнверк—это бастионный фронт, включающий два полубастиона, куртину и равелин, выдвинутый перед главным рвом и прикрытый с каждой стороны прямой линией вала и рва, которая проведена параллельно фасам главных бастионов пояса так, чтобы быть полностью фланкированной их огнем. Кронверк состоит из двух таких выдвинутых фронтов (одного бастиона с двумя полубастионами на флангах); двойной кронверк имеет три фронта. Для того чтобы главный ионе укреплений мог командовать над всеми этими укреплениями, необходимо, чтобы их вал был ниже вала главного пояса укрепления, по крайней мере настолько, насколько ниже вал равелина. Введение таких внешних укреплений — конечно, являвшихся исключениями,— указывалось самой природой местности.

Из всех различных школ фортификации французская школа пользовалась наибольшей известностью; ее основные положения нашли себе большее практическое применение в существующих до сего времени крепостях, чем все принципы остальных школ, вместе взятых. И все же нет другой школы, более бедной собственными идеями. Во всей французской школе нет ни одного нового укрепления, ни одного нового принципа, который не был бы заимствован у итальянцев, голландцев или немцев. Но большой заслугой французов является сведение фортификационного искусства к точным математическим правилам, симметрически-пропорциональное сочетание различных линий и приспособление научной теории к разнообразным условиям местности, предназначенной к укреплению.

Эррар де Бар-ле-Дюк (1594 г.), обычно называемый отцом французской фортификации, не имеет основания так именоваться; его фланки образуют острый угол по отношению к куртине и являются еще более неудовлетворительными, чем фланки итальянцев. Более значительное имя—это Патан (1645 г.). Он был первым, который ввел во Франции и популяризовал принцип Спекля, состоящий в том, что фланки должны быть перпендикулярны к линии обороны. Его бастионы обширны, пропорции между длиной фасов, фланков и куртин очень хороши, линии защиты никогда не бывают длиннее 240 ярдов, так что весь ров в целом, за исключением крытого хода, находится в сфере мушкетного огня с фланков. Его равелин больше итальянского и имеет в своей горже редюит (reduit) — особое укрепление, для того, чтобы продолжать сопротивление, когда его вал уже взят. Паган прикрывает фасы бастионов отдельным узким укреплением во рву, называемым контргардом, — укреплением, которое уже применялось голландцами (немец Диллих первый, по-видимому, ввел его). Его бастионы имеют двойные валы по фасам, второй из них служит купюром, но ров между двумя валами остается совершенно без флангового огня. Тот, кто поставил французскую школу на первое место в Европе, это — Вобан (1633—1707 гг.), маршал Франции. Хотя его настоящая военная слава относится к двум великим изобретениям в области осады крепостей (рикошетный огонь и параллели), тем не менее он более известен как строитель крепостей. То, что мы сказали о французской школе вообще, в полной мере относится и к методу Вобана. Мы видим в его конструкции все разнообразие форм, какое только совместимо с бастионной системой; но среди них нет ни одной оригинальной, — еще в меньшей мере имеются у него попытки принять другие формы, кроме бастионной. Но сочетание деталей, пропорции линий, профили и применение теории к постоянно меняющимся требованиям местности так искусны, что они кажутся совершенством по сравнению с работами его предшественников, и поэтому можно сказать, что научная и систематизированная фортификация берет свое начало от него. Хотя Вобан не написал ни строчки о своем методе фортификации, но из большого числа крепостей, им построенных, французские инженеры пытались вывести теоретические правила, которым он следовал, и, таким образом, были установлены три метода, называемые первой, второй и третьей системой Вобана.

