"НИКОЛАЙ КИБАЛЬЧИЧ"

Серия «Жизнь интересных людей»

Василий Иванович Иващенко, Аркадий Семенович Кравец

Издание второе, исправленное и дополненное

М.,1995 г. 

СЛОВО О ЗЕМЛЯКЕ

Николай Иванович Кибальчич родился в 1853 году в городе Коропе Черниговской губернии. В дни моего детства (я родился тоже в Коропе, спустя 51 год со дня рождения Кибальчича и на 23 года позже его казни), в условиях царизма, о Кибальчиче «власть имущие» говорить запрещали и люди только знали, что он «поднял руку на царя». Об его деятельности как революционера-народовольца-первомартовца мне стало известно в юношеские годы. Про его изобретения в области ракетных полетов подробно узнал после Великой Отечественной войны, когда эти полеты стали реальностью.

Очень короткой была 27-летняя жизнь Н.И.Кибальчича, но он оставил яркий след как в истории революционного lвижения в России, так и в зарождении науки о ракетных полетах.

Революционная деятельность Кибальчича весьма многогранна. Это пропагандист, шедший «в народ», публицист, формулировавший в нелегальных изданиях программу партии «Народная воля», переводчик «Коммунистического манифеста», организатор подпольной типографии и участник ряда покушений на царя-самодержца Александра II. Три года он провел в одиночных тюремных застенках и столько же в подполье. Таким был Кибальчич-революционер.

Не удалось Кибальчичу получить высшее образование, но его динамит, приготовленный в домашних условиях, и уничтожившие царя бомбы с оригинальным кислотным взрывателем вызвали удивление специалистов по взрывчатым веществам. В его проекте летательного аппарата с ракетным двигателем были решены вопросы постепенного горения порохового заряда, управление ракетным кораблем в полете. Эти вопросы решались учеными только в XX веке. Таким был Кибальчич-ученый.

В Коропе в настоящее время сооружен памятник Н.И.Кибальчичу. Именем его названа в Коропе школа, площадь. Создан мемориальный музей. В Москве и в других городах нашей страны имеются улицы, носящие имя Кибальчича. ;

К сожалению литература, описывающая жизнь и деятельность Николая Ивановича Кибальчича является библиографической редкостью. Предлагаемая читателям книга В.Иващенко и А.Кравеца должна заполнить этот вакуум.

Маршал авиации С.И.Руденко

Руденко Сергей Игнатьевич родился 20 октября 1904 года в городе Коропе Черниговской губернии. В 1923 году добровольно вступил в Красную армию, где прошел путь от курсанта летной школы до первого заместителя главнокомандующего Военно-Воздушными Силами. Член КПСС с 1928 года, Герой Советского Союза. Умер 10 июля 1990 года в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СОВНАРКОМА

(Вместо предисловия)

1918 год... Первый год Советской власти в, России. Положение исключительно тяжелое. Вместе с иностранными интервентами идут войной против молодой Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР) мятежные, чехословаки, эсеры, казаки, белогвардейцы. Разрушено народное хозяйство. Голод угрожает стране. Сыпной тиф косит людей.

Совет Народный Комиссаров РСФСР под руководством Владимира Ильича Ленина решает все важнейшие вопросы ведения войны. Составляются стратегические планы, принимаются меры для обеспечения боевых операций, создания и использования резервов, мобилизации и распределения ресурсов.

Несмотря на войну, разруху, голод, в стране ведется также большая работа по ликвидации неграмотности, собиранию культурных ценностей, оказанию помощи ученым, писателям, художникам, актерам, музыкантам и даже строительство монументов и памятников. Да, несмотря на очень тяжелое положение молодой советской страны, она хочет увековечить память о гениальных людях в области науки, культуры, человеческого и социального прогресса и соорудить им памятники.

17 июля 1918 года на заседании Совета Народных Комиссаров РСФСР рассматривается вопрос о постановке в Москве 50 памятников людям, великим в области революционной и общественной деятельности, философии, литературы, науки и искусств. Выносится постановление: поручить Народному Комиссариату по Просвещению опубликовать список известных учителей социализма и деятелей международной революции, а также художников и музыкантов, достойных постановки им памятников Советской Россией, и через пять дней представить в Совет Народных Комиссаров список на утверждение.

К вопросу установки памятников Совет Народных Комиссаров РСФСР снова возвращается 30 июля 1918 года. На заседании председательствует В.И.Ленин. После обсуждения очередного вопроса о создании Волжской военной флотилии слово предоставляется заместителю народного комиссара по просвещению М.Н.Покровскому. Он докладывает, что по указанию Совета Народных Комиссаров Отдел изобразительных искусств Народного Комиссариата по просвещению подготовил список лиц из числа видных деятелей социализма, революции, литературы и искусства для установки им памятников. . Каждая называемая фамилия рассматривается подробно и всесторонне. Заслуживает ли она увековечивания для потомков? Достойна ли она всеобщего уважения, признательности и памяти?

В списке революционеров и общественных деятелей указан Николай Иванович Кибальчич. Присутствующие знают, что в недавно вышедшем журнале «Былое» помещен проект «воздухоплавательного прибора» Н.И.Кибальчича. 36 лет проект прятался царскими охранниками. Таким образом, Кибальчич не только революционер, но и ученый, изобретатель. Значение его изобретения в те годы еще не было должным образом оценено, а его революционная работа в качестве «славного деятеля Народной воли» всем присутствующим хорошо известна.

В пятницу 2 августа 1918 года на 3-ей странице газеты «Известия» №163 (427) были опубликованы «Действия и распоряжения Правительства», где приводились:

«ПОСТАНОВЛЕНИЯ

...Совет Народных Комиссаров, 30 июля с.г., рассмотрев проект списка памятников великих деятелей социализма, революции и пр., составленный Народным Комис. по просвещению, постановил:

...д) поручить Комиссариату Народного Просвещения войти в соглашение с Президиумом Московского Совдепа и немедленно начать приводить в исполнение постановку памятников. В случае какой-либо затяжки доложить об этом Совету Народных Комиссаров.

Председатель Совета Народных Комиссаров: В.Ульянов (Ленин). Управляющий Совета Народных Комиссаров: Вл.Бонч-Бруевич. Секретарь Совета: Н.Горбунов».

Затем следовал:

«СПИСОК ЛИЦ, КОИМ ПРЕДЛОЖЕНО ПОСТАВИТЬ МОНУМЕНТЫ В Г. МОСКВЕ И ДР. ГОРОДАХ РОС.ФЕД.СОЦ.СОВ.РЕСПУБЛИКИ

Представленный в Совет Народных Комиссаров Отделом Изобразительных Искусств Народного Комиссариата по Просвещению. I. Революционеры и общественные деятели:

...31. Кибальчич»

После перечня других лиц следовали подписи В.Ульянова, Вл.Бонч-Бруевича и Н.Горбунова.

Постановление Совнаркома в части, относящейся к Кибальчичу, выполнено. В августе 1966 года в городе Коропе установлен памятник знатному земляку — одному из "великих деятелей социализма и революции" Николаю Ивановичу Кибальчичу. Но кроме рукотворных памятником, нужен и след в сознании людей, нужна «народная тропа».

20 января 1960 года в городе Коропе открыт мемориальный музей Н.И. Кибальчич. В Москве, Коропе, Киеве, Петербурге, Чернигове, Тбилиси и других городах имеются улицы, Кибальчича. Именем Кибальчича назван кратер на обратной стороне Луны диаметром 300 километров с координатами: широта 0",   долгота - 131.

31 октября 1978 года отмечалось 125-летие со дня рождения Кибальчича. В связи с этим Коропской восьмилетней школе было присвоено имя Кибальчича. Перед зданием дома-музея, где он родился, установлен макет ракеты. На площади у памятника Кибальчича в Коропе, в котором приняли участие уроженец Коропа маршал авиации С.И.Руденко, летчик-космонавт СССР, ныне дважды Герой Советского Союза Ю.В.Романенко. В ознаменование этого юбилея в Калуге Музеем истории космонавтики была выбита настольная медаль и выпущен значок. 

Высокая оценка мужества народовольцев - "блестящей плеяды революционеров 70-х годов" неоднократно встречается в ленинских произведениях.

В биографии В.И.Ленина, изданной в 1986 году, написано:

«...Ленин, который всегда стремился учиться, брать отовсюду самое ценное и полезное, подолгу беседовал с ветеранами «Народной воли», впитывал в себя и критически перерабатывал опыт прошлого революционного движения. Его живо интересовали их рассказы о революционной работе, об условиях конспирации, поведения на допросах и на судебных процессах. Не разделяя их мировоззрения, он с глубоким уважением относился к этим смелым, самоотверженным революционерам».

Интересно, что такую же высокую оценку деятельности народовольцев давали и члены семьи В.И.Ленина. Его сестра А.И.Ульянова-Елизарова писала:

«Имена Желябова, Перовской, Халтурина, Кибальчича и других останутся навсегда в нашей памяти как имена героических борцов за общее дело. Они прогремели на только в России, но и за границей».

Старейший деятель и руководитель Советского государства А.И.Микоян, вспоминая о своем прибывании в ашхабадской тюрьме зимой 1918-1919 года (при английской оккупации), рассказал о том, какое сильное впечатление на него произвело знакомство с Героической деятельностью Андрея Желябова, Николая Кибальчича и Софьи Перовской:

«К своему удивлению и большой радости, я случайно нашел две книги: одну - «Процесс 193-х» (революционеров-народников; процесс этот состоялся в 1878 году) и другую - о суде, связанном с убийством Александра II (1 марта 1881 года). Обе книги представляли собой официальные записи судебных процессов: чтение этих записей, особенно о процессе над цареубийцами, произвело на меня потрясающее впечатление.

Я и раньше слышал и читал о Желябове, Кибальчиче и Перовской. Но о том, как мужественно и поистине героически вели они себя на суде, я не знал. А тут даже при чтении сухих и косноязычных записей царских чиновников, к тому же нередко явно извращавших существо дела в угоду царскому «правосудию», перед моим мысленным взором во весь рост встали благородные образы революционеров, подлинных исполинов мужества, революционной страсти и бесконечной веры в дело освобождения народа, за которое они без малейших сомнений и колебаний шли на смерть с гордо поднятой головой.

... Величие их душ, всеобъемлющее чувство боевого товарищества, высокая идейность, готовность отдать всего себя делу революции, принести себя в жертву ради достижения великой цели, которой они служили, не могли не вызвать у меня чувство преклонения перед ними».

В «Истории СССР в 12 т.» (М.: Наука, 1968.-Т. V.) на стр. 204 отмечаются «видные революционные деятели»: А.И.Желябов, С.Л.Перовская, Н.И.Кибальчич и на стр. 205 помещен портрет последнего.

Известный публицист, впоследствии член редколлегии «Правды» Д.И.Заславский в книге «Желябов» (М.Л.: ГИЗ, 1925) на стр. 119-124 писал:

«На суде впервые и реакционная, и революционная, и обывательская Россия, да и вся Европа, увидела Желябова, Перовскую, Кибальчича увидела во весь рост, во всем их революционном величии и великой их простоте. И фигуры эти надолго завладели воображением и из многих обывателей сделали революционеров... Личности осужденных - особенно Перовской, Кибальчича, Желябова — произвели на публику сильнейшее впечатление».

Выступая 14 апреля 1961 года на Красной площади, на митинге трудящихся города Москвы, посвященном всемирно-исторической победе советского народа - успешному осуществлению первого в мире космического полета Юрия Алексеевича Гагарина Первый секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР Н.С.Хрущев сказал:

«Теперь, когда мы стоим возле человека, совершившего первый космический рейс, мы не можем не вспомнить имени русского ученого-революционера Кибальчича, мечтавшего о полете в космос, которого казнило царское правительство».

Летчик-космонавт СССР Герман Титов в статье «Наш корабль планета. К 25-летию полета первого человека в космос» («Правда», 11 апреля 1986 г.) говоря о современных достижениях космонавтики счел нужным вспомнить имена пионеров естествознания, труды которых затрагивали вопросы небесной механики:

«... Энергия мечты и мысли великих ученых и мечтателей прошлого -Архимеда и Бруно, Ломоносова и Ньютона, Кибальчича и Циолковского».

Как видим из этой краткой вступительной презентации имя Кибальчича вошло в историю и как революционера и как пионера ракетной техники. Специальная литература о Кибальчиче весьма скудна. Поэтому авторы поставили себе задачу подробно рассказать о том, кто отдал свою жизнь родине и человечеству, кто выполнил «диссертацию» с петлей на шее, кто на много лет опередил технические дерзания и научные мысли человечества.

В книге сделана попытка на основе разрозненных документальных данных, воспоминаний участников событий, материалов государственных и личных архивов воссоздать правдивый образ ученого и революционера, изобретателя и общественного деятеля, главного техника «Народной воли» и одного из ее пропагандистов — Николая Ивановича Кибальчича.

Авторы будут считать свою задачу выполненной, если книга о Н.И.Кибальчиче поможет сохранить о нем память.

Ты будешь памятен всегда, 

И будет подвиг твой свободный 

Святыней в памяти народной 

На все грядущие года...

Стихи Д.П.Сильчевского — друга детских лет Н.И.Кибальчича, ему посвященные.

Глава 1

КИБАЛЬЧИЧИ

Кибальчич - древняя фамилия, распространенная о Сербии. О появлении Кибальчичей в России в их роду существует предание, передаваемое из поколения в поколение.

Небольшая славянская народность — сербы, владевшая богатыми землями Балканского полуострова, на протяжении всей своей истории подвергалась нападениям со стороны своих более могущественных соседей — Византии, Венгрии и особенно, Турции. В 1483 году Сербия окончательно потеряла даже призрачную самостоятельность. Управлять Сербией стали турецкие паши.

Югославские народы не покорились турецкому господству и на протяжении нескольких веков вели постоянную, напряженную борьбу за свержение турецкого ига. Возникло гайдукское (партизанское) движение. Непокоренные турками, сербы уходили в леса и горы, составляли там четы (отряды); клятвой обязывались: не разлучаться, до конца быть верными друг другу, не покоряться туркам и вести с, ними борьбу за свободу.

Предводитель четы - воевода избирался. Для крупных операций четы объединялись и всегда поддерживали крестьянские восстания, сливаясь с восставшими.

Славянское население всемерно поддерживало четы продуктами питания, одеждой и оружием. Четничество и частые крестьянские восстания не давали возможности укрепиться турецкой власти и питали у сербского народа надежду на освобождение от ненавистного ига. Многовековая борьба за свою национальную независимость выработала у них мужество, храбрость и беззаветную преданность народному делу.

В начале XVII века предводителем одной из чет был молодой священник Грегор Кибальчич. После неудачного боя чета, преследуемая турками, ушла в горы.

Стояла глубокая осень. Грегор Кибальчич с молодой женой и младенцем сыном Александром, родившемся в 1704 году скрывался в горах в заброшенной, полуразрушенной пастушьей хижине. Темной ночью появился молодой гайдук и сообщил Кибальчичу;

- Потурченец Марко выдал туркам, где ты скрываешься. Он уже ведет турок. Гайдукский совет приказывает тебе бежать в Россию, так как дальше скрываться тебе в Сербии невозможно.

Грегору Кибальчичу с семьей удалось бежать из Сербии и после долгих мытарств очутиться на Украине. Он вначале нашел приют в Рувимской пустыне около города Сосницы на Черниговщине. Отдохнув немного от перенесенных страданий, он решил обосноваться для продолжения своей священнической деятельности в Черниговской епархии .

В яркий весенний день 1709 года в приемной епископа3 Черниговского Иоанна (Максимовича) появляется необычный посетитель. Он привлекает к себе внимание могучим ростом, изможденным видом, сильно потрепанной священнической одеждой.

— Кто Вы? - спросил епископ.

— Я сербский священник Григорий Кибальчич. Воевода гайдукской четы. Бежал из Сербии по распоряжению Гайдукского совета.

— Где Вы научились говорить по-русски?

— Я окончил Киевскую духовную семинарию4.

От епископа Григорий (Грегор) Кибальчич вышел с назначением на должность священника Стародубского собора, главной церкви города.

У Григория Кибальчича была многочисленная семья. Так возникли в России Кибальчичи, сначала в Стародубе, потом в Мглине, Новгород-Северском, Почарске, а затем и в других городах. О протопопе  Почарском Петре Кибальчиче имеется запись от 9 мая 1742 года в дневнике украинского мемуариста Н.Д.Ханенко. 29 ноября 1784 года. Черниговский архиерей Феофил (Игнатович) отдал протопопу Почарскому Никифору Кибальчичу распоряжение — подготовить «достодолжное устное приветствие» Екатерине II к встрече ее во время путешествия на юг.

До половины XIX века большинство Кибальчичей принадлежало к духовному званию, занимая обычно должности сельских священников в Черниговской губернии. Это объяснялось и семейной традицией и тем, что возможность получения образования легче всего удовлетворялась путем поступления в духовные учебные заведения, где дети священников были наиболее желательны. Не следует забывать, что в тот период высшее и приходское духовенство составляло привилегированное сословие и являлось фактически чиновниками на государственной службе при самодержавно- крепостническом режиме.

Материальное положение сельских священников было хорошим. Кроме казенного «жалования» прихожане натурой и деньгами оплачивали выполнение религиозных обрядов. Священники располагали подсобным хозяйством, садом, пасекой и огородом. Имелись корова, .лошадь. В услужении были кухарка, кучер.

Впоследствии Кибальчичи дали профессоров, врачей, юристов, учителей, инженеров, геологов, археологов. В конце XIX века в Киеве был музей древностей имени археолога Турванта Венедиктовича Кибальчича.

В войну 1877-78 годов многие Кибальчичи сражались в русской армии за независимость Болгарии и Сербии, за уничтожение турецкого ига на Балканах. Отличился в этой войне и молодой военный врач Степан Иванович Кибальчич (брат Николая Кибальчича). Своей самоотверженной работой по. спасению и облегчению участи раненых воинов в сражении под Тырновом, Горным Дубняком и Филипполем он снискал уважение и благодарность генерала И.В.Гурко.

После убийства царя Александра II на Кибальчичей и их родственников полицией было организовано яростное гонение. Учащихся юношей исключали из учебных заведений и отдавали в солдаты. Некоторые молодые Кибальчичи, спасаясь от этого преследования эмигрировали за границу, в том числе в Болгарию и Сербию.

От всех оставшихся в России Кибальчичей полиция требовала, чтобы они изменили фамилию. Они терпеливо и гордо переносили все гонения, но фамилии не меняли.

К пятому поколению Григория Кибальчича принадлежал Иван Иосифович Кибальчич, отец Николая. Он был из Мглинской ветви Кибальчичей и родился в 1809 году. Его отец, дед Илья, прадед Никита и прапрадед Александр были священниками в селах Врянцы и Горяны Мглинского уезда Черниговской губернии. Окончив по первому разряду Черниговскую духовную семинарию он долго не хотел стать священником.

В течении 8 лет Иван Кибальчич был сельским учителем в селах Кролевецкого уезда Черниговской губернии. В это время он занимался самообразованием и изучал иностранные языки.

Занятия в сельских школах тогда заканчивались в апреле и возобновлялись в октябре, после окончания полевых работ. Летние каникулы Иван Иосифович обычно проводил в Чернигове, поддерживая связи с городской интеллигенцией. Особенно часто он бывал в семье Сильчевского. Кибальчич пользовался его хорошо подобранной библиотекой, отдавая предпочтение книгам на французском языке. Деятельную помощь в подборе этих книг ему оказывала дальняя родственница Сильчевского и воспитательница его детей Варвара Максимовна Иваницкая, хорошо образованная миловидная девушка, в совершенстве владевшая французским и немецким языками.

Иван Иосифович горячо полюбил Варю Иваницкую. Вскоре они стали мужем и женой. Образовалась новая семья Кибальчичей. Заработка сельского учителя оказалось недостаточно для содержания семьи, и Иван Иосифович принял сан священника и назначение в заштатный (безуездный) город Короп Кролевецкого уезда Черниговской губернии.

Жителей в Короле в 1860 году было 4650 человек, из них часть казаки. Успенская церковь Коропа была построена в 1764 году. Вот этот Короп и был местом, где началась семейная жизнь Ивана Кибальчича.

Иван Иосифович был человеком спокойным, задумчивым. Любил песни и сам хорошо пел. С удовольствием играл в шахматы. Много читал. Выписывал журналы, произведения русских классиков. Своей начитанностью и образованностью он резко отличался от своих собратьев-священников и потому с ними особой дружбы не водил. Дружил он и часто бывал у жившего зимой в Короле небогатого помещика, владевшего имением в местечке Понорница, Петра Сильчевского (родственника черниговского Сильчевского), дружившего с украинским писателем Е. П. Гребинкой и знакомого с Н. В. Гоголем и Н. В. Кукольником.

Все метрические, церковные книги и летописи И.Кибальчич вел самолично, заполняя их тщательно красивым и четким почерком. Теперь в архивах Коропского ЗАГСа метрические книги, написанные рукой Кибальчича, заметно отличаются от таких же книг, написанных другими священниками.

Жена Ивана Иосифовича очень скоро перезнакомилась с женами Коропских казаков и мещан. Охотно принимала их у себя, искренне входила в их бабьи горести и заботы, энергично и от всей души старалась им помочь. Давала разумные советы, лечила ребят простейшими средствами, писала письма и скоро сделалась всеобщей их любимицей.

Иван Иосифович купил в Короле небольшой участок земли, который выходил фасадом на Базарную площадь, и противоположной стороной спускался к протоку Карповка. На противоположном берегу Карповки располагалась окраина Коропа, называемая «Закоропьем».

Получив ссуду в банке, под залог купленного усадебного участка, Иван Иосифович приступил к постройке дома для семьи. Дом был деревянный, стены неоштукатуренные ни снаружи, ни внутри. Пазы между бревнами с обеих сторон были замазаны глиной и побелены мелом. Крыша дома была соломенная.

Неказистый на вид дом был теплым и вместительным — в нем было пять комнат, кухня, передняя и два входа - черный на кухню и парадный в чистую переднюю. Из чистой передней дверь направо вела в столовую, налево - в кабинет, прямо - в зал. В столовой также было три двери; одна вела в зал, вторая — в детскую и третья — в коридор, отделявший столовую от кухни.

Половина этого дома сохранилась. В ней помещается теперь мемориальный музей Н.И.Кибальчича. Базарная площадь, на которую фасадом выходит дом, переименована в площадь Кибальчича. Вторая половина дома была продана на снос прежним его владельцем.

В усадьбе Иван Иосифович посадил фруктовые деревья, ягодные и цветочные кусты, разбил клумбы. На хозяйственном дворе были конюшня, коровник, свинарник, погреб, амбар и навес для дров.

Семья Ивана Иосифовича стала разрастаться — появились дети: Степан, Ольга, Екатерина, Татьяна, Федор и 19 октября 1853 г. родился Николай. О братьях и сестрах Николая Кибальчича известно немного.

Впоследствии Степан служил врачом 12-го стрелкового батальона (умер от «разрыва сердца» вскоре после казни Николая в 1881 году).

Ольга вышла замуж за диакона в городе Козельце. Муж ее рано умер и она очень бедствовала с больной дочерью.

Екатерина вышла замуж за священника Соборной церкви в городе Козельце Ф.Страдомского.

Татьяну в детстве после смерти матери, отдали на воспитание в чужую семью помещицы княгини Голицыной. Она там выросла и вышла замуж за петербургского присяжного поверенного Н.И.Петрова — рьяного реакционера. Она умерла в октябре 1881 года, через 6 месяцев после казни брата Николая.

Федор стал нотариусом в Короле.

К членам семьи Иван Иосифович относился требовательно и строго. На этой почве, когда дети стали подрастать, у них с отцом часто возникали нелады и споры.

Душой семьи была мать. Ласковая и добрая, веселая и энергичная, она умела входить в детские интересы и переживания каждого из своих детей, умела вовремя каждому из них помочь, поддержать, защитить и приласкать, а когда нужно, по-хорошему одернуть и не злобливо наказать. Дети души не чаяли в матери, а сурового отца боялись.

Глава II

МАЛЬЧИК

После рождения последнего ребенка - Николая Варвара Максимовна вскоре заболела туберкулезом. Болезнь прогрессировала и в 1857 году она уже не вставала с постели. Мать очень боялась заразить детей туберкулезом и поэтому строго изолировала себя. Детей не пускали к ней. Они фактически остались без материнской ласки.

Старшие дети поехали учиться в Новгород-Северский, Чернигов и Киев, а младшие — Федор и Николай остались с больной матерью и строгим отцом.

Особенно остро потерю материнской ласки переживал Коля — мальчик нежной и чуткой души и не по летам впечатлительный и понятливый.

В это время отец Колиной матери Максим Петрович Иваницкий все чаще и чаще стал бывать у Кибальчичей в Короле. Возникла сильная, полная нежности привязанность к Коле. Этот тихий, застенчивый заикающийся мальчик отвечал деду горячей любовью. Когда Иваницкий гостил в семье Кибальчичей, Коля оставлял и своих друзей - мальчишек, и свои игры и забавы и не отходил от него. Кончилось тем, что Максим, с согласия Колиного отца и больной матери, отвез Колю к себе, в село Мезин над Десной (в 30 километрах от города Коропа).

Максима Иваницкого все считали большим чудаком. И действительно, Максим в своей жизни поступал не так, как выгодно было и принято поступать людям его среды и его положения.

Блестяще окончив Черниговскую духовную семинарию, Максим вместо того, чтобы поступить в духовную академию, или получить должность священника в хорошем приходе, поступает актером в бродячую труппу и становится, как тогда говорили, «комедиантом». Профессия по тому времени далеко не почетная, не пользующаяся уважением тогдашнего общества и в материальном отношении очень невыгодная. Однако Максим целиком отдался этой профессии.

Поступление в актеры лучшего выпускника Черниговской духовной семинарии было воспринято архиереем, духовенством и консервативной общественностью того времени как большой скандал. Это бросало тень на семинарское воспитание.

Отец Максима переживал поступок сына. После многократных безрезультатных требований приезда сына домой отец поехал к Максиму, который тогда с труппой находился в Полтаве. Сын отказался возвратиться домой. Тогда отец обратился за помощью к епископу.

Максима предупредили, что при отказе выполнить волю отца, его отправят к отцу этапным порядком. Так «блудный сын» был водворен в лоно семьи и в наказание получил должность псаломщика в селе Мезин.

В селе открылась церковно-приходская школа. Максим занял должность учителя (по совместительству). К бюджету семьи прибавилось мизерное учительское жалование — 13 рублей в месяц.

Максим любил ребят и охотно с ними занимался. Он поставил дело так, что для ребят занятия в школе стали интересными.

После уроков чтения, письма и арифметики учитель ежедневно вел с детьми беседы. Дети дали этим беседам название: «Про разные земли и как там люди живут». Эти беседы были увлекательны, доступны детскому пониманию. Прийдя домой, школьники передавали, как умели, старшим содержание этих бесед.

Дети возбудили у взрослых интерес к этим беседам, и в школу на эти беседы стали приходить взрослые. Постепенно вошло в обычай, что в зимнее время, после уроков, школа наполнялась взрослыми крестьянами Мезина, которые с вниманием и интересом слушали беседы учителя. Потом дети убегали по домам, а взрослые еще задерживались в школе с учителем.

Летом беседы в школе прекращались, но более близкие друзья - крестьяне иногда собирались на пасеке Максима и вели задушевные беседы о том, за что боролись декабристы, о тяготах крепостного права, о Пугачеве, Радищеве, читали сочинения Шевченко, Гоголя.

Максим, обладая хорошей памятью, знал всех жителей села, их имена и отчества, их нужды и заботы; разговаривал с ними всегда просто, сердечно, и внимательно. Помогал советами, писал письма, заявления, зачастую лечил их простейшими средствами и всегда делал это от чистого сердца и безвозмездно. Крестьяне платили ему за это дружбой, уважением и признательностью.

Часто общаясь с молодежью села, веселый, жизнерадостный, общительный Максим скоро сделался душой молодежи. Он организовал хороший хор, научил молодежь петь новые песни из «Наталки Полтавки» и на стихи Шевченко.

Годы шли, популярность и любовь крестьян к Максиму росли. Это не нравилось местному священнику. Он написал Черниговскому архиерею донос на псаломщика Максима Иваницкого, сообщая, что, сделавшись, по совместительству, учителем церковно-приходской школы, он отбился от исполнения обязанностей псаломщика и вредит религиозно-воспитательной работе, проводимой священником. В школе детей учит непочтению старшим и предерзости. Молодежь обучает светским песням и лицедейству греховных комедийств. Ведет предосудительные беседы со взрослыми прихожанами, забывая о боге, святых и церкви.

Вскоре было получено распоряжение консистории , утвержденное архиереем: «Максима Иваницкого отстранить от должности учителя в Мезинской церковно-приходской школе, запретить впредь быть учителем и направить в Елецко-Успенский монастырь (в городе Чернигове) на черные, грязные работы сроком на один год».

Уехал Максим отбывать наказание в монастырь.

В школу учительницей была назначена свояченица священника. Она не сумела найти душевного подхода к детям. В школе часто раздавались ее истерические крики, шлепанье линейкой и детский плач. Посещение школы стало для детей тяжелой повинностью и многие дети оставили школу. Прекратились и беседы в школе и хоровые спевки. Только девушки и парни продолжали летними вечерами распевать на улицах песни, выученные при Максиме.

| Кончился срок пребывания в Елецко-Успенском монастыре и Максим вернулся домой. Год монастырской «каторги» Максима не смирил. Он по-прежнему при всяком случае несправедливости и обмана, не стесняясь, высказывал свое возмущение и обличал виновных. На пасеке у него, в свободное от работы время, как и прежде, собирались его друзья-односельчане, и он читал им журналы, обсуждал с ними текущие события, особенно резко осуждал жестокость, зверство, несправедливость обращения помещиков со своими крестьянами.

Максим, оставив монастырь, приложил много усилий для ухода из духовного ведомства и получения «светской» должности, однако архиерей, давая об Иваницком характеристики как о бунтаре и пропагандисте, исключал возможность для него получения должности вне духовного ведомства. В то же время архиерей настойчиво и многократно предлагал ему должность священника, от которой он решительно отказывался.

Молодежь села, особенно его ученики, по-прежнему льнули к Максиму, он по-прежнему был их любимым учителем, их совестью, их моральным судьей и непреложным авторитетом.

В роду Иваницких сохранилась память о Максиме, как о талантливом актере, человеке высокой морали, несгибаемой воле, борце за правду.

При разгроме жандармерией в 1847 году Кирилло-Мефодиевского общества обнаружилась близость к нему Максима. Нашлись и письма (политического характера). Велением архиерея Максим еще раз был отправлен в Елецко-Успенский монастырь. Но когда архиерей ознакомился лично С произведениями Максима и «крамолой», содержащейся в них, он велел дело Иваницкого изъять из духовного ведомства и передать жандармерии.

Вот этот Максим Иваницкий и был первоначальным воспитателем Коли Кибальчича в его раннем детстве и начале юности. Коля привязался к деду Максиму всей душой.

С шести лет и до отъезда в Новгород-Северский для получения среднего образования Коля почти все время жил у деда Максима в селе Мезин.

Максим умел входить в интересы Коли, разговаривал с ним серьезно и по-товарищески, как равный с равным, а если возникали расхождения и споры по какому-либо предмету, Максим терпеливо, без раздражения, удачно поставленными вопросами и заключениями подводил мальчика к окончательному выводу.

Максим старался познакомить и подружить Колю с детьми мезинских крестьян. Эти ребята, растущие в больших крестьянских семьях, где обычно бывало 8-10 детей, уже с 6-7 лет имели свои домашние обязанности. Особенно они загружались работой в летнее время: нянчили младших братьей и сестер, пасли телят, овец, гусей, пололи огороды. Более взрослые дети в 9-10 лет, жали, гребли, возили с поля урожай, а на поле навоз, ухаживали за скотом, боронили. 

Мальчики, кроме того, ходили за плугом, ездили в «ночное» и делали много других мелких работ по хозяйству. Общение с этой детворой развило у Коли дисциплинированность, аккуратное отношение к своим обязанностям, уважение к труду и безграничную любовь к людям труда. 

До поступления Коли в школу он и дед Максим были неразлучны. Они вместе завтракали, работали на пасеке, в саду, в огороде, обедали, ездили на рыбалку, ходили в лес по грибы. Спали в «будке» в саду. Беседовали с крестьянами, проявляя к ним сердечное участие, любовь и оказывая им помощь.

Купанье в Десне, поездки на рыбалку, хождение в лес всегда проходили с участием крестьянских детей. Максим старался привить детям любовь к природе, научить их наслаждаться ее красотами, бережно и любовно ее охранять.

Зимой дед Максим и Коля вместе столярничали, готовя ульи для пасеки, вместе рубили дрова, топили печи. Упражнялись в французском и немецком языках. Этим языкам Колю начала обучать его мать, когда Коле было два года. Максим сам много читал и развивал у Коли любовь к чтению и обдумыванию прочитанного.

По воскресеньям и праздничным дням к Максиму собирались его приятели-односельчане, читали, обсуждали текущие события, чаще всего конкретные случаи зверств и несправедливостей помещиков над своими крепостными.

Коля присутствовал на этих беседах, внимательно к ним прислушивался, а когда гости уходили, засыпал Максима вопросами. Больше всего мальчика волновали несправедливости и жестокости к крепостным.

Коля вдумчиво относился к явлениям жизни, старался больше познать, многое обдумать. Максим ему усердно в этом помогал и был незаменимым талантливым и любящим учителем и воспитателем. Кроме умственного развития, старался привить ему настойчивость и смелость. Он говорил Коле:

— Знай, что даже невеликая сила удесятеряется смелостью.

Коля не мог видеть, когда более сильный обижал слабого. В этом случае Коля, не сообразуясь со своими силенками, бросался на защиту обижаемого.

Недалеко от дома Максима жила с девочкой приемышем бедная безродная старуха по прозвищу «Деркачиха». В детстве родители ее звали Юлей. Горькая судьба стала ее уделом. К десяти годам она осталась круглой сиротой. Взял ее на воспитание многосемейный богатый казак Кравчук. Подрастая Юля могла вырасти в красивую стройную девушку. Но жестокости, бытовавшие в семье Кравчука, этому помешали.

Осенью на крытом току Кравчука шла молотьба жита. Молотил цепями Кравчук со своими сыновьями. Юля подбирала обмолоченную солому, вытряхивала из нее зерна, ровняла солому и вязала ее в «кули», предназначенные на соломенные крыши.

Старшему сыну Кравчука показалось, что девочка замешкалась. Он со злобой размахнулся цепом и ударил девочку. Девочка воскликнула и потеряла сознание. Когда бесчувственную Юлю внесли в хату, жена Кравчука крикнула сыну:

— Ты ее убил, ох, зверюга!

Сын, равнодушно взглянув на Юлю, безразличным тоном ответил: - Ничого, виживе - злидни живучи!

Юля несколько месяцев болела. В результате полученных травм она стала кривобокой и сгорбившейся. Только перестарком Юле удалось выйти замуж за безродного обездоленного батрака. Через три года муж Юли умер, придавленный деревом на лесоразработке. А еще через два года скарлатина унесла в могилу ее единственного сынишку. Долго Деркачиха жила одинокой в своей убогой хатенке и только под старость взяла на воспитание сиротку Дуню.

Деркачиха была от природы не злой женщиной, но пребывание в семье Кравчука, где она прожила 14 лет и где она превратилась в калеку, сделали ее суровой и жестокой. Она считала, что для воспитания «настоящего человека» нужно в детстве и юности его бить за всякую шалость, и за всякую малую и большую вину. Поговорка: «За битого двух небитых дают» стала основой ее мировоззрения. И поэтому всякое проявление детской резвости или шаловливости она старалась прекращать подзатыльником или ударом розгой. А когда Дуня под ее ударами начинала плакать и кричать, это приводило Деркачиху в раздражение и злость и тогда она колотила девочку нещадно.

Однажды Коля, проходя по улице, услышал истошный крик Дуни. Заглянув во двор бабы Деркачихи, он увидел, как она, намотав косички девочки на левую руку, колотила розгами худенькое, слабенькое тельце девочки. Коля, не помня себя, бросился на Деркачиху. Он своими слабыми ручонками старался освободить косу девочки от рук Деркачихи. Убедившись в бесполезности своих усилий, он впился в руку Деркачихи. Та выпустила косичку Дуни, и девочка убежала. Вечером Максим сказал:

— Я тебе говорил, что смелость удесятеряет силы. У тебя сил немного больше, чем у воробья, а Деркачиха — старуха могучая, однако ты ее победил, смело бросившись на защиту Дуни. Смелость — великая сила.

Коля еще в трехлетнем возрасте, испугавшись пожара, начал заикаться. Максим посоветовавшись с черниговским врачом, терпеливо и настойчиво проводил упражнения речи Коли. В результате заикание исчезло, осталась медлительность речи и растягивание слов.

Максим Иваницкий ездил часто в Понорницу к Петру Сильчевскому -образованному, прогрессивно настроенному человеку и всегда брал с собой Колю, который тогда уже подружился с сыном Сильчевского Дмитрием или «Микой», как называли мальчика в детстве.

Подошло время поступления в школу. Максиму не хотелось расставаться с Колей, но Определять его в Мезинскую школу ему тоже не хотелось. Учительница в Мезинской школе была раздражительная и злая. Она не любила детей и немилосердно их колотила, а учеба детям давалась плохо.

Максим отвез Колю в село Конятин (в 8 километрах от Коропа к своему брату, тоже священнику, Маркелу Иваницкому и определил его в Конятинскую школу. .Сын Маркела Коля Иваницкий, и Коля Кибальчич успешно учились в Конятинской школе и крепко подружились.

На лето оба Коли приехали в Мезин к Максиму и составили «неразлучную троицу — два малых и один старый», как говорили о них соседи и родственники. В течение всего лета «троица» работала на пасеке, в саду, на огороде, ходила на рыбалку и в лес, читала, упражнялась в иностранных языках.

К началу нового учебного года в Мезинскую школу приехала новая учительница, молоденькая девушка с душой, переполненной желанием служить народу. Она подружилась с Максимом Петровичем Иваницким, пользовалась его советами в деле организации школьной работы и скоро школа стала образцовой. Эту зиму Коля Кибальчич уже учился в Мезинской школе. Он удивлял своими способностями. Учился блестяще. Окончил он школу весной 1864 года и по требованию отца Коли вернулся в Короп в отчий дом. Здесь окрепла дружба Коли Кибальчича с Микой Сильчевским.

Глава III

УЧЕНИК

Иван Иосифович Кибальчич занялся подготовкой Николая и сына П.Сильчевского — Дмитрия для определения в среднее учебное заведение и в августе 1864 года отвез мальчиков в город Новгород-Северский и определил их в первый класс Новгород-Северской гимназии.

В 1789 году в Новгород-Северском было учреждено Главное народное училище из четырех классов с четырьмя учителями. Такие училища бывали тогда только в губернских городах. Когда Новгород-Северский в 1802 году превратили в уездный город, училище не было закрыто, а в 1808 году училище было преобразовано в четырехлетнюю гимназию. В 1844 году для гимназии был построен новый кирпичный, обширный дом.

Основным составом учащихся были дети помещиков ближайших к Новгород-Северскому уездов. Учащихся - детей духовенства, купцов, мещан, казаков и крестьян было в гимназии 1.5-18%.

Распространено мнение, что Н.И.Кибальчич, поступив в 1864 году в первый класс Новгород-Северской гимназии, беспрерывно учился здесь до окончания ее в 1871 году.

Николай Кибальчич действительно в 1864 году поступил вместе с Дмитрием Сильчевским в первый класс Новгород-Северской гимназии и затем учился с ним в 6-м и 7-м классах этой гимназии и вместе они ее окончили, но учиться вместе в первые годы им не пришлось.

Через несколько дней после приема Коли Кибальчича в гимназию, когда еще не уехал из Новгород-Северского его отец, Коля увидел, как высокий гимназист из старшего класса колотил маленького худенького мальчика. Гимназист раскровянил мальчику нос и нещадно продолжал колотить.

Кибальчич с детства не мог видеть издевательств над слабыми. Он налетел на высокого гимназиста, сбил его с ног и наставил синяки под глазами. Гимназист оказался племянником местного исправника . Последний пожаловался директору гимназии и привел ему свое избитое великовозрастное чадо. Директор вызвал V себе Кибальчича. Перед взором директора предстал маленький, худенький десятилетний «обидчик» — Кибальчич и крупный упитанный тринадцатилетний «обиженный».

Директор был явно удивлен:

— Что же, ты, такой большой и сильный поддался такому малышу? Просто не верится, чтобы он мог тебя избить.

- Он налетел на меня неожиданно, - ответил покрасневший исправничий племянник.

— Он — подлый трус, нападающий только на тех, кто не может дать ему отпора. Он бил и мучил маленького мальчика. Я не мог этого видеть. Я заставил труса испытать на себе то, чему он подвергал другого. Я избил его так, как он бил мальчика,— сказал медленно растягивая слова, Кибальчич.

- Какой защитник слабых нашелся? - зло прорычал исправник. Симпатии директора были явно на стороне маленького и смелого Кибальчича. Но исправник угрожающе заявил:

— Я так этого не оставлю!

Директор понимал, что нужно конфликт ликвидировать на месте, не перенося его в губернию. Он вызвал Ивана Иосифовича Кибальчича и предложил ему «добровольно» забрать сына из гимназии. Колю Кибальчича, по заявлению отца, исключили из гимназии. Для того, чтобы дать сыну образование, отец Коли определил его (в том же 1864 году) учеником Новгород-Северского духовного училища.

Учеба Николая Кибальчича в Новгород-Северском духовном училище, очевидно, и послужила к тому, что в обвинительном акте по «делу 1 марта 1881 года» о Кибальчиче написано: «Первоначальное образование получил в Новгород-Северской духовной семинарии», причем духовное училище ошибочно названо духовной семинарией.

Ежедневные занятия в духовном училище состояли из четырех уроков с десятиминутной переменой между ними. Главное внимание в духовном училище уделяли латинскому и греческому языкам. Этим языкам ежедневно предоставлялось поочередно по два урока. Остальные два урока в день уделялись закону божьему, катехизису , богослужению, русскому языку и арифметике. Физика и ботаника в училище вовсе не преподавались.

Коля Кибальчич и здесь всех поражал своими способностями и развитием. Учился Коля прекрасно, но его не удовлетворяло направление учебы. Мика Сильчевский в это время учился в гимназии. По совету Микиной матери, Колю Кибальчича поселили в ученическую квартиру по Губернской улице, рядом с квартирой семьи Сильчевских.

Коля и Мика ежедневно встречались. Их давняя дружба не только не ослабла, но даже укрепилась. По-прежнему вместе увлекались чтением. Вместе готовили уроки. Причем, Коля, как более способный, помогал Мике, выучивал и уроки, задаваемые в гимназии. Особенно серьезно Коля изучал естественные науки по курсу гимназии.

Коля Кибальчич все свое свободное время отдавал чтению и занимался пиротехникой. Он готовил бенгальские огни, ракеты, «огненные мельницы» и другие фейерверки, очень этим увлекаясь. К товарищам по училищу он относился с большим доброжелательством и вниманием, всегда готовый помочь товарищу и поделиться с ним последним.

На рождественские и пасхальные каникулы Коля ездил к отцу в Короп, куда съезжались в это время старшие братья и сестры. Летние же каникулы проводил по-прежнему у деда Максима в Мезине, куда часто приезжал и Коля Иваницкий.

Когда наступала пора сенокоса на поемных лугах реки Сейм, вся «троица» ездила на помощь по уборке сена к старшему сыну Максима — Ивану в село Спасское, того же Кролевецкого уезда.

Особенно весело прошла косовица в 1867 году после «троицы» . На этот храмовый праздник в Спасское к Ивану Максимовичу Иваницкому съехалось много гостей - родственников: как обычно, приехали Иваницкие из Конятина, Шияновы из Головеньки и Рыботина, Кибальчичи из Коропа. Приехали также из Печи брат и сестра Зеньковы - Коля и Катя, которые в Спасском бывали сравнительно реже. Отпраздновав, взрослые гости разъехались по домам, а молодежь осталась на уборку сена.

На воскресенье молодежь решила не ездить в Спасское, а остаться на лугу. Вечером в субботу поужинали раньше обычного и решили устроить вечер отдыха. Играли, пели, декламировали, танцевали.

Коля Кибальчич щедро сжигал фейерверки. В урочище Могильник вокруг места, где расположился табор, он зажег свои «бенгальские огни». Они горели всеми цветами радуги, придавая всему окружающему сильную, яркую, невероятно чарующую окраску, создавая захватывающую феерическую картину. Потом Николай зажег «огненную мельницу». На фоне потемневшего неба крутились огненные крылья.

Далее следовали ракеты. Раздался взрыв. Каждая ракета, поднявшись на значительную высоту, .своим огненным хвостом описывала широкую дугу и с шипением спускалась к земле. Получался громадный огненный букет лент разнообразных ярких цветов. Ракеты взрывались одна за другой.

На лицах зрителей звук взрывов вызывал секундный страх, который сменялся потом неописуемым восторгом. Ракет было много. Одни поднимались выше, другие ниже, но каждая из них радовала и волновала молодых зрителей. Почти все из присутствующих до этого не видели фейерверков, и поэтому они произвели на них особенно потрясающий эффект.

Колю Кибальчича поздравляли с успехом, его искренне благодарили и тут же единогласно присвоили ему звание «Коля — пиротехник». Это звание крепко пристало к нему и осталось за ним среди родственников и близких на всю его короткую жизнь.

После веселого вечернего времяпровождения устроили ночевку здесь же, на собранном сене.

Коля Кибальчич и Коля Иваницкий улеглись на незаконченном стоге сена. Взволнованные впечатлением дня и особенно успехом фейерверка, они долго не могли уснуть. Над ними было звездное небо. Серп луны, спускающийся уже к горизонту, оставлял узкую светящуюся дорожку на гладкой поверхности реки. Стояла глубокая тишина, только изредка тихий всплеск воды в реке, как будто подчеркивал эту тишину.

Все окружающие предметы выглядели покрытыми легкой серебристой дымкой, и казалось, что эта дымка является частью атмосферы, окутавшей землю. Оба Коли лежали, глядели на звезды. Каждый думал о своем. Спать не хотелось. .

— Коля, ты заметил, как далеко пролетела последняя ракета? спросил Иваницкий.

- Я заметил и удачные полеты ракет, и неудачные. Заряд во всех ракетах был одинаков, а длительность полета, очевидно, зависит от времени горения заряда. Те ракеты, где заряд вспыхивает сразу и разрывает оболочку, полет имеют короткий. Ракеты же, где заряд сгорает медленнее и оболочка не разрывается, летят дальше.

Устремив глаза в темное звездное небо, Кибальчич тихо, тихо, с большими паузами делился со своим другом своими мечтами.

— Можно бы сделать большую-большую ракету с прочной оболочкой и зарядить ее большим количеством зарядов. Такая ракета могла бы лететь очень, очень далеко. Только ведь, чем больше положишь зарядов, тем тяжелее будет ракета, а для поднятия тяжелой ракеты нужно увеличивать заряд, а это опять увеличивает тяжесть ракеты... Тут нужно много думать...

Уже короткая летняя ночь была на исходе, уже на востоке появилась розовая полоса, а друзья все продолжали мечтать о большой ракете.

Несмотря на то, что в духовном училище сознание Коли Кибальчича все время отравлялось преподаванием дисциплин о боге, он уже здесь начал сомневаться в его существовании. Частые задушевные беседы на эту тему с умным, развитым и любимым Максимом окончательно убедили его, что бога нет.

Коля теперь считал, что всякий человек, разумно и логично мыслящий, не может верить в бога. Отца своего Коля считал человеком умным, образованным и развитым. Следовательно, отец не мог верить в бога. А это значит, что отец, совершая богослужения и требы, сознательно обманывает народ и имя несуществующего бога использует для извлечения доходов в свою пользу. Это Колю возмущало до глубины души и очень его мучило.

Приезжая на праздничные каникулы в дом отца, Коля категорически отказывался от посещения богослужений. На этой почве у Коли происходили частые и очень острые конфликты с отцом.

Родственница священника Кибальчича - Зарецкая рассказывала: — Приехал Коля в гости, отец недоволен его поведением, после обеда Коля встает из-за стола и не перекрестится, ходит по комнатам и насвистывает разные песенки.

Коля считал особенно унизительным и недобросовестным посещение отцом на пасхальные и рождественские праздники дворов своих прихожан, которые дарили ему колбасу, сало, яйца, хлеб и деньги. Коля безрезультатно уговаривал отца прекратить эти посещения. Но отец сердился и продолжал обход прихожан. Тогда Коля с помощью своих сверстников мальчишек расклеил на пасху на калитках прихожан Успенской церкви города Коропа бумажки с такой надписью:

Святися, святися, 

Назад воротися,-

Нету дома никого, 

Не получишь ничего.

Виновник этого своеобразного протеста против религиозного обмана не скрывал своего участия в нем, и это еще больше испортило отношения отца с сыном.

После окончания в 1867 году духовного училища Коля хотел поступить в, гимназию, но отец категорически воспротивился, и Коля вынужден был поступить в Черниговскую духовную семинарию. Туда же поступил его брат Федор.

Летом 1869 года отношения Коли с отцом совершенно испортились. Коля не только сам не посещал богослужений, но старался убедить отца, что совершение богослужений и треб является делом недобросовестным. Он говорил отцу:

— Ты сам, не веря в бога, совершаешь богослужения и требы, чтобы именем бога выманивать от прихожан плоды их тяжелого труда. Это обман, это позорное жульничество! И как тебе не совестно этим заниматься!

Часто часами у отца с сыном длились диспуты на тему о существовании бога. Но эти диспуты не убедили ни одну из сторон и кончились разрывом. Отец заявил Коле:

- Ты мне не сын, уходи из моего дома и не рассчитывай, что я дам хоть одну копейку тебе в помощь.

Коля пешком ушел в село Конятин в своему двоюродному деду Маркелу Иваницкому. В конце летних каникул Коля Кибальчич и Коля Иваницкий уехали в Чернигов.

Коля Кибальчич подал «прошение» педагогическому совету духовной семинарии о принятии его на «казенное содержание». Об этой просьбе можно узнать по следующему документу. Съезд духовенства Черниговской епархии, состоявшийся в январе 1870 года, рассматривал смету духовной семинарии на 1869/70 учебный год. При этом рассматривались, неудовлетворенные педагогическим советом семинарии, прошения учеников семинарии о принятии их на казенное содержание. В «Журнальном постановлении» этого съезда в

«Статье VI» среди неудовлетворенных прошений ряда учеников семинарии упоминаются прошения учеников III класса Николая и Федора Кибальчичей.

Педагогический совет отказал Кибальчичам в их просьбе, мотивируя отказ состоятельностью отца. Тогда Коля Кибальчич осенью 1869 года оставил семинарию, уехал в Новгород-Северский, блестяще сдал экзамены и поступил в шестой класс гимназии, в котором учился в это время Мика Сильчевский. Прервавшаяся на два года дружба Сильчевского и Кибальчича опять возобновилась.

По рекомендации отца Мики — П. Сильчевского, Новгород-Северский предводитель дворянства помещик М.О.Судиенко предоставил Кибальчичу место репетитора-гувернера своих детей.

В доме Судиенко Кибальчич получил комнату, питание и небольшое «жалование». Здесь он жил до окончания гимназии и отъезда в Петербург. Сам Судиенко и его домочадцы относились к Кибальчичу с уважением и вскоре полюбили его, а дети Судиенко - ученики и воспитанники Кибальчича — в нем души не чаяли.

Глава IV

ГИМНАЗИСТ

Новгород-Северская гимназия была старой гимназией, однако преподавательский персонал и постановка преподавания в ней не были на должной высоте. В век узаконенного произвола только люди, сильные волей, с крепко развитым чувством порядочности и долга, не скатывались в болото обывательщины и подлости.

Директором гимназии в это время был Павел Федорович Фрезе. Человек умный, но пьяница. Вследствии этого он не мог постоянно, каждодневно следить за делами гимназии. Только в редкие дни протрезвления он старался как-то исправить, наладить порядки в гимназии, а через несколько часов снова появлялся графинчик с водкой, и эти благие намерения пропадали.

Пользуясь слабостью директора, гимназией фактически правил инспектор Герман Егорович Францен, человек ловкий и деловой, но бесчестный и подлый. На гимназию он смотрел только с одной точки зрения — как источник лишних доходов.

Преподавательский состав также старался выжать из своего положения в гимназии возможно большие доходы, совершенно не интересуясь успехами преподавания. Ярким образцом таких деятелей «от просвещения» был учитель географии и истории Павел Безменов. Учеников, не поддающихся его вымогательствам, он старался выжить из гимназии. Не спрашивая их, ставил единицы, не допускал их к экзаменам.

Учителем «Закона божия» был магистр богословия протоиерей Петр Хандажинский, человек неумный, самовлюбленный и совершенно не выносивший тех, кто смел иметь суждение о предмете, не совпадающее с его - Хандажинского мнением. Таких людей он считал «опасными вольнодумцами» и всячески старался «сжить их со света».

Были короткие периоды времени, когда в гимназии появлялся новый учитель, который своими знаниями и умением оживлял свой предмет, приковывал к нему внимание гимназистов. Они с увлечением занимались этим предметом, много работали с литературой, относящейся к предмету, и приобретали значительные познания. Появление такого учителя ярко подчеркивало мертвечину, укоренившуюся в гимназии. Такие учителя не приходились ко двору в гимназии и им создавались условия, при которых они торопились уйти из Новгород-Северской гимназии в другие города. И по- прежнему в гимназии воцарялась мертвечина.

В гимназии в эти годы не было ни одного человека, заслуживающего любовь и уважение' учеников, а по составу и способностям учеников Новгород-Северская гимназия стояла выше уровня других гимназий.

Россия после падения крепостничества была неспокойной. Бунты крестьян, неудовлетворенных реформой 1861 года, произведения Белинского, Добролюбова, Чернышевского, набатная поэзия Некрасова будоражили молодые мятежные души.

В среде гимназистов чувствовалось глухое брожение, шла пропаганда новых идей. Администрация' гимназии считала эти годы «нашествием пропагандистов» на гимназию. 

Директор гимназии в дни протрезвления наверное думал: - нужно отвлечь гимназистов чем-то интересным, занимательным, нужно заполнить их досуг.

Созвали педагогический совет. Советовались и порешили: создать при гимназии «философский кружок» в расчете, что занятия этого кружка увлекут гимназистов старших классов и отвлекут их от пропаганды. Назначили руководителей кружка. В их число попал Хандажинский. На первом же занятии «философского кружка» Хандажинский знакомил слушателей кружка с созданием вселенной. От его лекции веяло библейским сказанием о сотворении мира.

Кибальчич слушал Ханджинского и возмущался. Он думал: во что Хандажинский превращает занятия философского кружка? Но когда Хандажинский упомянул, что наша планета насчитывает 7 379 лет, смелый, прямой и развитый Кибальчич не мог вынести нелепости.

— Это неверно,- заявил он. - Наша земля существует много миллионов лет. Это доказывается геологическими данными. В музеях есть экспонаты, несомненный возраст которых равен нескольким десяткам тысячелетий. Определять возраст земли по библейским сказаниям - это не научно.

В зале поднялся гул. Гимназисты поддерживали Кибальчича. Хандажинский в ярости оставил кафедру. На этом закончились занятия философского кружка. Кибальчич же нажил смертельного врага.

Несмотря на плохую постановку учебного процесса, Новгород-Северская гимназия дала ряд выдающихся людей: педагог К.Д.Ушинский, экономист А.П.Заблоцкий-Десятовский, историк М.А.Максимович, писатель П.А.Кулиш, революционер-народоволец А.Д.Михайлов, дерматолог-профессор С. П.Томашевский. Томашевский и Михайлов учились в гимназии, когда учился в ней и Кибальчич.

А.Д.Михайлов поступил во второй класс Новгород-Северской гимназии в 1868 году. Кибальчич поступил в 6-й класс гимназии осенью 1869 года, когда Михайлов был в третьем классе, и окончил гимназию весной 1871 года, когда Михайлов перешел из четвертого в пятый класс гимназии. Окончил Михайлов не Новгород-Северскую, а Немировскую гимназию в 1875 году, после реформы ее, когда был уже введен в гимназии восьмой класс. В том же году Михайлов поступил в Петербургский технологический институт, откуда вскоре был уволен.

Необыкновенные способности Кибальчича, его развитие и начитанность, большая работоспособность, хорошее отношение к товарищам создали ему большую популярность среди гимназистов.

Всегда тихий, спокойный, необычайно добрый Кибальчич там, где требовалась помощь, не задумываясь, всей душой шел навстречу, отдавая свое время, свои вещи и свои деньги до последней копейки, чтобы выручить товарища или даже малоизвестного человека. Д.Сильчевский, друг и соученик Н.Кибальчича по гимназии, так отзывался в своих воспоминаниях о его доброте:

«А что касается его доброты, то опять повторяю, другого такого человека я не знал. Он буквально все отдавал нуждающимся товарищам - свой последний рубль, а сам сидел после этого без хлеба, без чая, без сахара, пока я или С.П.Томашевский, или другой кто-нибудь из товарищей не выручали его из беды.

— Как же это, Николай,- бывало говоришь ему с укором,- отдал последний грош, а сам остался на голодовку?

- Да, когда человек нуждается, так уж тут нечего рассуждать,- было всегда его неизменным ответом».

Науки гимназического курса Кибальчич постигал без особых усилий и знал их прекрасно. Особенно блестящие способности проявлял Кибальчич в математике и естественных науках. Д.Сильчевский отмечал:

«В Новгород-Северской гимназии Кибальчич в 6-м и 7-м (последнем) классе был неизменно первым учеником и в особенности изумлял всех своих товарищей, даже учителей, своими изумительными математическими способностями».

Кроме гимназического курса, Кибальчич во время пребывания в гимназии самостоятельно изучил английский язык и увлекался изучением химии. Его детское увлечение пиротехникой и фейерверками прошло, но страсть к чтению и интерес к глубокому изучению химии еще усилились. Немецким и французским языками он владел в совершенстве. Не прошли даром и уроки латинского и греческого языков в духовном училище. Знания английского языка были достаточными для чтения в подлинниках произведений английских авторов. Но остро чувствовался недостаток хороших, интересных книг.

Гимназическая библиотека состояла из нескольких сот книг, преимущественно религиозного и назидательного содержания. Они не удовлетворяли гимназистов. Доставать книги на стороне было трудно и запрещалось гимназическими правилами.

Кибальчич совместно с группой более развитых и передовых гимназистов организовал нелегальную библиотеку. Гимназисты - члены библиотечного кружка вносили деньги, на которые выписывались из Москвы, Петербурга и других мест книги и периодические издания.

Первое время библиотекой заведывал гимназист Д.Сильчевский, но когда возникла угроза захвата нелегальной библиотеки гимназическим начальством, библиотека ночью была перенесена в комнату Кибальчича в доме Судиенко.

Заведующим библиотекой стал Н.Кибальчич. В библиотеке были сочинения Н.А.Добролюбова, Д.И.Писарева и А.И.Герцена. Доставались издания герценовской «Вольной Русской типографии» в Лондоне; сборники «Полярная звезда» и журнал «Колокол». Имелись комплекты русских прогрессивных журналов «Современник» (закрытого в 1866 году), «Дало», «Отечественные записки». Гимназистам были известны роман Н.Г.Чернышевского «Что делать» и его статьи «О новых условиях сельского быта», «О поземельной собственности», «Материалы для решений крестьянского вопроса», «Труден ли выкуп земли?».

Громадное воздействие на развитие мировоззрения молодежи оказывала, по словам Ленина, «могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров».

Чтение ранее вышедших номеров демократического журнала «Современник» и, прежде всего, произведений Н.Г.Чернышевского, имело громадное влияние на формирование революционного настроения Николая Кибальчича. Изучение прогрессивной литературы помогло юноше правильно оценить результаты мероприятий, которые правительство вынуждено было принять под давлением недовольного народа.

Реформа 1861 года, получившая название «освобождение крестьян», подготовленная крепостниками и ими же проведенная в жизнь, не улучшила благосостояния крестьянства, а, наоборот, привела к обнищанию большинства крестьян. Выделенные им при освобождении земельные наделы за огромные выкупные платежи не обеспечивали безбедное существование большинства крестьян. Это породило стихийные крестьянские волнения, охватившие почти всю Россию.

Создавалось впечатление, что разрозненные крестьянские волнения вот-вот сольются в единое мощное всенародное восстание, которое сметет и раздавит самодержавие и дворянское господство.

В то время, по выражению Ленина, «самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание - опасностью весьма серьезной». Однако разрозненные крестьянские восстания тогда не слились в единое могучее движение и самодержавие со своим дворянством продолжало господствовать в России.

Передовая молодежь того времени искала ответ на наболевшие вопросы в литературных произведениях. Рядом с Н.Г.Чернышевским большой популярностью пользовались произведения Н.А.Некрасова.

Н. А. Некрасов в журнале «Современник», объединившем лучших прогрессивных писателей того времени, среди которых были Н.Г.Чернышевский и Н.А.Добролюбов, своими произведениями, наполненными революционным пафосом, верою в силы народа и в лучшее его будущее, увлекал молодежь. Он описал страдания русского крестьянства, жестокую эксплуатацию его помещиками, поругание его человеческого достоинства, нищету, невыносимое горе и скорбь народную. Произведения Некрасова наполняли сердца моло- . дежи сочувствием к страдающему крестьянству. Это создавало благоприятную основу для развития народнических убеждений.

Известный революционер-народоволец Н.А.Морозов писал:

«Поголовное движение того времени учащейся молодежи в народ возникало не под влиянием западного социализма... Главной движущей силой была народническая поэзия Некрасова, которой все зачитывались в переходном юношеском возрасте. А это производило сильнейшее впечатление... Почему эти идеи легко прививались тогда - в расцвет некрасовской поэзии? Не потому ли, что душа молодых поколений уже была подготовлена к ним Некрасовым с ранней юности и уже напилась из его первоисточника?»

Кибальчич еще в детстве, живя у Максима, вблизи видел народную нищету, страдания, непосильный труд, беспросветную скорбь и следы истязаний помещичьих нагаек на крестьянской спине... И тогда уже нежное детское сердце переполнилось любовью и состраданием к обиженным и ненавистью к обидчикам.

Поэтому чтение имевшихся в подпольной библиотеке произведений и поэзия Некрасова оказывала на Кибальчича особенно сильное воздействие. Еще будучи гимназистом, он увлекался социально-экономической и политической литературой, изучал историю революционного движения и занимался пропагандой среди гимназистов передовых тогда общественных и политических идей.

Кончился 1869/1870 учебный год. Кибальчич первым учеником перешел в седьмой — последний класс гимназии1.

В седьмом классе гимназии было организовано издание рукописного журнала «Винт». Руководителем и редактором журнала был Н.Кибальчич. Его помощниками были друзья и приятели — Д.Сильчевский и С.Томашевский.

В журнале, кроме статей социально-исторических, помещался материал сатирического характера. Кибальчич поместил в этом журнале статьи о бунтах Степана Разина и Емельяна Пугачева, о французской революции. Карикатуры для сатирической части журнала придумывал также Кибальчич. Здесь осмеивались нелюбимые учителя и надзиратели. Больше других здесь осмеивались надзиратель Киселевич и лицемерный и хитрый Хандажинский.

Журнал выходил тетрадками, раз в 2-3 недели. Переписывал журнал лучший каллиграф 7-го класса Барзаковский. Рисунки в журнале делал способный рисовальщик — Татаринов,

Отец Сильчевского от своего сына и гимназической администрации знал об успехах Кибальчича и слышал о нем восторженные отзывы. Судиенко при встрече с Сильчевским всегда благодарил его за рекомендованного гувернера в лице Кибальчича, который оказался «выше всякой похвалы».

Дружба отцов Дмитрия Сильчевского и Николая Кибальчича по-прежнему продолжалась. Петр Сильчевский, бывая на своей родине в Понорнице, обязательно навещал в Короле Ивана Иосифовича Кибальчича и высказывал свое удовлетворение Колей Кибальчичем. Он восторгался его успехами в гимназии, способностями, трудолюбием, добротой, скромностью и спокойствием, тактом, его большими успехами в деле воспитания детей Судиенко. Он по нескольку раз передавал отзывы Судиенко о Коле. Отец видел, что сын без его помощи пробивает себе дорогу.

Вспоминая теперь спокойно свои столкновения с Колей, отец в глубине души сознавал, что только чистейшая, ничем не запятнанная совесть сына и его безукоризненная честность могли толкнуть его на эти споры. Иван Иосифович написал сыну ласковое письмо, просил забыть об их размолвках и приехать на летние каникулы к нему в Короп.

Коля немедленно написал отцу нежное письмо и сообщил, что приехать не может, так как летом будет заниматься с детьми Судиенко. Между отцом и сыном восстановились добрые отношения.

1870-1871 учебный год, последний год пребывания Кибальчича в гимназии, особенно не отличался от предыдущего года. То же добросовестное прохождение курса гимназических наук, та же безотказная и душевная помощь товарищам, то же тщательное изучение химии и английского языка, то же сильное увлечение чтением. Однако в этом году произошли два события, которые показали, что он не только тихий, смирный, кроткий и бесконечно добрый человек, но он очень смелый, способный на героические подвиги, на жертву собой и защиту правды и справедливости.

Вместе с Кибальчичем в седьмом классе учился очень скромный, боязливый, застенчивый и безответный сын Новгород-Северского торговца Миша Слищенко. Еще в начале учебного года квартиру этого гимназиста посетил учитель Безменов.

Предлогом для этого посещения было якобы желание учителя узнать, как и в каких условиях гимназист живет и готовит уроки. Поговорив несколько минут с учеником, Безменов обратился к отцу Слищенко:

- У меня к Вам есть дело; прошу уделить мне несколько минут.

— Прошу Вас пожаловать сюда, - сказал старший Слищенко, открывая дверь в другую комнату.

Безменов, усевшись удобно в предложенное ему кресло, повел такую речь: 

— Исключительные обстоятельства вызвали у меня острую потребность в деньгах, и я пришел Вас просить занять мне на несколько месяцев рублей 300. Этим Вы меня очень обяжете и я отслужу Вам эту любезность.

Слова Безменова торговца передернули. Он знал славу, ходившую о Безменове по городу. Тот старался, где мог, занимать деньги, но никогда долгов не платил. Особенно беззастенчиво и настойчиво он вымогал ссуды у родителей своих учеников.

— К сожалению, господин Безменов, я лишен возможности оказать Вам эту услугу. Дела теперь в застое. Приближаются сроки платежей по векселям, а наличных денег нет. Сам ищу, где бы одолжить на несколько месяцев деньги,— сказал Слищенко.

Отказ взбесил Безменова. Он несколько минут просидел в кресле молча, точно лишившись дара речи, потом сорвался с кресла и быстро направился в переднюю. Здесь он остановился, точно задумавшись:

— Может быть, Вы еще передумаете, господин Слищенко.

— Очень сожалею, но помочь Вам лишен возможности.

— Очень плохо, а для Вас еще хуже, - сказал Безменов и, не прощаясь, ушел.

Слищенко рассказал жене о цели посещения Безменова. Это ее испугало.

- Дал бы ты ему хоть сотню. Ведь он житья не даст нашему мальчику.

— Лучше эти деньги выбросить, чем дать такому подлецу. Это настоящий разбойник с большой дороги.

На другой день гимназист Слищенко рассказал товарищам, что Безменов приходил к его отцу занимать 300 рублей и отец отказал.

- Теперь берегись, будь всегда начеку. Безменов будет стараться ловить тебя и ставить единицы,- сказали гимназисты.

Подходил конец четверти учебного года, а Безменов ни разу не вызывал Слищенко.

В последний день четверти Безменов задал Слищенко вопрос, явно казуистический и не вытекающий из пройденного курса истории. Слищенко не ответил. Безменов поставил ему единицу за четверть. В следующих двух четвертях повторилось то же. Стало известно, что Безменов на педагогическом совете добивался недопущению Слищенко к выпускному экзамену.

На одном уроке Безменова Кибальчич сказал:

— Господин учитель! Вы ни разу не спрашивали Слищенко, а ставите ему единицы и, кроме того, как мы слышали, стараетесь среди других учителей не допустить его к выпускному экзамену. А за что? Только за то, что отец его не дал Вам взаймы денег... Это не благородно, это просто подло и недостойно вас как человека и учителя. Вы, как наш наставник, должны были для всех нас быть образцом чести и благородства, а вы, наоборот, поступаете низко.

В классе раздался одобрительный гул, а Сильчевский выкрикнул:

— Я присоединяюсь к словам Кибальчича.

Безменов остолбенел. В век привычного и узаконенного произвола слова Кибальчича были неслыханной дерзостью. Урок был прерван. Безменов под свист учеников удалился.

Устоявшаяся затхлая и однообразная жизнь захолустного городка всколыхнулась. Везде обсуждался поступок гимназиста Кибальчича. Некоторые предсказывали, что Кибальчича уволят из гимназии «с волчьим билетом» . Другие одобряли и восторгались смелостью поступка Кибальчича, который, защищая обижаемого товарища, рискнул своей судьбой.

Предводитель дворянства Судиенко в своей среде сказал:

- Смотрите, наш тихоня, кроткий добряк Кибальчич оказался таким смельчаком, в защиту правды не побоялся подставить свою голову. Молодец, ах, молодец!

Мнение Судиенко разнеслось по городу и стало известно администрации и учителям гимназии.

На заседании педагогического совета Безменов и Хандажинский действительно настаивали на исключении Кибальчича из гимназии «с волчьим билетом». Но Кибальчич был первым учеником выпускного класса, «гордостью гимназии», кандидатом на золотую медаль. Кроме того, администрация и учителя гимназии узнали мнение по этому делу предводителя дворянства Судиенко и не решились пойти против него.

Не лишенный порядочности, директор гимназии решительно возразил против исключения Кибальчича из гимназии. Другие члены педагогического совета поддержали директора. Кибальчич остался в гимназии, а за свою дерзость был наказан семидневным карцером.

Кибальчич отсиживал в карцере свой срок в хорошем настроении: он защитил Слищенко, он выставил к позорному столбу подлость и взяточничество Безменова, он победил... И вспоминались ему заветы его любимого, уже умершего, наставника Максима, который говорил:

— Будь смелым, смелость удесятеряет силы.

Кибальчич и дальше оставался верен себе - защитником обижаемых, борцом против произвола и несправедливости.

Соученик Кибальчича по Новгород-Северской гимназии Федор Петрович Сандер поделился в 1929 году с историком П.Е.Щеголевым воспоминаниями:

«Кибальчич был старше меня классов на 5-6, но я его хорошо помню. Был он среднего роста, худощав, в очках. Нрава очень спокойного, учился прекрасно. Был он скромен и общителен, хотя выглядел серьезнее других. В те времена гимназисты вели ожесточенную войну с сапожниками - мальчишками. Очевидно, под рубрику «сапожников» подходили тогда все не учившиеся. В этих излюбленных нами битвах, носивших, как нам казалось, прямо таки героический характер, будущий революционер Кибальчич никакого участия не принимал».

Если Николай Кибальчич и не был любителем уличных драк с равными по силе мальчишками, то он, не задумываясь, всегда вступал в борьбу, если видел, что сильный обижает слабого, независимо от возраста, должности и звания обидчика.

Однажды, проходя по Губернской улице, Кибальчич увидел, как квартальный полицейский Булашевич избивал крестьянина.

Кибальчич вспыхнул. Не задумываясь, он бросился к полицейскому, вырвал из его рук избиваемого и, размахнувшись, нанес квартальному звонкую пощечину. Полицейский рассвирепел. Избитый крестьянин, воспользовавшись суматохой, улизнул. Собралась толпа прохожих. На полицейского посыпались насмешки:

- Не нас одних бить.

—- Досталось и самому.

Полицейский под свист и улюлюканье потащил Кибальчича к директору гимназии... Николаю опять грозили большие бедствия.

Оскорбление действием полицейского чина «при исполнении служебных обязанностей» считалось тяжким преступлением, наказуемым по суду тюрьмой или ссылкой в Сибирь. Мать Дмитрия Сильчевского послала нарочного в Короп к отцу Кибальчича с сообщением о случившемся. Отец немедленно приехал в Новгород-Северский.

На заседании педагогического совета Безменов и Хандажинский опять требовали исключения Кибальчича из гимназии, но директор и учителя не поддержали этого требования. Кибальчича опять наказали карцером. В полиции же прекратили дело после того, как отец Николая уплатил полицейскому значительную сумму денег «за бесчестие».

Спустя некоторое время Павел Петрович Безменов стал мужем младшей сестры А.Д.Михайлова - Клеопатры, учительствовал в Киевском реальном училище и сочувствовал либеральным воззрениям.

Для Кибальчича эти события обернулись тем, что, имея все неоспоримые права на золотую медаль, так как был первым и лучшим учеником в классе, он при окончании гимназии получил лишь серебряную медаль. Золотой медали ему не дали за скандалы с Безменовым и квартальным.

Вышеприведенные эпизоды свидетельствуют о том, что у Коли с юношеских лет вырабатывался характер нетерпимости к произволу, уважения к простому человеку, который он соблюдал всю жизнь.

После убийства Александра II Новгород-Северская гимназия, желая скрыть «позор» обучения Кибальчича, вычеркнула его из списков окончивших гимназию.

В «Исторической записке о Новгород-Северской гимназии», написанной И.Панашенко и изданной в Киеве в 1889 году к ее столетнему юбилею, в списке кончивших курс в 1871 году фамилия Кибальчича отсутствует. Однако архивные материалы Петербургского института путей сообщения это опровергают. При поступлении Н.И.Кибальчича в институт к его прошению был приложен аттестат 211 об окончании Новгород-Северской гимназии.

Обер-прокурор Синода К.П.Победоносцев 8 мая 1881 года прислал секретное письмо Черниговскому архиерею Серапиону с предложением прислать сведения о происхождении Кибальчича и о месте его первоначального воспитания в духовных школах.

Серапион секретно ответил 3 июля 1881 года:

«Кибальчич Николай по метрической книге Успенской церкви заштатного города Коропа Кролевецкого уезда значится родившимся 19 октября 1853 года от священника этой церкви Иоанна Кибальчича, Затем по клировым ведомостям означенной церкви показано ему, Николаю Кибальчичу, в 1863 году 10 лет от роду; живет он в доме отца и обучается чтению и письму. По такой же ведомости за 1864 год показано ему, Кибальчичу, 11 лет от роду с объяснением, что он обучается в Новгород-Северской гимназии на средства отца. Последующие за тем годы до 1871 года, он числится обучающимся в той же гимназии. В 1872 году ему показано 18 лет с объяснением, что он поступил в Институт инженеров путей сообщения на содержании отца. В 1873, 1874 и 1875 годах Николай Кибальчич показывается обучающимся в Медико-хирургической академии. В 1877 году в тех же ведомостях значится, что Николай Кибальчич состоит под надзором полиции на содержании отца...»

Таким образом «позор» за обучение Кибальчича был ловко снят с духовного ведомства и оставлен за гражданским — за Новгород-Северской гимназией.

На стене здания бывшей Новгород-Северской гимназии теперь установлена мемориальная доска с надписью:

: «Здесь с 1869 по 1871 г. учился выдающийся народоволец и изобретатель Н.И.КИБАЛЬЧИЧ».

Окончились выпускные экзамены в гимназии. Кибальчич хотел сразу же после экзаменов ехать к отцу в Короп, но Судиенко просил его остаться на 2-3 недели в его доме, пока к детям прибудет новый гувернер. Кибальчич согласился.

В Короп к отцу Кибальчич уехал во второй половине июля 1871 года. Погостив несколько дней у отца, он навестил своих родственников Иваницких, Шияновых и Зеньковых. Особенно его тянуло к Зеньковым. Хотелось поскорее увидать Катю Зенькову, с которой еще в детские годы подружился. Вспоминал он уборку сена на лугу Сейма в 1867 году. Тогда Кате было только 1.0 лет, а теперь ей уже 14 лет. Она вытянулась, сделалась почти взрослой девушкой, стройной, живой, веселой и очень красивой. Увидев подъехавшего Кибальчича, она очень обрадовалась, бросилась ему навстречу, но не добежав до него, страшно .смутилась, покраснела и остановилась...

Во время пребывания Кибальчича у Зеньковых Коля и Катя были неразлучны. Делились своими планами на будущее, рассказывали о своих занятиях. Одним из средств улучшения положения народа Кибальчич считал развитие путей сообщения в бездорожной России. Он говорил Кате:

- Если Россия покроется сетью удобных путей сообщения, исчезнет глухомань ее районов, расширится просвещение, улучшится сбыт, это разовьет производственные силы страны и улучшит благосостояние ее народа.

Это было время преувеличенных надежд на развитие путей сообщения в России. О значении дорог много было разговоров у Кибальчича еще в гимназии с его закадычным другом и гимназистом Микой Сильчевским, который в своих воспоминаниях так передает речи Кибальчича:

«Для России,- говорил он,- железная дорога - это все. Это теперь самый насущный, самый жизненный вопрос. Покроется Россия частой и непрерывной сетью железных дорог — и мы процветем.

Природные богатства, которыми так изобилует Россия как в недрах, так и на поверхности, будут умело и доходно эксплуатировать, возникнут бесчисленные заводы и фабрики, торговые, промышленные и другие предприятия. Да, торговля, промышленность, техника и все связанные с ними дела и предприятия обнаружат изумительный, доселе еще небывалый у нас прогресс, а с ним вместе будет расти и развитие самого народа, его просвещение и благосостояние.

Цивилизация в России пойдет быстро вперед, и мы, наверное, хоть и не сразу, догоним передовые страны Западной Европы.

Вот почему, повторяю, постройка железных дорог у — нас теперь самое первое и главное, самое жизненное, самое насущное дело и вот почему я поступаю в Институт инженеров путей сообщения - чтобы быть потом строителем железных дорог, чтобы иметь потом право сказать, когда процветет наша страна: «И моего тут капля меда есть».

И долго еще говорил в этом роде Кибальчич, развивая и дополняя свои мечтания, свои pia desideria, (благие пожелания) имея меня невозражающим слушателем... Он действовал своей полной глубокого убеждения речью, —  но всегда глубоко верил в то, в чем убеждался, пока сами жизненные условия не разрушали его иллюзий...»

Об этом Коля поведал Кате. Он сказал ей, что намерен поступить в Институт инженеров путей сообщения и все силы своей жизни отдать делу улучшения путей сообщения любимой родины. Катя приняла это сообщение радостно, всем сердцем. В ее горячем, чистом сердце юной девушки Коля представлялся уже героем, который покроет всю Россию сетью железных дорог, устроит удобные шоссейные дороги, построит мосты, переправы, по рекам пустит неисчислимые пароходы, которые заменят страдальческий и унизительный труд бурлаков. А вместо их песен-стонов над реками разнесутся задорные, веселые, победные звуки пароходных гудков и задушевные песни развитого, трудолюбивого, самостоятельного, жизнерадостного, талантливого русского народа.

Отец Кати, Иван Зеньков, крестный отец Коли, относился к крестнику очень приветливо и ласково. Умный и развитой, он видел в Коле незаурядного человека. Он восторгался в душе его выдающимися способностями, успехами в науках, развитием, глубоким знанием французского, немецкого и английского языков, удивительным усердием и работоспособностью, безукоризненной честностью, добротой, спокойствием и выдержкой. Он сам себе говорил: «Вот такого бы мужа Кате», но он гнал от себя эту мысль, говоря: «Рано еще об этом думать. Катя еще очень молода».

Хорошее отношение отца еще больше возвышало Колю Кибальчича в глазах Кати. Сердечно и дружески расстался Коля с семьей Зеньковых. На прощанье Коля и Катя условились, что будут писать друг другу.

Глава V

СТУДЕНТ

В августе 1871 года Кибальчич отправился в Петербург держать конкурсные экзамены в Петербургский институт инженеров путей сообщения. 11 августа он подал «прошение» о приеме его в студенты.

Институт был лучшим высшим техническим учебным заведением в России и являлся привилегированным учебным заведением. Он носил имя Александра I и пользовался покровительством царского двора. Сюда принимались, как правило, сыновья дворян-помещиков, крупных чиновников и богатых купцов. Детей разночинцев, духовенства и тем более крестьян в этот институт старались не принимать, но к конкурсным экзаменам они допускались.

Кибальчич блестяще выдержал конкурсные испытания, хотя условия конкурса были жесткие. На 180 мест претендовали 305 отлично подготовленных абитуриентов. Профессора-экзаменаторы, заинтересовавшись им, после вопросов по курсу вступительной программы долго беседовали с ним и были изумлены его развитием, его глубокими знаниями, его сообразительностью и железной логикой его выводов. 'Не смотря на это, в списках юношей, зачисленных в число студентов, Кибальчич своей фамилии не нашел.

И лишь 19 сентября 1871 года после заступничества профессоров-экзаменаторов Кибальчич был зачислен студентом института. В том же 1871 году вместе с Кибальчичем поступил в институт Валериан Андреевич Осинский — будущий революционер. Дружба с ним и его влияние способствовали последующему вступлению Кибальчича в революционные организации «Земля и воля» и «Народная воля».

В начале своего пребывания в Петербурге Николай Кибальчич жил у своей сестры Татьяны в доме на Надеждинской улице, угол Баскова переулка. Но после ряда размолвок с консервативно настроенным мужем сестры адвокатом Петровым Кибальчич перешел на частную квартиру.

Уровень преподавания в институте был достаточно высок. Студенты получали хорошую физико-математическую подготовку. Достаточно упомянуть, что на первых двух курсах из 30 часов в неделю на математику, физику, химию, начертательную геометрию и черчение отводилось 22 часа.

Кибальчич с его неугасимым стремлением к знаниям и науке с головой погрузился в изучение любимых им предметов физики и химии. Его усердие и необыкновенные способности были замечены и оценены администрацией института. Как выдающегося студента Кибальчича освобождали от платы за слушание лекций и много раз выдавали ему единовременное денежное пособие в сумме 10-25 рублей. 22 мая 1873 года он был переведен на 3 курс института.