Чертеж 1 дает первую систему в наиболее упрощенном виде. Главные размеры были: наружная сторона многоугольника, от вершины одного бастиона до вершины другого — 300 ярдов (в среднем); посредине этой линии — перпендикуляр "альфа-бета" равняется 1/6 первой; от точек а" и а' через ^ проходят линии защиты a" d' и а' е". 2/7 линии а" а', исходящие от точек а" и а', но отмеренные на линиях защиты, дают лицевые стороны (фасы) а" с" и a' b'. От плечевых точек с" и b' дуги с радиусом с" d' или b' е", проведенные между линиями защиты, дают фланки b' d' и с" е". Черта е" d' — куртина. Линия рва такова: дуга, проведенная радиусом в 30 ярдов от вершины бастиона и удлиненная при помощи касательных, проведенных к ней от плечевых точек прилежащих бастионов, дает контрэскарп. Равелин образуется так: от точки куртины е" радиусом e" у (у — точка, которая лежит на противоположной лицевой стороне, в 11 ярдах выше плечевой точки) тянется дуга yo до тех пор, пока она не пересечет продолжение перпендикуляра "альфа-бета"; это и является вершиной равелина; хорда только что описанной дуги образует фас равелина; линия фаса продолжается от вершины равелина до тех пор, пока она не достигнет продолжения касательной, образуя контрэскарп главного рва; горжа равелина тоже фиксируется этой линией так, что весь ров в целом остается свободным для флангового огня. Впереди куртины — и только здесь — Вобан сохранил голландский fausse-braie (выдвинутый вперед вал); это было уже сделано до него итальянцем Флориани, и это новое укрепление было названо теналем (tenaille). Его фасы шли по линии защиты. Ров впереди равелина был шириной в 24 ярда; контрэскарп был параллелен фасам равелина, а вершина закруглена. Этим путем Вобан достиг того, что его бастионы были обширны и хорошо держали фланковые выпуклые углы в сфере мушкетного огня; но простота этих бастионов делает защиту всей крепости невозможной, коль скоро разбита лицевая сторона одного бастиона. Его фланки не так хороши, как у Спекля или Пагана, образуя острый угол с линией обороны; но он устраняет второй и третий ярус неприкрытых орудий, которые фигурируют на большинстве итальянских и более ранних французских фланках и которые никогда не были особенно полезны. Теналь предназначен для усиления обороны рва пехотным огнем и для прикрытия куртины от прямого разрушительного огня с гребня гласиса; но это было сделано очень неудовлетворительно, так как перед осадными батареями неприятеля, помещенными во вдающихся плацдармах (п, чертеж 1), вполне открывается вид на часть куртины, ближайшей к фланку е. Это является большой слабостью, так как прорыв в этом месте дает возможность обойти все купюры, приготовленные в бастионе в качестве второй линии обороны. Это происходит от того, что равелин все еще слишком мал. Крытый ход, построенный без зубцов (cremailleres), но с траверсами, гораздо слабее, чем у Спекля: траверсы мешают не только неприятелю обстреливать крытый ход продольным огнем, но также и защитникам. Сообщения между различными укреплениями в общем хороши, но все же недостаточны для энергичных вылазок. Профили — такого размера, который до сих пор принят повсеместно. Но Вобан все еще держался системы облицовки всей наружной стороны вала камнем, так что эта каменная кладка была открыта, по крайней мере, на 15 футов в высоту. Эта ошибка повторяется во многих крепостях Вобана, и, однажды допущенная, может быть исправлена только путем огромных затрат, путем расширения рва перед фасами бастионов и построения земляных сооружений в виде контргардов для прикрытия каменной кладки. В продолжение большей части своей жизни Вобан следовал своему первому методу; но после 1680 г. он ввел два других метода, целью которых было дать возможность продолжать защиту уже после того, как в бастионе произведена брешь. Для этой цели он заимствовал идею Кастриотто, предлагавшего модернизировать старую башню и крепостную стену, соорудив отдельные изолированные бастионы во рву, против башен. С этим согласуются второй и третий методы Вобана. Равелин также делается большим, каменная кладка прикрывается несколько лучше; башни снабжаются казематами, но не в достаточном количестве; недостаток, состоящий в том, что куртина может быть разрушена на участке между бастионом и теналем, остался и отчасти делает силу изолированных бастионов просто иллюзорной.

Тем не менее Вобан считал свои второй и третий методы очень сильными. Когда он вручил Людовику XIV план укреплений Ландау (по второй системе), он сказал: «Ваше величество, вот крепость, для взятия которой будет недостаточно всего моего искусства». Но это не предохранило Ландау от трехкратного падения при жизни Вобана (1702, 1703, 1704 гг.) и еще раз вскоре после его смерти (1713 г.).

Ошибки Вобана были исправлены Кормонтэнем, метод которого может считаться совершенством бастионной системы. Кормонтэнь (1696—1752 гг.) был генералом инженерных войск. Его более обширные бастионы допускают постройку постоянных купюр и второй линии обороны; его равелины были почти так же велики, как у Спекля, и совершенно закрывали ту часть куртины, которую Вобан оставлял открытой. В многоугольниках с восемью и более сторонами его равелины так далеко выступали вперед, что их огонь достигал тыла сооружений, построенных для осады ближайшего бастиона, как только враг достигал гребня гласиса. Для того, чтобы этого избегнуть, надо было взять два равелина, прежде чем можно было разбить один бастион. Эта взаимная поддержка больших равелинов становится тем более действительной, чем больше линия, подлежащая защите, приближается к прямой. Входящий плацдарм был усилен редюитом. Гребень гласиса имеет зубчатую форму (en cremaillere), как и у Спекля, но траверсы сохранились. Профили очень хороши, и каменная кладка всегда прикрыта спереди земляными укреплениями. С Кормонтэнем кончается французская школа, поскольку под ней подразумевается система бастионной защиты с наружными укреплениями во рву. Сравнение постепенного развития бастионной фортификации от 1600 до 1750 г. и ее конечных результатов, как они выражены у Кормонтэня, с принципами Спекля, изложенными выше, поможет яснее показать изумительный гений этого немецкого инженера; ибо, хотя количество внешних укреплений во рву чрезвычайно увеличилось, все же в продолжение всех этих 150 лет не было открыто еще ни одного значительного принципа, который бы не был уже ясно и отчетливо провозглашен Спеклем.

После Кормонтэня школа инженеров в Мезьере (около 1760 г.) сделала несколько легких изменений в его системе, из которых главным было возвращение к старому правилу Спекля, что фланки должны быть перпендикулярны к линиям защиты. Но главный пункт, который отличает школу Мезьера, — это то, что сторонники ее впервые строят внешние укрепления впереди крытого хода. На участках, особенно открытых для нападения, они ставят у подножия гласиса, впереди головной части бастиона, отдельный равелин, называемый люнетом, и, таким образом, впервые приближают крепость к новейшей системе постоянных укрепленных лагерей. В начале XIX века Бусмар, французский эмигрант, служивший в Пруссии и убитый под Данцигом в 1806 г., все еще пробовал улучшить Кормонтэня; его идеи довольно сложны, и наиболее замечательным в них является то, что его равелин, который очень велик, настолько выдвигается к подножию гласиса, что занимает в известной мере место и выполняет функции только что описанного люнета.

Голландский инженер, современник Вобана, не раз являвшийся его достойным противником в крепостной войне, барон Кугорн, дал дальнейшее развитие старому голландскому методу фортификации. Его система дает более сильную оборону, даже по сравнению с системой Кормонтэня, благодаря искусному сочетанию сухих и наполненных водой рвов, большей возможности для вылазок, благодаря превосходным сообщениям между отдельными укреплениями, искусным редюитам и купюрам в равелинах и бастионах. Кугорн, большой поклонник Спекля, является единственным значительным инженером, достаточно честным для того, чтобы признаться, чем он обязан последнему.

Мы видели, что уже до введения бастионов Альбрехт Дюрер применял капониры, чтобы усилить фланговый огонь. В своем укрепленном четырехугольнике он защиту рва возлагает целиком на эти капониры; по углам форта нет башен, это — гладкий четырехугольник, лишь с выступающими углами.