Лекции, работа в лабораториях и увлечение чтением социально-политической литературы занимали все его время. Это были годы развития народнической идеологии. Идеи служения народу и «хождения в народ», захватившие значительную часть студенчества, не миновали и Николая Кибальчича. . Семена, посеянные Герценом, Чернышевским, Добролюбовым, Писаревым, Некрасовым и другими, дали богатые всходы.

Но почти все студенты института принадлежали к имущим сословиям. Такой классовый состав студенчества предопределял уже в основном их мировоззрение и отрицательное отношение к господствовавшим в то время среди молодежи и студентов других высших учебных заведений стремлениям помочь обездоленному народу, экономически обиженному реформой 1861 года.

Н.Кибальчич в беседе с Д.Сильчевским характеризовал студентов института путей сообщения:

- У нас в институте теперь только одни карьеристы, будущие хищники, воры, грабители народа и расхитители народного достояния. И удивительное дело,— продолжал Кибальчич,— откуда взялась эта мечтающая о будущих доходах и богатствах молодежь? У мальчишки еще материнское молоко, как говорится, не обсохло на губах, а он рисует себе, как будет наживать доходы на постройках железных дорог, устроит себе роскошную квартиру с коврами и великолепной мебелью и — тьфу! — заведет себе любовницу из балета, так что ему будут завидовать другие товарищи, менее его преуспевшие в карьере добывания денег всякими правдами и неправдами. Нет, инженером мне не быть, и я решил перейти в Медико-хирургическую академию.

— А там что же? — спросил Сильчевский.

- А оттуда я выйду врачом и постараюсь избрать жительство в деревне. Тогда я буду приносить действительную пользу народу, а не рвать куски от жирного всероссийского пирога. Не только лечить народ, но нести в среду его свет, здоровые понятия о жизни, просвещать его, хотя бы, например, о лучших гигиенических сторонах быта и обихода, помогать народу, лечившемуся у знахарок и знахарей, разрушать его суеверие и невежество. Словом работы предстоит много, и работы честной и хорошей. Наш русский народ - народ умный, и он поймет и меня, и мои идеалы.

Естественно, что среди студентов института Кибальчич не встретил сочувствия своим передовым общественно-политическим идеям. Ближе в этом отношении он сошелся со студентами университета, технологического института и Медико-хирургической академии, где были его соученики по Новгород-Северской гимназии и где идея «хождения в народ» нашла много последователей.

Падение крепостного права вызвало появление разночинца как главного, массового деятеля и освободительного движения вообще и демократической, бесцензурной печати в частности. Господствующим направлением, соответствующим точке зрения разночинца, стало народничество.

Теория народничества была исторически ограниченной. Народники отбрасывали прогрессивное значение развитие промышленности и появление рабочего класса, считали, что в русском крестьянине, с его общинным укладом, уже заложены социалистические инстинкты.

Перспективы работы инженером путей сообщения не сулили близкой связи с народом, и Кибальчич принимает решение о перемене специальности и, следовательно, о переходе в другое учебное заведение. Он считал, что работой врача он больше принесет пользы народу, он будет близок к народу, а этого требовали народнические настроения тогдашнего студенчества, в том числе и Кибальчича. Возможно, что здесь сказалось и влияние старшего брата Степана — военного врача.

Летние каникулы 1872 и 1873 годов Кибальчич проводил в Черниговской губернии, вначале в доме отца в Короле, а затем уезжал на два месяца в Новгород-Северский на уроки для подготовки детей к поступлению в гимназию. За время последних летних каникул Кибальчич принял окончательное решение о переходе в медицинскую академию.

Возвратившись в Петербург после летних каникул 1873 года, Кибальчич подает прошение об увольнении его из института. В результате 25 августа 1873 года он был уволен с третьего курса института путей сообщения и 15 сентября поступил в Медико-хирургическую академию. Она была призвана готовить врачей для армии и флота, но фактически она выпускала врачей вообще. Это по существу был медицинский факультет, который содержался на средства военного министерства и обязан был обеспечить для армии и флота известное количество врачей.

Преподавание в академии проводилось удачным сочетанием теории с практикой. В этом отношении академия выгодно отличалась от преподавания медицины в зарубежных высших учебных заведениях, где царило абстрактно теоретическое преподавание. Изучение анатомии в академии производилось на трупах. Преподавание научных дисциплин естествознания также проводилось практически: студенты активно работали в лабораториях, производя в них физические и химические опыты.

В 1872 году академия своими силами и средствами создала Высшие женские медицинские курсы. Этим академия положила основание высшему женскому образованию в России.

Многие талантливые преподаватели академии уже тогда стояли на материалистических позициях, требовали обоснования научных выводов на эксперименте и фактах наблюдения, а свои дисциплины они старались приблизить к практике медицины и здравоохранения.

Студенчество академии в основном составляли дети купцов, мещан, сельского духовенства и даже крестьян. Это была новая поросль интеллигенции, которая вносила в жизнь академии демократический дух, активизировала участие студентов в общественном и революционно-демократическом движении. Большинство студентов жило очень бедно. Особенно бедствовали студенты первых двух курсов. С третьего курса часть студентов обеспечивалась уже стипендией.

Студенты-медики, начиная с 1863-1870 годов, наряду со студентами технологического института и университета, составляли самую передовую часть петербургской революционной молодежи. Они принимали активное участие во всех крупных студенческих волнениях и демонстрациях. Многие студенты подвергались за это репрессиям.

Студенческая масса была в высшей степени беспокойна, подвижна, склонна к действию толпой или, как выражалась полиция, к действию «скопом». Всякое явление, способное вызвать протест студентов, сопровождалось сходкой в студенческой читальне, которая помещалась в нижнем этаже главного академического здания в доме 6 по Нижнегородской (ныне Лебедева) улице.

В истории Медико-хирургической академии, изданной в 1898 году отмечается о тех годах:

«Большим злом студенческой жизни было увлечение чтением запрещенных книг политического содержания и даже революционной пропагандой».

Прогрессивное движение в студенческой среде академии под влиянием революционных демократов Чернышевского, Добролюбова, Белинского вызвало со стороны правительства репрессии. С 1874 года академией управляла особая комиссия под руководством строевых генералов. Конференция профессоров академии и Главного медицинского управления потеряла свое значение как орган управления настолько, что заседания конференции были отменены. Комиссия разработала новое положение, введенное с 1881 года, по которому академия начала именоваться «Военно-медицинская академия».

Очень добросовестно и с большим прилежанием Н.И.Кибальчич изучал все, что положено по курсу обучения в академии. При его необыкновенных способностях и любви к знаниям он легко и глубоко постигал науки. А его исключительная доброта и постоянная безотказная готовность помочь товарищу сделали его популярным, уважаемым и любимым среди студенчества.

Кроме занятий по курсу обучения, Кибальчич в это время работал в студенческих кружках самообразования, занимался политико-экономическими вопросами, по которым читал рефераты.

Однокурсник Н.И.Кибальчича по Медико-хирургической академии М.Р.Попов в своих воспоминаниях о совместных подах учебы в академии сообщает:

«Устраивались собрания молодежи, где обсуждались вопросы, которые ставила жизнь и литература, где читались рефераты по общественным вопросам, читалась литература, полученная контрабандным путем из-за границы. Первый кружок такого характера, в котором я считался членом, собирался в квартире Кибальчича на Кронверском проспекте. В кружке этом была выработана программа по общественным вопросам, по которой каждый член кружка брал по своему выбору ту или другую общественную тему и готовил реферат. По воскресеньям и четвергам эти рефераты читались, обсуждались; обсуждения эти почасту переходили в бурные прения; затягивающиеся за полночь».

Н. И. Ракитников характеризует этот период так:

«Его (Кибальчича) студенческие годы совпали с бурным периодом «хождения в народ». Сначала в Институте путей сообщения, а главным образом, в Медико-хирургической академии Кибальчич окунулся в атмосферу страстных споров о том, как помочь народу вырваться из тисков нищеты и хронического голодания и выйти на путь широкого человеческого развития. От природы человек спокойный, ничем невозмутимый, с задатками кабинетного ученого, Кибальчич принялся за изучение политической экономии и за выработку своего революционного мировоззрения».

Летние каникулы 1874 года, как обычно, Кибальчич проводил на Украине, в Черниговской губернии. Недалеко от Козельска, в селе Ничеговка жил богатый священник Андрей Костенецкий. Николай Кибальчич нанялся репетитором для занятий с его плохо.успевающим сыном. Свою койку он поставил в помещение, расположенное в саду священника, где зимой находились ульи. Здесь было спокойнее, а главное подальше от хозяина дома, который имел привычку за всеми наблюдать, подсматривать и подслушивать.

В Козельце в то время имелась группа народнически настроенной молодежи. Кибальчич сошелся с этой группой и принимал участие в чтениях и обсуждении нелегальной литературы. С начала лета собирались в лесу или на лугу. Внешне сходки походили на обычные гулянки сельской молодежи.

Кучером у Костенецкого служил молодой парень Василий Незрелко, который подружился с Николаем Кибальчичем и полюбил его. Как-то под вечер Незрелко, находясь на хозяйственном дворе, увидел, что в дом священника зашли полицейские. Василий немедленно уведомил об этом Кибальчича, который читал в саду, около своего помещения какую-то книгу.

— Спрячь куда-нибудь! — попросил Николай и отдал Василию книгу. Василий положив книгу за пазуху, пошел на конюшню, но ему навстречу

уже шли полицейские с церковным старостой. Один из них сказал:

— Пойдешь с нами. Мы сделаем обыск у учителя, а ты и староста будете понятыми1.

Обыск не дал никаких улик для создания «дела». Ночью сделали обыски у всех молодых людей, которые принимали участие в «гулянках». В последствии выяснилось, что обыски производила полиция по доносу ничеговского священника.

Кибальчич немедленно уехал из Ничеговки. При отъезде он презрительно высказал свое мнение священнику: - Иуда в рясе!

После ничеговской встрече с полицией Николай поехал гостить в село Печи к своему крестному отцу, Ивану Зенькову. К этому времени Катя Зенькова сформировалась уже в очаровательную девушку. Она перешла первой ученицей в выпускной класс Черниговского епархиального училища. Стройная, высокая, розовощекая. Любит читать и много уже прочла. Она добра и душа ее полна желания добра родному народу. Особенно ей хочется помочь бедному, забитому крестьянству.

Хочется, чтобы крестьяне жили в достатке, чтобы они были грамотными и развитыми, чтобы они осознали свои права, свою силу и значение, защищали свое достоинство, и уничтожили бы произвол, поругание и несправедливость.

Николай не сводил с Кати глаз и старался все время быть около нее. Катю это явно радовало и ее взгляд также часто подолгу останавливался на нем.

Старик Зеньков все это подмечал и думал: «Пожалуй, дело дойдет до свадьбы. Дай бог, дай бог! Вот только они между собой, хоть и дальние, а все же родственники. На венчание придется просить разрешение архиерея. Ну, что ж, родство далекое — должен разрешить обвенчать. А то, что я Коле крестный отец, нужно скрыть, если архиерей дознается, венчанию не бывать».

От Зеньковых Кибальчич уехал к отцу в Короп. Перед отъездом в Петербург он сказал отцу, что хочет жениться на Кате Зеньковой после окончания ею училища, и просил отца договориться об этом с Зеньковым.

Учебный 1874/1875 год у Кибальчича в Петербурге прошел в напряженной учебе, литературной работе и переводах в иностранных языков для журнала «Здоровье» и других журналов. Он часто писал Кате и получал от нее длинные ласковые письма. Его увлечение идеей «хождение в народ» усилилось и он все. чаще и чаще задумывался над тем, что лучше: идти ли в народ немедленно и бросить академию, или остаться в академии и затем служить народу, уже в качестве врача. Об этом позже на следственном допросе Кибальчич рассказывал:

«Еще будучи студентом Медико-хирургической академии, я составил себе социалистические убеждения на основании чтения нецензурных и некоторых цензурных сочинений; это было в то время, когда в Петербург начали проникать из-за границы социально-революционные издания журнала «Вперед», статьи Бакунина и другие. Впрочем, эти издания имели лишь значение только для выработки моих убеждений в социалистическом отношении; они возбудили у меня ряд вопросов, для разрешения которых я должен был обратиться к легальным сочинениям.

Легальные сочинения дали мне факты, которые подтвердили те выводы относительно русской действительности, которые я встретил в социалистической литературе. Что касается моей деятельности, то в то время я не выработал еще себе определенного плана. Я колебался между решением бросить академию и уйти в народ для социалистической пропаганды и желанием остаться в академии и служить делу партии впоследствии в качестве доктора».

В стенах Медико-хирургической академии молодой Кибальчич получил первый опыт участия в студенческих «беспорядках».

Профессор физиологии И.Ф.Цион придерживался крайне реакционных взглядов, что неоднократно приводило к конфликтам с профессурой и студентами. 17 октября 1874 года, когда он пришел читать лекцию 2-му курсу, где находился Кибальчич, его встретили свистом и шиканием. Это был заранее подготовленный протест против ареста студентов по жалобе Циона, проваленных им на весенних экзаменах и высказавших ему в «непочтительной форме» свое мнение о нем.

На следующий день после срыва лекций командование академии пригрозило репрессиями. Это вызвало еще большее обострение взаимоотношений.

Студенты 2-го курса стали зачинщиками устройства новой обструкции Циону на предстоящей 21 октября лекции, но уже с тухлыми яйцами и гнилыми огурцами. Предупрежденное командование отменило лекции Циона.

Для расследования инцидента была образована комиссия, куда вошли представители академии, военного министерства и полиции.

Начальник III отделения собственной его величества канцелярии — шеф жандармов генерал-адьютант Н.В.Мезенцов доложил царю о «беспорядках» в академии. Александр II, боясь того, что студенческие волнении могут перекинуться на улицы столицы, приказал принять все меры «для предупреждения уличных беспорядков». Кроме того, он повелел не упустить «законного взыскания с зачинщиков».

Было арестовано семь студентов, подозреваемых в организации обструкции. Тогда студенты начали устраивать сходки, на которых выдвигали требования убрать «комиссию» и выпустить арестованных. Эти сходки разгонялись жандармами.

Пришлось вмешаться самому военному министру Д.А.Милютину, не желавшему иметь беспорядки в попечительствуемом им учебном заведении. Арестованные студенты были освобождены. Цион получил возможность уехать в заграничное путешествие, а затем ему пришлось совсем распрощаться с академией. Он обосновался после этого в Париже в качестве представителя Российского министерства финансов.

«Ционовская история» оставила в душе Кибальчича глубокий след. Он увидел, что массовый протест, даже в рамках учебного заведения, является довольно мощным средством борьбы с беззаконием и произволом.

Весной 1875 года Катя Зенькова окончила епархиальное училище. На последнем выпускном экзамене присутствовал викарий Серапион, которого низшее духовенство между собой называло «Скорпион».

Катя Зенькова своими разумными ответами на экзамене, выдержкой, спокойствием и своей внешностью произвела на викария благоприятное впечатление. Ему было известно, что его племянник Костя, окончивший Черниговскую духовную семинарию, мечтает о женитьбе на Кате Зеньковой. К стремлению племянника он относился одобрительно, и воспользовавшись присутствием в Чернигове отца Зеньковой, пригласил его к себе.

Принимая Зенькова, викарий похвалил Зенькова за его дочку Екатерину, первой ученицей окончившую епархиальное училище.

Дальше он говорил о племяннике и ожидавшей его духовной карьере и закончил предложением поженить Катю Зенькову и Костю. Зеньков от этого предложения на минуту растерялся. Потом овладев собой ответил:

— Катя еще очень молода, пусть годок еще подрастет, а через год я готов возвратиться к этому вопросу.

Такой ответ не обидел викария, он как-будто получил принципиальное согласие, но реализация его откладывалась на год. Зеньков же предложением викария был обескуражен. Он уже дал согласие Ивану Иосифовичу Кибальчичу выдать дочь за Николая (Кибальчича). К этому браку лежало его сердце. Он знал, что об этом мечтает Катя, что она в ответ на официальное предложение Николая уже написала ему о своем согласии обвенчаться с ним в конце августа этого года и уехать с ним в Петербург.

Теперь положение осложнялось еще и тем, что Коля и Катя родственники и для венчания их нужно церковное разрешение, а его мог дать только викарий, ведавший этими делами в епархии. Самая просьба такого разрешения содержала уже отказ на его предложение. А «Скорпион» был зол и мстителен. Отцы, Иван Алексеевич Зеньков и Иван Иосифович Кибальчич, долго советовались, как выйти из создавшегося положения, и решили: «Просить у викария разрешения на брак. Он, несомненно, ответит отказом. Тогда обжаловать отказ у архиерея. Вероятнее всего, что и архиерей из солидарности со своим коллегой ответит отказом. Придется перенести дело в святейший Синод. Тут поможет муж Татьяны Кибальчич - присяжный поверенный Петров. Обер-прокурор Синода Победоносцев к нему благоволит. Одно опасение: не узнали бы, что Иван Зеньков - крестный отец Николая Кибальчича. Если узнают, тогда и Победоносцев не поможет...»

На каникулы летом 1875 года Николай Кибальчич опять приехал на Украину. Его родной брат Степан служил врачом 12-го стрелкового батальона, который стоял в местечке Жорнище Липовецкого уезда Киевской губернии (теперь Ильинецкий район Винницкой области).

В Жорнище Степан Кибальчич купил усадьбу и небольшое имение. Здесь же жил дядя Степана и Николая Кибальчич. Это был священник Наркисс Олтаржевский - муж сестры их матери. Кибальчичи часто, по-родственному, бывали в семье Олтаржевского и встречали здесь приветливый прием. Н.И.Кибальчич решил первую часть летних каникул 1875 года провести у брата в Жорнище, а потом переехать к отцу в город Короп и к Зеньковым в село Печи, где предполагалось в августе отпраздновать его свадьбу с Катей...

В Жорнище Кибальчич приехал 2 июня 1875 года. Недели через три в Жорнище приехал приглашенный Кибальчичем его товарищ по академии. Приехавший представился Николаем Сергеевичем Тютчевым: так значилось в его увольнительном удостоверении.

Николай Кибальчич, увлеченный идеей «хождения в народ», не мог не использовать пребывания в Жорнище для связи с крестьянами и для пропаганды народнических идей среди них. Он уже подготовлен к этой пропаганде, изучил революционную литературу, душа его полна стремлений служить народу. Он не случайно привез с собой несколько экземпляров нелегальной книжки «Сказка о четырех братьях и их приключениях».

Студенты помогают в сельскохозяйственных работах по имению. Завязывают знакомство и дружбу с работниками имения, особенно с отставным солдатом Василием Притулой и с деньщиком Степана Кибальчича Григорием Иващенко. Бывают у народного учителя Д. Е.Трусевича, у волостного писаря. Посещают волостные сходы, знакомятся с обеспечением крестьян землей. Знакомятся и ведут продолжительные беседы с отдельными крестьянами. Их особенно интересует Семен Пасько, у которого волостной старшина отобрал часть его земельного надела. Пасько не побоялся обличить старшину в присвоении им волостных денег. За это Пасько подвергли телесному наказанию.

Студенты дают Василию Притуле и Григорию Иващенко почитать «Сказку о четырех братьях и их приключениях» и советуют, прочтя ее, дать почитать другим. Эта сказка с таким невинным названием считалась царским правительством очень опасным произведением, направленным к «ниспровержению существующего строя». Хранение или распространение этой небольшой брошюры считалось серьезным государственным преступлением.

Из Жорнища студенты уехали 31 июля 1875 года. Кибальчич поехал в Короп к отцу, а куда поехал другой — не установлено. «Сказка о четырех братьях» остались в Жорнищах и ходила по рукам крестьян.

Скоро Сказка попала в руки зажиточного крестьянина - пономаря Жорнищевской церкви Владимира Стефанюка. Прочтя Сказку, пономарь понял, что она направлена против правительства, и передал ее священнику Олтаржевскому. Священник переслал брошюру Киевскому митрополиту. Митрополит передал губернатору, губернатор - прокурору. В результате начальник Киевского губернского жандармского управления генерал-майор Павлов завел дело и начал следствие. Следствие показало, что брошюру передал Притуле студент Кибальчич.

После длительных обсуждений Иван Зеньков и Иван Кибальчич составили прошение о разрешении венчания своих детей и послали его викарию.

Племянник викария, узнав о получении этого прошения, взбеленился. Рушилась его мечта. Он был полон злобы и мести. Ему во что бы то ни стало хотелось помешать браку Кати и Коли. Но как это сделать? Дядя, конечно, венчания не разрешит. Но есть еще архиерей, есть Синод. Они могут дать разрешение.

Кандидат в женихи в бешенстве метался, ища средства сделать брак невозможным. Ему помог священник из Ничеговки Костенецкий, которого Кибальчич обозвал «Иудой в рясе». Он был женат на Марии Ивановне Зеньковой - родной сестре Кати и хорошо знал, что Иван Зеньков — крестный отец Коли Кибальчича. Письменно сообщил об этом викарию.

В конце июля 1875 года просители Зеньков и Кибальчич получили ответ на свое прошение:

«... Кровное родство имеет такую степень, которая не может служить препятствием к браку Екатерины Зеньковой и Николая Кибальчича, но скрытое просителями духовное родство (отец невесты — крестный отец Николая Кибальчича) не допускает этого брака. Поэтому венчание указанных лиц не может быть разрешено».

Мотивировка отказа делала безнадежными дальнейшее ходатайства. Николай и Катя были потрясены этим возмутительным отказом. Их жизнь была разбита. Чистая и горячая любовь была задавлена безжалостной, тупой машиной церковного бюрократизма.

Глава VI

ТЮРЕМНЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ

Н.И.Кибальчич уехал из Коропа 17 августа 1875 года. Приехав в Петербург, он 21 августа поселился на Набережной Большой Невы, дом 6, в квартире 43 у хозяйки Анны Евсеевой (дом не сохранился). Вместе с ним здесь же временно поселился его товарищ Трофименко, который 5 октября переехал на другую квартиру. В Петербурге Н.И.Кибальчич с головой ушел в свою учебу и кружковую работу, стараясь этим заглушить боль от потери надежды на брак с Катей.

10 октября 1875 года курсистка Вольхина принесла в комнату Кибальчича пакет с запрещенной литературой и попросила временно его сохранить. Для него нашлось место под кроватью Кибальчича.

11 октября инспектор Медико-хирургической академии гвардии майор Песков встретил Н.И.Кибальчича и сказал ему:

- О Вас справлялась полиция. Вам немедленно следует побывать в 1-м участке Выборгской части.

Кибальчич разыскал в читальне академии своего друга, однокурсника и участника одного с ним кружка М.Р.Попова и попросил;

- Пойдем со мной на квартиру. Заберешь тюк с нелегальщиной, который вчера вечером принесла мне на сохранение одна курсистка. Возможно, что ее проследили и тогда, пожалуй, у меня произведут обыск.

Кибальчич и Попов немедленно отправились на квартиру Кибальчича. Когда они подошли к дому, где жил Кибальчич, то увидели у ворот дома карету и снующих около нее полицейских и жандармов. Было ясно, что в квартире Кибальчича идет обыск.

- Есди ты пойдешь к себе на квартиру, то обязательно попадешь в тюрьму, не ходи и скройся,- сказал Попов.

- Я не могу не пойти домой. Вместо меня могут арестовать Трофименко, который уже уехал от меня, ничего не знает и, конечно, скрываться не будет. Нет, я должен идти.

Кибальчич направился в свою квартиру. Попов ушел домой.

Спустя часа полтора Попов направился к квартире Кибальчича, чтобы узнать, чем кончилось дело. Когда он вошел во двор дома, где жил Кибальчич, то увидел группу жильцов, слушавших рассказ дворника. Попов спросил дворника:

- Где здесь живет Кибальчич?

— Сгорел ваш Кибальчич. Уходите, а то как бы и с Вами того же не случилось. У Кибальчича много кое-чего нашли.

Попов поспешно ушел.

Обыск на квартире Кибальчича был произведен петербургской полицией по письму начальника Киевского губернского жандармского управления генерал-майора Павлова, производившего следствие по делу распространения среди крестьян в Жорнище «Сказки о четырех братьях». Обнаружен был тюк с запрещенной литературой. Об этой находке начальник III отделения сообщил находящемуся в Ливадии царю Александру II:

«Начальник Киевского губернского жандармского управления получил сведения, что студент Медико-хирургической академии Николай Иванов Кибальчич, приезжавший летом сего года на каникулярное время в село Жорнище, Липовецкого уезда, распространял между тамошними крестьянами возмутительные сочинения.

Вследствии сего, по требованию генерал-майора Павлова, 11 текущего октября произведен был у Кибальчича в С.-Петербурге обыск, причем найдено:

1) газета «Вперед» № 1,2,3,4 и 5 - всего 719 экземпляров;

2) брошюра «В память столетия пугачевщины» - 89 экземпляров;

3) «Программа работников» Лассаля — 12 экземпляров;

4) «Сказка о копейке» — 3 экземпляра

5) «Письма без адреса» Чернышевского - 7 экземпляров

и по одному экземпляру «Сборник новых песен и стихов», «Сказка о четырех братьях и их приключениях», «История одного французского крестьянина», «По поводу Самарского голода - записка министра юстиции графа Палена», карточка Пугачева, «L'Internationale», «Меmoire de la Federation Jourasienne», три письма без подписей, рукопись, озаглавленная «Нечто о граде, продавшимся антихристу», рукописный Манифест коммунистической партии. Также найдены 9 свидетельств купеческих из С. Петербургской мещанской управы на имена разных лиц.

Кибальчич арестован и дознание продолжается. 11 октября 1875 года».

На полях доклада имеется пометка: «Доложено его величеству 17 октября 1875 г. Ливадия».

Кибальчич был заключен в тюрьму печально знаменитого III отделения. Это учреждение оставило свой след в истории освободительного движения в России.

После восстания декабристов в 1825 году напуганный царь Николай I решил, что обычная полиция не может охранять царский престол. Нужна особая политическая полиция. Нужна организация, охраняющая царя. Приближенные «Николая Палкина» поняли его желание и в конце января 1826 года генерал-адьютант граф А.Х.Бенкендорф подал царю Николаю I записку:

«События 14 декабря и ужасные заговоры, которые в течение более 10 лет подготовляли этот взрыв, достаточно доказывают, как ничтожность имперской полиции, так и неизбежную необходимость организации таковой согласно искусно скомбинированному и детально выполненному плану...

Для того, чтобы полиция была хороша и охватывала все пространства империи, она должна иметь один известный центр и разветвления, проникающие во все пункты: нужно, чтобы ее боялись и уважали за моральные качества ее начальника...»

Записка эта подверглась изучению царем и обсуждению несколькими избранными им лицами и 25 июня 1826 года, в день рождения Николая I, появился указ об учреждении корпуса жандармов и о назначении Бенкендорфа шефом жандармов. 3 июля того же года состоялся указ о преобразовании, особой канцелярии министерства внутренних дел в "III отделение собственной его императорского величества канцелярии».

Исполнительным органом III отделения был отдельный корпус жандармов, шефом которого являлся главный начальник III отделения. Царское правительство назначало на этот пост наиболее доверенных реакционных генералов (А.Х.Бенкендорф, В.А.Долгоруков, Н.В.Мезенцов, А.Р.Дрентельн). Кроме главного начальника III отделения, имелся еще и управляющий, который являлся заместителем главного начальника.

После падения крепостного права революционное движение в России усилилось. Появились революционные кружки, союзы, организации. У господствующего класса помещиков нарастал страх перед революцией. Царские прислужники знали один путь борьбы с «крамолой»: вешать, гноить в тюремных застенках, истязать на каторге. III отделение являлось штабом полицейского террора. Работы у царских палачей было много. Для этого надо было иметь специальное помещение и свою тюрьму.

III отделение в 1838 году помещалось на набережной реки Фонтанки в доме 16 (прежде принадлежащем графу В.П.Кочубею), около Цепного (Пантелеймоновского) моста против Летнего сада и церкви святого Пантелеймона. Участок, занимаемый этим зданием, выходил на Пантелеймоновскую улицу, дом 9, где были ворота.

Тюрьма III отделения находилась внутри дома 9. Это было здание в три этажа. В нижнем помещался караул, а во втором и третьем - камеры для арестованных. Ход в тюрьму был через массивную дверь из решеток. Одиночные камеры были в то время больших размеров и каждая с одним или двумя окнами, стекла которых были замазаны белой краской. Форточка была ограждена металлической сеткой, чтобы помешать заключенным выбрасывать что-либо во двор. Стенки камер были окрашены желтой краской с черным бордюром внизу.

Прогулок в тюрьме не производилось. Письменных принадлежностей не полагалось. По утрам камеры заключенных обходил жандармский офицер. По коридору все время прохаживался часовой. Число камер было восемь. Еще пять камер находились в самом помещении III отделения.

После допроса Н.И.Кибальчича шеф жандармов - Мезенцов вторично докладывал царю:

«Арестованный в С. -Петербурге 11 текущего октября по делу о Киевском кружке пропагандистов студент Медико-хирургической академии Николай Иванов Кибальчич (о чем доложено было своевременно) на допросе показал: что он 21 года, православный, сын священника, уроженец Черниговской губерния, кончил курс в Новгород-Северской гимназии, был два года в Институте путей сообщения, откуда перешел в Медико-хирургическую академию, что из найденных у него в большом количестве революционных изданий принадлежит ему только «L'Internationale», «Меmoire de la Federation и 4 газеты «Вперед», каким же образом к нему попали остальные сочинения, не знает и может объяснить это только таким образом, что кто-нибудь принес и оставил их у него, как у человека политически благонадежного, но ни на кого подозрения не высказал.

Дознание продолжается. 13 октября 1875 года»

На полях доклада имеется пометка: «Доложено его величеству 18 октября 1875 г. Ливадия».

Особого внимания заслуживает найденный у Кибальчича «рукописный Манифест Коммунистической партии». Это был «Манифест Коммунистической партии» Карла Маркса, переведенный на русский язык и написанный от руки. Этот перевод отличался от единственного, существовавшего в то время перевода Манифеста, сделанного М.А.Бакуниным, и был гораздо лучше его.

Занимавшийся специальным сравнением этого перевода Манифеста с Бакунинским переводом А. Я. Черняк высказал предположение, что автором этого перевода был Н.И.Кибальчич. Он обладал всеми необходимыми данными для того, чтобы наиболее удачно сделать такой перевод. Кибальчич не только хорошо знал языки, но несколько лет занимался изучением политической экономии и экономического положения в России.

В 1963 году исполнилось 115 лет со дня выхода в свет «Манифеста Коммунистической партии». В связи с этой датой в тогдашнем московском Музее Карла Маркса и Фридриха Энгельса открылась выставка редких изданий Манифеста.

«На выставке - сообщил корреспонденту ТАСС тогдашний директор музея профессор Н. В. Матковский, - ... представлено несколько страниц «Манифеста», переписанных ученым-революционером Н.И.Кибальчичем и изъятых у него полицией при обыске в Петербурге 11 октября 1875 года. Анализ текста этой части перевода показывает, что он стоит значительно выше Бакунинского».

Н. И. Кибальчича продержали в тюрьме III отделения месяц. Жандармерии хотелось узнать, кто доставил на квартиру Кибальчича тюк с запрещенной литературой и кто был вместе с ним в Жорнище.

Студент Медико-хирургической академии Н.С.Тютчев также был арестован за соучастие в распространении нелегальной литературы в селе Жорнище, однако он доказал, что каникулы проводил в Симбирской губернии и в Жорнище быть не мог.

Возник вопрос: кто же был в Жорнище вместе с Кибальчичем? Но Кибальчич не назвал фамилии своего товарища, хотя и подвергался настойчивым и жестоким допросам. Фамилия лица, посетившего вместе в Кибальчичем село Жорнище, осталось невыясненной до настоящего времени.

О приемах расправы с арестованными в III отделении, в этой «центральной шпионской конторе», как называл его А.И.Герцен, свидетельствует отрывок из стихотворения, распространенного в Петербурге в XIX веке:

Влепят в назидание

Там ударов сто,

Будешь помнить здание

У Цепного моста...

Н.С.Тютчев описывает допрос Н.И.Кибальчича следственной комиссией: «Рассказывали, что допрашиваемый в «комиссии» при III отделении помещался в известный квадрат паркета, если словесные внушения воспринимались туго, то нажималась специальная пружина, виновный проваливался в открытый люк до пояса, а над провалившейся его частью совершалась экзекуция, причем, секуторы не могли, конечно, видеть лица своей жертвы... Насколько порою этой «комиссией» допросы производились настойчиво и продолжительно (чтобы не сказать пристрастно), автору однажды пришлось убедиться на примере Н.И.Кибальчича.

В октябре 1875 года меня арестовали по первому делу Николая Ивановича... Мне была дана очная ставка с Н.И.Кибальчичем, на которой он подтвердил, в конце-концов, что в Киевской губернии с ним жил не я, а кто-то другой, выдававший себя за студента Тютчева.

Когда меня привели на очную ставку в «комиссию», то меня поразила внешность Кибальчича: этот уравновешенный человек, ничем невозмутимый хохол, был бледен, как полотно, глаза его блуждали и по лицу его спадали крупные капли пота; даже его смятая рубашка была, видимо, вся влажная... Очевидно, его допрашивали уже не один час, не давая ни минуты опомниться».

Кибальчич был человеком, не знавшим страха, не считавшимся с опасностями, человеком великой выдержки и хладнокровия, и, если он был приведен в состояние, описанное Тютчевым, но можно заключить, какие жестокие меры были применены жандармерией к Кибальчичу, чтобы вырвать от него ответ на поставленные вопросы, однако усилия жандармерии не дали результатов. Кибальчич — человек великой воли — стойко выдержал допрос и ответа не дал.

Следствие по делу о революционной пропаганде в селе Жорнище вела Киевская жандармерия, и она затребовала к себе Кибальчича. Ночью 30 октября 1875 года его отвезли на Николаевский (ныне Московский) вокзал и посадили в вагон для арестованных. Об его отправке III отделение сообщило начальнику Киевского губернского жандармского управления:

«Согласно отношению Вашего превосходительства, начальник С. Петербургского губернского жандармского управления отправляет сегодня в Ваше распоряжение студента Николая Кибальчича, обвиняемого в государственном преступлении.

Личность эта представляется крайне подозрительной, дерзкой, и данные им разновременные показания оказываются неоткровенными и явно ложными.

Вследствии сего покорнейше прошу Ваше превосходительство обратить на Кибальчича особое внимание Ваше и принять меры к тому, чтобы он не мог скрыться».

В Киеве Кибальчич был посажен в Лукьяновский тюремный замок, где просидел свыше двух лет в тесной одиночной камере. Имелась там жесткая кровать, железный столик у стены и небольшое зарешеченное окно.

Днем разрешалось открывать окна и тогда представлялась возможность поговорить с соседом по камере. Менялись соседи часто и от новопоступивших заключенных узнавали все новости, были в курсе политических событий.

В Киеве опять начались допросы, очные ставки Были вызваны свидетели по жорнищенскому делу: врач Степан Кибальчич, священник Наркисс Олтаржевский, учитель Д. Е.Трусевич, работник Василий Пригула, крестьянин Семен Пасько и другие.

Николай Кибальчич на допросах держался спокойно, стойко, с достоинством, и жандармерии не удалось доказать в следственных материалах, что Кибальчич вел преднамеренную пропаганду среди населения в местечке Жорнище.

Ни петербургская жандармерия, интересовавшаяся, от кого поступил к Кибальчичу тюк с нелегальной литературой, ни киевская жандармерия, старавшаяся узнать фамилию студента, гостившего у Кибальчича, ничего не добилась. Кибальчич оправдал характеристику о нем петербургской жандармерии, пересланной в Киев,

В Киевской тюрьме Кибальчич попал в бурное и многочисленное общество политических заключенных — революционеров. Он слушал бесконечные споры на революционные темы, был свидетелем и участником резких протестов против произвола правительства, жандармерии, прокуратуры и тюремной администрации.

Как луч солнца за тюремной решеткой, явилась перед ним в киевском тюремном замке Катя Зенькова. Ей весной 1877 года разрешили свидание с родственником. Она с отцом специально приезжала в Киев, чтобы морально поддержать своего жениха в заключении, сказать ему, что она его любит так же, как и раньше.

За несколько минут, пока проходило свидание, Кибальчич поддержал Катю и заверил ее, что они найдут свое счастье. Его не угнетало положение заключенного, он был бодрым, держался мужественно и уверено.

Свидание кончилось, Катя ушла. Но Кибальчич не мог отрешиться от этой встречи. Катя стояла у него перед глазами. Высокая, стройная, прекрасная, в легком весеннем пальто, она казалась выходцем из другого мира, мира свободы, радости, справедливости, доброты, нежности, любви и заботливости о людях. Точно нарочито великий художник — природа создала Катю, чтобы подчеркнуть ужасный контраст тюремного режима — жизни, полной жестокости, грубости, зловония, физического и морального, поругания всего, что есть в человеке светлого и хорошего.

Кибальчич всей силой молодой нерастраченной души любил Катю. Он был уверен, что на свободе он найдет способ обвенчаться с Катей и составит с ней семью. Думы Кибальчича были наполнены Катей.

Но... Кибальчич уже весь вошел в революцию. Все свои силы полностью и без остатка он отдает борьбе с самодержавием за лучшую долю народа. Он знает, что путь этой борьбы долог и тяжел. На этом пути он найдет только тюрьмы, каторгу и виселицу. В лучшем случае его участью будет ссылка в Сибирь с дикой, пустой, полуголодной, суровой животной жизнью. Где же будет место Кати в этой жизни?

Какое он имеет право прекрасную, любящую, нежную Катю вести за собой по пути арестов, допросов, тюрем, каторги и виселиц к смерти? Катя, движимая любовью к нему, пойдет по этому пути. Она принесет свою жизнь в жертву любви. Но он не имеет право принять этой жертвы. Любя Катю, он должен избавить ее от тягчайших мук и страданий. Во имя любви должен уберечь ее от смерти на эшафоте...

Чувство непоколебимого долга неотступно звало его в ряды борцов за счастье народа, за революцию — хотя захватывающая любовь к Кате тянула его к другой жизни, к другому поприщу.

Ко времени первого заключения в тюрьму Н.И.Кибальчичу едва исполнилось 23 года. Он был среднего роста, некрепкого сложения, с бледным и умным лицом, с темнорусой бородкой и спокойными и добрыми голубыми глазами. Говорил очень медленно, растягивая, точно нехотя выдавливая из себя, слова. На малознакомых медлительность его речи производила вначале неблагоприятное впечатление.

Кибальчич казался человеком медлительным, флегматичным и безразлично относящийся ко всему окружающему. При дальнейшем знакомстве такое впечатление быстро исчезало. Он великолепно, с душой и страстью декламировал и при этом его медлительность речи исчезала. Кибальчич с увлечением и большим чувством и подъемом пел. У него был лирический тенор и хорошо им владея, он умел проникать прямо в душу слушателей. Его лицо внушало всем симпатию, его добродушие, простота и мягкость возбуждали . к нему доверие.

Работоспособность Кибальчича всех поражала, а быстрота соображения, логика и умение разобраться в сложных, больших и трудных вопросах вызывала недоумение и- восторг.

В тюрьме Кибальчич изучал английский язык и медицину. Настойчиво добивался разрешения работать в тюремной больнице, но получал отказ. Он много, очень много читал, но когда нужно было что-то сделать для общего блага или для друга, он немедленно переключался на эту работу и делал ее с исключительным усердием, добросовестно и тщательно. В этих случаях у него проявлялась кипучая энергия, собранность, точный расчет и большая сила воли.

Администрация тюрьмы старалась исключить возможность для Кибальчича пропаганды среди уголовников, но Кибальчич упорно старался во время прогулок наладить связь с ними - знакомился и стремился подружиться. Его необыкновенное терпение, настойчивость, ум, логика, доброта и сердечность побеждали.

Об отношении Кибальчича к людям революционер и его друг Л.Г.Дейч писал в своих воспоминаниях:

«Но особенно оптимистом он был в отношении к людям. О всех, с кем он близко сталкивался, он был хорошего мнения! хотя и не превозносил ни кого до небес, не приходил ни от кого в особенный восторг. Он со всеми в тюрьме — как впоследствии на воле — был одинаково хорош, ровен, со всеми жил в мире (нас было в тюрьме человек около 20-ти). Я решительно не знаю случая, чтобы он с кем-нибудь серьезно поспорил, поругался, и думаю, во всю его жизнь с ним не было такого случая. Всегда спокойный, уступчивый...».

Когда Кибальчич сидел в Лукьяновской тюрьме, следователь его уверил, что он «получит каторгу» от 4 до 10 лет. Кибальчич не обладал крепким здоровьем и такого срока каторги не выдержал бы. Но он не падает духом и начинает усиленно заниматься медициной, чтобы лечить людей на каторге и, по окончании срока каторги, на поселении в Сибири. О необыкновенной трудоспособности Кибальчича Дейч так вспоминал:

«Вне прогулок по двору, он всегда занимался чтением. Он не набрасывался с жаром ни на что и также, не торопясь, брался за медицинскую книгу, как и переходил к учебнику нового языка или к «Капиталу» Маркса, который имел при себе. Он одинаково интересовался, кажется, всеми науками, изучению всего способен был отдаться.

Поэтому не удивительно, что Кибальчича мы всегда видели сидящим за книгой, даже в тюрьме, где, как известно, на многих часто находит полнейшее равнодушие, апатия, и целые часы, а то и дни, заключенные проводят в лежании на койке или шатания по крошечной камере.

Даже прогулки по двору он использовал не в одном только гигиеническом отношении. В эти часы он знакомился с бытом уголовных, старался сойтись с ними и, насколько было возможно, занимался, конечно, среди них пропагандой. С некоторыми из них он был в близких, даже товарищеских отношениях».

По судебным уставам, принятым в 1864 году, дела по государственным преступлениям рассматривались в общем порядке уголовного судопроизводства — либо судебными палатами, либо (в исключительных случаях, по высочайшему повелению) Верховным уголовным судом. Дознание и предварительное следствие были возложены на членов судебных палат и специальных следователей под присмотром лиц прокурорского надзора.

Практика подготовки политических дел для передачи их в суд следователями судебных палат показала властям, что велись следствия долго и «слишком церемонно», с соблюдением всех предусмотренных законами требований. Поэтому 19 мая 1871 года вышел закон, согласно которому производство дознания по политическим делам отныне передавалось жандармам — под наблюдением прокуратуры.

Судебные палаты организовали суды с участием присяжных заседателей, которые избирались из представителей всех сословий при довольно умеренной имущественном цензе (доход или жалование не менее 400 рублей в год). В число их обычно попадали чиновники низшего и среднего класса, лица свободных профессий, торговцы, «хозяйственные» крестьяне, т.е. представители средних слоев населения и мелкобуржуазной интеллигенции, зачастую настроенные против деспотического режима. Такие присяжные могли и оправдать «государственного преступника».

Верховный уголовный суд возглавлялся председателем Государственного Совета (одним из великих князей), членами суда являлись председатели департаментов Государственного Совета и кассационных департаментов Сената. Прокурорские обязанности в ходе предварительного следствия и на суде возлагались на министра юстиции.

Из-за такого состава Верховного суда и громоздкости следственного и судебного разбирательства он созывался только дважды — в 1866 и 1879 годах по делам о покушении на царя Д.В. Каракозовым и А.К.Соловьевым.

После передачи следствия по политическим делам в руки жандармов Александр II потребовал от министра юстиции К.И.Палена представить свои соображения о том, какие следует принять меры для предупреждения мягких приговоров. В результате 7 июня 1872 года был принят закон о создании «Особого присутствия Правительствующего Сената для суждения дел о государственных преступлениях и противозаконных сообществах».

Составляли этот суд первоприсутствующий (председатель) и пять сенаторов, которых в каждом отдельном случае назначал сам царь из числа наиболее одаренных карательными способностями. Для того, чтобы суд не казался слишком бюрократическим, к сенаторам присоединяли и сословных представителей от дворян, купцов и крестьян как «делегатов от общества» в таком составе: один из губернских и один из уездных предводителей дворянства, городской голова одного из губернских городов Европейской России и один из волостных старшин Петербургской губернии. Все они тоже назначались царем.

Так называемые представители сословий на самом деле ни кого не представляли и ничего не отражали, кроме желаний министра юстиции. Эти со-. слоеные представители, слитые в одну коллегию с судьями-чиновниками, представляли из себя безгласных статистов, играли жалкую роль понятых, рукоприкладствующих то, что угодно будет постановить чиновникам судебного ведомства.

Судебное следствие по делу Кибальчича поручено члену Харьковской судебной палаты Ненарочкину. Долго тянул он это следствие, но, наконец, в ноябре 1875 года, через 13 месяцев после ареста, следствие закончено и направлено в Министерство юстиции в Петербург. Казалось бы, скоро должен состояться суд над Кибальчичем, где других обвиняемых нет, и поэтому дело по существу очень простое. Но суда все нет.

18 февраля 1877 года дело Кибальчича предварительно рассматривалось на распределительном заседании Особого присутствия. Докладывал сенатор К. К. Петере. Было принято решение:

«Так как в приложенном к обвинительному акту списке не указано ни место содержания подсудимого, ни места жительства свидетелей — возвратить дело для дополнения».

Прошло без малого два года со дня ареста Кибальчича, а он продолжает сидеть в тюрьме в качестве подследственного. Суд над ним еще не назначен.

5 августа 1877 года Кибальчич подает «прошение» министру юстиции, в котором просит ускорить суд над ним. Кибальчич пишет:

«... Я нахожусь уже 22 месяца под стражей... Я обращаюсь... с просьбой сделать распоряжение о скорейшем решении моего дела...

Я попал в государственные преступники чисто по недоразумению и несчастному для меня стечению обстоятельств. Я работал серьезно, занимался науками и во время каникул и поэтому, уезжая... я запасся для чтения научными сочинениями... В Жорнище я почти все время проводил в чтении их...

Однажды на сенокосе.., подошел к одному крестьянину, которого я видел в первый раз и которого не знал даже по имени, и, узнавши, что он отставной солдат и грамотный, вынул из кармана какую-то сказку и подарил ему. В последствии у этого крестьянина оказалась революционная брошюра. .. Возникает вопрос, с какой целью я дал ему эту книжку? Обвинение говорит, что с целью пропаганды... Но ведь, если бы целью здесь служила сознательная революционная пропаганда, то мой поступок был бы совершенно не сообразен со здравым смыслом.

... Если бы я приехал в деревню с целью пропаганды, я бы, конечно, роздал крестьянам не одну книжку, а целые сотни их, зная, что наказание одинаково за дачу одной революционной книжки или тысячи их... Я бы давал их людям, с которыми... близко познакомился... не оставлял бы им этих книжек навсегда, чтоб не существовало существенных улик...

Я же поступил как раз наоборот. В течении двух месяцев моего пребывания в Жорнищах я дал всего одну книжку. Предположить, что, давая ее, я знал, что делаю государственное преступление и что, следовательно, из-за одной ее мог попасть на каторгу и погубить бесполезно и бесцельно свою жизнь — было бы противоестественно.

Поэтому остается только предположить, что я не читал этой революционной книжки, считал ее за сказку, не заслуживающую прочтения, и не знал о ее содержании, что она попала случайно в одну из книг, взятых мною у разных лиц Петербурга, а что дал ее крестьянину потому, что считал как сказку, доступному крестьянскому пониманию... В середине августа я возвратился в Петербург... во время обыска в моей квартире... в мое отсутствие находят у меня под кроватью упакованный тюк с революционными книгами, а в ящике небольшую связку брошюр тоже революционного содержания; кроме того, отдельно между моими книгами найдены один или два номера газеты «Вперед» и две французские книги, трактующие об Интернационале.

При допросе я показал, что принадлежат мне только газете «Вперед» и две французские книги. Каким образом попал ко мне тюк и связка с революционными книгами, я не знаю.

Предполагаю, что... кто-нибудь из моих знакомых... зашел ко мне... и, не заставши меня дома, без церемонии пихнул его (тюк) под кровать...

Когда у меня спросили, какой... из моих знакомых мог бы положить... тюк с книгами, конечно, я отказался ответить на подобный вопрос, как отказался бы ответить на него всякий честный человек... На этом основании меня обвинили в умышленном укрывательстве запрещенных книг, считая мое объяснение... невероятным.

Я надеюсь, что... мое объяснение посчитаете весьма возможным, принявши во внимание следующие обстоятельства. Утром, накануне дня обыска, хозяйка, подметая мою комнату, не заметила никакого тюка под кроватью. Следовательно, тюк был принесен позже — в середине дня или вечером...

Кроме того, в самый день обыска я встретил инспектора академии Пескова, от которого узнал, что обо мне спрашивал у него товарищ прокурора, причем г. Песков посоветовал мне пойти в участок Выборгской части, узнать, зачем я нужен. Я зашел. Узнав, что никто меня не спрашивал, я пошел домой.

Перед домом, где я жил, я увидел... карету пристава и жандармов. Я заключил, что обыск происходит именно у меня.

Если бы я знал, что в моей комнате находятся такие компрометирующие меня вещи... я бы, вероятно, постарался уклониться от ареста - решение вполне естественное. Не считая себя ни в чем повинным... я спокойно иду на свою квартиру и заявляю, кто я таков.

Обвинение говорит, что мое объяснение... неправдоподобно... доказательством чего служат те революционные книги, которые я сам признал за свои. Я не скрываю, что я интересовался положением революционного дела в России... как интересуется им... всякий образованный русский человек.

... Одним словом, если обвинение право, то является невольно вопрос, как мог я, пропагандист, по словам обвинения, поступать так, что как-будто нарочно старался поскорее лишить себя свободы, испортить свою будущность и загубить напрасно жизнь.

... Я еще раз прошу... о скорейшем передании меня суду... или же дозвольте мне... поступить в качестве фельдшера или солдата в ряды армии, где я могу оказать услугу государству...

Бывший студент Медико-хирургической академии

Николай Кибальчич».

Бросается в глаза разница отношений к людям Н.И.Кибальчича и священника местечка Жорнище Наркисса Олтаржевского. Кибальчич почти три года находился в одиночном заключении, чтобы не выдать студента, гостившего вместе с ним в Жорнище, и курсистку Вольхину, скрывшую в комнате Кибальчича тюк с запрещенной литературой А о священнике Олтаржевском в Киевских епархиальных ведомостях (1881 № 17. -С. 7-8) помещена заметка:

«Из м. Жорнище (Липовецкого уезда). Местный священник достопочтенный о. Наркисс Олтаржевский... припоминает о случае появления в его приходе казненного теперь преступника Николая Кибальчича. «Появился было в моем приходе один из святотатственных злодеев - цареубийц Кибальчич и начал распространять свои гадкие книжонки, внушая при этом моим прихожанам, чтобы мне их не показывали и не передавали в мои руки. Но это не помогло. Книжонка было представлена мне прихожанами; я ее препроводил начальству, а злодей был передан в руки правосудия».

Олтаржевский считал, что деятельность Кибальчича в местечке Жорнище была направлена на «ниспровержение существующего строя» и оказалась эффективной. На следствии он заявил:

«Еще прежде получения мной от Стефанюка означенной сказки я заметил между крестьянами местечка Жорнище какое-то брожение и неудовольствие, так как некоторые из них, которые теперь не помню, высказывали, что они платят податей больше, чем помещики, и я могу предположить, что именно распространение между крестьянами означенной сказки могло вызвать между ними брожение и неудовольствие».

Старательность Олтаржевского в борьбе со «злодеями» не осталась без внимания начальства. Те же Киевские епархиальные ведомости (1881, № 22. -С. 2) сообщили, что «орденом св. Анны 3-ей степени за заслуги по военному и гражданскому ведомостям награжден священник Наркисс Олтаржевский (Липовецкий уезд, церковь местечка Жорнище)».

В прошении Кибальчича имеется просьба направить его в армию в качестве фельдшера или солдата. В это время шла русско-турецкая война 1877-1878 годов.

После первых успехов на Балканах летом 1877 года наступили неудачи. Недостаток путей сообщения и особенно железных дорог, малочисленность артиллерии, плохое снабжение войск затрудняло действия русской армии.

Бездарный главнокомандующий русскими войсками на Балканах великий князь Николай Николаевич (брат царя) топтался на месте. В день тезоименитства «Его императорского величества» Александра II - 30 августа 1877 года был предпринят третий, недостаточно подготовленный и потому безрассудный штурм Плевны. Хотели преподнести царю подарок. Штурм не удался. Жертв было много. Осталась песня, которую часто пели на революционных вечеринках:

Именитый пирог из начинки людской Брат подносит державному брату, А на севере там ветер стонет, ревет И разносит мужицкую хату.

Русский народ сражался с турками за освобождение балканских, преимущественно славянских народов. Шла борьба и за независимость Сербии — первоначальной родины Кибальчичей. Николай Кибальчич не хочет остаться в стороне от этой борьбы. Он хочет принять в ней участие и для того, чтобы Сербия приобрела независимость, чтобы сбылась многовековая мечта сербского народа и четырехвековая борьба его за независимость увенчалась бы, наконец, успехом, и для того, чтобы помочь русскому народу, родному народу в тяжкие дни его борьбы.

Кибальчич в начале пребывания в тюрьме считал, что революция может наступить лишь после того, когда населения в царской России усвоит социалистическое мировоззрение. Такова была теория П.Л.Лаврова, и Кибальчич вначале склонялся к этой теории. Однако это не вполне совпадало со складом ума Кибальчича, его склонностью все глубоко проанализировать, обдумать и действовать смело, без страха, не думая об опасности. В теории Лаврова Кибальчича смущало наступление революции в «отдаленном будущем или через тысячелетие», как подтрунивали над Лавровым «бунтари». Вскоре резко проявилось несовпадение его стремлений и действий с теорией Лаврова.

7 сентября 1877 года в Киевский тюремный замок заключили революционера Льва Григорьевича Дейча. Кибальчич первый завязывает с ним знакомство. Как только Дейч вошел в свою камеру, он услышал крик:

— Новичок! Новичок! На окно!

Поняв, что это относится к нему, Дейч попробовал взобраться на окно, но не мог.

— Не могу! Высоко! — закричал Дейч в ответ.

— Подставь парашу! — посоветовал голос.

Подставив парашу, Дейч взобрался, наконец, на окно. В окне противоположного крыла тюрьмы он увидел человека.

— Кто Вы? По какому делу? Откуда Вас привели? — засыпал тот вопросами. Это был Кибальчич. Так состоялось первое знакомство Кибальчича с Дейчем, которое быстро превратилось в дружбу.

Вскоре Дейча перевели в тот же коридор, где находился Кибальчич. Это дало возможность Кибальчичу и Дейчу вести на прогулках дружеские беседы.

Однажды Дейч рассказал Кибальчичу о необыкновенных свойствах нитроглицерина и возникших в связи с этим планах южного и северного кружков «бунтарей» разом совершить ряд крупных террористических актов и этим, как тогда думалось, дать сигнал ко всеобщей революции России. Услышав об этом Кибальчич загорелся.

- Ведь, знаете, такое дело, наверное, вполне выполнимо. Почему же не займутся им серьезно? - спрашивал он с заметной радостью, и на этот раз произнося слова несколько быстрее, чем обычно.

Дейч сообщил Кибальчичу, что он не надеется на выполнение этих планов, так как за их выполнение взялись люди ненастойчивые, неумелые, которые занимаются бесконечным составлением планов, но не приступают к их выполнению.

- Если не пойду на каторгу, я непременно займусь изучением нитроглицерина,- произнес Кибальчич с некоторой грустью в голосе.

Дружба и постоянные встречи Кибальчича с Дейчем продолжались до конца пребывания Николая в Лукьяновской тюрьме. Этому еще способствовало то, что тюремным надзирателем в коридоре тюрьмы, где были заключены Кибальчич и Дейч, в конце 1877 года и в начале 1878 года был революционер Михаил Федорович Фроленко. Он специально поступил на службу в Лукьяновку под фамилией Тихонова для того, чтобы устроить побег из этой тюрьмы Л.Г.Дейча, Я.В.Стефановича и И.В.Бохановского.

Многие из политических заключенных в тюрьме знали Фроленко, а некоторые из них, в том числе и Кибальчич, знали и о цели службы Фроленко в тюрьме. Вне тюрьмы помогал этому побегу товарищ Кибальчича и его сокурсник по Институту инженеров путей сообщения Валерий Осинский. Побег этот удачно осуществился 27 мая 1878 года уже после перевода Кибальчича в Петербург в Дом предварительного заключения. Фроленко вывел заключенных за ворота тюрьмы. Осинский встретил их с телегой, на которой доставил их через Подол к Днепру. Здесь беглецов ждала лодка, на которой они благополучно уехали.

Находившиеся в Киеве революционеры узнали от Фроленко о тяжелом положении Кибальчича, томившегося более трех лет в тюрьме в ожидании суда, и решили организовать взятие его на поруки. Необходимо было обладать достаточной суммой денег - не менее 500 рублей. Эту сумму обещал дать Д. А.Лизогуб. Поручителями могли быть родственники подследственного или адвокат, после его допуска для участия в суде. Так как Кибальчич вначале отказался от поручительства родственников (отец больной, брат Степан на Балканах), то было решено устроить фиктивный брак его с Еленой Андреевной Кестельман.

В июне 1877 года Кибальчич ходатайствует о разрешении вступить в брак. Киевский губернский прокурор обратился с запросом к министру юстиции, дело побывало в III отделении и дошло до царя. Через семь месяцев был получен ответ:

«Ввиду высочайшего повеления... бракосочетание арестанта Кибальчича с Кестельман ныне не подлежит разрешению».

Получив отказ в своей просьбе, Кибальчич 14 февраля 1878 года пишет ей письмо: «Итак все наши хлопоты пошли прахом. Ну да ничего, жениться всегда успеем, была бы охота. Досадно только, что все это стоило много хлопот и суетни и при том не дало никаких результатов...»

Кибальчич сообщает Кестельман, что он написал отцу, чтобы тот ходатайствовал о выпуске его на поруки. Очевидно, он в это время еще не знал о смерти отца в Короле, умершего за десять дней до написания этого письма.

Елена Кестельман вскоре стала невестой революционера Леона Мирского.

В феврале 1878 года Кибальчичу объявили, что его дело назначено к слушанию в Петербурге 1 мая 1878 года в Особом присутствии Сената.

В начале марта 1878 года Кибальчича отправили в Петербург. Везли Кибальчича через Курск и Москву. Свои впечатления об этом путешествии Кибальчич изложил в письме студенту Киевского университета И.М.Щепоткину:

«Я еще до сих пор нахожусь в московском центральном пересыльном замке, завтра двигаюсь в Питер. Путешествие это совершил недаром: нагляделся и наслышался такой массы всяких безобразий и гадостей, что если бы их описать подробно, составилась бы объемистая рукопись. Впрочем эти факты я постараюсь сделать известными тем или иным путем.

На этапе я убедился, как важно считаться дворянином: не дворянина, будь он даже студентом, без всякой церемонии закуют в поручни в течении всей дороги (так было на Моск.-Курс, дороге, где всех недворян заковали по-двое, и на все просьбы арестантов у конвойного офицера расковать их в вагоне, тот отвечал: «Не могу, закон запрещает»).

Впрочем, мне при помощи гривенников для меньших башибузуков и пререканий с большими удавалось отстоять свое достоинство. Замечу, что самые свирепые башибузуки оказываются трусливым народом, стоит показать им зубы...

В Курске сидят трое политических: Попов, Афанасьев и Лавров. Можно сказать, что нигде политические не сидят при худших условиях, как там: без денег, в казенном платье, не имея никаких сношений с внешним миром (они даже не знали, кончилась ли война)... Я их несколько приободрил и оставил им 4 рубля».

О бюрократизме царского судопроизводства и о мытарствах Кибальчича А. Ф. Кони в «Заметке для памяти» писал:

«Дело Кибальчича заслуживает внимания в том отношении, что III отделение дало окончательный отзыв о предании суду 9 сентября 1876 года. Но только теперь, т.е. в конце марта 1878 года Кибальчич, все время сидевший в Киевском тюремном замке, привезен в С.-Петербург, где, вероятно, просидит еще несколько месяцев».

В Петербурге Кибальчича засадили в Дом предварительного заключения на Шпалерной улице 25, открытый только 1 августа 1875 года. Это было огромное здание, заключавшее в себе два внутренних двора, окруженный непрерывными застройками в шесть этажей. Постройка здания стоила по тому времени очень большой суммы — около 800 000 рублей.

Тюрьма была рассчитана на 700 заключенных. Часть дома была занята камерами для общего заключения, другая - камерами одиночного заключения. Обе эти части отделялись друг от друга больницей и мастерскими. Корпус, разделявший два двора, был занят конторою, баней, церквями (православной и лютеранской), квартирами служащих.

Длинная подземная галерея вела из Дома предварительного заключения в зал Петербургского окружного суда, который тогда помещался на Литейном проспекте 4, между Шпалерной и Захарьевской улицами.

Дом предварительного заключения формально не имел целью наказывать содержащихся в нем, поэтому здесь заключенным «жилось» сравнительно легче, чем в других тюрьмах царской России.

Однако кормили заключенных из рук вон плохо. Утром и вечером, кроме кипятка, выдавали кусок черного хлеба. Обед состоял из двух блюд: различные комбинации щей, настолько отвратительных, что их не стала бы есть и свинья, потом каша, или суп с сушеными снетками и гнилой горох.

На день для пропитания заключенного отпускали только пять копеек, а эконом был к тому же наглым вором. Такое питание обрекало заключенного на смерть от истощения, если он не имел средств на улучшение питания за свой счет. Филантропы Петербурга выдавали заключенным ежемесячную субсидию на питание из собранных ими частным образом средств.

Не смотря на то, что тюрьма эта было новой, гигиенические условия ее были очень плохи. Одиночные камеры были очень малы. Длина пять шагов, ширина три шага. Потолок низкий. Размер камер исключал возможность свободного движения. Вентиляция камер действовала плохо. Воздух камер был всегда сперт и зловонен. Ограниченность движения, при плохом питании и спертом воздухе, вызывали массовые заболевания заключенных. Тюремные лазареты были переполнены и не вмещали всех больных, требующих немедленной медицинской помощи.

Миниатюрная камера загромождалась еще койкой, табуреткой и столиком, прикрепленным к стене, раковиной для умывания и стульчаком, помещавшихся в углу под окнами.

Окно небольшого размера, с двумя железными рамами, матовыми стеклами и наружной металлической решеткой, выходило во внутренний двор, куда водили на прогулку заключенных. Расположено оно было под самым потолком, и добраться до него можно было встав н.» стульчак. Этим же путем можно было и приоткрыть его, но лишь на длину короткой цепи, которой были связаны верхние части рамы с карнизом окна.

Н.А.Чарушин назвал такую камеру «каменным гробом с маленьким отверстием под потолком».

Шестиэтажная тюрьма было прорезана многими вертикальными каналами. Каждые две соседние камеры имели одну разгороженную уборную, нечистоты которой сбрасывались в этот вертикальный канал. Следовательно двенадцать камер были связаны одним таким каналом. Эти каналы, кроме своего прямого назначения - стока нечистот, оказались для заключенных хорошим средством связи. Через эти каналы заключенные всех двенадцати камер свободно переговаривались между собою.

Муки одиночного заключения, желание общения с людьми и через них с внешним миром толкали заключенных к переговорам с товарищами. Открывались крышки стульчаков и начинались бесконечные разговоры с товарищами. Вертикальные каналы были невероятно зловонны и их зловоние наполняло камеры заключенных. Тоска одиночного заключения была мучительнее страданий от зловония и заключенные часами находились в этом «клубе». И никакие строгости администрации тюрьмы не могли прекратить пользование этим средством связи.

С 1877 года на летнее время формы «клуба» изменились. Заключенные открывали оконные рамы и, взобравшись на подоконник, видели своих товарищей на других окнах тюрьмы и могли между собой разговаривать. Тюрьма превращалась в амфитеатр с сотнями зрителей.

Желающих разговаривать друг с другом было так много и каждый из них говорил так громко, что получался какой-то сплошной крик, в котором разобрать слова партнера было невозможно. Это заставило арестованных назначить в каждом фасаде по председателю, который поддерживал порядок и устраивал очереди для разговоров.

Нашлись среди арестованных хорошие певцы. В теплые летние вечера часто пели хором. Со временем летний клуб усовершенствовал свою работу: из одного фасада в другой потянулись бечевки - «кони». Через них передавались записки, книги, провизия и даже одежда. Этот клуб стал хорошо известен прокуратуре и III отделению. Жандармерия, примирившись с таким способом общения, старалась извлечь из него для себя пользу. В камере с арестованными подсаживали шпиков, которые должны были подслушивать разговоры заключенных и сообщать их жандармерии.

Ко времени поступления Кибальчича в Дом предварительного заключения там было около 300 политических заключенных, в том числе были обвиняемые по делу «193-х», суд над которыми длился около полугода и только 23 января 1878 года закончился. Здесь была буря гордого негодования, буря протестов против несправедливости и жестокости царизма.

Несмолкаемые словопрения, бесконечные проекты достижения революции, лучшего государственного устройства России - всегда доходили до слуха Кибальчича и до его сознания. Это бурлящее море общественного гнева не могло не повлиять на Кибальчича. Его вера в силу мирной пропаганды, 

в силу убеждения, в силу логики, под напором жизненных явлений начала колебаться. Он видел в тюрьмах невинных людей, он сам невинно сидел в тюрьме, это воочию опровергало возможность справедливости при самодержавии.

За справедливость нужно бороться, нужно добиваться ее революционными средствами. Но его безукоризненная честность, его потребность все глубоко анализировать, все подвергать исчерпывающей логической обработке не позволяет ему одно огульно охаять, другое огульно возвеличить и принять.

С позиций кабинетного ученого, последовательного, невозмутимого, методичного, Кибальчич в письмах из заключения, в спокойном бесстрастном тоне объективного ученого, с соблюдением всех правил научной методологии, разобрал весь сложный опыт революционного поколения семидесятых годов. В процессе этого спокойного, объективного разбора он отверг метод мирной пропаганды, и принял платформу народников-революционеров.

Как бы подводя итог этой большой духовной работы по выбору своего жизненного пути Н.И.Кибальчич, незадолго до выхода из тюрьмы, написал Е.К.Брешко-Брешковской, томящейся в Доме предварительного заключения перед отправкой на каторгу:

«Я займусь такой наукой, которая помогла бы мне, и товарищам приложить все силы самым выгодным для революции образом. Очень может быть, что целые годы придется работать над тем, чтобы добыть нужные знания, но я не брошу работы, пока не буду убежден в том, что достиг того, чего мне надо».

Приближался день суда - 1 мая 1878 года. Кибальчич пригласил себе в защитники Александра Александровича Ольхина, человека прогрессивных взглядов, пользовавшегося большим доверием революционеров, как талантливый адвокат и близкий к ним своим революционным настроением. Его знали так же как поэта, автора обновленной «Дубинушки», которую революционеры пели как свой гимн:

... Но ведь время придет, и проснется народ, Разогнет он избитую спину На родимых лесах на врагов подберет Здоровее и крепче дубину...

Особое присутствие Сената отвергло возводимое жандармерией на Н.И.Кибальчича обвинение в злонамеренной пропаганде революционной литературы. А за хранение у себя без разрешение начальства «Сказки о четырех братьях» приговорила Кибальчича к одному месяцу тюремного заключения и уплате судебных издержек в сумме 101 рубль 61 копейка. Это после того как он пробыл в тюрьме около трех лет. Кроме того Кибальчич в течение одного года должен находиться под надзором полиции.

Присутствовавший на суде агент III отделения в кратком отчете, составленном для шефа жандармов, так описывает этот процесс:

«Сего числа заседание Особого присутствия Правительствующего Сената для рассмотрения дел о государственных преступлениях открылось в 12 часов дня.

Сперва рассматривалось дело о подсудимом, сыне священника, бывшем студенте Медико-хирургической академии Кибальчиче, обвиняемом в распространении запрещенных книг, а после перерыва дело о дворянине Николае Вишневецком, обвиняемом в том же преступлении.

Кибальчича защищал присяжный поверенный А.А.Ольхин. Особое присутствие, признав его виновным в чтении запрещенных книг, приговорило к одиночному заключению в один месяц. Наказание это потом, по просьбе защитника, заменено предварительным арестом с освобождением его на поручительство Ольхина.

... Приговор в окончательной форме по этим делам будет объявлен 13 сего мая. Заседание окончилось в 6,5 часов пополудня. Публики было при разбирательстве дела о Кибальчиче около 30, а о Вишневецком - 14 человек. Порядок не был нарушен. 3507, 1 мая 1878 г.».

О процессе Н.И.Кибальчича было также упомянуто в нелегальной газете «Начало» 1878, № 2,: «1 мая - два отдельных процесса Кибальчича и Вишневецкого». В № 4 «Начала», вышедшего в мае 1878 года, было записано: «Кибальчич осужден к одному месяцу ареста, с отдачей по выходе из тюрьмы под надзор полиции сроком на один год».

После окончания суда А.А.Ольхин под залог 500 руб. взял Кибальчича на поруки. Судебные расходы оплатил брат Николая Кибальчича Степан Кибальчич. Он же и оказал Николаю материальную помощь. 7 июня 1878 г. Н.И.Кибальчич был официально признан отбывшим наказание.

На суде над Кибальчичем присутствовала Н.А.Головина, оправданная по процессу «193-х». Она предоставила ему «крышу над головой» в квартире своей матери на Петроградской стороне. Здесь собирались многие из тех, кто уже побывал в тюрьмах за революционную деятельность и те, кто стремился к такой деятельности, несмотря на угрозы новых репрессий.

Оставшиеся на свободе землевольцы сделали ряд попыток устроить побег тем, кто по процессу «193-х» был осужден на каторгу. В квартире матери Головиной Кибальчич познакомился с Н.Н. Богородским, сыном смотрителя тюрьмы Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Н.Н.Богородский служил заведующим тюремной библиотекой и посредством книг поддерживал связь политических заключенных с организацией «Земля и воля».

Н.И.Кибальчич составил план похищения некоторых заключенных из Петропавловской крепости. Он добыл плоские металлорежущие пилки («ножевки»), которые были заделаны в переплет и через Богородского переданы узникам. Предполагалось, что они перепилят решетки на окнах и выберутся на берег Невы.

Неоднократно Кибальчич с друзьями подъезжали на лодках к крепостным стенам... Однако режущие инструменты скоро были возвращены. В камерах узников постоянно дежурили солдаты и унтер-офицеры, перепилить стальные оконные решетки не было возможности. Кроме того, кроме решеток на окнах, были еще ворота и многочисленная стража.

Во время пребывания в заключении определились политические убеждения Н.И.Кибальчича, и он по натуре более склонный к мирной культурнической работе стал решительным сторонником революционных действий. Об этом образно сказал впоследствии Н.И.Кибальчич:

«Тюремное заключение, более или менее продолжительное, оказывает всегда на неустановившихся лиц одно из двух влияний: одних лиц — неустойчивые и слабые натуры - оно запугивает и заставляет отречься от всякой деятельности в будущем; других же наоборот, закаляет, заставляет стать в серьезные отношения к делу, которое представляется теперь в их глазах главной задачей жизни. Я принадлежал к числу вторых».

В этих словах мы находим ответ на вопрос: Почему Кибальчич впоследствии примкнул к революционному народничеству? Это была его реакция на репрессии царизма. К моменту его вступления в революционные организации «Земля и воля» и «Народная воля» он имел почти трехлетний тюремный стаж. Близкое знакомство с революционерами В.Осинским, А. Квятковским, Н.Морозовым тоже способствовало его вовлечению в ряды революционеров.

Кибальчич после выхода из тюрьмы в июне 1878 года съездил в родные места - Черниговскую губернию. Побывал на могиле отца, недавно умершего, повидался с братом Федором, сестрами Ольгой и Екатериной, с родственниками Иваницкими в селах Спасском и Конятине и поехал к Зеньковым.

В метрической книге Успенской церкви города Коропа за 1878 год имеется запись: «4 февраля умер, 5 февраля похоронен приходской Успенской церкви священник Иван Иосифович Кибальчич, 68 лет, от апоплексического удара».

Катя с радостью встретила Кибальчича. Она окружила его вниманием и заботой. Ей очень хотелось, чтобы он отдохнул, поправился, Рядом с горячей любовью у нее появилось к Кибальчичу какое-то материнское чувство. Ей хотелось защитить его, как матери защищают больного или несправедливо обиженного ребенка.

Кибальчич рассказал Кате, что он дважды просил разрешение вернуться в Медико-хирургическую академию для продолжения образования м получил отказ. Ходатайствовал о способном воспитаннике и начальник академии Быков и также разрешения не получил.

В архивах сохранился документ, с которым начальник академии обратился во всесильное III отделение:

«Бывший студент Медико-хирургической академии Николай Кибальчич обратился ко мне с просьбой о принятии его вновь в число студентов. Так как Кибальчич в 1878 году привлекался к ответственности по политическому делу и был присужден к тюремному заключению на один месяц, то имею честь покорнейше просить III отделение почтить меня уведомлением — нет ли препятствий к удовлетворению просьбы означенного лица».

Шеф жандармов Мезенцов написал на этом документе: «Едва ли удобно разрешать?». После согласования вопроса «на верхах» появилась уже окончательная резолюция: «Отвечать отрицательно». Тогда начальник Медико-хирургической академии был «почтительно уведомлен»:

«Господин главный начальник III отделения собственной его императорского величества канцелярии признает со своей стороны необходимым отклонить ходатайство сына священника Николая Кибальчич о принятии его снова в число студентов Медико-хирургической академии...»

Кибальчич рассказал Кате, что совесть ему не позволяет остаться в стороне от борьбы с самодержавием, и он хочет все свои знания, все свои силы и, если понадобится, всю свою жизнь отдать делу защиты народа. Возможно, что опасность, ожидающая его на этом пути, навсегда разлучит их...

Послеглавие

Брешко-Брешковская Екатерина Константиновна (1844-1934), в 70-х годах XIX века принимала активное участие в народническом движении. Привлекалась к суду по процессу «193-х». Приговорена к пяти годам каторжных работ, отбывала их на Каре. В 1883-1896 годах в ссылке. Позднее одна из организаторов и лидеров партии социалистов-революционеров. Участница революции 1905-1907 годов. С 1919 года в эмиграции.

Дейч Лев Григорьевич (1855-1941), народник. Принимал участие в организации «Черного передела». В 1880 году эмигрировал. В 1883 году вместе с Г. В. Плехановым организовал группу «Освобождение труда». В 1884 году был выдан правительству России. Приговорен к 13 годам каторжных работ; отбывал их на Каре. В 1901 году бежал. После Октябрьской революции отошел от политической деятельности. Умер в Москве 4 августа 1941 года.

Ольхин Александр Александрович (1839-1897), адвокат и поэт. Был близок к революционным народникам. Защитник на политических процессах «нечаевцев», «50-ти», о Казанской демонстрации 1876 года ч др. За укрывательства у себя Мирского, стрелявшего в Дрентельна, в 1879 году был выслан в Архангельскую губернию, где находился до 1887 года. В Петербург вернулся в 1894 году.

Тютчев Николай Сергеевич (1856-1924), землеволец. Был сослан в Сибирь. В дальнейшем член партии социалистов- революционеров. После Октябрьской революции занимался историей революционного движения.

Глава VII

«НАРОДНАЯ ВОЛЯ»

Ко времени выхода Н.И.Кибальчича из заключения в России уже существовала организация революционных народников «Земля и воля». Она состояла из лучших представителей разночинной интеллигенции.

Юношество разночинной русской интеллигенции конца 60-х и начала 70-х годов не могло равнодушно взирать на нищету, забитость, бесправие и жестокую эксплуатацию крестьянина-кормильца, «сеятеля и хранителя».

По реформе 1861 года крестьяне получили личные права и право выкупить, во первых, избу и приусадебный участок за сумму до 60 рублей и, во вторых свой земельный надел. Первое было сравнительно легким и за немногие месяцы большинство крестьян это сделало. Второе оказалось тяжким: требовалось согласие помещика и огромный выкуп, превышающий рыночную стоимость земли. Вплоть до 1917 года крестьяне продолжали платить выкупные платежи.

Передовое юношество того времени всеми силами хотело помочь страдальцу-крестьянину. С крестьянством оно повседневно соприкасалось, горькая крестьянская доля постоянно было у него на виду. Такие настроения создавали благоприятную психологическую основу для развития народничества.

В те годы на смену отмирающему крепостническому строю хозяйственной жизни страны приходил капиталистический строй, уже властно захвативший хозяйственную жизнь стран Европы. Этот строй, в Европе того времени, сопровождался исключительно бедственным положением рабочих. О бедствиях рабочих Европы народники России хорошо знали.

Народники старались экономическое развитие России удержать от движения по пути капитализма. Народничество было до известной степени цельным последовательным учением. Отрицалось господство капитализма в России; отрицалась роль фабрично-заводских рабочих, как передовых борцов всего пролетариата; отрицалось значение политической революции и буржуазной политической свободы; проповедовался сразу социалистический переворот, исходящей из крестьянской общины с ее мелким сельским хозяйством.

Человек будущего в России - мужик, думали народники, и этот взгляд вытекал неизбежно из веры в социалистичность общины из неверия в судьбы капитализма.

Старое русское революционное народничество стояло на утопической, полуанархической точке зрения. Мужика-общинника считали готовым социалистом.

Народники верили в возможность крестьянской социалистической революции. Они думали, что нужно только объединить крестьянство и поднять его для достижения этой великой цели, и социалистическая революция свершится, и свершит его крестьянство,- по мнению народников, социалистическое в природе. Следовательно, нужно «идти в народ», нужно поднимать крестьянство на борьбу за социализм. Лозунг «Хождения в народ» охватил громадные слои разночинной молодежи.

Неопытные, слабо подготовленные, переодетые молодые люди в 1874-1875 годах ушли в деревни к крестьянству.

Появление в деревне новых посторонних людей, явно не крестьян, настораживало крестьянство, а попы и старосты сразу же ставили в известность полицию. В результате пришельцев забирали жандармы и их участью становилась одиночная камера тюрьмы, каторга и ссылка. Узникам и политическим каторжникам создавали самые невыносимые зверские условия, многие из них умирали, но на смену им появлялись другие, отдающие свою жизнь на жертвенник любви к народу и борьбы за его счастье. Вот как описывает эту смену видный революционер того времени — Н.А.Морозов:

«В нашей среде было мало, достигших гражданского совершенства и еще менее переваливших через него хотя бы на четыре года. Да и не могло быть, так как срок нашей активной жизни до ареста редко превышал четыре или пять месяцев. Наши поколения сменялись быстро. Тот, кто прожил год, считался уже ветераном».

О моральном ущербе, какой нанесен был народу правительственными репрессиями, Н.И.Кибальчич говорил в своих показаниях на суде над первомартовцами:

«В 1874 и 1875 годах, когда преобладающим настроением партии явилось желание идти в народ, слиться с народной массою, отречься от той cреды, в которой мы были воспитаны, я тоже сочувствовал и разделял взгляды этого направления. Вероятно, я бы осуществил эту задачу, если бы этому не помешал арест. Конечно, если бы не тот арест, если бы не строгие меры властей, по отношению к деятелям, ходившим в народ, то я бы ушел в народ и был бы там до сих пор.

Цели, которые я ставил, были бы отчасти культурного характера, отчасти социалистического, а именно - поднять умственный и нравственный уровень массы, развить общинные инстинкты и наклонности, которые существуют в народе, до социалистических инстинктов и привычек.

Я был остановлен арестом. Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы власти отнеслись, так сказать, патриархально, что ли, к деятельности партии, то ни крови, ни бунта, конечно, теперь не было бы. Мы все теперь не обвинялись бы в цареубийстве, а были бы среди городского и крестьянского населения. Ту изобретательность, которую я проявил по отношению к метательным снарядам, я, конечно, употребил бы на изучение кустарного производства, на улучшение способа обработки земли, на улучшение сельскохозяйственных орудий и т.д.».

Понятно, что правительство помещиков и дворян по своей природе на могло пойти на малейшее облегчение положения революционеров-народников. Наоборот оно всемерно усиливало репрессии против них. Вместе с тем стало ясно, что успешная пропаганда среди крестьянства невозможна пока не будет дана свобода слова, печати и собраний.

Известный военачальник А.А.Брусилов в своих воспоминаниях объясняет причины зарождения и развития революционного народничества:

«Неудачная Севастопольская война и реформы Александра II захватили и вызвали наружу таившееся революционное движение интеллигенции, которая страстно бросилась в агитацию. Ее мечтаниям не было предела, и никакие реформы ее не удовлетворяли. Правда, и правительство, видя результаты своих реформ, само испугалось своей работы и начало пятиться назад, отбирая одной рукой то, что давало другой.

Освобождение от крепостного права нисколько не удовлетворяло крестьян, ибо земли им было нарезано недостаточно, да и та дана была им не в собственность — давали ее общине. Народ оставался таким же безграмотным и темным, как и раньше.

Лозунг «Вера, царь и отечество» стал постепенно терять свое значение . в глазах крестьян, и чувствовалось скрытое недоумение и недовольство.

Развивать народ, учить его, пропагандировать идеи нового правительственного порядка считалось преступным и сильно каралось, ибо полагали наиболее удобным и легким держать всю народную массу в темноте.

Поэтому ни идеи русской государственности, ни патриотизма, ни православия, освещенные с точки зрения правительства, не имели места, а получала широкий доступ тайная антиправительственная пропаганда. Правительство же основывало свое благополучие на терминах «держи и не пущай», «карай».

Народники, по словам поэта Н.А.Некрасова, создали «стан погибающих за великое дело любви». Преданность народным интересам и любовь к народу привели в этот стан Н.И.Кибальчича.