Создателем так называемой многоугольной фортификации надо считать Дюрера. Она состоит в таком устройстве ограды многоугольника, чтобы она (ограда) совершенно совпадала с его геометрическими очертаниями, чтобы крепость имела только выпуклые углы и ни одного входящего и чтобы ров был фланкирован капонирами. С другой стороны, ограда в форме звезды, в которой выпуклые углы последовательно чередуются с входящими и в которой каждая линия является в одно и то же время и фланком и лицевой стороной, фланкирующей ров следующей линии в части, прилежащей к входящему углу, и командующей над полем в части, ближайшей к исходящему углу, — такое очертание создает тональную фортификацию. Эту форму предлагали итальянцы старой школы и часть старых представителей немецкой школы, но развилась она лишь много лет спустя. Система Георга Римплера (инженер на службе у германского императора, был убит при защите Вены против турок в 1683 г.) является промежуточной между бастионной и тональной системой. То, что он называет промежуточными бастионами, составляет в действительности превосходную линию теналей. Он энергично выступал против открытых батарей, имеющих впереди лишь простую земляную насыпь, и настаивал на том, чтобы батареи, всюду, где это возможно, помещались в казематах, особенно — на фланках, где два или три ряда хорошо прикрытых орудий имели бы, таким образом, гораздо больший эффект, чем два или три ряда орудий на открытых фланковых батареях, никогда не имеющих возможности действовать одновременно. Он также настаивал на устройстве батарей, т. е. reduits (редюитов), на плацдармах крытого хода, что и приняли Кугорн и Кормонтэнь, и особенно на двойной и тройной линии обороны позади выступающих углов ограды. В этой части его система является замечательной, как опередившая свое время; весь его пояс состоит из отдельных фортов, каждый из которых приходится брать совершенно отдельно, а большие защитные казематы используются им способом, который напоминает нам почти до деталей применение их в совсем недавних-сооружениях в Германии. Нет никакого сомнения, что Монталамбер настолько же обязан Римплеру, насколько бастионная система XVII и XVIII веков обязана Спеклю. Автором, который вполне доказал преимущества теналей перед бастионной системой, был Ландсберг (1712 г.); но мы зашли бы слишком далеко, если бы стали разбираться в его аргументах или описывать его фортификационную схему. Из длинной серии искусных немецких инженеров, которые следовали за Римплером и Ландсбергом, мы можем назвать мекленбургского полковника Буггенгагена (1720 г.), изобретателя блокгаузных траверсов или траверсов, полых внутри и приспособленных для казематного мушкетного огня, затем вюртембергского майора Герборта (1734 г.), изобретателя защитных бараков, т. е. больших бараков, расположенных в горже выдвинутых вперед укреплений и укрытых от навесного огня, с казематами, снабженными бойницами в сторону ограды, а в сторону города — помещениями и складами. Оба эти сооружения применяются теперь очень широко.

Таким образом, мы видим, что немецкая школа, почти за единственным исключением — Спекля, была с начала своего возникновения противницей бастионов, замены которых она искала, главным образом, в теналях, и что в то же время она пыталась ввести лучшую систему внутренней обороны, главным образом путем применения казематных галерей, которые опять-таки считались верхом абсурда французскими инженерными авторитетами. Однако один из величайших инженеров, которых когда-либо имела Франция, маркиз де-Монталамбер (1713—1799 гг.), генералмайор от кавалерии, перешел с барабанным боем и развевающимися знаменами в лагерь немецкой школы, к величайшему ужасу всего французского инженерного корпуса, который вплоть до настоящего времени порицает каждое написанное им слово. Монталамбер жестоко раскритиковал недостатки бастионной системы: неудовлетворительность ее флангового огня, почти полную вероятность для противника того, что если его снаряды не попали в намеченную первую линию, то они произведут разрушения в одной из других линий; недостаточную защиту от навесного огня, полную бесполезность куртины в отношении ведения огня, невозможность иметь хорошие большие купюры в горжах бастионов, доказанную тем фактом, что ни одна крепость того времени не имела тех разнообразных постоянных купюр, которые предлагались теоретиками этой школы, и, наконец, слабость, плохую связь и недостаток взаимной поддержки внешних укреплений. Поэтому Монталамбер предпочитал или систему теналей, или многоугольников. В обоих случаях главная часть крепости состояла из ряда казематов, с одним или двумя рядами орудий; каменная кладка казематов была прикрыта от прямого огня контргардом или земляным кувр-фасом (couvre-face), идущим вокруг и имеющим впереди второй ров; этот ров фланкировался казематами, находящимися во входящих углах куврфаса, прикрытыми парапетом редюита или люнета во вдающемся плацдарме. Вся система базировалась на принципе создания, при помощи расположенных в казематах орудий, такого сильного огня по неприятелю в тот момент, когда он достиг гребня гласиса или кувр-фаса, чтобы он при всем желании не мог установить свои брешь-батареи. Он утверждал вопреки единодушному отрицательному мнению французских инженеров, что казематы могли бы выполнить это, и впоследствии даже скомбинировал системы круговой и тенальной фортификаций, в которых были отвергнуты все земляные укрепления и вся защита была вверена высоким казематам, в которых батареи были расположены в 4—5 этажей; каменная кладка этих казематов должна была защищаться только огнем их батарей. Таким путем он в своей круговой системе пытается сосредоточить огонь 348 орудий на любом пункте, лежащем на расстоянии 500 ярдов от крепости, и рассчитывает, что такое громадное превосходство огня исключает вопрос о возможности установления противником осадных батарей. Однако в этом он не нашел себе последователей, за исключением случаев постройки той стороны береговых фортов, которая обращена к морю; невозможность разбить с судов сильные валы с казематами была отлично продемонстрирована при бомбардировке Севастополя. Превосходные форты Севастополя, Кронштадта, Шербурга и новые батареи при входе в Портсмутскую гавань (Англия), а также почти все современные форты, защищающие гавани против флота, построены по принципу Монталамбера. Частично неприкрытая каменная кладка максимилиановских башен в Линце (Австрия) и редюитов отдельных фортов Кельна является подражанием менее удачным проектам Монталамбера. При укреплении крутых высот (например, Эренбрейтштейн в Пруссии) иногда допускаются не покрытые землей каменные форты, но какое сопротивление они в состоянии будут оказать, — это выяснится на основании действительного опыта.

Тенальная система никогда, поскольку мы, по крайней мере, знаем, не находила себе практического применения, но система многоугольников (полигональная) находится в большом почете в Германии и была применена там к большинству современных сооружений, в то время как французы упорно цепляются за кормонтэневские бастионы. Ограда в системе многоугольника представляет собой гладкий земляной вал с обложенным камнем эскарпом и контрэскарпом, с большими капонирами посередине водоемов и с большими оборонительными бараками за валом, прикрытыми им для того, чтобы служить купюрами. Подобные же оборонительные бараки сооружались также в качестве купюр и во многих бастионных укреплениях, чтобы закрыть горжи бастионов, причем вал служил контргардом, защищающим каменную