В июле 1878 года Кибальчич возвратился в Петербург. Здесь он занялся литературной деятельностью, которая давала ему возможность существования и свободно распоряжаться своим временем, а также глубокой и серьезной научной подготовкой к той роли, которую добровольно взял на себя в своем письме к Е. К. Брешко-Брешковской перед выходом из тюрьмы. Он занялся химией — изучением свойств взрывчатых веществ, перечитал все, что было издано по этому вопросу на русском, немецком, французском и английском языках; ставил бесконечные опыты. Работал он ежедневно по 12-15 часов. Каждую минуту он рисковал жизнью. Каждую минуту при малейшей ошибке он мог взлететь на воздух со своей квартирой и даже домом. Каждый день он мог ожидать налета полиции. Это также угрожало смертью.

Кибальчич упорно и неустанно изучал взрывчатые вещества сначала теоретически, а потом практически. Он в домашних условиях вырабатывал нитроглицерин, динамит и другие взрывчатые вещества.

В своих показаниях на суде в 1881 г. Кибальчич заявил: «Предвидя, что партии в ее террористической борьбе придется прибегнуть у таким веществам как динамит, решил изучить приготовление и употребление этих веществ. С этой целью я предварительно занимался практической химией, а затем прочитал по литературе взрывчатых веществ все, что мог достать; после этого я у себя в комнате добыл небольшое количество нитроглицерина и, таким образом, практически доказал возможность приготовлять нитроглицерин и динамит собственными средствами».

Н.И.Кибальчич после своего освобождения из тюрьмы в 1878 году стал знакомиться с находившимися на свободе участниками кружка «чайковцев» и оправданными по процессу «193-х».

Старый знакомый Кибальчича Н.С.Тютчев весной 1879 года познакомил его с А.А.Квятковским руководителем боевой группы «Земли и воли». В задачу этой группы намечалось истребление лиц из царского правительства. В случае народного восстания группа предполагала нанести удар по властям. В группу кроме Квятковского и Тютчева входили В.А.Осинский, А.К.Пресняков, М.Р.Попов, А.И.Баранников.

Члены боевой группы признавали необходимость политического террора, но пока еще не ставили перед собой конкретных боевых задач. Сначала нужно было привлечь побольше единомышленников и решить технические вопросы подготовки террористических актов.

Кибальчич рассказал Квятковскому о своих опытах с взрывчатыми веществами и выразил возможность их применения в революционной деятельности. Такое заявление Кибальчича было встречено боевой группой с интересом.

Квятковский познакомил Кибальчича с двумя товарищами - Г.П.Исаевым и С.Г.Ширяевым. Первый из них имел навыки в работе с техникой, а второй обучался подрывному делу за границей. Эта тройка составила основную группу техников, возглавлял ее Кибальчич.

М.Р.Попов описывает свои впечатления от встречи с Н.И.Кибальчичем после выхода из тюрьмы:

«Тюрьма произвела на Кибальчича свое влияние. Сейчас я представляю себе двух известных мне Кибальчичей, одного до тюрьмы и другого после тюрьмы. Правда, Кибальчич никогда, вероятно, не отличался веселым нравом и всегда был человеком ровным; но до тюрьмы, он любил принимать участие в прениях, даже, может быть, мечтал руководить людьми. После тюрьмы, кроме пожатия руки, дружеской, приветливой улыбки, мне ничего не помнится, когда я думаю о нем.

При коротких встречах на конспиративных квартирах, если он не мог что-либо получить сейчас, за чем приходил, он изображал молчаливую фигуру. Таким я его помню, когда он на средства, отпускаемые организацией «Земля и воля» изучал химию и свойства динамита. Таким он сохранился в моих воспоминаниях, когда он в Одессе, снабдив меня динамитом и запалами в декабре 1879 года, давал наставления мне об обращении с врученными вещами. Даже на шутки товарищей над ним, он отвечал только улыбкой.

Я хочу всем этим сказать, что Кибальчич был одним из тех, кто понял выстрел В.И.Засулич, как призыв на новый путь борьбы».

Первые месяцы Кибальчич жил в Петербурге под своей фамилией, но скоро обстоятельства заставили его уйти на нелегальное положение. Произвол полиции и жандармерии в отношении революционеров с каждым днем принимал все более жесткую форму. Шеф жандармов Мезенцов своей властью отправил в ссылку лиц, оправданных судом по процессу «193-х». Этот произвол жандармерии вызвал гнев возмущения всего честного населения России. Мезенцов за это поплатился жизнью.

4 августа 1878 года в центре Петербурга по Итальянской улице в районе Михайловской площади Мезенцов проходил со своим другом — жандармским подполковником Макаровым. Был теплый солнечный день. По тротуару в одну и другую сторону двигалось много прохожих. Все было спокойно и мирно. Вдруг перед Мезенцовым очутился высокий, могучего сложения брюнет. В одно мгновение ударом кинжала Мезенцов был убит.

Сопровождавший Мезенцова подполковник хотел задержать убившего, но второй исполнитель казни выстрелил в Макарова. Тот отскочил. А в это мгновения оба революционера вскочили в пролетку, запряженную вороным рысаком, и умчались от преследования. Высокий брюнет, убивший Мезенцова, был С.М.Кравчинский. Его товарищем, стрелявшим в подполковника, был А.И.Баранников. Умчались они от погони на знаменитом рысаке «Варваре».

После убийства Мезенцова вышла нелегальная брошюрка Кравчинского под заглавием «Смерть за смерть». В ней было напечатано:

«Мы объявляем во всеобщее сведение, что шеф жандармов действительно убит нами революционерами-социалистами. Объявляем также, что убийство это, как не было первым фактом подобного рода, так не будет и последним, если правительство будет упорствовать в сохранении ныне существующей системы... Само правительство толкнуло нас на тот кровавый путь, на который мы встали».

Событию 4 августа в газете «Земля и воля» было посвящено большое стихотворение «У гроба», написанное адвокатом Кибальчич А.А.Ольхиным. Оно начиналось строками:

Как удар громовой, всенародная казнь

Над безумным злодеем свершилась.

-То одна из ступеней от трона царя

С грозным треском долой отвалилась.

На смерть заместителя главного жандарма России (главным жандармом России был, разумеется, Александр II) царское правительство ответило новыми репрессиями, арестами, высылками. Было запрещено проживание в Петербурге всем лицам, привлекавшимся к суду по политическим делам. Это заставило Н.И.Кибальчича перейти на нелегальное положение. Он стал проживать в Петербурге, как Василий Агатескулов.

По другим данным: Агитескулов, Агаческулов и Агическулов. Имеются сведения, что он недолго был в Черниговской губернии.

Чтобы скрыть свой переход на нелегальное положение Кибальчич выписался, как уехавший в Москву .

19 декабря 1878 года все губернаторы получили секретное сообщение:

«Сын священника Николай Иванов Кибальчич... 20 октября отметился выбывшим в Москву, но как видно из отзыва тамошнего обер-полицмейстера, в Москву не прибыл...

Имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство сделать распоряжение о разыскании Кибальчича во вверенной Вам губернии и, в случае разыскания, учредить за ним в месте его пребывания полицейский надзор, о чем в то же время уведомить министерство внутренних дел.

Приметы Кибальчича следующие: 30 лет, роста среднего, волосы на голове и бороде русые, глаза серые...

Управляющий министерством внутренних дел Статс-секретарь Маков».

Но полиция не нашла Кибальчича. А он с конца октября 1878 года жил и работал в Петербурге в квартире И.А.Головина, одного из основателей нелегальной газеты «Начало» и продолжал изучение свойств взрывчатых веществ и практическое освоение их производства в домашних условиях. На это ушел год.

 А. К.Соловьев - учитель Торопецкого уездного училища 2 апреля 1879 года стрелял в царя во время его прогулки на Дворцовой площади. Ни одна из выпущенных Соловьевым пяти пуль не попала в цель. Царь остался невредимым. Как потом выяснилось, Соловьев стрелял из неопробованного им револьвера.

Покушение Соловьева не было организовано «Землей и волей». В подготовке его принимали участие только несколько членов «Земли и воли» (А.Д.Михайлов, А. А. Квятковский, А.И.Зунделевич, Л.А.Кобылянский и Г.Д.Гольденберг). Тем не менее это покушение усилило репрессии правительства против революционеров.

В Петербурге, Харькове и Одессе были учреждены генерал-губернаторства с диктаторскими полномочиями, с правом предавать всех граждан военному суду, высылать из губернии, принимать меры против печати и вообще распоряжаться по собственному усмотрению.

Генерал-губернаторами были назначены: Петербургским — Гурко, Харьковским - Лорис-Меликов и Одесским - Тотлебен. Власть новых генерал-губернаторов и существовавших до того, — Московского (князь Долгорукий), Киевского (Чертков) и Варшавского (Альбединского), стала почти неограниченной. Начались казни, открывшиеся уже 20 апреля 1879 года повешением подпоручика Владимира Дмитриевича Дубровина.

Особой жестокостью отличались действия Тотлебена в Одессе, которые сопровождались казнями и массовыми высылками «неблагонадежных лиц». Только за первые четыре месяца своего хозяйничания в Одессе Тотлебен отправил в ссылку 104 человека, из них в Восточную Сибирь 79 человек. К военному суду были привлечены 31 человек, из них 5 казнено, 18 отправлены на каторгу и 8 высланы в Сибирь.

Следует поэтому признать, что вхождению Н.И.Кибальчича (как и многих сотен других лиц, населявших Российскую империю) в стан революционеров содействовало... само царское правительство, жестоко подавляя стремление к свободе. Об этом по отношению к Кибальчичу говорят факты:

— содержание его в течении двух лет и семи месяцев в одиночных камерах тюрем до суда;

- отказ в восстановлени в число студентов Медико- хирургической академии;

— высылка из Петербурга всех лиц, привлекавшихся к суду по политическим делам и переход его по этому на нелегальное положение;

— В 1878-1879 гг. были казнены революционно-настроенные народники, с которыми он был знаком или знал о них: О.И.Бильчанский, Л.К.Брандтнер, С.Я.Виттенберг, А.Я.Гобст, П.Г.Горский, И.Я.Давиденко, И.В.Дробязгин, В.Д.Дубровин, И.М.Ковальский, Д.А.Лизогуб, И.И.Логовенко, Л.О.Майданский, В.А. Малинка, В.А.Осинский, В.А.Свириденко.

Н.И.Кибальчич сознавал, что оставаться в такое напряженное время в стороне от этой борьбы, недопустимо и равносильно преступлению. Через революционера Квятковского он предлагает свои услуги революционной организации.

Исполнительный комитет «Земли и воли» в мае 1879 года организует революционную группу, получившую название «Свобода или смерть». В нее вошли: А.Б.Арончик, Н.Н.Богородский, Г. Д. Гольденберг, Н.С.Зацепина, В.В.Зеге фон Лауренберг, С.А.Иванова, Г.П.Исаев, Е.Д.Сергеева, С.Г.Ширяев, В.М.Якимов, А.В.Якимова. Н.И.Кибальчич поддерживал тесную связь с этой группой.

Группа «Свобода или смерть» явилась боевым отрядом Исполнительного комитета «Земли и воли». Она признавала необходимость политического террора. Группа имела устав. По своему идейному направлению ее можно считать политической организацией. Она обзавелась двумя конспиративными квартирами. По предложению Н.И.Кибальчича в мае-июне 1879 года было организовано на конспиративной квартире Г. П.Исаева и А.В.Якимовой в Басковом переулке изготовлениях в небольших дозах нитроглицерина и динамита. Руководство и заведывание этими работами было возложено на Н.И.Кибальчича. Работа мастерской требовала значительных средств.

Группа «Свобода или смерть» получила в это время от своего члена Н.С.Зацепиной обещанного ей свадебного подарка о сумме 20 тысяч рублей. Получение Зацепиной этого подарка обуславливалось выходом ее замуж. Для этого был устроен ее фиктивный брак со студентом В.М.Якимовым. Брак этот потом перешел в фактический. Позже Зацепина отошла от революции, но эти деньги передала группе «Свобода или смерть». Это дало группе возможность оборудовать лабораторию и мастерскую по производству взрывчатых веществ.

А.В.Тырков в своих воспоминаниях о Н.И.Кибальчиче, опубликованных в 1906 году рассказывает:

«Один из самых серьезно-образованных людей партии, он (Кибальчич) стоял в ней, как мне казалось, особняком... Я знал, что он помещает рецензии по философии и общественным наукам...

... Раз за все время знакомства... он заговорил со мной о делах партии, именно о денежных ее затруднениях.

В Петербурге был тогда наездом орловский или тульский помещик некто Филатов, теперь уже покойный. Размера его средств я не знал, но слышал, что средства были. Это был в высшей степени нервный, при этом совершенно сумасбродный человек. Я предложил тем не менее Кибальчичу попытать счастья получить у Филатова денег. Мы назначили общее свидание, но Филатов денег не дал. Кибальчич потом сказал мне:

- Разве можно с таким дураком дело иметь!

В обращении у него была простота умного развитого человека...»

•

В организации «Земля и воля» уже резко определился раскол, Часть ее членов стояла на прежней программе пропаганды среди крестьян и отрицала политическую борьбу. Эти члены назывались «деревенщиками». Другие члены были сторонниками политической борьбы посредством террора. Их называли «политиками». Именно они организовали группу «Свобода или смерть». Чтобы покончить с этими разногласиями землевольцы решили созвать в Воронеже съезд.

«Политики», чтобы явиться на Воронежский съезд с выработанной уже программой, решили до Воронежского съезда съехаться в уездном городе Липецке. Этот город был выбран местом съезда «политиков» по конспиративным соображениям.

Минеральные источники Липецка славились своими целебными свойствами на всю Воронежскую и Тамбовскую губернии. Были они известны и в Москве. Летом в Липецк съезжалось много курортников. Гостиницы, постоялые дворы и обывательские квартиры были переполнены курортниками. При таком положении приехавшие сюда на свой съезда «политики» сходили за курортников. Пребывание их в Липецке не бросалось в глаза. Курортники часто устраивали пикники в окрестностях Липецка.

Поэтому никому не показалась подозрительной вереница извозчиков, едущая по улицам города утром 15 июня 1879 года. В пролетках ехали «курортники» с корзинами, свертками и бутылками. Это съехавшие «политики» ехали за город в рощу, где и открыли свой съезд. В этом съезде приняли участие: А.И.Баранников, Г. Д. Гольденберг, А.И.Желябов, А.А.Квятковский, Н.Н.Колодкевич, А.Д.Михайлов, Н.А.Морозов, М.Н.Ошанина, Л.А.Тихомиров, М.Ф.Фроленко, С.Г.Ширяев.

Разложились в роще на поляне. Разослали пледы и скатерти, расставили на них бутылки, открыли свертки с закусками. Внешне все было похоже на пикник. Участники его были молоды, здоровы и полны энергии.

Сначала разговор был путанный и дело шло нестройно. Каждому хотелось высказаться, но никому это толком не удавалось. Все шло вразброд. Но вот как-то само собой получилось, что порядок стал наводить Андрей Иванович Желябов. Он красив, молод, широкоплеч и могуч. Его слова по - крестьянски медлительны, слова труда, порядка в труде. Всем понятно, что это, как раз те слова, какие теперь нужны. Все с ними согласны, все им подчинились, все понимают, что нужна дисциплина и порядок.

Дальше дело пошло стройно. Никто никому не мешал высказываться и каждый почувствовал себя свободнее и как будто крепче. Каждый говорил от сердца о страданиях народа, о муках народников, предлагались способы победы над самодержавием.

Когда наступило время выступления Желябова, он сказал:

- Мы все ходили в народ. Мы не жалели сил, труда, знаний, мы не жалели самой жизни, чтобы разбудить народ, пробудить в нем сознание своей силы, его человеческое достоинство, стремление к лучшей жизни, гордость его труда, которым созданы все ценности государства. Мы старались объединить народ, чтобы он могучим голосом крикнул: все создано моим трудом и вся власть должна принадлежать народу. Но нам не удалось этого достигнуть.

Нам не давали говорить. Нас хватала полиция, жандармерия. Десятки тысяч наших братьев томились в тюрьмах, на каторге и отдавали свою жизнь за нашу святую идею. Наши письма не достигали тех, к кому они писались. Их перехватывали полиция, жандармерия, попы, чиновники и уничтожали их. Собрания, которые мы созывали, разгоняли и участников их хватали, и их уделом была тюрьма и смерть в тюрьме. При таком положении наши жертвы громадны, а результаты ничтожны, так мы не добьемся революции.

Для наших целей, как первый этап, нам нужно добиться свободы слова, печати и собраний. А этого можно добиться револьверами, бомбами и кинжалами. Жизнь человека - великая святыня. Не нам, отдающим свою жизнь за улучшение жизни других,— говорить о бомбах и револьверах. Но правительство льет реки народной крови, чтобы уменьшить эти кровавые реки мы вынуждены прибегнуть к пролитию крови царских сатрапов.

Пусть правительство знает, что кровь народа и наша обязательно повлечет потоки крови членов правительства и их подручных. На войне, как на войне: на беспощадные меры правительства мы применим беспощадный террор. Этим способом борьбы мы не только будем мстить за кровь тысяч наших братьев, но мы добьемся, мы вырвем свободу слова, свободу печати и свободу собраний: мы разбудим наш народ, объединим его силы и поведем его к революции, к блестящим вершинам народовластия.

Выступает Александр Дмитриевич Михайлов. Он стоит прямо, вытянувшийся, слегка прислоняясь спиной к дереву. Рука его шарит во внутреннем кармане куртки. Все затихли и не отрывают от Михайлова глаз. Он вынул вчетверо сложенный лист бумаги и тихим прерывающимся голосом сказал: - В Киеве недавно - 14 мая казнили Осинского, Свириденко и Брандтнера. Я зачитаю предсмертное письмо Валериана Осинского: «Дорогие друзья и товарищи!

Последний раз в жизни приходится писать вам, и прежде всего самым задушевным образом обнимаю вас и прошу не поминать меня лихом. Мне же лично приходится уносить в могилу лишь самые дорогие воспоминания о вас. Мы ничуть не жалеем о том, что приходится умирать, ведь мы же умираем за идею, а если жалеем то единственно о том, что пришлось погибнуть почти только для позора умирающего монархизма, а не ради чего-либо лучше, что перед смертью не сделали того, чего хотели. Желаю вам, дорогие, умереть производительнее нас.

Это единственное, самое лучшее пожелание, которое мы можем вам сделать...

... Наше дело никогда не может погибнуть... Эта-то уверенность и заставляет нас с таким презрением относиться к вопросу о смерти.

... Прощайте же друзья-товарищи, дорогие не поминайте лихом. Крепко, крепко ото всей души обнимаю вас и жму до боли ваши руки в последний раз. Ваш Валериан».

Голос Михайлова оборвался... Спазма сдавила горло Все молчали. У многих на глазах мелькнули слезы.

Спрятав письмо, Михайлов добавил:

- Во время казни жандармерия ждала, что осужденные будут просить помилования, но просьб о помиловании не последовало. На глазах у Осинского казнили его товарищей Свириденко и Брандтнера. Жандармерия надеялась, что Осинский после этого попросит помилования. Осинский гордо отверг предложение жандармерии о помиловании и взошел на эшафот... Когда Осинского вешали, оркестр играл «Камаринскую».

Михайлов замолчал. Всем представился Валериан Осинский, Юноша -почти мальчик, высокий, стройный, гибкий блондин с вьющимися волосами, с красивым всегда сияющим радостью лицом.

На публичные смертные казни русская бесцензурная поэзия откликнулась такой иронией:

Вот хор музыки военной,

И войска идут повзводно,

Офицеры встречным дамам

Глазки строют превосходно.

Полковой должно быть праздник

Иль штандарта освященье?!-

Нет, над пленным нигилистом

Смертной казни исполненье.

Михайлов опять заговорил:

— Я хочу напомнить вам бесконечную цепь жертв самодержавия. Шеренги повешенных по утвержденным самодержцем Александром Вторым приговорам, тысячи лучших людей гниют на каторгах, в зловонных тюрьмах, умирают в сибирских ссылках. Все это по указанию и распоряжению Александра Романова, царя-вешателя, царя-душителя, царя-кровопийцы. Мы не можем ему простить, кровь и смерть наших товарищей, жестокое угнетение, ужасающую нищету многомиллионного труженика народа.

Михайлов перечислял имена жертв, казненных Александром II, перечисляя случаи жестокости, вероломства и подлости им совершенные. И закончил вопросом:

— Должен ли царь Александр Второй продолжав жить и продолжать творить свое злодейство?

Последовал единодушный ответ:

— Нет, не должен жить — он должен умереть!

«Политики» закончили свой съезд в Липецке 17 июня и уехали в Воронеж на общий съезд «Земли и воли».

Воронежский съезд организации народников «Земля и воля» начался в назначенный день 18 июня 1879 года в большом запущенном Ботаническом саду. На Воронежском съезде участвовали: О. В. Аптекман, А.И.Баранников, Г.Д.Гольденберг, А.И.Желябов, Г.П.Исаев, А.,А.Квятковский, Н.Н.Колодкевич, Н.А.Короткевич, А.Д.Михайлов, Н.А.Морозов, Н.П.Мощенко, О.Е.Николаев, М.Н.Ошанина, С.Л.Перовская, Г.В.Плеханов, М.Р.Попов, Г.Н.Преображенский, А.К.Пресняков, Е.Д.Сергеева, Л.А.Тихомиров, Г.М.Тищенко, В.Н.Фигнер, М.Ф.Фроленко, С.А.Харизоменов, А.А.Хотинский, Н.П.Щедрин, С.Г.Ширяев.

Особая борьба развернулась вокруг вопроса о применении террора. «Политики» настаивали на терроре. «Деревенщики» возражали против него.

Плеханов покинул съезд в знак протеста Он увидел, что большинство склонно к применению террора. Решительных результатов съезд не дал. Были приняты компромиссные решения: «Земля и воля» должна продолжать пропаганду в народе, а группе «Свобода или смерть» рекомендовалось усилить террористическую деятельность и оказывать ей для этого помощь.

Невозможность объединения двух фракций с такими тактическими разногласиями привели затем к разделу «Земля и воля» на две организации. «Политики» назвали свою фракцию «Народная воля», «Деревенщики» —"«Черный передел». Это произошло 15 августа 1879 года. Н.И.Кибальчич примкнул к организации «Народная воля».

В исторической литературе термин структуры «Народная воля» фигурирует как «партия» и как «организация». Эти понятия не тождественны. Народоволец А.Д.Михайлов на суде очень образно разграничил понятия партия и организация (применительно к периоду 70-80-годов XIX века): «Партия это солидарность мысли, организация - солидарность действия».

В Советском Энциклопедическом Словаре (изд. 2-е, 1983.-С.969) дается определение:

«Партия — группа людей, объединенная общностью идей, интересов. Политическая партия - политическая организация, выражающая интересы общественного класса или его слоя, объединяющая их наиболее активных представителей и руководящая ими в достижении определенных целей и идеалов, высшая форма классовой организации».

Такое определение, возможно подходит для XX века, когда задействованы определенные «общественные классы и его слои». В условиях России, в XIX веке, еще не наступило четкое противоставление общественных классов для идейного и политического самоопределения, ведущего к создании партии.

Сами народовольцы называли «Народную волю» партией. Но она, однако, не была партией в современной трактовке этого понятия, поскольку не выражала интересов определенного класса или его слоя и не руководила их активными представителями. «Народная воля» в современном понимании это тайная организация революционных разночинцев и интеллигенции, идейно выразившей, в основном, интересы крестьянства, предтеча политической партии.

Согласно программе Исполнительного комитета «Народной воли», опубликованной в январе 1880 года в № 3 газеты «Народная воля», эта организация ставили «своей ближайшей задачей снять с народа подавляющий его гнет современного государства, произвести политический переворот с целью передачи власти народу». Конкретно эти цели выражались в стремлении к свержению самодержавия, передачи власти народному представительству (учредительному собранию), избранному на основе всеобщего избирательного права. Для достижения поставленной цели народовольцы ничего не жалели, не задумываясь жертвовали жизнью, шли на смерть. Этому делу они отдавали все свои силы, всю энергию, все средства.

Программой «Народной воли» требовалась передача земли народу, а заводов и фабрик — в руки рабочих. Осуществлением этой программы народовольцы рассчитывали достигнуть социализма, упуская из виду, что оставлением частной собственности на орудия мелкого производства и в крестьянском хозяйстве, они оставляли корни для развития капитализма. И, если бы «Народной воли» удалось осуществить свою программу, то они достигли бы не социализма, а буржуазно-демократической республики, т.е. чего они очень боялись и не хотели.

«Народная воля» создала целую сеть местных революционных групп, подчиненных единому центру - Исполнительному комитету, как руководителю в достижении целей, поставленных в программе. Исполнительный комитет по своему построению представлял централистическую организацию, конспиративную, самостоятельную и сама себя санкционирующую, а не избранную на каких либо съездах или конференциях.

С 15 августа 1879 г. по 1 марта 1881 г. в составе Исполнительного комитета «Народной воли» в общей сложности находился 31 народоволец. К 10 членам Исполнительного комитета, образованного на Липецком съезде (А.И.Баранников, А.И.Желябов, А.А.Квятковский, Н.Н. Колодкевич, А.Д.Михайлов, Н.А.Морозов, М.Н.Ошанина, Л.А.Тихомиров, М.Ф.Фроленко, С.Г.Ширяев) в ближайшие недели присоединились еще 13 человек (Н.К.Бух, М.Ф. Грачевский, В.В.Зеге фон Лауренберг, С.С.Златопольский, С.А.Иванова, Г.П.Исаев, Т.И.Лебедева, О.С.Любатович, С.Л.Перовская, Е.Д.Сергеева, В.Н.Фигнер, А.В.Якимова). Позже вошли 8 человек (Ю.Н.Богданович, Е.Ф.Завадская, А.П.Корба, М.Р.Ланганс, Н.Е.Суханов, П.А.Теллалов. М.Н.Тригони, А.А.Франжоли). Аресты начавшиеся с октября 1879 г. сократили его состав к 1881 г. до 10 человек

По уставу в «Народную волю« входили общереволюционные и боевые группы. Там, где не было групп интересам партии должны были служить отдельные лица — агенты Исполнительного комитета и кандидаты в агенты. Агенты избирались Исполнительным комитетом и по важности выполняемых функций и степени доверия (приближенности к Исполнительному комитету) делились на агентов первой и второй степени.

Агентами первой степени (агент-помощник) являлся личным агентом одного члена Исполнительного комитета. Агент второй степени (агент-исполнитель) мог сноситься только с двумя членами этого комитета. Другие члены Исполнительного комитета ему должны были быть неизвестны,

Атентами второй степени с августа 1879 года по 1 марта 1881 года были: А.Б.Арончик, Л.Н.Гартман, Г.М.Гольфман, М.В.Грязнова, И.П.Емельянов, П.С.Ивановская, В.И.Иохельсон, Н.И.Кибальчич, Н.В.Клеточников, С. В. Мартыновский, Т.М.Михайлов, сестры Н.Н. и Е.Н.Оловенниковы, А.К.Пресняков, Н.А.Саблин, Л.Д.Терентьева, М.В.Тетерка, С.Н.Халтурин, Г.Ф.Чернявская, Г.М.Фриденсон и другие.

Члены Исполнительного комитета в сношениях с другими агентами, в официальных актах должны были называть себя агентами Исполнительного комитета третьей степени (так и поступил А.И.Желябов на процессе по делу 1 марта 1881 года). Это правило имело целью скрыть перед правительством и обществом Действительные силы Исполнительного комитета, его слабость и малочисленность.

Н.И.Кибальчич не входил в состав Исполнительного комитета. Он в партии «Народная воля» занимал особое положение. На его долю пришлась сложная техническая часть подготовки подкопов и взрывов, изготовление динамита, взрыв и бомб. Поэтому его берегли и не загружали текущими организационными мероприятиями, которыми занимался Исполнительный комитет.

Однако, считать, что в «Народной воле» Н.И.Кибальчич был только «Главным техником» было бы неверным. Активных революционеров было мало и пришлось Исполнительному комитету поручать Николаю Кибальчичу выполнение заданий, не связанных с техникой. Это, как мы увидим дальше, и организация подпольных типографий, написание программных статей для газеты «Народная воля» и непосредственное участие в подготовке покушений на царя.

По важности выполняемых функций и приближенности к Исполнительному комитету Н. И. Кибальчич находился между агентом Исполнительного комитета второй степени и самым Исполнительным комитетом. Он знал всех его членов и многих агентов, присутствовал на встречах руководящего состава «Народной воли» и на заседаниях Исполнительного комитета. Поэтому с полным основанием мы можем считать, что Николай Иванович Кибальчич был по существу ведущим агентом Исполнительного комитета «Народной воли».

Александр II, вступив на престол, жил в страхе насильственной смерти. Он боялся «мужиков и крамольников».

4 апреля 1866 года царь гулял в Летнем саду и, когда садился потом в коляску, в него выстрелил Д. В. Каракозов. В Париже 25 мая 1867 года А. И. Березовский стрелял в царя. И наконец - выстрелы А.К.Соловьева 2 апреля 1879 года. Отсюда его жестокость и мстительность.

В истории Российской империи царь Александр II официально числился как «освободитель». Это ассоциировалось с отменой им крепостного права и освобождением балканских народов от османского ига. Наряду с официальным титулом к царю приклеилось прозвище «Вешатель». Ю.В.Трифонов в книге «Нетерпение» (3-е изд. М.: Политиздат, 1988) на стр. 261 пишет: «В памяти России этот царь останется с двумя ликами и двумя именами: Александр-Освободитель и Александр-Вешатель.». Таким образом, в зависимости от воззрений историков ему приделывают тот или иной ярлык.

В начале своего царствования (29 августа 1861 года) Александр II «навечно» заключил в Алексеевский равелин Петропавловской крепости молодого революционно-настроенного офицера Михаила Бейдемана, сделав его «таинственным узником». Бейдеман 20 лет находился в этом склепе, сошел с ума, не получив «высочайшего помилования».

На совести Александра II жестокое подавление Польского восстания против царизма в 1863-1864 годах. Тогда особенно отличился его подручный, генерал-губернатор Северно-Западного края, генерал от инфантерии граф М.Н.Муравьев. В газете «Московские новости» № 4(049) от 27 января 1991 года в статье Людмилы Сараскиной «Так было, как будет?» напечатано:

«В одном лишь Литовском крае граф Муравьев, которому правительство поставило памятник, повесил собственной властью 128 человек и сослал в Сибирь около 10 000 мужчин и женщин. Однако не меньшей бедой поражение польского восстания обернулось для России. Пролитая кровь положила конец всем реформам Александра II: с лаврами «Освободителя» было покончено».

Впервые «Вешателем» прозвал Александра II А.Д.Михайлов на Липецком съезде землевольцев 15 июня 1879 г.. Этот ярлык закрепил за царем Исполнительный комитет «Народной воли» 7 февраля 1880 г. в прокламации «По поводу взрыва в Зимнем дворце».

Н.А.Троицкий в книге «Народная воля перед царским судом» (Саратов; СГУ, 1971) на стр. 41 пишет: «Александра II заслуженно прозвали «Вешателем» и приводит убедительные доказательства.

Царь ревниво следил за каждым судебным процессом революционеров, особенно народников и террористов, вмешиваясь в ход судебного следствия и направляя его в сторону выявления подробностей, за которые можно было зацепиться, чтобы довести обвиняемого до петли. С его высочайшей санкции меньше чем за два с половиной года (с августа 1878 до конца 1880 года) один народник (И.М.Ковальский) был расстрелян и 21 революционер повешен. Виселицу «царь-освободитель» считал более «соответственным» (чем расстрел) наказанием для деятелей освободительного движения.

12 мая 1879 года главный военный прокурор В. Д. Философов секретно уведомил всех генерал-губернаторов, которые тогда утверждали смертные приговоры военных судов:

«Государь император, получив сведения, что некоторые из политических преступников, судившихся в Киеве военным судом приговорены к смертной казни расстрелянием, изволил заметить, что в подобных случаях соответственнее назначить повешение».

Узнав, что петербургский генерал-губернатор И.В.Гурко помиловал террориста Л.Ф. Мирского, стрелявшего в шефа жандармов Дрентельна, заменив ему смертный приговор каторгой, Александр II презрительно отозвался о Гурко:

- Действовал под влиянием баб и литераторов.

Чтобы такая «мягкотелость» не повторялась, 24 марта 1880 года царь приказал, чтобы генерал-губернаторы впредь утверждали своей властью только смертные приговоры, а в тех случаях, когда они сочтут возможным заменить казнь другим наказанием, испрашивали на это санкции у него.

В тех случаях, когда Александр II, боясь чрезмерно обострить казнями обстановку в стране или под напором мировой общественности, даровал помилование от смерти, заменяя ее одиночным заключением, это было та же смерть, но более медленная и более мучительная, чем веревка палача.

Своеобразная личность Александра II на посту императора России, заключалась в том, что его рассматривали и как «освободителя» и как «вешателя». Освобождение крестьян от крепостного зависимости и народов балканских стран от турецкого ига сопровождалось активным подавлением противников самодержавия. Усиленный полицейско-жандармский аппарат выявлял всех подозрительных, а суды всех мастей (губернские, военные, военно-окружные, судебные палаты, Особое присутствие Сената) отправляли на эшафот или обильно пополняли места лишения свободы (тюрьмы, крепости) и поселения в Сибири всех лиц, выступавших в той или иной форме против подавления свободы.

Жестокости и произвол, творимые правительством над революционерами, вызвали акты мести над особенно жестокими представителями правительственной власти. Так возникли первые акты террора. Однако террор, направленный персонально против Александра II, все же нельзя объяснить только его жестокой политикой к революционерам.

Ни на одного императора России, а возможно и всей Европы, не было совершено столько покушений, сколько на жизнь Александра II, и конечно же он не сделал больше злодеяний, чем его предшественники и последователи. Его отец Николай «Палкин» и внук Николай «Кровавый» совершили столько злодейств, что Александр II может показаться даже гуманным человеком, а между тем террора против себя они не вызвали. А фигура Александра II находится в фокусе истории политического террора. Чтобы разобраться в таком «противоречии» необходимо установить причины террора.

Террористическая деятельность «Народной воли» была обусловлена социально-политической обстановкой, сложившейся в России в 1879-1881 годах. В этот период сложилась революционная ситуация, Хищническая эксплуатация и полное политическое бесправие рождали протест рабочих, выражавшийся в стачках. Положение крестьян после реформы 1861 года ухудшилось, что привело к росту крестьянских волнений. Борьба народных масс против царизма приняла небывалый размах.

Народовольцы считали, что в такой обстановке сначала надо произвести демократический политический переворот, а уже затем проводить в жизнь социалистические преобразования. Но Россия 70-80-х годов XIX века еще не располагала достаточно организованным революционным классом, способным начать и возглавить борьбу с самодержавием, а интеллигенция не смогла да и не могла выполнить эту роль. Отсюда вытекало своеобразие форм и средств политической борьбы.

Революционная разночинная интеллигенция, не будучи фактически связанной с широкими массами народа, выработала и использовала только те средства борьбы, которые более всего свойственны ей. Таким орудием политической борьбы стал террор.

Под термином «террор» понимают единичные или множественные насильственные акты против субъектов или объектов, совершаемые государством или отдельными лицами путем лишения жизни людей и наведения на них страха в целях политических (политический террор) или грабительских (уголовный террор).

Следует отличать «белый» террор от «красного».

При белом терроре сильный подавляет слабого. Его осуществляют государства с диктаторскими режимами, используя карательные органы (государственный террор) и боевые формирования по отношению к побежденным противникам (трофейный террор). Даже когда «красное» государство убивает незаконно или путем фальсифицированного судопроизводства своих граждан — это все же белый террор.

При «красном» терроре слабый (одиночка или группа людей) выступает против сильного (олицетворяющего в государстве верховную власть или против окружающих его лиц). Красный террор осуществляют представители революционных партий и организаций, а также индивидуалы, не входящие в такие партии или организации или без их согласия, террористы, формально относящиеся к «красным», но преследующие низменные, корыстные цели. В последнем случае политический террор перерастает в уголовный.

С точки зрения гуманизма установление революционной организацией демократического строя такими средствами как политическое убийства является безнравственным. Лозунг «Цель оправдывает средства» не оправдан. Исходя из нравственных начал любое убийство человека является преступлением. Никому не дано право поличным побуждениям лишать человека жизни. Всякое убийство человека по мотивам уголовным, политическим, расовым, религиозным, а также из ревности, мести и всякое другое - это безнравственно. В Декларациях о правах человека и даже в некоторых Конституциях торжественно объявляется: «Каждый человек имеет право на жизнь. Никто не может быть произвольно лишен жизни». Но ошибочно полагать, что появилась такая мораль только в конце XIX века. Ведь еще на заре христианства была выдвинута библейская заповедь: «Ни убий!»... Но убивали! Инквизиторы убивали (преимущественно сжигали и даже женщин) вероотступников; фанатики и ослепленная толпа применяют и сейчас суд Линча (самосуд).

Миллионы людей погибли и погибают на войнах или при национальных (расовых) столкновениях, который можно рассматривать как «массовый» террор, когда одни люди лишают жизни других людей, а также тогда, когда одно государство силой захватывает территорию другого государства. Вопрос о войнах очень сложный и выходит за пределы изложения в данной книге. Ограничимся только замечанием, что любой народ имеет право на защиту от его поработителей и захватчиков. Стихи известного поэта, написанные в середине XX века с призывом: «Убей его», конечно, не являются образцом милосердия, но отражали в свое время вопрос существования социалистического государства.

Убили миллионы людей в странах с диктаторским режимом без всяких законных оснований и такие убийства и сейчас имеют место. В ряде стран также встречаются, по сие время, случаи политических убийств экстремистскими элементами.

В самодержавной России, в особенности в ее столице Петербурге, на борьбу с революционным подпольем были направлены усилия опытного аппарата жандармерии и полиции. Им помогала многочисленная армия дворников (набираемых, как правило, из бывших солдат), в обязанность которых входило следить за жильцами и их гостями.

Переход к красному террору понимался сначала революционными народниками как средство защиты и мести царским палачам. Однако в среде революционных народников постепенно происходило осознание политического значения террора, и из акта самозащиты и мести полицейским, шпионам, жандармам, высшим чинам государственной власти - террор превратился в средство политической борьбы.

В нормальном демократическом государстве ничто не может оправдать насилия как средства достижения политических целей. Россия же в XIX веке представляла собой тоталитарное государство, ведшее против своего народа

политику «кнута». И известные деятели социализма в России и на Западе считали морально оправданной открытую борьбу революционеров против самодержавия.

Красный террор «Народной воли» явился прежде всего ответом на белый террор царизма. Великие современники «Народной воли» Маркс и Энгельс не раз подчеркивали это.

Энгельс еще в марте 1879 года писал о России:

«Агенты правительства творят там невероятные жестокости. Против таких кровожадных зверей нужно защищаться как только возможно, с помощью пороха и пуль. Политическое убийство в России единственное средство, которым располагают умные, смелые и уважающие себя люди для защиты против агентов неслыханно деспотического режима».

Спустя шесть лет Энгельс вновь подчеркнул:

«Способ борьбы русских революционеров продиктован им вынужденными обстоятельствами, действиями их противников».

Маркс также полагал, что террор народовольцев «является специфическим русским, исторически неизбежным способом действия».

К.Маркс и Ф.Энгельс внимательно следили за развитием событий в России. Они одобряли тактику «Народной воли», видя в народовольцах революционных демократов, единственно реальных борцов за политическую свободу. Они считали, что в России назревает демократическая социальная революция и она находится накануне всеобщего крестьянского восстания. В этой связи народовольческий террор казался им фактом, могущим вызвать революционный взрыв, они видели в нем фитиль, поднесенный к пороховой бочке. Но такая оценка народовольческого террора основывалась на неполных данных о положении в России. Они излишне оптимистически считали, что уже в начале 80-х годов XIX века внутреннее напряжение в России достигло такой силы, которая ставит страну перед революцией. Они преувеличивали революционные возможности российского крестьянства,, его способности подняться в ближайшем будущем на всеобщее восстание.

Ленин при всей его нетерпимости к индивидуальному террору эпохи массового рабочего движения не только не считал ошибкой террор «Народной воли» 1879-1881 годах, но писал о средствах политической борьбы: «агитация,— революционная организация, - переход «в удобный момент» к решительному нападению, не отказывающемуся в принципе, и от террора».

В программе Исполнительного комитета «Народной воли», напечатанной в газете «Народная воля» № 3, 1 января 1880 г. говорилось следующее:

«Террористическая деятельность, состоящая в уничтожении наиболее вредных лиц правительства, в защите партии от шпионства, в наказании наиболее выдающихся случаев насилия и произвола со стороны правительства, администрации и т. п. имеет своей целью подорвать обаяние правительственной силы, давать непрерывное доказательство возможности борьбы против правительства, поднимать таким образом революционный дух народа и веру в успех дела и, наконец, формировать годные к бою силы».

Следует отметить, что в целом, в программе Исполнительного комитета террор не занимал главенствующую роль и он не объявлялся основным средством достижения политических целей революционной организации.

В.А.Твардовская в статье «Кризис земли и воли в конце 70-х годов XIX века» (История СССР, 1959, № 4.-С. 61-74) пишет:

«Террористический характер народовольчества начала 80-х годов неизбежно вытекал из объективных условий русской действительности. Террор был единственной возможностью революционного действия организации оторванной от народных масс».

Следовательно, истоки террора следует искать в характере тогдашнего революционного движения. Между тем главная особенность освободительной борьбы в России в 1879-1881 годах состояла в низкой активности масс.

Хотя «Народная воля» наряду с террором вела агитационно-пропагандистскую и организационную работу среди рабочих, студентов и военных, но массовое революционно-настроенное движение нарождающегося рабочего класса и пассивного крестьянства было слабое. Отсутствие условий для скорого восстания масс, также неизбежно приводили к единственно посильному для партии без масс средству борьбы в виде террора.

В.И.Ленин определил причину преобладания террористических настроений у народовольцев:

«Террор был результатом - а также симптомом и спутником неверия в восстание, отсутствие условий для восстания».

Революционеры «Народной воли» испытали разочарование в революционных возможностях крестьянства, не считали необходимостью ждать подъема зарождавшегося рабочего движения, переоценили возможности революционной интеллигенции, не видели другого способа, кроме террора, добыть политическую свободу.

Народовольцы были убеждены, что террор помимо непосредственного результата — уничтожения того или иного притеснителя, укрепит веру народа в возможность борьбы с правительством. Убийством царя народовольцы хотели вызвать растерянность в правительстве и, воспользовавшись этим совершить революционный переворот, опираясь на небольшие группы рабочих и военных в городах, поднять народ на восстание.

Индивидуальный террор, проводимый народниками служил средством потрясения правительства для целей пробуждения народа. Считалось, что уничтожение самодержца может изменить дело, и таким образом объект нападения сам собой определился. Речь шла об императоре, как о вражеской силе.

Народовольцы заявляли: «Мы воюем не с личностью, а с принципом самодержавия». И причины здесь не в личном озлоблении вообще, а в особенности данной политической борьбы.

Диалектика истории такова, что совершая «безнравственное» дело, сами народовольцы как личности не являлись безнравственными людьми. На красный террор народовольцев двигала отнюдь не жестокость, беспощадность и презрение к человеческой жизни. Сделав вызов царю они руководствовались святой и безусловной верой в свою правоту, такой верой, которая подавляет врожденную нравственность, здравый смысл и чувство самосохранения.

Осуждая с позиции сегодняшнего дня любую террористическую деятельность, нельзя упрекать деятелей революционного движения 70-80-х годов XIX века, которые защищались от деспотического режима тогдашней России.

В книге «Народная воля» и «Черный передел» (Лениздат, 1989. - С. 42-43) указывается разница между «красным террором» «Народной воли» и террористическими действиями в современных условиях:

«В настоящее время в целом ряде капиталистических стран экстремистски настроенные элементы сделали террор основным методом своих действий. Некоторые западные публицисты указывают на «Народную волю» как на родоначальницу современного терроризма, а организации типа "Красных бригад" в Италии», «Асtion directe» («Прямое действие») во Франции объявляют последователями народовольцев. Такие сопоставления антиисторичны.

«Народная воля» действовала при отсутствии массового движения; этим ее индивидуальный террор в какой-то степени имеет историческое оправдание. Сейчас в капиталистических странах существует массовое рабочее и крестьянское движение — террор ему только мешает.

«Народная воля» действовала в стране, где отсутствовали какие-либо политические свободы, и это морально оправдывало террористические акты. Члены Исполнительного комитета неоднократно заявляли, что немедленно прекратят террор, как только в России будет конституция». :

В отличие от народовольцев современные террористы действуют, как правило, в демократических странах, и к ним полностью относятся слова осуждения из заявления Исполнительного комитета «Народной воли», сделанного 23 октября 1881 г., опубликованного в газете «Народная воля», № 6:

«В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, Где свободная народная воля выражает не только закон, но и личность правителей, в такой стране политическое убийство как средство борьбы — есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей. Деспотизм личности и деспотизм партии одинаково предосудительны, и насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия».

В настоящее время мы судим о террористической деятельности «Народной воли» используя критерий сегодняшнего дня. Если же мысленно перенестись в те уже далекие 80-е годы XIX века - в то яростное, жестокое, суровое время самодержавия, подавления всяческих свобод, то с этих позиций приходится признать, что многие мероприятия «Народной воли» на пути к свободе были в значительной мере вынужденными.

В настоящий постсоциалистический период истории в нашей стране к народовольцам относятся весьма настороженно. И даже охотно предоставляют страницы журнала и отдельного издания для печати, например, солдафонского романа «Цареубийцы (1-го марта 1881-го года)» бывшего царского генерала Краснова, сотрудничавшего в годы войны с гитлеровцами. Он представляет народовольцев как уголовников и подонков общества.

Лишь в послесловии к отрывку из повести Ю.В.Трифонова «Нетерпение», где говорится о смерти Александра II («Досье», приложение к «Литературной газете», 1993, № 8) на стр. 19 напечатано:

«Трифонов верно нащупал характеры героев «Народной воли» - их бескорыстное стремление к изменению сковывающих народ форм государственной жизни... Уроки бескорыстия и самопожертвования при всем осуждении насильственных методов борьбы мы не вправе забывать. Это безнравственно».

После раскола «Земли и воли» лаборатория-мастерская взрывчатки в Басковом переулке осталась за «Народной волей» и все время находилась в ведении Н.И.Кибальчича. Здесь он ставил свои бесконечные опыты, занимался изобретением разнообразных бомб, здесь же приготовлена была взрывчатка и запалы для ряда террористических актов.

Кибальчичу удалось в конце 1878 года установить близкую связь с народовольцем обер-фейерверкером Охтенского порохового завода А.А.Филипповым.

Завод был хорошо оборудован машинами, приборами и вдобавок имелась отличная лаборатория, куда Филиппов имел доступ. Обширная библиотека давала возможность ознакомиться с современными печатными изданиями в области пиротехники. Некоторые книги представляли собой рукописные копии или переводы новейшей специальной литературы, изданной в Англии, Германии, Франции, Швеции, которые поступали очевидно по секретным каналам.

Филиппов жил в поселке Пороховые около завода. Сюда приходил Кибальчич и получал от Филиппова необходимую литературу и иногда и образцы взрывчатых веществ.

Состав динамита впервые, в 1854-1864 годах был разработан русским военным инженером В.Ф.Петрушевским совместно с известным химиком Н.Н.Зининым. Охтенский завод изготовлял различные порохи, но динамита не изготовлял. Его вырабатывали в России в Николаеве и за границей на заводах Альфреда Нобеля. На Охтенском заводе были только образцы нобелевского динамита. Филиппов по просьбе Кибальчича сделал лабораторный анализ этого динамита и поделился результатами с Кибальчичем. Оказалось, что нобелевский динамит содержал только 25% нитроглицерина и его взрывное действие было слабым.

Кибальчич стал экспериментировать с динамитом собственного изготовления и ему удалось повысить безопасное (для транспортирования) содержание в нем нитроглицерина почти до 70%. Таким образом, динамит Кибальчича оказался сильнее динамита заводов Нобеля.

Исследования Кибальчич заканчивал опытными взрывами. Для этого выбирались безлюдные места далеко от Петербурга.

С. М.Степняк-Кравчинский об этих экспериментах записал в свою записную книжку: «Ширяев, Баранников, Кибальчич ездили в Финляндию производить опыты. Оказались хорошие. Разнесло скалу. Ездили за город часто».

Вера Николаевна Фигнер так отзывается о работе Н.И.Кибальчича: «Комитет... нашел в лице Кибальчича человека, который еще со времени выхода из тюрьмы в начале 1878 года обдумывал вопрос о приготовлении динамита домашним способом, а затем не только теоретически изучал свойства и приготовление его, но сделал лабораторные опыты в этом направлении. Действенность была характерным признаком этих новаторов и, как только подготовка Кибальчича закончилась, они воспользовались персоналом кружка «Свобода или смерть» и устроили мастерскую для приготовления нитроглицерина, а затем и динамита для будущих целей».

Послеглавие

Квятковский Александр Александрович (1852-1880), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1880 году приговорен к смертной казни. Повешен 4 ноября 1880 года в Петропавловской крепости.

Кравчинский (Степняк) Сергей Михайлович (1851-1895), революционный народник, писатель. Принимал участие в восстаниях балканских народов против турецкого владычества В 1875 году сражается в Италии в войсках Гарибальди. В 1877 году примкнул к «Земле и воле». Вторично эмигрировал за границу. Жил в Лондоне. Написал ряд исторических повестей и очерков. В декабре 1895 года погиб на железнодорожных путях.

Осинский Валериан Андреевич (1852-1879), один из организаторов «Земли и воли». Арестован в Киеве 25 января 1879 года. Приговорен к смертной казни. Повешен 14 мая 1879 года.

Ошанина (Полонская) Мария Николаевна, урожденная Оловенникова (1853-1898), член Исполнительного комитета «Народной воли». С января 1880 года работала в Москве. Летом 1882 года эмигрировала за границу. Была в Париже представителем «Народной воли».

Попов Михаил Родионович (1851-1909), землеволец и чернопеределец. В 1880 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Освобожден по амнистий в 1905 году.

Филиппов Александр Андреевич (1857-?), народоволец. В 1882 году приговорен к 5 годам каторжных работ. Умер после 1934 года в СССР.

Глава VIII

ПЕРВЫЕ МИНЫ

Кроме работ по производству взрывчатки, запалов и бомб, Н.И.Кибальчич занимался и непосредственной работой по организации покушений на жизнь царя.

На Липецком съезде «политиков» «Земли и воли» была выбрана Распорядительная комиссия. Предполагалось, что она будет заниматься текущими организационными вопросами, главным образом, связанными с пропагандистской работой (организация типографии, распространение литературы).

Распорядительная комиссия вначале состояла из Л. А. Тихомирова, А.Д.Михайлова и М.Ф.Фроленко. Так как Тихомиров являлся еще и редактором партийного органа «Народная воля», то вскоре его от работы в Распорядительной комиссии освободили и заменили А.А.Квятковским.

К этому времени характер работы Распорядительной комиссии изменился. 26 августа 1879 года в Петербурге, в Лесном, Исполнительный комитет «Народной воли» утвердил приговор, вынесенный на съезде в Липецке царю Александру II за белый террор, массовые казни революционеров. Распорядительная комиссия стала теперь координационным центром по организации приговора.

Покушения на жизнь царя — места покушений, их выполнение, производство взрывчатых веществ и запалов, их распределение, транспортировка динамита, обучение исполнителей технике минирования, изыскание источников финансирования и повседневная строгая конспирация, вот вопросы, которыми в основном стала заниматься комиссия.

Состав Распорядительной комиссии в лице Квятковского, Фроленко и Михайлова, как нельзя лучше этому соответствовал. Это были опытные революционеры.

На совещании в Лесном 26 августа 1879 года был не только вынесен приговор Александру II, но и намечены пути его осуществления. Старую динамитную мастерскую в Басковом переулке 5 июля 1879 года ликвидировали. Теперь взрывчатку изготовляли в Троицком переулке в доме № 27/1 в квартире № 25, где хозяевами были С.Г.Ширяев и А.В.Якимова. Квартира находилась на шестом этаже дворового флигеля и состояла из трех комнат. Окна находились против ворот дома. Под руководством Н.И.Кибальчича динамит изготовляли С. Г. Ширяев и Л.Н. Гартман.

С 27 июля до 15 сентября 1879 года действовала динамитная мастерская Кибальчича на Невском проспекте в доме № 124/5 (теперь № 122/5) угол 1-й Рождественской улицы (ныне 1-й Советской) в квартире № 15 (теперь № 10). Здесь жили Г. П. Исаев и А.В. Якимова, работали Л.Н. Гартман и С.Г.Ширяев. Квартира была удобна в конспиративном отношении. Вдоль трех комнат, обращенных на 1-ю Рождественскую улицу, от входной двери имелся коридор, заканчивающийся кухней. Находилась квартира на пятом этаже, а все окружавшие здания тогда были ниже и заглянуть в комнаты через окна было невозможно.

Двор дома был непроходной. Ворота (обычно закрытые) находились на 1-й Рождественской улице. Через парадный подъезд со стороны Невского проспекта можно было пройти во двор и подняться в квартиру. С 15 сентября по 25 ноября 1879 года в этой квартире жили народовольцы Николай Александрович Морозов и Ольга Спиридоновна Любатович. К середине сентября 1879 года в динамитных мастерских уже было изготовлено около 6 пудов (96 килограммов) динамита, который был затем задействован в покушениях на юге России.

Имея немного денег и запас взрывчатки, народовольцы осенью 1879 года вплотную подошли к подготовке покушений на царя одновременно в нескольких местах. Готовили необходимые документы для участников. Планы покушений вначале состояли в том, чтобы подорвать поезд, на котором царь будет возвращаться в Петербург.

Александр II в это время находился в Ливадии. Он мог вернуться в Петербург через Москву по двум направлениям: морем до Одессы, а оттуда по Юго-Западной и Московско-Киевско-Воронежской железным дорогам до Москвы или от Ялты лошадьми до Симферополя, а дальше до Москвы через Харьков по Лозово-Севастопольской и Московско-Курской. Для организации покушений были направлены: в Одессу - Н.И.Кибальчич, В.Н.Фигнер; в Харьков— А.И.Баранников, А.К.Пресняков, М.Ф.Фроленко, Г.Д.Гольденберг, А.И.Желябов, Н.Н.Колодкевич, А.В.Якимова и Т.И.Лебедева; в Москву — Л.Н.Гартман, С.Л.Перовская, С.Г.Ширяев, А.Д.Михайлов, Н.А.Морозов, А.Б.Арончик, Г.П.Исаев, Г.Ф.Чернявская.

Баранников и Пресняков привезли в Харьков около трех пудов (48 килограммов) динамита и электропровод. На совещаниях в Харькове обсуждались способы осуществления покушений на железных дорогах, были сделаны подготовительные работы по уточнению расписания поездов, приобретению инструментов, расстановке сил.

Было решено Желябову, Якимовой и Преснякову организовать покушение на Лозово-Севастопольской железной дороге, Колодкевичу, Фроленко и Лебедевой усилить одесскую группу Кибальчича и Фигнер; Гольденбергу и Баранникову было предложено поехать на усиление московской группы. Планы были доложены в Петербург Исполнительному комитету «Народной воли», который дал свое согласие, выделил средства и дополнительных участников.

•

Наиболее вероятным народовольцы считали проезд царя через Одессу. В этом направлении Александр II избегал утомительного переезда лошадьми от Ялты до Симферополя по пересеченной горной дороге. От Ялты же до Одессы он мог проехать в комфортабельной и быстроходной царской яхте. Доля революционеров Одесса также была удобным пунктом. В большом городе легче подготовить и выполнить намеченное предприятие.

Для организации намеченного покушения по распоряжению Исполнительного комитета «Народной воли» Н.И.Кибальчич прибыл в Одессу в конце августа 1879 года и поселился в районе Молдаванки, населенной ремесленниками и торговцами.

Несколько позже вначале сентября сюда приехала В. Н.Фигнер. Она была молода, энергична, жизнерадостна, очаровательной внешности, очень общительна. Легко заводила знакомства, успешно агитировала. В выполнении порученных заданий была настойчива и тверда. Фигнер и Кибальчич взаимно дополняли друг друга, и их содружество обещало успех в работе.

Фигнер привезла для намеченного предприятия 18 килограммов динамита. Кибальчич встретил Фигнер требованием немедленного устройства квартиры, необходимой для осуществления покушения. В сентябре 1879 года в Одессе по улице Екатерининской в доме № 66 наняли квартиру № 22 коллежский регистратор Максим Петрович Иваницкий с женой Елизаветой и был прописан по аттестату Херсонско-Бессарабского губернского управления государственными имуществами от 24 марта 1876 года за № 5729. Это были Н.И.Кибальчич и В.Н.Фигнер. Вскоре приехали Колодкевич и Фроленко, а позднее Лебедева.

Н.Н. Колодкевич поселился на Ямской улице в доме № 18 под именем Михаила Федоровича Сидоренко.

На стене дома № 66 по улице Екатерининской в Одессе теперь установлена мемориальная доска с надписью:

«В этом доме в 1880 г. жили русские революционеры, народовольцы Вера Николаевна Фигнер и Николай Иванович Кибальчич».

Год проживания в этом доме указан с ошибкой. После выступления автора этих строк в печати (Одесская газета «Знамя коммунизма», 1985, 12 окт.) надо полагать вместо 1880 года на доске появится 1879 год.

Квартира «Иваницких» на Екатерининской улице была местом общих встреч. В ней происходили все совещания, хранился динамит, сушился пироксилин, приготовлялись запалы, совершались пробы индукционных аппаратов. Здесь же составлялся план организации покушения.

Сначала проектировалось положить динамит под рельсы непосредственно под Одессой, а провода протянуть в поле. Потом этот план был отвергнут вследствие трудностей и опасностей.

Было решено определить на должность железнодорожного сторожа-обходчика М.Ф.Фроленко и из его сторожевой будки провести провода к динамиту под рельсами. Выбор пал на Фроленко потому, что он и внешним видом и повадками и манерой разговора походил на простолюдина. Кроме того, Фроленко отличался хладнокровием, выдержкой, спокойствием и находчивостью.

Устройство Фроленко сторожем на железную дорогу взяла на себя В.Н.Фигнер. Она написала паспорт на имя курского мещанина Семена Александрова. Завязав знакомство с железнодорожным начальством, она сумела выхлопотать для «своего больного дворника Александрова» место на железной дороге.

«Семен Александров» 18 октября 1879 года был зачислен на должность сторожа на 14-ю версту железной дороги близ станции Гниляково для охраны материалов, сложенных там для строительства Одесского вокзала, и поселился в сторожевой железнодорожной будке на 12-й версте. Под видом его жены там стала проживать и Т.И.Лебедева. Они вместе стали готовить подкоп под железнодорожные пути.

Кроме подготовки покушения, Николай Кибальчич занимался организацией в Одессе группы народовольцев. Ему удалось привлечь к революционной деятельности несколько одесских студентов и молодых рабочих. Среди них был молодой студент Василий Иванович Сухомлин. На политический рост его - будущего крупного деятеля «Народной воли» Кибальчич оказал большое влияние. Стремясь к революционной деятельности и не веря в возможность что-либо сделать для революции в России, Сухомлин решил уехать в Женеву для изучения истории Интернационала. Кибальчич решительно восстал против этого. Он говорил: — Эмигранты ничему путному тебя не научат. Эмигрантская атмосфера действует растлевающе на революционеров, приучая их к праздности, и расслабляет их волю.

— Но ведь уехал же Кравчинский, Засулич и другие и не оторвались от революционных дел,— возразил Сухомлин.

— Они были вынуждены уехать. Это другое дело. Поезжай лучше в Петербург. Там жизнь бьет ключом. Там вскоре ожидаются грандиозные события и нужны, очень нужны, люди-революционеры, на которых можно положиться.

Сухомлин не послушался Кибальчича и уехал на два года за границу. Вернувшись летом 1881 года, Сухомлин очень сожалел, что не прислушался к совету Кибальчича. Он понимал, что Кибальчич был прав.

В Одессе Николай Кибальчич часто встречался со своим товарищем по Лукьяновской тюрьме Львом Дейчем. Вместе они обсуждали и спорили о программе газеты, которую Кибальчич собирался выпускать в Одессе. В основном программа этой газеты совпадала с программой «Народной воли», но в ней отводилось некоторое место своеобразному федерализму.

Кибальчич считал, что при обсуждении главнейших вопросов работы партии необходимо советоваться с местными провинциальными элементами. Дейч с этим не соглашался и называл это «провинцианализмом». Кибальчич отстаивал зародыш того, что сейчас называется «демократическим централизмом».

Жаркие споры вызывали некоторые программные вопросы, выдвигаемые «Народной волей» и «Черным переделом». Кибальчич имел свои взгляды по некоторым из этих вопросов. В дальнейшем Кибальчич эти взгляды изложил в своей статье «Политическая революция и экономический вопрос».

Деятельность же Кибальчича на юге стала известной правительству. Но Кибальчич находился на нелегальном положении - он был под чужой фамилией и его не могли поймать. Сведения о деятельности Кибальчича сообщил жандармерии предатель Курицин.

В одесской тюрьме содержался бывший студент Харьковского ветеринарного института Ф. Е. Курицин. В середине семидесятых годов Курицин был активным и довольно известным революционером. Он знал лично многих революционеров, а еще больше знал понаслышке. Курицину товарищи доверяли И на него надеялись.

Арестовали Курицина 1 апреля 1877 года по делу о покушении на известного предателя Н.Е.Гориновича. Курицин обвинялся как участник этого покушения. Его должны были судить. Ему грозило строгое наказание. Но он и суда и наказания избежал, сделавшись злостным предателем и провокатором, выдавая и оговаривая всех, кого знал. Он старался как можно подробнее осветить жандармерии положение революционных организаций и их участников.

По предательству Курицина были повешены В. Малинка, И.Дробязгин. Он принимал деятельное участие в деле революционера помещика Д.Лизогуба, сообщив полиции подробности его намерений продать свои имения и отдать деньги на революцию.

Революционеры верили Курицину. Жандармерия зачастую подсаживала Курицина в камеры революционеров. Тоскуя по воле и видя в Курицине товарища по несчастью - родного, близкого человека, революционеры делились с ним своими тайнами. А Курицин немедленно сообщал все жандармерии. О его предательстве узнали только через двадцать лет. В 1908 году Курицин служил в Ташкенте губернским ветеринарным инспектором. Здесь его настигло наказание за предательство. Он был убит эсером Гринбергом.

Со слов Курицина одесский генерал-губернатор Тотлебен докладывал 27 ноября 1879 года в III отделение:

«... Украинская партия имеет значительное влияние на социальное движение в России. Она, как всякая партия относится враждебно к правительству, составляет удобную почву для революционного брожения, а, главное, можно сказать, что больше всякой другой партии доставляет адептов социального учения, что видно из того, что социализм резко проявился в Киеве и что самые яркие фанатики — социалисты, как, например, Стефанович, Бохановский, Мокриевич, Ковальский, Лизогуб, Кравцов, Волховский, Кибальчич, Малинка, Брешковская и много других сперва принадлежали к партии украинофилов и уже потом сделались социалистами».

В этом сообщении Тотлебен верно подметил, что украинская молодежь давала много социалистов, но причин этого он не раскрыл.

Украинский народ, переживая тяготы общероссийского гнета и произвола самодержавия, подвергался еще добавочному гнету великодержавного шовинизма. Украинский язык государством не признавался, школ с преподаванием на украинском языке не существовало, преподавание родного украинского языка в школах запрещалось. Украинская культура была в загоне, не было постоянного украинского театра.

Стихи великого украинского поэта Шевченко считались крамолой, передавались в среде украинского народа, как нелегальная литература, и преследовались полицией и жандармерией.

Увеличенный гнет вызывал усиленную тягу к социализму.

Кибальчич родился на Украине, Здесь он провел детские и юношеские годы. В раннем детстве, еще живя у Максима, он видел исполосованные спины украинских крестьян. Он видел их бесправие и нищету. На его глазах прошла реформа 1861 года, увеличившая нищету крестьянства, он слышал бесконечные жалобы Максиму Иваницкому на несправедливость и произвол, и это не могло не оставить след на его детской душе.

Кибальчич любил украинские песни, любил природу Украины, но он понимал и всей своей деятельностью подтвердил, что уничтожить тяготы жизни народа можно только изменением системы государственного управления всей России. Он чужд был сепаратизму и утверждение немецкого историка профессора Базельского университета Альфонса Туна, что «Кибальчич до конца жизни сохранил украинские и федералистические стремления», неверно. Кибальчич боролся за освобождение от гнета самодержавия всех народов России, в том числе и украинского.

К покушению в Одессе все было подготовлено. Кибальчич приготовил мину и запалы к ней. Запалы были многократно проверены. Действовали они точно и безотказно. Мину с запалами и проводами заблаговременно доставили в железнодорожную будку Фроленко. Много было труда, хлопот, тревог и риска, но все было преодолено и все к покушению приготовлено. Было точно намечено место закладки мины и проходки проводов.

Однако в полотно железной дороги мину не заложили. Ожидали сообщения, каким путем поедет царь. Если морским, через Одессу, то заложить мину в полотно недолго.

Живя в Ливадии, царь совершал прогулки по морю на своей яхте. Во время одной из таких прогулок поднялась буря, и яхта наскочила на мель. Это напугало Александра II... Когда пришло время возвращаться в Петербург, царь, вспомнив тревоги предыдущей поездки на яхте, отказался ехать морем в Одессу и избрал путешествие лошадьми до станции железной дороги — Симферополь, а дальше поездом в Петербург.

В последних числах сентября 1879 года Желябов выехал на разведку по железной дороге в Крым. Железная дорога из Харькова на юг идет до станции Лозовой. Дальше дорога разветвляется на Ростов и на Симферополь. Желябов выходил почти на каждой станции, а на перегонах находился у окна, осматривал местность. Ровная местность в Крыму перед Симферополем, по мнению Желябова, была неудобна для покушения. Возвращаясь в Харьков, Желябов решил остановить свой выбор на станции Александровск. Здесь рельеф местности изобиловал глубокими оврагами, а полиции и жандармерии поменьше.

А.И.Желябов приехал в Александровск 1 октября 1879 года из Харькова с фальшивым паспортом на имя Тимофея Черемисова. В намерение А.И.Желябова входило снять участок земли вблизи Лозово-Севастопольской железной дороги, якобы для устройства кожевенного, либо мыловаренного завода, или макаронной фабрики.

Разговорившись с извозчиком Николаем Афанасьевичем Сагайдаком, он узнал, что городишко бедный, промышленности почти никакой нет, и что кожевенный завод будет вполне уместен. Объездив с извозчиком город и его окрестности, он наметил наиболее удобный для покушения участок вблизи железной дороги. Остановился он на квартире Сагайдака в доме № 40 по Соборной улице.

На следующий день после приезда А.И.Желябов подал в городскую управу заявление:

«В Александровскую городскую управу ярославского мещанина Тимофея Егорова Черемисова

ПРОШЕНИЕ

Желая устроить в Александровске кожевенный завод (сыромятного, дубильного и иного кожевенного производства), честь имею просить городскую управу: 1) дозволить мне устройства вышеозначенного завода и 2) отвести для сего около крепости 1 200 кв. сажен — на условиях продажи при продолжительной аренде (10 лет).

Тимофей Черемисов.»

В отводе намеченного участка у крепости, находящейся в городе, Черемисову было отказано. Тогда он арендовал за 24 рубля в год другой участок на четвертой версте от города Александровска по пути к станции Лозовой. Желябов и не собирался арендовать участок земли для постройки завода у крепости, вдали от железной дороги. Он применил здесь хитрость: если бы он сразу стал просить участок земли у железной дороги, это могло бы вызвать подозрение. Поэтому он сначала стал просить участок в городе, у крепости. Когда ему в этом участке отказали и предложили взять участок у железной дороги, он с видом сожаления «согласился» принять этот участок. По предложению Г.Д.Гольденберга для выполнения покушения на Лозово-Севастопольской железной дороге был привлечен рабочий Иван Окладский, а А.К.Пресняков также рекомендовал рабочего Якова Тихонова, которого знал по Ростову. Окладский и Тихонов не были известны Исполнительному комитету, но Желябов доложил в Петербург, что это люди надежные. Согласие на их участие было получено.

Прожив несколько дней у Сагайдака и оформив документы на право аренды, Желябов съездил в Харьков и вместе с Тихоновым 7 октября 1879 года приехал в Александровск. Он (вместе с Тихоновым в качестве «слуги») поселился на Александровской улице угол Днепровской у местного купца Т. Р. Бовенко, — сняв две комнаты с кухней.

Через несколько дней к Желябову-Черемисову приехала веселая улыбающаяся хлопотунья «жена» А.В.Якимова по паспорту Мария Черемисова.

Окладский приехал через две недели и поселился отдельно. Пресняков был откомандирован в Симферополь для наблюдения за предстоящим выездом царя и жил там по паспорту Александра Масленникова.

Поселившись у купца Бовенко, Желябов занимался получением разных бумаг и планов на участок земли, ездил с землемерами измерять этот участок, а Якимова хозяйничала.

Желябов купил у Бовенко повозку, у барышника пару коней. Он постоянно говорил с Тимофеем Бовенко о предполагаемом устройстве кожевенного завода и высказал намерение до устройства завода открыть в его доме шорню.

Желябов так мастерски разыгрывал роль купца-предпринимателя, приехавшего из дальних краев, «ставить промышленное заведение», что серьезность его намерений не вызывала ни у кого из горожан ни малейшего подозрения за все время его жизни в Александровске.

В новом широкополом кафтане, в черном жилете, со сверкающей часовой цепочкой на левой стороне груди, Желябов походил на настоящего купца-промышленника, у которого интересы «дела» поглощали все его время. То он мчался на паре коней к городскому голове Я.Н. Демогани, к землемеру, в городской банк, то «на площадку» будущего своего завода. Везде нужно поспеть, время не ждет... Свой говор он изменил до неузнаваемости: разговаривал с ударением на «о», как настоящий ярославец или владимирец. Вместе с тем он очень быстро познакомился со многими из местных жителей, был, как всегда, разговорчив, общителен.

— Хоть бы отдохнули трохи,- говорил ему хозяин квартиры Тимофей Бовенко,— а то все работа да работа. Даже вечерами копают ваши хлопцы.

— До морозов надо фундаменты основать, а уж остальное по весне.— отвечал Желябов.

На выбранной площадке, находившейся вблизи железной дороги находился глубокий овраг. Через этот овраг по насыпи, имеющей около 24 метров по отвесу проходило железнодорожное полотно. Параллельно железнодорожному пути, в 276 метрах от него, с другой стороны оврага проходила проселочная грунтовая дорога (ныне Круговая улица), из города Александровска в деревню Софиевку. При взрыве царский поезд полетел бы под откос с большой высоты и, если бы не пострадал при взрыве,то должен был пострадать при падении.

В насыпи было намечено просверлить два отверстия для мин на расстоянии 34 сажень (72 метра) друг от друга. Это расстояние было выбрано по расчету, сделанному Н.И.Кибальчичем, чтобы охватить весь поезд. Выбрав место для мин, приступили к укладке в земле проводов.

По совету Кибальчича для запалов динамита была выбрана батарейная однопроводная схема. Вторым проводом являлась земля с надежным заземлением. В качестве такового были выбран цинковые листы, зарытые в землю.

Провода были проложены от грунтовой дороги до обрыва, далее спускались в овраг, проходили по оврагу, и, подымаясь по насыпи, подходили к шпалам, между которыми должны быть заложены мины. От них проводка шла к ближайшему цинковому листу, который находился в овраге в 25 метрах от железной дороги; от грунтовой дороги провод шел к другому цинковому листу, который находился на расстоянии 15 метров от этой дороги.

На грунтовой дороге предполагалось на повозке установить гальваническую батарею и индукционную катушку для преобразования тока низкого напряжения в высокое. Провода высокого напряжения индукционной катушки должны были соединяться с минами и заземлением.

В Харькове были заранее заготовлены бурав и две оболочки мин — медные цилиндры длиной 71 сантиметр, диаметром 13 сантиметров, наполненные в Александровске динамитом.

Укладка проводов заняла две ночи. Укладка цилиндров с динамитом в насыпь усложнилась. Перед самым началом работ на насыпи, пошли сильные дожди — ливни. С окрестных высот вода устремлялась в овраг и разным мусором засоряла водосливную трубу под насыпью. Вода, не имея выхода, наполняла овраг, разжижала грунт насыпи, создавала опасность ее размыва.

Каждую ночь железнодорожные рабочие, раза четыре-пять с фонарями, спускались по насыпи к водосливной трубе и осматривали ее. Желябову и его рабочим приходилось работать только в промежутках между осмотрами.

Самым опасным делом была переноска снаряженной мины со вставленными запалами. Проходила не одна ночь, а мину заложить не удавалось. То проходили поезда, то рабочие осматривали путь, то, наконец, приходила охрана. И снаряженную мину приходилось увозить в город на квартиру.

Желябов сам закладывал мины и прокладывал проволоку. Тихонов и Окладский охраняли его на некотором расстоянии. Желябов ночью почти ничего не видел. Он страдал гемералопией (куриной слепотой). Тихонов всегда водил Желябова на работу и обратно за руку.

Несколько ночей Желябов, Тихонов и Окладский потратили на закладку мин, а заложили только одну мину. Закладке второй мины мешали обходчики и дорожные рабочие. Каждые 20-30 минут они появлялись у того места, где намечена закладка второй мины.

Не раз грозило несчастье. Желябов начинал опускать мину в приготовленное для нее ложе, как появлялся сторож. Желябов выхватывал мину и вместе с ней ложился в грязь, в воду. Он весь промокал до костей, коченел от холода, работал целые ночи напролет, а заложить вторую мину не удавалось.

Бессонные ночи, нервная работа, перемерзание, неудачи с закладкой второй мины вконец измучили Желябова. А тут еще Якимова не дает покоя. Все твердит:

- Не нравится мне твой Окладский, не верю я ему!

- А какие у тебя доказательства?

- Никаких! Просто интуиция.

Опять ночи напролет в работе под осенним холодным дождем и опять безрезультатно. Опять нервное напряжение, темнота ночей, беспрерывный дождь, грязь и галлюцинации... Стало казаться, что за ними следят... окружают, чтобы поймать на месте преступления. Прекращали работу... ползли по земле... оказывалось, что врагов нет. Просто стоит столб с подпоркой.

В одну из таких ночей Окладский увидел массивную фигуру, медленно надвигающуюся на него. Он выхватил револьвер, прицелился и за какую-то долю секунды до выстрела его тихо окликнул Желябов. Выстрела не последовало. Оказалось - Желябов потерял Тихонова. Подвела «куриная слепота». Он заблудился и медленно двигался от насыпи.

Ночи проходят, а вторая мина еще не заложена. Для нее и динамита не хватило. Наполовину она заполнена динамитом, наполовину песком. Только накануне проезда царя удалось заложить вторую мину.

Пресняков сообщил: царь едет поездом из Симферополя. Следовательно, покушение под Одессой готовить не нужно. Нужно одесским динамитом подкрепить Москву, там динамита не хватает. Все производители динамита - Кибальчич, Исаев, Ширяев - находились на «рабочих точках». В Петербурге динамита нет. Гольденберга послали в Одессу за динамитом для Москвы.

О подготовке на станции Симферополь царского поезда стало известно в Одессе в начале ноября. Оставив все подготовленным для покушения, Кибальчич отправился в Александровск к Желябову. При невозможности покушения под Одессой покушение под Александровском приобретало особо важное значение. Кибальчич это понимал. Он хотел обеспечить максимальный успех покушению под Александровском. Он вез Желябову индукционную катушку, немного динамита и хотел оказать ему помощь в технической подготовке взрыва.

По дороге в Александровск 11 ноября 1879 года Кибальчич встретил на станции Елизаветград Гольденберга. Они были хорошо знакомы друг с другом еще по кружку «Свобода или смерть».

После первых слов приветствия Кибальчич отвел Гольденберга в укромный уголок вокзала и сказал:

— Везу в Александровск индукционную катушку.

- Разве у Желябова нет катушки?

— Есть, но она, кажется, в неудовлетворительном состоянии.

— А я еду за динамитом в Одессу. — сказал Гольденберг.

- Да, но в Одессе его могут тебе не дать. Надо дать телеграмму Колодкевичу, чтобы выдал.

Здесь же на Елисаветградском вокзале была послана телеграмма:

ОДЕССА ЯМСКАЯ 18 МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ СИДОРЕНКО

НЕ ПОСЫЛАЙТЕ НАПРАСНО ВИНА - ПОДОЖДИТЕ МОЕГО ПОВЕРЕННОГО ЗАВТРА УТРОМ ПРИЕДЕТ = МАКСИМОВ

Под «вином» следовало, конечно, разуметь динамит. Так как Кибальчич именовался тогда Максимом Иваницким, то Колодкевич должен был по подписи «Максимов» догадаться от кого телеграмма.

Кибальчич дал Гольденбергу свой одесский адрес квартиры, где оставалась В.Н.Фигнер, и, расставшись с Гольденбергом, поехал в Александровск.

В Александровск Кибальчич приехал 12 ноября 1879 года. Он был там всего один день. Желябов с ним советовался относительно расположения мин и способа взрыва. Имевшаяся у Желябова индукционная катушка работала действительно плохо и Кибальчич дал ему новую катушку.

— Исправная, проверенная,— сказал Кибальчич, передавая катушку. Кибальчич провел инструктаж Желябова, Складского и Тихонова по технике производства взрыва.

В тот же день Кибальчич выехал в Харьков, где думал встретить Гольденберга, но Гольденберг в Харькове не показывался. Надо было срочно возвращаться в Одессу. Пробыв в дороге четверо суток без сна, Кибальчич страшно устал. В ожидании поезда он прилег на кушетку в зале 1-го класса и уснул.

На вокзале в Харькове произошла встреча Кибальчича с Л.Г.Дейчем, который ехал из Орла в Одессу. В своих воспоминаниях о Кибальчиче Дейч писал:

«По натуре он (Кибальчич) действительно не был ярым революционером,- он не рвался бы на отчаянные, удалые предприятия, не находил бы, быть может, удовольствия в самой опасности, в боевом огне, как это у некоторых бывает,— но он несомненно был революционер по мысли, по убеждениям и к тому же безусловно смелый человек, равнодушный к опасности, не останавливающийся перед нею или, вернее — вовсе о ней не думающий».

Встреча на Харьковском вокзале двух друзей подтверждает вышеприведенную характеристику.

Дейч был поражен, увидя Кибальчича спящим; Положение на железной дороге тогда было напряженное. В ожидании возвращения царя из Ливадии на вокзалах толпилось много всякого начальства, полицейские рыскали всюду, заглядывали каждому в лицо.

Кибальчич был тогда нелегальным и его, как уже сидевшего в тюрьмах узнать было, конечно, легко. Он же, как ни в чем не бывало, лежал вверх лицом, бросаясь всем в глаза своей позой и внешностью. Стояла уже холодная погода, а на Кибальчиче было осеннее легкое пальто, другие же пассажиры первого класса были уже в шубах. Неподалеку от Кибальчича стоял его неразлучный цилиндр.

Дейч стоял некоторое время около спящего Кибальчича, не зная, что делать. В это время два полицейских чина, подойдя к спящему Кибальчичу, пристально стали его рассматривать. «Пропал», с отчаянием подумал Дейч, но тут же раздался звонок к отходу поезда, полицейские засуетились и отошли. Носильщик подошел к спящему и стал его будить.

- Вставайте, господин, опоздаете на поезд! Вставайте же!

Но не так легко было его разбудить. Дейч в душе благодарил этот звонок и носильщика, разбудившего в конце концов Кибальчича. После радостных восклицаний, вызванных встречей Кибальчича с Дейчем, последний стал упрекать его:

— Это же неосторожно. Надо было выспаться у знакомых в городе или в гостинице, а не укладываться напоказ полиции, даже не повернув голову к стене.

- Вот именно моя-то поза и не внушала им никакого подозрения на мой счет; они сейчас решили, что я — сама простота и невинность. Так что я не согласен, что поступил неосторожно,- смеясь, возражал Кибальчич.

Кибальчич и Дейч 13 ноября 1879 года поехали вместе в Одессу. В одном с ними поезде ехал жандармский офицер, который часто выходил из вагона на станциях. Это несколько занимало и удивляло наших путешественников.

- Очевидно, вас узнали, когда вы спали и теперь не спускают с глаз, — дразнил Дейч Кибальчича.- И мне опасно сидеть с вами рядом.

Но в сущности оба не придавали особенного значения присутствию жандармского офицера и ехавших с ним вместе нижних чинов. Когда же 14 ноября они приехали в Елизаветград, то заметили на вокзале некоторое оживление - жандармы и штатские, очевидно сыщики, шныряли, шушукались. Расхаживая в одиночку по вокзалу, Кибальчич и Дейч стали прислушиваться к разговорам публики. Долетели две-три фразы:

- Маленький чемодан, но очень тяжелый.

— Еще очень молодой человек.

По этим фразам можно было заключить, что кто-то был здесь недавно арестован. Очевидно, здесь был арестован Гольденберг.

— Да, за свою неосторожность в Харькове я мог поплатиться, как и Гольденберг,- согласился теперь Кибальчич.

Кибальчич и Дейч приехали в Одессу 15 ноября 1879 года. После ареста Гольденберга нужно было ликвидировать дела в Одессе. Но надо было ждать результатов намеченных покушений под Александровском и Москвой.

•

Утром 18 ноября 1879 года Желябов, Тихонов и Окладский выехали из города на своей телеге, запряженной двумя лошадьми. Желябов чувствовал себя бодрым, хотя имел вид человека измученного, как бы перенесшего тяжелую болезнь.

Лил дождь. Стоял густой туман. Окружающие предметы принимали причудливую форму, либо совсем исчезали за пеленой дождя. К 10 часам утра, когда царский поезд подходил к Александровску, Желябов, Окладский и Тихонов уже были на проселочной дороге у оврага против мин.

Окладский вынул заложенные под камнями провода и соединил их с клеммами индукционной катушки. Затем подготовил гальваническую цинко-угольную батарею.