кладку от дальнего огня. Однако из всех предложений Монталамбера система отдельных фортов имела наибольший успех и открывала новую эру не только в фортификации, но также и в способах нападения на крепость, в ее обороне и даже в общей стратегии. Монталамбер предложил окружать большие крепости, лежащие в важных пунктах, одиночной или двойной цепью малых фортов, расположенных на командующих высотах, — фортов, которые, будучи внешне изолированными, могли бы поддерживать друг друга при помощи своего огня и, при той легкости, которую они представляли для больших вылазок, сделали бы бомбардировку самой крепости невозможной, а в случае нужды могли бы образовать укрепленный лагерь для войск. Вобан уже ввел постоянные укрепленные лагери под защитой крепостных орудий, но их укрепления состояли из длинных непрерывных линий, которые, будучи прорваны в одном пункте, целиком попадали во власть неприятеля. Но укрепленные лагери Монталамбера были способны на гораздо большее сопротивление, так как каждый форт нужно было брать в отдельности, и прежде чем, по крайней мере, три или четыре из них не были взяты, противник не мог начать осадные работы против самой крепости. Кроме того, осада каждого из этих фортов могла быть прервана в любое время гарнизоном или, вернее, армией, расположенной лагерем позади фортов, и, таким образом, обеспечивалось сочетание активной полевой войны с регулярной крепостной, что должно было еще более усилить оборону. После того как Наполеон водил свои армии за сотни миль по неприятельским странам, никогда не обращая внимания на крепости, которые все были построены по старой системе, и после того как, в свою очередь, союзники (1814—1815 гг.) прошли прямо на Париж, оставив почти без внимания в тылу у себя тройной пояс крепостей, которыми Вобан наделил Францию, — тогда стало очевидно, что система фортификации, которая ограничивала свои внешние укрепления теми, которые находились в главном рву, или в лучшем случае доводила их только до подножия гласиса, устарела. Такие крепости уже потеряли свою притягательную силу для больших армий новейших времен. Их вредоносное действие не простиралось дальше пределов действия их пушек. Таким образом, стало необходимым найти новые способы, чтобы сломить стремительное продвижение современных вторгающихся армий, и здесь стала широко применяться система отдельных фортов Монталамбера. В частности, Кельн, Кобленц, Мец, Раштадт, Ульм, Кенигсберг, Познань, Линц, Пескьера и Верона были превращены в большие укрепленные лагери, способные вместить от 60000 до 100000 человек, но могущие обороняться, в случае необходимости, и гораздо меньшими гарнизонами. В то же время тактические преимущества укрепляемой местности оттеснялись на задний план стратегическими соображениями, которые отныне решали вопрос о месте постройки крепости. Укреплялись лишь такие места, которые могли прямо или косвенно остановить наступление победоносной армии и которые, будучи сами по себе значительными городами, давали большие преимущества армии, являясь центром материальных ресурсов целых провинций. Выбиралось по преимуществу местоположение на больших реках, в особенности — при слиянии двух значительных рек, так как это принуждало наступающую армию разделять свои силы. Ограда была максимально упрощена, а наружные укрепления рва почти совершенно уничтожены; считалось достаточным иметь ограду, способную выдержать случайные атаки. Основное поле для сражения лежало вокруг отдельных фортов, а они защищались не столько огнем со своих валов, сколько при помощи вылазок гарнизона самой крепости. Самой большой крепостью, построенной по этому плану, является Париж; он имеет простую бастионную ограду с бастионными фортами, которые почти все четырехугольные; во всей его фортификации нет наружных укреплений, нет даже ни одного равелина. Несомненно, что оборонительная сила Франции выиграла на 30% благодаря этому новому огромному укрепленному лагерю, достаточно вместительному, чтобы дать убежище даже .трем разбитым армиям. Благодаря этому усовершенствованию различные методы фортификации много потеряли в своем значении; наиболее дешевый способ будет теперь наилучшим, так как оборона базируется ныне не на пассивной системе выжидания за стенами, пока неприятель не начнет вести осадные работы, чтобы затем открыть по ним канонаду, но на активной системе путем собственного перехода в наступление при помощи сконцентрированной силы гарнизона против разделенных по необходимости сил осаждающего.