Все трое взволнованы и напряжены до предела. Каждая минута ожидания кажется вечностью. Обостренный слух улавливает грохот движущегося паровоза. Поезд проходит намеченную отметку. Наступил момент взрыва.

Окладский машет рукой и кричит:

- Жарь!

Желябов собран — движения его уверены и спокойны. Он соединяет батарею с индукционной катушкой... Но взрыва нет! Он сильно жмет провода, пальцы как клещи жмут их. А взрыва нет!

Поезд прошел уже высокую насыпь оврага и свободно умчался по дороге в Москву. Взрыва не последовало. Из следующей главы станет ясным, что поездов было два. Первым шел поезд с царем, но без царских флагов. Желябов потом заявил на суде: «...Внешние признаки поезда заставляли сомневаться, чтобы это был поезд царский, тем не менее под поездом были замкнуты батареи». Если бы покушение удалось, то взорван был бы именно поезд с царем.

Желябов потрясен: столько положено труда, мучений, забот, риска и все впустую... Но впереди под Москвой царю приготовлена еще одна западня. Желябов посылает условленную телеграмму, что покушение под Александровском не состоялось.

Надо было выяснить причину неудачи. Отсоединили провода, идущие к минам от клемм индукционной катушки и стали проверять исправность катушки. Она оказалась исправной. Очевидно неисправна проводка к минам или ,сама мина...

На следующий день провода выкопали и убрали, а мины оставили под рельсами. Кибальчич, будучи в Александровске, сказал, что в случае неудачи по меньшей мере в продолжение двух лет взрыва не последует. В то время, в ноябре 1879 года, начались уже заморозки, выпал снег, производить раскопку в насыпи не было возможности — мины же могли пригодиться весной — по всему этому их в насыпи и оставили.

24 ноября 1879 года в Москве был арестован Яков Тихонов, 5 июля 1880 года в Петербурге - Иван Окладский и 24 июля - Андрей Пресняков. Они судились в октябре 1880 года по процессу «16-ти».

Тихонов, Окладский и Пресняков были приговорены к смертной казни. 4 ноября 1880 года был казнен Андрей Корнеевич Пресняков, Якову Тихоновичу Тихонову смертная казнь была заменена бессрочной каторгой. Он умер на каторге на Каре в 1883 году.

Совершенно иной была судьба Окладского. Осужденный к смертной казни, спасая свою жизнь, он стал злостным предателем. За помилование он не только дал откровенные признания, а изъявил желание перейти на службу в царскую охранку. Царское правительство поэтому заменило Окладскому бессрочную каторгу сначала ссылкой в Восточную Сибирь, а затем ссылкой на Кавказ, где он тоже «помогал» жандармскому управлению.

В 1889 году Окладского вызвали в Петербург; здесь по договору с директором Департамента полиции П.Н.Дурново он сделался негласным сотрудником Департамента полиции с жалованием 150 рублей в месяц, в каковом качестве он пребывал до самой Февральской революции. Ему было пожаловано звание потомственного почетного гражданина по фамилии Петровский. Служил секретным сотрудником 37 лет, продавая жизнь и свободу многих революционеров. Но предательство не прошло безнаказанным.

Спустя 45 лет, в январе 1925 года, Окладский на суде революции встретился со своими бывшими товарищами. Он предавал их, каторжными мучениями их он купил себе волю. Против него на суде сидели: А.В.Якимова, А.П.Прибылева, М.Ф.Фроленко, С.П.Швецов, Х.Г.Гринберг-Кон.

Так как Окладский был участником покушения под Александровском, то на суде возник вопрос:

— Почему не было взрыва?

На заседании Верховного суда СССР предатель и провокатор Иван Окладский утверждал:

- Взрыва не произошло потому, что один из проводов оказался перебитым, очевидно, лопатой. Возможно, что перебил провод случайно один из сторожей.

Общественный обвинитель на процессе Окладского - Феликс Кон сделал предположение, что Окладский сам перерезал провода, испугавшись в решительный момент последствия для себя от этого взрыва царского поезда. Если учесть быстрое помилование царем Окладского, замену каторги ссылкой и его дальнейшую работу в полиции, то это предположение Ф. Кона не лишено оснований, но осталось недоказанным.

Выступавший на суде в качестве эксперта известный историк профессор П.Е.Щеголев допускал версию, что провода мог перебить Окладский. А писатель Юрий Трифонов в книге «Нетерпение» (3-е изд., М.: Политиздат, 1988) на стр. 235 категорически утверждает, что Окладский «подошел к насыпи, к самой мине, и ударил острием лопаты в землю, в провод, потом подровнял, утоптал...». Однако документального подтверждения этой предательской «профилактики» нет.

Верховным судом СССР 11 января 1925 года Окладский был приговорен к смертной казни, замененной, в связи с преклонным возрастом, десятью годами лишения свободы.

Вера Николаевна Фигнер со слов Н.А.Морозова рассказала, что Исполнительный комитет назначил комиссию в составе А.Д.Михайлова, Н.А.Морозова и С.Г.Ширяева для выяснения причины неудачи. Желябову предложили показать, как он соединил электропровода. Желябов якобы соединил их неправильно. Рассказ этот возбуждает сомнения: соединение электропроводов не представляет трудностей.

Мария Сергеевна Сагайдак - жена Григория Сагайдака - сына Николая Афанасьевича Сагайдака 9 марта 1964 года в присутствии представителя Запорожского Краеведческого музея заявила автору этих строк, что Н. А.Сагайдак говорил, что провод порвали коровы, случайно забредшие в овраг. Как узнал об этом Сагайдак и насколько это достоверно, остается неизвестным. Сопоставляя четыре возможные причины неудачи под Александровском — ошибка Желябова в соединении проводов, перерезка проводов Окладским, случайное повреждение провода сторожем или животными, надо полагать, что ближе к истине было последнее.

Главные организаторы покушения под Александровском Желябов и Якимова в описываемый период были еще на свободе и не сложили оружия. Приговор, вынесенный царю Александру П «Народной волей» ждал еще исполнения.

Послеглавие

Кон Феликс Яковлевич (1864-1941), российский и международный революционный деятель. В 1884 году осужден на каторгу. Участник Революции 1905-1907 годов. С 1906 года один из руководителей Польской социалистической партии. С 1918 года на партийной работе и в органах Коминтерна.

Сухомлин Василий Иванович (1860-1918), член Распорядительной комиссии (заменившей после 1884 года Исполнительный комитет) «Народной воли». В 1887 г. приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер в Одессе.

Глава IX

ДВА ПОЕЗДА

Исполнительный комитет «Народной воли» не знал, каким маршрутом поедет царь осенью 1879 года из Ливадии в Петербург, а потому готовил покушение и на Лозово-Севастопольской и на Юго-Западной железных дорогах, зная заранее, что одно из этих покушений не состоится.

Чтобы иметь больше шансов на эффективность покушений, Исполнительный комитет решил организовать еще одно покушение в центре России. Выбрать место для этого покушения было поручено А.Д.Михайлову.

В конце августа 1879 года А.Д.Михайлов, после поездки в Москву, доложил Исполнительному комитету, что, по его мнению, удобным местом для этого покушения будет полотно железной дороги на окраине Москвы. Здесь в 45 метрах от полотна Московско-Курской железной дороги можно купить небольшой деревянный двухэтажный дом. При доме имеется небольшой дворик. В нижнем этаже домика живут квартиранты; под предлогом ремонта их придется выселить. Со второго этажа удобно вести наблюдение за путями железной дороги и за дорогой у дома. Дом находится в малонаселенном пригороде Москвы, за Рогожской заставой в 7-м квартале Рогожской части. Около дома улицы темные, почти не освещенные, людей на улицах мало. В отношении конспирации дом имеет большие удобства.

Исполнительный комитет принял предложение А.Д.Михайлова о покушении под Москвой. Ему же — Михайлову и поручена организация этого покушения. В помощь ему решили послать Л.Н.Гартмана и С.Л.Перовскую.

В начале сентября 1879 года Михайлов, Перовская и Гартман выехали в Москву. Михайлов под фамилией Плошкина Ивана Васильевича поселился в Москве на Большой Лубянке в номерах Кузовлева. Гартман по паспорту саратовского мещанина Николая Степановича Сухорукова вначале жил у Чистых Прудов в Кривом переулке в доме Егора Кузьмина. Перовская - «Марина Семеновна» считалась женой Сухорукова.

Намеченный дом принадлежал крестьянке Тихомировой, которая заложила дом мещанину Кононову за 2 000 рублей. Когда наступил срок закладки, Кононов предложил Тихомировой продать дом. «Сухоруков» купил у Тихомировой этот дом за 2 300 рублей. Покупка была нотариально оформлена 13 сентября 1879 года, а 19 сентября «Сухоруковы» поселились в верхнем этаже этого дома. Когда в Петербурге узнали, что Гартман и Перовская вселились в купленный дом, в Москву командировали А. Б.Арончика и Г.Ф.Чернявскую. Под фамилией «Силантьевых» они поселились на Собачьей площадке № 5 в доме Карениной. Их квартира предназначалась как конспиративная квартира для укрытия действующих лиц после взрыва полотна железной дороги.

Супруги «Силантьевы» привезли в Москву багажом ящик с надписью: «Осторожно! Фарфоровая посуда». Багажная квитанция на этот ящик была передана «Сухорукову», который и доставил ящик в свой дом. В этом ящике оказалось два пуда (32 килограмма) укупоренного в жестяные коробки динамита.

28 сентября 1879 года в Москву из Петербург; прибыл С. Г. Ширяев. Он привез электропровод, индукционные катушки и разные принадлежности для запалов. Все это было передано Гартману и водворено в его дом. Сам Ширяев поселился в меблированных комнатах Ковалевой у Сретенских ворот под фамилией дворянина Северинова.

«Совет саперов», состоящий из Михайлова, Гартмана и Ширяева, ознакомившись с положением на месте, решил из дома прорыть подземную галерею для закладки мины в полотно железной дороги в виде треугольной призмы. Это даст наименьшую выемку земли.

Для получения «устойчивого свода» решено стороны галереи крепить досками, а пол оставить земляной. Размеры ее намечены такие: высота призмы 1,1 метра, основание 0,8 метра, длина 44 метра. Доски условились крепить в вершине призмы шипами.

Окончательное слово по устройству галереи решено оставить за Кибальчичем. Ширяеву поручено проконсультироваться с ним об этом в Одессе. Ширяев уехал в Харьков, где встретился с Желябовым и Гольденбергом. Ширяев жаловался на трудность и большой объем работы в Москве по подготовке подземной галереи. Для этой работы в Москве мало людей.

Решили в помощь московской группе направить в Москву Гольденберга и Баранникова. Желябов подробно познакомил Ширяева с ходом подготовки покушения под Александровском и жаловался, что отсутствие специальных знаний в области пиротехники и электричества очень затрудняют работу группы:

— Хорошо еще, что Кибальчич дал нам схему проводки, снаряжения мин и устройства запалов. Без этой схемы мы были бы, как слепые котята.

Далее выяснилось, что имеющаяся индукционная катушка работает очень плохо.

- Искра очень слабая! Не хватает проводов. Мало динамита. Ширяев обещал помочь проводом и запалами.

- Динамита в Москве тоже мало. Но, очевидно, одесское предприятие не состоится; тогда за счет одесского динамита можно добавить вам и москвичам.

Желябов передал через Ширяева просьбу к Кибальчичу приехать в Александровск и помочь техническими знаниями.

Из Харькова Ширяев поехал в Одессу. Радостно встретились Кибальчич с Ширяевым. Ширяев недавно помогал Кибальчичу в Петербурге готовить динамит, а теперь он оба работают над его использованием. Ширяев подробно изложил Кибальчичу планы московской группы по устройству подземной галереи, закладке мины и способу взрыва. Кибальчич предупредил Ширяева:

— Запроектированное крепление галереи досками достаточно только для статической нагрузки от грунта. Местную же нагрузку на вершину призмы, которую создадут проходящие поезда, доски не выдержат — сломаются и галерея завалится.

- Что же делать?

— Нужно отказаться от устройства галереи под полотном железной дороги. Здесь нужно применить длинный складной бурав. Им просверлить под полотном углубление диаметром 5-6 дюймов и заложить в это отверстие мину, наполненную динамитом.

— Сколько нужно динамита? У нас только два пуда.

— Этого количества при залегании мины на глубине четыре аршина от рельс — маловато. Взрыв может кончиться только деформацией рельс, отрывом нескольких вагонов и только. Динамита в мине нужно добавить.

- В галерее недостаточно воздуха. Темно, трудно работать.

- Для увеличения притока воздуха в галерее в верхний ее угол подвесьте трубу диаметром не менее четырех дюймов. Трубу эту выведите в нижний этаж дома и соедините с дымовой трубой печки. Это создаст круговую тягу и увеличит приток воздуха. А какой грунт?

- Повезло, песчаный.

— Легкий песчаный грунт может вас обмануть. Я эти места знаю по институтской практике. Здесь могут оказаться камни в грунте, а это затруднит прокладку галереи. К этому нужно быть готовым.

Ширяев познакомил Кибальчича с работой в Александровске и передал ему просьбу Желябова приехать в Александровск для инструктажа. Он обещал выполнить эту просьбу. Ширяев передал указания Кибальчича московской группе, и они были приняты.

Рытье подземной галереи действительно оказалось сложным и трудным делом. Под кухней нижнего этажа сначала вырыли подполье. В нем был вырыт небольшой колодец, из которого и начали горизонтальную галерею. От поверхности земли она залегала на глубине 90 сантиметров. Углубить ее больше не позволяли подпочвенные воды.

Рыть галерею мог только один забойщик. Работал он в неудобном лежачем положении. Небольшим совком он прорывал землю на 20-30 сантиметров. Немедленно тут закреплялся досками свод галереи. Вырытую землю забойщик складывал на лежащий у него за спиной поднос - лист железа.

По сигналу забойщика поднос с землей вытаскивался разгружателями за прикрепленную к нему веревку, в колодец. Здесь земля ссыпалась в ведро, которое за веревку вытаскивалось в подполье. Освобожденное от земли ведро возвращалось в колодец, а земля вытаскивалась из подполья и ссыпалась в чулан. Поднос за тонкую веревку забойщик подтягивал к себе для дальнейшего заполнения землей.

Неудобное лежачее положение, недостаток воздуха и сырость не позволяли забойщику долго оставаться в галерее. Приходилось каждые полтора-два часа менять забойщика. Работали беспрерывно с 6 часов утра до 10 часов вечера. Но работа подвигалась очень медленно. Мешали разные непредвиденные осложнения и препятствия.

Освещалась галерея свечой. Отсутствие воздуха ту шило свечу. Пришлось устроить намеченную Кибальчичем вентиляцию. Земля, ссыпанная в чулан, выдавливала доски стенок. Приходилось часть земли из чулана ночами выносить во двор и здесь рассыпать ее, тщательно маскируя.

Пошли дожди, галерея наполнилась водой. Вытаскивание воды ведрами давало очень слабые результаты и забойщику приходилось работать лежа, в холодной жиже. Мокрый грунт затруднял рытье галереи и каждую минуту грозил обвалом и смертью забойщику.

На дороге около дома образовалась лужа. Под лужей проходит галерея. Водовоз с бочкой должен проехать по луже над ней. Угроза провала лошади и телеги в галерею очень реальна. Ночью спускали воду из лужи и насыпали проезд для телеги.

По мере приближения галереи к полотну железной дороги работа в ней становилась все более невыносимой. Галерея была на 20-30 сантиметров наполнена водой, дно ее состояло из комьев грязи и вытаскивать по ней поднос с землей было невероятно трудно. Мало помогал и устроенный примитивный ворот.

Грунт в этом месте стал чрезвычайно рыхлым. Невозможно было прорыть галерею даже на 10 сантиметров вперед. Сверху и с боков земля обваливалась, грозя работающему катастрофой. Эта опасность особенно увеличивалась при проходе поездов. Земля сотрясалась. Даже закрепленные досками стенки галереи дрожали, как при землетрясении. Со всех щелей между досок на забойщика обильно падала мокрая земля, засыпая глаза, уши, голову. Свеча при этом зачастую тухла.

Каждый проход поезда создавал добавочную работу: нужно было дополнительно убирать насыпавшуюся и обвалившуюся землю. Условия работы сделались настолько невыносимыми, что Гартман, отправляясь в это время на работу, брал с собой быстродействующий яд, чтоб покончить с жизнью без мучений в случае обвала.

Как предсказывал Кибальчич, вести галерею под железнодорожную насыпь было невозможно. Приступили, по его рекомендации, к бурению отверстия для мины.

Бурав имел диаметр 15 сантиметров и длину 5,5 метра. Отверстие пробурили с большими усилиями и риском. Работали над этим неделю. Но мину, до конца этого отверстия, заложить не могли. Труба мины, загребая своим концом часть грунта на дне отверстия, не поддавалась продвижению на всю длину отверстия. Продолжительные и мучительные усилия результатов не дали.

Решено было неполадки в закладке мины восполнить добавочным зарядом динамита. Посоветовапись, послали Гольденберга в Одессу, привезти освободившийся там динамит;.

Кроме трудностей «подземных», предприятию ежечасно грозил провал на поверхности земли, дом «Сухоруковых» окружен небольшими домами соседей-мещан. Кумушки-мещанки очень любопытны. Им все интересно. Им все хочется узнать.

Официально в доме «Сухоруковых» живут только «сам Сухорукое и жена его Марина Семеновна. Других жильцов там нет». А фактически в доме ежедневно работают, питаются и зачастую ночуют Михайлов, Баранников, Гольденберг, Исаев, Морозов, Ширяев, а иногда и Арончик. Нужно скрыть это от любопытных. Нужна строжайшая конспирация. Нужно, чтобы посторонние не только ничего не знали, но и не могли ни о чем догадываться. Материала ни для каких догадок не должно быть дано.

Главная забота конспирации легла на хозяйку домика - Перовскую. Ей нужно, чтобы соседки-кумушки к ней, ее мужу и дому относились хорошо, доброжелательно. С другой стороны, их нельзя приближать ни к семье «Сухоруковых», ни к дому, ни к работам по его «ремонту».

Марина Семеновна охотно и приветливо разговаривает с соседками-кумушками, вместе с ними бегает на рынок, закупает провизию, но так, чтобы количество закупаемого было неизвестно соседкам, торгуется за каждую копейку.

Соседки о «Марине Семеновне» хорошего мнения:

— Правильная бабенка. Копейки лишней не истратит, и себя блюдет строго.

Иногда кумушки по-соседски забегают к Марине Семеновне. Она ласково их принимает, но дальше кухни не пускает.

— Сам-то у меня строгий.

По сигналу Марины Семеновны шум работы в галерее затихает. Уходят кумушки — работа возобновляется.

Приходит к «Сухорукову» сосед-купец. «Самого» нет дома. Пускать незваного посетителя в дом нельзя. Нужно дать время убрать в доме все подозрительное. Марина Семеновна внимательно с наивным видом выслушала купца, явно его не поняла. Переспросила. Купец старается объяснить как можно вразумительнее. Но бестолковая хозяйка, опять ничего не поняв, отвечает:

- Уж не знаю! Уж как скажет Николай Степанович! Купец опять старается растолковать. А хозяйка твердит:

- Да вот Николай Степанович придет. Я уж не знаю!

Купец, безнадежно махнув рукой, уходит. Но раздражения у купца нет. Что с нее возьмешь, с бестолковой!

В разгар работы по подкопу вдруг загорелась железнодорожная будка с паклей, расположенная по соседству. Огонь полыхает в направлении дома Сухоруковых. Соседи бросились на помощь. Они хотят выносить их имущество. Но пустить их в дом невозможно. Везде неубранная земля... Сундук со взрывчаткой... Под кроватью две банки с динамитом... В галерее и подполье работают землекопы...

Марина Семеновна выбегает на крыльцо дома с иконой. Движением руки останавливает соседей. Глаза молитвенно подняты к небу. Уста шепчут молитву. Все лицо в молитвенном экстазе.

- Никто как бог! Никто как бог! - говорит она громко, самозабвенно.

В руках икона, направленная к пламени пожара. Все взоры соседей благоговейно устремлены на Марину Семеновну. И чудо совершилось... Порыв ветра отклонил пламя в противоположную сторону... Опасность миновала! Будка с паклей догорела. Соседи расходились по домам, восхваляя Марину Семеновну.

Притаившиеся в горнице забойщики восторгались находчивостью Перовской. Они встретили ее веселым, звонким хохотом:

— Ай да Соня! Как ты моментально нашла способ избавиться от этой опасной помощи соседей!

— Молодец, Соня!

Особенно бурно высказывает восторг находчивостью Сони Александр Михайлов. Всякое проявление осмотрительности и ловкости в конспирации он особенно ценит. Недаром его зовут «дворником». Он главный конспиратор «Народной воли». Все тщательно обдумает. Все предусматривает. Он учит членов «Народной воли» конспирации и требует строгого соблюдения ее... Его заботливости, вниманию и предусмотрительности «Народная воля» обязана предохранением от возможных провалов.

Михайлов поддерживал связь с проникшим по его заданию в III отделение революционером Н.В.Клеточниковым. Связь эта спасла многих революционеров от захвата III отделением, от тюрьмы, каторги и смерти. Михайлов пользуется в «Народной воле» громадным авторитетом.

Перовская была верным, незаменимым стражем безопасности всего предприятия в доме «Сухоруковых», Всеми его участниками было решено: если бы в дом явилась полиция с целью обыска и ареста, не сдаваться живыми. Перовская должна была выстрелом из револьвера разбить стоящие под кроватью банки с динамитом - взорвать все предприятие со всеми его участниками... В середине ноября поздно вечером пришел А.Арончик и сообщил, что царя ждут в Москве 19 ноября 1879 года. Нужно было, не медля снарядить взрыватель заложенной наконец мины. Ток должен быть подан индукционной катушкой, помещенной в сундуке на верхнем этаже, и гальванической батареей, находившейся в сарае. В стене сарая, около батареи, было приготовлено отверстие для наблюдения за полотном железной дороги.

Два провода, покрытые слоем земли, шли от батареи по двору до стенки дома, а затем подымались во второй этаж и доходили до индукционной катушки. От катушки провода спускались отвесно по стене в нижний этаж, а затем проходили в галерею к мине, заложенной на глубине трех метров под рельсами железной дороги.

Все приготовления к проезду царя были закончены. Земля из дома убрана и разбросана по двору. Снег укрыл двор белоснежной пеленой. В доме наведены чистота и порядок. У ворот дома нет вывески, кому принадлежит дом. Спешно вывеску заказали и прибили: «Дом Н. Д.Сухорукова». Все лишние уехали из дома.

Перед проездом царя полиция осматривает все дома, расположенные у линии железной дороги. Под каким-то незначительным предлогом явился околоточный надзиратель. «Сухоруковы» принимают его приветливо и ласково. Марина Семеновна угощает его чаем, как любезная и гостеприимная хозяйка. В доме простая небогатая мещанская обстановка, но очень чисто и во всем виден порядок. На стенах развешаны портреты особ царской фамилии и митрополита Филарета. Хозяева симпатичные. Околоточный выпил чайку с лимоном. Пожаловался на тяготы службы. Пожелав хозяевам успеха в благоустройстве, распрощался с ними. Он был уверен в благонадежности этого дома.

В Симферополе для проезда царя на вокзале было приготовлено два поезда — один царский, другой свитский. Их сразу видно: у них по два паровоза, украшенные трехцветными флагами.

Скоро ожидается прибытие царской кареты из Ливадии. К перрону подан свитский поезд из 14 вагонов. Закончена погрузка багажа, кухни и военно-походной канцелярии царя. Усаживается свита, секретари, офицеры, инженеры ведомства путей сообщения.

После отхода в 11 часов 30 минут ночи свитского поезда к перрону подается царский поезд из 10 вагонов. С вокзала все посторонние удаляются. Вокзал строго охраняется. У четвертого вагона усиленная охрана.

Из Симферополя отправляется телеграмма:

МОСКВА СОБАЧЬЯ ПЛОЩАДКА 5 СИЛАНТЬЕВУ ЦЕНА ПШЕНИЦЫ ДВА РУБЛЯ НАША ЧЕТЫРЕ ,

царь едет вторым поездом, вагон четвертый.

Царская карета подъезжает к усиленно охраняемому вокзалу. Александр II с ближайшей свитой усаживается в поезд и в 12 часов ночи уезжает. Царь устал от четырехчасовой поездки, но спать не приходится. Сопровождавший царя министр двора граф А.В.Адлерберг советует царю:

— Ваше величество! Я бы рекомендовал перейти вам в свитский поезд, который мы сейчас нагоним. Так будет безопаснее.

— Уж не предлагаете ли вы русскому царю инкогнито возвращаться в свою столицу?

— Я только думаю о благе России и ее повелителя. Неспокойно у нас стало... Злодей Соловьев несомненно имел товарищей...

- Нет, я переходить в свитский поезд не буду, а только вы задержите его на какой-либо станции, а наш пропустите. А флаги на моем поезде, пожалуй, лишние...

— Слушаюсь, Ваше величество!

И темной ночью в пути под Мелитополем произошла тайная замена поездов. Теперь впереди шел царский поезд без флагов на паровозе а за ним свитский с трехцветными флагами, идущий на правах царского поезда.

На станциях больших городов собиралась для встречи царя разнаряженная публика. Подходил свитский поезд, и ему отдавали царские почести. Наскоро собранный хор исполнял «Боже царя храни», все вытягивались в струнку и пожирали глазами окна вагонов, за которыми напрасно старались разглядеть царя... тогда публика начинала расходиться и полицмейстер облегченно вздыхал, что все обошлось благополучно, и что «в его городе» никто не бросил под поезд бомбу и не взорвали пути динамитом.

Так, без шума и огласки, соблюдая все строжайшее «инкогнито», прибегнув к маскараду поездов, совершил Александр II путешествие по своей империи.

В дом «Сухоруковых» Арончик принес телеграмму о цене пшеницы, и там должным образом поняли ее. Но нужно было еще точно знать время прихода царского поезда. Это держалось в секрете. Однако Арончику это удалось узнать. Он сообщил Гартману, что прибытие царского поезда в Москву назначено на 10 часов вечера 19 ноября.

18 ноября вечером «Силантьев» получил из Александровска телеграмму от «Черемисова»: «ГРУЗ СЛЕДУЕТ НАЗНАЧЕНИЮ». Значит покушение в Александровске не удалось. Все надежды теперь только на Москву.

Наступает утро 19 ноября 1879 года. В доме «Сухоруковых» остаются только Перовская, Ширяев и Гартман. Они полны тревоги. Каждую минуту они ожидают налета полиции. Но полиции нет. После обеда Гартман оставляет дом и уезжает. Остаются Перовская и Ширяев. Перовская будет вести наблюдение. Ширяев по сигналу Перовской замкнет провода и взорвет поезд.

Стрелка часов подходит к 10. Темно. Вьюжит. Перовская в полушубке, с фонарем под полой, выходит на полотно железной дороги. Пустынно. Перовская взволнована до предела. Ей страшно. Но она держит себя в руках. Движения ее спокойны и размеренны. Мчится окутанный паром поезд. Огни паровозов слепят Перовскую. Она ничего не видит. Она знает: первым идет свитский поезд, его нужно пропустить. Поезд благополучно умчался в темноту. Тянутся длительные минуты. Наконец показались паровозные огни второго поезда.

Поезд подходит к условленному месту. Перовская вынула фонарь из-под полы. Рука похолодела и замерзла. Она не может взмахнуть фонарем... Рывком отчаяния она перекладывает фонарь в левую руку - подымает ее и бросает фонарь.

Сильный грохот потряс землю. Несколько секунд Перовская ничего не видит. Но вот открывает глаза.

Огромная яма, развороченные рельсы, торчащие шпалы, опрокинутый вагон...

Официальное расследование установило: «Входившие в состав этого поезда два паровоза и первый багажный вагон оторвались, второй багажный вагон перевернулся вверх колесами и восемь вагонов сошли с рельсов с более или менее значительными повреждениями, но при этом ни лица, следовавшие в поезде, ни посторонние лица не понесли никаких повреждений».

Перовская уходит на Собачью площадку, где для нее приготовлена конспиративная квартира.

Взорванным оказался свитский поезд. Царский же поезд, затемненный, прошел первым.

Опять и под Москвой неудача постигла «Народную волю».

•

Когда в Одессе участники покушения получили телеграмму о «проследовании груза» по Лозово-Севастопольской железной дороге, то горькое разочарование принесла им эта телеграмма, но была еще надежда на Москву. Мучительно долгим было ожидание сведений. Часто без определенных целей собирались народовольцы одесской группы в это время. Взаимное общение их уменьшало тревогу мучительного ожидания.

22 ноября 1879 года стало известно в Одессе и о неудаче покушения под Москвой. Огорчение почти доходило до отчаяния. Только Кибальчич, как всегда, держит себя в руках и спокоен. Его интересует - в чем Причина неудачи? Он уверен, что динамит, им изготовленный,- высокого качества и обязательно должен дать взрыв большой силы. Но под землей взрыв может быть ослаблен. Нужно заняться другими, более эффективными средствами поражения, отказавшись от подкопов.

Стали известны подробности взрыва под Москвой. Взрыв был большой силы, следовательно, динамит высокого качества.

Взрыв поезда под Москвой при следовании царя вызвал безумную свирепость одесского генерал-губернатора Тотлебена и его правой руки правителя канцелярии Панютина. Они казнили 7 декабря 1879 года первых попавшийся под руку арестованных революционеров. Это были В. А. Малинка, И.В.Дробязгин и Л.О.Майданский. Жестокость этого убийства вызвала негодование всех революционеров и даже либералов.

В конце ноября началась ликвидация одесского мероприятия. 8 декабря ушли из своей будки Фроленко и Лебедева. Они увезли в сундуке на подводе остатки динамита, провода и запалы. При толчках подводы в сундуке стучали металлические коробки с динамитом, был риск взрыва, но подвода с сундуком благополучно прибыла по назначению. В половине декабря уехал из Одессы Кибальчич, в январе 1880 года уехал Колодкевич. Все дела были переданы Фигнер и нескольким местным революционерам.

Когда властям в начале декабря 1879 года через предателя Курицина стало известно о покушении под Александровском и готовившемся покушении под Одессой (Клеточников сообщил об этом Исполнительному комитету), то 5 декабря 1880 года в № 4 «Народной воли» появилось следующее заявление:

«Исполнительный комитет заявляет, что произведенное в прошлом году под городом Александровском и подготовлявшееся под городом Одессой покушение на жизнь царя — произведены по инициативе его Исполнительного комитета, согласно с общим планом, установленным осенью прошлого года, с целью приведения в исполнение смертного приговора над Александром II, вынесенного Исполнительным комитетом 26 августа 1879 года».

Ширяев после взрыва поезда жил в Москве неделю. Потом уехал в Харьков. Его очень интересовала судьба Желябова. Он узнал, что Желябов уехал в Петербург. Туда поехал и Ширяев. Прибыл 1 декабря вечером и поселился на Гончарной улице № 7 в меблированных комнатах. В ночь с 3 на 4 декабря 1879 года он был арестован. Судился по делу «16-ти» и был приговорен к смертной казни, замененной каторжными работами без срока. Умер в Алексеевском равелине Петропавловской крепости 18 марта 1881 года.

Неудачи 1879 года не охладили народовольцев в их охоте на царя. Цель, которую они себе ставили покушением 19 ноября 1879 года, не была достигнута, но впечатление, произведенное взрывом, было подобно громовому удару, который прокатился по России и прозвучал по всей Западной Европе.

После неудачного покушения Исполнительный комитет "Народной воли" выпустил прокламацию:

«От Исполнительного комитета

19 ноября сего года под Москвой, на линии Московско-Курской ж. д. по постановлению Исполнительного комитета произведено было покушение на жизнь Александра II посредством взрыва царского поезда. Попытка не удалась. Причины ошибки и неудачи мы не находим удобным публиковать в настоящее время.

Мы уверены, что наши агенты и вся наша партия не будут обескуражены неудачей, а почерпнут из настоящего случая только новую опытность, урок осмотрительности, а вместе с тем новую уверенность в свои силы и в возможность успешной борьбы.

Обращаясь ко всем честным русским гражданам, кому дорога свобода, кому святы народная воля и народные интересы, мы еще раз выставляем на вид, что Александр II является олицетворением деспотизма лицемерного, трусливо-кровожадного и всерастлевающего.

Царствование Александра II с начала до конца — ложь, где пресловутое освобождение крестьян кончается Маковским циркуляром, а разные правды, милости и свободы - военной диктатурой и виселицами. С начала и до конца оно посвящено упрочению враждебных народу классов, уничтожению всего, чем жил и хочет жить народ.

Циркуляр министра внутренних дел Л. С. Макова, 16 июня 1879 года, о том, что никакого передела земли не будет.

Никогда воля народа не попиралась более пренебрежительно. Всеми мерами, всеми силами это царствование поддерживало каждого, кто грабит и угнетает народ, и в то же время повсюду в России систематически искореняется все честное, преданное народу.

Нет деревушки, которая не насчитывала бы нескольких мучеников, сосланных в Сибирь за отстаивание мирских интересов, за протест против администрации и кулачества. В интеллигенции — десятки тысяч человек нескончаемой вереницей тянутся в ссылку, в Сибирь, на каторгу, исключительно за служение народу, за дух свободы, за более высокий уровень гражданского развития. Этот гибельный процесс истребления всех независимых гражданских элементов упрощается, наконец, до виселицы.

Александр II - главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств. 14 казней тяготеют на его совести, сотни замученных и тысячи страдальцев вопиют об отмщении. Он заслуживает смертной казни за всю кровь, им пролитую, за все муки, им созданные.

Он заслуживает смертной казни. Но не с ник одним мы имеем дело. Наша цель — народная воля, народное благо. Наша задача — освободить народ и сделать его верховным распорядителем своих судеб.

Если бы Александр II сознал, какое страшное зло он причиняет России, как несправедливо и преступно созданное им угнетение, и, отказавшись от власти, передал ее всенародному Учредительному собранию, избранному свободно посредством всеобщей подачи голосов, снабженному инструкциями избирателей, - тогда только мы оставили бы в покое Александра II и простили бы ему все его преступления,

А до тех пор — борьба! Борьба непримиримая! Пока в нас есть хоть капля крови, пока на развалинах самодержавного деспотизма не разовьется знамя народной свободы, пока народная воля не сделается законом русской жизни! Мы обращаемся ко всем русским гражданам с просьбой поддерживать нашу партию в этой борьбе. Нелегко выдержать напор всех сил правительства. Неудачная попытка 19 ноября представляет небольшой образчик тех трудностей, с которыми сопряжены даже отдельные, сравнительно незначительные эпизоды борьбы. Для того, чтобы сломить деспотизм и возвратить народу его права и власть, нам нужна общая поддержка. Мы требуем и ждем ее от России

С. -Петербург, 22 ноября 1879 г "Петербургская вольная типография».

Послеглавие

Арончик Айзик Борисович (1859-1886), народоволец. В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер в Шлиссельбургской крепости.

Лебедева Татьяна Ивановна (1850-1887), член Исполнительного комитета "Народной воли». В 1882 году приговорена к бессрочным каторжным работам. Умерла от чахотки на Каре.

Глава X

ЧЕМОДАН С ДИНАМИТОМ

Расставшись с Кибальчичем на станции Елисаветград, Гольденберг 12 ноября 1879 года приехал в Одессу. По адресу, полученному от Кибальчича, он разыскал Колодкевича, который организовал его встречу с Фроленко.

Фроленко еще не потерял окончательно надежды на проезд царя через Одессу. Ему казалось, что слухи о проезде царя через Симферополь распространены с целью сокрытия настоящего маршрута. Он недовольно ворчал. Но Гольденберг уверенно сообщил, что в Москве дворянство, купечество и духовенство готовят царю встречу и сведения о проезде царя через Симферополь точны.

Было решено завтра доставить динамит в Одессу из будки Фроленко. Подошли Савелий Златопольский и Герасим Романенко. Им Гольденберг передал поручение московских товарищей достать деньги для московского предприятия. Златопольский обещал принести деньги. Ночевать Гольденберг остался у Колодкевича.

Утром 13 ноября, проснувшись, Гольденберг увидел, что Колодкевича нет, он уехал к Фроленко за динамитом. Гольденберг отправился к В.Н.Фигнер. Передал ей распоряжение Исполнительного комитета — оставаться пока в Одессе. Обедать Гольденберг остался у Фигнер. Когда после обеда Гольденберг вернулся на квартиру Колодкевича, то динамит (18 килограммов) уже был доставлен. Златопольский передал 300 рублей.

Упаковав тщательно динамит в чемодан Колодкевича, Гольденберг в тот же день - 13 ноября выехал из Одессы. До станции Бирзула  (ныне Котовск) чемодан с динамитом Гольденберг вез с собой в вагоне. В Бирзуле отдал чемодан в багаж до станции Елизаветград, с намерением переотправить его дальше в Курск.

Жандармерия по пути следования царя организовала тщательное наблюдение за пассажирами и их багажом. Носильщики, весовщики и кондуктора получили также распоряжение внимательно проводить такой надзор.

Весовщик станции Елизаветград Полонский доложил станционному жандарму Васильеву, что в Бирзульском багажном вагоне прибыл в Елисаветград небольшой, но очень тяжелый чемодан. Осмотрев чемодан, жандарм распорядился:

— Чемодана без меня пассажиру не выдавай!

Жандармы Васильев, Перцев, Исаев и Суржик собрались в багажном отделении. Когда за чемоданом явился носильщик Фурсиков, весовщик ему сказал:

- Пригласи своего пассажира зайти в багажное отделение.

Если бы Гольденберг проявил больше осторожности и не пошел бы в багажное отделение, а скрылся, то дальнейшие события развернулись бы иначе. Но Гольденберг явился в багажное отделение и заявил, что чемодан принадлежит ему. Жандарм Васильев спросил:

— Что находится в чемодане?

Гольденберг, чувствуя, что влип, необдуманно ответил:

— Чемодан не мой, а принадлежит моему приятелю в Курске. Что находится в чемодане, мне неизвестно и ключей у меня нет.

- Кто вы такой?

— Потомственный почетный гражданин города Тулы Степан Петрович Ефремов.

- Я вынужден проверить содержимое чемодана, - и достав связку ключей, жандарм открыл чемодан.

В чемодане оказалось 9 металлических ящиков, зашитых в просмоленную клеенку и холст, тщательно уложенных и обернутых ватой и тряпьем.

Почувствовав что-то серьезное, жандарм Васильев крикнул жандарму Перцову:

- Беги, дай знать майору!

Тот пошел искать жандармского майора Пальшау .

— Я вас должен обыскать, — заявил жандарм Гольденбергу. Несмотря на возражения, жандармы Васильев и Исаев осмотрели карманы Гольденберга и нашли в них ключи от чемодана. В это время Гольденберг, выхватив из бокового кармана письмо и записку, начал их уничтожать. Жандарм Васильев успел отобрать уничтожаемые письмо и записку, и тщательно подобрав все клочья, их передал жандарму Исаеву.

Когда жандарм Васильев был занят ключами и чемоданом, а Исаев подошел к наружной двери, чтобы взглянуть — не идет ли майор Пальшау, Гольденберг выскочил через буфетную комнату на перрон, перескочил рельсы и бросился в поле. Жандармы Васильев, Исаев и Суржик с криком: «Держи его!» бросились за убегающим. Гольденберг выхватил револьвер и продолжал бежать, направляя его в тех, кто осмеливался приближаться. Крики и шум привлекли толпу любопытных, которая издали окружила Гольденберга. В толпе было несколько гусар 7-го гусарского полка.

Рядовому гусару Буригину удалось подойти сзади к Гольденбергу и выхватить его револьвер. Жандармы набросились на Гольденберга, избили его, связали и отнесли на вокзал. Жандармы Васильев, Исаев и Суржик получили за это от шефа жандармов Дрентельна награду по 25 рублей каждый. Весовщик Полонский и гусар Буригин получили «царскую награду» по 50 рублей каждый. Кроме того, Одесский генерал-губернатор Тотлебен произвел рядового Буригина в унтер-офицеры.

Начались допросы. Жандармский майор Пальшау в присутствии прокурора Елизаветградского окружного суда произвел первый допрос. Гольденберг назвал себя Ефремовым, 25 лет, православным, членом социально-революционной партии, недавно приевшим из-за границы. От дачи каких-либо сведений о своей революционной деятельности Гольденберг отказался.

Анализ вещества, оказавшегося в чемодане арестованного, произведенный преподавателем химии Елизаветградского реального училища, показал, что в чемодане был динамит. Гольденберг был заключен в одиночную камеру Елисаветградского тюремного замка.

Попытка оказать вооруженное сопротивление, принадлежность к революционной организации, решительный отказ от дачи показаний по существу революционной деятельности, гордо-вызывающее поведение на допросах, и динамит в чемодане Гольденберга, породило у жандармов уверенность, что арестованный - крупный и опасный революционер, осведомленный в делах неуловимого подполья и подготовлявший террористический акт. Жандармский майор Пальшау послал в III отделение телеграмму: 

СЕГОДНЯ НА ЕЛИЗАВЕТГРАДСКОМ ВОКЗАЛЕ ЗАДЕРЖАН ЖАНДАРМАМИ

ПРИБЫВШИЙ ОДЕССКИМ ПОЕЗДОМ НЕИЗВЕСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК

ЕХАВШИЙ В КУРСК НАЗЫВАЮЩИЙСЯ ЕФРЕМОВЫМ ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ

ОКАЗАЛ СОПРОТИВЛЕНИЕ РЕВОЛЬВЕРОМ В БАГАЖЕ ЕФРЕМОВА

НАЙДЕНО МНОГО БОЛЕЕ ПУДА ВЗРЫВЧАТОГО ВЕЩЕСТВА

НА ДОПРОСЕ ЕФРЕМОВ ОБЪЯВИЛ СЕБЯ СОЦИАЛИСТОМ

ПРОИЗВОЖУ ДОЗНАНИЕ ПОДРОБНОСТИ ПОЧТОЙ 

Шеф жандармов Дрентельн сделал на телеграмме пометку: «Прикажите снять фотографию, не к приезду ли императорского поезда он готовился». Телеграмма взбудоражила III отделение. О задержании Ефремова с динамитом были посланы телеграммы в Симферополь, Екатеринослав, Харьков, Орел, Тулу, Калугу, Москву, Тверь и Новгород с предупреждением о возможности покушения на проезжающего царя или наследника.

Гольденберг продолжал отказываться от показаний. 19 ноября был произведен взрыв под Москвой, сопутствующего царю поезда с его свитой и прислугой. Жандармерия была убеждена в связи Гольденберга с этим покушением, она считала его ключом к раскрытию организации покушения. Но арестованный упорно молчал. Не была известна жандармерии его настоящая фамилия. Местные власти растерялись, топтались на месте и не знали, с чего начать следствие, очевидно, ожидая указания центра. Но и Петербург не давал таких указаний.

III отделение получило фотографию арестованного «Ефремова», которая была разослана в губернские жандармские управления. Установил личность арестованного начальник Киевского губернского жандармского управления полковник Новицкий. Он 22 ноября доложил в III отделение.

«Получив фотографическую карточку задержанного Ефремова, я, взглянув на нее, с первого же взгляда нашел необыкновенное сходство в чертах лица и в выражении глаз с Григорием Гольденбергом, почему тотчас же послал за его отцом Давидом Гольденбергом, проживающем в Киеве и отец с первого взгляда признал в карточке сына своего Григория».

По наведенным справкам оказалось, что Г. Гольденберг был приговорен к ссылке в Архангельскую губернию, но оттуда бежал и проживал нелегально. Личность арестованного стала известна, но он по-прежнему решительно отказывается давать показания.

20 ноября 1879 года приехал в Елизаветград и посетил Гольденберга в тюрьме одесский генерал-губернатор граф Тотлебен. С ним посетил арестованного правитель канцелярии генерал-губернатора Панютин. Все их старания получить показания от арестованного результатов не дали. Гольденберг хладнокровно и непреклонно отказался давать показания. Тотлебен того же 20 ноября распорядился майору Пальшау:

- Арестованного переведите в Одессу. Там он у меня заговорит. . Тотлебен надеялся на заключенного в Одессе предателя Курицина От него он уже успел узнать, что князя Кропоткина застрелил «некий Григорий Гольденберг». В Одессу Гольденберга отправили из Елизаветграда 21 ноября 1879 года. Он там поступил в обработку начальника генерал-губернаторской канцелярии Панютина, начальника Одесского губернского жандармского управления полковника Першина и сделавшего на Гольденберге «блестящую карьеру» товарища прокурора Одесского окружного суда Добржинского.

Допросы этой тройки, в соответствии с привычными приемами того времени, сопровождались грубыми издевательствами и моральными пыткам. Применялись провокационные ловушки, тонко пленись сети предательства, увещания «опомниться», бросить «заблуждения», вернуться на путь «честно, жизни». Канцелярия одесского генерал-губернатора обратилась в кабинет утонченных моральных пыток. Гольденберг тогда твердо выдержал бурю эти жандармских воздействий и отказывался от показаний.

5 декабря 1879 года полковник Першин писал в III отделение: «До настоящего времени обвиняемый положительно уклоняется от всяких объяснений, которые могли бы служить разъяснению дела».

Тогда жандармы оставили в покое Гольденберга и пустили в ход предателя Курицина. Гольденберга поместили в одной камере с Курициным, Он считал Курицина преданным делу революции, активным борцом за народное дело и верил ему безусловно.

После пребывания в одиночном заключении, перенеся тяжелые испытания, Гольденберг стосковался о дружеском участии, ему хотелось поделиться своими муками, своими планами и надеждами, ему хотелось излить душу и испытать поддержку друга. Он, ничего не скрывая, вел продолжительные и задушевные беседы с Курициным. В этих беседах раскрывалась деятельность самого Гольденберга, разоблачалась деятельность организации и всех известных Гольденбергу участников организации, их планы и намерения.

Особенно много Гольденберг рассказывал Курицину о Кибальчиче. Гольденберг от природы человек экспансивный, восторженный, самолюбивый и увлекающийся, был пламенным поклонником Кибальчича. Он гордился своей дружбой с Кибальчичем и рассказывал Курицину, что Коля Кибальчич, Леон Мирский, Елена Кестельман и он - Гриша Гольденберг были неразлучными друзьями.

Гольденберг восторгался всесторонним развитием Кибальчича, его поразительной начитанностью, необыкновенной способностью к наукам и совершенным знанием иностранных языков. Доброта, ласковость и щедрость Кибальчича приводили Гольденберга в умиление. Кибальчич для Гольденберга был предметом постоянных восторгов и восхищения. Гольденберг хорошо знал роль Кибальчича в деле обеспечения «Народной воли» взрывчаткой. Все серьезные мероприятия «Народной воли» проводились взрывчаткой и запалами, изготовленными Кибальчичем а его лаборатории.

Динамит, предназначенный для взрыва под Одессой и под Александровском, и использованный для взрыва под Москвой и тот динамит, который перевозил Гольденберг, с которым попался жандармерии, все это было изготовлено Кибальчичем. Кроме того, Кибальчич теперь работал над изобретением взрывных бомб, более удобных и эффективных в применении.

Динамит, приготовленный в динамитной мастерской «Народной воли» под руководством Н.И.Кибальчича, был домашнего приготовления. Производство большого количества динамита в кустарных условиях требовало большого искусства. Представляет интерес, какого качества был динамит? Этот вопрос очень интересовал также царское правительство. Поэтому, когда при аресте Гольденберга у него было отобрано 18 килограммов динамита, то по распоряжению полиции были сделаны тщательные лабораторные анализы.

150 граммов динамита были 5 декабря 1879 года подвергнуты в Одессе химиком-профессором университета А.А.Вериго количественному и качественному анализу. Исследования показали, что динамит состоял из нитроглицерина (68,8%), углекислой магнезии (29,5%) и небольшого количества метилового спирта (1,7%). Можно было предполагать, что магнезия была введена как поглотитель продуктов саморазложения нитроглицерина, а спирт — для уменьшения вероятности взрыва от случайных обстоятельств или для устранения кристаллизации при понижении температуры. На основании анализа был сделан вывод, что «это взрывчатое вещество следует отнести к разряду сильных динамитов».

В процессе следствия для подготавливаемого в 1880 году процесса «16-ти» стали известны детали покушения на царя под Александровском и то, что в насыпи остались мины. Их выкопали, и динамит из них был передан на экспертизу. Заведующий химической лабораторией Михайловской артиллерийской академии генерал-майор артиллерии Н.П.Федоров в своем отзыве от 6 октября 1880 года установил, что динамит по составу тот же, который исследовал профессор А.А.Вериго, и качество его высокое.

О качестве Кибальчического динамита Н. П.Федоров впоследствии на процессе «20-ти» в 1882 году сказал:

«Динамит, найденный в разных местах, весь одного и того же состава. В частной квартире приготовить динамит даже 1-2 пуда очень трудно: при этом выделяются азотные пары, нужна масса льда, постоянная опасность взрыва. Отличить заграничный динамит от нашего нельзя, но такой динамит, как найденный у подсудимых, в России не выпускается».

Изобретение динамита, содержащего 62% нитроглицерина, выпускавшегося тогда пороховыми заводами России, приписывается Альфреду Бернхарду Нобелю (1867 г.). Динамит Кибальчича отличался от нобелевского более высоким содержанием нитроглицерина и превосходил его по взрывному действию.

Из рассказов Гольденберга Курицин понял значение Кибальчича для «Народной воли». Ему стало ясно, что без Кибальчича не было бы взрыва под Москвой, нечем было бы готовить покушение под Одессой и Александровском и не готовились бы и другие еще не известные покушения, не готовились бы взрывные бомбы.

Курицину очень хотелось знать, где работает Кибальчич над производством своей взрывчатки. Но Гольденберг не знает, где помещается «адская лаборатория» после отъезда Кибальчича в Одессу в августе этого года. Неизвестно Гольденбергу, под какой фамилией теперь живет Кибальчич.

Курицин понимает, что сообщение жандармерии данных о Кибальчиче и его лаборатории было бы очень важным. Арест Кибальчича надолго подорвал бы деятельность «Народной воли», и она не скоро могла бы оправиться от этой потери. Без Кибальчича покушения «Народной воли» превратились]бы в примитивные выстрелы из револьвера или, в лучшем случае, редкие взрывы за счет скупых остатков динамита, изготовленного в лаборатории Кибальчича. Курицин все, что узнал от Гольденберга в этих дружеских беседах, немедленно подробно передавал жандармерии.

В Одесском жандармском управлении аккуратно и тщательно записывалось все, что Курицин узнавал от Гольденберга. Густой покров таинственности, окутывавший Гольденберга и «Народную волю» постепенно падал и становился прозрачным.

Полковник Першин доносил в III отделение:

«В интересах получения сведений от Гольденберга и ввиду отказа его от правдивых показаний, я поместил с ним в одной камере раскаявшегося политического преступника, который из рассказов с Гольденбергом успел узнать, что он, Гольденберг причастен к делу взрыва полотна железной дороги под Москвой.

В числе 6 человек он работал в минной галерее и жил в этом доме, откуда выведен подкоп. Вместе с ним жила какая-то женщина, имя которой пока от Гольденберга еще не дознано. Дом был куплен на имя Сухорукого за 2 500 рублей и тотчас же заложен какой-то купчихе за 1 000 рублей. Подкоп имел 22 сажени длины и 2,5 - глубины и начат из погреба. Работая, землю сваливали сначала в чулан. Но так как одна из стен его выпятилась и грозила разрушиться, то они были вынуждены перетаскивать и раскидать землю во дворе. Когда стаял снег, то это было очень заметно.

Под самый дом также была подведена мина* с той целью, чтобы взорвать его в том случае, если бы правительственные власти напали на следы злоумышления и явились туда для розысков. В полотно дороги был заложен заряд в 2 пуда динамита, а отобранный у Гольденберга предназначался туда же в добавок. Впрочем, были приняты меры к доставлению динамита и из другого еще места.

* Это не соответствовало действительности.

Для преступных целей в продолжение последних двух месяцев злоумышленниками было изготовлено около 6 пудов динамита, в состав которого входят нитроглицерин и магнезия».

Таким образом первые сведения о покушении под Москвой 19 ноября 1879 года были получены в Одессе - в начале декабря того же года, когда ни в Москве, ни в Петербурге, ни в III отделении еще не имели этих сведений.

В дальнейшем Першин сообщает о подготовленных и неудавшихся двух других покушениях под Одессой и Александровском и об убийстве Гольденбергом харьковского губернатора князя Кропоткина. Так постепенно задушевные беседы Гольденберга с Курициным осветили жандармерии ход развития революционного движения 70-х годов, имена революционеров, их действия.

•

Жандармерия усиленно искала виновников взрыва под Москвой. Начальник Московского губернского жандармского управления Слезкин собрал всех соседей «Сухоруковых» и предъявил им фотокарточки политических преступников. Сразу стало известно, что Сухоруковым был Л.Н.Гартман, которого А.Д.Михайлов отправил в Петербург, а оттуда его переправили за границу — в Париж.

Карточки Перовской у жандармов не было и были проверены около 500 жительниц Москвы с именем и отчеством «Марина Семеновна». Результаты эти, конечно, полиции ничего не дали.

21 января 1880 года от русского посла во Франции Орлова жандармерии стало известно, что Гартман находился в Париже. Царское правительство стало добиваться у французского правительства выдачи Гартмана. Правительство Франции, напуганное притязаниями премьера Германии Бисмарка и союзом его с Австро-Венгрией, заигрывает с Россией, надеясь найти в ней союзника против Германии. Оно склонно удовлетворить просьбу русского правительства, привезенную в Париж представителем министерства юстиции Н.М.Муравьевым.

Префект полиции Андрие, служивший не только французскому, но и русскому правительству, получая от последнего значительные суммы, отдал распоряжение об аресте Гартмана. 22 января 1880 года Гартман заключен в тюрьму.

Муравьев уже предвкушает успех своей миссии. Он уже рисует картины своей блестящей карьеры. Для него карьера - самое главное в жизни. Но Исполнительный комитет «Народной воли» послал письма президенту Франции Греви и председателю парламента Гамбетте. В них сообщалось, что Гартман политический эмигрант, что он в России боролся за установление законов, давно принятых во Франции.

Кроме того, 11 февраля 1880 года было послано воззвание «Французскому народу от Исполнительного комитета русской революционной партии» с просьбой не допустить выдачи революционера, борца за свободу, равенство и братство, за те принципы, за которые в свое время боролся французский народ. Левые французские газеты напечатали это воззвание.

Началась энергичная кампания в защиту политических эмигрантов. В борьбу за освобождение Гартмана включились С.М.Кравчинский, П.Л.Лавров, Г. В. Плеханов. Престарелый Виктор Гюго отправил правительству Франции письмо, в котором писал, что честь правительства и честь Франции не позволяют выдать России Гартмана.

Политические страсти Франции в связи с делом Гартмана накалились до предела. Правительство уступило требованиям общественности. Гартман был освобожден. Муравьев уехал из Парижа без Гартмана, его мечты о карьере на этот раз провалились. Дело Гартмана сильно подняло авторитет «Народной воли» за границей.

Жандармерию особенно интересовала работа «адской лаборатории». Через Курицина стало известно, что организатором этой лаборатории, ее заведующим и душой был Кибальчич. Жандармерия прилагает громадные старания разыскать Кибальчича и, уничтожив его и его лабораторию, прекратить изготовление взрывчатки «Народной волей».

III отделение повторно требует от губернаторов розыска Кибальчича. Жандармам кажется, что Кибальчича потянет на его родину в Короп, Спасское, Кролевец, Новгород-Северский, Чернигов. К черниговскому губернатору предъявляются на этот счет повышенные требования. Но Кибальчича не находят. Он больше всего жил в Петербурге. Часто менял квартиры. Жил и работал он под фамилиями: Агатескулов, Ланской, Иваницкий, Бунчуковский.

Он спокойно и великолепно разыгрывал ту роль, которую брал на себя вместе с новой фамилией. И раскрыть его было нелегко.

Панютин все, что узнавал от Курицина, немедленно сообщал шефу жандармов Дрентельну. Последовала горячая благодарность Дрентельна Паню тину «за обильный и полезный материал для органов сыска».

Товарищ прокурора Добржинский для проверки, уточнения и развития сведений, полученных через Курицина, выезжал в Москву на место взрыва полотна железной дороги, в Черниговскую губернии) для связи с предателем, управляющим имениями Лизогуба Дриго, в Харьков для ознакомления с подробностями убийства князя Кропоткина. Накоплялся огромный материал для уличения Гольденберга.

Жандармерии нужно было, чтобы все то, что стало ей известно из задушевных бесед Гольденберга с Курициным было подтверждено в показаниях самого Гольденберга. Чтобы заставить его дать показания, жандармы дали ему свидание с родителями, умолявшими сына во всем признаться.

15 января 1880 года, когда жандармы были во всеоружии доводов и осведомленности, они учинили первый, после полуторамесячного перерыва, допрос Гольденбергу. На этом допросе Добржинский и Першин его ошеломили, ' изложив ему полный революционный формуляр, сообщили ему ряд таких фактов, которые он считал неизвестными жандармерии.

— Нам все известно из показаний ваших товарищей,— заявили допрашивающие.

Это оказало на Гольденберга сильное влияние. О предательстве Курицина он не подозревал. Как же жандармерия узнала все то, о чем говорят Добржинский и Першин? Этот вопрос его мучил. Однако Гольденберг на этом допросе еще не сдался. Он заявил:

— Я не уполномочен и, следовательно, не имею ни юридического и нравственного права, что-либо говорить.

И допрос 15 января прошел внешне безрезультатно для жандармерии. Но на самом деле он поколебал твердость Гольденберга.

Допрос 2 февраля дал жандармерии победу: Гольденберг сознался в том, что он убил Кропоткина. При этом он не назвал никого из соучастников и всю ответственность взял на себя.

Хитрый, умный, ловкий, беспринципный и бесчестный Добржинский использовал самолюбие и легкомыслие Гольденберга. Дальнейшие допросы Гольденберга превратились в «дружеские беседы», радужные мечты его с Добржинским. Добржинский увлекал легковерного Гольденберга обещанием, что правительство даст России конституцию немедленно после того, как революционеры сложат оружие.

Гольденберг возмечтал, под влиянием Добржинского, ценой собственной жизни и жизни немногих товарищей добиться в России конституционной монархии. А может быть не придется за это платить ни собственной жизнью, ни жизнью товарищей? Ведь введение конституции будет сопровождаться широкой амнистией. Предаваясь этим мечтаниям, он все больше и больше терял почву под ногами и:скатывался к предательству, не сознавая того.

Дружеские собеседования и мечтания Гольденберга и Добржинского длились весь февраль и половину марта. Наконец, 16 марта 1880 года Першин послал в III отделение телеграмму:

ГОЛЬДЕНБЕРГ РЕШИЛ СОЗНАТЬСЯ ВО ВСЕХ СВОИХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ ОБЪЯСНИТЬ ОРГАНИЗАЦИЮ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ФРАКЦИИ УКАЗАТЬ ВСЕХ ИЗВЕСТНЫХ ЕМУ ЧЛЕНОВ

9 марта 1880 года Гольденберг написал обширное показание в виде «Заявления», а 6 апреля составил к нему «Приложение» с характеристикой упомянутых в показании деятелей партии и о каждом из них сообщались биографические сведения, обрисовывались их взгляды, личные качества, даже внешние приметы.

Особенно детально была освещена личность Кибальчича, его продуктивность по производству взрывчатки, невиданная изобретательность, поразительная трудоспособность, философское спокойствие и выдержка.

В «Заявлении» Гольденберг написал, что убийство Кропоткина было произведено не только как месть за нечеловеческую жестокость убитого, но и с целью широкого опубликования на суде факта избиения студентов Харьковского университета в 1878 году, избиения политических заключенных в тюрьмах Харьковской губернии. В этом была цель дискредитировать правительство и возложить на него ответственность за революционный террор. Закончил он свое «Заявление» патетическим призывом к правительству прекратить «братоубийственную войну», прекратить правительственный террор и дать стране конституцию. Этот призыв подхватил Добржинский и Першин и он сделался для Гольденберга «Ахиллесовой пятой», приведшей его к предательству.

18 марта 1880 года в III отделение было направлено «Заявление» Гольденберга, умолчав, что это заявление, по мнению Гольденберга, является шагом, направленным к быстрому успокоению страны, к прекращению «братоубийственной войны».

Пересылая «Заявление» Гольденберга, Першин писал шефу жандармов:

«Я считаю долгом довести, что Гольденберг положительно отказывается свидетельствовать против прежних его товарищей не только лично, пересудом, но и протоколярно. А потому, в виду важности падавшего на него обвинения и по соглашению с лицом прокурорского надзора, наблюдающим за производством дознания, был вынужден согласиться, чтобы сознание свое он сделал хотя в форме заявления, но собственноручно. Касательно же лично своей виновности он согласился (если не переменит о нас мнения) дать и формальное показание.

Не скрою от вашего превосходительства, что меры, употребленные нами для убеждения Гольденберга к сознанию, не могут быть названы абсолютно нравственными. Но истощив все другие средства, мы должны были прибегнуть к разным хитростям, при помощи которых у него сложилось убеждение, что дело террористов окончательно проиграно и он, чтобы уменьшить число напрасных жертв, решил выдать всех, кого знает, отнюдь не щадя и самого себя.

Гольденберг дает нам свои показания под влиянием полной уверенности, что и мы действуем в тех же видах, а вчера заявил, что, если бы он хотя на минуту пожалел о своей откровенности, то на другой день мы не имели бы удовольствия с ним беседовать, намекая тем на самоубийство».

Признание Першиным применения к Гольденбергу мер безнравственными свидетельствует об отвратительных, гнусных и хитрых приемах и средствах, к которым прибегли в Одессе, чтобы заставить его дать откровенные признания. Гольденберга убедили, что его «признание» уменьшит количество жертв, что интересы организации требуют от него этого «признания». Предательство Гольденберга явилось следствием отвратительного морального воздействия на него. Главную роль в этом воздействии играл товарищ прокурора Добржинский.

Гольденберг не сознавал, что с ним разыгрывают трагическую комедию в жандармах видел тогда людей, желающих блага молодежи, искренне лю бящих Россию. Он наивно уверовал в планы Добржинского и считал, что своими откровениями не вредит революционному движению, а приближает день конституционного рая и спасает от виселицы и преследований сотни революционеров. Под влиянием этого Гольденберг выдал все и вся. Он в Одессе больше не нужен. 9 апреля 1880 года его отправляют в Петербург,: куда он прибыл 13 апреля, и заключают в Петропавловскую крепость, в камеру № 35 Трубецкого бастиона, накрепко изолировав от общения с другими заключенными и внешним миром.

В 1880 году, кроме Гольденберга, в тюрьме Трубецкого бастиона Петропавловской крепости находились народовольцы Н.К.Бух, С.И.Мартыновский, Я.Т.Тихонов, Л.А.Кобылянский, А.А.Зубковский, Е.Н.Фигнер, А.И.Зунделевич, С.Г.Ширяев, М.В.Трязнова, Л.И.Цукерман, А.К.Пресняков.

Исполнительному комитету «Народной воли» удалось наладить с некоторыми заключенными связь при содействии народовольца Н.Н.Богородского, сына смотрителя Екатерининской куртины и Трубецкого бастиона полковника Богородского.

Имея свободный доступ в тюрьму, где на 2-м этаже помещалась и квартира смотрителя, молодой Богородский выносил и приносил книги тюремной библиотеки, при помощи которых велась переписка.

По настоянию одесского генерал-губернатора Тотлебена в Петербург переводят Добржинского. Один Добржинский может располагать к откровенности Гольденберга.

«Беседы» Добржинского с Гольденбергом здесь возобновились 17 апреля. Открывается тайна участия А.А.Квятковского в покушении А.К.Соловьева на Александра II. Лорис-Меликов немедленно доложил об этом царю. Александр II на докладе написал: «Считать это весьма важным открытием». 

Добржинскому нужно получить от Гольденберга формальные, протокольно оформленные показания. Этого требовала подготовка дела к суду. Нужно, чтобы на суде оперировали юридически оформленные документы. Добржинский опять нажимает на Гольденберга. Как средство для успеха этого нажима он устраивает посещение Гольденберга в тюрьме самим «всесильным диктатором», председателем Верховной распорядительной комиссии Лорис-Меликовым. Это посещение состоялось 19 апреля 1880 года. А 21 апреля Добржинский сообщает Лорис-Меликову о действии на Гольденберга этого посещения:

«... Гольденберг как человек до крайности самолюбивый, был польщен посещением вашего сиятельства... Укрепило в нем уверенность в правильности избранного им пути... признают в нем человека, могущего оказать услугу для подавления террористического движения в интересах общественного спокойствия... Он рассматривается не как доносчик, а как человек, сознавший свои ошибки и желающий искупить их услугой обществу, раскрыв его преступную организацию.

На основании всего этого я позволю себе доложить вашему сиятельству, что при настоящем ходе дела нет никакого основания сомневаться, что Гольденберг склонится к формальному показанию...».

Добржинский не ошибся. После долгой борьбы Гольденберг уступил и 6 мая 1880 года дал подробные показания. В это время Гольденберг настолько верил в правильность и целесообразность для организации революционеров своих действий, что рекомендовал Добржинскому познакомить арестованных революционеров А.И.Зунделевича и Л.А.Кобылянского с методом действия  — Гольденберга и Добржинского. Гольденберг при этом высказывал убеждение, что Зунделевич и Кобылянский согласятся с их точкой зрения на дело р еволюционного развития России.

Лорис-Меликов допустил возможность поговорить без свидетелей Гольденбергу с Зунделевичем, Жандармерия надеялась, что Гольденберг повлияет на Зунделевича и убедит его в необходимости раскаяния, но произошло наоборот. Зунделевичу до этой встречи через Н.Н. Богородского была передана информация, полученная от Клеточникова о допросах и беседах Гольденберга. Жандармы хотят использовать показания Гольденберга для поимки находившихся на свободе народовольцев и для изобличения арестованных.

10 июня состоялось свидание Гольденберга с Зунделевичем. Оно проходило в присутствии представителя прокуратуры. Зунделевичу удалось разъяснить Гольденбергу, что все обещания и разговоры властей были сплошным обманом и делались с целью вымогательства показаний, которые будут использованы против народовольцев для лишения их жизни или отправки на каторгу. Зунделевич доказал Гольденбергу, что он своими показаниями предал товарищей.

На смену мутным и сумбурным мыслям и политическому параличу приходит здоровое сознание. Он видит: для расследования его показаний создана специальная комиссия. Дальше будет громкий судебный процесс и виселицы. Это его терзает и мучает. Ему хочется объяснить своим товарищам, что он не предатель. Он предан революции.

Во время прогулки Гольденберг выбрасывает во дворе крепости записки на бумажках от мундштуков папирос, где доказывает товарищам, что он не предатель. Записки эти не попадают товарищам.

Для поддержания бодрости Гольденберга его вторично посещает Лорис-Меликов в сопровождении управляющего III отделением Шмидта. Лорис-Меликов сказал при этом о судебном процессе и смертных приговорах. Это удручающе подействовало на Гольденберга. Он написал письмо Лорис-Меликову, в котором просит не делать ему в предстоящем процессе никаких скидок. Невольно став предателем, он отказывается от награды за предательство!

В книге М.Г.Седова «Героический период революционного народничества», вышедшей в 1966 году, дается весьма обстоятельный ответ на вопрос: чем объясняется предательство Гольденберга?

«Гольденберг не был новичком в подпольной среде. Во многих практических делах он играл крупные роли, и они ему удавались. От чаянная смелость принесла ему известность и доверие товарищей. Тюрьма тоже для него не была новостью: он сидел в ней, находился в ссылке и успешно бежал. Жизнью своей он не дорожил, что доказал делом Кропотки на и готовностью заменить Соловьева. Всех своих бывших товарищей он характеризовал с чувством большой теплоты и особенно восторгался Желябовым, называя его «личностью необыкновенной и гениальной», и при всем этом имя Гольденбергу - предатель. Падение Гольденберга объясняется многими причинами.

Укажем на главные из них.

Прежде всего бросается в глаза позерство и болтливость, что позволило Курицину войти в доверие, после чего Гольденбергу было куда труднее выдержать натиск следствия. Натиск же оказался очень сильным.

С первых дней ареста Гольденберга стали посещать лица, облеченные полнотой власти: Тотлебен, Панютин и Першин. Разговор был прост - признание или смерть. Так изо дня в день и при том без официальных допросов, которых не было до января 1880 года.

Вскоре, однако, следствие убедилось, что угрозами цели не достигнешь. Тогда намечается коварный план провокации. Суть его состояла в том, чтобы постепенно внушить Гольденбергу мысль о том, что его идеи разделяются его следователями.

К сказанному надо прибавить и еще одно обстоятельство. Гольденберг, будучи террористом «в чистом виде», усомнился в действенности этого метода борьбы, о чем он хорошо сказал в своей «Исповеди». Такое сомнение помогло ему катиться по наклонной плоскости.

Картина не будет полной, если не сказать еще об одном факте. В данном случае речь идет о влиянии на Гольденберга его родителей. Семья Гольденберга была необычной. Шестеро детей и приемная дочь Фишман находились в заключении за революционную работу. Сами же родители, воспитавшие таких детей, были людьми консервативными и искавшими всякий удобный случай, чтобы любой ценой вернуть детей к себе. В прошении на имя Лорис-Меликова отец Гольденберга писал:

«Результатом наших просьб и слез, пролитых перед сыном, было то, что он действительно во всем сознался перед начальством чистосердечно... Умоляя сына сознаться и открыть, мы рассчитывали в этом случае на милость правительства... Но богу угодно было судить иначе».

«Милость» была обещана не только Гольденбергу, но и его родителям. Все это и сделало Гольденберга предателем».

Н.А.Троицкий в книге «Народная воля» перед царским судом», изданной в 1971 году, соглашаясь с тем, что указанные причины падения Гольденберга в виде разочарования в действенности террора, позерства, болтливости, влияния родителей имели место, однако отмечает:

«Но не это главное. Погубил Гольденберга, главным образом, тот недостаток, на который указывали еще народовольцы, лично знавшие его, — недостаток революционной зрелости.

«Молодой, порывистый, неустойчивый», так характеризовал его М.Ф.Фроленко. «Исключительно человек чувств, да еще, кроме того, совершенно не умеющий ими владеть», по словам Александра Михайлова, Гольденберг был честен, но политически наивен. «Когда чувство в нем направлялось партией, оно двинуло его на подвиг. Но отрезанный от нее и не имея в себе самом руководящей, он, совершив неизмеримо бесчестный поступок, бесславно погиб».

15 июля 1880 года Гольденберг покончил жизнь самоубийством. 16 июля полицейские похоронили его на Преображенском кладбище.

Царю Александру II доложили о самоубийстве Гольденберга. Царь написал на докладе: «Очень жаль». Он сожалел не о человеке, пережившем такую трагедию, а о добыче, ускользнувшей за три месяца до суда.

Показания Гольденберга дали жандармам чрезвычайно важный материал для ареста и обвинения отдельных членов «Народной воли».

Самоубийство Гольденберга не могло вытравить написанных им страниц, погубивших многих участников революционного движения 80-х годов.

Предательские показания Гольденберга послужили главным источником обвинительных актов на политических процесса: «16-ти», в 1880 году, «1 марта» в 1881 году, «20-ти» в 1882 году, «17-ти» в 1883 году и других.

Послеглавие

Гартман Лев Николаевич (1850-1908), народоволец. В 1879 году эмигрировал во Францию и Германию и был там представителем Исполнительного комитета «Народной воли». Арестован в Париже и выслан из Франции.

Зунделевич Арон Исаакович (1857-1923), член Исполнительного комитета Народной воли». В 1880 г. был приговорен к бессрочным каторжным работа в рудниках. В 1906 году эмигрировал. Умер в Лондоне.

Глава XI

КРЕСТИК НАД ЦАРСКОЙ СТОЛОВОЙ

Две попытки и одно покушение в 1879 году оказались неудачными. Много трудов, забот, риска и средств положили народовольцы, а цель не достигнута. Царь остался живым. Но народовольцы твердо уверены, что смертный приговор царю Александру II будет приведен в исполнение. Царь будет умерщвлен. Некоторые из народовольцев знают, что и теперь уже готовится четвертое покушение. Но знают это немногие. Это дело сугубо секретное.

После неудачных действий, в декабре 1879 года все участники их собрались в Петербурге. Народовольцы - сплошь молодежь. Им 23-25 лет. Самые старые из них - это Желябов - ему 28 лет и Кибальчич - 26 лет. Их народовольцы считают ветеранами. Ведь Желябов уже восемь лет участвует в революционном движении, а Кибальчич — четыре года. Из этих четырех лет он успел уже почти три года отсидеть в тюрьме. Обычно же пребывание в революционном движении( в среднем исчерпывается 102 днями. Дальше тюрьма или Сибирь, каторга или виселица.

Но молодость везде молодость. Забыты тревоги, мучительный труд, риск хождения по краю пропасти, каждая минута которого могла привести в тюрьму и на каторгу. Все горькое, тяжелое забыто. На этот вечер в программе только веселье. Этот вечер - канун нового 1880 года.

Собрались на квартире В.И.Иохельсона и Г.М.Гельфман на Гороховой улице, между Садовой и Екатерининским каналом. Это была конспиративная квартира, нанятая после ареста Квятковского. Она существовала с начала декабря 1879 г. по апрель 1880 года и не была открыта полицией. Квартира использовалась для связи с типографией и динамитной мастерской, и как место для явок и укрытия разыскиваемых лиц. Здесь проводились совещания членов Распорядительной комиссии «Народной воли» и временно хранились взрывчатые вещества. Квартира размещалась во дворе дома на пятом этаже и состояла из трех небольших комнат, кухни и коридора. Из ворот были видны окна, где устанавливался знак безопасности. После возвращения из Одессы в декабре 1879 года здесь некоторое время жил Н. И. Кибальчич.

Встретить Новый год пришли: Баранников, Бух, Грачевский, Желябов, Исаев, С.Иванова, Кибальчич, Колодкевич, Лебедева, Любатович, А.Михайлов, Морозов, Н.Оловенникова, Ошанина, Перовская, Пресняков, Фроленко, Якимова.

Собравшиеся народовольцы были люди молодые, полные сил. Они ценили простые радости, но в их жизни, напряженной чреватой опасностями, подчиненной высшей задаче, таких радостей было мало.

Все оживлены, веселы. Шутят, рассказывают веселые, занятные эпизоды, анекдоты. Только Кибальчич серьезен и задумчив. Это особенность его характера. Он с трудом переключается от глубокого обдумывания своих планов к веселью. Теперь в его мозгу гнездится мысль: нужно отказаться от подкопов, требующих большого мучительного труда и далеко не всегда дающих желательный эффект.

Кибальчичу кажется, что удачно брошенная одна небольшая бомба, принесет больший эффект, даст лучшие результаты, чем взрыв многопудовой мины динамита. Но как сделать такую бомбу Кибальчич не знает. Мозг его усиленно работает над устройством такой бомбы. Он так занят этой мыслью, что не замечает, как «дамы» над ним подтрунивают. Они громко рассказывают, что Кибальчич недавно купил несколько фунтов смородины для ожидающей его голодной компании, истратив на эту покупку все имеющиеся деньги. Тогда компания, несмотря на голод, громко хохотала над поступком Кибальчича. Теперь такой громкий хохот сопровождает воспоминания об этом подвиге Кибальчича.

— Коля, ты читаешь заграничные журналы. Скажи, какие теперь юбки модны, с плиссе или гофре?— Это спросила Наташа Оловенникова.

Только теперь Кибальчич понял, что он сделался предметом подтруниваний. Но он не обиделся. Он не раздражен. Со своей обычной застенчивой улыбкой он спокойно и добросовестно включается в общий разговор.

А когда Кибальчич включается в разговор, послушать было что. Его речи очень содержательны и увлекательны. Он очень много знает нового и интересного. Своими знаниями охотно делится с другими. И делает это скромно, так как будто слушатели его также помогают ему в получении этих сведений. Явления общественной жизни, политики, науки и искусства не проходят мимо его пристального внимания, а его прекрасная память и хорошее развитие помогают ему во всем разбираться.

Кибальчич очень дорожит временем. В его голове так много планов, много проектов и ему так хочется их осуществить, что он не может попусту тратить свое время. Но когда ему удавалось отрешиться от своих мыслей, он бывал весел и остроумен. Теперь, кроме изобретения бомб, мысли его заняты еще рядом публицистических статей, призванных популяризировать программу «Народной воли». Практическая жизнь страны не может быть оторвана от ее экономики. Кибальчич в своих статьях хочет разработать вопросы политической революции и экономики России.

Время идет. Скоро двенадцать часов. Закончится 1879 год. На столе приготовлена большая чаша, наполненная лимоном, сахаром, специями и ромом. Все приготовлено для традиционной жжёнки.

Колодкевич зажигает ром. Синее трепетное пламя вырвалось из чаши. Потушили свечи. И комната наполнилась голубым сиянием. Это освещение придало обстановке и лицам какой-то потусторонний вид. Жжёнку разлили в чашки, чокнулись, выпили.

Эту встречу Нового 1880 года описал поэт А. А. Блок в поэме «Возмездие», задуманной им в 1910 году,  в главных чертах набросанной в 1911 году и отдельной книгой вышедшей в 1922 году после смерти поэта,

Заря погасла. И мужчины 

Вливают в чашу ром с вином, 

И пламя синим огоньком 

Над полной чашей побежало.

Над ней кладут крестом кинжалы.

Вот пламя ширится — и вдруг, 

Взбежав над жженкой, задремало 

В глазах столпившихся вокруг... 

Огонь, борясь с толпою мраков, 

Лилово-синий свет бросал, 

Старинной песни гайдамаков 

Напев согласный зазвучал

Как будто - свадьба, новоселье,

 Как будто - всех не ждет гроза, -

Такое детское веселье 

Зажгло суровые глаза...

Наступил новый 1880 год. Что сулил он собравшимся, что сулил он России? Все желали друг другу, чтобы эта чаша была последней чашей неволи... После ужина пели. С особым подъемом и энтузиазмом пропели «Новую песню» П.Л.Лаврова. Позже эту песню назвали «Рабочей Марсельезой»: 

Отречемся от старого мира! 

Отряхнем его прах с наших ног! 

Нам враждебны златые кумиры; 

Ненавистен нам царский чертог. 

Мы пойдем в ряды страждущих братии, 

Мы к голодному люду пойдем; 

С ним пошлем мы злодеям проклятья, 

На борьбу мы его позовем.

Вставай, подымайся, рабочий народ! 

Вставай на борьбу, брат голодный! 

Раздайся, крик мести народной! 

Вперед!

Одной из любимых песен был народовольческий гимн: 

Смело, друзья! Не теряйте 

Бодрость в неравном бою, 

Родину-мать защищайте, 

Честь и свободу свою!

Напевали ироническую элегию Н.М.Языкова, написанную им еще в 1824 году и опубликованную только в 1859 году в Лондоне после смерти поэта, с которой еще ходили в народ:

Свободы гордой вдохновенье! 

Тебя не слушает народ: 

Оно молчит, святое мщенье, 

И на царя не восстает.

Пред адской силой самовластья,

Покорной вечному ярму,

Сердца не чувствуют несчастья

И ум не верит уму.

Я видел рабскую Россию:

Перед святыней алтаря,

Гремя цепьми, склонивши выю,

Она молилась за царя.

В этом доме праздновали свадьбу и это служило хорошим прикрытием пения крамольных песен.

Пели и другие песни: про дикий утес на Волге, про нищету народную горе. Помянули Степана Тимофеевича Разина.

Так прошел вечер. Пришла пора расходиться. Расходились в одиночку Вши по двое. Нужно было не привлекать внимания дворника — недремлющее око жандармерии. Кибальчич вышел вместе с Наташей Оловенниковой. Глубокая зимняя, синяя Петербургская ночь. Нависли каменные громады дворцов, правительственных зданий, департаментов, министерств, казарм, тюрем. Звонко цокают копытами откормленные лошади военных и полицейских дозоров.

Окована гранитом, накрыта льдами широкая Нева. Кажется, прочно и нерушимо самодержавие России. Самодержец — «помазанник божий» недосягаем, неуязвим.

Мрачно и зловеще оседают низко в воду бастионы Петропавловской крепости. Сыры и темны казематы Алексеевского равелина. Влажный пол, в плесени стены. Холод... безнадежность. Здесь самодержец, властитель одной шестой мира держит честных, передовых, всей душой любящих родину и народ людей. Кроме жандармов, караулят узников цынга, чахотка, ревматизм, сумасшествие. Больше двух лет никто не выживает. Это фабрика мертвецов — бескровная гильотина. Казематы и их узники свидетельствуют не ч силе и крепости самодержавия, это неоспоримые свидетели его слабости, дряхлости, бессилия и обреченности.

- Коля, ты весь вечер был особенно грустен и задумчив,- сказала Наташа Оловенникова.

— Я никак не могу примириться с мыслью о потере Александра Он был моим лучшим другом, учителем и родным близким человеком. Потеря его для меня бесконечно тяжела. Как Женя неосмотрительно и легкомысленно поступила. Провалилась сама, провалила и Александра. Но у меня живет еще надежда. Назревают большие события. Рассказать о них я не могу...

Оба тихо задумались. Кибальчич думал, что подготовленный в Зимнем дворце взрыв покончит с самодержавием и тогда политические узники помучат свободу. Оловенникова думала, сколько еще жертв принесут народовольцы, пока главный палач России будет уничтожен, а вместе с ним исчезнут произвол и беззаконие самодержавия. Так дошли они до квартиры Оловенниковой, распрощались и разошлись.

Для целей пропаганды «Народной воле» необходимо было наладить выпуск газеты. Следовательно, была нужда в типографии. Используя полученный в наследство от «Земли и воли» типографский шрифт и привезенное А.И.Зунделевичем заграничное оборудование, А.А.Квятковскому в августе 1879 года удалось в Саперном переулке 10 в квартире 9 на пятом последнем этаже углового дворового флигеля разместить портативную, тайную типографию «Народной воли», получившую название «Вольной». Проходя по Саперному переулку, можно было видеть крайние окна квартиры и сигнал безопасности в них. Квартира состояла из четырех комнат и кухни, имевших свой выход на черную лестницу.

Типография «Земли и воли» существовала с 1879 года на Николаевской улице. Хозяйкой квартиры и наборщицей была Мария Константиновна Крылова.

Под фамилией отставного чиновника Лысенко Луки Афанасьевича квартиру снимал Николай Константинович Бух, сын генерала и племянник сенатора. «Супругой - Софьей Михайловной» была Софья Андреевна Иванова (жена А. А. Квятковского), а «прислугой Анной Барабановой» вначале была Елизавета Дмитриевна Сергеева (жена Л.А.Тихомирова), а потом ее сменила «прислуга Аксинья Дмитриева» - Мария Васильевна Грязнова.

У Буха был паспорт чиновника какого-то министерства и он ежедневно в дорогой шубе и в золотом пенсне, имея вид холеного молодого барина выходил из дома в определенное время с большим портфелем, в котором он уносил номера газеты и приносил бумагу для печатания.

Без права выхода в город в типографии жили и работали наборщиками беспаспортные Лазарь Иосифович Цукерман и Сергей Николаевич Лубкин («Пташка», «Абрам»). Обязанности печатницы выполняла Грязнова. Это были беззаветные труженики, чья жизнь ежечасно подвергалась смертельной опасности.

Типография не отличалась сложностью. Наборные кассы состояли из картонных коробок. Для печати был приспособлен корректурный станок большого размера. Он представлял собой стальную раму с цинковым дном. Для уменьшения шума при печати станок клали на кушетку. Сверстанную полосу с на бором помещали в станок и закрепляли винтами. Краску накладывали на грифельную доску и растирали валиком, который затем прокатывали по шрифту, На полосу накладывали лист бумаги, по нему проводили валиком, покрытым сукном. За час успевали сделать 50-60 листов.

Газету решено было назвать «Народная воля — социально революционной обозрение». Редактировал ее Л.А.Тихомиров. Она выходила на 20 полосах формата современных недельных журналов. Каждая полоса версталась в колонки. Издавалась она весьма значительным для того времени и условий подпольного издания тиражом около 3 000 экземпляров.

Располагая более 350 килограммами самых различных гарнитур шрифт и искусными наборщиками, можно было обеспечить высокую полиграфическую культуру.

Все работы по выпуску народовольческой газеты — набор, корректура верстка, а затем и печатание газеты — проводились с исключительной тщательностью. Печатали ее на обычной тонкой писчей бумаге, которую по совету Кибальчича предварительно мочили в воде, куда добавляли немного спирта.

Сверх трехтысячного тиража печатали два экземпляра каждого номер газеты на особо прочной бумаге и один из них опускали в ящик Публично библиотеки, а другой отсылали в Национальную Парижскую библиотеку.

Типография была глубоко законспирирована. Даже из подпольщиков-литераторов мало кто знал о местонахождении «собственной» типографии. В самом начале издания народовольческого органа сношения его редакции с типографией производились через А. А. Квятковского. После его ареста 24 ноября 1879 года этим занимались А.Д.Михайлов и А.И.Желябов.

С 25 ноября по конец декабря 1879 года в этой типографии скрывались Николай Морозов и его жена Ольга Любатович, уехавшие за границу в начале февраля 1880 года. В своих воспоминаниях «Далекое и недавнее» («Былое», 1906, № 6.- С. 119) О.С.Любатович писала о периоде ее и Н.А.Морозова пребывания в типографии,

«... Там у нас бывал Кибальчич, Богородский (через которого велись сношения с крепостью) и другие... Кибальчичу иногда приходилось, бывало, оставаться у нас по часу и больше, поджидая кого-нибудь; но он всегда был так поглощен какой-то думой, что не было ни малейшей возможности расшевелить его, заставить разговаривать».

Кибальчич не считал себя специалистом в полиграфии, но обладая хорошей технической эрудицией, помог в приспособлении доставленного оборудования к работе в местных условиях. Он создал рецепт крепкой быстросохнущей краски. В условиях подполья это имело большое практическое значение. Пригодились его отличные знания в области химии. Он долго колдовал над составами литья дефицитных валиков для нанесения краски, пока не решил и эту проблему.

Чем занимался Кибальчич в дни посещения первой типографии «Народной воли»? На его долю выпадала корректура рукописей, гранок и полос. Он обладал широкой эрудицией, хорошей памятью и тонким литературным вкусом. Это позволяло выпускать газету без ошибок и опечаток. Здесь он встречался с Квятковским, Михайловым и Желябовым. Если не было других дел, он изучал литературу по взрывчатым веществам.

В типографии были отпечатаны первые номера «Народной воли» (№ 1 от 1 октября 1879 года, № 2 от 15 ноября того же года и № 3 от 1 января 1880 года). Печатались там также прокламации и воззвания.

Существование и регулярное появление прекрасно оформленного печатного органа революционной партии под боком полиции представлялось событием выдающимся и сильно действующим на интеллигенцию, и особенно молодежь.

Появление в столице новой нелегальной газеты «Народная воля» вызвало большой переполох в правительственных кругах. Александр II в то время находился в Ливадии. Шеф жандармов Дрентельн ему немедленно донес:

«С тяжелым и скорбным чувством вижу себя обязанным всеподданейше донести вашему императорскому величеству, что вчера появился первый номер новой подпольной газеты под названием «Народная воля». Сам факт появления нового органа, пишет далее Дрентельн, «представляет явление в высшей степени прискорбное, а лично для меня крайне обидное».

Александр II прочтя это донесение, написал на нем против этих слов: «Да, оно действительно и стыдно и досадно!»

Петербургский градоначальник генерал-лейтенант Козлов срочно собрал своих полицейских приставов и пригрозил:

— Если подпольная типография будет открыта без вашего участия, то те, у кого в полицейской части ее обнаружат, получат весьма строгое взыскание.

Петербург разбили на зоны и стали в них устраивать облавы. Полицейские ходили и прислушивались к стукам и шумам в домах. Обыски делались ночью, в рабочих предместьях, в меблированных комнатах и вообще у всех неблагонадежных лиц. 

III отделение созвало совещание владельцев типографий и их заведующих. Им была предъявлена газета «Народная воля», и задан вопрос:

— Где это мерзкое издание могло быть напечатано?

Был получен решительный ответ:

- Напечатано на заграничной бумаге, краски и шрифт тоже заграничные, стало быть и газета привезена. В наших типографиях так не печатают...

В октябре 1879 года было сделано 43 обыска и 13 арестов, но поиск ничего не дал

Во время облавы в меблированных комнатах дома № 7 по Гончарной улице в ночь на 4 декабря 1879 года, кроме С. Г. Ширяева, полиция арестовала и народовольца Сергея Ивановича Мартыновского, жившего под фамилией Голубинова и ведавшего делами «паспортного бюро». У него нашли печати различных учреждений, бланки паспортов, черновые проекты документов, в том числе и свидетельства о бракосочетании дворянина Луки Афанасьевича Лысенко с дворянкой Софьей Михайловной Рогатиной. Тогда через адресный стол узнали, что супруги Лысенко живут в Саперном переулке.

В ночь с 17 на 18 января 1880 года большой отряд полиции и дворников, под командой пристава Миллера, попытался с ходу ворваться в типографию. Эту акцию секретное отделение градоначальства подготовило без уведомления III отделения, с которым оно конкурировало в деле подавления «крамолы», желая этим выслужиться перед царем. Поэтому «Ангел-хранитель Народной воли» — Н.В.Клеточников не мог предупредить А.Д.Михайлова, а тот — работников типографии.

Когда раздался ночной не условный звонок, и обитатели догадались, что пришли их взять, Иванова крикнула:

— Никого не пускать, пока не будут уничтожены важные бумаги. Лубкин бросился с револьвером в переднюю и выстрелил в дверь парадного хода, а затем побежал на кухню и выстрелил в дверь с черного хода, куда тоже ломились полицейские. Пришлось приставу пойти в жандармские казармы на Кирочную (ныне Салтыкова-Щедрина) улицу за подкреплением. Используя передышку, стали сжигать компрометирующие документы, рукописи. Разбили стекла в крайнем сигнальном окне, дабы тем самым дать знать о нападении и никто бы из товарищей не попал бы в западню.

Прибыли жандармы, вооруженные огнестрельным оружием и стали стрелять по дверям, в общем вести осаду «неприступной крепости».

Народовольцы отстреливались, но силы оказались слишком неравными, и когда патроны все были израсходованы, они сдались. С. Н.Лубкин последними двумя патронами застрелился.

Жандармы и полицейские вломились в квартиру, свалили находившихся в ней людей на пол, били их саблями, каблуками, кулачищами.

Полиции удалось захватить печатный станок, шрифт, рукописи, набор отпечатанного и частично отправленного третьего номера «Народная воля». Среди документов были взяты книги по производству динамита, которые очевидно принадлежали Н.И.Кибальчичу. Кроме того, полиция обнаружила в типографии коробку с динамитом, трубы с фитилями, составы для капсюлей.

В русской бесцензурной печати эти обыски иронично представлены стишком:

Вот толпа зевак у окон: 

В большом доме освещенье, 

И жандармы у порога, 

И заметное движение.

Верно бал здесь или вечер 

Элегантно-европейский. 

Нет, мой друг, не угадали — 

Это обыск полицейский.

Александр II щедро наградил каждого участвовавшего в разгроме типографии крупной суммой от 750 до 2 000 рублей.

С февраля до начала мая 1880 года действовала «летучая» типография «Народной воли», где выпустили несколько листовок (прокламаций), а 22 марта 1880 года и Программу Исполнительного комитета отдельным изданием. Место типографии состав ее работников остались неизвестными.

Покушение в Зимнем дворце «Народная воля» готовила как резервное. Предполагалось его осуществить только в случае безрезультатности покушений 1879 года. Наступило время осуществить это покушение.

Четвертое покушение на царя Александра II готовилось в условиях исключительной секретности. И это понятно. Речь шла о покушении в собственном доме царя. О готовящемся покушении знал только очень узкий круг лиц.

Вся работа по организации покушения лежала на Распорядительной комиссии Исполнительного комитета «Народной воли». О степени секретности готовящегося покушения говорит тот факт, что о нем ничего не знали многие активные члены Исполнительного комитета, в том числе и такие, как В.Н.Фигнер, сама готовящая покушение на царя в Одессе. Лишь впоследствии Фигнер могла понять, что означала брошенная членом Распорядительной комиссии А. А. Квятковским фраза, во время подготовки осенью 1879 года трех покушений на царя на железных дорогах:

— В то время, когда идут все эти приготовления личная храбрость одного может покончить все.

Это был, конечно, намек на покушение в Зимнем дворце. Громадные трудности, которые придется преодолеть при попытке проникнуть во дворец самого царя и заложить там мину, были ясны Распорядительной комиссии. Для выполнения покушения нужен был человек исключительной храбрости и сильной воли. Им явился бесстрашный и стойкий революционер, рабочий-столяр Степан Николаевич Халтурин.

Халтурин примкнул к «Народной воле», как единственной тогда силе, активно боровшейся с произволом самодержавия.

- Не разделяю надежд «Народной воли» на крестьянскую революцию. Но придется громить самодержавие, громить вместе с ней. Царь должен погибнуть от руки рабочего,- заявил Степан Халтурин.

- Царя-вешателя надо ликвидировать. Это главное. Если это сделает рабочий, то еще лучше,- ответил Квятковский.

— Поэтому я решил включиться в вашу деятельность и выполнить покушение.

На Дворцовой набережной, вдоль широкой полноводной Невы, расположен ряд примыкающих друг к другу величественных зданий. Среди них выделяется грандиозный Зимний дворец. Он фасадами выходит на набережную Невы, проезд между Адмиралтейством и на Дворцовую площадь.

Молчаливо и сурово высится огромное замкнутое здание дворца. Над его мрачными стенами, цвета запекшейся крови, вьется желтый царский штандарт с черным двуглавым орлом, Все подъезды закрыты. У каждой рядом с полосатой будкой застыл часовой с ружьем.

Сейчас стены дворца имеют зеленую окраску.

Гулко цокают копыта лошадей немногочисленных экипажей, проезжающих по торцовой мостовой. Прохожие невольно переходят на противоположную сторону, идут вдоль гранитного парапета Невы. Ни деревьев, ни кустарников, только редкие высокие газовые фонари. Вечером они горят холодным зеленоватым светом, и огромные окна мрачного дворца кажутся черными пропастями. 

Не считая полуподвала, где находились всякие службы и жили рабочие, дворец трехэтажный. На первом этаже находились кухни, сервизные, кладовые, служебные комнаты, караульное помещение (теперь зал 26). Второй этаж — нарядные залы и помещения для царской семьи. Александр II выбрал для себя так называемую третью запасную половину в западной части дворца» торцевой фасад которого размещается в Адмиралтейском проезде. Вдоль темного коридора расположены царские покои. Окна этих комнат выходят во двор. Так спокойнее... На третьем этаже жили фрейлины и придворные служители.

При восстановлении дворца после пожара были приняты меры пожарной безопасности. Перегородки между комнатами выполнили из кирпича. Укрепили своды. Усилили перекрытия. Сделали толще стены. Для того, чтобы взорвать такую махину, даже в одном каком-либо месте, много надо динамита... И место надо выбрать удачное...

Первая трудность, которую надо было Халтурину преодолеть, состояла в том, чтобы проникнуть в Зимний дворец и обосноваться в нем. Так как Степан Халтурин был хорошим столяром, то необходимо было использовать это обстоятельство. В Зимнем дворце имелась столярная мастерская, в которой работало более 100 рабочих. Она была одной из лучших в Петербурге, в ней работали квалифицированные мастера, изготовлявшие самые дорогие вещи, главным образом, для обстановки Зимнего дворца.

Хотя оплата мастеров была и не очень высокая, но рабочие получали жилье в самом дворце и рабочий день не превышал 10-11 часов. Так как плата за квартиру была в Петербурге очень высокая и рабочий день на фабриках и заводах продолжался 12-13 часов, то эти обстоятельства являлись приманкой для поступления на работу во дворец. Зная это и заботясь о безопасности высокопоставленных обитателей Зимнего дворца, дворцовое начальстве очень тщательно подходило к приему рабочих. Требовались рекомендации от длительно работавших во дворце старших мастеров. Предпочтение отдавалось отставным солдатам гвардейских полков и царского конвоя.

Степан Халтурин обратился за помощью к знакомому столяру — отставному рядовому лейб-гвардии Семеновского полка Григорию Петрову, у которого он одно время жил и вместе с ним работал летом 1879 года в мастерских Нового Адмиралтейства. Петров свел Халтурина к своему бывшему однополчанину Роману Бундуле, работавшему столяром в Зимнем дворце. Бундуля, в свою очередь, попросил рекомендацию для поступления Халтурина на работу в Зимний дворец у старшего мастера Александра Козичева, Козичев дал Халтурину «пробу», остался ею доволен и хлопотал перед администрацией Зимнего дворца о приеме его на работу.

Таким образом, 10 сентября 1879 года Степан Николаевич Халтурин, по паспорту № 346, выданному 8 августа 1879 года крестьянину деревни Суток, Троицкой волости, Каргопольского уезда, Олонецкой губернии Степану Николаеву Батышкову, очутился в Зимнем дворце.

Своим мастерством Халтурин сразу понравился хозяйственной администрации Зимнего дворца. Столяр был молод, красив, ростом высок, в обращении обходителен, даже застенчив, в ремесле усерден и аккуратен. Держался с людьми вежливо и почтительно. Ему стали поручать столярные работы в царских покоях.

Александр И осенью 1879 года отдыхал в Крыму, в Ливадийском дворце. Прислуга дворцовая чувствовала себя в это время вольготно. Пользуясь этим и правом рабочего «по столярной части», Степан Халтурин детально ознакомился с расположением дворцовых комнат.

Столяр «Батышков» наивно и бесхитростно удивлялся всему, что видел во дворце. Все его интересовало и поражало. Он поражался роскошью дворца. Его удивляло не только что во дворце более 1 000 комнат, но и количество дворцовых низших служителей — 470 человек! И это все для одного человека! Украшения дворца, мебель, картины, люстры, ковры, гобелены ценой в десятки и сотни тысяч рублей за штуку. А дворцовые драгоценности — многомиллионной стоимости. И эти сотни миллионов рублей лежали во дворце мертвым капиталом!

Невольно вспоминались Халтурину крестьянские семьи, бьющиеся в ужасающей безысходной нужде, считающие двадцатирублевую лошаденку недосягаемым благополучием. И таких семей миллионы. Сколько таких семей можно было осчастливить за эти сокровища дворца. Халтурина это волновало.

Для связи с Халтуриным Распорядительная комиссия выделила А. А. Квятковского. Вместе с Квятковским обсуждали они план покушения. Обсуждали и отвергали. Все было сложно, зависело от многих случайностей. Наконец Халтурин предложил простой план: взорвать царскую столовую во время обеда царя. Он начертил план нужной части дворца и передал его Квятковскому. В этом плане царскую столовую Квятковский пометил крестиком. План покушения рассматривала Распорядительная комиссия и приняла его. Нужно было все готовить к выполнению этого плана... 

Халтурин начал с того, что изучил порядок пропуска в Зимний дворец. В торжественных случаях, при приеме послов, во дворец входили со стороны Невы через Посольский (Главный) подъезд (А). Поднявшись по Посольской (Главной, Парадной, Иорданской) лестнице на 2-й этаж гости проходили в Большой Фельдмаршальский зал (1931). Через него можно было пройти в Петровский (Малый тронный зал, 194) и затем в Гербовый зал (195), Военную галерею (197) и Георгиевский (Большой тронный зал, 198). Для торжественных обедов использовалась Большая столовая (Арапский зал, 155), расположенная на Невской анфиладе, по северному фасаду или Малая столовая (188), рядом с Малахитовым залом (189). Обычные же обеды царской семьи происходили в Желтом зале (161), 3-й запасной половины.

Министры и царские сановники, приезжающие по служебным делам Александру II, принимались со стороны Адмиралтейства через подъезд его величества (ныне Салтыковский, Б) и поднимались на 2-й этаж, где по Западному фасаду помещались личные апартаменты царя.

Члены царской семьи обычно посещали дворец, пользуясь подъездом ее величества (ныне Октябрьский, В), выходящий на Дворцовую площадь. На втором этаже юго-западной части помещались апартаменты царицы Мари Александровны.

Дворцовая прислуга, рабочие и проживающие во дворце свитские лиц; проходили в него со стороны Дворцовой площади через Комендантский (ныне Халтуринский подъезд, Г).

Халтурин на жительство вначале был определен в помещении Эрмитажа примыкающего к Зимнему дворцу со стороны восточного фасада, то есть далеко в стороне от царских покоев. Это мешало планам Халтурина. Он просит поселить его в полуподвальном этаже Зимнего дворца. Здесь «потеплее». Просьба его удовлетворена. Он поселился в комнате, расположенной под помещением караула, выше которого находилась царская столовая (161). 

Посреди Западного фасада со стороны двора находился вход с широким каменным крыльцом, который вел в караульное помещение. В полуподвале, второе к северу окно, обращенное во двор, принадлежало комнате, где жил Степан Халтурин. Кроме него, здесь жили дворцовые столяры Василий Разумовский, Аверкий Богданов и отставной унтер-офицер бывший жандарм, уволенный со службы за нетрезвое и развратное поведение Василий Петроцкий, состоявший в качестве надзирателя за живущими в полуподвальном этаже рабочими.

Нужно было во дворце накопить несколько пудов динамита. А разве скоро его накопишь, доставляя в маленьких мешочках по фунту за раз? Да и то не каждый день. Халтурину ясно: долго придется этим заниматься; нужно утвердиться во дворце, нужно заслужить во дворце доверие.

Столяру «Батышкову» дают сложные и тонкие работы по ремонту драгоценной дворцовой мебели. Его полировкой дерева все восхищаются. Его хвалят. У него «золотые руки». И это у простого парня захудалой деревушки самой захудалой Олонецкой губернии. Он предан работе. Его ничто не интересует. Он прост и неотесан. Деревенщина! Рохля! Его все поучают «образованному обращению». Он все эти поучения и советы добродушно с благодарностью принимает. Он каждому готов услужить, каждому помочь. К нему хорошо относятся, ему доверяют.

Особенно «Батышков» нравится отставному унтер-офицеру Василию Петроцкому, одинокому старику-бобылю, не имеющему семьи и никого близкого на свете. Петроцкий чем больше присматривается к Степану, тем больше он ему нравится. Зачастую Петроцкий в бессонницу длинных зимних ночей мечтает: хорошо бы иметь такого сына или хоть зятя, как Степан. Простой деревенский парень, а мастер первоклассный. Характер смирный, покладистый и тихий. А собою хорош — картина, загляденье! Оженил бы я его. За него первая красавица пойдет... Каждая влюбится... И жил бы я около них, да ребят бы нянчил.

Отзывы Петроцкого о Степане были наилучшие. Петроцкий был доверенным лицом дворцовой администрации. Положение Степана укрепилось. К нему все хорошо относились. Каждый старался его поучить, каждый охотно и подробно рассказывал ему о всяких чудесах дворцовой жизни. А столяр «Батышков» развесит уши да слушает, разиня рот от удивления.

Таким образом Халтурин быстро изучил дворцовые порядки, которые более всего интересовали его для успешного выполнения намеченного плана.

Из рассказов дворцовой прислуги Халтурину стало хорошо известно, в какое время обычно подавался обед царю и сколько он длился. Теперь главная задача Халтурина - побыстрее накопить нужное количество динамита и суметь его сохранить до покушения.

Н. И. Кибальчич, уезжая в августе 1879 года в Одессу, оставил А. А. Квятковскому 20 килограммов динамита. Квятковский регулярно и довольно часто назначал Халтурину свидание и каждый раз давал ему мешочек с динамитом, который он проносил под видом пакета с сахаром и хранил в сундучке под бельем.

Встречаясь с Халтуриным, Квятковский всегда любовался этим прекрасным человеком. Встречи их были короткими, но теплыми, разговоры откровенными. Халтурин рассказывал про порядки в царском дворце, а Квятковский делился результатами работы «Народной воли» среди масс.

Хотя террор занял основное место в деятельности «Народной воли», но он отнюдь не был единственной формой борьбы. Наряду с подготовкой и осуществлением террористических актов народовольцы занимались агитационно-пропагандистской работой среди крестьян, студенчества и рабочих.

Больно было слушать Халтурину про товарищей, которые попали в лапы жандармов. И, возможно только Квятковский понимал, что для Халтурина террор — это временное отступление. Халтурин верил: смерть царя расчистит путь политической работе в массах, будет возможность организации союзов трудящихся, издавать свою газету, открыто агитировать и готовить рабочую революцию. За это можно отдать и жизнь. Халтурин болезненно переживал оторванность от рабочей среды, но народовольцы настаивали на соблюдении строжайшей конспирации, иначе — провал.

Аккуратный Квятковский 25 ноября 1879 года на назначенное свидание не явился. Халтурин встревожен.

В дворцовом подвале столяры с интересом слушают рассказ надзирателя Петроцкого. Халтурин, войдя в комнату, услышал:

— Царская столовая... крестиком помечена...

Сомнений не было. Кто-то арестован; неужели Квятковский?

План дворца с крестиком над столовой попал в руки жандармерии. Грозил провал всей подготовки покушения. Грозила смерть.

Квятковский действительно был арестован 24 ноября утром. Арест был вызван ошибкой Евгении Фигнер. Она дала на хранение своей приятельнице Любови Богословской нелегальную литературу, которую та передала соседу по квартире Виктору Алмазову. А Алмазов отнес литературу в третий участок полицейской части и указал, что принесла ее Богословская.

Немедленно арестовали Богословскую. Пригрозили ей виселицей и она показала, что получила литературу от Евгении Павловны Побережской. У Побережской (Евгении Фигнер) произвели обыск, а она жила вместе с Александром Александровичем Чернышевым (Квятковским). При обыске нашли восемь килограммов динамита, нелегальную литературу и план Зимнего дворца с крестиком над царской столовой.

В конце ноября петербургский генерал-губернатор генерал-адъютант Гурко вызвал заведующего имуществом Зимнего дворца инженер-генерал майора Дельсаля и предъявил ему на полутора листках почтовой бумаги на броски, сделанные карандашом и найденные при обыске на квартире Квятковского, спросил:

— Узнаете, на что это похоже? Всмотревшись в эти наброски, Дельсаль сказал:

— Да ведь это снимок от руки части Зимнего дворца, по фасу, выходящему на Адмиралтейство.

- То есть там, где живет его величество?

— Именно та часть. Крестом перечеркнуты комнаты, обозначенные «Пр» «Уч» и «Каб». Это в действительности приемная, учебная и кабинет его величества.

- Мы тоже так думаем. Прошу Вас заехать в жандармское управление к генералу Комарову. Объясните значение этих набросков. Обратите особое внимание на те части здания, которые обозначены в плане.

— Я полагаю, что план сделан на память, но не срисован.

- То есть, план сделан лицом, которое знакомо с расположением помещений во дворце... Еще этого нам не хватало... Я сейчас же буду просить его величество разрешить провести обыск во дворце и приму надлежащие меры. 

Во дворце начались обыски — допросы. Ночью был произведен обыск и в помещении, где жил Халтурин со столярами. Все внимательно осмотрели, все перерыли. В сундучке Халтурина посмотрели грязное белье, под белье не заглянули и динамита не обнаружили. Деревенский парень "Батышков" вне подозрения. К рождеству он даже получил наградные в сумме 100 рублей. Степан избежал страшной участи.

После того, как обыск всего помещения был закончен и непрошенные ночные посетители удалились, Халтурин обрел свое обычное спокойствие. В дальнейшем он уже знал, как держать себя при внезапных полицейских налетах, и не волновался.

Нужно было обладать тем исключительным мужеством, той величайшей силой воли и выдержкой, исключительным самообладанием, каким отличался Халтурин, чтобы в создавшихся неимоверно тяжелых и опасных условиях не растеряться, не выдать себя, не бросать тень подозрений.

Все обитатели дворца, от царя до последнего лакея были полны напряженной и мрачной подозрительности. Во дворце пошли строгости. Доставка динамита сильно затруднилась. Отлучки из дворца строго отмечались. Служащих дворца, когда они возвращались из города, тоже обыскивали. Было увеличено число надзирателей, наблюдавших за подвалами и чердаками, и учреждено ночное дежурство надзирателей, заменены бляхи, являвшиеся пропуском для входа во дворец.

После ареста Квятковского Халтурин был связан с Желябовым. Халтурин и Желябов встречались урывками в глухих переулках, на площадях, в пивных, у церковной паперти. Торопливо передавая друг другу нужное, они улыбались одними глазами и расходились.

Дело подвигалось медленно. Обыски мешали ускорению взрыва. Халтурин стал мешочек с динамитом прятать на груди под одеждой. Пронеся динамит, Халтурин каждый раз думает: А что, если вздумается охраннику, кроме карманов, ляжек и спины пощупать на груди? Тогда смерть неизбежна. И жизнью заплачу и дела не сделаю.

Обычно, придя в свою комнату, Халтурин прятал динамит в свой сундучок под грязное белье, но это не всегда удавалось сделать. Присутствие сожителей мешало вынуть мешочек из-под одежды. И тогда Халтурину приходилось спать с мешочком динамита на груди или прятать его под подушку. От испарения динамита, беспрерывной смертельной опасности и нервного напряжения у Халтурина болела голова, слезились глаза, появлялась тошнота.

В такие ночи Халтурин невыносимо страдал. Физические недомогания лишали его сна. В минуты короткого забытья его давили кошмары. Он каждую минуту должен быть начеку. В комнате живут другие столяры. Живет здесь и надзиратель жандармерии. Малейшее проявление бессонницы или страдания могло вызвать подозрение. Тогда провалились бы все планы...

Халтурин, высокий, широкоплечий с могучей грудью, тонкой талией, прекрасным лицом классической красоты, с замечательным цветом кожи — начал хиреть. Цвет лица сделался желтоватым, под глазами синеватые мешки, стан горбится, голова кружится, временами он шатается, мучает кашель. Появились явные признаки туберкулеза. Халтурин это понимал. Но поставленная цель важнее всего.

Политический строй России невыносим. Горе и страдание народа бездонны. Сколько лучших людей погибло при этом строе? Сколько товарищей по «Северному союзу русских рабочих» уничтожил этот строй? Ненависть к строю превращалась в непереносимую злобу к тому, кто возглавляет этот строй - царю. Уничтожить деспота - главного тюремщика народа - его вешателя и палача - за это можно заплатить жизнью! И опять мешочки динамита на груди и опять мучительные бессонные ночи.

До конца осени 1879 года «главного техника «Народной воли» Кибальчича в Петербурге не было. Он не вернулся еще из Одессы. Не было в Петербурге и помощников его по динамитной мастерской. Взрывчатка в это время не производилась. А Желябов передавал Халтурину уже последние крохи динамита. Это тревожило Желябова. Но вот в середине декабря приехал в Петербург Кибальчич и немедленно принялся за изготовление динамита.

Изготовлялся динамит с декабря 1879 г. до конца августа 1880 г. в мастерской на квартире, расположенной по Большой Подьяческой улице в доме № 37. Этот дом сквозной, он выходит и на Никольский переулок. По неопрятной, темноватой лестнице надо подняться на пятый этаж. Здесь помещается квартира № 27, состоящая из трех небольших комнат. Окна каждой из них выходят во двор. Окно последней комнаты выходит во внутренний колодец — просвет, сделанный среди дома. Таким образом, окна этой комнаты нельзя увидеть ни со двора, ни с улицы.

В колодец-просвет, сделанный в самом массиве дома исключительно для того, чтобы осветить несколько комнаты, которые иначе остались бы темными, можно было проникнуть лишь через дворницкую. Такое устройство квартиры удобно было потому, что за окном комнаты, выходившим в колодец-просвет нельзя было установить наблюдения.

Хозяином квартиры числился Григорий Еремеев (Г.П.Исаев), его женой являлась Анна Давидова (А.В.Якимова), прописана была их «родственница» Мария Поликарпова (Т.И.Лебедева). С 20 мая по 15 июня 1880 года здесь жила С.Л. Перовская.

Холодно-спокойный, вполне уверенный в себе, в своих силах, в своих знаниях, Николай Иванович Кибальчич со своими помощниками Исаевым, Якимовой и Лебедевой производили здесь столь необходимый сейчас для Халтурина динамит. Если Желябов имел свободное время, он также охот помогал в изготовлении динамита.

Желябов, приходя за динамитом, пытливо присматривался к Кибальчичу Они недавно встречались в Александровске. Но тогда Кибальчич был только консультантом, а здесь он творил. Изготовление сильнодействующих взрывчатых веществ производится очень скромным оборудованием. Несколько колб, мензурок, жестяных банок, спиртовок... Однако работа идет полным ходом. Когда разговор касается взрывчатых веществ, Кибальчич оживляется: — Да, мы простейшими, я бы сказал, примитивными способами изготовляем динамит. Но за качестве его я ручаюсь. «Москва» это доказала. Беда в том, что продукции еще мало. Надо думать о расширении производства, но, нет условий и времени. Все изготовленное немедленно идет по назначению... Желябов надеялся в лице Кибальчича встретить фанатика взрывов, который не считается с жертвами, но выясняется, что он придерживается другого мнения:

— Лишать людей жизни — это аморально. Следует искать способы, чтобы жертв было меньше.

Работа в мастерской была тяжелой. Приходилось вдыхать ядовитые газы, от которых страшно болела голова. Вся квартира была ими пропитана. Кроме того, тут же сушился нитроглицерин. А это, кроме газов, создавало смертельную опасность. При малейшей неосторожности мог произойти взрыв. В результате неминуемая смерть всех, кто был в квартире. Вентиляция не отвечала требованиям нормальной работы в такой мастерской. Открывали форточки и дверь из кухни на чердак, но это плохо вентилировало помещение. Электрических вентиляторов в то время не существовало.

В задней комнате квартиры просушенный нитроглицерин смешивался с пироксилином и аммонием или магнезией для получения динамита. Там же производилась еще более опасная работа по изготовлению гремучей ртути.

•

После неудачи покушения «Народной воли» на царя, все надежды на удачный исход теперь возлагаются на готовящееся покушение в Зимнем дворце. Потянулись долгие дни, полные тревог и волнений. Халтурин по-прежнему выполняет столярные работы во дворце и безукоризненно разыгрывает роль деревенского простачка, дабы не вызвать сомнений у окружающих его рабочих, лакеев и жандармов. Но вместе с тем Халтурин неуклонно и упорно готовил взрыв.

В начале января 1880 года Халтурин купил у Бундули большой сундук, размеры которого не соответствовали количеству бывшего у Степана имущества.

— Зачем тебе такой сундук?— спрашивали его.

— Рассчитываю на службе во дворце разбогатеть. - с усмешкой отвечал Халтурин.

Халтурин приносил динамит понемногу и складывал в этот сундук.

Срок полугодового паспорта Халтурина заканчивался в феврале 1880 года. Ему по заведенному порядку отдали паспорт для возобновления.

Произведенным полицией обыском 18 января 1880 года в доме № 10 по Саперному переулку, где находилась тайная типография, среди захваченных документов нашлись и паспорта. Клеточников сообщил народовольцам, что там найден паспорт 8762, выданный 28 января 1879 года крестьянину Спасской полости Каргопольского уезда, Олонецкой губернии Степану Николаеву Батурину. Полиция, очевидно, скоро узнает, что паспорт этот, полученный якобы в Каргопольском уезде, подложный.

Халтурин понимает — необходимо выполнить покушение в феврале. Новый подложный паспорт крестьянина Каргопольского уезда вызвал бы теперь подозрения. Кроме того, пронесся слух, что столяров будут переводить из подвала Зимнего дворца в другое помещение. Надо было торопиться со взрывом. Халтурина пока еще не подозревали, но при постоянных обысках помещения могли обнаружить динамит.

Халтурин настаивает, чтобы ему дали большое количество динамита, чтобы взрыв был наверняка. Но Желябов и Кибальчич не хотели лишних жертв и настаивали на минимальном количестве. Кроме того, передать большое количество динамита и хранить его в Зимнем дворце было затруднительно.

Доставка динамита в маленьких кульках приводила к отдалению срока взрыва. По воспоминанию М.Ф.Фроленко, последнюю большую партию динамита Халтурин пронес, рискуя головой, перед самым днем покушения в корзине с рубашками.

На допросе 20 марта 1881 года Н.И.Кибальчич заявил:

- Вообще я участвовал всякий раз в приготовлении динамита, когда это представлялось нужным в интересах партии, хотя и не всегда знал, в какой форме должно совершаться замышляемое покушение: так относительно покушения 5 февраля я узнал уже только из газет.

На суде Кибальчич снова заявил:

- Я даже не знал относительно взрыва 5 февраля, что такой взрыв будет. Я принимал участие в приготовлении динамита для этого взрыва, но о самом взрыве и о форме его я узнал только из газет.

Кибальчич не мог иначе заявить на допросе, чтобы не выдать находившегося в то время на свободе Степана Халтурина. Опубликованные воспоминания Л.А.Тихомирова и М.Ф.Фроленко свидетельствуют, что Н. И. Кибальчич принимал самое активное участие в покушении в Зимнем дворце, как изготовлением динамита, так и расчетами необходимого количества средств поражения и разрушительного эффекта применительно к столовой Зимнего дворца.

Для взрыва в Зимнем дворце по расчетам Кибальчича необходимо было иметь не менее 15 пудов (240 килограммов) динамита. Но скопить такое количество при сложившихся обстоятельствах было невозможно. Прожив пять месяцев во дворце, Халтурин сумел накопить только около двух пудов (32 килограмма) динамита.

В Распорядительной комиссии Исполнительного комитета «Народной воли» были высказаны сомнения о результативности этого количества динамита. Пригласили в комиссию Кибальчича и спросили:

— Достаточно ли будет двух пудов динамита, чтобы взорвать столовую?

— Теоретически, имеющийся у Халтурина запас динамита, — отвечал Кибальчич,- обладает вполне достаточной разрушительной силой: один фунт динамита уничтожает пять квадратных саженей вокруг себя, а два пуда -это страшная сила, которая должна дать 400 квадратных саженей разрушения. Однако на практике теоретические расчеты иногда не оправдываются. Иногда динамит делает так, что пробьет в стене дырку, да и выскочит в воздух. 

Ввиду тревожного положения, медлить было невозможно и было решено действовать с имеющимся запасом динамита. По совету Кибальчича Халтурину было предложено поставить сундук ближе к углу, между двумя капитальными стенками, чтобы иметь наиболее шансов обрушить столовую. Кибальчич также рекомендовал высверлить в задней стенке сундука несколько отверстий для того, чтобы фитиль мог гореть.

Халтурин ждал благоприятного случая. Для этого требовалось совпадение двух обстоятельств. Нужно было, чтобы царь находился в столовой, а в полуподвале, кроме Халтурина в это время никого не было. В столовой царь обедал ежедневно, хотя с некоторыми колебаниями во времени - а в подвальном помещении в это время были сожители Халтурина, которые мешали( бы произвести взрыв.

В этот период Желябов и Халтурин встречались ежедневно, но всякий раз, проходя мимо Желябова и не здороваясь с ним, Халтурин ронял слова:

— Нельзя было...

Или:

- Ничего не вышло,- и проходил мимо.

17 (29) августа 1879 года Учредительное собрание в Тырново по желанию, «царя-освободителя» избрало болгарским князем принца Александра Батенберга, молодого человека 22 лет, прусского офицера, племянника русской императрицы Марии Александровны. Его стали именовать князем Александром I.

Выполняя обязанности главы нового государства, болгарскому князю приходится лавировать между петербургским диктатом, стремившимся превратить его его в царского наместника, и сторонниками независимости, которым русская опека представляла угрозу превращения Болгарии с точки зрения политической в своего вассала, а с точки зрения экономической — в колонию.

Не без влияния Германии и Австрии сам болгарский князь тоже противится русскому влиянию. Александр II знал об этих попытках сверху и снизу освободиться от беспрекословного послушания и решил вызвать в Петербург князя Александра I для выражения своей «монаршей воли».

Многое не нравится русскому императору. Болгарский князь благоволит «либералам». Государственный строй совсем не по русскому образцу. Болгары только что вырвались из турецкой зависимости и уже ввели у себя конституцию. Министры ответственны перед народным представительством — собранием, которое, подумать только, законодательное, устанавливает бюджет страны и контролирует расходы.

Для прикрытия истинных намерений встреча «на высшем уровне» должна носить якобы семейный характер. Императрица Мария Александровна чахла с каждым днем и. вполне нормальным будет визит к ней ее брата принца Александра Гессенского и его сына болгарского князя Александра I. Встреча была назначена на вторник 5 февраля 1880 года в 6 часов вечера в виде семейного обеда.

5 февраля 1880 года жившие в полуподвальном этаже столяры Разумовский, Богданов и Халтурин пришли в пять часов вечера с работы, пили в отсутствии надзирателя Петроцкого чай, не освещая комнаты. Напившись чаю, Богданов ушел на работу, а Разумовский и Халтурин пока оставались в своей комнате. В это время мимо комнаты столяров проходил дворцовый печник Матвей Аверьянов и, услыхав разговор, вошел в нее и спросил:

— Петроцкий дома?

— Его нет дома.

— Почему вы сидите впотьмах?

- Огонь нам не нужен, так как сейчас мы с Разумовским уходим на работу.

Когда же несмотря на такой ответ, Разумовский все-таки хотел зажечь лампу, Халтурин закричал:

- Не надо зажигать лампу, ты ее в темноте разобьешь! В лампе нет керосина и, если поджечь фитиль, то лопнет стекло.

Аверьянов ушел, а когда за ним стал собираться на работу и Разумовский, который перед уходом хотел достать из шкафчика петли и замок для шкатулки, которую он делал, то Халтурин зажег бывший у него огарок свечи и тотчас же сам потушил ее. По уходе Разумовского в комнате остался один Халтурин. Он поставил свой сундук с динамитом в углу между двумя капитальными стенами, надел пальто, зажег фитиль, опущенный в сундук, и быстро вышел из дворца.

Царские гости 5 февраля 1880 года в пути задержались и только вечером в начале седьмого часа их кареты проехали к подъезду ее величества. После обмена приветствиями они вместе с царской семьей собрались в Малом Фельдмаршальском зале(167). Церемония встречи царской семьи с принцем и князем и посещение больной царицы Марии Александровны заняли несколько минут.

В шесть часов 20 минут царь об руку с князем Болгарским выходит из зала, намереваясь по «темному коридору» («Корабельная», 303) пройти в столовую (Желтый зал, 161), где были накрыты столы на 15 персон. За царем - наследник Российского престола об руку с принцем Гессенским. Дальше следует вереница царской семьи и особо приближенные ко двору.

Перед царем с поклоном распахивают двери камер-лакеи. Всё торжественно, напыщенно и важно. До столовой осталось пройти несколько десятков шагов...

На площади у дворца Халтурина, в большой тревоге, уже поджидал Желябов. Халтурин подошел к нему и спокойно произнес:

— Ну готово!

Вскоре, словно в подтверждение сказанного в 6 часов 22 минуты вечера раздался оглушительный взрыв. В окнах дворца погасли газовые огни, и Зимний дворец погрузился в непроницаемый мрак. Стал сбегаться народ, примчались пожарные команды.

При взрыве были разрушены своды между подвалом и первым этажом и перегородки между помещениями в подвале. В комнате столяров не осталось никаких следов от печки. На первом этаже были разрушены караульное помещение и смежные с ним комнаты.

Взрывная волна устремилась к перекрытию между первым и вторым этажами, но оказалось, что оно состоит из двойных сводов. Нижний свод был пробит, верхний только потревожен. Поэтому в Малиновом зале лишь приподнялись три щита паркета, в Желтом зале (царская столовая - вылетели отдушины воздушного отопления, появились трещины в общей стене этих помещений. Во всех трех этажах дворца были выбиты более тысячи оконных стекол.

В царской столовой была перебита посуда на обеденном столе, но никто из участников семейного обеда не был даже задет, так как они не успели войти в столовую. Пострадали солдаты лейб-гвардии Финляндского полка, находившиеся в караульном помещении и дворцовые служители в рядом расположенных комнатах: 11 убитых и умерших от ран и 56 раненых.

Халтурину хотелось узнать результаты взрыва, но Желябов решительно потащил его в динамитную мастерскую, на Большую Подьяческую улицу.

Халтурина бросало то в жар, то в холод. Его неотступно преследовали мысли: «Убит ли царь?» «Не напрасны ли принесенные жертвы?».

Долго не возвращался с Дворцовой площади Желябов. Наконец, он появился. Вид у него был убитый.

- Опять неудача! Царь остался жив. Гости опоздали к обеду. В момент взрыва царя в столовой не было!

Это известие сразило Халтурина... Он точно одеревенел.

Наутро пришел Кибальчич. Он, как всегда, спокоен и задумчив. Его большие голубые глаза смотрят на Халтурина со спокойной твердостью, добротой и сочувствием.

Халтурин, глядя на Кибальчича, подумал: «Интеллигент, плечи слабые, стан не крепок, но силы в глазах сколько? Этот ни при каких неудачах не растеряется, он всегда сохранит присутствие духа, и всегда спокойно и упорно будет идти к своей цели и достигнет ее. Когда потребуется мужество, он проявит его до конца. А руки какие? Пальцы цепкие, все в ссадинах и мозолях, эти руки все могут сделать».

Халтурин знал о письме Кибальчича Брешко-Брешковской при выходе из тюрьмы в 1878 году: «Даю слово, что все мое время, все мои силы я употреблю на служение революции...» Он знал, что Кибальчич сдержал свое слово. Годами изучал взрывчатку. Научился вырабатывать в домашних условиях динамит, нитроглицерин, пироксилин. Мины Кибальчича действовали безотказно.

Кибальчич подошел к Халтурину и, растягивая слова, сказал:

— Не горюй, Степан Николаевич! Не удалось вчера, удастся завтра. Александр Второй будет уничтожен. Наши неудачи в охоте за ним кончатся. Он будет убит! Но этого мало. Нужно готовить рабочих к этому моменту. Нужно создать реальную силу, которая воспользовалась бы растерянностью и вырвала власть. Такой силой могут быть только организованные рабочие.

Политические изменения обязательно приводят к экономическим переменам. Они взаимно связаны. Обязательно нужно организовать рабочих. Тебе, Степан Николаевич, это понятно больше, чем другим. Ты близок к рабочим. У тебя есть опыт в работе среди них. Тебе обязательно нужно этим заняться.

Слова Кибальчича точно пробудили Халтурина. Глаза его загорелись.

— Да, это верно. Нужно идти к рабочим, связаться со старыми друзьями на фабриках и заводах. Надо действовать быстро и энергично. Нужно...

— Никуда ты сейчас не пойдешь. Шпики рыскают теперь по городу и при первом же выходе на улицу тебя могут арестовать. Отсиживайся пока, а потом уедешь в Москву, и там принимайся за дело,— сказал Желябов.

Халтурин остался. Этого требовала конспирация и состояние его здоровья. Он с каждым днем становился слабее, щеки его запали, он весь изогнулся. Оброс бородой. Настоятельно требовался отъезд из Петербурга. Весной Халтурин был уже в Москве на Пресне, а позже в Одессе.

Столяр Степан «Бытышков» после взрыва исчез. Исчезновение из дворца столяра сразу же вызвало подозрение.

Проверка данных паспорта Батышкова показала, что деревни Суток и Троицкой волости в Каргопольском уезде не существует. Ясно стало, что паспорт был подложный.

Начались лихорадочные розыски виновника страшного взрыва. Во все концы России были разосланы фотографические карточки Степана Батышкова. Но опытный конспиратор Халтурин так и не был обнаружен. Его и след простыл. После тщательного расследования полиция установила, что под именем «Батышкова» был Халтурин.

Судьба Степана Халтурина была трагической. После покушения он находился в подполье, выполняя важные поручения Исполнительного комитета «Народной воли». На юге России в Киеве и Одессе неистовствует военный прокурор генерал-майор Стрельников. Он должен быть уничтожен. Халтурин и Желваков подготавливают его убийство. 18 марта 1882 года в Одессе на Николаевском бульваре Стрельников убит. Халтурина и Желвакова тут же схватили, 20 марта их судили, а 22 марта в пять часов утра их казнили.

Царские тюремщики так и не узнали, что в и к руки попал исполнитель самого дерзкого покушения на царя в его собственном доме — Халтурин. Ему в это время было 25 лет. Он всей душой стремился к объединению рабочих, мечтал о народовластии и ради этого отдал свою жизнь.

По поводу взрыва в Зимнем дворце «Народной волей» была издана прокламация:

«По постановлению Исполнительного комитета 5 февраля в 6 часов 22 мин. вечера совершено новое покушение на жизнь Александра Вешателя посредством взрыва в Зимнем дворце. Заряд был рассчитан верно, но царь опоздал на этот раз к обеду на полчаса, и взрыв застал его на пути в столовую. Таким образом, к несчастью родины, царь уцелел.

С глубоким прискорбием смотрим мы на погибель несчастных солдат царского караула, этих подневольных хранителей вечного злодея. Но... пока армия будет оплотом царского произвола, пока она не поймет, что в интересах родины ее священный долг стать за народ против царя, такие трагические столкновения неизбежны.

Еще раз напоминаем всей России, что мы начали вооруженную борьбу, будучи вынуждены к этому самим правительством, его тираническим и насильственным подавлением всякой деятельности, направленной к народному благу. Правительство само становится преградой на пути свободного развития народной жизни. Оно само ставит каждого честного человека в необходимость или отказаться от всякой мысли служить народу, или вступить в борьбу на смерть с представителями государства. Объявляем еще раз Александру II, что эту борьбу мы будем вести до тех пор, пока он не откажется от своей власти в пользу народа, пока он не предоставит общественное переустройство всенародному Учредительному собранию, составленному свободно, снабженному инструкциями от избирателей. А пока первый шаг в деле освобождения родины по-прежнему стоит задачей перед нами, и мы разрешим ее во что бы то ни стало.

Призываем всех русских граждан помочь нам в этой борьбе против бессмысленного и бесчеловечного» произвола, под давлением которого погибают все лучшие силы отечества.

Исп.ком., 1880 г., 7 февр. Летуч, тип. «Нар. воли».

•

Четвертое покушение на жизнь царя оказалось неудачным, но о взрыве заговорили по всей стране и во всем мире. Сам факт выполнения покушения на царя в его собственном дворце произвел потрясающее впечатление на всех людей.

Взрывы 19 ноября 1879 года и 5 февраля 1880 года, несмотря на неудачу, произвели большое впечатление в России и в Европе. Революционная организация «Народная воля» в представлении всех — демократической молодежи, обывателей, чиновников и т. п. стала казаться всемогущей таинственной силой. Ей одни симпатизировали (в основном, правда, пассивно), а другие из боязни за свое благополучие - противодействовали (и отнюдь не пассивно).

В правительственных верхах царила паника. Газеты печатали сообщения о покушении с истерическими восклицаниями:

«Динамит в Зимнем дворце!», «Покушение на русского царя в самом его жилище! Это скорее похоже на страшный сон, чем на действительность, и тем не менее это действительность, а не сон».

Перепуганные дворяне, помещики, генералы, попы, верноподданные купцы и лавочники, кое-кто из «либералов» в страхе говорили друг другу:

— Взрыватели проникли в Зимний дворец!

- Они живут около самого царя!

- Что смотрит всесильное «Третье отделение?»

— Что делают сыщики, полиция?

В такой напряженной атмосфере отказ от дальнейших покушений становится для народовольцев психологически невозможным. Цареубийство становится главной целью, все остальное — второстепенное.

Сам царь перепуган и потрясен. Он понимал, что на его жизнь ведется постоянная систематическая охота. Но до сего времени он в Зимнем дворце чувствовал себя в относительной безопасности.

После взрыва во дворце царь не находит себе места. Почти в каждом дворцовом служителе он видел своего возможного убийцу. Свои внутренние апартаменты он держит на запоре. Малейший шорох приводит его в смятение. Он не спит по ночам. Он сразу постарел - осунулся. Так долго продолжаться не может. Нужно на что-то решиться, нужно что-то предпринять.

Царь созвал на 9 февраля у себя экстренное совещание. Были приглашены член Государственного Совета Валуев, шеф жандармов генерал Дрентельн, министр двора - друг царя граф Адлерберг, военный министр Милютин и наследник престола Александр Александрович - тридцатипятилетний, широкоплечий с могучей грудью, большими бакенбардами и тусклыми бледно-голубыми глазами.

Программа совещания коротка: мероприятия против повторения «злодеяния», происшедшего 5 февраля. Валуев и Дрентельн предложили: увеличить строгость и применить чрезвычайные меры против революционеров, дать чрезвычайные полномочия генерал-губернаторам и губернаторам и судить политических преступников военным судом.

Выступает граф Адлерберг:

- Плохо выполняют свои обязанности градоначальник и полицеймейстер. Чтобы сделать невозможным повторение прошедших злодеяний, нужно с корнем выкорчевать организацию революционеров. Нужно не давать им возможности отмалчиваться на следствиях и своим молчанием оставлять на свободе нераскрытыми соучастников своей организации и преступлений. Надо заставить их говорить, чтобы они раскрыли свои тайны. Пытать и пытать до тех пор, пока остается скрытым хоть одно имя не только их соучастников, но и мало-мальски сочувствующих им. А выявив, нужно немедленно их уничтожить. Уничтожить их корень, их семя. Для революционеров следует ввести пытки средневековья — пытки инквизиции.

Выступление Адлерберга явно пришлось по душе государю. Это поняли Валуев и особенно шеф жандармов Дрентельн. Только Милютин неодобрительно покачал головой.

Цесаревич Александр выступил последним. Голос его звучал решительно:

— Революционеры-убийцы уже проникли в святилище русского народа — царский дворец. Это небывалое бедствие государства требует и исключительных мер. Только небывалое бедствие государства требует и исключительных мер. Только единая сильная воля и сосредоточенная в ней вся власть в государстве, может победить и уничтожить революционеров, действующих по единой преступной, но сильной воле. Нужно одному лицу под чинить все министерства, все ведомства. И это лицо все силы министерств и ведомств направит к единой цели — спасению государства от революции Это облеченное полнотой власти лицо должно быть ответственно только пере, государем.

Царь, выслушав мнение всех, закрыл совещание, никакого решения этот день не принял.

Только на второй день царь созвал всех министров и объявил им О( учреждении Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия под председательством (начальством) генерал-адъютанта графа Михаила Тариэловича Лорис-Меликова

12 февраля 1880 года был опубликован царский указ об учреждении Верховной распорядительной комиссии для поддержания государственного по рядка и общественного спокойствия. Эта комиссия проявила некоторый но вый политический курс, ослабляя, где не чуялось ей никакой политической опасности, прежние, сплошь и рядом бессмысленные репрессии. Комиссия: вернула ряд политических высланных и освободила некоторых арестованных печать получила частичное ослабление цензурного гнета.

В начале своей служебной карьеры Лорис-Меликов долго служил на своей родине - Кавказе начальником Терской области, удачно усмирял мятежников, ловко используя вражду горских племен. Во время русско-турецкой войны он командовал Кавказским корпусом, который отличился при взятии турецкого города Карса. Лорис-Меликов за это получил звание графа. После губернаторства в Астрахани был Харьковским генерал-губернатором, где увеличив состав полиции и жандармерии, с большой ловкостью вел борьбу с революционерами...

Получив назначение председателем Верховной распорядительной комиссии, Лорис-Меликов начал действовать со свойственной ему энергией. Он проявил беспощадную жестокость по отношению к революционерам. Увеличил штаты жандармерии и полиции. Ассигновал громадные суммы денег на тайную агентуру. С другой стороны, он заигрывал с издателями либеральных газет и журналов, подавая им надежду на постепенное и мирное обновление самодержавной России. За выполнение политики лавирования он не напрасно получил кличку «бархатный диктатор».

Тайно от общества в это время разрабатывали проект суррогата представительских учреждений, известного под именем «Конституция графа Лорис-Меликова». Эта «конституция» являлась жалкой пародией на западноевропейские демократические законы.

Император Александр II вообще был противником каких бы то ни было конституционных начал. Он ревниво оберегал права и преимущества своей неограниченной самодержавной власти и не допускал в этом отношении никаких компромиссов. Однако он понимал, что опираться только на одни репрессии и на их ужесточение недостаточно и необходима какая-то разрядка, и благосклонно относился к советам Лорис-Меликова допустить представителей либералов к обсуждению некоторых государственных вопросов.

Переход царизма к политике лавирования был вызван ростом революционного напряжения в стране, которая характеризовалась кризисом политики господствующего класса дворян и помещиков, обострением нужды и бедствий рабочих и крестьян, повышением активности угнетенного класса, усилением крестьянских выступлений, самоотверженной борьбой народовольцев против правительства, а также возрастанием либерально-оппозиционного движения. Все это дает возможность заключить, что в конце 70-х — начале 80-х годов Х1Х века в России создалась вторая революционная ситуация (первая такая ситуация возникла в конце 50-х - начале 60-х годов).

В обстановке назревания революции правительство намеревалось комбинировать политику жестоких расправ над революционерами с политикой заигрывания с либералами, многообещающими речами, обращениями к народу.

Революционная ситуация однако не привела к революции. Недостаточной была, как указал В.И.Ленин, «способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство...»

Личная жизнь царя Александра II складывалась по обычному для того времени порядку. Он вступил в первый брак, когда ему было 23 года, будучи еще наследником престола. Когда он посетил Курфюрста Гессен-Дармштатского великого герцога Людовика II ему сосватали принцессу Максимилиану-Вильгельмину-Августу-Софию-Марию. Приняв православие, она стала называться Марией Александровной. 16 апреля 1841 года состоялось бракосочетание цесаревича Александра и принцессы Марии, которой не было еще 17 лет.

На престол Александр II вступил в 1855 году после смерти своего отца Николая Павловича.

Еще в шестидесятых годах Александр II стал по примеру своего отца часто изменять жене. Хотя у них было восемь детей и некоторые из них уже были взрослыми, царь не мог устоять ни перед одной красивой женщиной из числа фрейлин и других придворных дам. Иметь их своими наложницами было для монарха делом довольно обычным... Времена балерин и певичек в качестве царских любовниц еще не наступили.

Царица Мария Александровна уже давно перестала привлекать к себе Александра II. Он фактически бросил ее, охотился за девушками, многих развратил. Писатель Г.И.Чулков в книге «Императоры. Психологические портреты» (М.: Московский рабочий, 1991:-С. 221-256, 270) приводит, вряд ли полный, список любовниц Александра II: «Долгорукая первая, Замятина, Лабунская, Макова, Макарова». Он упоминает дальше: «И эта скандальная история с Вандой Кароцци, общедоступной петербургской блудницей. И не менее постыдная история в Ливадии с гимназисткой, дочерью камер-лакея».

В 1863 году Александр И, посетив Смольный институт благородных девиц, влюбляется в шестнадцатилетнюю княжну Екатерину Михайловну Долгорукову. Она была очень красива. После окончания Смольного института, когда Кате не было и 18 лет, он сделал ее своей любовницей. Царю в то время было 47 лет.

На лето Александр II увозил новую любовницу в Крым. Она жила недалеко от Ливадии в уютной вилле в Бьюк-Сарае.

Зимой и весной аристократический Петербург видел, как изо дня в день царь ездил в гости к Кате Долгоруковой, и все прекрасно знали, что он прижил с нею четырех детей.

Для Долгоруковой и детей царь выстроил на Большой Гагаринской, 3 роскошный дом, целиком облицованный мрамором.

После февральского покушения в 1880 году Александр II перевез Катю с детьми к себе в Зимний дворец, где она жила под одной крышей с императрицей Марией, законной женой Александра II.

Долгорукова жила вначале на 3-м этаже в камер-юнкерской части Зимнего дворца, где ей отвели три большие комнаты, расположенные над личными царскими апартаментами, соединенными с ними внутренней лестницей.

Царица Мария Александровна, будучи больной, искала утешения в молитвах и стала ханжей. Она умерла 22 мая 1880 года.

П.А.Кропоткин писал о последних днях царицы Марии Александровны: «Она умирала в Зимнем дворце в полном забвении... Придворные дамы...покинули ее, и весь придворный мир, зная, что того требует сам император, заискивал перед Долгоруковой...»

После смерти царицы Долгорукова жила на втором этаже рядом с царем. Пока была жива царица, то на любовные утехи Александра II царская семья (великие князья и княгини, наследник престола и другие августейшие отпрыски) смотрели как на нечто традиционное, подобающее русскому императору, и никаких протестов с ее стороны это не вызывало. 

Правда, неожиданное постоянство царя по отношению к Долгоруковой и ее проживание в Зимнем дворце уже настораживало двор. После же смерти царицы Александр II освободился от свершенного ранее церковного брака и мог снова жениться.

Имея уже наследников престола, необходимость в браке с иностранными принцессами, как этого требовал закон, отсутствовала. Тогда царь мог вступить в брак хотя бы с той же княжной Долгоруковой. А это не входило в планы русско-немецкой царской семьи.

Когда Александр II в семейном кругу высказал желание вступить в брак с Е.Долгоруковой, то он встретил, конечно, полное неодобрение его намерениям. 

Среди дворцовой фронды, протестовавшей против вторичного брака Александра II и препятствовавшего этому всеми силами, особенно выделялся 35-летний наследник престола Александр Александрович (ставший им только в 20-летнем возрасте, после смерти своего старшего брата Николая) и его жена Мария Федоровна (бывшая датская принцесса, дочь короля Христиана IX Мария-София-Фредерика-Дагмара и бывшая невеста покойного брата).

Побуждали царскую семью к сопротивлению новому браку не заботы о нравственности отца и не опасения, как отнесется к этому браку при еще не окончившемся трауре по недавно умершей жене русский народ. Нет! Они опасались лишь, что Долгорукова как женщина умная и энергичная заберет Александра II в свои руки. Тогда она будет, пожалуй, им так верховодить, что власть передана будет царем номинально и фактически в руки второй жены и ее сына князя Георгия, когда он подрастет.

Несмотря на противодействие всей царской семьи, Александр И решил жениться на княжне Долгоруковой.

6 июля 1880 года (через полтора месяца после смерти Марии Александровны) Екатерина Долгорукова стала законной, хотя и морганатической, женой Александра II.

Бракосочетание состоялось в Большом Царскосельском дворце. Обряд совершил протоиерей Большой церкви Зимнего дворца К.Я.Никольский. Присутствовали только самые приближенные царя.

Под венцом стоял сгорбленный, несмотря на корсет под мундиром, преждевременно состарившийся, обрюзглый с мешками под глазами, страдающий одышкой, император Всероссийский, царь Польский, князь Финляндский и , пр. и пр. Рядом с ним цвела красавица с «глазами газели».

По высочайшему указу 5 декабря 1880 года новой жене царя было присвоено звание «светлейшей княгини Юрьевской».

11 сентября 1880 года, находясь в Ливадии, Александр II составил завещание, по которому светлейшей княгине Юрьевской передавались после его смерти государственные процентные бумаги, помещенные им в государственном банке на сумму 3 302 970 рублей.

Лорис-Меликов постарался сделаться почитателем и другом княгини Юрьевской. Зная о большом ее влиянии на царя, он в угоду ей старался убедить царя в полезности и даже необходимости венчания княгини Юрьевской царицей, в нарушение существующего закона. Ему удалось убедить в этом царя. Был заготовлен соответствующий высочайший рескрипт .

Морганатический брак не давал царских прав жене и детям от этого брака. Когда после смерти Александра II на престо.п вступил Александр III, он и его супруга выместили всю свою злобу на княгине Юрьевской и ее детях, сделав их положение при дворе несносным. Княгиня Юрьевская вынуждена была с детьми эмигрировать за границу. Умерла она в Ницце 15 февраля 1922 года, пережив мужа и его сына, внука и правнука.

Главный полицейский генерал Лорис-Меликов добился громадной, почти неограниченной власти в России. Он сосредоточил в своих руках права руководителя всей жандармско-полицейской службы, главного следователя по политическим делам и обер-охранника царской особы. Под прикрытием либеральных фраз и отдельных структурных реформ им велась деятельная борьба с революцией.

«Народной воле» была объявлена война не на жизнь, а на смерть. Репрессии по отношению к революционерам были усилены. Росло число административно-высылаемых, ухудшился режим в политических тюрьмах, с еще большей жестокостью применялась смертная казнь. Наблюдения велись за каждым домом, заглядывали в окна. То и дело хватали «подозрительных личностей». Реакционная пресса неистовствовала.

Авторитет «Народной воли» возрос. Зарубежные либеральные газеты стали отзываться о революционной партии в России с уважением. Напряженно следили за неравным единоборством.

6 августа 1880 года Верховная распорядительная комиссия была упразднена, а III отделение собственной его императорского величества канцелярии, в виде уступки общественному мнению, было формально уничтожено, а на самом деле просто переименовано в Департамент полиции, специально для политической борьбы учрежденный. Граф Лорис-Меликов был назначен министром внутренних дел с расширенными правами по политической борьбе. Работа «Народной воли», направленная к исполнению смертного приговора над царем продолжалась. Шла подготовка к новым покушениям...

Послеглавие

Бух Николай Константинович (1853-1934), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1880 году приговорен к 15 годам каторжных работ, отбывал их на Каре. Автор воспоминаний. Умер в СССР.

Грязнова Мария Васильевна (1858-?), народоволка. В 1880 году приговорена к ссылке в Западную Сибирь. Умерла после 1934 года в СССР.

Иванова (Борейша) Софья Андреевна (1856-1927), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1880 году приговорена к четырем годам каторжных работ. Умерла в Москве.

Иохельсон Владимир Ильич (1855-?), народоволец. В 1880 году эмигрировал за границу. Возвратился в Россию в 1908 году. Занимался литературной деятельностью.

Любатович (Джабадари) Ольга Спиридоновна (1853-1917), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1881 году арестована и сослана в Сибирь, где пребывала до 1889 года.

Морозов Николай Александрович (1854-1946), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работам. До 1905 года находился в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях. При Советской власти известный ученый, почетный член Академии наук СССР.

Цукерман Лазарь Иосифович (1852-1887), народоволец. В 1880 году приговорен к 8 годам каторжных работ, отбывал их в Якутии. Находясь в ссылке покончил с собой - бросившись в реку.

Фигнер (Сажина) Евгения Николаевна (1958-1931), народоволка. В 1880 году приговорена к ссылке в Восточную Сибирь. Умерла в Москве.

Глава XII

ПОД ЗЕМЛЕЙ И ПОД ВОДОЙ

После неудачного взрыва в Зимнем дворце Исполнительный комитет «Народной воли» предпринимает новые попытки привести в исполнение смертный приговор на Александра II. Проникнуть в покои царя теперь невозможно. Надо снова заняться подготовкой покушения на дорогах. Ежегодно царь весной и осенью уезжал из Петербурга в Ливадию. Возможно, что на сей раз поедет через Одессу. Исполнительный комитет разрабатывает план пятого покушения. Кибальчич предлагает уличный подкоп.

- Опыт «Москвы»,- говорит он,- показывает, что работы при подкопе наименее заметны. Эффективность же взрыва при достаточном у нас запасе динамита, будет очень высокой. Копать надо не лопатами, а сверлить буравом.

Исполнительный комитет соглашается с техническим планом покушения, предложенным Кибальчичем, и поручает группе в составе Н. Саблина, С. Перовской, А. Якимовой и Г. Исаева выехать в Одессу.

В конце марта 1880 года Саблин приехал в Одессу. Затем приехала Перовская. Они явились к члену Исполнительного комитета Вере Фигнер, на Ямскую улицу в доме Ставрова, где она жила под именем Антонины Александровны Головлевой. Саблин и Перовская пришли с готовым планом покушения.

- Надо наметить улицу, которая имела бы наибольшие шансы на проезд царя от вокзала к пароходной пристани - сказал Саблин.

— На этой улице мы с Николаем,- заявила Перовская,- снимаем как муж и жена лавочку и заведем торговлю.

- Из лавочки проведем мину под мостовую улицу и хлопнем его,- с улыбкой заключил Саблин.

- Улица может быть только одна - сказала Фигнер - это Итальянская , по которой всегда едут от вокзала в порт.

Перовская сообщила Фигнер, что привезла письмо от Николая Колодкевича к рабочему Василию Меркулову. Он принимал участие в прошлом году в попытке покушения и на его помощь они надеются. Кроме того, Колодкевич просил связаться с Львом Златопольским, который поможет в технических вопросах.

— Приедет ли Кибальчич? - спросила Фигнер.

- Нет! Он что-то делает и трогать его нельзя. На днях прибудут Исаев и Якимова. Думаю, мы справимся без Кибальчича,- заявила Перовская.

Фигнер передала Перовской 300 рублей, которые необходимы будут для платы за помещение, покупки бакалейного товара и бурава, на содержание всех участников и последующий разъезд их.

4 апреля 1880 года на Итальянской улице в доме № 47, у домовладельца Вильгельма Галка, было снято торговое помещение № 7 с двумя жилыми комнатами. В них поселились Саблин и Перовская под именами уманских мещан Петра и Марии Прохоровских. 23 апреля приехали Исаев и Якимова, которые поселились в доме № 3 по Троицкой улице под именем Сергея и Варвары Потаповых.

Царя ждали в мае. Надо было спешить. Сравнительно быстро удалось создать бакалейную лавочку, а провести подкоп было труднее.

Саблин связался с Львом Соломоновичем Златопольским, проживавшем в доме № 81 по Старо-Портофранковской улице. Златопольский был мастер на все руки. Недаром его звали «механик». Он приобрел земляной бурав и водопроводные трубы, разрезал их на 12 частей и нарезал их концы. Достал сгоны для соединения труб, и бурав был готов.

В помещении, где производилась торговля бакалейным товаром, в левом углу за прилавком ветхие половицы заменили новыми досками. Здесь устроили люк под пол и выкопали колодец. Из него буравом Златопольского просверливали канал для мин. Работать можно было только ночью, так как днем приходили покупатели. Бурение шло с большим трудом: почва оказалась глинистой, она забивала бурав, который двигался при громадных физических усилиях и очень медленно.

Динамит, оболочки мин, батарея и запалы хранились в лавке или в квартире «Потаповых». Однажды на их квартире в руках Исаева взорвался запал с гремучей ртутью. Три пальца левой руки были оторваны, кожа руки повисла безобразными клочьями, струилась кровь.

Якимова проявила свойственное ей присутствие духа и перевязала искалеченную руку. Быстро уничтожила следы крови. Убедившись, что ни хозяева, ни соседи не обратили внимания на шум взрыва, Якимова свезла Исаева к знакомому доктору. После этого все вещи, необходимые для работы (динамит, гремучая ртуть, провода), хранившиеся на квартире «Потаповых», были перенесены к Фигнер, так как боялись, что грохот от взрыва запала мог все же обратить на себя внимание жильцов дома.

Рытье канала для мин дальше осложнилось. Бурав при работе уклонился вверх и вскоре дошел почти до поверхности тротуара, не дойдя до мостовой. Было решено, чтобы выправить направление бурава, провести лопатами подкоп в несколько аршин земли и уже затем снова действовать буравом.

Землю начали складывать в одну из жилых комнат. По окончании работы было решено всю землю вывести вон, на случай осмотра домов по пути следования царя. Поэтому, уже заранее начали уносить ее, кто сколько мог. На квартире Фигнер нашли место, куда можно было сложить массу этой земли. Ее привозили и приносили в корзинах, пакетах, узлах, которые Фигнер затем опорожняла. При таких способах работы надо было не менее двух недель, чтобы дойти до середины мостовой.

Полученное в середине мая известие о том, что царь прибудет в Одессу через три дня, заставило прекратить работы, которые не могли быть доведены до конца в столь короткое время. Александру II опять повезло. Исполнительный комитет дал указание свернуть это предприятие. Колодец был засыпан землей, находившейся в жилых комнатах. Рыхлую землю утоптали. Когда все было приведено в порядок, лавка была закрыта.

24 мая «Прохоровские» оставили помещение, отметившись выбывшими в город Полтаву. 14 июня уехали «Потаповы». В июле выехали Фигнер, Златопольский и Меркулов. Обо всем этом и о других делах народовольцев власти узнали впоследствии от Меркулова, который стал предателем, выдал всех известных ему революционеров. На суде по процессу «20» он обличил своих товарищей, за что Тетерка на суде нанес ему сильный удар в лицо кулаком. Этот же Меркулов 10 февраля 1883 года в Харькове выдал в руки полиции В. Фигнер.

В 1880 году народовольцы не планировали покушений на железных и шоссейных дорогах. Сведения, полученные с мест, говорили о весьма тщательной охране дорог и окружающей местности на пути от Петербурга до Ливадии.

Весь путь по обе стороны железнодорожного полотна, а затем шоссе охранялся сторожами, расставленными друг от друга на расстоянии 20 - 30 метров, у мостов и в лесных местах — еще чаще.

Интересно отметить, что такой план охраны царя был лично им одобрен. Боязнь покушений заставляло его принимать меры чрезвычайной предосторожности. Особенное внимание уделялось охране мостов. «Бдительность» здесь привела однажды к расстрелу рыболовов, принятых за минеров железнодорожного моста.

Отказавшись от попыток покушений на дорогах, решено было выполнить покушение в столице. Исполнительный комитет «Народной воли» в конце апреля 1880 года приступил к организации покушения в Петербурге. Было много разных планов, но при детальном рассмотрении их они оказывались неосуществимыми. Охрана царя была усилена. Дворники, проинструктированные полицией, тщательно следили за всеми жильцами. Успех дела мог быть обеспечен только при оригинальном техническом решении. На заседании Исполнительного комитета решающее слово было предоставлено Кибальчичу:

— Вы знаете, я всегда сторонник подкопа. Но времени у нас мало. Кроме того, полиция несомненно принимает меры, чтобы обезопасить путь следования царя и неверное держит на учете все квартиры и подвалы на улицах, по которым проезжает царь. Лучше взорвать какой-либо мост по пути проезда царя...

Это предложение заинтересовало Исполнительный комитет и было принципиально одобрено. С особым жаром и энергией взялся за воплощение в жизнь его Александр Михайлов. Скоро он заметил, что царь часто ездит от Царскосельского вокзала в Зимний дворец. Каждый раз на этом пути он проезжает по Гороховой улице и Каменному мосту через Екатерининский канал.

Исполнительный комитет начал обсуждать технические подробности осуществления шестого покушения на жизнь царя взрывом Каменного моста.

Смерть царицы Марии Александровны 22 мая и женитьба царя отодвинули намеченную поездку на август.

Для организации покушения были выделены: Желябов, А. Михайлов, Пресняков, Баранников, Грачевский. Привлекли к этому делу Складского, Меркулова и Тетерку. Решено было заложить под Каменным мостом мину и взорвать ее при проезде царя.

Исполнительный комитет предложил внимательно изучить всю обстановку. Начались поездки Желябова, Преснякова, Баранникова, Грачевского и Тетерки на лодке по Екатерининскому каналу на угол Гороховой улицы под Каменный мост. Свод моста добротно выведен из толстых каменных плит. Под мостом только гладкий каменный свод и вода. Ни карниза, ни выступа. Где же заложить мину? Ни одной плиты со свода моста не выдернешь. Мост постоянно под наблюдением полицейского.

Желябов ищет выхода. И находит его. Он заявляет товарищам:

- Я подъеду на лодке с миной и в нужный момент взорву себя и мину. Кибальчич ласково, с улыбкой дотрагивается до горячей руки Желябова:

— Такая жертва совершенно не нужна.

- А куда же заложить мину? - кричит Желябов.

— Мину опустим в воду на дно канала. Здесь глубина небольшая. И вода не помешает взорвать мост.

- Сколько же понадобится динамита для такой мины?

- Семь пудов.

— Но динамит в воде испортится.

— А мы его запакуем в гуттаперчевые подушки,— ответил Кибальчич. — Так не испортится.

На том и порешили.

— Ты дай нам динамит в подушках, а мы их опустим в воду около устоев моста и отведем куда-нибудь проводку,- задумчиво сказал Желябов.

- Перед царским проездом надо будет приехать на лодке, достать концы проводов и сделать соединение с батареей и индукционной катушкой, как это было у тебя в Александровске, - напутствовал Желябова Кибальчич.

Через несколько дней Макар Тетерка по указанию Желябова пришел в динамитную мастерскую Кибальчича на Большой Подьяческой улице, который дал Тетерке корзину, в которой лежала завернутая в рогожу резиновая подушка весом около 30 килограммов. Тетерка принес корзину в Петровский парк и положил ее в лодку, купленную Окладским. Лодку сторожили по очереди участники покушения.

Повторив операцию, Тетерка затем уселся в лодку, куда поместились еще Желябов и Пресняков, и они выехали на взморье. Там меньше было любопытных глаз. Связали обе подушки веревками и пустились в обратный путь. Фонтанкой и Крюковым каналом проехали в Екатерининский, где под Каменным мостом опустили подушки в воду, прикрепив незаметно конец веревки и провода к находившемуся вблизи моста плоту, на котором стирали белье.

Двух подушек с зарядом около четырех пудов динамита было, по расчетам Кибальчича, мало для подрыва моста. И Тетерке пришлось еще два раза ходить к нему за динамитом и опускать подушки в воду около Каменного моста.

План дальнейших действий состоял в том, что Тетерка в назначенный день и час, имея при себе корзинку с картофелем, должен был сойтись с Желябовым у Чернышева моста и отправиться вместе с ним на плот, к которому были привязаны провода. Под видом промыва картофеля надо было соедини провода с батареей, которую взялся принести Желябов.

Наблюдения за Зимним дворцом и Царскосельским вокзалом и агентурные сведения дали возможность узнать, что 17 августа 1880 года царь уедет в Крым, и это было сообщено Тетерке и Желябову. Однако покушение не удалось вследствие того, что в тот день, не заезжая в Петербург, царь выехал в Ливадию прямо из Царского села.

Желябов, Тетерка и Баранников ночью поехали поднимать подушки с динамитом со дна канала, но не успели, так как имевшиеся у них две железные «кошки» в виде якорьков не захватывали своими лапами подушек. «Кошки» Баранников потом отдал Меркулову на сохранение.

Меркулов после своего ареста 27 февраля 1881 года сообщил полиции о подготовлявшемся покушении под мостом. По его указанию, полиция 5 мая и 6 июня 1881 года обнаружила четыре резиновые подушки, наполненные динамитом, в количестве 115 килограммов. Первые две подушки, лежавшие рядом, метров в 50 от моста, не имели при себе ни запалов, ни проводов, вторые же, найденные 6 июня, лежали в отдалении 17 метров от моста и были снабжены проводами и держали в себе запалы с проводами.

О предательстве Окладского и Меркулова народовольцам не было известно и подозрение в предательстве пало на Макара Васильевича Тетерку. Находясь вместе с ним в заключении, народовольцы его бойкотировали и от него отворачивались. Тяжело ему пришлось. Но на суде во время процесса «20-ти» ошибка разъяснилась, и товарищи вернули Тетерке, этому стойкому и безупречному человеку, свое уважение, доверие и дружбу.

С конца апреля до начала мая 1880 года Н. И. Кибальчич жил в Серапинской гостинице на Забалканском проспекте, дом № 10 (ныне № 22).

Изготовление взрывчатки, изобретательство мин и бомб и их изготовление, непосредственное участие в организации покушений на царя Александра II далеко не исчерпывало деятельность Н. И. Кибальчича в 1878-81 годах.

В начале мая 1880 года, когда после вооруженного сопротивления была разгромлена полицией типография «Народной воли» в Саперном переулке, Н. И. Кибальчичу было поручена организация подпольной временной, «летучей» типографии «Народной воли». Помещалась эта типография на Подольской улице в доме № 11, в квартире № 21 (ныне дом № 9-11, кв. № 38).

Хозяином этой квартиры был Н. И. Кибальчич под фамилией Агатескулов, его «женой» Надеждой Семеновной была Прасковья Семеновна Ивановская. «Прислугой» у них была Людмила Александровна Терентьева под фамилией Климович. Ивановская и Терентьева были наборщицами типографии; Кибальчич кроме заведывания этой типографией руководил еще и лабораторией взрывчатки на Большой Подъяческой улице. Вот как П. С. Ивановская вспоминает совместную с Кибальчичем свою работу в этой типографии:

«Мы выразили желание раньше оборудования квартиры встретиться с будущим нашим хозяином. Мы шли с Лилой (Теретьевой) на смотрины, как на первый пробный экзамен, в приподнятом настроении, преувеличивая несколько действительность. Лилечка как более молодая, экспансивная, торопясь и волнуясь, все приставала с вопросами:

— Какой он - добрый, умный, серьезный?... Откуда пришел он?...

Но встреча с Н. И. Кибальчичем вышла довольно сухой, сдержанной, с коротким обменом мнений по поводу устройства квартиры и количественного состава работников. И мы не только не познакомились дружески, как одной веры и одной мысли люди, но выразили к нашему замкнутому, будущему хозяину не вполне доброе отношение.

Правда, солидный по виду Николай Иванович Кибальчич казался много старше своих лет, и это внушало с нашей стороны почтительное к нему чувство. Он был среднего роста, не очень сильного сложения, черты лица его были тонки и правильны, но излишне разлитая бледность без сменяющейся нервной подвижности, придавала его физиономии какой-то неопрятный вид безжизненности, оттенка равнодушия ко всему.

Спадавшие на высокий лоб пряди темных волос, прямые как ледяные сосульки, создавали на лишенном подвижности лице выражение тупости, полного небытия. Изредка, впрочем, его прекрасные голубые глаза внезапно вспыхивали, смягчая и скрашивая вялость лица.

— Вот так хозяин! Степка-растрепка... Жить и работать доведется в условиях сложных, требующих большой осмотрительности, порой быстрой находчивости. .. Все же любопытно! - выпаливала на обратном пути Лила свои замечания.

Впоследствии наше невыгодное мнение о Н. И. Кибальчиче решительно и резко изменилось. Мы вынесли свое опрометчивое и глубоко ошибочное определение только потому, что он был натурой высоко созерцательной, человек жизни, книжник.

Действительность показала как наивна была попытка в течении одной встречи понять и узнать сложную и замкнутую натуру Николая Ивановича. Это внешнее впечатление, производимое в первый момент Н. И. Кибальчичем, многих приводило к несправедливым о нем суждениям, в чем однако, не было ни правды, ни вдумчивого понимания его индивидуальных особенностей.

Это ошибочное о нем представление возникло потому, что он был чужд обычных, шумных, эмоциональных порывов. Но Николай Иванович не был пессимистом, в вульгарном смысле этого слова, хотя и иллюзий, присущих большинству тогдашней молодежи, у него, действительно, не было; однако в его словах светилась надежда. Мучительно перестрадав период жесточайшей реакции и продолжительного одиночного заключения, он в редкие моменты, как бы переполненный горечью, говаривал, что у него является иногда желание бросить зажженную спичку у пороховой бочки.

Освободившись из тюрьмы, Николай Иванович в 1879 году предложил через Квятковского свои силы и знания партии «Народная воля», разделяя и признавая правоту ее дела. В своей комнате он занимался много, упорно. Его очень занимал тогда новый тип воздушного двигателя. Он заглядывал изредка в нашу рабочую комнату, но не для помощи, а вернее всего, затем, чтобы ослабить немного напряженную работу мысли, расправить вечно согбенную над книгами спину. Иногда он едва-едва касался своего прошлого, продолжительного сидения в тюрьме, знакомство в ней с уголовными типами из «шпаны».

По мере продолжения нашей совместной жизни Николай Иванович все более и более к нам приближался, и мы стали его больше понимать, свыкаться с этим своеобразным положением, медлительным философом. Ему были чужды мелочность, обывательщина, кичливость своими знаниями. Всегда спокойный, меланхоличный, он вдруг оживал до неузнаваемости при каждом посещении нашей квартиры В. Н. Фигнер, делалась веселым, разговорчивым».

Из этих наблюдений П. С. Ивановской можно сделать предположение, что в то время Николай Иванович Кибальчич был неравнодушен к своей подруге по совместному проживанию на конспиративной квартире в Одессе.