II. Осада. Искусство ведения осады было доведено до известного совершенства греками и римлянами. Они пытались разбивать стены крепостей при помощи таранов и приближались к стенам под защитой хорошо укрытых сверху галерей, а в некоторых случаях при помощи высокого сооружения, которое превосходило своей высотой стены и башни и давало возможность безопасного подхода штурмующим колоннам. Введение пороха покончило с этими изобретениями; так как крепости имели отныне более низкие валы, но зато дальний обстрел, то подступ велся при помощи траншей, шедших зигзагами или по кривой линии в направлении к гласису; при этом в различных местах устанавливали батареи, для того чтобы по возможности заставить замолчать орудия осаждаемых и разрушить их каменные сооружения. Как только осаждающие достигали гребня гласиса, то сооружали высокий окопный кавальер, чтобы командовать над бастионами и их кавальерами, а затем разрушительным огнем закончить пролом и подготовить приступ. Обыкновенно атакуемым пунктом являлась куртина. Однако в этом способе атаки не было определенной системы, пока Вобан не ввел свои параллели рикошетного огня и не систематизировал процесс осады по способу, который применяется даже теперь и все еще именуется вобановской атакой. Осаждающий, обложив крепость со всех сторон достаточными силами и выбрав участок, подлежащий атаке, ночью начинает копать первую параллель (все осадные работы производятся преимущественно ночью) на расстоянии 600 ярдов от крепости. Траншея, параллельная сторонам осажденного многоугольника, ведется, по крайней мере, вокруг трех из этих сторон и фронтов; земля, выбрасываемая в сторону неприятеля и подпираемая по сторонам рва при помощи габионов (корзины из ивняка, наполненные землею), образует род парапета против огня из крепости. В этой первой параллели устанавливаются рикошетные батареи для стрельбы вдоль длинных линий атакуемых фронтов. Если предметом осады является бастионный шестиугольник, то нужны рикошетные батареи для обстрела продольным огнем фасов двух бастионов и трех равелинов, в общем—по батарее на каждый фас. Эти батареи стреляют так, чтобы перебросить снаряды через парапет укреплений вдоль всего протяжения фасов, беря их во фланг, поражая людей и орудия. Подобные же батареи устанавливаются для продольного обстрела отдельных участков крытого хода, а мортиры и гаубицы — для поражения бомбами внутренней части бастионов и равелинов. Все эти батареи находятся под прикрытием земляных парапетов. В то же самое время, в двух или более местах, роют зигзагообразные окопы по направлению к крепости, стараясь избежать продольного огня со стороны города; и как только появляются признаки ослабления крепостного огня, начинают вести вторую параллель, на расстоянии приблизительно 350 ярдов от укреплений. Здесь устанавливаются батареи для подбития пушек крепости. Они служат для того, чтобы совершенно разрушить артиллерию и амбразуры на фасах крепости; таким образом, получается восемь фасов для атаки (два бастиона и их равелин и внутренние фасы примыкающих равелинов), для каждого из которых имеется по батарее, установленной параллельно атакуемым фасам, а каждая амбразура устраивается как раз напротив амбразур крепости. От второй параллели протягиваются по направлению к городу новые зигзаги; в 200 ярдах строится полупараллель, образуя новые ответвления зигзагов, вооруженных мортирными батареями, и, наконец, у подножия гласиса образуется третья параллель. Она снабжается тяжелыми мортирными батареями. К этому времени огонь со стороны крепости почти совершенно замолкает, и начинают вестись к гребню гласиса подходы (approaches) по кривым или ломаным линиям, чтобы избегнуть рикошетного огня; эти аппроши выходят против вершины двух бастионов и равелина. В выступающем плацдарме устраивают затем ложемент, или окоп с насыпью, чтобы иметь возможность обстрела рва огнем пехоты. Если противник активен и смел в своих вылазках, то появляется необходимость в создании четвертой параллели, соединяющей все выступающие плацдармы по гласису. В противном случае подкоп ведется от третьей параллели к входящим плацдармам и венцу гласиса или заканчивается прорытие траншеи на гребне гласиса вдоль всего крытого хода. Затем в этом couronnement (венке) ставятся контрбатареи для того, чтобы заставить замолчать огонь фланков, который действует вдоль рвов, а затем — брешь-батареи против вершины и фасов бастионов и равелина. Против пунктов, подлежащих разрушению, строится минная галерея, которая идет из траншеи через гласис и контрэскарп в ров; контрэскарп взрывается, и сооружается новый окоп через ров к подножию пролома, прикрытый парапетом с той стороны, откуда угрожает продольный огонь. Как только закончены пролом и проход во рву, начинается штурм. Это — в том случае, если ров сухой; через ров с водой строится плотина из фашин, также прикрытая парапетом со стороны фланка смежного бастиона. Если после взятия бастиона обнаружится в тылу новый ретраншмент или купюра, то устраивается ложемент, устанавливаются новые батареи у пролома, и производятся, новый пролом, спуск и переход рва и снова штурм. В среднем сопротивление бастионного шестиугольника, построенного по первому методу Вобана, против такой осады рассчитано на срок от 19 до 22 дней, если нет купюров, и от 27 до 28 дней, если крепость снабжена ими. Укрепление, построенное по способу Кормонтэня, могло продержаться 25 или, соответственно, от 35 до 37 дней.