Когда в типографии на Подольской улице в доме № 11 сломался тискальный станок А. Желябов послал туда для ремонта И. Окладского. Там он встретил Н. Кибальчича, знакомому ему по Александровску. Такая повторная встреча позволила затем предателю Окладскому помочь полиции арестовать Кибальчича.

«В последний день перед самым нашим распадом,- вспоминала Ивановская,— Николай Иванович попросил сходить с ним в Гостиный двор помочь приобрести новое «приличное» (как добавил А. Михайлов) пальто. Эта деловая прогулка почему-то неизгладимо запечатлелась в памяти со всеми подробностями.

День стоял необычайно красивый, солнечный. Николай Иванович под влиянием ли этой красоты осеннего дня, или по иной причине, весь путь по Невскому был весел, шутлив, разговорчив.

В Гостиных рядах мы с большой тщательностью выбрали пальто, которое Николай Иванович тут же надел на себя; для большего шика куплены были тросточка и перчатки. На обратном пути Николай Иванович внезапно остановился среди тротуара. Внимательный осмотр своей изысканно одетой фигуры, по-видимому, вполне удовлетворил его; по бледному лицу его разлилась широкая ребяческая улыбка.

В этот же день мы распрощались с Николаем Ивановичем навсегда. Конец его жизни многим открыл всю внутреннюю величавую красоту этого замкнутого человека».

Динамитные мастерские и тайные типографии всегда подвергались постоянной опасности раскрытия. Это вызывало перемену квартир, перемену их хозяев, перенос имущества мастерских, конспиративные ухищрения и глубокие волнения. В воспоминании революционерки Христины Гринберг-Кон сохранился рассказ об одной перемене квартиры мастерской взрывчатки.

В 1880 году на исходе лета Христине Григорьевне Гринберг (впоследствии жена революционера Феликса Кона) было предложено совместно с Кибальчичем организовать новую конспиративную квартиру для производства взрывчатки и снарядов,

Гринберг, в целях конспирации, заявила со слезами на глазах хозяйке меблированных комнат, где жила по фальшивому паспорту, о своем отъезде к тяжело заболевшему отцу. Собрав свои вещи, она отправилась на вокзал, как бы для отъезда. Там ее ожидал Г. П. Исаев также с вещами. Дождавшись, первого прибывшего поезда, они смешались с прибывшей этим поездом публикой, вышли с вокзала, наняли извозчика и прибыли в гостиницу. Как муж и жена должны были прописаться по дубликату паспорта штабс-капитана в отставке Григория Александрова, живущего где-то на Кавказе.

Через несколько дней, когда паспорт штабс-капитана и его супруги был прописан, супруги переехали на нанятую квартиру, но вместо Исаева на квартире по тому же паспорту поселился Н. И. Кибальчич.

Когда «штабс-капитан» со своей «штабс-капитаншей» разместились на новой квартире, товарищи начали сносить на эту квартиру все необходимое для производства взрывчатки. Это требовало большой осторожности и ухищрения, чтобы не возбудить подозрения дворника. Пользуясь тем, что двор был проходной, товарищи старались проносить вещи через те ворота, у которых в данный момент не было дворника.

Все необходимое для производства было снесено и производство началось. На Христине Гринберг кроме хозяйственных обязанностей и помощь по производству взрывчатых веществ лежала забота — маскировать мастер скую под обычную обывательскую квартиру. Так прошло около трех недель. Вдруг явился посыльный штаба Петербургского военного округа с предложением штабс-капитану в отставке явиться в штаб округа завтра 12 часам.

Для Н. И. Кабальчича создавалось очень опасное положение. В штабе он мог встретить лиц, знающих настоящего штабс-капитана. Это грозило арестом его, обыском на квартире, обнаружением мастерской взрывчатки и, следовательно, судом и казнью. Можно было не являться в штаб и скрыться, но это наверняка влекло за собой раскрытие мастерской и потерю всего имущества мастерской, т. к. в течение одной ночи невозможно было очистите мастерскую.

Кибальчич решил рискнуть жизнью. Он явился в назначенный час в штаб военного округа. Только его выдержка и самообладание не выдали тревог; и волнения. В штабе какой-то чин начал резко отчитывать мнимого штабе капитана за то, что он, находясь под судом, по приезде в Петербург н сообщил своего адреса и его пришлось разыскивать. Кибальчич с достоинством давал объяснения, извинялся и, обещав сообщать свои адреса, благополучно удалился.

Наведенными народовольцами справками было установлено, что настоящий штабс-капитан вернулся с Кавказа и поселился в Красном Селе в 21 верстах от Петербурга. Каждую минуту могло выясниться существование фальшивого штабс-капитана. Нужно было спешно ликвидировать мастер скую, но для этого нужно несколько дней, чтобы спасти имущество мастерской. Кибальчич в течение двух ночей остается в мастерской, рискую каждую минуту быть арестованным, а следовательно и казненным. В течение трех суток мастерская была ликвидирована и фальшивый штабс-капитан мог освободиться от своего рискованного и тягостного положения.

В середине июля 1880 года типография «Народной воли» в доме № 11 по Подольской улице была ликвидирована. Тогда М. Ф. Грачевским была организована новая типография, где отпечатали три номера «Листка Народной ли» в брошюру М. П. Драгоманова «Соловья баснями не кормят». Типография] существовала до начала ноября 1880 года. Адрес ее остался неизвестным.

С 1 ноября 1880 года до 3 мая 1881 года существовала типография «Народной воли» на Подольской улице в доме № 42/14 в квартире № 31 (теперь дом № 34, квартира № 26), угол Малого Царскосельского проспекта.

Квартира находилась на третьем этаже и состояла из четырех комнат. Две комнаты выходили окнами на Подольскую улицу и две комнаты — во двор (в одной из них и была типография). Хозяевами были супруги «Пришибины» (М. Ф. Грачевский и П. С. Ивановская), а «прислугой Трифоновой» — Л. А. Терентьева.

В типографии работали: А. С. Борейша (живший здесь нелегально) и Г. П. Исаев, связным был А. И. Баранников. Здесь отпечатали № 4 и 5 газеты «Народная воля», листовки о казнях А. А. Квятковского и А. К. Преснякова.

После ликвидации в конце августа 1880 года динамитной мастерской Н. И. Кибальчича на Большой Подьяческой улице, в типографии на Подольской улице в доме № 42/14 хранился динамит для подготовки покушения на Малой Садовой улице.

Н. И. Кибальчич осенью 1880 года поселился на Невском проспекте в доме № 124, в меблированных комнатах Марфы Кононовой. Он называл себя Василием Агатескуловым.

Параллельно с террористической деятельностью «Народная воля» вела определенную пропагандистскую работу среди рабочих. Было ясно, что социально-политическое освобождение возможно лишь при сознательном и активном участии народных масс, в том числе и рабочих.

В своей статье «Политическая революция и экономический вопрос» Кибальчич писал: «Одна лишь социально-революционная партия, прочно укрепившись среди городского и фабричного населения и заняв удобные и многочисленные позиции в крестьянстве, может послужить тем ферментом, который необходим для возбуждения городского и деревенского движения... Не деревня, а город даст первый лозунг восстания. Но первая удача в городе может подать сигнал к бунту миллионов голодного крестьянства».

Весной 1880 года в местные организации «Народной воли» была разослана секретная инструкция «Подготовительная работа партии». Среди главных задач указывалось на необходимость «обеспечить восстанию поддержку рабочих масс». Конкретизируя эту задачу, писалось:

«Городское рабочее население, имеющее особенно важное значение для революции, как по своему положению, так и относительно большей развитости, должно обратить на себя серьезное внимание партии.

...В рабочей среде должна усиленно вестись пропаганда: 1) социалистических идей (чем шире, тем лучше), 2) политического переворота и создания демократического правительства, как первого шага к осуществлению народных требований.

Рядом с пропагандой должна идти организация рабочих масс, имеющая цель сплотить их, развить в них сознание единства и солидарности интересов. Организация рабочих может быть введена на всякой почве, начиная с артелей, товариществ, кружков саморазвития, стачек и кончая чисто революционными сообществами».

Народовольцы С. Л. Перовская, И. И. Гриневицкий, Л. М. Коган-Берштейн, П. П. Подбельский, Т. М. Михайлов, Н. М. Ивановский, Е. А. Дубровин, П. Е. Попович посещали чайные Выборгской, Василеостровской и Петербургской сторон, заполненные рабочей публикой. Заводя на первых порах более или менее безобидные разговоры, устанавливали знакомства, которые потом продолжались в рабочих казармах, артелях, на квартирах.

Здесь уже велась революционная пропаганда «на основе примеров» из рабочей жизни (рост безработицы в городе в связи с голодом в деревне, массовые увольнения столичных рабочих, снижение заработной платы, самоуправство заводского начальства). Эти беседы подводили рабочих к сознанию необходимости бороться за свои права.

С 15 сентября 1880 года в Троицком переулке в доме № 27/1 в квартире № 25, где раньше помещалась динамитная мастерская, по инициативе Желябова была основана типография для издания «Рабочей газеты». Хозяевами являлись «Супруги Николаевы» - Андрей Иванович Тетерка и Геся Мироновна («Елисавета Андреевна») Гельфман. Набор выполняли Г. М. Гельфман, И. И. Гриневицкий и живший нелегально 3. А. Ивашкевич. Печатали М. В. Тетерка и А. С. Борейша.

В создании «Рабочей газеты» деятельное участие принимали, кроме Желябова, А. А. Франжоли, Н. А. Саблин, И. П. Каковский. Были отпечатаны: «Программа рабочих членов партии «Народная воля» (5 ноября 1880 г да) и два номера газеты (№ 1-15 декабря 1880 года и № 2 - 27 января 1881 года).

Помещение типографии в Троицком переулке являлось также главной конспиративной квартирой, куда приходил Кибальчич для встречи с руководством «Народной воли». На этой же квартире под руководством Н. И. Кибальчича приготовляли пироксилин и гремучий студень для бомб, сработавший 1 марта 1881 года.

Имея уже достаточный опыт по организации типографии в Саперном переулке и Подольской улице Кибальчич помог собрать необходимое типографское оборудование. Но в основном его помощь «Рабочей газете» выражалась как всегда, в корректуре.

Необходимо было, чтобы газету мог читать малоподготовленный читатель. Поэтому особое внимание он уделял замене непонятных иностранных; слов, разбивке длинной запутанной фразы на ряд коротких, ясных и выразительных фраз, понятному построению каждого предложения.

С наступлением 1881 года «Народная воля» все меньше и меньше могла уделять внимание и газете и кружкам, так как вся энергия уходила на под готовку террористического акта против Александра II.

17 февраля 1881 года квартира в Троицком переулке была ликвидирована

Послеглавие

Борейша Антон Степанович (1858-1924), народоволец. В 1883 году приговорен к ссылке в Восточную Сибирь. Умер в Сибири.

Гринберг Христина Григорьевна (1957-1942), народоволка. В 1883 году приговорена к ссылке в Сибирь. Умерла в Москве.

Златопольский Лев Соломонович (1947-1907), народоволец. В 1882 год приговорен к 20 годам каторжных работ, отбывал их на Каре. В конце 90-х годов вышел на поселение. Умер в Чите.

Ивановская (Волошенко) Прасковья Семеновна (1962-1935). В 1883 год приговорена к бессрочным каторжным работам, отбывала их на Каре. Бежал; с каторги. Принимала участие в боевой организации партии социалистов-революционеров. Умерла в СССР.

Терентьева Людмила Михайловна (1862-1883), народоволка. В 1882 год приговорена к 20 годам каторжных работ. Умерла в Петропавловской крепости

Тетерка Макар Васильевич (1853-1883), народоволец. В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер в Петропавловской крепости.

Глава XIII

ПУБЛИЦИСТ

Практическая работа в динамитных мастерских и тайных типографиях, и участие в покушениях на царя не давали Н. И. Кибальчичу возможность углубленно заниматься литературной деятельностью. Хотя это направление больше соответствовало его характеру и склонностям и, кроме того, обеспечивало существование. Давая 20 марта 1881 года показания на следствии Кибальчич так ответил на вопросы:

— Занятие - «Литературный труд»;

- Средства к жизни - «Заработки от литературного труда».

В 1886 году в Петербурге появилась нелегально изданная литографированная брошюра «Кибальчич — Материалы для биографии и воспоминания». В первой части брошюры — она принадлежала перу Л. А Тихомирова,— говорилось, что хотя почти все время Кибальчича поглощала работа в области взрывчатых веществ:

«Он также занимался денежной работой (литературной) и много читал по историй, социологии, политической экономии. Он обладал очень хорошей памятью и быстрым соображением, только при таких условиях ему и удавалось следить за наукой при таком незначительном количестве времени. Писал Кибальчич легко и очень хорошо, но мало — по недостатку времени».

В обвинительном акте по делу Кибальчича отмечалось наличие в числе изъятых при аресте материалов рукописей и заметок, не имеющих прямого отношения к делу. По архивным материалам (Российский государственный архив, ф. 112, оп. 1, д. 523, л. 47) можно установить, что это были вырезки из разных газет по земельному вопросу и недостаточности земельных владений, тетради с заметками о положении рабочего класса, рукопись со сведениями о крестьянах — государственных преступниках, где особо отмечены арестованные за ругательства в адрес царя, рукопись о положении земства. О последней адвокат В. Н. Герард на суде сказал:

— Я прошу вас прочесть хотя бы три-четыре страницы рукописи Кибальчича и вы увидите, что он задается самыми скромными идеалами — о большей самостоятельности земства по отношению к администрации.

Из этих данных видно, что Кибальчич готовил статью о рабочем классе, крестьянстве и земстве, то есть по самым важным вопросам общественного движения в тогдашней России. 

Талантливость Н. И. Кибальчича поражала разносторонностью и многогранностью. Кроме глубоких знаний и изобретательности в области химии он был широко эрудированным публицистом и пропагандистом по социально-экономическим вопросам.

Начитанность Кибальчича была удивительна. Рекомендуя Елене Андреевн Кестельман список книг для чтения, он выявляет собственную начитанность Список этот приводится в его письме к Кестельман от 14 февраля 1878 года: «1) История, этнография, социология, критика: Кольб «История культуры», Бокль «История цивилизации», Луи Блан «История французской революции», Минье «Французская революция», Шерр «Комедия всемирной истории», Тэн «Париж и провинция» и «Очерки Англии», Вер морель «Деятели 48-51 годов», Миртов «Исторические письма», Костомаров «Русская история», Мордовцев «Политические движения русского народа», «Гайдаматчина», Тиосо «Страна миллиардов», Мэкри «Американцы у себя дома», Какольо «Порт в человечестве», Тренч «Очерки Ирландской жизни, Спенсер «Изучение социологии» и «О воспитании», Милль «О свободе» и «Подчинение женщины», Лавеле «Первобытная собственность», Сочинения Добролюбова, Писарева, статьи Михайловского в «Отечественных записках». Журнал «Слово» 

2) Естествознание и медицина: Дарвин «Происхождение видов» и «Происхождение человека», Сеченов «Физиология растительных процессов», Тиндаль «Теплота», "О свете» и др, Моссо «Слуги желудка», Португалов «Вопросы общественной гигиены», Жюль Сир «О питании», Реклам «Популярная гигиена». 

Исполнительный комитет «Народной воли» высоко оценивал Кибальчича не только как заведующего «адской лабораторией», поставляющей «Народной воле» взрывчатку, но как способного и целеустремленного журналиста-литератора. Когда Исполнительный комитет «народной воли» исполняя общепринятый план, решил подчинить своему влиянию журнал «Слово», он поручил это ответственное дело двум крупным своим деятелям - Н. И. Кибальчичу и А. И. Иванчину-Писареву.

Кибальчич работал в журнале «Слово» под фамилией «Самойлов». В этой своей деятельности Кибальчич находился в непосредственной связи с известным народником Н. К. Михайловским. Известно, что «Самойлов» — Кибальчич в журнале «Слово» писал статьи о социологии, политической экономии, истории и ведал в этом журнале отделом библиографии. Он с чрезвычайной добросовестностью писал рецензии на новые книги.

Е. Г. Бушканец в статье «Революционеры 1870-х годов и журнал «Слово (В кн. «Русская литература и освободительное движение», сб. 2, вып. 851 Казань, 1970) утверждает: 

«Мы располагаем рядом свидетельств о том, что с весны 1879 г. Н. И. Кибальчич, находясь на нелегальном положении и отдавая большую часть своих сил революционной работе, в то же время сотрудничал в легальных изданиях. Кибальчич сотрудничал в журналах «Слово», «Мысль» и «Новое обозрение», Он печатался на страницах этих журналов под псевдонимами или анонимно». Н. И. Кибальчич помещал также рецензии в журнале «Русское богатство». Этот факт подтверждает писатель А. И. Иванчин-Писарев в статье «Встречи с Н. Михайловским («Заветы», 1914, № 1, с. 116).

Изучая тематику, стиль и язык, обращая внимание на научно-лаконичное и четкое выражение мыслей, что характерно для Кибальчича вообще, С. М. Серпокрыл в книге «Подвиг перед казнью» (Лениздат, 1971, с. 123), предполагает, что перу Н. И. Кибальчича принадлежат рецензии на книги "Александр Дюма-отец как политический деятель», «Записки революционера», «Театр эпохи французской революции 1789-1799 гг.».

Предположение об авторстве Кибальчича в рецензиях на вышеуказанные книги сходится с тем, что он еще с юношеских лет интересовался историей революционного движения во Франции и хорошо знал этот предмет. Едко высмеивая в рецензиях французских либералов, предавших революцию, он тем самым высказывал свое отношение к русским либералам-пустословам.

Настойчивое и постоянное тяготение Кибальчича к литературной деятельности было характерной чертой его нравственного облика. Сам Кибальчич придавал своим литературным занятиям большое значение. Однако литературное наследство Кибальчича до сих пор остается еще не исследованным. В перечисленных журналах несомненно есть много статей, принадлежащих перу Самойлова (Кибальчича) как легального журналиста. Статьи эти представляют большой интерес, однако до сих пор эти статьи не выявлены.

Литератор И. И. Ясинский в своей книге «Роман моей жизни» рассказывает о работе Кибальчича в журнале «Новое обозрение»:

«Несколько позднее меня познакомили с Самойловым, личностью значительною во многих отношениях. Был Самойлов лет двадцати семи, среднего роста молодой человек, носил черный сюртучок, крахмальное белье, галстук и вообще вид имел европейский. Был не щеголеват, очень опрятен, вежлив и скромен. От него веяло холодком. Он располагал к себе, чем-то притягивал, но, как будто, и отталкивал.

Большой лоб, бородка и зачесанные назад густые прямые волосы. Лицо крупное, очень бледное, а на бледном лице два... сверкающие, серьезные, спокойно глядящие перед собою, глаза. Говорил мало. Был, казалось, умеренно-либеральных взглядов; по крайней мере, когда Оболенский или Юзов и в особенности Жуковский, начинали требовать конституцию, свержения царя или вообще создания такого порядка вещей и совершения такого подвига, который никому из них не был под силу, он холодно молчал, а конституцию не хотел.

— Едва ли она нужна народу,— вскользь замечал он.

— А что же нужно? 

— Не знаю что; наверно не знаю.

- Но согласитесь, что прежде всего надо разделаться с ним..., вы понимаете?

— Догадываюсь. Что ж попробуйте!

Тончайшая улыбка пробегала по его аскетическому лицу.

Жуковский со своим адвокатским острословием (он стал присяжным поверенным) как-то терялся при Самойлове. И когда тот уходил, понижал голос с ужимкой.

— Странный господин. Не очень-то нравится мне!

И выразительно нюхал воздух своим мефистофельским носом. Но Оболенский горячо ручался за Самойлова, иногда писавшего рецензии в его «Мысли», а Каблиц становился серьезен и сдержан. Осипович-Новодворский, мой друг... усердно наблюдал и изучал Самойлова для своей беллетристики.

— Знаешь что,— делился он со мною,— этот тип тем интереснее, что он как-то благородно загадочен.

...Первая, вторая и третья книжки «Нового обозрения» не заключали в себе ничего выдающегося. Были мои статьи и рассказы... были критические заметки Самойлова.

Непосредственных отношений у меня с террористами не было, а даже Самойлов продолжал играть у нас молчаливую роль скептика, а может бы и в самом деле он смотрел вдаль через головы своих товарищей и боялся, что либералы, на мельницу которых самоотверженная молодежь льет свою кровь, в решительную минуту изменят и предадут революцию.

... Мария Николаевна позаботилась оставить для Самойлова кусок мяса и салат, на случай, если он придет. Бывало и раньше, что он ужинал у нас и раза два ночевал. Я тогда заметил, что такой спокойный и сдержанный обыкновенное время, Самойлов метался на диване и бредил. Но в вечер первого марта, когда мы особенно хотели его общества, он таки не явился больше нам не суждено было увидеть его. Недели две с лишним он не показывался в редакции и не приносил обещанных заметок для четвертой книжки. В газетах и в литературных кружках тем более только и было речи, об первом марте и об его участниках...

Крайне умеренное письмо Александру III со стороны Исполнительного комитета, требовавшее конституцию и амнистию в обмен на ликвидацию терроризма, даже перепугало либералов, потому что их могли счесть солидарными с первомартовцами. Стали всячески открещиваться и готовить верноподданнические адреса. Разыгралась мерзость, на возможность которой намекал было Самойлов своими полусдержанными фразами и недомолвкам. — А что же Самойлова, в самом деле, нет и нет? Придется наспех писать рецензии, чтобы заполнить библиографический отдел,— сказал однажды Антонович, обращаясь ко мне и потрясая пачкой новых книжек. - Давайте-ка наваляем мы с вами. Надо будет раскатать вот эту дрянь... 

Но тут влетел в редакцию белый от испуга Владимир Жуковский и объявил:

- Наконец изловили самого главного алхимика, приготовлявшего бомбы для первого марта! Вы знаете кого? Он наш, или вернее, - он указал на меня и Антоновича,- ваш... Самойлов!

— Самойлов?

- Точно так. Ведь вы сами понимаете, что отсюда вытекает? В лучшем случае нас погонят в места не столь отдаленные. Он оказался на самом деле не Самойловым, а Кибальчичем. Он заскорузлый анархист и, конечно, я согласен,- поправился Жуковский,- личность героическая и во всяком случае, изобретательная, и его разумеется повесят, но каково нам!

Самойлову на редакционных бланках иногда посылались мною и Антоновичем коротенькие записочки с просьбой ускорить присылку рукописей. Он часто задерживал типографию, и приписывалось это добросовестности, с которой он обрабатывал свои рецензии, насквозь прочитывая разбираемые книги ... Мы разошлись из редакции не без тревожного чувства. На следующий день... «Новое обозрение» было ликвидировано».

Н. К. Бух в своих «Воспоминаниях» сообщает, что в 1879 году Кибальчич был заведующим иностранным отделом газеты, название которой Бух забыл. Он видел Кибальчича в редакции газеты в отдельной комнате, завалено английскими и французскими газетами, из которых он черпал материал для иностранного отдела своей газеты.

Сотрудники журналов, где работал Кибальчич, считали его человеком «интересным и значительным»: далеким от политики и умеренных взгляде: Как они были удивлены, узнав после его ареста, что их аполитичный и спокойный Самойлов был участником убийства царя, изобретателем бомб, предназначенных для этого убийства, заведующим «адской лаборатории» «Народной воли», поставщиком взрывчатых веществ и запалов, хозяином подпольной типографии.

Кроме работы в легальных журналах и газетах, Кибальчич работал и в нелегальной прессе «Народной воли». Он помещал свои статьи в «Листке Народной воли» и в газете «Народная воля».

В одной из своих статей, помещенных под псевдонимом А. Дорошенко в газете «Народная воля» № 5 от 5 февраля 1881 года, озаглавленной «Политическая революция и экономический вопрос» Кибальчич проявляет себя, как теоретик «Народной воли» и философ. Хотя в этой статье Кибальчич и отдает еще дань основным воззрениям народников, однако статья эта вносит уже новое в позиции народничества. В ней уже ясно видно влияние марксизма.

Статья посвящена соотношению экономики и политики в революционной борьбе, т. е. развивает одну из центральных идей народовольческой публицистики. Она была единственной специальной статьей на эту тему.

Кибальчич ставил своей целью ответить на те возражения и нападки, которые возникали внутри «Народной воли», так и вне ее после опубликования Программы Исполнительного комитета. Основные нарекания, и сомнения вызывал важнейший вопрос о соотношении экономической и политической борьбы в революционном движении.

Кибальчич говорит, что на долю российской социально-революционной партии выпала задача двойной трудности: во-первых, уничтожить систему политического деспотизма (что на Западе уже сделано буржуазной революцией), а, во-вторых, обеспечить переворот в экономике страны.

Вопреки взглядам народников Кибальчич считает, что политический и экономический факторы тесно связаны между собой и не могут разрешиться каждый отдельно. Он пишет:

«Ни экономический переворот не может осуществиться без известных политических изменений, ни, наоборот, свободные политические учреждения о могут установиться без известной исторической подготовки в экономической сфере».

Как доказательство, он приводит утверждение Маркса из «Гражданской войны во Франции», определяющей историческое значение Парижской Коммуны:

«Это была найдена, наконец, политическая форма, в которой должно осуществиться экономическое освобождение труда... Поэтому коммуна должна была служить рычагом для разрушения экономических основ, на которых зиждется существование сословий, следовательно, и сословного господства».

В. А. Твардовская в книге «Социалистическая мысль России на рубеже 1870-1880 годов» (М.: Наука, 1969) на С. 175 пишет:

«Работа Маркса цитируется Н. И. Кибальчичем или по неизвестному нам переводу, или подлиннику, перевод которого может принадлежать и самому автору».

Кибальчич в истории французской революции находит подтверждение своей точки зрения. Он проявляет глубокое понимание сущности исторических событий. Так, говоря о социально-экономической политики революционеров 1793 года, Кибальчич задает вопрос: «...Почему Конвент не совершил экономического переворота, т. е. не отобрал от частных собственников все земли и фабрики и не передал их в коллективное пользование народа?». И отвечает: «Конечно, уже не потому, что политический способ решения экономического вопроса невозможен вообще, а потому, что в то время социальный вопрос не был еще поставлен историей на очередь». 

Кибальчич понимает историческую ограниченность Великой французской революции, которая, по его словам, переменила только собственников, не изменив самого принципа частной собственности. Он правильно характеризует историческую обстановку революции 1848 года во Франции:

«Будь тогда в среде парижского пролетариата прочная организация с определенной политической и экономической программой и с честными и решительными руководителями во главе,- и революция, начавшаяся с низвержения Луи-Филиппа, могла бы привести к глубоким изменениям в экономическом строе Франции».

По поводу Парижской Коммуны Кибальчич замечает: «Парижская Коммуна 1871 года сделала уже первые шаги к решению экономического вопроса - путем политическим». Он приходит к выводу о том, что политическая революция вполне может использовать государственную организацию как орудие совершения экономического переворота, но при этом экономический переворот должен быть исторически подготовлен в соотношении экономических сил, в идеях и привычках народных масс.

Далее Кибальчич подробно рассматривает вопрос о роли русского государства в общественно-экономической и политической жизни страны и переходит к некоторым вопросам стратегии и тактики народного восстания. По мнению Кибальчича: «Для полного ниспровержения существующей порядка необходимо одновременное городское и деревенское восстание.. Кроме того, необходимо для успеха, чтобы в момент восстания хоть некоторая часть войск и казачества перешли на сторону народа». При этом, продолжает Кибальчич: «нужно думать, что не деревня, а город даст первый лозунг восстания. Но первая удача в городе может подать сигнал к бунту миллионов голодного крестьянства». 

Кибальчич в этой программной статье четко обосновывает положение о демократическом и социалистическом переворотах как о двух разновременных этапах грядущей русской революции: «Политическая борьба с государством для нашей партии является... могущественным средством приблизить экономический переворот и сделать его более глубоким».

Хотя в статье Кибальчича есть несомненное влияние учения Маркса, однако в ней Кибальчич не смог еще преодолеть основных ошибок мировоззрения народничества. Придавая большое значение организации пролетариата во французской революции, он совершенно упускает из виду роль пролетариата в русской революции. Он не считал русский пролетариат главной силой революции, которой принадлежит в революции авангардная роль. Больше того, не веря в развитие капитализма в России, он не видит русского пролетариата, как главной активной силы свержения самодержавия.

По данным В. Р. Иваницкой, Кибальчич в 1880 году посетил места на Черниговщине, где он провел свою юность. Он называл себя земским деятелем «Бунчуковским». Борода сильно изменила его внешность и даже близкие его родственники с трудом узнавали его.

Таким образом, Кибальчич совмещал в себе целый ряд разнообразных революционных функций. Он был «главным техником» Исполнительного комитета «Народной воли», подпольщиком «Иваницким», «Максимовым», «Бунчуковским», «Ланским», легальным литератором «Самойловым», революционным публицистом «Дорошенко», хозяином подпольной типографии «Агатескуловым», «Александровым», руководителем «адской лаборатории».

Глава XIV

МИНОЙ ИЛИ БОМБОЙ?

В конце 1880 года было решено обставить очередное покушение на царя так, чтобы при всех случайностях было результативным. Для осуществления этого покушения было решено использовать все средства, имевшиеся в распоряжении «Народной воли». Предполагалось произвести взрыв места, по которому проезжала карета с царем, бросить бомбы под карету царя, и наконец, применить кинжал, который должен был поразить царя подобно тому, как поражен был шеф жандармов Мезенцов. Кинжал взялся вонзить в царя Желябов.

Чтобы разработать детальный план покушения, нужно было знать, куда и когда царь совершает свои поездки? Нужно знать точно, чтобы не допустить опять ошибок, которые привели к неудачам в предыдущие покушения. Эти сведения можно получить только путем длительного и тщательного изучения выездов царя в Петербурге.

Исполнительный комитет «Народной воли» организовал в ноябре 1880 года наблюдательный отряд В него входили: Игнатий Гриневицкий («Котик») — студент технологического института, Петр Тычинин — студент юридического факультета Петербургского университета, Евгений Сидоренко («Макар») - сын священника, Аркадий Тырков - сын видного сановника, Николай Рысаков - студент технологического института, Елизавета Оловенникова (сестра Марии Николаевны — жены Баранникова). Руководила отрядом Софья Перовская.

Наблюдательный отряд должен был определить в какое время, по каким улицам и насколько постоянно царь совершает свои выезды и поездки по городу. Наблюдения велись ежедневно двумя лицами по расписанию. Пары были подобраны следующие: Перовская и Оловенникова, Сидоренко и Тычинин, Тырков и Рысаков. Иногда Перовскую заменял Игнатий Гриневицкий. Кроме того, изредка вел наблюдение и Андрей Желябов. Каждый из пары наблюдавших нес свою службу до известного часа, после чего на смену ему выходил его напарник. Такая система пар со сменой очереди и порядка имели в виду замаскировать наблюдения.

Заседания отряда происходили ежедневно в квартире Петра Тычинина по Большой Дворянской улице дом 8, кв. 10, или на квартире Елизаветы Николаевны Оловенниковой в меблированных комнатах в доме № 58-60 на набережной Мойки. На заседаниях присутствовал обычно и Желябов. Здесь обобщался опыт наблюдения и уточнялись маршруты поездок царя.

Наблюдения велись на Дворцовой набережной и площади у Зимнего дворца, Невском проспекте и прилегающих улицах.

Через Дворцовую площадь плетется старуха с корзинкой с яблоками. Она еле-еле тащит ноги, опираясь на клюку, останавливаясь чуть ли не каждую секунду, тяжело дыша, охая, вздыхая. Перейти Дворцовую площадь по диагонали для этой старухи нужно потратить чуть ли не полчаса. Но, идя через площадь, старуха все время незаметно кидает взоры на подъезд его величества, не стоит ли у него царская карета, не намерен ли император совершить выезд из Зимнего дворца. 

В дальний угол той же Дворцовой площади, поближе к Певческому мосту, подъехал извозчик - настоящая провинция, вахлак. Развалясь сидит на облучке, распустил вожжи и лошаденка ему под стать, такая же кляча, развесила уши, расставила ноги, как будто стоя спит. И стоит этот извозчик на площади, дремлет и ждет, не подойдет ли какой-нибудь седок до тех пор, пока блюститель порядка не обратит внимание на его клячу и не турнет его с Дворцовой площади, где извозчикам не полагается останавливаться.

Но только уедет извозчик, как к полицейскому подойдет торговец папиросами, бойкий, разбитной парень, настоящий ярославец, предложит начальству закурить и вступит с ним в разговор.

И старуха-торговка, и извозчик и торговец папиросами были члены наблюдательного отряда. Переодеваясь, меняя свой внешний вид, они с раннего утра до позднего вечера наблюдали за Зимним дворцом, за выездами царя. Александр II, напуганный неоднократными покушениями на него, избегал частых выездов из дворца, покидал его редко.

Пока не была подмечена некоторая закономерность в выездах царя, наблюдать было трудно. Приходилось много тратить времени на эти наблюдения. Однако скоро было подмечено, в какое время царь выезжает из Зимнего дворца и куда.

Обыкновенно царь выезжал из дворца около половины второго и направлялся в Летний сад. Он ездил в карете, окруженной шестью всадниками из его личного конвоя. Лошади были великолепные, вороные рысаки. Ехала карета очень быстро. Из Летнего сада царь редко возвращался прямо во дворец, чаще он заезжал куда-нибудь. В этих заездах не было постоянства. Таков был маршрут царя по будням.

По воскресеньям царь ездил в Михайловский манеж на развод гарнизонного караула. Эти выезды делались царем по двум маршрутам. В первом случае царь пересекал Дворцовую площадь, через арку Генерального штаба и Большую Морскую улицу выезжал на Невский проспект, по которой доезжал до Малой Садовой и по ней следовал до Манежной площади. Другой маршрут царя был таков: через Дворцовую площадь, Певческий и Театральный мосты, набережные Мойки и Екатерининского канала, по Инженерной улице до Малой Садовой и по последней в тот же Михайловский манеж.

Время выездов соблюдалось с пунктуальной точностью. По пути следования царя было много полиции и сыщиков в штатском платье.

Невский проспект и другие улицы, по которым проезжал царь, полиция очищала от лишней публики, извозчиков и ломовиков.

Из манежа царь всегда возвращался домой одним и тем же путем. Он заезжал в Михайловский дворец к кузине — великой княгине Екатерине Михайловне, там завтракал и по Инженерной улице мимо Михайловского театра по набережным Екатерининского канала и Мойки следовал в Зимний дворец.

Перовская, принимавшая активное участие в наблюдениях, первая заметила, что на крутом повороте от Михайловского театра на набережную Екатерининского канала царский кучер задерживает лошадей, и карета едет почти шагом. Рассказывая об этом на заседании наблюдательного отряда, Перовская прибавила:

- Вот удобное место, чтобы бросить бомбу под карету! Набережная канала здесь мало застроена и меньше опасности задеть взрывом прохожих.

Сделанных наблюдений было достаточно, чтобы составить план покушения на жизнь царя. Исполнительный комитет согласился с мнением Н. И. Кибальчича и считал, что основою покушения должен быть подкоп. Опыт проходки подкопов уже имелся. Имелся динамит и люди, готовые вести подкоп.

Если взрыв царской кареты из подкопа окажется безрезультатным и царь станется после взрыва живым, то его должны забросать снарядами, стоящие вблизи места взрыва, метальщики. Если и после взрыва снарядов царь не умрет, то тогда Желябов прикончит царя кинжалом.

Выполнение намеченных планов требовало времени. Нужно было подыскать и подготовить подходящее место для подкопа, прорыть подземную галерею для закладки мины, изобрести и изготовить снаряды и проверить на опыте их поражающую силу, набрать подходящих метальщиков и научить их использованию снарядов. Пока не было ни снарядов, ни метальщиков. Если желающих стать метальщиками можно будет легко отыскать, то о самих снарядах-бомбах у Исполнительного комитета нет ничего определенного. Кибальчич по этому поводу пока ограничивается кратким ответом:

- Работаем!

Больше у него ничего нельзя было выведать.

. Место для подкопа было подыскано. Нужно бы его закрепить за собой.

На углу нынешней Малой Садовой улицы и Невского проспекта в настоящее время возвышается высокое, хотя только двухэтажное, помпезное здание в стиле «Рококо», выстроенное купцом Елисеевым для своей любовницы -небезызвестной певицы, исполнительницы цыганских романсов А. Д. Вяльцевой.

В первом этаже и сейчас гастрономический магазин, а во втором театр» На месте этого дома в 80-х годах прошлого века находилось казарменного типа четырехэтажное строение, принадлежащее графу Менгдену. В первом этаже помещался трактир «Екатерининский», содержавшийся купцом Париковым.

По Малой Садовой улице в доме графа Менгдена нанято было полуподвальное помещение. В этом помещении решено было открыть магазин сыров, а жилую комнату при магазине и подсобное помещение его использовать для подготовки подземной галереи под проезжую часть улицы и закладки мин. В пользу Малой Садовой улицы говорило и то, что она уже других улиц и следовательно меньше будет длина подкопа, и людей на ней мало бывает, так что меньше будет пострадавших при взрыве.

Помещение это в доме № 8 по Малой Садовой улице и № 56 по Невскому проспекту отыскал Баранников.

Намечены были хозяева магазина сыров и товарищи, которые выроют подкоп под улицу для закладки мины. А Кибальчич в это время готовил бомбы, динамит и запалы для мины. В этих приготовлениях прошел декабрь 1880 года.

•

«Народная воля» вела большую организационную и пропагандистскую работу среди военных. Этим занимался Желябов, Колодкевич, Кибальчич. Весной 1880 года были образованы: центральный военный кружок, кружки артиллеристов, моряков.

В центральный военный кружок входили: подполковник М. Ю Ашенбреннер; моряки: лейтенанты барон А. П. Штромберг, Н. Е. Суханов; артиллеристы: поручик И. М. Рогачов, штабс-капитан Н. Д. Похитонов, А. М. Николаев,

В кружок моряков в Кронштадте входили лейтенанты Ф. И. Завалишин, Э. А. Серебряков и другие.

Кибальчич особенно сблизился с артиллеристами. У них он получает литературу, запалы, взрывчатки, советуется по вопросам изготовления взрывчатых веществ. Завязалась у него дружба с минером Н. Е. Сухановым, который получил возможность слушать лекции по физике в Университете. В его квартире на Николаевской улице в доме № 11 Кибальчич встречается с офицерами, делится результатами своих опытов.

Кибальчича особенно интересуют вопросы направленного взрыва, как уменьшить воздействие на окружающих людей действие снаряда, брошенного на человека, находящегося в толпе.

Последний день 1880 года застал Кибальчича и его помощницу А. В. Якимову на их квартире в доме Скандрашевского на Обводном канале угол Забалканского проспекта. Здесь же жила под видом прислуги Ф. А. Морейнис. Это была новая динамитная мастерская Кибальчича. Она была организована в сентябре 1880 года после того, как не удалась попытка организовать динамитную мастерскую Кибальчичу и Гринберг. Работали здесь А. И. Баранников и Н. А. Саблин, изготовляя динамит для покушения на Малой Садовой улице.

В этой динамитной мастерской однажды произошло чрезвычайное происшествие. Дело было вечером. Находившаяся там одна, Морейнис услышала треск, шипение, и затем из комнаты, где была лаборатория, появились яркие желтые пары. Керосиновая лампа в кухне погасла.

В волнении Морейнис то выскакивала на лестницу, то возвращалась на кухню и высовывала голову в форточку, чтобы глотнуть воздуха. Каждую минуту мог произойти взрыв, а она не знала что предпринять.

Выручил случай: Якимова пришла в неурочный час. Она бросилась в лабораторию и вынула пробки из четвертных (трехлитровых) бутылей с кислотами. Бутыли по ошибке закрыли пробками и когда они нагрелись в теплой комнате, то одна из них лопнула. Подоконник обуглился, штора истлела.

На следующий день явился дворник, чтобы осмотреть квартиру: в нижнем этаже позеленел карниз, очевидно от пролитой какой то жидкости. Морейнис, по совету Кибальчича, заявила дворнику:

— Я готовила больной хозяйке ванну, пролила лекарство, меня очень ругали. Если Вы войдете в квартиру, меня опять будут ругать.

Мольбы Морейнис и добрые отношения с дворником спасли положение и он ушел не зайдя в квартиру.

В конце декабря 1880 года все работы с динамитом были закончены, квартиру очистили от опасных улик и подготовили к возможной встрече нового 1881 года, если только смогут придти товарищи по борьбе. Но пока никого нет.

Давно уже наступила темнота. Тоскливо и тихо в «адской лаборатории». Даже Аннушка Якимова всегда веселая, со смеющимися яркими живыми глазами и красивым розовым лицом, с ямочками на щеках, загрустила и затихла.

Кибальчич целый день на ногах, не выходя из мастерской, возился со своими химикалиями, устал, надышался ядовитых испарений, лицо пожелтело и его обычно светящиеся глаза точно потускнели...

А Петербург бурлил оживлением и предвкушением праздника и веселья. Все готовились к встрече нового года. Забыты и отброшены заботы и тревоги повседневной жизни. И всем казалось, что новый 1881 год принесет радость, счастье, довольство, покой и свободу... Но Кибальчич и Якимова знали, что от нового года они могут ждать только смертельных опасностей, тревог, мук, а может и смерти...

Но вот раздался звонок. Явился Андрей Желябов и Софья Перовская. Через несколько минут явились Геся Гельфман с Николаем Колодкевичем, потом Вера Фигнер с весельчаком Николаем Саблиным, и Лев Тихомиров с Екатериной Сергеевой. Всех тянуло этот вечер провести с друзьями-близкими. Пришли еще Александр Баранников, Григорий Исаев, Михаил Тригони, Вера Дмитриева и Михаил Фроленко, Прасковья Ивановская и Мартин Ланганс, Михаил Грачевский и Людмила Терентьева. Не было среди них уже и многих товарищей, каждого подстерегала смертельная опасность и они знали об этом.

Поставив задачу - освобождение России от деспотизма, «Народная воля» вела самостоятельную борьбу с царизмом, которая требовала огромной энергии и исключительных жертв. Народовольцы были бесстрашными и благородными, инициативными и решительными.

За любовь к народу, к человечеству, за лучшее будущее народа, счастье, достоинство, развитие его духовных сил, благосостояние и образование народовольцы жертвовали своей жизнью, свободой и счастьем.

Сидели и вяло переговаривались. Но постепенно веселье, искреннее и шумное, захватило всех. Некоторым было известно, что предприняты новые решительные действия против тирана и всем хотелось верить в успех.

Хозяева гостей предупреждали:

— Господа, сегодня вечер без дел.

Недоумение появлялось на лицах гостей: о чем же и говорить? У собравшихся давно ничего, кроме дел, на уме не было.

А. Блок в поэме «Возмездие» так описал собрание народовольцев:

Смеркается. Спустились шторы. 

Набита комната людьми, 

И за прикрытыми дверьми 

Идут глухие разговоры.

И эта сдержанная речь 

Полна заботы и печали, 

Огня еще не зажигали 

И вовсе не спешат зажечь.

В вечернем мраке тонут лица, 

Вглядись - увидишь ряд один 

Теней неясных вереницу 

Каких то женщин и мужчин.

Собрание не многоречиво, 

И каждый гость, входящий в дверь, 

Упорным взглядом молчаливо 

Осматривается как зверь.

Поступило предложение Желябова:

— Раз мы уже нежданно собрались, давайте встречать новый год!

— Давайте! Давайте! - раздалось со всех сторон.

Все лица сразу оживились. Стол накрыли чистыми газетами. Раздался звон посуды. Часть компании отрядилась за покупками. Оставшиеся начали деятельно и быстро все готовить к празднеству. 

Кибальчич сделался неузнаваемым. Его обычно, бледное сосредоточенное задумчивое лицо покрылось легким румянцем. Теперь оно светилось оживлением и веселостью. Он каблуками выстукивал какую-то веселую дробь. А когда, колдуя над большой фарфоровой вазой, она начал готовите жженку, его высокий мягкий, в душу просящийся тенор, запел:

Гей, чого хлопцi

Славнi молодцi

Чого смутнi невеселi

Вдарим об землю

Лихом, журбою,

Щоб веселiше

Жилося...

И всем было видно, что Кибальчич действительно забыл на это время. все свои теории, формулы, вычисления, мины и бомбы, и всей душой, по-детски бездумно, предался веселью. Подавая на :cтол на широком подносе белоснежную вазу, полную синего пламени жженки и, выделывая ногами какие-то замысловатые антраша, он пел

Пока кудри

В кольце вьются,

Будем девушек любить...

И казалось, что прямые волосы Кибальчича завились, а сам он стал похож на кольцовского «лихача-кудрявича».

Тихо, вполголоса пели язвительную «Барку» 

Ой, ребята, плохо дело! 

Наша барка на мель села. 

Царь наш белый, кормщик пьяный! 

Он завел нас на мель прямо. 

Чтобы барка шла ходчее,

Надо кормщика — в три шеи.

Выпили все из вазы, наполненной синим пламенем. И вместе с этим обжигающим напитком в душу каждого влилось пламя веселья и радости. За столом сделалось шумно и беззаботно. Желябов своим сильным баритоном затянул:

Гей, не дивуйтеся, добрi люди, 

Що на Вкраiнi! повстанье...

Песню подхватил тенор Кибальчича, включились Фроленко, Саблин. Все пели этот старый бунтарский гимн Украины. Но одно пение не давало выхода молодой энергии и задору, нужно было движение бесшабашное-удалое.

Общий смех вызвали остроумные рассказы Саблина из Одесской его «командировки»; Терентьева пела украинские песни, а Желябов вторил ей. Звучали тосты «за удачное дело», «за исполнение желаний», «за светлое будущее».

Желябов пустился танцевать гопака, На удивление всем, его немедленно поддержал Николай Кибальчич. Он с увлечением и радостью выделывал сложные трудные коленца этого украинского танца. Перед ним то павой плыла, то стрекозой порхала, стройная, грациозная, красивая и молодая Вера Фигнер. Каждым своим жестом, своим движением она поддерживала задор танца Кибальчича и ей понятны были и душевный огонь и движения, полные удали ее партнера, с которым она, казалось, гармонично слилась в танце...

В танец включилась Геся Гельфман. Она миниатюрна, с большой копной волос на голове. Ее глаза большие, черные, яркие и блестящие, полные скорби и бесконечно добрые, освещали все ее лицо. В танце Геся преобразилась, лицо налилось румянцем. Она была в этот миг живым олицетворением счастья. И действительно Геся была в это время по-настоящему счастлива. Она пережинала первые месяцы любви и супружества. Мужем ее был Николай Колодкевич.

Все танцевали, все пели. Гопак сменялся козачком, козачок полькой, краковяком, вальсом. Всем было весело — все были оживлены. Только Соня Перовская не танцевала. Но все ее лицо, вся ее ладная маленькая фигурка выражала искреннее участие в общем весельи. Ее глаза, обволакивающие всех лаской и добротой, точно говорила: «Веселитесь! Веселитесь, будьте радостны, будьте счастливы!»

Кибальчич в этот вечер был неутомим. Он много танцевал, пел свои любимые украинские песни, сыпал остроты, шутки. Все оживление, веселье и удаль.

Много смеха вызвала шутка Кибальчича, когда он с жалобным пафосом заявил:

— Была у меня жена Вера (Фигнер), Была Надежда («Агатескулова» — Прасковья Ивановская), когда же будет Любовь?

Андрей Желябов усевшись на минутку рядом с Верой Фигнер, указывая на Кибальчича, сказал:

- Смотри, как разошелся, всегда задумчивый наш «алхимик».

- Он человек глубокого ума, громадной трудоспособности, необыкновенного самообладания,- убежденно сказала Фигнер.

— Можешь мне не расписывать. Я его знаю...

— Каждый! день, когда я иду сюда, я переживаю тревогу и страх. Не арестован ли Кибальчич?

— Если мы его потеряем, это будет непоправимый удар для «Народной воли». От такого удара она не скоро оправится. Другого Кибальчича мы не найдем!

— Беречь его надо!

— Я и так его берегу. Помнишь Александр Михайлов договорился с Кибальчичем, что он покончит с предателем Шевцовым, Кибальчич согласился. Я с трудом отговорил «дворника» освободить Кибальчича от этого. Кибальчичем мы рисковать не можем. Однако разговор у нас пошел деловой. А я дал слово, сегодня о делах не говорить,- сказал Андрей. - Пойдем танцевать,- он подхватил Веру, и они закружились в вальсе.

Только утром начали расходиться. Кибальчичу и Якимовой взбудораженным встречей нового года, не хотелось уходить на свои квартиры. Они тихо сидели в опустевшей комнате и изредка перебрасывались словами. Вспомнили встречу прошлого 1880 года.

— Прошел только один год. А как поредели наши ряды.

— На прошлой встрече нового года были: Николай Бух, Соня Иванова, Александр Михайлов. Их уже нет среди нас: Их удел стала тюрьма и каторга.

Александр Михайлов, бог конспирации, погиб от собственной неосторожности. Каждый арест человека, причастного к «Народной воле», Михайлов переживал остро и мучительно. Арест его друга Александра Квятковского был для Михайлова большим горем. Он собирал и хранил фотокарточки для| друзей и потомков, чтоб память он них не пропала. Фотокарточки должны быть в архиве «Народной воли», который надежно хранится у Зотова, мужа сестры Суханова. Захотелось иметь хорошие фотокарточки Квятковского и Преснякова.

Михайлов в фотографии Александровского на Невском проспекте в доме № 75 (ныне № 73) заказывает карточки и уславливается о дне их получения.

27 ноября 1880 года Михайлов приходит в фотографию.

Карточки оказались не готовыми. Фотограф извиняется и просит зайти завтра. Когда Михайлов повернулся к выходу, он встретился с предупреждающим взглядом жены фотографа. Она рукой показала на шею. Несмотря на это предупреждение, Михайлов на второй день пошел в фотографию. Здесь была приготовлена засада и Михайлова арестовали.

При обыске на квартире арестованного Михайлова в Орловском переулке, дом № 2-4 (теперь № 2) было обнаружено два пуда (32 килограмма) динамита. Очевидно, это был динамит, изготовленный Н. И. Кибальчичем для подготовлявшихся покушений в Петербурге.

Трудны и болезненны воспоминания о Квятковском. Его арестовали 24 ноября 1879 года, Кибальчич в то время был еще в Одессе. Когда по приезде в Петербург стало известно об аресте Квятковского, он воспринял его как .личное глубокое горе. Ведь это был его самый близкий друг.

По рекомендации Квятковского Кибальчич вступил в организацию «Земля и воля». Квятковский разбудил в Кибальчиче талант химика в веру в революцию. Квятковский был организатором первых динамитных мастерских, где Кибальчич дал на вооружение революционерам динамит. «Народная воля» получала удар за ударом.

• 

2 декабря 1880 года крестьянин Евдоким Ермолаевич Кобозев и его «жена» Елена Федоровна оформили аренду за 1 200 рублей в год на полуподвальное помещение для магазина сыров. Под видом супругов Кобозевых были Юрий Николаевич Богданович и Анна Васильевна Якимова. 14 ноября 1880 года «Кобозевы» поселились в меблированных комнатах на углу Невского проспекта и Новой улицы в доме № 75/14. 7 января 1881 года «Кобозевы» обосновались в жилой комнате при магазине сыров.

Для торговли был закуплен сыр разных сортов. Однако торговля в полуподвальном помещении шла плохо. Рядом на Невском были великолепные магазины «колониальных», бакалейных и гастрономических товаров с различными сортами сыров и конкурировать с этими магазинами «Кобозевым» удавалось слабо. Охотников спускаться в сырой полуподвал только для покупки сыра находилось мало. Торговля шла плохо. Однако это не очень огорчало «Кобозевых».

Торговля в магазине была лишь ширмой, необходимой для прикрытия главной цели - рытье подкопа под проезжую часть Малой Садовой улицы.

Работы по подкопу выполнялись с соблюдением тщательной конспирации. Незадолго до закрытия лавки приходили те, чья была очередь работать. Затем лавка запиралась в обычное время. Богданович, Якимова и очередные работники оставались.

После того, как лавка была заперта, условлено было, чтобы никто из своих не приходил. Делалось так потому, что из лавки была дверь в комнату хозяев. Стоило открыть эту дверь, и всякий увидел бы подкоп.

Пролом в стене сделали под окном жилой комнаты. Стена, якобы для предохранения от сырости, была отделана деревянными щитами. На ночь один щит отнимали и тогда начиналась работа, которая заполняла всю ночь и кончалась только тогда, когда наступала дневная суета и нужно было открывать магазин. Ночью «Кобозевы» спать не могли. А днем, при слабой торговле, ум удавалось попеременно подремать.

Ночами подкоп рыли Желябов, Богданович, Гриневицкий, Ланганс, Колодкевич, Фроленко, Тригони, Тетерка, Суханов, Саблин, Дегаев, Меркулов, Исаев и Баранников. Правило работать по ночам было нарушено только в конце февраля 1881 года, когда закладывали мину и засыпали подкоп спешно землей. Кибальчич в подкопе физического участия не принимал. В магазине сыров он не бывал. Его «Народная воля» берегла. В случае утраты Кибальчича, заменить его было некем. В деле седьмого очередного покушения на царя Кибальчичу отведена роль «главного техника». Какая должна быть мина? Способ взрыва? Система проводки? Как уменьшить поражающее действие для лиц, которые могут находиться на тротуаре.

Но самое главное: Кибальчич должен изобрести бомбу, небольшую по объему и сильного безотказного поражения. Для этого нужно время. Кибальчич уже предложил Исполнительному комитету несколько типов бомб, но они были отвергнуты по разным причинам.

Кибальчичу предоставлена возможность работать над усовершенствованием бомбы и готовить мины для Малой Садовой.

Исаев чертит Кибальчичу план лавки, жилых помещений, тротуара и мостовой по Малой Садовой улице. Под окном в переднем жилом помещении уже сделан пролом в наружной стене. Это заняло много времени и лишь 25 января 1881 года можно было приступить к самому подкопу. Кибальчич рекомендует применить две мины:

— Так будет надежнее. Мину надо изготовить из динамита в жестяной посуда и бутыли с запалом из капсюля с гремучей ртутью и шашки пироксилина, пропитанной нитроглицерином. Запал надо соединить с проводами, которые в нужный момент должны быть соединены с гальванической батареей. Подкоп следует начать на 2 1/2 аршина от поверхности земли и вести его в наклонном положении вниз. По мере приближения к середине улицы направление подкопа изменить так, чтобы слой земли между подкопом и поверхностью уменьшился.

Много динамита не надо. Достаточно будет иметь в каждой мине по одному пуду.

Тогда меньше будет поражения для лиц, находящихся на тротуаре. А для царской кареты этот заряд вполне достаточен. В Москве такой заряд перевернул вверх колесами железнодорожный вагон...

Динамит для мины изготовили Кибальчич и Исаев. Землю, вынутую при подкопе, складывали в большие бочки, стоящие в лавке у задней стены, и в подсобном помещении. Их прикрывали в одном месте соломой, а в другой - каменным углем.

Копали неутомимо, выбиваясь из сил. Самое трудное было пробить без шума цементированную наружную стену дома. Затем дело пошло более или менее быстро, пока работающие не наткнулись на железную водопроводную трубу. Ее обошли, немного изменив направление.

Через шесть метров от начала подкопа наткнулись на деревянную канализационную трубу, ширина и высота которой была 0,7 метра. Это представило серьезное препятствие и вызвало задержку в виду того, что обойти трубу снизу нельзя было без риска погрузиться в воду, потому что подпочвенная вода находилась очень близко, а подняться наверх тоже нельзя было, так как мог произойти обвал мостовой.

Удостоверившись, что труба наполнена только наполовину своей высоты, решили в ней сделать вырезку для прохода бурава и для продвижения мин. Как только прорезали трубу, распространилось ужасное зловоние. Даже такие здоровяки как Желябов в галерее теряли сознание.

Кибальчич предложил пользоваться им разработанным респиратором с ватой, пропитанной марганцовкой, напоминающим современный противогаз, но работать с ним было тяжело. Не хватало воздуха.

После необходимой вырезки в трубе она была тщательно заделана, и потом уже до конца, до середины улицы работа шла без задержек. Приходилось только все время производить работы наивозможно без шума.

За улицей усиленно следила полиция, ведь по ней ездил царь. Очень близко был пост полицейского. Приходилось все время следить за ним и ждать когда он отойдет подальше.

В конце января 1881 года на «Народную волю» обрушился ощутимый удар полиции, ей были захвачены виднейшие ее деятели. И самое тяжелое горе состояло в том, что был арестован «Ангел-хранитель», уничтожен надежный заслон от жандармов, оберегавший «Народную волю» в самый напряженный период ее единоборства с царем.

А. Михайлов давно носился с мыслью о создании надежного щита для защиты от жандармских ударов. И он решил, что наиболее удачным будет, если кто-либо из народовольцев поступит на работу в III отделение...

Надо было искать подходящую кандидатуру. Такой кандидатурой оказался Николай Васильевич Клеточников,— в прошлом студент Петербургского университета и Медико-хирургической академии. Он познакомился с Михайловым. Они часто встречались, наконец Клеточников предложил свои услуги для какого-либо революционного дела.

Для того, чтобы Клеточников попал в делопроизводители III отделения - был избран следующий путь. Частые обыски у курсисток, нанимавших меблированные комнаты у акушерки А. П. Кутузовой в доме № 96 по Невскому проспекту заставляли думать, что она состоит тайным агентом полиции.

А. Михайлов предложил Клеточникову поселиться у Кутузовой и войти и доверие, самому поступить в III отделение. Клеточников так и сделал. Как квартирант, он заходил к ней поиграть в карты и, чтобы расположить к себе, проигрывал ей небольшие суммы. Познакомившись и узнав, что он ищет место, Кутузова сначала в неясных выражениях, а потом откровенно рассказала ему о своих связях с чиновником - заведующим агентурной частью III отделения и предложила устроить его в этом учреждении. Таким путем он проник в III отделение, и с 25 января 1879 года началась там его служба в качестве агента, а с марта 1879 года в должности младшего помощника делопроизводителя.

Н. В. Клеточников ревностно относился к своим «обязанностям», вошел в полное доверие и за усердие в апреле 1880 года был даже удостоен ордена Станислава третьей степени. Имея доступ ко всем секретным материалам III отделения, Клеточников знал всех шпиков, провокаторов, шифры, был осведомлен о предполагаемых обысках, облавах, арестах, посвящен во все политические розыски, читал результаты агентурных наблюдений за определенными лицами. Все эти сведения он передавал А. Михайлову через Наталию Николаевну Оловенникову, и немедленно принимались меры для обезвреживания деятельности жандармов. Такая революционная контрразведка помогла сравнительно небольшой группе народовольцев вести на продолжении нескольких лет активную борьбу с могущественными силами царского самодержавия.

Сведения, доставляемые «Ангелом-хранителем Народной воли», имели исключительную ценность. Были разоблачены многие шпионы и провокаторы, спасены «попавшие на заметку» революционеры. Без Клеточникова невозможно было обезвредить показания Гольденберга, которые грозили разгромом всей организации. Можно сказать, что Клеточников охранял безопасность «Народной воли» извне, а А. Михайлов заботился о ней внутри.

Положение Клеточникова было на редкость рискованным. Но если он стоял на страже безопасности Исполнительного комитета, то в свою очередь комитет необычайно оберегал его. Только Михайлов руководил связью «Народной воли» с Клеточниковым. После ареста Михайлова эти обязанности были возложены на Н. Н. Колодкевича.

От предателя Окладского полиция узнала, что на Большой Подьяческой в доме № 37 находится чета подпольщиков под фамилией Агатескуловы (он имел в виду лично ему известных Кибальчича и Якимову). Предупрежденные Клеточниковым все скрылись с квартиры. Но в паспортном бюро «Народной воли», по ошибке или забывчивости, сделали фальшивый паспорт на фамилию Агатескулову и народовольцу Г. М. Фриденсону.

Полиция, следившая за пропиской всех жителей столицы, 24 января 1881 года нагрянула на Казанскую улицу в дом № 38, на квартиру № 18 и арестовала жившего там Фриденсона. Была устроена засада на его квартире, и арестовали Баранникова. Затем пошла «цепная реакция». На квартире Баранникова была устроена, засада и там 26 января взяли Колодкевича. Установили засаду на квартире Колодкевича и там 28 января 1881 года неожиданно взяли Николая Клеточникова. Это был чрезвычайно тяжелый удар по «Народной воле».

Тем временем Исполнительный комитет выяснял можно ли поднять восстание в нескольких местах одновременно с выполнением покушения. В начале февраля 1881 года народовольцы провели совещание в Москве и Петербурге. Результаты получились неутешительными. Очень мало было сил. Оставалось одно - продолжать покушения.

•

Старший приказчик соседнего молочного магазина на Невском - Новиков заинтересовался новым конкурентом - магазином на Малой Садовой. Он явно видел, что торговля Кобозевых обречена на провал и неизбежные убытки. «Ведь за одно помещение нужно платить в год 1 200 рублей, а еще другие расходы. С чего их покроешь? Ведь торговлишка одними сырами пустяковая!» 4 февраля 1881 года приказчик пришел к хозяину нового магазина - Кобозеву познакомиться. Елена Федоровна Кобозева приняла гостя приветливо. Улыбка не сходила с ее красивого лица, а ямочки на розовых щеках светились радостью, пока она хлопотала, накрывая стол для гостя. Мужчины распили бутылку вина, закусили, чем бог послал, познакомились и разговорились.

— Торговля теперь слабая, каждый день терплю убыток, но надеюсь постепенно приобрести своих покупателей, и тогда верну убытки,- признался Кобозев.

Гость внимательно слушал, ко всему присматривался, все замечал. Видел он и икону Николы-угодника - покровителя торговли, с зажженной лампадкой перед ней. Заметил, как хозяйка садясь за стол, набожно помолилась, а у самой концы пальцев с желтизной от табака, а ведь крестьянки не курят. Заметил он и небогатую — почти убогую обстановку жилой комнаты.

Когда гость, простившись с любезными хозяевами, уходил, он думал: «Странный - совсем непонятный этот «купец» Кобозев. За прилавком видно не работал ни одного дня. Сыры режет, точно дрова рубит. Коммерческой смекалки не имеет. С торговым делом совершенно не знаком. Капиталов не имеет, а к явным и неизбежным убыткам относится равнодушно и их не боится. Уж не подставное ли это лицо какого-то купца толстосума, который убыточной конкуренцией хочет зарезать ближайший магазин». Эти тревожные мысли не давали ему покоя. Через несколько дней он поделился своей тревогой с хозяином магазина. Тот, встретившись по-приятельски с приставом 1-го участка Спасской части П. П. Теглевым, рассказал ему о магазине Кобозева:

— И торговля ничтожная, и плата за помещение большая, и покупатели в этом магазине какие-то подозрительные.

Теглев всполошился: «Магазин ведь находится на улице, по которой проезжает каждое воскресенье сам царь! Он дал указание околоточному надзирателю Дмитриеву установить наблюдение.

О подозрительном магазине Кобозева было доложено градоначальнику Федорову. В результате этого 28 февраля в 12 часов утра старший техник градоначальства генерал-майор Мровинский, пристав Теглев и околоточный надзиратель Дмитриев в присутствии дворника дома Никифора Самойлова произвели «санитарно-технический осмотр». Но все было в порядке. Штукатурка на стенах оказалась целой. Никаких признаков земли. Придраться было решительно не к чему.

У наружной стены в лавке стоял сундук. Мровинский потребовал его отодвинуть. Кобозев с помощью дворника Самойлова услужливо это сделал.

И снова ничего.

Увидели у задней стены в торговом помещении большую бочку, наглухо

закрытую соломой.

- Что это? 

- Сыры отлеживаются,- отвечал Кобозев.

— А нельзя ли ее открыть?

— Сыры испортятся, а стоят тысячу!

Пошли в комнату хозяев. Увидели, что все стены комнаты до окон обложены деревянной обшивкой.

— Зачем? — спросил Мровинский, пробуя отодрать обшивку от стены, но обшивка не поддается холеным генеральским ручкам.

— Сырость большая, спасаемся от ревматизма.

Идет «санитарно-техническая» комиссия дальше в соседнее подсобное помещение. Там куча каменного угля. - К чему здесь уголь?

— Для топки — поясняет хозяин лавки.

Мровинский, удовлетворенный ответом, пошевелил ногами уголь и вернулся в комнату хозяев. Снова подошел Мровинский к окну, попробовал оторвать обшивку и, ничего не достигнув, стал извиняться за беспокойство.

При прощании «Кобозев» умело вложил в руки пристава Теглева сложенную десятку.

— Вы запачкали мундирчик,— подобострастно сказал «Кобозев».

— Ничего, такая уж наша служба - протянул Теглев, довольный, что во вверенном ему участке ничего крамольного не нашлось...

Послеглавие

Баранников Александр Иванович (1858-1883), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер в Петропавловской крепости.

Богданович Юрий Николаевич (1849-1888), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1883 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер от чахотки в Шлиссельбургской крепости.

Клеточников Николай Васильевич (1846-1883), народоволец. В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер от истощения в Петропавловской крепости.

Колодкевич Николай Николаевич (1849-1884), член Исполнительного комитета «народной воли». В 1882 года приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер от цинги в Петропавловской крепости.

Глава. XV

1 МАРТА 1881 ГОДА

Учитывая опыт неудачных покушений Исполнительный комитет «Народной воли» считал, что подкоп на Малой Садовой улице не дает полной гарантии успеха. Напуганный царь мог изменить маршрут, миновав эту улицу.

Пока рыли подкоп, Кибальчич работал над изобретением бомб. Нужна была бомба небольшая по объему, с большой разрушительной силой и безотказного действия. Она должна быть годной к работе в любую минуту, без дополнительной установки каких-либо запалов и в то же время не представлять опасности в момент ее изготовления, хранения или транспортировки.

Кибальчич произвел много исследований, в том числе и личные броски этих бомб в окрестностях Петербурга. В результате удалось разработать весьма эффективную бомбу с кислотным взрывателем.

В качестве взрывчатого вещества Кибальчич взял гремучий студень. Это был коллоидный раствор 7 % пироксилина, 92 % нитроглицерина и 1% камфары. Последняя использовалась для устойчивости при хранении.

Нитроглицерин в виде маслообразной сильноядовитой жидкости получался от действия на глицерин смесью концентрированной азотной и серной кислот. Это мощное взрывчатое вещество было способно взрываться при очень слабом ударе. Пироксилин получался от обработки хлопчатой бумаги смесью дымящейся азотной и концентрированной серной кислот. Он также был чувствителен к удару.

По внешнему виду гремучий студень представлял собой прозрачную, мягкую, эластичную массу, темно-желтоватого цвета, легко разрезаемую ногтем. Для завершения желатирования приходилось всю массу нагревать в водяной бане до 50-70°С и тщательно перемешивать. В первых образцах бомб помещалось около килограмма гремучего студня.

Кибальчич разработал оригинальный кислотный взрыватель. Внутри бомбы находились две тонкие стеклянные трубочки с пробками, проложенные одна вдоль цилиндра, другая поперек его. Внутри трубочек находилась серная кислота. Свинцовый груз надевался на стеклянную трубочку. Чтобы груз не скользил по стеклянной трубочке на нее надевалась маленькая каучуковая трубка.

Для безопасности при транспортировке стеклянные трубочки помещались внутри латунных трубок, имеющих пробки. В момент удара бомбой о какую-либо поверхность одна или две стеклянные трубочки под действием груза и сотрясения неизбежно ломались. Серная кислота, вытекая из разбитой трубочки окисляла обметанный вокруг нее стопин-фитиль из ниток, напудренный смесью бертолетовой соли (хлорноватокислый калий), сахара и сернистой сурьмы.

Стопин воспламенялся и огонь по нему моментально передавался капсюлю. Загорался находящийся там состав из синеродистого железа, свинца и бертолетовой соли. От происходящего взрыва пробка из твердого дерева ударялась в гремучую ртуть.

Гремучую ртуть-ртутную соль гремучей кислоты Кибальчич получал взаимодействием азотно-кислой ртути со смесью азотной кислоты и этилового спирта. Получалось кристаллическое вещество, легко взрываемое от удара, трения и при нагревании. Работа с гремучей ртутью требовала величайшей осторожности. При малейшей оплошности мог произойти взрыв. Исаеву в Одессе это стоило трех пальцев на руке.

После удара пробки в гремучую ртуть и ее взрыва происходил взрыв патрона со смесью пироксилина и нитроглицерина. В результате всего этого происходил взрыв основного взрывчатого вещества - гремучего студня.

Все части бомбы дополняли и восполняли друг друга, обеспечивали надежность действия. Точность исполнения, изобретательность и возможность сборки бомбы в домашних условиях свидетельствует о том, что Кибальчич был крупнейшим химиком своего времени. Об этих бомбах в своих воспоминаниях царский генерал фон-Пфейль писал:

«Бомбы - это чудо своего рода - изобрел принадлежащий к партии химик Кибальчич. Это был выдающийся, богом одаренный человек, сделавший себе имя своими многочисленными открытиями по своей специальности».

Известный советский историк М. Н. Покровский отметил: «Народовольческая техника обогнала даже западноевропейскую: бомбы, приготовленные для 1 марта Кибальчичем, были настоящим «Новым словом» в этой области».

В середине февраля 1881 года была произведена проба бомб в окрестностях Парголова. Присутствовали Желябов, Кибальчич, Гриневицкий (он же "Котик», «Ельников», «Михаил Иванович»), Емельянов («Мишель», «Сугубый»), Тимофей Михайлов, Рысаков («Николай») и Меркулов.

Кибальчич принес с собой сверток, развернул его. Все увидели небольшую жестянку.

- Этой штукой можно что-нибудь сделать? - недоверчиво спросил Тимофей Михайлов.

- Сейчас увидим. Вот перед нами три больших дерева. Прошу всех отойти и еще лучше лечь на землю,— тоном, не допускающим возражений, сказал Кибальчич. Он с размаху бросил жестянку в намеченные деревья и быстро стал отходить назад.

Раздался оглушительный взрыв, и показалось большое снежное облако, Когда облако рассеялось, только рваные пни остались на месте деревьев.

- Чисто! Ничего не скажешь! - сказал Желябов.

Кибальчич подошел к месту взрыва и стал измерять размер поражения. Он был чем-то недоволен:

- Все деревья погибли. Заряд надо уменьшить,- твердо заявил он. Кибальчич, желая избежать лишних жертв, стремился создать точечную бомбу, с минимальной площадью поражаемой цели.

Судебная техническая экспертиза признала, что разрушительное действие бомбы ограничивалось кругом с радиусом одна сажень (2,13 метра).

Исполнительный комитет «Народной воли» эту бомбу признал отвечающей требованиям. Она безотказно и немедленно после падения давала сильный взрыв. Бомба эта была оригинальной конструкции. Такой бомбы еще никто не знал. Неизвестна она была и военному ведомству России.

После этого испытания были назначены метальщики бомб. Ими оказались: Игнатий Иоахимович Гриневицкий — студент Петербургского Технологического института, Тимофей Михайлович Михайлов — рабочий, котельщик, Николай Иванович Рысаков — студент Горного института. Иван Пантелеймонович Емельянов - окончивший ремесленное училище.

•

Назревали значительные политические события. Желябов надеялся, что после убийства царя Александра II рабочие, студенты, военные помогут захватить власть, будут первыми деятелями социалистических преобразований. Ведь он всегда верил в пропаганду, А тут еще письмо из Петропавловской крепости от Нечаева, который упросил своего стража-солдата передать письмо на волю. «Вот наглядный результат пропаганды».

Желябов вызвал из Одессы для выполнения покушения члена Исполнительного комитета «Народной воли» М. Н. Тригони (сына генерал-майора, внука адмирала Станюковича), соученика по Керченской гимназии и Одесскому университету. Он приехал в Петербург, но за ним тянулся «полицейский хвост».

Выследив Тригони, жандармерия назначила его арест на 27 февраля и все подготовила для его осуществления. Остановился Тригони на Невском, 66 в доме Лихачева - в меблированных комнатах (квартира № 12) Мессюро, которая сотрудничала с жандармерией.

Вечером 27 февраля 1881 года Желябов направился к Тригони. В коридоре «меблирашек» Желябов обратил внимание на группу людей, вошедших в комнату, расположенную против комнаты, занимаемой Тригони. Личности показались ему опасными. Уход, не заходя в комнату Тригони, показался бы подозрительным и, войдя в его комнату, Желябов сказал:

— А у тебя в коридоре кажется полиция?

Желая узнать в чем дело, Тригони вышел в коридор, где находилась горничная.

- Катя, принесите самовар...

Но не успел Тригони закончить фразу, как бы и подхвачен переодетыми жандармами, выбежавшими из противоположного номера. Его втащили в этот номер.

Услышав шум борьбы Желябов вышел в коридор. Там стояли два жандарма. Желябов не успел выхватить револьвер и стал от них отбиваться, но они ему скрутили руки. Доставленные в секретное отделение Петербургского градоначальства, помещавшееся на Гороховой улице в доме № 2, Желябов и Тригони были опознаны. Об их аресте было доложено царю, который с радостью внес весть о «важных арестах» в свой дневник.

28 февраля в субботу Ю. Н. Богданович доложил Исполнительному комитету, что сегодня утром магазин сыров осматривался «санитарно-технической комиссией» во главе с военным инженером, с участием пристава и околоточного. Осмотр сошел благополучно, но ясно, что возникла опасность раскрытия подкопа. Нужно было действовать немедленно.

28 февраля Кибальчич, Гриневицкий, Тимофей Михайлов и Рысаков отправляются за город, в пустынное тогда место на Песках, за Смольным монастырем, пробовать образец бомб. При диаметре коробки 127 и длине 192 миллиметра в ней помещалось два килограмма гремучего студня, но сейчас вместо него был песок. Бомбу бросил Тимофей Михайлов. Раздался негромкий хлопок. Кислотный взрыватель бомбы сработал, ее крышка отскочила, разбросав вокруг песок, и убедила всех присутствующих в ее большой эффективности. Здесь ведь собрались метальщики бомб, подобранные Исполнительным комитетом. Позже к ним присоединится еще и Емельянов.

После испытания бомб вернулись на конспиративную квартиру у Александро-Невской лавры в доме № 5 (ныне № 3) на Тележной улице. Там в квартире № 5 (теперь № 18) под видом супругов жили Н. А. Саблин и Г. М. Гельфман. Николай Алексеевич Саблин именовал себя Фесенко-Навроцким, а Геся Мироновна - Еленой Григорьевной.

Ждали Желябова, но он не пришел. Стало известно, что Желябов и Тригони арестованы. Это был тяжелейший удар.

В тот же день собрался Исполнительный комитет на конспиративной квартире на Вознесенском проспекте в доме № 25/76, угол Екатериниского канала. В 1889 году дом получил № 25/78. Эту квартиру № 8 (теперь № 3), на 3-м этаже с балконом, в начале 1881 года занимали Г. П. Исаев и В. Н. Фигнер, под именем супругов «Кохановских». Было решено организовать покушение на следующий день в воскресенье 1 марта 1881 года. К этому времени подкоп на Малой Садовой уже был готов, но мины еще не были заложены. Бомбы были разработаны и испытаны, но готовых образцов не было.

На заседании Исполнительного комитета присутствовал Н. И. Кибальчич. Он рассказал об успешных опытах с бомбами, только что произведенными в районе Смольного монастыря, но считал, как и другие, их резервным средством, возлагая основную надежду на взрыв мины.

Было решено немедленно приступить к работам. Заложение мин на Малой Садовой было поручено Г. П. Исаеву. Организация взрыва поручалась М. Ф. Фроленко и А. В. Якимовой.

По просьбе Н. Е. Суханова лейтенант флота Ф. И. Завалишин достал в Кронштадте в минном классе четыре запала. Они были использованы для бомб. Во время следствия по делу 1 марта возникли подозрения, что запалы и бомбах морского ведомства. В качестве эксперта из Кронштадта в Петербург был послан минный офицер, человек реакционных убеждений, но преданный товарищ. Он потом рассказывал:

— Прихожу,— показывают запалы... Смотрю — наши! Никакого сомнения — наши!... Но черт их побери, я им втер очки... доказывал, что они австрийские. А то такую бы кашу заварили.

За изготовление бомб взялись Н. И. Кибальчич, Н. Е. Суханов и М. Ф. Грачевский. По мере возможности помогала В. Н. Фигнер. Они начали работать и 5 часов вечера 28 февраля 1881 года на конспиративной квартире «Кохановских». Там были три очень холодные неуютные комнаты, имевшие то преимущество, что дом был с проходным двором на две улицы и в нем помещались бани, которые могли маскировать частые хождения на эту квартиру.

Работа по изготовлению бомб шла всю ночь. Наибольшие затруднения были испытаны при получении гремучего студня. Необходимо было много горячей воды для водяной бани, при помощи которой грелся «студень». Поэтому беспрерывно кипятилась вода в самоваре. Из жестяных коробок от конфет изготовлялась оболочка для бомб.

После 15 часов непрерывной и опасной работы, к 8 часам утра были готовы первые две бомбы, которые забрала С. Л. Перовская и отнесла на конспиративную квартиру Н. А. Саблина и Г. М. Гельфман на Тележной улице. Спустя полчаса были готовы остальные две бомбы. Их взял Кибальчич и отнес на Тележную улицу. Там в 9 часов утра бомбы были розданы метальщикам: Михайлову, Гриневицкому, Емельянову и Рысакову.

Размещение метальщиков сделала Перовская. Кибальчич дал краткие указания по переноске снарядов, способам бросания и добавил:

— Необходим сильный удар о землю, чтобы наверняка поломалась хотя бы одна стеклянная трубка. Район смертельного поражения бомбы не более одной сажени. За этим расстоянием происходит только сотрясение воздуха; стекла в домах разобьются, но кости человека не переломаются. Если метальщик отойдет после броска на несколько сажень от места попадания, ему от бомбы ничего не будет. Опасность грозит скорее всего от полиции...

•

В субботу 28 февраля после полудня Лорис-Меликов представил царю вторичные сведения о Желябове. На этот раз были представлены царю все ответы Желябова на допросе. Желябов, кроме обстоятельств уже известных жандармерии, ничего нового не сообщил. Однако он заявил, что не взирая на арест его — Желябова, с царем все же будет покончено. Под влиянием столь определенной и столь смелой угрозы Лорис-Меликов обратился к царю:

— Ваше Величество! Забота о жизни монарха России возложена на меня. Покорнейше прошу вас воздержаться от поездки завтра на развод в манеж.;

Александр II был очень упрям. До сих пор все попытки покушения для него сходили благополучно. Уже два воскресения подряд он пропустил любимую военную церемонию. К тому же арест неуловимого Желябова уменьшил опасность.

- Я полагаю, граф, что русский император не может жить в своем двор це под домашним арестом...

1 марта царь совершил прогулку во дворе Зимнего дворца, был у обедни в дворцовой церкви, завтракал. Затем зашел к своей морганатической супруге - княгине Юрьевской, которая попросила Александра II выбрать маршрут в манеж не по Невскому проспекту и Малой Садовой, а по Екатерининскому каналу.

Путь, указанный княгиней, казался наиболее обеспеченным от нападения, ибо он ограничен с одной стороны каналом, а с другой Обширным, обнесенным стеной, садом и принадлежащими казне зданиями. Этот путь казался более надежным еще и потому, что он очень мало посещался. Указав своему супругу направление, которого следует держаться по дороге в манеж, княгиня не упомянула о пути обратном. Между тем, из предосторожности, обратный путь всегда был иной. 

Александр II вспомнил восточную мудрость: «Если в чем-либо сомневаешься - посоветуйся с женой, а затем поступи наоборот всем ее советам».

— Хорошо,— ответил царь,— я так и сделаю.

Около часа дня царь вышел к подъезду Зимнего дворца. Здесь его ждала закрытая карета с лейб-кучером Фролом Сергеевым и личным конвоем. Кучер вопросительно смотрел на царя.

— В Михайловский манеж, через Невский и Большую Садовую! - сказал царь, усаживаясь в карету. Половину просьбы княгини Юрьевской царь все же выполнит. По Малой Садовой он не поедет.

Эскорт, сопровождавший царский экипаж, состоял из ординарца казачьего унтер-офицера Кузьмы Мацнева, который сел на козлы экипажа, и шести терских казаков, скакавших спереди, сзади и по бокам кареты.

Рысаки взяли с места быстрый темп и царская карета понеслась...

•

После ареста Желябова руководство покушением приняла на себя Перовская. Она смертельно устала. Знает, что арест Желябова, это неизбежная смерть. Смерть любимого человека. Смерть незаменимого руководителя дела, ради чего народовольцы жертвуют жизнью.

Неотступно сверлит мозг мысль: «Как организовать бегство Желябова из тюрьмы? Но прежде всего выполнить приговор «Народной воли» царю. Царь должен умереть...»

Перовская крепко держит себя в руках. Ни усталость, ни горе не ослабляют ее воли. На разорванном конверте она чертит план улиц и постов.

Если царь в манеж поедет Малой Садовой, то там его ждут в лавке сыров Фроленко и Якимова. Нужно метальщикам тоже идти на Малую Садовую на случай, если мины не сработают. Но момент еще не наступил.

Чтобы не бросаться в глаза людям, Перовская, Рысаков и Гриневицкий зашли в кондитерскую Андреева, на Невском проспекте в доме № 44. Перовская бледна, но спокойна, только резче выступает ее волевая складка вокруг губ. Гриневицкий совершенно спокоен. Он с аппетитом кушает свой завтрак. Хуже чувствует себя Рысаков. Его лоб покрыт каплями пота. Все лицо то покрывается красными пятнами, то мертвенно бледнеет. Он неестественно громко и нервно смеется.

Перовская глядя на Рысакова — беспокоится. «Не сдадут ли нервы у этого юноши?» Она инстинктивно чувствовала, что он может не выдержать и тогда.., Еще раз шепотом она уточняла расстановку сил. Метальщики бомб должны выступать лишь при неудаче взрыва мины на Малой Садовой.

- На углу Большой Итальянской и Малой Садовой улиц после лавки «Кобозева» на самом опасном месте должны находиться Михайлов и ты,- сказала Перовская, обращаясь к «Котику» (Гриневицкому). На случай если бы царские лошади повернули бы карету с Большой Итальянской назад, на Невский проспект, здесь на углу у Малой Садовой будет находиться «Мишель» (Емельянов) и дальше недалеко от сквера с памятником Екатерине Второй необходимо быть Николаю. Первую бомбу должен бросить Михайлов.

Рысакову по плану Перовской выступать последним. Однако получилось иначе...

Выйдя из кондитерской Перовская, Рысаков и Гриневицкий пошли врозь к своим намеченным постам.

У здания Публичной библиотеки, выходящего на Невский проспект и Большую Садовую улицу стояла Анна Павловна Корба, а на углу Невского и Малой Садовой, в нескольких шагах от магазина сыров «Кобозевых» находился Мартин Рудольфович Ланганс. Оба они еще издалека могли видеть приближение царской кареты. 

Корба должна была поднести к лицу белый платочек, в том момент, когда головы царских рысаков коснулись бы линии Большой Садовой улицы. 

По этому сигналу Ланганс должен был идти от угла мимо магазина сыров, что и служило сигналом, находившимся в магазине сыров Якимовой и Фроленко «готовиться к взрыву». 

Увидев царскую карету на Невском проспекте недалеко от своего поста, Корба подала условленный сигнал. Его принял Ланганс и быстро пошел от угла к магазину. 

Фроленко и Якимова приготовились... На столе — батарея; Фроленко готов замкнуть проводку к взрывателям двух мин... Но царь что-то долго не едет. Якимова выходит узнать в чем дело и возвратившись говорит: 

- Поехал по Большой Садовой. 

Царская карета, проехав Большую Садовую улицу поехала по Большой Итальянской и благополучно доехала до манежа. Лавка сыров по Малой Садовой делается ненужной. Фроленко и Якимова уходят.  Перовская в это время находилась на Невском проспекте у Михайловской улицы. Она заметила поворот царской кареты на Большую Садовую. Такая возможность была предусмотрена и метальщики должны были перегруппироваться. Они прошли по Невскому мимо места, где находилась Перовская, и она сделала им условленный знак, что нужно направиться к Екатерининскому каналу. Проходя мимо Перовской Гриневицкий улыбнулся ей, чуть заметной улыбкой: «Не бойся, Соня! Все будет, как намечено». Он не проявил ни тени страха или волнения и шел на смерть с совершенно спокойной душой. Перовская прошла через Казанский мост на другую сторону Екатерининского канала, откуда наблюдала все происходящее. 

Александр II очень любил церемонию воскресных разводов в манеже. В этот день на разводе был батальон лейб-гвардии резервного пехотного полка, саперный батальон, 8-й флотский экипаж и взвод юнкеров Павловского училища. Он остался доволен внешним видом и выправкой солдат и офицеров на разводе и был в прекрасном настроении. После окончания церемонии развода караула около 3/4 второго часа дня, царь и его брат Михаил сели в карету и поехали в Михайловский дворец к великой княгине Екатерине Михайловне. Пробыв полчаса у княгини и позавтракав у нее, царь один покинул Михайловский дворец. Садясь в карету, царь сказал кучеру: 

— Домой, через Екатерининский канал! 

Карета поехала по Инженерной улице и потом повернула направо через набережную Екатерининского канала. Позади казачьего эскорта ехал на санях полицмейстер полковник Дворжицкий. За ним, тоже на санях — жандармский капитан Кох вместе с командиром терского казачьего эскадрона личного царского конвоя ротмистром Кулебякиным. 

На набережной Екатерининского канала царские рысаки пошли крупной рысью, что заставило казаков перейти на галоп. В 150 шагах от поворота на набережную канала царская карета обогнала отряд в 47 матросов 8-го флотского экипажа, который возвращался из манежа. Далее царь проехал мимо взвода второй роты Павловского училища, состоявшего из 25 юнкеров под командованием поручика.

Екатерининский канал был создан на месте мелкой грязной речки Кривуши (Глухая) военными инженерами В. Назимовым и И. М. Голенищевым-Кутузовым (отцом фельдмаршала). Работы были начаты в 1765 году. Облицовка берегов канала гранитом закончена в 1790 году.

В этой части набережной Екатерининского канала по стороне следования царского кортежа на протяжении 570 шагов вплоть до Театрального моста, был только один дом со службами «Второго отделения царской канцелярии» и длинная стена вдоль сада Михайловского дворца. С противоположной стороны дорога окаймлялась чугунными перилами вдоль канала.

Движение в этой малонаселенной части города было всегда незначительным. В момент проезда царя видно было лишь несколько агентов полиции, наблюдавших за местностью и сторожей из Михайловского дворца, подметавших тротуары у сада.

Навстречу царской карете по панели набережной канала шли два гвардейца Преображенского полка Макаров и Евтенко. Им навстречу двигался фельдшер Павловского гвардейского полка Горохов. За ним шел молодой человек маленького роста, одетый в демисезонное драповое пальто. На голове у него была шапка из выдры, в руках он нес какой-то сверток, завернутый в салфетку. Это был Николай Рысаков, шедший со стороны сада.

Более часа метальщики уже ходили по панели со свертками, заключавшими снаряды Кибальчича. Ежеминутно они рисковали привлечь к себе внимание полиции и быть арестованными. Но вот показалась на набережной Екатерининского канала царская карета. Перовская, для которой не хватило бомбы и которая взяла на себя роль сигнальщика, сделала с противоположной стороны канала знак.

По ранее намеченному плану первым должен был выступить Михайлов. Но Михайлов почувствовал себя не в силах бросить бомбу, вернулся на Тележную улицу, отдал бомбу и ушел домой. Вследствие этого после перегруппировки метальщиков порядок расстановки их изменился и около кареты царя очутился Рысаков.

В 2 часа 20 минут царская карета проехав почти 330 шагов по набережной Екатерининского канала, поравнялась с Рысаковым. Он обернулся лицом к экипажу и бросил под царскую карету бомбу. Все это было совершено с такой быстротой, что казаки эскорта не могли себе дать отчет в том, что произошло.

Бомба разорвалась с оглушительным взрывом. Густое облако снега, земли и облаков поднялось в воздух. Взрывной волной разбиты были стекла в здании придворного Конюшенного ведомства, расположенного по другую сторону канала и в здании Михайловского дворца. Смертельно ранило случайно проходившего с санками 14-ти летнего мальчика-рассыльного из мясной лавки Колю Захарова, упал на землю оглушенный взрывом конвойный казак.

Взрывом первой бомбы повреждена карета царя. Рысаков схвачен

На месте взрыва образовалась круглая воронка в полметра глубиной и метра полтора в поперечнике. Задняя стенка царской кареты, пол и стекла разлетелись вдребезги. Оси и колеса однако остались целы, и карета продолжала двигаться. 

Рысаков, кинул бомбу, бросился бежать по направлении к Невскому проспекту, но в 20 шагах от места взрыва он споткнулся и упал. Сторож Назаров бросился на него, на помощь ему поспешили городовой Несговоров, фельдшер Горохов и солдаты Макаров и Евтенко. Они скрутили Рысакову руки. В это же время капитан Кох и ротмистр Кулебякин, выпрыгнув из саней, подошли к Рысакову. Кох спросил Рысакова:

- Это ты произвел взрыв? 

— Я, ваше благородие!

- Кто такой?

- Глазов, Макар Егорович,- ответил Рысаков. В кармане у Рысакова нашли револьвер.

Взрыв разрушил карету, но царь в карете оказался цел и невредим. Он приказал кучеру остановить лошадей и выскочил через левую дверцу. При этом порезал себе левую руку осколком стекла. Озираясь по сторонам, царь поскорее отошел от места взрыва. Его встретил полицмейстер Дворжицкий. Первым вопросом царя было:

— Преступника задержали?

- Так точно, Ваше императорское величество! - ответил Дворжицкий. - Благоволите сесть в мои сани и направиться во дворец?

— Хорошо, но прежде покажи мне злодея.

Александр II направился к Рысакову, окруженному стражей. Показав на него, царь брезгливо спросил:

- Этот?

— Он самый, Ваше Величество! — Кто такой?

:— Мещанин Глазов,- ответил Кох.

Царь повернул назад и направился к саням Дворжицкого, стоявшим около панели набережной. Подпоручик Рудыковский стоял на панели, и, не заметив царя, спросил:

- Что с государем?

На это Александр II перекрестился и сказал:

— Слава богу, я уцелел...

- Еще слава ли богу? - вырвалось у Рысакова, видевшего бомбу в руках у своего товарища.

Солдаты стали ломать прикладами ворота сада Михайловского дворца. Полиция делала осмотр сада. Так прошло две-три минуты, которые казались вечностью Софье Перовской, находившейся на другой стороне канала и видевшей расхаживающего царя. Но смерть ждала Александра II.

И. И. Гриневицкий, идя на верную смерть, в своем завещании, санном 28 февраля 1881 года писал:

«Александр II должен умереть... Он умрет, а вместе с ним умрем мы... Это необходимо для дела свободы, так как тем самым значительно пошатнется то, что хитрые люди зовут правлением монархическим-неограниченным, а мы — деспотизмом... История показывает, что роскошное дерево о свободы требует человеческих жертв».

Метальщик в руках за спиной крепко держал бомбу Кибальчича, бомбу смерти, от которой умрет Александр II. А чтобы смерть царя осуществилась Гриневицкий также умрет. Он ждал подходящего момента.

Александр II теперь сам шел вдоль ограды набережной навстречу смерти Гриневицкий стоял прислонившись спиной к перилам канала и думал: «Как долго тянутся последние секунды жизни. Как медленно идет царь...»

Но вот, наконец, царь в двух шагах от Гриневицкого. Мелькнула мысль из наставления Кибальчича: «Бомбу нужно сильно ударить»... Он делает шаг вперед. Рука поднята— Бомба с силой ударилась о тротуар между царем и Гриневицким. Последнее в жизни - слышен грохот.

Снег, дым, песок поднялись в воздух. Не видно, что осталось после взрыва. Но вот, все поднятое взрывом в воздухе, начало оседать. Осколками; бомбы были убиты конвойный казак, прохожий, ранено 20 полицейских, солдат и других лиц из толпы; у царя обе ноги были раздроблены. Все тело его ниже пояса превратилось в бесформенную окровавленную массу. Его фуражка была разорвана на кусочки, а от шинели остались только клочья. Он сидел на земле лицом к Театральному мосту и опираясь руками старался отползти от перил канала. Он быстро терял сознание.

Агония явно охватила самодержца одной шестой части земли. И никаких слов, которые приписывали впоследствии умирающему царю, он произнести уже не мог.

А. А. Блок в поэме «Возмездие» так описал событие 1 марта:

... Грянул взрыв

С Екатерининского канала,

Россию облаком покрыв,

Все издалека предвещало,

Что час свершится роковой,

Что выпадет такая карта.

И этот века час дневной -

Последний - назван первым марта.

Когда Гриневицкий упал, Емельянов подскочил к нему, желая узнать жив ли он и нельзя ли его спасти в суматохе, но было уже поздно. Тело Гриневицкого было покрыто бесчисленными ранами и он тоже находился в состоянии агонии. Тогда Емельянов подошел к царю, и имея под мышкой бомбу, помог уложить его в сани. После этого он отнес снаряд на Тележную улицу.

Царя в бессознательном состоянии на санях Дворжицкого повезли в Зимний дворец. Прибывшие туда врачи могли только констатировать смерть.

В 3 часа 35 минут приговор «Народной воли» после семи попыток и покушений был выполнен. На месте казни теперь возвышается подражание Покровскому собору в Москве на Красной площади — «Храму Василия Блаженного» — Храм Воскресенья.

В официальных дореволюционных документах церковь эту именовали "Храм во имя воскресения Христова на месте смертельного поражения в бозе почившего императора Александра II», а в старопетербургском просторечии - «Спас на крови». Дробность, перегруженность форм придают церкви сухость, не свойственную сооружениям древнерусского зодчества.

В день 1 марта Софья Перовская назначила Аркадию Тыркову и Евгению Сидоренко свидание в начале четвертого часа дня в маленькой кофейне, на Владимирской улице, близ Невского проспекта. Вскоре она пришла тихими, неслышными шагами. По ее лицу нельзя было заметить волнения, хотя она пришла прямо с места покушения. Она была серьезно сосредоточена и очень грустна.

Все сели за один столик и хотя были одни в этой полутемной комнате, но соблюдали осторожность и говорили в полголоса. Первыми словами Перовской было:

— Кажется удачно, если не убит, то тяжело ранен. Тырков полюбопытствовал:

— Как, кто это сделал?

— Бросили бомбы: сперва Николай, потом «Котик». Николай арестован; «Котик» кажется убит.

Гриневицкий сразу же после взрыва впал в бессознательное состояние. Его перевезли в Конюшенный госпиталь. Агония его длилась около восьми часов. Он пришел в сознание и то на несколько минут - лишь в 9 часов вечера, за полтора часа до смерти. У его изголовья неотлучно сидел судебный следователь. Он терпеливо подкарауливал, когда Гриневицкий придет в сознание, чтобы тут же учинить допрос умирающему.

Первая фраза, которую Гриневицкий услышал, придя в сознание, была:

- Как ваша фамилия?

Но первая мысль, появившаяся в его сознании, была: «Долг свой я вы полнил. Я умираю! Но умер и царь! Смерть моя не напрасна». Эта первая мысль в появившемся сознании умирающего предопределила ответ на вопрос следователя:

- Не знаю! - Твердо и сознательно ответил исполнитель смертного при говора над Александром II.

Гриневицкий не ответил на вопрос следователя: кто он? и унес с собой в могилу эту пока еще тайну.

Прокуратура, чтобы узнать фамилию бросавшего бомбу, отрезала его голову от туловища и поместила ее в банку со спиртом. Это банку со страшным ее содержимым предъявляли арестованным народовольцам.

А по городу уже несколько часов скакали с места на место казаки, маршировали войска, ходили полицейские патрули. Правительство боялось восстания.

Солдаты по приказанию начальства бегали по улицам, и торопливо закрывали двери трактиров, кабаков, дешевых харчевень. Публика, скорее растерянная, чем возбужденная, сходилась перепуганными кучками возле зажигавшихся уже фонарей и в полголоса читала первое правительственное сообщение, не очень удачно составленное министром внутренних дел Лорис-Меликовым:

«ВОЛЯ ВСЕВЫШНЕГО СВЕРШИЛАСЬ. ГОСПОДУ БОГУ УГОДНО БЫЛО ПРИЗВАТЬ К СЕБЕ ВОЗЛЮБЛЕННОГО МОНАРХА...»

Вечером 1 марта в экстренном прибавлении к «Правительственному Вестнику» были напечатаны два официальных бюллетеня:

«Сего 1 марта в 1 3/4 дня, государь император, возвращаясь из Манежа Инженерного замка, где изволил присутствовать на разводе, на набережной Екатерининского канала, не доезжая Конюшенного моста, опасно ранен с раздроблением обеих ног ниже колена, посредством подброшенных под эки паж разрывных бомб. Один из двух преступников схвачен. Состояние его величества, вследствие потери крови, безнадежно.

Лейб-медик Боткин

Профессор Е. Богдановский

Почетный лейб-медик Головин

Доктор Круглевский».

«Сегодня, 1 марта в 1 час 45 минут пополудни, при возвращении государя императора с развода, на набережной Екатерининского канала, у сада Михайловского дворца совершено было покушение на священную жизнь его величества посредством брошенных двух разрывных снарядов. Первый из них повредил экипаж его величества. Разрыв второго нанес тяжелые раны государю. По возвращении в Зимний дворец его величество сподобилось приобщиться Святых Тайн и затем в Бозе почил - в 3 часа 35 минут пополудни. Один злодей схвачен.

Министр внутренних дел генерал-адъютант граф Лорис-Меликов».

Более оживленные комментарии раздавались, конечно, в тот же вечер на частных собраниях. Некоторые либерально настроенные лица из числа интеллигенции надеялись на скорейшие демократические уступки правительства. Революционеры были не столь оптимистичны, но рассчитывали на народные волнения, в результате которых они видели возможность крупных политических перемен.

1 марта в четыре часа дня Исполнительный комитет собрался в конспиративной квартире на Вознесенском проспекте. Предстояло опубликовать извещение об акте 1 марта. Присутствовали Фигнер, Исаев, Грачевский, Тихомиров, Перовская, Корба, Богданович, Фроленко, Суханов, Лебедева, С.Златопольский и Ланганс.

Извещение было здесь же составлено, одобрено и направлено для напечатания в типографию «Народной воли», на следующий день было распространено следующее извещение:

«ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА

Сегодня, 1 марта 1881 г., согласно постановлению Исполнительного комитета от 26 августа 1879 г., приведена в исполнение казнь Александра II двумя агентами Исп. ком.

Имена этих мужественных исполнителей революционного правосудия Исп. ком. пока не считает возможность опубликовать.

Два года усилий и тяжелых жертв увенчались успехом. Отныне вся Россия может убедиться, что настойчивое и упорное ведение борьбы способно сломить даже вековой деспотизм Романовых.

Исп. ком. считает необходимым снова напомнить во всеуслышание, что он неоднократно предостерегал ныне умершего тирана, неоднократно увещевал его покончить свое человекоубийственное самоуправство и возвратить России ее естественные права.

Всем известно, что тиран не обратил внимания на все предостережения, продолжая прежнюю политику. Он не мог воздержаться даже от казней, даже таких возмутительно несправедливых, как казнь Квятковского. Репрессалии продолжаются. Исп. ком., все время не выпуская оружия из рук, постановил провести казнь над деспотом в исполнение во что бы то ни стало. 1 марта это было исполнено.

Обращаемся к вновь воцарившемуся Александру III с напоминанием, что историческая справедливость существует и для него, как для всех.

Россия, истомленная голодом, измученная самоуправством администрации, постоянно теряющая силы сынов своих на виселицах, на каторге, в ссылках, в томительном бездействии, вынужденном существующим режимом - Россия не может жить так далее. Она требует простора, она должна разродиться согласно своим потребностям, своим желаниям, своей воле Напоминаем Александру III, что всякий насилователь воли народа есть народный враг... и тиран. Смерть Александра II показала какого возмездия достойна такая роль.

Исп. ком. обращается к мужеству и патриотизму русских граждан ( просьбой о поддержке, если Александр III вынудит революционеров вести борьбу с ним. 

Только широкая энергичная самодеятельность народа, только активная борьба всех честных граждан против деспотизма может вывести Россию н| путь свободного и самостоятельного развития.

Исп. ком., 1 марта 1881 г. Типография «Народной коли», 2 марта 1881 г.»

После совершения приговора «Народной воли» над Александром II организаторы его должны были исчезнуть от полицейских ищеек, но было много дел по динамитной мастерской и тайной типографии. Поэтому члены Исполнительного комитета и примыкающие к ним оставались в Петербурге.

2 марта Исполнительный комитет снова собрался в квартире на Вознесенском проспекте и решил выпустить обращение к «Честным мирянам, православным христианам и всему народу русскому» и обратиться к правительству, открывая для него возможность закончить борьбу.

•

Царь был убит.,. Но никаких изменений политического устройства России это за собой не повлекло. Ненавистное самодержавие осталось неизменным. Только самодержцем вместо Александра II стал Александр III.

Для изменения политического устройства страны не было подготовлено сил, на которые могли опереться народовольцы. Они оказались «генералами без армии». Они были оторваны от народных масс. Народ был пассивным наблюдателем усилий этих отдельных героев, он не понимал их, не знал цели этих усилий и героизма. Народные массы, основная сила всякой революции, не были доведены до состояния активного борца.

Народовольцы, увлеченные террором и ошибочной верой в революционность крестьянства, не придали значения авангарду революционных сил — пролетариату. Не сумели подготовить его к выступлению и к тому, чтобы сломить силы сопротивления самодержавия и силы реакции.

Теория народовольцев, что историю делают герои, а массы пассивно идут за ними оказалась ошибочной. Их величайший героизм и самопожертвование, удивившие весь мир, не дали желательных результатов — не привели к политическому перевороту страны.

Силы «Народной воли» были почти полностью исчерпаны 1 марта 1881 года.

•

Задержанного в момент покушения Рысакова доставили в тюрьму Департамента полиции в доме № 16 на набережной Фонтанки. Он волновался, переживал муки страха и утратил самоконтроль. Совесть, честь, обязанности перед соратниками боролись с предвидением смерти. Его сразу начал обрабатывать прокурор Добржинский:

- Стоит лишь вспомнить имена, указать квартиры и все будет хорошо. И совесть Рысаков утратил. Он начал «вспоминать». Желая спасти свою жизнь, он стал предателем. Он посвятил следователей в курс всего дела, выдал конспиративную квартиру на Тележной улице и подробно рассказал обо всех участниках 1 марта, описав их приметы, где и когда они бывают, даже время, в которое их можно встретить на улице или в кафе.

О результатах предательства Рысакова можно узнать из публикации в "Правительственном вестнике».

«Вследствие сведений, полученных властями при производстве расследования по настоящему делу о том, что по Тележной улице в доме № 5 находится так называемая «конспиративная» квартира, в означенном доме, в квартире № 5, сделан был ночью на 3 марта внезапный обыск. По приходе к дверям означенной квартиры помощник пристава Рейнгольд на данный звонок услышал, как мужской голос спросил:

- Кто тут?

После ответа дверь затворилась, и на неоднократные звонки голоса из квартиры не подавались, вследствие чего было сделано распоряжение ломать двери. Лишь только послышались удары топора у дверей, как раздались подряд один за другим шесть выстрелов из револьвера, из которых один попал и дверь; после шестого выстрела все стихло, а немного спустя дверь отворила женщина небольшого роста, лет двадцати пяти, просившая о помощи.

При входе в квартиру на полу лежал, плавая в крови, мужчина среднего роста с темно-русою окладистою бородою, на вид лет тридцати двух, одетый и русскую красную кумачовую рубашку, серые триковые немецкого покроя брюки и ботинки. По-видимому, самоубийца уложил себя шестым выстрелом, направленным в левый глаз, наповал.

Женщина, отворившая дверь, немедленно была схвачена и подвергнута допросу, причем отказалась дать какие-либо объяснения».

Так закончил свою жизнь Н. А. Саблин, а Г. М. Гельфман была арестована. На квартире нашли две бомбы, динамит и чертеж, сделанный карандашом - набережной Екатерининского канала, Михайловского манежа и Малой Садовой улицы. Там оставили засаду, в которую утром попал Тимофей Михайлов.

Рысаков продолжал предавать. Он рассказал о лавке сыров на Малой Садовой улице. Но полиция не застала там никого - лавка была оставлена.

Послеглавие

Грачевский Михаил Федорович (1849-1887), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1883 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Сжег себя в Шлиссельбургской крепости.

Емельянов Иван Пантелеймоновим (1860-1916), народоволец. В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работам, отбывал их на Каре. В 1889 году отправлен на поселение на Дальний восток. Умер в Хабаровске.

Златопольский Савелий Соломонович (1855-1885), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер в Шлиссельбургской крепости.

Исаев Григорий Прокофьевич (1857-1886), член Исполнительного комитета  «Народной воли». В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работа Умер от цинги в Шлиссельбургской крепости.

Корба (Прибылева) Анна Павловна (1849-1939), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1883 году приговорена к 20 годам каторжных работ отбывала их на Каре. Умерла в СССР.

Ланганс Мартин Рудольфович (1852-1883), член Исполнительного комитат: «Народной воли». В 1882 году приговорен к бессрочным каторжным работам Умер в Петропавловской крепости.

Суханов Николай Евгеньевич (1851-1882), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1882 году приговорен к смертной казни. Расстрелян в Кронштадте.

Тригони Михаил Николаевич (1850-1917), член Исполнительного комитет. «Народной воли». В 1882 году приговорен к 20 годам каторжных работ, отбывал их в Петропавловской и Шлисссельбургской крепостях. В 1902 году отправлен на поселение на Сахалин, оттуда вернулся после 1905 года. Умер в Крыму.

Фигнер Вера Николаевна (1852-1942), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1884 году приговорена к бессрочным каторжным работам, отбывала их в Шлиссельбургской крепости до 1904 года. В 1906-1915 гг. находилась) за границей. Умерла в Москве. Автор воспоминаний.

Якимова (Диковская) Анна Васильевна (1856-1942), член Исполнительного комитета «Народной воли». В 1982 году приговорена к бессрочным каторжным работам, отбывала их на Каре. В 1904 году бежала с каторги. С 1905 года член партии социалистов-революционеров. Умерла в СССР.

Глава XVI

ЗАСАДА

Н. И. Кибальчич узнав от Н. Н. Богородского об аресте на Тележной улице Г. Гельфман и Т. Михайлова, и смерти Н. Саблина пришел 3 марта : этой траурной вестью на совещание Исполнительного комитета на квартире / Вознесенского моста. Были приняты меры для того, чтобы Богданович, Якимова и другие народовольцы покинули Петербург. Кибальчич и Перовская решили не уезжать.

7 и 8 марта в Коломне на конспиративной квартире С. Златопольского и А. Корбы в узком кругу руководства обсуждали варианты письма Исполнительного комитета «Народной воли» новому царю Александру III. 10 марта на квартире у Вознесенского моста опять собрались члены Исполнительного комитета. Присутствовал и Кибальчич. Он пришел в цилиндре и для маскировки - с траурной повязкой на рукаве, лицо его выражало спокойствие и уверенность.

Кибальчич принимал активное участие в обсуждении письма и на допросе 20 марта 1881 года развил основные положения обращения к царю.

После утверждения текста письма Грачевский отнес рукопись в типографию на Подольскую 42/14, хозяином которой он состоял. Один экземпляр письма был особенно тщательно отпечатан на веленевой бумаге и вложен в конверт, на котором написали титул и имя нового царя. Письмо опустили в почтовый ящик на Казанской площади у Городской думы.

Письмо было составлено с умеренностью и тактом. Распространенное в России и за границей оно было положительно оценено в среде передовых рабочих и интеллигенции.

•

Желябов, узнав от следователя о событиях 1 марта на очной ставке с Рысаковым и еще не зная о его предательстве, искал путей, чтобы дать предстоящему судебному процессу над цареубийцами политическую яркость и общественное звучание. Он понимал, что задержанный 1 марта Рысаков не может представлять и защищать «Народную волю» на процессе. Эту роль он решил взять на себя. 2 марта на имя прокурора Петербургской судебной палаты он подал заявление:

«Если новый государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы; если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранять жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению.

Андрей Желябов. 2 марта 1881 г. Д. пр. закл.

Р. 3. Меня очень беспокоит опасение, что правительство поставит внешнюю законность выше внутренней справедливости, украся корону нового монарха трупом юного героя лишь по недостатку формальных улик против меня, ветерана революции. Я протестую против такого исхода всеми силами души и требую для себя справедливости. Только трусостью правительства могло . бы объяснить одну виселицу, а не две.

Андрей Желябов».

Заявление Желябова жандармерия присоединила к делу 1 марта и продолжала аресты. Была устроена засада на квартире Желябова и Перовской в доме № 18 по улице 1 роты Измайловского полка (ныне 1-я Красноармейская) для поимки Перовской. Но жандармы не могли ее там схватить.

10 марта Софья Перовская была все же задержана. В этот день она измученная, больная, с опущенной головой и глубоко засунутыми в муфту руками шла по Невскому проспекту с неотвязной мыслью о Желябове.

Вдруг кто-то сильно схватил ее за руку. Вздрогнув подняла глаза. Держит ее за руку полицейский, а рядом стоит хозяйка ближайшей к их квартире; лавки. С этой лавочницей Перовская встречалась почти ежедневно.

- Эта? - спрашивает полицейский лавочницу.

— Да, да эта самая.

Перовскую арестовали.

Полковник В. В. Комаров во время балканских войн, путем различных махинаций, нажил большое состояние. Отдаленность от Родины и затрудненность учета количества солдат и конского поголовья представляли удобство для прикарманивания казенных денег, отпускаемых на провиант. Выйдя в отставку в чине генерал-майора, он занялся издательской деятельностью, скупив в частности газеты «Свет» и «Петербургские ведомости».

На Невском проспекте Комарову принадлежали дома № 136 и 138. В последнем, деревянном двухэтажном доме (ныне не существует), находившемся внутри двора, он устроил частную библиотеку-читальню. Она насчитывала несколько десятков тысяч книг русской и иностранной литературы по вопросам науки, культуры и искусства.

В читальне можно было получить газеты, выходящие в Петербурге, Москве и за рубежом. Уютно обставленная, с умеренной платой она была популярна среди студентов и небогатой интеллигенции. Сюда приходили народовольцы. Посещал ее часто Н. И. Кибальчич.

Жандармерия усиленно разыскивает в Петербурге выданного Рысаковым «техника», изготовившего бомбы. Кроме того, ставший предателем Меркулов указал на Кибальчича, как на изготовителя динамита для покушения под Каменным мостом и на Малой Садовой улице.

Для поимки Кибальчича жандармерия использовала Окладского. Окладский видел Кибальчича во время подготовки покушения в Александровске и иногда встречал в Петербурге. Он сообщил жандармерии, что Кибальчич посещает читальню Комарова на Невском проспекте, где он просматривает иностранные журналы и газеты. За этой читальней было установлено наблюдете. 17 марта 1881 года Окладский показал сопровождавшим его переодетым жандармам, выходившего из читальни Кибальчича.

- Этот!

Но «брать» Кибальчича на улице жандармы не стали. Лучше выследить его квартиру и там поймать и других революционеров. Они шли по его стопам.

Когда Кибальчич пришел к себе на квартиру, снимаемую с 23 января 1881 года у хозяйки — мещанской вдовы Александры Ивановой в доме № 83 по Лиговке, кв. № 2, между Кузнечным и Свечным переулками, за ним зашли жандармы.

Кибальчич предъявил паспорт на имя аккерманского мещанина Николая Степанова Ланского, но жандармы не стали заниматься установлением его личности.

— Там разберут! — Заявили они заученную ими фразу.

Был сделан обыск квартиры. Нашли изданную морским ведомством брошюру под название «Правила изготовления игольчатых запалов с гремуче-кислой ртутью малого и большого сопротивления», выписки из «Манифеста Коммунистической партии», план Петербурга, шесть исписанных тетрадей с заметками о деятельности земства, о положении рабочего класса и о крестьянских наделах, печатные и рукописные материалы по общинному землевладению, земскому вопросу.

Оставив в квартире засаду, Кибальчича увезли в секретное, отделение градоначальства.

В тот же день на квартиру Кибальчича пришел М. Ф. Фроленко и был там схвачен жандармами.

На стене дома № 83 по Лиговскому проспекту в Петербурге теперь установлена мемориальная доска с надписью:

«ЗДЕСЬ ЖИЛ И БЫЛ АРЕСТОВАН 17 МАРТА 1881 ГОДА РЕВОЛЮЦИОНЕР-УЧЕНЫЙ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ КИБАЛЬЧИЧ АВТОР ОДНОГО ИЗ ПЕРВЫХ ПРОЕКТОВ ЛЕТАТЕЛЬНОГО АППАРАТА С РЕАКТИВНЫМ ДВИГАТЕЛЕМ».

Секретное отделение петербургского градоначальства находилось в доме № 2 по Гороховой улице угол Адмиралтейского проспекта.

Еще в середине 1880 года Александр II, напуганный активной деятельностью народовольцев, решил, что Департамента государственной полиции мри Министерстве внутренних дел для борьбы с «крамолой» мало. Он распорядился создать секретное отделение при градоначальстве столицы. Чиновникам этого отделения вменялось в обязанность выслеживать политических «преступников».

Для содержания арестованных полуподвальный этаж переустроили под тюремные камеры. Это были каменные клетки, тесные, холодные, с низкими сводчатыми потолками. Окна замуровали кирпичом, оставив лишь маленькие квадратики для света.

Ознакомительный допрос Кибальчича состоялся в кабинете полковника Баранова, исполняющего обязанности градоначальника Петербурга.

Из секретного отделения градоначальства Кибальчича утром 20 марта 1881 года привезли в Департамент полиции, помещавшийся на набережной Фонтанки № 16, там, где раньше располагалось III отделение. Он был предъявлен Рысакову, который подтвердил, что арестованный и есть «техник», приготовивший бомбы и инструктировавший бомбометателей о способе их применения. Кроме того, некоторые из жандармских следователей узнали в арестованном, известного им по делу 1875-1978 годов, Н. И. Кибальчича.

Начались допросы. Кибальчича допрашивал начальник отдельного корпуса жандармов подполковник Никольский в присутствии товарища прокурора Петербургской судебной палаты Добржинского. На первом допросе 20 марта Кибальчич дал показания:

«Зовут меня Николай Иванович Кибальчич, 27 лет, вероисповедания православного, сын священника, русский, был студентом Института инженеров путей сообщения.

Место рождения и место постоянного жительства - в Черниговской губернии, Кролевецкого уезда заштатном городе Короле, занятие — литературный труд. Средства к жизни - заработки от литературного труда.

Холост, имею двух родных братьев Степана и Федора и двух сестер Ольгу и Катерину1. Брат Федор находится, по всей вероятности, на месте родины в городе Короле, а сестра Катерина, по всей вероятности, находится в городе Козельце Черниговской губ., где она замужем за священником, где же находятся остальные брат и сестра не знаю. Родителей нет в живых.

Воспитывался сначала в Институте инженеров путей сообщения, а затем Медико-хирургической академии на собственный счет. Из Медико-хирургической академии вышел в 1875 году вследствие привлечения меня к политическому делу, а из института, в котором пробыл с 1871 по 1873 год, перешел академию, пожелав переменить специальность.

Состоял под следствием и судом за время с 1875 по 1878 год по обвинению в распространении недозволенного сочинения и по приговору Особого присутствия Сената, состоявшемуся 1 мая 1878 года, был приговорен к заключению на 1 месяц.

Я признаю себя принадлежащим к русской социально-революционной партии, в частности к обществу «Народная воля».

Общество «Народная воля» поставило себе целью достижения тем или иным путем политического и экономического переворота, в результате которого в политическом отношении должно быть народоправство, а в экономическом отношении принадлежность земли вообще главнейших орудий производства народу. Для достижения этой цели существуют несколько путей, как: террористическая деятельность, пропаганда революционных идей и разных слоях населения, особенно же среди городского и деревенского люда, наконец, организация революционных и даже только недовольных элементов и пр.

Я признаю все эти пути одинаково необходимыми для достижения сказанной цели, а следовательно и террористическую деятельность.

... О всех замышлявшихся покушениях на жизнь императора осенью 1879 года я знал, но активное участие принимал только в одесском приготовлении. Участие мое в последнем приготовлении к покушению выразилось в том, что я имел квартиру в Одессе, по Екатерининской улице, в доме, номера которого точно не помню, под фамилией Иваницкого и хранил у себя вещи, необходимые для совершения взрыва, я жил с женщиной, настоящей фамилии которой не знаю, называл же ее тем именем, которое было обозначено в документе.

Относительно соучастников моих в подготовлении одесского взрыва я показывать не желаю.

.. .Я признаю, что сделал все части, как тех двух метательных снарядов, которые были брошены под карету императора, так и тех, которые впоследствии были захвачены на Тележной улице.

Изобретение и устройство этих снарядов принадлежит мне, точно также как все части их: ударное приспособление для передачи огню запалу и взрывчатое вещество — гремучий студень — были сделаны мною одним, без участия каких-либо помощников, на квартире которой я указывать не желаю.

Снарядов было сделано мной четыре штуки. Из них два решено было употребить в действие, а остальные два оставлено, так сказать, в резерве. До приготовления их мне пришлось употребить много времени и труда прежде, чем я собрал нужные технические сведения и изобрел данное устройство снаряда.

Нужно заметить, что я, среди своей партии, был первым взявшимся добыть нитроглицерин. С целью ознакомиться с предметом, я перечитал все, что мог найти в литературе на русском, французском и немецком языках. Но для того, чтобы, во-первых, производить собственными средствами приготовление динамита и, во-вторых, чтобы устроить вполне удовлетворяющий цели метательный снаряд с динамитом, мне приходилось придумывать много новых, нигде не употреблявшихся приспособлений.

Я предлагал несколько типов метательных снарядов, отличающихся между собой по приспособлению для получения огня, сообщающего взрыв динамиту, и только в последнее время придумал данную форму снаряда.

Только после того, как выработана была эта форма снаряда и как на опыте подтвердилась годность в нем ударного приспособления, я и мои товарищи сочли возможным употребить их для действия.

... Я и мои товарищи не придавали большого значения метательным снарядам, на которые смотрели как на резерв в случае неудачи главного взрыва — взрыва мины. А так как устроить мину в каком-либо месте не представлялось возможным все время до совершения подкопа под Малой Садовой улице, то и вопрос о покушении затянулся на долгое время. Только тогда, когда явилась возможность занять подвальное помещение по Малой Садовой, и было решено подготовить взрыв.

... Я давал технические советы насчет количества динамита в заряде, а также устроил запал, который был приспособлен уже не мной, а другим лицом к заряду динамита. Вообще все мое участие во взрыве 1 марта ограничивалось научно-технической сферой, а именно:

1) я давал советы какое количество динамита необходимо для того, чтобы взрыв, во-первых достиг цели, а во-вторых, не причинил вреда лицам, случившимся на тротуаре при проезде государя, а также прилегающим домам;

2) придумал и приспособил с помощью двух других лиц четыре метельных снаряда;

3) ездил с двумя лицами, взявшимися бросить два снаряда, на опыт, на котором снаряд с ударным приспособлением и с гремучей ртутью, но без динамита был брошен, если не ошибаюсь Рысаковым с целью убедить участников взрыва в годности устройства снаряда...

Относительно метательных снарядов я могу добавить еще то, что два из них были доставлены мною утром 1 марта на квартиру по Тележной улице, а перед этим мне всю ночь пришлось проработать над их окончанием, два же других снаряда были доставлены туда же г-жой Перовской. Прибавлю к этому что снаряды были изготовлены не в моей квартире, а на другой, которой я указывать не желаю. Дальнейший мой допрос прошу отложить до следующего раза. »

К этому считаю нужным добавить, что в интересах рассмотрения моего дела совместно с делом о лицах, обвиняющихся в преступлении 1 марта и назначенных к слушанию в Особом присутствии Сената на 26 сего марта заявляю, что отказываюсь от того семидневного срока, который предоставлен по закону обвиняемым для вызова свидетелей и избрания себе защиты и вообще для ознакомления с делом. В случае же если я изберу себе защитника и он пожелает пользоваться семидневным сроком, то и в таком случае откажусь от защиты в интересах скорейшего рассмотрения дела».

Как видим, Н. И. Кибальчич очень осторожно дает показания, не выявляя еще неизвестных следствию лиц и фактов.

Об аресте Кибальчича министр внутренних дел граф Лорис-Меликов 20 марта 1881 года донес царю Александру III:

«Сегодня утром доставлен из секретного отделения градоначальства, задержанный 17 марта на Лиговке известный преступник Кибальчич, сын священника, бывший студент Института путей сообщения, а затем императорской Медико-хирургической академии, приготовлявший взрыв царского поезда под Одессой в 1879 году.

Допрошенный сегодня Кибальчич сознался, что он — техник, изготовлявший метательные снаряды, которые были брошены 1 марта и найдены кроме того, на Тележной улице, и, что ранее сего он принимал участие в изготовлении динамита для всех покушений, бывших в 1879 году, и продолжал заниматься тем же делом в 1880 году. Допрос продолжается.

Прокурор судебной палаты признает необходимым привлечь его как одного из главных преступников к суду одновременно с Желябовым, Перовской и другими, для чего приняты все меры к окончанию дознания не позже завтрашнего дня».

Правительство спешило с устройством суда и в тот же день был произведен еще один допрос Кибальчича, на котором он показал:

«... Всех квартир, где я жил в Петербурге, я указывать не желаю, кроме следующих, на Подольской улице в доме № 11, где я жил иод фамилией Агатескулова, в Серапинской гостинице по Забалканскому проспекту и на Невском в доме № 124 под фамилией Агатескулова, и на последней моей квартире по Лиговке дом № 83 под фамилией Ланского, где я был арестован и прошлый вторник - 17 сего марта. Квартира на Подольской улице не служила ни для каких террористических целей, а предназначалась лишь для свиданий.

По Подьяческой улице в доме № 37 я бывал зимой в начале 1880 года и там занимался приготовлением динамита. Обе квартиры на Подольской и Подьяческой я указываю потому, что дознанию они были уже раньше известны, точно так же и цели, которым они служили.

Вообще я участвовал всякий раз в приготовлении динамита, когда это представлялось нужным в интересах партии, хотя и не всегда знал, в какой форме должно совершиться замышлявшееся покушение: так, относительно покушения 5 февраля я узнал только из газет.

Относительно событий 1 марта могу добавить еще следующее. Зная заранее, что взрыв должен произойти 1 марта, в том случае, если император поедет по Малой Садовой, я вместе со своими помощниками приложил все усилия, чтобы к утру 1 марта окончить приготовление метательных снарядов.

Принеся оба снаряда в Тележную улицу утром 1 марта, я застал там двух лиц, которые должны были бросить снаряды, а именно Рысакова и лицо известное мне под именем «Котик», там же я увидел г-жу Перовскую, Гельфман и хозяина квартиры Саблина. Г-жа Перовская сообщила лицам, взявшимся бросить снаряды, где эти лица должны стоять во время проезда императора и при каких условиях должны были бросить снаряды; при этом она рисовала план улиц Малой Садовой и набережной Екатерининского канала.

Программа действия была такова: лица со снарядами должны были стоять по обоим концам Малой Садовой и в то время, как на середине ее произойдет главный удар и окажется неудачным, то пустить в дело снаряды.

В Троицком переулке1 в доме под № 27, у проживающей там Гельфман, н бывал несколько раз для свидания с разными лицами, но для каких целей служила эта квартира, я показывать не желаю. Относительно Тележной улицы могу добавить, что до 1 марта я там был раза два с целью объяснить действие метательными снарядами.

.. .Относительно настроения, господствовавшего среди нашей партии после катастрофы 1 марта, мне известно следующее: 

Вопрос о продолжении террористической деятельности не решается определенно, а ставится в связь с последующими событиями. :

Если правительство откажется решительно от своей политики, отречется от своей законодательной власти в пользу учредительного собрания, образованного из народных представителей, выбранных путем всеобщей подачи, голосов, при условии полнейшей свободы слова, печати, сходок и избирательной агитации, то перед такой властью «Народная воля» сложит оружие террористической борьбы и изберет тогда исключительно мирные средства для проведения своих идей.

В таком именно смысле проектировано напечатать обращение к императору Александру III, в этом же обращении должна быть высказана та мысль, что первым шагом нового направления государственной политики должна быть всеобщая амнистия, так называемых государственных преступников; только такой мерой правительство могло бы, в глазах партии, доказать свое искреннее желание свернуть на совершенно иную дорогу государственной политики.

Если же по прежнему будут происходить казни, если будут продолжаться прежняя политика преследования свободы слова, если не будет дарована широкая амнистия революционным деятелям, то продолжение террористической деятельности со стороны партии представляется совершенно неизбежным. К этому партия располагает всеми средствами. У ней, во-первых, найдутся всегда решительные люди, готовые жертвовать своей жизнью для террористического предприятия, а во-вторых, среди ее есть люди, умеющие поставить к этому все технические средства. Так вопрос о том быть или не быть террору зависит всецело от будущей политики правительства».

После окончания допроса 20 марта в 6 1/2 часов вечера, по распоряжению начальника жандармского управления генерал-майора Комарова, Кибальчич был препровожден в тюрьму при Департаменте полиции, помещавшуюся во дворе дома на набережной Фонтанки 16. Он заключен был в камеру № 2,  рядом с Перовской. За первомартовцами день и ночь велось тщательное наблюдение, так что очевидно, соседям снестись друг с другом было невозможно. В этой камере Кибальчич написал свой знаменитый проект ракетного корабля.

О показаниях Кибальчича, данных 20 марта, прокурор Петербургской судебной палаты Плеве донес министру внутренних дел Лорис-Меликову:

«20 марта производился допрос священнического сына Николая Кибальчича, сознавшегося в злодейском преступлении 1 марта.

Кибальчич рассказав о своем участии, согласно с находившимися уже в деле, по сему поводу указаниями, заявил, что план преступления был рассчитан главным образом, на взрыв в Малой Садовой улице; метательные же снаряды, в количестве четырех, должны были быть брошены только в случае неудачного взрыва.

Поэтому, когда 1 марта в бозе почивший император не последовал по Малой Садовой, он, Кибальчич, стоявший в Екатерининском сквере, вообразил, что покушения не будет, и отправился домой, так что о событии узнал вечером из газет.

Кибальчичу далее известно, что в настоящее время в партии не существует никаких приготовлений к какому-либо террористическому мероприятию, а напротив от имени членов партии напечатано или предполагается к напечатанию письмо к государю императору, в коем заявления, что партия окончательно сложит оружие, если будет объявлена амнистия».

Царские охранники интересовались подробностями устройства бомб, возможности их изготовления на частных квартирах. Было решено подробнее допросить по этому вопросу Кибальчича. Но он решил несколько изменить свои показания, данные на предыдущих допросах.

Желая дезориентировать правительство и запугать его, Н. И Кибальчич утверждает, что не только он является автором изобретения бомб и других террористических средств, но и кроме него есть люди, которые смогут продолжать его деятельность. Арест первомартовцев отнюдь не означает разгрома «Народной воли». На третьем допросе 21 марта он показал:

«Прочитывая свое первое показание, я нашел в нем некоторую неточность относительно доли своего участия в технических приготовлениях. Те два помощника, которые вместе со мной занимались техническими приготовлениями, принимали также участие в обсуждении идеи и практического приспособления метальных снарядов и мины; таким образом все технические приспособления являются результатом коллективной мысли и работы трех лиц, . не одного только меня.

Точно также считаю нужным заявить, что идея устройства употребленных в действие снарядов и минное ударное приспособление, основанное на разбитии стеклянной трубочки грузом, принадлежит не мне; я только больше других употребил времени на осуществление этой идеи снаряда. Из этого само собой разумеется, что оставшиеся на свободе после меня техники могут, если бы понадобилось, выполнить технические работы с таким же успехом и без моего участия.

На вопрос, предложенный мне на дознании - какое количество времени нужно на изготовление метательного снаряда двумя лицами - могу ответить следующее:

Раз выработана форма и все детали снаряда, то приготовление его становится очень легким, как это видно из самой простоты устройства снаряда. Стоит только заказать металлическую коробку, купить медные и стеклянные трубки, отлить свинцовые грузы — и вот готовы все части механического приспособления; для того, чтобы приспособить все эти части к снаряду, совершенно достаточно одного дня. На приготовление других частей снаряда -стопина, капсюля с гремучей ртутью и гремучего студня — тоже требуется немного времени».

Правительство очень торопилось закончить следствие по делу Н. И. Кибальчича, так как суд над остальными участниками убийства Александра II был уже назначен на 26 марта. И об этом уже было доложено царю Александру III и потому откладывать день суда было уже неудобно. А между тем, если бы Кибальчич воспользовался своими семью днями, то суд над ним можно было начать не раньше 30 марта. В этом случае Н. И. Кибальчича пришлось бы судить отдельно от остальных первомартовцев.

Для Кибальчича с точки зрения приговора суда это было бы выгодным, если бы судили не вместе с «цареубийцами», а отдельно, как технического исполнителя. Тогда возможно суд не вынес бы смертного приговора. Н. И. Кибальчич понимая это и твердо зная, что приговор ему в общем суде первомартовцев будет только смерть, руководствуясь чувством революционного товарищества, на первом же допросе 20 марта заявил, что просит судить его вместе с другими обвиняемыми по делу  марта, т. е. 26 марта. Этой просьбой Кибальчич совершенно сознательно отдает свою жизнь на пользу революции. Его показания на следствии полны глубокой незапятнанной честности, гордого благородства и героического бесстрашия.

После окончания допросов, Плеве 21 марта докладывал Лорис-Меликову: «Сего 21 марта в С.-Петербургском жандармском управлении окончено дознание о Кибальчиче. Составленный по сему дознанию обвинительный акт будет внесен завтра в Особое присутствие правительствующего Сената для совокупного рассмотрения с обвинительным актом о прочих пяти обвиняемых.

Предполагается, что Особое присутствие не будет поставлено в необходимость откладывать назначенное на 26 марта заседание по делу, при чем такое предположение основано на заявлении Кибальчича о намерении его отказаться от представленного ему по закону семидневного срока на избрание и на вызов свидетелей».

В «Правительственном Вестнике» 24 марта 1881 года было опубликовано сообщение министра внутренних дел:

«На днях дело о злодейском преступлении 1 марта, дополненное указаниями на участие в нем Софьи Перовской, поступило на рассмотрение Особого присутствия правительствующего Сената.

Продолжающееся и после сего расследование обстоятельств дела, касающихся еще не привлеченных к суду участников преступления, привело к изобличению священнического сына, уроженца Екатеринославской губернии Николая Кибальчича, который на допросе, сделав полное сознание показал, между прочим,, что метательные снаряды, как брошенные 1 марта, так равно и найденные при обыске квартиры в Тележной улице приготовлены им».

Из приведенных выше показаний видно, что сообщение правительства о полном сознании Н. И. Кибальчича явно провокационно и не соответствует действительности. Так Н.И. Кибальчич заявляет, что «относительно соучастников моих в подготовлении одесского взрыва я показывать не желаю». Он также не называет фамилию В. Н. Фигнер, с которой вместе жил в Одессе.

Для того, чтобы выгородить третьего метальщика Тимофея Михайлова, Н. И. Кибальчич заявляет, что решено было употребить два снаряда, а остальные оставить в резерве.

Н. И. Кибальчич не указал конспиративной квартиры на Вознесенском проспекте в доме № 25/78, где были изготовлены бомбы. Указывая другие квартиры, где он жил и работал, Н. И. Кибальчич добавляет, что «обе квартиры на Подольской и Подьяческой,— я указываю потому, что дознанию они были уже раньше известны, точно так же как и цели, для которых они служили».

Говоря о квартире в Троицком переулке № 27 Н. И. Кибальчич заявляет, что «для каких целей служила эта квартира, я показывать не желаю».

24 марта в 10 1/2 часов утра Кибальчич был отправлен в Дом предварительного заключения, где находился последние свои дни.

О пребывании Кибальчича в тюрьме с 20 по 24 марта 1881 года свидетельствует выписка из книги записи арестованных тюрьмы при Департаменте полиции:

" п/п -2

Название комнаты - 2

Звание, имя и фамилия - Бывший студент, сын священника, Николай Кибальчич

Откуда и кем доставлен - По распоряжению начальника жандармского управления генерал-майора Комарова Поручик Масловкин

Время доставки - В 6 1/2 часов вечера 20 марта

Вещи и деньги при нем находившиеся — Пальто, сюртук, жилет, брюки, сапоги, нижнее белье, папиросы и два ключа 

Время отправки - 24 марта в 10 1/2 часов утра 1881 года 

Куда и с кем отправлен - По распоряжению начальника жандармского управления генерал-майора Комарова отправлен в Дом предварительного заключения с капитаном Соколовым Дежурный прапорщик (подпись)

Расписка в сдаче вещей - Вещи сдал (подпись Николай Кибальчич) 

Расписка в приеме вещей - Вещи получил (подпись Николай Кибальчич).

Глава XVII

РАКЕТНЫЙ КОРАБЛЬ

Следственные допросы Кибальчича закончились 21 марта. Обвинительный акт вручен ему 23 марта. Суд назначен на 26 марта.

Кибальчич твердо знает, что суд вынесет ему смертный приговор. Он также знает что помилования он ни в коем случае просить не будет. Следовательно, после суда смерть неотвратима. Но он еще не все сделал в своей жизни. Он не довел до сведения людей и не оформил идею устройства ракетного летательного аппарата.

Идея эта верная и практически осуществимая. Необходимо, чтобы она стала достоянием родины - достоянием человечества. Невозможно допустить, чтобы эту идею он унес в могилу.

Еще четырнадцатилетним мальчиком Коля Кибальчич во время сенокоса вечером после удачно устроенного им фейерверка, лежа на неоконченном стоге сена и глядя на звездное небо со своим другом и соучастником Колей Иваницким, мечтал, как бы силу взрыва, заставлявшую взлететь фейерверочные ракеты, использовать для полета большой ракеты.

Тогда были мечты. А теперь он знает, как эту силу получить и заставить длительно служить человеку для создания ракетного корабля.

Нужно торопиться, нужно до суда с неизбежным смертным приговором за оставшиеся четыре дня, в тюрьме успеть не только составить проект ракетного летательного аппарата, но и успеть передать проект ученым и получить их заключение.

Кибальчич не боится смерти. Он о ней не думает. Она все равно неизбежно наступит через несколько дней. Но надо спешить.

Нет бумаги для проекта. Он сломанной пуговицей пишет и чертит на стене одиночной камеры свой проект. Добивается бумаги. Бумагу дали. Он пишет свой проект. Величайшее напряжение мысли и энергии. Ему некогда кушать, некогда спать.

Проект начатый в день последнего допроса 21 марта — готов 23 марта. Еще есть время для его научной апробации.

Мысль о летательном аппарате занимала Кибальчича еще в то время, когда он жил и работал на свободе, т. е. до его ареста в 1881 году. Академик И. М. Майский в своих мемуарах «Путешествие в прошлое» приводит интересные воспоминания о Кибальчиче народовольца А. И. Зунделевича, лично хорошо его знавшего:

«История Кибальчича это история о том, как царизм губил гениальных ученых... В данном случае речь идет об ученом, о гениальном ученом... о человеке, преждевременная смерть которого явилась большой потерей не только для России, но и для всего мира... Кибальчич больше всего сочувствовал террористам, которые в конце 1879 года создали «Народную волю».

Кибальчич все обдумал, сидя в тюрьме, и решил оказать им помощь, но как? не как организатор, не как метальщик бомб или стрелок из револьвера, а как ученый... Да, да именно как ученый! Это очень характерно...

Кибальчич стал великолепным специалистом по взрывчатым веществам и, когда позднее на суде ему пришлось спорить с царскими экспертами по ионическим вопросам, он без труда всех противников положил на обе лопатки. Да, да, Кибальчич был замечательный ученый, гениальный ученый!

... Кибальчич стоял во главе лаборатории, изготовлявшей взрывчатые вещества, бомбы, мины и другие смертоносные орудия революционной борьбы». Он стал настоящим виртуозом в этой области. У него всегда в голове десятки химических и технических комбинаций, он мог легко приспособиться к любым условиям, знал, что можно легче достать, что занимает небольшой объем, что больше годится для воды, для земли и так далее.

Особенно Кибальчич заботился о том, чтобы во избежание лишних жертв разрушение не превышало сферы, абсолютно необходимой для достижения поставленной цели. Как «техник» он принимал участие в целом ряде покушений на жизнь Александра II, в частности в Одессе, Александровске, Москве и Петербурге, наконец, в Петербурге 1 марта 1881 года, когда царь был, наконец, убит.

И ведь, что особенно замечательно: несмотря на то, что условия, в которых жил Кибальчич, были крайне неблагоприятны для чисто научной работы, он этой научной работой все-таки занимался!

...Я имел случай сам в этом убедиться. Как-то в начале 1880 года я случайно встретил Кибальчича на улице... Обычно мы не поддерживали контакта, так как оба были заняты очень секретной работой: я в тайной типографии, а Кибальчич — в тайной лаборатории, но тут вдруг неожиданно мы столкнулись носом к носу. Никаких шпиков поблизости не было... Ну, мы и поговорили... Я между прочим спросил Кибальчича, чем он сейчас занят? Каково же было мое удивление, когда Кибальчич ответил: «обдумываю проект летательной машины»...

... И представьте, Кибальчич изготовил таки свой проект! Он передал его тюремной администрации с просьбой срочно направить на рассмотрение технических специалистов, но что сталось с этим проектом, никто не знает... Я лично, однако, твердо уверен, что в проекте Кибальчича скрывалось великое изобретение и, что царская охранка скрыла его от человечества, то есть попросту ограбила человечество..,

...Вы видите во всем виноват царизм. Царизм отвлек Кибальчича от его настоящего пути, пути гениального ученого. Царизм лишил мир его изобретения... Царизм убил его...»

А. И. Барабанова и Е. А. Ямщикова в книге «Народовольцы в Петербурге (Л.: Лениздат, 1984. - С. 125) отмечали:

«По своим склонностям агент Исполнительного комитета Николай Иванович Кибальчич был скорее кабинетным ученым, чем революционером-практиком. Ему, как правило, принадлежала общая идея в решении технических задач. Как теоретик он не имел себе равных, всегда мог предложить и рассчитать несколько проектов для тех или иных условий... Сосредоточенный на научных идеях, в обычной жизни он был очень непрактичным, от житейских мелочей, но добрым и мягким человеком».

•

Во второй половине XIX века воздухоплавание было в жалком состоянии. Люди умели подниматься над землей на воздушных шарах, но становились в воздухе игрушкой стихии: управляемых воздушных кораблей еще не существовало и шар несло в ту сторону, куда дул ветер. Кибальчич мечтал полном покорении воздуха, когда человек сможет совершать свой полет желаемом направлении.

Размышляя над идеей воздухоплавательного прибора, Кибальчич пришел к идее ракетного летательного аппарата. Надо было разработать эту мысль, изложить ее в виде проекта и опубликовать. Но революционная деятельность настолько поглотила все силы Кибальчича, что для подобной работы у него не нашлось времени. Он сам писал:

«Будучи на свободе, я не имел достаточно времени, чтобы разработать свой проект в подробностях и доказать его осуществимость математическим вычислениями».

И только в тюрьме, в ожидании суда, а затем, очевидно, и смерти Кибальчич имеет пару дней для написания своего проекта. Этот замечательный документ сохранился до наших дней. Он озаглавлен автором так:

«Проект воздухоплавательного прибора бывшего студента Института инженеров путей сообщения Николая Ивановича Кибальчича, члена русской социально-революционной партии».

Нельзя без волнения читать описание проекта ракетного летательного аппарата — воздухоплавательного прибора, составленное Кибальчичем. Это описание одновременно звучит как завещание.

В первых же строках описания Кибальчич обращается к своей родине, ко всему человечеству:

«Находясь в заключении, за несколько дней до своей смерти, я пишу этот проект. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении. Если же моя идея, после тщательного обсуждения учеными специалистами, будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству; я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибла вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью».

Вот где основа спокойствия и мужества Кибальчича, которыми он удивил весь мир и во время суда и мужеством своей смерти.

Патриотизм Кибальчича был пылким, но чуждым национальной ограниченности; предпочтительную любовь к своему народу он сочетал в себе с любовью к другим народам мира. Он мечтал о благе не только родины, но и всего человечества.

Кибальчич решает в своем проекте главную задачу создания воздухоплавательной машины — выбор наиболее подходящего источника энергии:

«Какая сила должна быть употреблена, чтобы привести в движение такую машину?»

Кибальчич понимает, что ни сила пара, ни сила электричества не пригодны для двигателя такого летательного аппарата. Он высмеивает попытки некоторых ученых (доктора Н. А. Арендта) создать летательный аппарат на базе мускульной силы человека, называя это игрушкой. Единственно пригодной для этого силой он считает силу взрыва:

«Никакие другие вещества в природе не обладают способностью развивать в короткий промежуток времени столько энергии, как взрывчатые».

Нужно только эту силу сделать постоянно действующей. Нужно, чтобы по воле человека взрывы, нужной ему силы следовали один за другим беспрерывно. Выбор этого источника энергии не случайный, он связан со всей его революционной деятельностью, как «главного техника Народной воли». Выбрав в качестве источника энергии взрывчатые вещества, Кибальчич решает следующую задачу:

«Каким образом можно применить энергию газов, образующихся при воспламенении взрывчатых веществ, к какой-либо продолжительной работе?»

Кибальчич - большой знаток свойств взрывчатых материалов, предлагает в своем проекте ракетный двигатель для корабля, который под действием беспрерывно продолжающихся небольших взрывов, давлением .газов отрывается от земли. Он понимал колоссальное значение его открытия и мечтал, что развитие его идеи обеспечит далекие и быстрые полеты человека. Конечно, в эпоху Н. И. Кибальчича, когда еще не было полетов на летательных аппаратах тяжелее воздуха в самой атмосфере, не время было думать о полетах вне атмосферы, но в наше время, такие полеты стали явью. В описании проекта Кибальчич приводит эскиз своего летательного аппарата, снабженного пороховым ракетным двигателем. Устройство двигателя предполагалось в виде камеры сгорания с отверстием в нижнем дне. Небольшие цилиндрики из медленно горящего прессованного пороха вводятся в камеру сгорания и при их сгорании образовывается газ — рабочее тело двигателя. Ракетный двигатель посредством стоек прикрепляется к платформе, на которой должны находиться воздухоплаватели.

Запроектированный Кибальчичем ракетный летательный аппарат имеет, с точки зрения современного состояния аэродинамики и достигнутого уровня развития реактивной техники, конструктивные недостатки.

Но нужно понимать, что Кибальчич писал свой проект в тюрьме, в течение около двух дней. У него не было времени для разработки второстепенных деталей. Свое короткое время он отдал на изложение своей идеи — использование сил реакции для полетов. Его проект был первым по времени проектом ракетного летательного аппарата тяжелее воздуха.

Следует оценивать лишь самую идею изобретения, а идея эта должна быть признана безусловно правильно. Применение идей Кибальчича в наше время, в виде космических кораблей, подтверждает жизненность его изобретения.

Не имея возможности в тюрьме разработать свой проект в подробностях обосновать его математическими расчетами, Кибальчич проявляет необычную широту научной мысли в объяснительной записке к проекту. Он развивает целую программу научно-исследовательских работ и подходит к необходимости теоретических обоснований ракетодинамики на базе опытов, которые необходимо произвести:

«Первоначальные опыты могут быть удобно произведены с небольшими цилиндриками даже в комнате».

Проект Кибальчича представляет собой смелую попытку русской изобретательской мысли подойти к разрешению важных теоретических и практических проблем, связанных с полетом ракетных летательных аппаратов тяжелее воздуха.

Техническая сущность проекта, как это было видно из описания, составленного Кибальчичем, заключалась в том, что летательный аппарат движется под действием силы реакции, возникающей от выбрасывания из него некоторой скоростью части заранее запасенной массы.

Движение за счет выбрасывания части собственной, а не заимствованной извне массы делает аппарат независимым от окружающей среды, свободным от необходимости иметь для начала движения опору на Земле или в воздухе, следовательно, пригодным для межпланетных и межзвездных полетов.

Кибальчич ясно представлял себе реактивный принцип полета ракеты гораздо лучше, чем некоторые специалисты более позднего времени, наивно полагавшие, будто ракета струей вытекающих из нее газов отталкивается от окружающего воздуха. Он понимал, что окружающая среда только задерживает полет ракеты; движущей же силой являются газы, напирающие на ракету изнутри:

«Образующие при горении пороха газы производят давление во все стороны, но боковые давления газов взаимно уравновешиваются, давление же на дно..., не уравновешенное противоположным давлением (так как в эту сторону газы имеют свободный выход), толкает ракету вперед...»

Через 20 лет великий ученый нашей родины Е. Э. Циолковский сформулировал законы ракетодинамики и высказал идею реактивного двигателя, приведя пример бочки, наполненной газами, с выходом их через отверстие в дне бочки.

При знакомстве с проектом Кибальчича и теперь поражает не столько сам летательный аппарат, сколько тот размах научной мысли, которая излагается в пояснительной записке к проекту.

История мечты, уносящая людей в межпланетные просторы теряется в глубине веков. Греки создали чудесный миф о полете к Солнцу Икара.

С развитием техники стали появляться проекты межпланетных кораблей. Для полета на другие планеты предлагали использовать магнетизм Земли, пушечный снаряд, центробежную силу. Все это были утопии. Только в проекте «воздухоплавательного прибора» Н. И. Кибальчича мы находим конкретные решения реальной технической проблемы межпланетного полета.

Коренное отличие проекта Кибальчича от всех известных до этого времени проектов реактивных летательных аппаратов заключалось в том, что предложенный им «воздухоплавательный прибор» не нуждается в атмосфере как в опорной среде и теоретически мог помещаться даже в безвоздушном пространстве.

Н. И. Кибальчич называл свой аппарат воздухоплавательным, однако, как указывал еще Я. И. Перельман: «На языке техники наших дней изобретение Кибальчича должно было быть названо не воздухоплавательным прибором, не самолетом, а звездолетом, потому что этот аппарат мог бы двигаться и в абсолютной пустоте межзвездных пространств... По существу, это был первый шаг в истории звездоплавания".

Сам Кибальчич писал в своей объяснительной записке: «Давлением газов прибор может подняться очень высоко...» До Н. И. Кибальчича пороховые ракеты были известны и получили боевое применение. Реактивный принцип передвижения воздухоплавательных лета тельных аппаратов также был известен и неоднократно предлагался, в частности, русскими учеными и изобретателями.

В 1849 году русский военный инженер штабс-капитан И. И. Третесский в своем труде «О способах управления аэростатами», предлагал в качеств источника реактивной силы для управления полетом аэростатов в горизонтальном направлении использовать пары воды или спирта, газы и сжаты воздух. В 1870 году он напомнил о своей идее, предлагая использовать пороховые газы.

В 1856 году в журнале «Морской сборник» была опубликована статья известного русского артиллериста генерал-лейтенанта К. И. Константинова. В этой статье Константинов описывает опыты на Петербургском ракетном заводе. Благодаря изобретению специального прибора для измерения движущей силы ракеты, Константинов на основе полученных результатов счел возможным: «обсудить применение ракет к перемещению аэростатов».

В 1886 году капитан 1-го ранга Н. М. Соковнин предлагал построить дирижабль, который поддерживался бы в воздухе и перемещался вертикально с помощью 12 баллонов, наполненных аммиаком (вдвое легче воздуха), а горизонтально передвигался бы реактивной силой сжатого воздуха, вытекающего из труб, расположенных в корпусе дирижабля. Атмосферный воздух должен был засасываться и сжиматься с помощью двигателя мощностью 2-3 л. с.

Как видим, все эти предложения были направлены по линии аэростатов и дирижаблей, т. е. аппарата легче воздуха. Н. И. Кибальчич же предложил использовать реактивные двигатели для аппаратов тяжелее воздуха.

Для питания двигателя ракетного корабля Кибальчич предлагал твердое топливо в виде хорошо ему знакомого пороха. Впервые в истории техники он высказал мысль о том, что для уменьшения скорости горения пороха, возможно потребуется его бронирование.

Из приведенного краткого обзора развития ракетной техники видно, что Н. И. Кибальчича можно по праву считать, родоначальником идеи полета людей на аппаратах тяжелее воздуха с реактивными двигателями. Однако, если даже сузить значение работ Кибальчича до идеи применения только пороховых ракет, то мы видим, что наследство им оставленное широко используется в современной космонавтике.

В современных многоступенчатых ракетах обычно последняя ступень работает на твердом топливе. В качестве такого может быть применен порох. Пороховой ракетный двигатель строится по схеме, предложенной Н. И. Кибальчичем в виде камеры сгорания с соплом. Порох закладывается в виде нескольких прессованных стержней - шашек.

Горение может происходить с торца заряда или по всей его поверхности. Н первом случае шашка, кроме торца, как это предлагал Кибальчич, бронирована - покрыта составом, предохраняющим от горения. Чтобы не сгоревшие части заряда не закрывали сопло и не были выброшены из камеры, инки упираются в диафрагму - перегородку с отверстиями. Шашки при пуске ракеты воспламеняются электрозапалами.

Кибальчич считал, что не один порох можно использовать как топливо. Он упоминал в своем проекте о смеси селитры, серы и угля. И действительно, некоторых двигателях применяют состав из смеси селитры, сажи и каучука и из нитратов целлюлозы, пластифинированных нитроглицерином.

Проект Кибальчича интересен также и тем, что в нем впервые в истории четной техники предлагался многокамерный ракетный двигатель и регулирование реактивной силы путем автоматизации подачи в камеру сгорания пороховых ракет и поочередного зажигания. Эта идея нашла отражение в явившихся позднее иностранных проектах и патентах Николаса Петерсена (1892 год) и Самтера Бэтти (1893 год); первый из них предложил револьверный способ подачи, другой - ленточный. На реактивном самолете Оппеля эта идея получила применение на практике.

Применяя способ регулировки реактивной силы, предложенный Н. И. Кибальчичем, можно произвести посадку летательного аппарата по типу посадки вертолета.

Заслугой Н. И. Кибальчича является также то, что он дал идею управления летательным аппаратом для передвижения в желаемом направлении путем установки второго двигателя или наклоном основного двигателя. Эта идея нашла свое конкретное применение на современных вертолетах и самолетах вертикального и укороченного взлета и посадки.

В работе Т. Б. Кожевниковой «Наша страна - родина авиации» содержится утверждение, что «в Англии в том же 1881 году было опубликовано описание реактивного летательного аппарата Кибальчича. В России же он стал известен только после Великой Октябрьской социалистической революции». Сопоставление этих двух фраз наводит на вопрос, что же мешало в России опубликовать описание аппарата Кибальчича, если таковое существовало в Англии? очевидно, что такого описания не было опубликовано, а были только догадки.

О проекте Н. И. Кибальчича действительно много говорили и писали за границей, но появившиеся в печати материалы были далеки от сущности изобретения. Это можно судить по следующему месту из статьи Л. А. Тихомирова, напечатанной в Лондоне в 1882 году:

«Что касается его проекта воздухоплавательной машины, то, если не ошибаюсь, он состоял в следующем: все ныне употребляемые двигатели пар, электричество и так далее) недостаточно сильны для того, чтобы направлять воздушные шары.

Идея Кибальчича состояла, кажется, в том, чтобы заменить существующие двигатели каким-либо взрывчатым веществом, вводимым под поршень, сама по себе эта идея, насколько мне известно, не нова, но здесь важны подробности - какое вещество вводится, при каких условиях и так далее.

Будет, конечно, очень жаль, если инквизиторская ревность правительства вставит его сражаться даже с мертвым врагом и похоронит вместе с ним, иго, может быть, в высшей степени важное изобретение. Но всего вероятнее, конечно, что оно будет просто украдено - благо протеста с того света никто не услышит».

Интересно отметить упоминание о проекте Кибальчича в вышедшеей в Лондоне в 1916 году книге подполковника авиации Рустама Бека «Аerial Russia»: 

«Зародыш русской авиации следует отнести к началу царствования Алекcандра III, который наследовал в 1881 году своему убитому отцу. Говорят, что один из убийц Александра II искусный инженер и математик Кибальчич.. разрабатывал проект воздушного корабля. После казни этот проект был представлен на усмотрение военного министра генерала Ванновского, который сильно заинтересовался этим проектом».

Версия о том, что проектом Кибальчича» сильно заинтересовался» военный министр генерал Ванновский не подтверждается.

В русской печати до 1918 года о проекте Н. И. Кибальчича ничего конкретного не было опубликовано. Об этом можно судить потому, что еще 1914 году в Новом Энциклопедическом Словаре в статье о Н. И. Кибальчич было напечатано: 

«На суде он сообщил о сделанном им изобретении воздухоплавательного снаряда, судьбой которого он был очень заинтересован. Этот воздухоплавательный снаряд остался совершенно неизвестным и техническое значение изобретения Кибальчича до сих пор остается невыясненным».

Более точные сведения о проекте Н. И. Кибальчича мог бы дать его защитник - присяжный поверенный Владимир Николаевич Герард, который имел возможность ознакомиться с проектом во время его написания. И, если кое-какие догадки о проекте Н. И. Кибальчича проникли в заграничную печать, то возможно, что этот источник информации был использован.

Когда В. Н. Герард, накануне суда, пришел в одиночную камеру Кибальчича для выяснения ряда вопросов по его защите, он был поражен, что Кибальчич работает над своим изобретением. Герард был даже возмущен:

- Теперь все дела нужно отложить! Необходимо все силы, всю энергию направить на спасение жизни!

- Жизнь...,- вымолвил» рассеянно Кибальчич.

- Да, нужно спасать жизнь! - настаивает Герард.

- Спасти жизнь, это второстепенно.

- А что по Вашему первостепенно?

- Вступая на путь революции, я твердо знал, что борьба с самодержавием немного раньше, или несколько позже, но обязательно приведет меня к виселице, или к пожизненной каторге. Важно другое - важно спасти идею, спасти изобретение, важно, чтобы оно сделалось достоянием человечества!

Кибальчич собрал листы бумаги с описанием проекта и сказал:

- Теперь я уже ясно вижу и твердо знаю, как сделать воздухоплавательный аппарат тяжелее воздуха, который будет летать высоко. Помогите мне спасти эту идею, спасти мое изобретение!

Яркие голубые глаза Кибальчича мечтательно устремили взор туда, где должно быть небо, он задумался и тихо сказал: 

-- Моя идея проста. Вникните, прошу вас, в ее сущность. В вопросе; летания самое главное подобрать двигатель. Паровой двигатель не годится. Тяжесть паровой машины и ее горючего исключает возможность ее применения. Не годится также и электродвигатель. Для него также нужна паровая машина и провода, привязывающие воздухоплавательный аппарат к земле.

Какой же двигатель можно и следует применить для воздухоплавательных приборов? Как решить эту сложную задачу?

Здесь нужно применить двигатель, действующий силой газов. Я знаю как обеспечить этот двигатель постоянным притоком газов.

Кибальчич показал Герарду рисунок:

— Взгляните на эту деталь на чертеже. Это свеча, сделанная под большим давлением из прессованного пороха. Прессованный порох теряет свое свойство моментального вспыхивания. После прессования он горит постепенно.

Зажженная пороховая свеча не вспыхивает моментально вся сразу, а горит относительно медленно от одного конца к другому. Если такую свечу «ставить в металлический пустой цилиндр вроде суженной бочки, то газы, получаемые от горения пороха, наполнив бочку, будут с большой силой давить изнутри на все стенки бочки... Это давление, распространяясь с одинаковой силой на противоположные стенки и донья бочки, будут взаимно уравновешиваться.

Но, если в одном из доньев этой бочки сделать отверстие, то давление газов в дно с отверстием прекратится, а давление газов в дно без отверстия сохранится.

Сила этого давления заставит цилиндр подобно ракете оторваться от земли и лететь до тех пор, пока он будет пользоваться газами. Быстрота полета зависит от количества газов в цилиндре, а, следовательно, от силы давления газов.

Герард, как на лекции, внимательно слушал Кибальчича.

— Для длительного полета в цилиндр автоматически —.часовым механизмом вставляются новые пороховые свечи взамен сгоревших. Направлением полета регулируется направлением летящего цилиндра или установкой в аппарате дополнительного цилиндра.

Порох не единственно возможное топливо для такого аппарата, возможно, что другие виды топлива окажутся более удобными и эффективными.

Я глубоко уверен, что моя идея верна и реально осуществима. Но мое положение не позволяет мне ее реализовать. Поняли ли Вы меня? - спросил Кибальчич, устремив с надеждой свои горящие глаза на Герарда.

— Я Вас понял, Я Вас хорошо понял. Но что я должен сделать, чтобы помочь Вам в этом необычном деле?

- Прошу Вас взять проект и добиться разрешения передачи его ученым экспертам. Необходимо упросить экспертов немедленно его рассмотреть и, пока я жив, повидаться со мной и высказать мне свое заключение. У меня еще продумано много деталей к этому проекту, но изложить их на бумаге, очевидно, у меня не хватит времени.

И. И. Майский приводит также такие воспоминания А. И. Зунделевича:

«Чем был занят Кибальчич эти роковые 16 дней... Собственным делом? Подготовкой к суду? Организацией защиты?... Ничего подобного!... Эти роковые 16 дней Кибальчич был целиком занят проектом летательной машины, о которой он мне говорил. Адвокат Герард, который защищал Кибальчича на процессе, рассказывал потом, что Кибальчич совершенно не интересовался предстоящим судом, и, когда Герард задавал ему какие-либо вопросы, касающиеся предстоящего разбирательства, Кибальчич нетерпеливо отмахивался и говорил:

- Ах, это вы уже решите как-нибудь без меня!

Сам он думал только о летательной машине и не хотел тратить ни минуты на что либо, кроме изготовления ее проекта».

Герард при встрече с Кибальчичем в его камере был действительно ошеломлен. Его потрясло величие души этого смертника, который, зная что через несколько дней на виселице кончится его жизнь, был совершенно спокоен, совсем не думал о смерти, а все свои силы и энергию направляет к реализации своей поистине великой идеи.

В умилении Герард думал:

«История повторяется. Разве Кибальчич перед лицом смерти менее спокоен и менее предан своей науке, чем Архимед? Архимеда убили варвары древности во время войны при взятии Сиракуз и память о нем человечество хранит свыше двух тысяч лет. Архимеда современности -Кибальчича убивают просвещенные правители царского самодержавия в мирное время. Какое ужасающее варварство, какая безнадежная глупость и позор!»

Герард — изысканный Герард, с жаром, обеими руками, схватил плечи Кибальчича и долго неотрывно смотрел в большие, спокойные, очень умные голубые глаза.

— Поверьте, Николай Иванович, дорогой Николай Иванович, я преклоняюсь перёд гениальностью вашей идее. Я сделаю для вас все, что в моих силах!

Медленно опустил он руки, накинул на плечи шубу, взял проект, поклонился и вышел глубоко взволнованный...

Герард передал проект Кибальчича «диктатору» России — министру внутренних дел графу Лорис-Меликову, который в ночь на 22 февраля 1880 года «ласковый и мудрый, приветливый и лукавый, сладкоречивый и лживый азиатский дипломат» обещал писателю В. М. Гаршину отменить смертную казнь над стрелявшим в него, Ипполитом Млодецким; тому Лорис-Меликову, который дружески жал Гаршину руку, уверяя его в своей гуманности и, который через полчаса утвердил смертный приговор — приведенный в исполнение утром того же дня; тому Лорис-Меликову, о котором народовольцы говорили «Лорис-Меликов — это лисий хвост и волчий рот».

Герард с жаром и убедительным красноречием рассказал Лорис-Меликову о том, что узнал в одиночной камере Кибальчича. Говорил а необыкновенной талантливости и изобретательности Кибальчича, о его глубоких знаниях и учености, о его поразительном спокойствии перед лицом неизбежной смерти и о его гениальном изобретении.

Лорис-Меликов старался придать своему лицу выражение внимательности и сочувствия, но видно было, что он далек в мыслях от Кибальчича и его изобретения. Он не мог отогнать мысль о своей потерянной карьере. Он находится еще под впечатлением первого заседания Комитета министров под председательством нового императора России Александра III. На этом совещании наметились вехи, по которым пойдет управление многомиллионным государством  при новом государе.

Рассматривался подписанный Александром II за несколько часов до смерти рескрипт о созыве представителей земств и городов, составленный Лорис-Меликовым. Рескрипт был отвергнут. Это означало, что прекратилось его подавляющее влияние на российского самодержца.

На политическом горизонте России восходила новая зловещая звезда первой величины - воспитателя царя Александра III - обер-прокурора святейшего синода Победоносцева — крайнего консерватора, злобствующего ханжи, врага всяких реформ.

Лорис-Меликов еще занимает свой пост министра внутренних дел, но ом знает, что у него нет влияния на нового государя и ему скоро предстоит отставка.

Усилием воли Лорис-Меликов проявил видимость любезности к Герарду и обещал проект Кибальчича отправить экспертам на заключение.

После ухода Герарда Лорис-Меликов остался понуро сидеть в кресле. - Не хватает мне моих забот,— думал он,— так еще возись со всякими проектами, да еще кого? Цареубийцы! Нет! С меня хватит, пусть этим занимаются жандармы».

Проект был передан начальнику Петербургского жандармского управления - генералу Комарову, который 26 марта 1881 года за № 1617 переслал в Департамент государственной полиции проект Кибальчича с таким письмом:

«В удовлетворение ходатайства обвиняемого в государственном преступлении сына священника Николая Кибальчича проект его о воздухоплавательном приборе при сем представить честь имею».

Департамент полиции не послал проекта Кибальчича на экспертизу ученых. Полиция боялась, что ученые признают идею этого проекта ценной и талантливой. Тогда полиция и правительство будут поставлены в чрезвычайно неудобное положение. Ведь Кибальчич через несколько дней будет повешен, чикнут разговоры в Европе, и в своем государстве, что Россия повесила талантливого изобретателя. Спокойнее спрятать проект Кибальчича, никому ) не показывать. Так Департамент полиции и поступил.

На препроводительной к проекту Кибальчича директор Департамента полиции барон И. О. Велио наложил такую резолюцию:

«Приобщить к делу о 1 Мар. Давать это на рассмотр. ученых теперь едва ли будет своевр. и может вызв. только неуместн, толки».

Сколько бюрократического бездушия и тупости ведомственного эгоизма и трусливой подлости заключено в нескольких словах этой резолюции.

Проект Кибальчича был запечатан в конверт, подшит к делу и похоронен и секретном архиве Департамента полиции. Этим обрекалось на забвение замечательное изобретение, одно из самых смелых, какие когда-либо были высказаны. 36 лет оставалось оно неизвестным всем миру; только после гибели самодержавия были сняты запоры с дверей полицейского архива.

В августе 1917 года был обнаружен проект Кибальчича. Он был опубликован после Великой Октябрьской социалистической революции в № 4-5 журнала «Былое» за 1918 год, но эта публикация была сделана небрежно, текст содержал много опечаток и даже пропусков. Научная публикация рукописи по ее оригиналу произведена в 1956 году в книге «Воздухоплавание и авиация и России до 1907 г.», изданной Оборонгизом, и в книге «Пионеры ракетной техники Кибальчич, Циолковский, Цандер, Кондратюк», выпущенной издательством «Наука» в 1964 году.

Послеглавие

Глава ХУК

Герард Владимир Николаевич (1839-1903), адвокат. Выступал на политических процессах 70-80 годов XIX века.