III. Полевая фортификация. Устройство полевых укреплений так же старо, как и существование армий. Древние армии были даже большими знатоками этого искусства, чем современные. Римские легионы, будучи вблизи неприятеля, укрепляли свой лагерь каждую ночь. В течение XVII и XVIII веков мы также видим очень широкое применение полевых укреплений, а в войнах Фридриха Великого пикеты на аванпостах обычно устраивали редан с легким профилем. И все же даже тогда,— а теперь в еще большей степени, — возведение полевых укреплений ограничивалось усилением некоторых, заранее выбранных позиций, исходя из определенных возможностей во время кампании. Таковы лагерь Фридриха Великого в Бунцельвице, веллингтоновские линии у Торрес-Ведрас, французские линии у Вейсенбурга и австрийские укрепления перед Вероной в 1848 г. При таких условиях полевые укрепления могут оказывать значительное влияние на исход кампании, давая возможность более слабой армии с успехом противостоять превосходящему ее противнику. Первоначально укрепленные линии были непрерывными, как, например, в вобановских долговременных укрепленных лагерях. Но в силу недостатка, заключающегося в том, что в случае прорыва и захвата линии в одном пункте вся она оказывалась бесполезной, лагери теперь повсеместно состоят из одной или большего числа линий отдельных редутов, которые фланкируют друг друга своим огнем и дают возможность войскам напасть на неприятеля через промежутки, как только огонь с редутов ослабил напор его атаки. Это — главное применение полевых укреплений; но они применяются также самостоятельно, как предмостные укрепления, чтобы защищать подступы к мосту или преграждать важные проходы небольшим частям неприятеля. Опуская все более причудливые формы укреплений, которые теперь являются устаревшими, заметим, что подобного рода укрепления должны состоять из укреплений открытых или закрытых в горже. Первыми будет или редан (два парапета, составляющих угол по направлению к неприятелю со рвом впереди), или люнет (редан с короткими флангами). Последний может быть закрыт в горже частоколом. Главным закрытым полевым укреплением, ныне применяющимся, является четырехугольный редут, представляющий правильный или неправильный четырехугольник, обнесенный вокруг рвом и парапетом. Парапет делается такой же высоты, как и в постоянных укреплениях (7—8 футов), но не такой толстый, так как он рассчитан только на сопротивление полевой артиллерии. Так как ни одно из этих укреплений не имеет само по себе флангового огня, то они должны быть так расположены, чтобы фланкировать друг друга ружейным огнем. Для того чтобы сделать фланговый огонь более действительным и усилить всю линию, повсюду принята схема, заключающаяся в том, что образуется укрепленный лагерь при помощи ряда четырехугольных редутов, фланкирующих друг друга, а также линии простых реданов, расположенных впереди интервалов между двумя редутами. Такой лагерь был создан у Коморна, южнее Дуная, в 1849 г. и оборонялся венгерцами в продолжение двух дней против значительно превосходившей их армии.

Напечатана в «New American Cyclopedia». т. VII, стр. 612—622, I860 г.