Тихомиров Лев Александрович (1852-1923), бывший член Исполнительной» комитета «Народной воли». В 1882 году эмигрировал за границу. В 1888 году отрекся от своих убеждений и подал прошение о помиловании. В 1889 году получил разрешение вернуться в Россию, где выступал как монархист. После 1917 года отошел от политической деятельности. Автор воспоминаний.

Глава XVIII

ОСОБОЕ ПРИСУТСТВИЕ СЕНАТА

По мере того как разгоралась борьба между революционерами и правительством, возникло столько политических дел, что сосредоточить их все в Особом присутствии Сената не было возможности. Кроме того, иногда и это карательное учреждение, как показал процесс «193-х» выносило мягкие, по мнению царя, приговоры.

После убийства 4 августа 1870 года шефа жандармов Мезенцова 9 августа 78 года был принят закон «О временном подчинении дел о государственных преступлениях и о некоторых преступлениях против должностных лиц ведению военного суда, установленного для военного времени».

Военным судам полагалось рассматривать дела, которые были сопряжены с «вооруженным сопротивлением властям». После покушения А. К. Соловьева на царя 2 апреля 1879 года был издан 5 апреля 1879 года высочайший указ, который дал право временным генерал-губернаторам предавать военному суду, «когда они признают это возможным», обвиняемых в любом государственном преступлении.

Военные суды были послушным орудием в руках царизма. Судили быстро, жестоко, при закрытых Дверях. С. М. Кравчинский писал, что эти суды:

«...являлись лишь узаконенными поставщиками палача; их обязанности строго ограничены обеспечением жертв для эшафота и каторги».

Дело в цареубийстве 1 марта 1881 года предполагалось вначале решить военным судом. Военный министр Д. А. Милютин 4 марта записал в своем дневнике:

«Еще вчера вечером я высказал министру юстиции мое мнение, что было бы во многих отношениях неудобно и неблаговидно повершить столь важное государственное дело второпях, почти втихомолку, в простом заседании военно-окружного суда... Полагаю, что было бы прилично в подобном важном случае подвергнуть злодеев суду Сената».

После понадобилось специальное совещание у царя 6 марта с участием великого князя Владимира Александровича, председателя Комитета министров П. А. Валуева, четырех министров (М. Т. Лорис-Меликова, Д. А. Милютина, Д. Н. Набокова, А. В. Адлерберга) и статс-секретаря, где было решено вести процесс судом Сената.

Милютин 6 марта записал в дневнике:

«... Государь не возражал по существу дела, но настаивал только на сокращении срока, указанного в судебной практике. Впрочем и Набоков предложил некоторые меры к возможному ускорению дела, так чтобы казнь могла совершиться не позже 23 числа. Ранее этого числа и не было бы возможности привести в исполнение приговор."

Как видно из этой записи, кроме казни, других решений суда царское правительство и не ждало.

•

Утром 26 марта 1881 года защелкали замки в камерах и заключенных стали выводить в нижний коридор Дома предварительного заключения. Их выстроили в колонну по одному; по бокам, впереди и сзади каждого первомартовца находились вооруженные револьверами жандармы с обнаженными саблями.

Начальник конвоя прочел грозную инструкцию, по которой арестованные были обязаны беспрекословно подчиняться всем распоряжениям конвоя, имеющего право в случае сопротивления или попытки к побегу прибегнуть к холодному или даже огнестрельному оружию.

По выполнению этой формальности вся процессия двинулась через подземный ход в смежное с Домом предварительного заключения здание Петербургского окружного суда на Литейном проспекте № 4.

В 11 часов дня в Особом присутствии Сената началось слушанием дело первомартовцев.

За большим парадным столом, покрытым массивным красным сукном, заседали судьи-сенаторы в парадных одеждах, украшенных лентами и орденами.

Председательствовал сенатор Э. Я Фукс. Кроме пяти членов сената были сословные представители - граф, барон, купец и волостной старшина -безличные исполнители воли своих знатных коллег. Обвинял прокурор Н. В. Муравьев. Защитниками были присяжные поверенные В. Н, Герард, А. М. Унковский, К. Ф. Хартулари, Е. И. Кедрин, А. А. Герке. Желябов от  защитника отказался. Секретарствовал обер-секретарь Попов. Большой портрет убитого царя обвит траурным крепом. Суд над первомартовцами был по существу комедией суда. Еще до его начала решение уже было предопределено волей самодержца Александра II

Процесс формально был открытым, но пускали по билетам, получить которые мог далеко не каждый.

Большую часть публики составляли сановные особы, крупные помещики-аристократы, богачи, снедаемые любопытством увидеть тех самых «злодеев», которых они воображали чудовищами.

В процессе первомартовцев «публику» представляли, например, принц Петр Ольденбургский, ряд министров (военный, юстиции, финансов), государственный секретарь, государственный контролер, петербургский градоначальник, генералитет, дипломаты.

Блестящие мундиры, изысканные фраки, ордена, звезды, ленты, дорогие дамские наряды.

Русская бесцензурная поэзия так иронично отозвалась о таких судах:

Перед зданием громадным

Экипажей съезд огромный;

Вылезают генералы,

Со звездами люд сановный.

Верно слушать собралися

Знаменитого артиста?

Нет, сегодня в зданьи этом

Судить будут нигилиста...

Представителей печати было 15, в том числе 10 иностранных корреспондентов и 5 русских (от правых газет «Правительственный вестник» «Голос», Новое время», «Порядок», «Московские ведомости»).

В зал суда впускали с подъезда по Шпалерной улице членов суда, свидетелей и высокопоставленных особ с белыми билетами, а с другого подъезда, по Литейному проспекту - остальных лиц с коричневыми билетами. На каждом билете значилась фамилия, имя и отчество, а также звание владельца, подписи инспектора здания судебных установлений и прокурора судебной палаты. Прикладывалась сургучная печать. Полицейские посты и судебные приставы трижды проверяли билеты: у подъезда, в аванзале и у входа в зал заседания суда. 

Адвокат и поэт А. Л. Боровиковский по этому поводу еще в 1877 году писал как бы от имени подсудимых:

Суд ныне мог бы хоть с балетом

Поспорить: сильные земли

Пришли смотреть нас по билетам,

На нас бинокли навели.

Суд явно дворянский. Видно, что дворяне России судят своих непокорных подданных. Все парадно. Все театрально. У аналоя священник в лиловой блестящей шелковой рясе. Она больше похожа на выходной наряд тщеславной, чванливой, пустой купчихи, чем на одежду «кроткого пастыря», а затейливая цепочка наперсного креста священника кажется стеклярусной отделкой наряда купчихи.

На скамье подсудимых сидело шесть человек — четверо мужчин и две женщины. Они представляли собой почти все сословия: Андрей Желябов — крестьянин, Тимофей Михайлов — рабочий из крестьян, Николай Кибальчич — сын священника, Николай Рысаков и Геся Гельфман — мещане, Софья Перовская — дворянка.

Шесть подсудимых втиснуты в тесную дощатую загородку, окруженную сверкающими клинками жандармов.

Крайним в глубине загородки сидит былинный Микула Селянинович - могучий красавец с большой волнистой бородой, со смелым лицом - это Андрей Иванович Желябов.

Рядом с Желябовым - Софья Львовна Перовская - молодая миловидная светловолосая женщина с большими голубыми необыкновенно ясными смелыми глазами, а складка вокруг губ говорит о решительности и настойчивости. Присутствующие знают, что ее прадед Перовский был сыном Алексея Кирилловича Разумовского. А фамилию получил от подмосковного имения Перово, где царица Елизавета Петровна венчалась морганатическим браком с его дядей Алексеем Григорьевичем Разумовским. Изысканные дамы с удивлением смотрят на Перовскую, отец которой был петербургским губернатором.

Невозмутимо сидит Николай Иванович Кибальчич. Его бледное симпатичное лицо совершенно спокойно, оно полно благородного величия, кажется, что этот философ-ученый находится не на суде с неизбежным для него смертным приговором, а на диспуте ученых - уверенный в торжестве своей идеи и в предстоящем триумфальном шествии этой идеи по миру.

Дальше находится хозяйка нескольких конспиративных квартир — миниатюрная Геся Мироновна Гельфман с большой копной волнистых волос на голове, она всегда жила для других, она всегда заботилась о благе других. Лицо ее озабочено, кажется что она не успела еще сделать чего-то кому-то очень нужного.

На спинку скамьи облокотился Тимофей Михайлович Михайлов, молодой, удалой и непокорный парень из деревни Гаврилково на Смоленщине. Работал в Питере на заводе, он всей душой вошел в революцию. При аресте не сдался без борьбы, выпустив шесть пуль, из которых три попали в полицейских. Он весь полон силы и энергии. Это живое воплощение борьбы символизирует недавно народившуюся силу молодого рабочего класса, которому предстоят великие свершения.

Крайним в загородке для подсудимых - Рысаков. Лицо его в красных пятнах, на лбу капли пота, отдельные пряди волос прилипли ко лбу. Он потрясен. Предательством он думал купить себе жизнь. Его предательством на скамью подсудимых попала Перовская, Кибальчич, Михайлов и Гельфман, веселый затейник Саблин застрелился при аресте. Рысаков оплатил свою жизнь такой высокой ценой. Ему обещали жизнь! Это обещание оказалось вероломным. Его судят вместе с другими и неминуемый исход суда — виселица.

Процесс по делу 1 марта 1881 года был для подсудимых трудным испытанием. Убийство государя императора самодержца всея России было реальным фактом. Хотя подсудимые сами царя и не убили, но они принимали в той или иной степени участие в убийстве. И это не оставляло им никаких шансов на сохранение жизни. Находящаяся на процессе избранная публика бала настроена явно враждебно к подсудимым.

Суд происходил вскоре после самого события 1 марта. Рассвирепевшее царское правительство, не сумевшее уберечь своего коронованного венценосца, всю свою злобу хотело выместить на всех выполнявших какую-либо роль в покушении, участь которых уже заранее была предрешена. В такой обстановке Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов и Гельфман держались героически, выказали силу духа и благородство, разъясняли позицию «Народной воли».

До начала судебного заседания поступило заявление Желябова, в котором указывалось, что Особое присутствие не имеет права рассматривать дело пермомартовцев, а оно должно рассматриваться судом присяжных, который «не только вынесет нам оправдательный приговор, как Вере Засулич, но выразит нам признательность отечества за деятельность особенно полезную." Заявление Желябова по закону должно было рассматриваться в открыто заседании суда. Но это поставило бы суд в неудобное положение: заявление доказывало неподсудность дела первомартовцев Особому присутствию и требовало передачи этого дела суду присяжных. Удовлетворить требование заявления,- значит создать риск оправдания подсудимых, чего мстительно правительство допустить не хотело. Оставить заявление без рассмотрения - это значит явно превратить суд в расправу одной заинтересованно стороны над другой. Присутствующие на суде представители заграничной прессы сообщат об этой несправедливости в Европе, что поставило бы царское правительство в ложное положение.

Фукс скрыл от общественности это заявление. Оно было рассмотрено в совещательной комнате на распорядительном заседании. Суд нашел,— так было потом объявлено,— что заявленный подсудимым отвод о неподсудности дела Особому присутствию лишен всякого законного основания, не заслуживает уважения и оставил заявление без последствий. Уже этим предопределялось неравноправие сторон на суде и превращало суд в мстительную расправу над обвиняемыми.

Прочли обвинительный акт. В нем фамилия Кибальчича не упомянута. Этот акт составлен к 14 марта, когда Кибальчич был еще на свободе. После ареста Кибальчича о нем составлен отдельный дополнительный обвинительный акт, где изложены факты из жизни и деятельности Кибальчича. Он обвиняется в принадлежности к тайному обществу, имеющему цель «ниспровергнуть существующий в империи государственный строй» и в том, что участвовал в покушениях на жизнь

Главными свидетелями на процессе выступали особо надежные лица, на которых обвинение могло положиться.

Из 47 свидетелей было 12 городовых и полицейских чинов, 11 офицеров и солдат рекой охраны, 7 дворников, 6 домохозяек, у которых жили народовольцы, 1 числе остальных фигурировали лейб-гвардейский фельдшер, камер-паж, инженер-генерал, петербургский полицмейстер и царский кучер.

Допрос свидетелей проходил при энергичном участии Желябова. Он находчив, остроумен и весел, да, положительно весел... Своими вопросами он совершенно запутал свидетелей обвинения и заставил некоторых из них отказаться от своих первоначальных показаний. Это ставит в тупик судей.

Обвинение отводит некоторых свидетелей. Желябов заявляет, что он желает опросить некоторых из отведенных свидетелей. Его тон требователен, энергичен. Временами получается впечатление, что он не подсудимый, а главный судья.

Это возмущает «чистую» публику, она начинает шикать, шуметь. Все это мешает ведению суда - вносит беспорядок. На другом процессе Фукс удалил бы публику. На этом же это невозможно: в публике министры, сенаторы, знать...

Административные верхи (включая царя Александра III) с беспокойством надзирали за ходом процесса первомартовцев, вмешиваясь даже в процессуальные детали. Им хотелось сделать процесс более жестким, чем допускал закон.

Петербургский градоначальник Н. М. Баранов пожаловался обер-прокурору сената К. П. Победоносцеву «на слабость председателя, дозволившего подсудимым вдаваться в подробные объяснения их воззрений». Победоносцев донес об этом царю, тот потребовал объяснений у министра юстиции Д. Н. Набокова, последний у председателя суда Э. Я. Фукса.

Министр юстиции Набоков, ссылаясь на желание царя, пытался оказывать давление на председателя суда, чтобы он в этом деле отступил от узаконенных норм, гарантирующих подсудимому возможность защищаться.

Спасая свое положение «первоприсутствующий» на суде зажимал рот подсудимым, неоднократно прерывая их попытки дать оценку политическому положению страны, обрисовать задачи партии. Он одергивал и адвокатов. Так он семь раз вмешался в речь защитника Кибальчича В. Н. Герарда, требуя не говорить то одного, то другого в защиту подсудимого.

В своих воспоминаниях Фукс признал, что во время процесса он сделал отступление от принципа равноправности сторон, а именно, не позволив «Желябову и его соумышленникам излагать их социальное учение». Он не рискнул однако остановить прокурора, когда тот в своей речи «с разными передержками» начал критиковать учение социалистов.

«Слушая речь прокурора,- пишет Фукс,- я мучился вопросом, не остановить ли его? Но по такому делу остановить прокурора — значило бы обрушить на суд тяжкое нарекание, будто последний сочувствует злодеям. Никто бы не понял моих мотивов, почему я остановил прокурора.

Мне следовало,- говорит далее Фукс,— его остановить как потому, что я не допустил касаться этого подсудимым, так и потому, что к учению этому нельзя относиться поверхностно, слегка, без глубокого его изучения. Учение это Теперь распространено во всем цивилизованном мире. Оно имеет свою историю, его надо знать глубоко, чтобы вдаваться в его критику и, чтобы в полемике критическим анализом это учение уничтожить. И Муравьев совершенно напрасно вдался в это рискованное суждение о социализме.

Я видел, чувствовал это, находил крайне необходимым его остановить и. однако не сделал этого... Я промолчал и тем самым попал в неловкое положение, т.е. давал свободу слова одной стороне и зажимал рот другой».

Фукс был обеспокоен возможностью «тяжких нареканий» на суд только господствующего класса-знати, а возможность таких нареканий на суд друга стороны - народа, ему даже и в голову не приходит. Нарекания последней стороны ничем не грозят, ни ухудшением материального благополучия, ни провалом карьеры.

Приглашены эксперты... Теперь слово за Кибальчичем. Он величественно спокоен и дает свои объяснения экспертам удивительно точно, ясно, логично. Эксперты захвачены его лекцией. Да, это лекция знаменитого профессора студентам, которые преклоняются пред его знаниями, пред его способностью передать эти знания другим.

Секрет устройства бомб Кибальчича поставил в тупик царских экспертов. Видный историк М. Н. Покровский верно подметил: «Народовольческая техника обогнала даже западноевропейскую; бомбы, приготовленные для 1 марта Кибальчичем, были настоящим «новым словом» в этой области».

Эксперты дают высокую оценку бомбам Кибальчича. Это самое лучшее из того, что им когда-либо приходилось видеть.

Председатель суда обращается к эксперту генерал-майору артиллерии Н. П. Федорову:

— Известен ли вам в науке такой тип метательных взрывчатых снаряд , или это совершенно новый тип, которого до сих пор еще не видели  и о. котором не читали в научных сочинениях?

- О таком аппарате, где сделано такое приспособление, что от гремучей ртути взрывается пироксилин, пропитанный нитроглицерином, а затем гремучий студень с камфарой, я еще не слышал.

Генерал Федоров волей-неволей восхваляет «продукцию» Кибальчича. Высокая оценка также дана подкопу и мине на Малой Садовой.

Делается попытка уменьшить значение работ Кибальчича заявлением другого эксперта - полковника Шах-Назарова:

— Гремучий студень известен только недавно и, очевидно, что он привезен из-за границы.

Но Кибальчич с достоинством и убедительностью заявляет:

— Нет, этот студень сделан нами, — и очень убедительная и ясная лекция о приготовлении гремучего студня.

Величие глубокого ума, благородной простоты, кристаллической честности и абсолютного самопожертвования импонирует даже аристократической публике.

Присутствовавший на суде военный министр Д. А. Милютин в своем дневнике 26 марта 1881 г. записал:

«Затем Кибальчич говорил складно, с энергией, и обрисовал свою роль в организации заговора - специалиста-техника. Он прямо заявил, что по своему характеру не считает себя способным к активной роли или к убийству, но сочувствуя цели социалистов-революционеров, принял на себя изготовление составов и снарядов, нужных для приведение в исполнение их замыслов».

Председательствующий на суде Фукс в своих воспоминаниях заявляет: «Подсудимые вели себя независимо и необыкновенно стойко». Характеризуя обвиняемых, он дает такую оценку: -Кибальчич — вот замечательный ум, необыкновенная выдержка, адская энергия и поразительная стойкость».

Мужество первомартовцев на суде вызвало уважение у тех, кто ранее их не знал или не понимал. Так случилось и с известным художником Константином Маковским, который сначала крайне неприязненно отнесся к народовольцам, совершившим покушение на Александра II. Однако, когда Маковский увидел и услышал Желябова, Перовскую и Кибальчича на суде, ему пришлось изменить свое предвзятое мнение о революционерах, что и нашло свое отражение на рисунке.

На суде присутствовал еще один художник Павел Яковлевич Пясецкий, врач, путешественник, который сделал карандашные портреты первомартовцев (сообщение С. Краюхина из Ленинграда «Запечатлел народовольцев в суде» //Известия, № 32.-1989, 22 янв.). По мнению краеведа А. Устинских первомартовцы на этом рисунке изображены как «народные герои... несломленные, уверенные в правоте свершенного».

К. Маркс писал дочери 11 апреля (по новому стилю) 1881 года: «Следила ли ты за судебным процессом против организаторов покушения в С.-Петербурге. Это действительно деловые люди, без мелодраматической позы, простые, деловые, геройские».

Идет допрос подсудимых. Фукс старательно зажимает им рот. Он не позволяет им говорить о политике царского правительства, о социализме, о причинах возникновения террора. Но несмотря на все старания Фукса, внимательному и объективному наблюдателю становится ясным, что этот суд над цареубийцами превращается волей-неволей и в суд над правительством, над его политикой.

Первое кредо молодого прокурора Н. В. Муравьева состояло в следующем: «Суд должен быть прежде всего верноподданным проводником самодержавной воли монарха. Непоколебимо карать всех, посягающих на достоинство правительственной власти - вот безошибочное толкование монаршей воли».

Н. В. Муравьев преданно служит господствующему классу Российской знати. Его второе кредо: «Суд обязан щадить высшее сословие в стране».

Среди подсудимых есть несомненная представительница высшего сословия - это Софья Перовская. Многие из ее родственников были министрами, губернаторами, сенаторами, генералами. Отец - бывший петербургский губернатор. Да и он, Николай Муравьев, был другом детства Сони Перовской. Он хочет забыть то время, когда его отец был губернатором в Пскове, вице-губернатором — отец Сони. Только забор разделял их усадьбы.

Мать Николая Муравьева умерла, когда он был маленьким и мать Сони — Варвара Степановна всячески старалась приголубить осиротевшего. Николай Муравьев много времени проводил в доме Перовских, играл с маленькой Соней.

Теперь Н. В. Муравьев кичится знатностью и аристократичностью своего рода. Но знатный род Муравьевых делился на две группы: Муравьевых-вешателей и Муравьевых, которых вешали. Николай Муравьев еще юношей решил, что будет принадлежать к первой группе. Свое назначение прокурором суда над цареубийцами он принял как особую милость судьбы, как счастливый случай сделать блестящую карьеру...

Судьба остальных подсудимых ясна: это крестьяне, мещане и один из духовного звания. Казнь их не вызовет негодования. Как же быть? От его удачного выступления на этом процессе зависит вся его будущая карьера. Если он провалится на этом процессе, то второго такого случая выдвинуться может и не представится.

Прокурор Муравьев тщательно готовился к выступлению. У него все продумано, все рассчитано. У него заготовлено много эффектных сильных паз, продуманы и прорепетированы перед зеркалом его жесты и движения. Но Перовская... как с ней поступить, чтобы не попасть в немилость, чтобы не провалить карьеру? Ведь карьера для него самое важное! От удачи на этом процессе зависит, будет ли он министром юстиции или в захолустном городе прокурором судебной палаты. Муравьев волнуется, он полон тревоги, он не знает как поступить...

Рано утром Муравьева вызвал министр юстиции Набоков и сообщил волю нового царя: . .

«Всех шестерых повесить!»

Теперь Муравьеву все ясно. Сразу отлетели воспоминания о днях детства в доме Перовских. Теперь Муравьев ошибки не допустит. Теперь молох царского правосудия «виселица» - получит очередную жертву - шесть повешенных. Шесть трупов — это шесть ступенек для Муравьева к посту министра юстиции. Теперь он уверен в своем успехе.

Настало время выступления прокурора Муравьева. Он высок, тонок и гибок. Голова у него большая, глаза раскосые - дань старой монгольской крови, лоб большой, тусклый, челюсти тяжелые - очень мощные. Головой он напоминает бульдога, а изгиб его тела - это изгиб зверя-хищника, приготовившегося к прыжку на свою жертву.

В своей довольно посредственной, но патетической пятичасовой речи прокурор Муравьев намеренно тасовал факты и сгущал краски, чтобы разжечь против подсудимых у судей, публики и всего общества палаческие настроения.

Прокурор силится изобразить убийц царя как уголовников, как рыцарей большой дороги, как фанатиков убийства ради убийства, все разрушающих ради разрушения, как негодный осадок общества. Он старается их представить олицетворением безнравственности и жестокости, вообще будто бы свойственных революционерам.

Здесь следует отметить, что С. Л. Перовская на суде в своем последнем слове возразила прокурору:

«Относительно обвинения меня и других в безнравственности, жестокости и пренебрежении к общечеловеческому мнению, относительности всех этих обвинений я позволю себе возражать и сошлюсь на то, что тот, кто знает нашу жизнь и условия, при которых нам приходилось действовать, не бросит в нас ни обвинения в безнравственности, ни обвинения в жестокости».

Продолжая свою обвинительную речь прокурор в мрачных таинственных красках изображает подполье, адскую лабораторию, бомбы, динамит, борьбу одиночек и небольших групп с грозными силами неограниченного повелителя одной шестой мира.

Муравьев переходит к обвинению каждого из подсудимых. Рысакова, Гельфман и Михайлова он оставляет в тени, главную же тяжесть обвинения он обрушивает на Желябова, Перовскую и Кибальчича.

Муравьев хотя и назвал Кибальчича «недоучившимся семинаристом», отметил, что он «талантливый лектор и изобретатель». Прокурор признает, что Кибальчич изобрел метательные снаряды совершенно нового, до сих пор неизвестного типа, которого не знают эксперты военного министерства.

Заканчивает Муравьев свое выступление требованием смертной казни всех шести подсудимых... Уже всем понятно, какой будет приговор суда.

•

Находясь на скамье подсудимых Геся Гельфман все время думала о ев ем ужасном положении. Ее казнят. Это наверное. Но ведь она беременна уже четвертый месяц. Но тогда казнят и ребенка... За что? Если же сейчас во время суда, заявить о своей беременности, то не подумают ли товарищи что под этим предлогом она просит пощады? Не подумают ли они, что мыс о собственной жизни руководит ею?

Хорошо бы посоветоваться с; Соней. Та ее поймет... Но она сидит далеко, рядом со своим любимым Андреем. Последние дни их так поздно при шедшей любви. С мужем Николаем Колодкевичем тоже посоветоваться не возможно. Он арестован еще 26 января 1881 года.

Николая, умного, душевного Николая, она горячо любила. Он дал б! верный ответ на мучавший ее вопрос: заявить ли на суде о своей беременности? А может быть попросить свидания с Николаем? Но это после приговора суда. Ведь она никого не убивала, бомб не изготовляла, прокламаций не сочиняла, в подкопах не участвовала...

Выступили защитники. Речи их были формальны. За их речами скрывало один вывод:

«Все усилия защитников бесполезны и бесцельны, ведь приговор подсудимым вынесен царем еще до начала суда, и изменить этого приговора никто не может».

Только защитник Кибальчич; Герард не мог согласиться с безнадежностью положения. Вся душа его рвалась к активной деятельности для защиты, для спасения своего подзащитного.

Кибальчич... Сколько силы, ума, благородства, добра, безукоризненной порядочности и скромности, сколько талантливости и потенциальных великих открытий и изобретений заключено в одном этом человеке! Сколько счастья и блага он может принести человечеству. Нельзя допустить, чтобы он сделался жертвой для виселицы. Его нужно спасти! Спасти во что бы то ни было! Спасти для великого будущего родины, для ее славы, для величия родного народа!

Герард говорит: — Судья должен углубиться в то, что могло привести преступника с пути законности к  совершенному преступлению.

Защитник в завуалированной форме говорит о произволе, жестокости, несправедливости, царящих на русской земле, о муках, страданиях, нищете, голоде, болезнях и непосильном труде, которым подвергается русский народ.

Но председатель суда обрывает Герарда. Он «зажимает ему рот», он не дает ему говорить о политических преследованиях в стране, вызывюащих террор и прочие потрясения.

Герард переходит к описанию личности Кибальчича: - Кибальчич в 1871 году, следовательно, в 17 лет окончил курс Новгород-Северской гимназии. Если он окончил курс в 17 лет, то это уже указывает на человека, который был одарен от природы прилежанием и способностями выходящими из ряда. В этом возрасте редко оканчивают курс...

Герард переходит к характеристике личности Кибальчича как человека исключительных способностей, преданного науке:

— Когда я явился к Кибальчичу, как назначенный ему защитник, меня прежде всего поразило, что он был занят совершенно другим делом, ничуть не касающимся настоящего процесса. Он был погружен в изыскание, которое он делал, о каком-то воздухоплавательном снаряде, он жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Он их написал и представил начальству. Вот с каким человеком вы имеете дело! - Этими словами закончил Герард свое выступление на суде.

Сам Н. И. Кибальчич держал себя на суде с необыкновенным, поразившим всех, спокойствием, выдержкой и достоинством. Все его поведение на суде, его ответы на вопросы судей и прокурора, его речи показывали, что он совершенно не думает о своей судьбе, что он не стремится к защите своей персоны, все его старания и стремления сводится к тому, чтобы доказать несправедливость, неразумность и нецелесообразность проводимой правительством политики. В своем последнем слове он сказал:

— Видя обострение борьбы правительства с партией и предвидя, что ей придется прибегнуть к таким средствам, на которые она раньше не решалась, я решил запастись теми техническими и химическими сведениями, которые для этого нужны.

Я прочитал все, что мог достать на русском, французском, немецком и английском языках, касающееся литературы взрывчатых веществ, старался идти, так сказать au courant науки по данному вопросу, и все время, когда велась эта борьба, пока являлась необходимость для партии в технических сведениях, я содействовал в этом отношении партии.

Таким образом, я участвовал в покушении под Москвой, Александровском и Одессой и вместе с другими лицами принимал участие в изготовлении снарядов...

Всякий раз являлась надобность подготовить динамит, я участвовал в этом. Но нужно заметить, что мое участие в террористической деятельное ограничивалось исключительно научно-технической сферой.

Я говорю это не для того, чтобы снимать с себя часть обвинения, просто по чувству справедливости. Я не принимал участия в обсуждении во роса о том, каким образом произвести взрыв и где и какие люди будут этом участвовать. Мое участие было чисто научное. Я даже не знал относительно взрыва 5 февраля, что такой взрыв будет. Я принимал участие приготовлении динамита для этого взрыва, но о самом взрыве и форме его я узнал только из газет.

Точно так же чувство справедливости побуждает меня заявить, что : изготовлении метательных снарядов, то есть в изобретении идеи, в приспособлении участвовал не я один. Это была скорее коллективная работа.

Фукс. Для суда необходимо знать, приготовляя динамит и снаряды, знали ли вы, что они предназначаются для этой цели?

Кибальчич. Да, конечно, эти не могло не быть мне известно. Я знал и не мог не знать,

Я должен повторить еще то, что сказал относительно своего участия в мине на Малой Садовой. Я не принимал там участия в подкопе и вся мое задача ограничивалась научными техническими советами и указаниями и за тем устройством запала. Так, я должен был решить вопрос, какое количестве динамита на мину на Малой Садовой должно быть употреблено для того, чтобы, во-первых, достигнуть предположенной цели, а, во-вторых, не принести никакого вреда частным лицам, которые находились бы на тротуаре, а тем более в домах.

Я обсуждал этот вопрос и решил, что употребленное количество динамита было, так сказать, минимальным, которое необходимо для того, чтобы достигнуть цели и не принести ущерба частным лицам.

Далее Кибальчич еще раз возвращается к характеристике своего отношения к террору и личного участия в революционной организации:

- О своем фактическом отношении к событиям 1 марта я говорил уже ранее. Теперь, пользуясь правом слова, я скажу о своем нравственном отношении, о том логическом пути, по которому я пришел к известным выводам.

Я в числе других социалистов признаю право каждого на жизнь, свободу, благосостояние и развитие всех нравственных и умственных сил человеческой природы. С этой точки зрения отнятие жизни человека и не с этой только, но и вообще с человеческой точки зрения — является вещью ужасной...

Господин прокурор в своей речи, блестящей и красивой, заявил сомнение на мое возражение, высказанное раньше, что для меня лично и для партии вообще желательно прекращение террористической деятельности и направление силы партии исключительно на деятельность другую. Он выставил в частности меня и вообще партию лицами, проповедующими террор для террора, выставил лицами, предпочитающими насильственные действия мирным средствам только потому, что они насильственные.

Какая это страшная невероятная любовь к насилию и крови! Мое личное желание и желание других лиц, как мне известно, мирное решение вопроса. 

Фукс. Я приглашаю вас касаться только вашей защиты. 

Кибальчич. Господин прокурор говорил, что весьма важно выяснение нравственной личности подсудимого. Я полагаю, что то, что я говорил, относится к характеристике моей нравственной и умственной личности, если заявляю свое мнение об известных существенных вопросах, которые теперь волнуют всю Россию и обращают на себя внимание.

Я внимательно следил за речью господина прокурора именно за тем как он определяет причину революционного движения и вот что я вынес: произошла реформа, все элементы были передвинуты, в обществе образовался негодный осадок, этому осадку нечего было делать, и чтобы изобрести дело, этот осадок изобрел революцию.

Все отношение господина прокурора к вопросу о том, каким образом достигнуть того, чтобы эти печальные события, которые вам известны, больше: не повторялись, как верное для этого средство им указывается на то, чтобы не давать никаких послаблений, чтобы карать и карать, но, к сожалению, я не могу согласиться с господином прокурором в том, чтобы рекомендованное им средство привело к желательному результату.

Затем уже по частному вопросу я имею сделать заявление насчет одной :щи, о которой уже говорил мой защитник. Я написал проект воздухоплавательного аппарата. Я полагаю, что этот аппарат вполне осуществим. Я представил подробное изложение этого проекта с рисунками и вычислениями.

Так как, вероятно, я уже не буду иметь возможности выслушать взгляд экспертов на этот проект и вообще не буду иметь возможности следить за его судьбой и возможно предусмотреть такую случайность, что кто-нибудь воспользуется этим моим проектом, то я теперь публично заявляю, что проект мой и эскиз его, составленный мною, находится у господина Герарда.

В последнем слове Кибальчича бросается в глаза, что он совершенно не заботится о собственной судьбе, он ничем не показывает стремления облегчить свою участь. Правдиво и благородно на вопрос первоприсутствующего отвечает, что он знал, для чего изготовлял взрывчатые вещества. Не мог этого не знать. Вся его речь направлена в защиту партии и порицание неправильной и вредной политики правительства.

В заключительной части своей речи Кибальчич беспокоится о судьбе своего летательного аппарата. Он не только заботится, чтобы вообще изобретение его было использовано, его волнует, чтобы его изобретение не уплыло за границу, вследствие чего его любимая Родина будет лишена славы этого изобретения. Он и здесь на краю своей раскрытой могилы — великий патриот и народолюбец.

Закончились последние речи подсудимых. Суд удалился для вынесения приговора. Все было ясно, каким будет этот приговор.

Суд закончился 29 марта 1881 года в 6 часов 20 минут утра. Андрей Иванович Желябов, Софья Львовна Перовская, Николай Иванович Кибальчич, Тимофей Михайлович Михайлов, Геся Мироновна Гельфман и Николай Рысаков приговорены к смертной казни через повешение.

Давался суточный срок на подачу кассационной жалобы. Ни один из осужденных кассационной жалобы не подал. Гельфман подала просьбу о разрешении ей свидания с Колодкевичем, содержавшимся в тюрьме. Ей в этом было отказано.

•

В ночь с 29 на 30 марта в одиночную камеру Кибальчича явился его защитник присяжный поверенный Герард. Он явно взволнован. Со своими коллегами, защитниками других осужденных, он несколько часов совещался, что предпринять, чтобы спасти своих подзащитных от смерти. Вид Кибальчича опять его поразил до глубины души. Он был совершенно спокоен и большим вниманием занимался какими-то вычислениями. Приготовленная Герардом первая фраза:

— Мужайтесь, Николай Иванович, не все еще потеряно, — застряла и не сошла с уст адвоката.

Герард понял, каким пустым будет звучать его призыв Кибальчича к мужеству. Кибальчича — самого мужественного человека, какого видел когда-либо он — известный адвокат с большой практикой и большим количеством бывших его подзащитных.

— Николай Иванович, помогите мне спасти вашу жизнь. Это мой святой долг. Вы нужны для России, для славы Родины, для человечества. Михайлов и Рысаков уже подали ходатайство о помиловании. Есть много шансов на удовлетворение этого ходатайства: молодость, неопытность, безупречная прежняя жизнь... Пишите письмо на высочайшее имя о помиловании. Я ручаюсь, что оно будет удовлетворено.

Кибальчич с безразличием слушает Герарда, но тот продолжает:

— Вы покорили суд своей благородной правдивостью, спокойствием, выдержкой, умом. Все это известно царю. Известна и ваша необыкновенная талантливость. Даже прокурор Муравьев с уважением отзывался о ваших лекторских способностях и вашем добросовестном труде по изучению взрывчатых веществ. Жандармерия считает вас ученым-химиком, очень талантливым человеком. Пишите ходатайство, вам даруют жизнь!

- Правительство даст мне взятку в виде жизни и ею я буду привязан к бесконечной цепи преступлений, беззаконий и произвола, совершаемых самым преступным в мире правительством. Я лишен буду возможности бороться с этим злом. Меня поставят в положение молчаливого соучастия в мучительстве моего родного народа.

Войдя в партию, борющуюся с самодержавием, я уже тем самым обрек себя смерти от этого заклятого врага; а теперь просить его милости... С его окровавленных рук получить себе жизнь. Нет! Это значит уронить достоинство партии...

Когда я вступал в партию, на ее знамени было написано «Свобода или смерть». Не удалось пока завоевать свободы, — но смерти у меня никто не отнимет. Нет! Лучше достойно умереть, чем недостойно жить. Просить помилования я не буду.

Герард понял бесполезность возражений. «Можно возбудить ходатайство о помиловании Кибальчича от имени его родных»,- мелькнуло в голове Герарда.

— Скажите, Николай Иванович, кто из ваших родных находится сейчас в Петербурге? Назовите мне их и укажите адреса.

— Никого из родных.

- Может быть невеста?

— В Петербурге нет невесты...

Умное энергичное лицо Герарда потускнело. Он весь как-то сгорбился. Первый раз за всю его большую практику его подзащитный непоколебимо шел на смерть.

Кибальчич чувствовал всю нравственную правоту в этом деле, свою любовь к народу, ради счастья которого первомартовцы жертвовали своей жизнью, не хотел унизиться и получить сохранение жизни от заклятого врага народа — самодержавия.

30 марта днем всех первомартовцев снова усадили на скамью подсудных для заслушивания окончательного приговора после «высочайшего соизволения» на лишение осужденной дворянки всех прав состояния.

Впереди Геси Гельфман сидит Михайлов, сзади — Кибальчич. С ним она часто встречалась на нескольких конспиративных квартирах. К ней он принес утром 1 марта две последние бомбы. Он даст правильный совет.

Шепотом Геся сообщила Николаю о своем положении и коснулась пальцем рта:

«Не надо говорить нашим!»

Кибальчич взглянул на Гельфман понимающим, сочувствующим взглядом, пожал ее руку и сейчас же зашептался со своим защитником В.Н. Герардом, сидевшим впереди него на адвокатской скамье.

Герард, выслушав Кибальчича, обернулся, внимательно посмотрел на Гельфман и немедленно вступил в переговоры с защитником Гельфман Л. А. Герке.

В «Деле о совершенном 1 марта 1881 года злодеянии, жертвой коего пал в бозе почивший государь император Александр Николаевич» сохранилось следующее заявление, полученное 30 марта в 10 часов вечера:

«Г. Исполняющему обязанности прокурора при Особом присутствии правительствующего Сената. Приговоренной к смертной казни Геси Мироновны Гельфман

Заявление.

Ввиду приговора Особого присутствия Сената, о мне состоявшегося, считаю нравственным долгом заявить, что я беременна на четвертом месяце. Подать это заявление доверю присяжному поверенному Августу Антоновичу Герке.

Геся Гельфман.

30 марта 1881».

На другой день, 31 марта, Гельфман была освидетельствована врачами в присутствии лиц прокурорского надзора и петербургского градоначальника. Была установлена беременность на четвертом лунном месяце...

Кибальчич продолжает борьбу за свое изобретение. Обреченный на смерть с нетерпением он ждет суждения о ценности его заветной мысли.

Не дождавшись сообщения о результатах экспертизы ученых по своему проекту, Кибальчич 31 марта, уже будучи приговоренным к повешению, обращается к министру внутренних дел Лорис-Меликову с письмом:

«По распоряжению Вашего сиятельства мой проект воздухоплавательного аппарата передан на рассмотрение технического комитета. Не можете ли Вы, Ваше сиятельство, сделать распоряжение о дозволении мне иметь свидание с кем-либо из членов комитета по поводу этого проекта не позже завтрашнего утра или, по крайней мере, получить письменный ответ экспертизы, рассматривавшей мой проект, тоже не позже завтрашнего дня.

Прошу, Ваше сиятельство, дозволить мне предсмертное свидание со всеми моими товарищами по процессу или по крайней мере с Желябовым  и Перовской».

Предсмертная просьба Кибальчича осталась без последствия. Кибальчич так и не получил заключения экспертизы по своему проекту. Кибальчич обманут. Его проект никуда дальше Департамента полиции не пошел и никем на рассматривался. Свидания с другими первомартовцами также никому не дали.

До последних лет не было известно, как реагировал Кибальчич на приговор суда. Одному из авторов этой книги - А. С. Кравецу удалось в май 1964 года найти в Центральном государственном историческом архиве в Ленинграде неизвестное письмо Кибальчича царю Александру III, написанное 31 марта 1881 года:

«Ваше Императорское Величество!

Не из личных побуждений и эгоистических желаний обращаюсь я к Вашему Величеству с этим прошением. Мною руководит лишь одно чувство любви к родине и скорбь о ее страданиях. Осмеливаюсь надеяться, что Во Величество выслушает мой голос — голос человека, желающего высказать одну беспристрастную истину.

В эти предсмертные минуты одно тревожит мой измученный ум - мысль о будущем нашей родины. Прекратятся ли ее страдания и несчастья, дождется ли она наконец счастья и свободы или еще долго будет стонать под гнетом всевозможных бедствий. Прекратятся ли наконец те условия, которые создали террористическое направление деятельности русской социально-революционной партии. 

Я был тоже участником террористических актов несмотря на то, что по складу своего характера тяготел к мирной общественной деятельности, а по свойствам своего ума имел стремление к спокойным научным занятиям; я не в силах был противиться тому историческому течению, которое толкнуло целую группу лиц на террористическую борьбу. Тем не менее я всегда страстно желал и желаю, чтобы исчезли причины существования революционного террора, чтобы партия с пути насилия могла перейти на мирный путь культурно-общественной деятельности. 

И не один я, а все мои товарищи по процессу желают этого, как они и заявили на суде. Я не мало не погрешу против истины, если скажу, что того же желает и вся партия. 

Но только воля Вашего Величества может прекратить возможности повторения тех ужасных событий, которые произошли за последнее время. Ваше Величество можете вывести страну из того невыносимого положения, в котором она находится. 

Ваше Величество! Не казнь, а последствия нашей казни смущают меня. Только из опасения этих последствий я решаюсь просить Ваше Величество - отменить смертный приговор Особого присутствия Сената. 

Сын священника Николай Иванович Кибальчич. 

1881 года 31 марта». 

На письме имеется подпись: «Доложено Его Величеству в Гатчино 1 апреля 1881 года». 

Как отнесся к этому письму Александр III? нетрудно предположить, что он не узрел в этом письме «всеподданнейшего прошения». Наоборот, какой-то сын священника настаивает на отмене смертного приговора. Вместо жалостливых просьб и раскаивания, в письме указывается, что Россия страдает и несчастна, в ней отсутствует свобода и она стонет под гнетом всевозможных бедствий. Наконец, в письме довольно ясно намекается на то, что если приговор не будет отменен, то возможно повторятся «ужасные события», которые произошли за последнее время. А события эти известны - убийство Александра II. Если царь казнит осужденных, то могут произойти последствия... Это уже явная угроза новому царю!

Александр III заперся в своем Гатчинском дворце и повелел скорее кончать с осужденными.

1 апреля 1881 года Сенат постановил обратить приговор в исполнение (кр оме приговора над беременной Гесей Гельфман. Особое присутствие Сената, ввиду подтверждения факта беременности отсрочило ее казнь на 40 дней после родов). Указ был передан в 8 часов вечера 1 апреля прокурору Судебной палаты Плеве, который в свою очередь в 11 часов вечера того же дня препроводил копию указа петербургскому градоначальнику Баранову.

Кибальчич, не получив ответа на свое письмо царю, ясно понимая, что участь его решена, берет на себя неблагодарную задачу подробно растолковать Александру III выгоды, которые получит царское правительство при отк азе от политических преследований.

Накануне казни, вечером 2 апреля 1881 года, Николай Кибальчич написал второе, длинное и убедительное письмо Александру III. Продолжая борьбу за улучшение положения народа и защищая действия революционеров, Н.Кибальчич в этом письме старался убедить правительство изменить отношение к народовольчеству.

Кибальчич, сам глубоко честный и правдивый, еще и после суда верит в непоколебимую силу правды, справедливости, разума и логики. Он хочет народу лучшей жизни. И обращается к царю со страстным призывом — сделать добро своему народу, отбросить систему преследования за пропаганду социалистических идей, дать стране свободу слова и печати. Он писал:

"Я глубоко убежден, что если бы с самого начала социалистического движения, т. е. с 1873 г., была бы предоставлена пропагандистам полная свобода слова, то от этого выиграли бы все общественные элементы нашей страны: и социально-революционная партия, и народ, и общество, и даже правительство.

В самом деле, партия выиграла бы потому, что теперь она была бы численно больше, имела бы прочные связи и пользовалась бы несомненным влиянием среди деревенского и городского населения, словом, сделалась бы, вероятно, теперь, после 8-летней усиленной пропаганды, народной партией в действительном значении этого слова. Народ выиграл бы потому, что социалистическая молодежь при подобных условиях внесла бы в его миросозерцание и жизнь массу света, массу знаний и высоких нравственных примеров, народ узнал бы о существовании дружественной ему части интеллигенции, полюбил бы ее и признал бы ее своей защитницей и руководительницей. Общество было бы избавлено от той массы страданий, какую причинила бы ему гибель нескольких тысяч его детей, сосланных и засаженных в тюрьмы, оно не пережило бы тех ужасов, какие ему доставила казнь двух десятков лиц...

Правительство выиграло бы потому, что тех ужасных террористических актов, которые совершила революционная партия, наверно не было бы, если бы, во-первых, не было воздвигнуто против партии целого ряда непрерывных преследований, а во-вторых, не был бы поставлен целый ряд препятствий для деятельности партии в народе."

Письмо Кибальчича было доставлено царю, но оно не дошло ни до ограниченного ума, ни до его злобного сердца. Царь на письме наложил следующую резолюцию:

«Нового ничего нет. - Фантазия больного воображения и видна во всем фальшивая точка зрения, на которой стоят эти социалисты, жалкие сыны отечества».

Процесс первомартовцев всколыхнул всю Россию. Все, что было в России передового, честного и справедливого, - сочувствовало героям народовольцам, осужденным царским судом к повешению.

28 марта 1881 года в зале Петербургского Кредитного общества, в день, когда заканчивался суд над первомартовцами, профессор петербургского университета Владимир Сергеевич Соловьев (сын известного историка) выступил с публичной лекцией: «Критика современного просвещения и кризис мирового процесса». Свое выступление Соловьев закончил призывом к амнистии первомартовцев:

— Царь может их простить!

И после непродолжительной паузы добавил:

— Царь должен их простить!

После окончания лекции Соловьеву была устроена овация. Выступление Соловьева не могло пройти незамеченным и остаться без последствий, на другой же день после лекции Соловьев был вызван к градоначальнику Баранову и от него потребовали письменное объяснение.

Баранов 30 марта представил объяснение Соловьева Лорис-Меликову и добавил, что «своей бестактностью он вызвал манифестации хотя и незначительные со стороны нескольких слушателей, а главное, слушательниц»...

Лорис-Меликов не осмелился решить дело самостоятельно и 2 апреля передал его на решение царю Александру III.

Соловьев, опасаясь преследований, счел нужным обратиться с письмом к царю, где утверждал, что сведения о его речи представлены в искаженном и преувеличенном виде.

Соловьеву было сделано внушение за неуместные суждения и было предложено воздержаться от публичных лекций.

Обер-прокурор святейшего синода, или, как говорили в Европе, «русский папа» Победоносцев - матерый консерватор, ярый душитель всего передового, прогрессивного и разумного, вытравивший из своего сердца все доброе и живое, был очень обеспокоен настроениями, выражавшимся сочувствием первомартовцам. Он боялся помилования осужденных. Он не мог, он не хотел допустить этого помилования.

Чтобы помешать помилованию, он 30 марта 1881 года написал письмо царю:

«...Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились, что ныне считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убе дить Вас к помилованию преступников...

... Если бы это могло случиться, верьте мне, государь, это будет принято за грех великий и поколебнет сердца Ваших подданных... В эту минуту все жаждут возмездия. Тот из тех злодеев, что избежит смерти, будет тот же час строить новые козни. Ради бога, Ваше Величество,- да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности.

Вашего императорского величества верноподданный Константин Победоносцев».

Через несколько часов Победоносцев получил свое письмо обратно с царской надписью:

«Будьте спокойны, с подобными предложениями ко мне не посмеют прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь. А.»

Однако нашелся человек, который «посмел» обратиться к царю с просьбой о помиловании осужденных. Этим человеком был великий русский писатель Лев Николаевич Толстой. Он долго готовился к этому письму. Мысль о предстоящей казни «цареубийц»: о палачах и виселицах не покидала его и очень мучила. Решив написать письмо царю, он несколько раз его переделывал. В письме он обращался к человечности Александра III. Он убеждал его забыть суровую заповедь древности «Око за око, зуб за зуб», проявить доброту и всепрощение:

... «Не простите, казните преступников, Вы сделаете то, что из числа сотен Вы вырвете трех, четырех и зло породит зло. И на месте трех, четырех вырастут 30, 40... Убивая, уничтожая их, нельзя бороться с ними. Не важно их число, а важны их мысли.

Если бы простили всех государственных преступников, объявив это в Манифесте, начинающемся словами: «Люби врагов своих» - это христианское слово и исполнение его на деле было бы сильнее всей человеческой мудрости. Сделав это, Вы бы истинно победили врагов любовью своего народа».

Толстой просил Победоносцева передать письмо царю. Победоносцев решительно отказался.

Толстой нашел другие пути. Через Н. Н. Страхова. Письмо было вручено царю и произвело на него сильное впечатление.

Однако Победоносцев, узнав о прочтении царем этого письма, воспользовавшись своим положением бывшего наставника, явился к царю в неположенное время и уговорил царя не поддаваться влиянию этого письма.

Письмо было оставлено без последствий. Толстой не получил на него ответа.

В литературе о Кибальчиче иногда встречаются указания, что некоторые ученые (фамилии не упоминаются) просили царское правительство в интересах науки сохранить Кибальчичу жизнь. Они предлагали навечно заключить его в тюрьму, но дать возможность продолжать свои научные исследования. Но никаких архивных материалов по этому вопросу не обнаружено и, надо полагать, их и не было.

В. Р. Иваницкая в статьях, напечатанных в газете «Вечiрнiй Киiв» и журнале «Вiтчизна» пишет, что генерал-адъютант Гурко (который хорошо знал брата Николая Кибальчича - Степана - военного врача) просил Александра III передать Николая Кибальчича жандармам для использования его изобретательских способностей в военном деле.

В воспоминаниях С. А Иванова, опубликованных в журнале «Былое» № 4 за 1906 год, также приводятся высказывания «одного генерала, сослуживца и приятеля Тотлебена»: (Возможно, это и был генерал Гурко.)

- Что бы там ни было, что бы они ни совершили, таких людей нельзя вешать. А. Кибальчича я бы засадил крепко накрепко до конца его дней, но при этом предоставил бы ему полную возможность работать над своими техническими изобретениями.

В возможность таких «высказываний» поверить можно. Но от высказываний до просьбы перед царем лежала очень большая дистанция.

Послеглавие

Боровиковский Александр Львович (1844-1905), адвокат. Защитник на процессе «193-х».

Засулич Вера Ивановна (1849-1919), народница. 24 января 1878 года стреляла в петербургского градоначальника Трепова. 31 мая судом присяжных оправдана и эмигрировала. Вошла в марксистскую группу «Освобождение труда».

Иванов Сергей Андреевич (1853-1927), член Распорядительной комиссии «Народной воли» (после 1884 года). В 1887 году приговорен к бессрочным каторжным работам. Умер в Париже.

Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900), религиозный философ, поэт, публицист.

Глава XIX

КОНЕЦ ЖИЗНИ

Приговор суда над первомартовцами вступил в законную силу 31 марта 1881 года в 5 часов дня. Приведение приговора в исполнение было назначено на 3 апреля в 9 часов утра в Петербурге на Семеновском плацу. О предстоящей казни было широко оповещено население. На перекрестках улиц было вывешено следующее правительственное сообщение:

«Сегодня, 3 апреля в 9 часов утра будут подвергнуты смертной казни через повешение государственные преступники: дворянка Софья Перовская, сын священника Николай Кибальчич, мещанин Николай Рысаков, крестьяне Андрей Желябов и Тимофей Михайлов, Что касается преступницы Гельфман, то казнь ее, ввиду ее беременности, по закону отлагается до выздоровления».

Распоряжаться исполнением приговора было поручено прокурору Петербургской судебной палаты Плеве. Ответственным за порядок на Семеновском плацу и прилегающих к нему улицах был назначен градоначальник генерал-майор Баранов, в распоряжение которого было выделено кроме конных жандармов и полиции - 11 пехотных рот, два эскадрона кавалерии и две сотни казаков. Всеми войсками на Семеновском плацу командовал начальник 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.

Кибальчич 2 апреля только к вечеру закончил свое второе письмо к царю Александру III. Спокойствие и мужество, показанные им на суде, не покидало его и теперь.

2 апреля в восьмом часу вечера пять православных священников прибыли в Дом предварительного заключения для исповеди и причастия осужденных. Кибальчич долго дискутировал со священником о религии. От исповеди и причастия отказался и предложил священнику его оставить.

Желябов и Перовская категорически отказались принять духовника. Известная картина великого русского художника Ильи Репина «Отказ от исповеди» напоминает нам, как мужественно вели себя накануне смерти революционеры, поднявшие руку на царский строй, на «помазанника бога» на земле.

В 1881 году получили распространение слухи, что первомартовцев пытали. В № 1 «Листка народной воли» от 22 июля 1881 года было написано: «Общая молва говорит о пытках после суда». В какой степени эти слухи обоснованы?

В дневнике А. В. Богданович, жены видного чиновника и реакционного деятеля Е. В. Богдановича, имеются такие записи:

«28 марта 1881 г. Под ужасной тайной я узнала, что Желябова после суда будут стараться заставлять говорить, чтобы от него выведать, кто составляет эту организацию. Это необходимо для общественной безопасности. 29 марта. Говорят, их повесят в пятницу. Дай бог, чтобы попытали. Я не злая, но это необходимо для общей безопасности, для общего спокойствия.

31 марта. Кибальчич, по словам Баранова, - «самый опасный».

Генеральша Богданович, близкая к правительственным кругам, явно выражала их настроения.

Газета русской революционной эмиграции за границей «Набат» в апреле 1881 года в № 3 на стр. 3 поместила следующую информацию:

«Накануне казни 2 апреля в 8 часов вечера были сняты часовые, стоящие у камер, в которых содержались приговоренные к смертной казни. По распоряжению тюремного смотрителя строго запрещалось кому бы то ни было находиться в коридорах, по которым расположены эти камеры.

Немедленно по снятии часовых к тюремному зданию подъехали две кареты: из каждой вышли по два человека; один из них был военный, а трое статские. Двое статских держали под мышкой сверток, обернутый в черную клеенку, величиной в среднюю шкатулку, и желая, по-видимому, скрыть эти свертки от постороннего глаза, они прикрывали их длинными плащами, на-•кинутыми на плечи.

Вошедшие в здание тюрьмы все четверо быстрыми шагами направились к камере, в которой заключался Кибальчич. Военный отворил ключом дверь этой камеры; все четверо вошли туда и пробыли там сорок минут.

Из камеры Кибальчича они пошли в камеру Желябова, в которой пробыли около часу.. Выйдя из камеры Желябова, они направились в камеры Перовской, Михайлова и Рысакова. В 11 часов этот военный и трое статских прошли коридор и направились к дверям, ведущим на улицу. Немедленно после вы хода их из тюрьмы, к дверям камер, в которых помещались заключенные приговоренные к казни, опять приставлены были часовые.

С каторжной колесницы, на которой везли 3 апреля на казнь пять пер вомартовцев, сынов и дочерей великого русского народа, ясно и отчетливо раздались следующие слова:

- Нас пытали. Расскажите! - а в толпе, которая находилась недалеко от виселицы, послышалось трижды:

— Слышите, их пытали...»

Посещение Рысакова 2 апреля, накануне смертной казни, жандармским подполковником Никольским и товарищем прокурора Петербургской судебной палаты Добржинским документально подтверждается письменным показани ем Рысакова от 2 апреля 1881 года. Он указывает всех известных ему нелегальных лиц, дает подробные сведения о помощнике Кибальчича Григории Исаеве. Умоляет о поселении на Сахалине или в Сибири. Он пишет:

«...Я товар, а вы - купец...»

Рысаков обещает открыть «наверное типографию и, пожалуй, две-три квартиры».

Власти уже выведали все, что возможно, о знакомствах Рысакова среди рабочих и в студенческой среде. Все, кого он назвал, на кого намекнул все были схвачены и поплатились жестоко - от тюрьмы до каторги.

Рысаков обнаружил свою полную ненужность для следствия, и утром 3 апреля был казнен.

После казни, 22 мая 1881 года была издана прокламация, напечатанная от имени «мирных обывателей», в типографии «Земли и воли» под названием «Суд и пытка». В ней сказано:

«Кончился этот знаменитый, «гласный, скорый, правый и милостивый суд», прочитали приговор о смертной казни, и вот... началось то злодейское, ехидное и подлое истязание, которое в середине века называлось пыткой, а в наши... но пусть каждый человек с чувством и мыслью сам даст кличку этому позорному деянию. Да, был суд и была пытка...

Преступники пробовали во всеуслышание кричать народу о перенесенных мучениях, произведенных над ними в промежуток между «справедливым» судом и казнью. Но только одному несчастному Рысакову удалось произнести ужасающе по лаконизму слова:

- Нас пытали!

Барабанный бой прекратил дальнейшее».

Свидетельство этой прокламации не может считаться вполне достоверным. Всего меньше оснований было пытать Рысакова. Он охотно рассказал все, что мог. Исписал перед смертью кучу листов, обещал говорить еще больше, лишь бы ему сохранили жизнь.

Но все же слухи о пытках имели под собой некоторую основу. Мучителем могло руководить желание не только выведать, например, у Желябова тайну организации «Народной воли» - вряд ли они надеялись на успех, но и отомстить ему, унизить его, вырвать стон боли или мольбу о пощаде у человека, который смеялся над палачами. Допрос Кибальчича в «узком кругу» мог иметь целью выведать имена неназванных им помощников - изготовителей бомб.

Известно, что царское правительство отнюдь не гнушалось пытать заключенных. На это указывает еще дело Каракозова. Его пытали лишением сна. Фактически пытали Нечаева, Мышкина. Мысли о пытках среди царских приспешников были тогда не в редкость.

Если все это сопоставить с выступлением министра двора Адлерберга, настаивавшего на применении средневековых пыток и отношение к этому выступлению наследника престола а теперь царя Александра III на тайном совещании 9 февраля 1880 года, когда учреждены были «Верховная распорядительная комиссия» во главе с Лорис-Меликовым, то применение пыток к революционерам можно считать делом вероятным.

Вполне возможно, что первомартовцев перед казнью тоже пытали, но окончательно вопрос нельзя считать выясненным. Бесспорно ясно: некоторых из них допрашивали и после суда, перед казнью.

Казнить первомартовцев царское правительство доверило мастеру по удушениям известному палачу Ивану Фролову. Он еще накануне вечером, около 10 часов, прибыл в Дом предварительного заключения, где и провел ночь. Рослый, русобородый, с красными вывороченными веками и глубоко запавшими глазами, Фролов был в прошлом осужден за грабежи. Затем о получил «прощение» и стал «заплечных дел мастером».

«Проработал» Фролов к моменту казни первомартовцев уже немало. Свою карьеру палача он начал 15 апреля 1879 года с Дубровина. Затем Фроловым были удушены революционеры: Осинский, Брандтнер, Свириденко, Соловьев, Лизогуб, Чубаров, Давиденко, Витенберг, Логовенко, Майданский, Малинка, Дробязгин, Млодецкий, Лозинский, Розовский, Пресняков, Квятковский. Жил Фролов под Москвой, и его всегда выписывали до суда, «предвидя исполнение».

3 апреля 1881 года в 6 часов утра всех осужденных, за исключением Геси Гельфман, разбудили, им дали чай. «Натощак» по российским законам вешать не полагалось... Какая злобная гуманность! После чая их поодиночке призывали в управление Дома предварительного заключения, где в особой комнате переодевали в казенную одежду: белье, серые штаны, ватник, наверх которых арестантский черный армяк, сапоги и фуражку без козырька с наушниками. На Перовскую надели тиковое с мелкими полосками платье, ватник, черный армяк и капор.

Фролова для казни одевали в «истинно русскую» одежду: кучерская синяя поддевка, красная рубаха навыпуск, черный жилет, позолоченная цепь на брюхе. Палач и его помощники «работали, заправившись водкой». Таков был обычай. Винным перегаром они отравляли последние вздохи осужденных.

Когда Перовскую вывели на двор, где ее ждала колесница и находился палач, она побледнела и зашаталась. Но ее поддержал Михайлов словами:

— Что ты, что ты, Соня, опомнись!

Этот окрик привел ее в себя: она справилась с минутной слабостью и твердо взошла на колесницу.

Палач Фролов со своим помощником из уголовников усаживал осужденных на скамейки колесницы спиной к кучеру. Руки, ноги и туловище осужденных прикреплялись ремнями к сиденью. На груди у всех висели черные доски с надписью «Цареубийца».

Софье Перовской так скрутили руки, что она сказала:

— Отпустите немного, мне больно...

— После будет еще больнее, — буркнул на нее грубый жандармский офицер, наблюдавший за посадкой. Это был Яковлев — тюремщик Алексеевского равелина Петропавловской крепости, где медленной смертью умерщвляли народовольцев. Впоследствии этого жандарма назначили комендантом Шлиссельбургской крепости.

На первую колесницу усадили Желябова и Рысакова, на вторую — Кибальчича, Перовскую и Михайлова.

Колесницы с осужденными выехали из тюремного двора на Шпалерную улицу в 7 часов 50 минут. За колесницами ехали кареты со священниками и палачами. Особая инструкция о порядке смертных казней от 30 апреля 1879 года обязывала попа шествовать вслед за осужденными на казнь рядом с палачом.

Осужденных конвоировали одиннадцать полицейских чиновников, несколько околоточных надзирателей, городовые и местная полиция первого и второго участка Московской части. Военный конвой составляли два эскадрона кавалерии и две роты пехоты.

На всех уличных перекрестках дежурили еще четыре роты войск, усиленные наряды конной жандармерии и местная полиция. Всего на Семеновском плацу было сосредоточено более 10 000 солдат, полицейских и жандармов.

Царское правительство не без оснований опасалось, чтобы осужденных не отбили. Действительно, в это время революционные рабочие в уцелевших кружках и члены военной народовольческой организации строили планы вооруженного нападения на конвой, сопровождающий осужденных.

Предполагалось собрать человек триста петербургских рабочих, разделить их на три группы: две человек по 50, а одну в 200. Во главе этих групп должны были находиться петербургские и кронштадтские офицеры.

Группы предполагалось распределить на трех выходящих на Литейный проспект параллельных улицах; на крайних — малые группы, на средней — большую. И вот, когда процессия проходила бы среднюю группу, все три группы по сигналу должны были броситься вперед, увлекая в своем порыве толпу, и одновременно прорвать шпалеры войск.

Боковые группы произвели бы замешательство, а средняя окружила бы колесницы, вскочив на которые офицеры обрезали бы веревки осужденных и увлекли бы их в толпу, с которой вместе хлынули бы обратно в боковую улицу, где должны были ожидать две кареты с платьем и всем нужным для переодевания.

Однако выполнить намеченный план не удалось. Силы были не равны. С одной стороны - сильный вооруженный конвой, а с другой стороны - неорганизованность рабочих и отдельных интеллигентов. Сказалась и недостаточная работа народников среди пролетариата.

Высота колесниц от уровня улицы до сиденья, к которому были привязаны осужденные, достигала двух метров, вследствие чего осужденные были у всех на виду.

Кортеж следовал по Шпалерной улице, Литейному проспекту, Кирочной, Надеждинской, Николаевской улицам к Семеновскому плацу до эшафота. Правительственные исполнители казни задумали обставить казнь как акт позора осужденных и устрашения народа. Но их расчеты провалились, а громадный конвой свидетельствовал лишь о трусости правителей.

Улицы по пути кортежа и Семеновский плац были переполнены народом. Яркое весеннее солнце, большой конвой, громадное стечение народа, высота колесниц, на которых восседали осужденные, создавали впечатление не позорного, а триумфального шествия.

Кибальчич и Перовская очень спокойно занимали свои места на колеснице.

Участвовавший в конвое, сопровождавшей колесницы, Л. Плансон так описывает Кибальчича во время его последнего пути:

«... На его застывшем лице нельзя было прочесть ни страха, ни гордости, ни презрения, ни следа другого чувства, которое могло волновать его в подобную минуту; это было лицо ученого философа, решавшего в эту минуту какую-то сложную проблему».

На улицах молча стояла толпа людей. И боялись плакать, но слез не удержать... На Надеждинской улице угол Спасской улицы и недалеко от плаца кое-кто из женщин пытался приветствовать осужденных на казнь, но жандармы, городовые и дворники быстро ликвидировали всякую попытку к сочувствию.

Отвратительный барабанный грохот целого взвода барабанщиков сопровождал первомартовцев на всем его пути.

Михайлов что-то кричал народу. Из-за барабанного боя трудно было услышать. Только иногда доходило до слуха:

- Люди, запомните...

Запомнили. Помнят. И будут помнить. «Славные деятели старой «Народной воли», как их назвал Ленин, принесли себя в жертву из любви к народу. И народ не может их забыть.

В те времена Семеновский плац представлял собой обширное поле. Он граничил с казармами Семеновского полка, с забором, ограждавшим территорию Царскосельского вокзала, с казармами артиллерийской части и Обводным каналом. :

Ночью в правом углу плаца были поставлены помост и виселица. На выстроенном деревянном помосте высотой в полтора метра, длиной девять метров и шириной в семь метров, обнесенном небольшими перилами, стояли боковые брусья, связанные поперек перекладиной. На ней было прикреплено шесть железных колец для петель. Эшафот «проектировался», очевидно, еще во время суда. Шестое кольцо предназначалось для Геси Гельфман. Как увидим дальше, пустым оно не оказалось.

На боковых брусьях были ввинчены три железных крюка для концов веревок. На помосте находились три столба с железными цепями и наручниками. Ими имелось в виду осужденных приковать в случае, если бы они вздумали оказать противодействие во время чтения судебного приговора. У этих столбов находилась висельная тумба — небольшое возвышение, на которое вели три ступеньки. Тут же находилась переносная лестница, по которой палачи взбирались для укрепления веревок на кольцах. На помост вела лестница из шести ступеней.

Все было выкрашено в черный цвет, что производило ужасное впечатление. Но еще более ужасны были пять стоящих на земле за эшафотом от крытых черных ящиков со стружками и щепками для изголовья. Здесь же лежали белые парусиновые саваны с капюшонами, которые предназначались осужденным прежде, чем их лишать жизни. Они должны были скрыть искаженное лицо казненных. Но тот, на кого они надевались, мог видеть через них почти все, так что те из осужденных, которых казнили последними, видели страшное зрелище казни их товарищей.

Вблизи виселицы находилась пехота лейб-гвардии Михайловского полка. За ними конные жандармы и казаки. Недалеко от эшафота небольшое пространство было уложено досками. На этой платформе располагались офицеры и сановники, чиновники судебного и полицейского ведомства, представители русской и иностранной прессы и дипломатического корпуса.

Судебные власти были представлены в лице прокурора Петербургской судебной палаты Плеве, исполняющего должность прокурора Петербургского окружного суда Плющик-Плющевского, товарищей прокурора Постовского и Мясоедова, обер-секретаря Особого присутствия Сената Попова.

У эшафота еще задолго до прибытия палача находились четыре арестанта в тулупах - помощники палача. В закрытом арестантском фургоне, сопровождаемом казаками, с городовым на козлах, приехал палач Фролов. Густая борода оттеняла отвратительное лицо убийцы с воспаленными глазами. С вызывающей улыбкой он прошел мимо войск к помосту. За ним следовал его помощник с мешком в руках. В нем были веревки.

Фролов поднялся по лестнице, продел пять веревок с петлями в кольца и закрепил концы их за крюки на боковых брусьях. Затем он испробовал крепость каждой веревки, дернув ее изо всех сил

Около 9 часов утра, когда все приготовления были уже сделаны, при скакали казаки с известием, что печальный кортеж приближается. При по явлении на плацу осужденных, густая толпа народа заметно заколыхалась Послышался густой и продолжительный гул, который стих лишь тогда, когда печальное шествие приблизилось к виселице.

Обе колесницы с осужденными и конвоем подъехали к помосту и остановились около его лестницы. Палач отвязал от колесницы Желябова и Рысакова и взвел их на эшафот, потом то же проделали с Кибальчичем, Перовской и Михайловым.

Желябов, Перовская и Михайлов были поставлены к трем «позорным» столбам. Рысаков (слева) и Кибальчич (справа) остались стоять крайними около перил эшафота. У всех были связаны сзади руки. Лицом они были обращены в сторону плаца. Осужденные казались довольно спокойными, особенно Перовская, Кибальчич и Желябов.

Во время восхождения первомартовцев на эшафот, толпа безмолвствовала. Желябов пытался говорить:

— Несчастный народ, слушай... - но барабаны немедленно заглушали его слова.

Прокурор Плеве распорядился прочесть приговор суда. Все сняли головные уборы. Барабанщики пробили дробь, раздались команды:

— Смирно!

- На караул!

При воцарившейся на площади мертвой тишине обер-секретарь Попов прочитал конфирмованный приговор. Бедняга, видимо, сильно волновался, так как голос его, монотонный и невыразительный, сильно вибрировал, а бумага, по которой он читал, заметно дрожала в его руках. Чтение приговора кончилось.

На эшафот в полном облачении с крестами взошли пять священников. Один из священников подошел к Кибальчичу и приподнял крест, но тот покачал головой, священник поклонился ему и отошел. То же было и с Михайловым и Перовской. Поцеловал крест Рысаков. Как поступил Желябов осталось неизвестным, имеется версия, что он все же поцеловал крест.

Недоумение по поводу того, что Желябов, возможно, поцеловал крест, в то время как он накануне не только отказался от исповеди и причастия, но даже не хотел принять священника, объясняется тем, что у простого народа, находившегося на плацу, религиозно настроенного, публичное пренебрежение религиозным обрядом могло бы вызвать нежелательную реакцию по отношению к народовольцам.

Если это и имело место, то это была уступка религиозным привычкам собравшегося народа. Надо только представить себе Россию начала 80-х годов XIX века...

Священники пошли вниз. Прокурор передал осужденных палачу.

Перовская поцелуем простилась с Желябовым, Кибальчичем и Михайловым. От Рысакова отвернулась. Она не могла простить его предательство.

Солнце ярко светило. Народ безмолвствовал. Люди не отводили глаз от осужденных.

Палач надел на осужденных белые саваны с капюшонами, закрывшими их лица. 

Первым на висельную тумбу возвел он Кибальчича. Когда палач надевал на Кибальчича веревочную петлю, капюшон соскользнул с лица Кибальчича. Яркий солнечный луч осветил его голову. Глаза были спокойно устремлены в голубое небо.

Петля была надета. Капюшон закрыл лицо героя. Висельная тумба выдернута из-под ног. В то же мгновение Кибальчич умер.

На стало выдающегося революционера, талантливого изобретателя, бесстрашного борца за правду, горячо любящего свой народ, свою Родину. Кибальчичу в это время едва исполнилось 27 лет. Стрелки часов показывали 9 часов 20 минут.

В выпущенной в 1882 году в Лондоне книге, посвященной памяти Н. И. Кибальчича, его смерть отмечена следующими строками:

«Знающие Кибальчича не могут удивляться его философски-спокойной кончине. Он не был ни на йоту боевым человеком, он не способен был поднять руку на себе подобное существо, он не мог быть хладнокровным в такую минуту, когда приходится сражаться. Но, при его глубоком убеждении в правоте своего дела, при его способности сливаться всей душой с любимой идеей, он, конечно, мог спокойно встретить смерть, чем большинство других людей. И накануне смерти его, как известно, тревожила только судьба проекта воздухоплавания, как Архимеда - судьба его кругов».

После Кибальчича начали вешать Михайлова. В воспоминаниях конвоира Л. Плансона читаем: 

«С расстояния, на котором я стоял около помоста, т. е. на расстоянии 7-8 саженей (15-17 метров) веревки казались очень тонкими, и я помню, среди офицеров перед началом казни велись разговоры о том, что выдержат ли они человека, особенно такого, как Михайлов, не оборвутся ли...»

И здесь случилось то, чего нужно было ожидать и что до глубины души потрясло всех присутствующих...

Когда к Михайлову подошли палачи, то он не дал им взвести себя на поставленную тумбу, как бы брезгуя их услугами, и, несмотря на закрытое капюшоном лицо, слегка лишь поддерживаемый одним из палачей под локоть, сам решительно и быстро взошел по ступенькам этой тумбы на верхнюю ее площадку, где позволил надеть на свою шею петлю.

И вот в момент, когда из-под ног Михайлова была выдернута тумба и он должен был повиснуть на веревке, последняя не выдержала его тяжести, оборвалась... и огромная грузная масса с высоты двух с половиной аршин грохнулась с шумом на гулкий помост...

Из нескольких тысяч грудей одновременно вырвался крик ужаса. Толпа взволновалась, послышались возгласы:

— Надобно его помиловать!

— Простить его нужно! Нет такого закона, чтобы вешать сорвавшегося.

— Тут перст божий!

- Царь таких завсегда милует! Пришлет своего флигель-адъютанта...

Тем временем, ошеломленные вначале неожиданностью палачи, придя в себя, принесли откуда-то веревку, не без труда наскоро перекинули ее через освободившийся крючок, сделали новую петлю, а затем, подойдя к Михайлову, подхватили его под руки и потащили снова вешать.

Михайлов оказался еще живым и даже в сознании, так как сам начал переставлять ноги по помосту и даже по ступенькам висельной тумбы. Вновь ему накинули на шею петлю, несмотря на ропот волновавшейся толпы, и снова из-под ног его было вырвана эта тумба...

Но тут случилось нечто необычное, никогда еще не бывшее в летописях смертных казней, нечто такое, что заставило раз навсегда отказаться от «публичных» казней.

Не успел еще один из палачей выдернуть в сторону из-под ног Михайлова тумбу, как... вторично оборвалась веревка, на которой повисло на одну секунду его большое тело, и он опять с глухим ударом рухнул на помост, дрогнувший от этого падения...

Невозможно описать того взрыва негодования, криков протеста и возмущения, брани и проклятий, которыми разразилась наполнявшая площадь толпа. Не будь помост с виселицей окружен внушительным нарядом войск, вооруженных заряженными винтовками, то, вероятно, и от виселицы с помостом и от палачей и других исполнителей приговора суда в один миг не осталось бы ничего.

Но возбуждение толпы достигло апогея, когда с площади заметили, что Михайлова собираются вздернуть на виселицу в третий раз. Тут положительно поднялось целое море возбужденных голосов, требовавших помилования Михайлова.

Толпа рвалась к виселицам с криками и угрозами, с поднятыми кулаками. Если бы не войска, помост был бы разнесен вдребезги.

Однако палач продолжал выполнять свое «дело». Нравственная и физическая сила Михайлова истощилась, ни встать, ни подняться на ступеньки тумбы без помощников Фролова он уже не мог.

Повторив уже дважды проделанную манипуляцию с веревкой, в третий раз повесили Михайлова.

Медленно завертелось тело на веревке, и вдруг, как раз на кольце под перекладиной, через которое была пропущена веревка, она стала протираться и два стершиеся конца ее начали быстро-быстро и заметно для глаза раскручиваться. У самого эшафота раздались восклицания:

- Веревка перетирается!

- Опять сорвется!

Палач взглянул наверх, достал веревку и быстро продел ее через кольцо (благо было лишнее, предназначенное для Геси Гельфман), влез на тумбу и накинул петлю на висевшего Михайлова. Таким образом тело казненного поддерживалось двумя веревками, что и показано совершенно ясно на рисунке, сделанном присутствовавшим при казни флигель-адъютантом А. А. Насветевичем.

Перовская была казнена третьей, она стояла рядом с Михайловым и до нее доходил гул толпы. Когда палач выдернул висельную тумбу, Перовская вскоре повисла без движений.

Над Желябовым палач потешался: сверх обычной петли, затянутой на шее, Фролов наложил ему еще другую петлю узлом на подбородке, что сильно удлиняло мучения повешенного. Это возмутило даже военного врача, который обрушился с бранью на палача; последний дерзко ответил:

— Когда я тебя повешу, то стяну как следует!

Желябов долго бился в конвульсиях, описывая круги в воздухе. В публике опять послушался ропот.

Последним был казнен малодушный Рысаков. Он несколько минут сопротивлялся. Старался ногами держаться за висельную тумбу. Помощники палача, видя отчаянные движения Рыбакова, быстро стали выдергивать из-под его ног эту тумбу: а палач Фролов дал телу сильный толчок вперед. Тело Рысакова, сделав несколько медленных оборотов, повисло затем спокойно, рядом с трупом Желябова и другими казненными.

Корреспондент английской газеты «Таймс» сообщил о казни первомартовцев:

«Все присутствующие отзываются об этой казни, как о самом безобразном зрелище, которое когда либо видно было».

Корреспондент «Кельнише Цайтунг» написал в газете за 16 апреля 1881 года:

«Я присутствовал на дюжине казней на Востоке, но никогда не видел подобной живодерни».

Казнь первомартовцев произвела в России и за границей такое отвратительное впечатление, что самодержавие больше уже не решалось казнить публично.

В 9 часов 30 минут казнь закончилась. Барабаны перестали бить. Толпа молча стояла и глядела, как трупы казненных под легким ветерком покачивались из стороны в сторону. Тела оставались висеть в воздухе около 20 минут.

К эшафоту подъехали две ломовые телеги, покрытые брезентами. Затем на эшафот были внесены пять черных ящиков-гробов, которые помощники палача ставили под висящие трупы.

По знаку, поданному снизу, палачи стали развязывать прикрепленные к боковым брусьям веревки и опускать по одному в гроб. Первым было снят с виселицы и положен в гроб Кибальчич, а затем и другие казненные. Все трупы были сняты в 9 часов 50 минут.

На эшафот вошли военные врачи, которые в присутствии двух прокуроров подходили к каждому гробу, наклоняясь осматривали труп и свидетельствовали смерть. Гробы были затем покрыты крышками, заколочены и поставлены на поданные две телеги, чтобы отвезти их под сильным конвоем на стоявший на запасном пути приготовленный железнодорожный состав. Вся процедура окончилась в 9 часов 58 минут.

Когда помощники палача подняли гробы и сносили их на плечах с эшафота на телеги, толпа, точно по сигналу, обнажила головы, осеняя себя крестным знамением.

— Упокой, господи, души рабов твоих.

- Прости, господи, их прегрешения.

— Царство им небесное.

Чувствовалась общая подавленность, чувствовался на лицах у всех ужас, тяжелое переживание и слышались опять голоса:

- Даже женщину не помиловали.

Видно было, что в народных душах происходил какой-то разлад... Народ расходился с Семеновского плаца тихо, сосредоточенно. У многих глаза были заплаканы.

Казаки и конные жандармы цепью окружили эшафот. За цепью к эшафоту пропускали привилегированных лиц. Эти люди были охвачены страстной заботой и стремлением раздобыть кусок веревки, на которой были повешены осужденные. В их представлении такая веревка «приносит счастье». Палачи открыли бойкую торговлю веревками. Этого товара оказалось много.

Гробы были поставлены в товарный вагон и отправлены для предания казненных земле на Преображенское кладбище, где и были в тот же день похоронены.

В деле Особого присутствия Сената сохранился следующий протокол об исполнении приговора.

«1881 года, апреля 3 дня, в 9 часов утра, во исполнение состоявшегося 26/29 марта 1881 года и вошедшего в законную силу - по воспоследовании высочайшего соизволения на лишение осужденной Перовской всех прав со стояния - приговора Особого присутствия правительствующего Сената о государственных преступниках Николае Иванове Рысакове, Андрее Желябове,  Николае Иванове Кибальчиче, Тимофее Михайлове и Софье Львовне Перовской преступники сии были доставлены на Семеновский плац. Исполняющий обязанности прокурора при Особом присутствии правительствующего Сената, прокурор С.-Петербургской судебной палаты, распоряжавшись исполнением приговора поручил обер-секретарю Особого присутствия прочесть приговор во всеуслышание.

После прочтения приговора и по оказанию преступникам последнего напутствия через священнослужителей, преступники были возведены на эшафот палачом, который совершил над ними последовательно, смертную казнь через повешение. После сего, по удостоверении врачами смерти казненных, прокурор объявил, что приговор Особого присутствия правительствующего Сената приведен в исполнение.

Прокурор В. Плеве Обер-секретарь А. Попов»

В 10 часов дня градоначальник дал приказ к разбору эшафота, что было немедленно исполнено тут же находившимися плотниками.

В начале одиннадцатого часа войска с ухарскими песнями и бравурной музыкой отправились в казармы, точно с парада...

На публичные смертные казни русская бесцензурная поэзия отозвалась стишком:

Вот хор музыки военной, 

И войска идут повзводно, 

Офицеры встречным дамам 

Глазки строят превосходно.

Полковой должно быть праздник 

Иль штандарта освещенье?! —

 Нет, над пленным нигилистом 

Смертной казни исполненье...

Похороны казненных народовольцев были произведены тайно. Строжайше скрывалось место и время похорон. Новый царь Александр III боялся даже мертвых революционеров.

Только через 35 лет, когда пало самодержавие, смотритель Преображенского православного кладбища В. Г. Саговский рассказал о похоронах казненных первомартовцев:

«Накануне казни 2 апреля 1881 года ко мне на кладбище явился пристав Александро-Невской части города Петербурга с каким-то штатским господином и приказал спешно приготовить в отдаленном углу кладбища общую могилу для пяти гробов. Документ на эту могилу он обещал доставить завтра. В дальнем углу кладбища на пустыре могильщики в тот же день вырыли глубокую яму.

3 апреля в 9 часов утра я согласно распоряжению пришел на станцию Обухово. Вскоре из Петербурга подкатил паровоз с одним прицепленным к нему товарным вагоном. С паровозом прибыл все тот же пристав Александро-Невской части и несколько штатских. Вагон отцепили. Паровоз ушел.

В это время к вагону подошел местный пристав Шлиссельбургского участка Агафонов, который заранее был вызван на станцию.

Пристав Александро-Невской части подозвал к себе пристава Шлиссельбургского участка и они, отойдя в сторону, долго о чем-то шептались. Затем Агафонов побежал на кладбище, по направлению к кладбищенской конторе. Я пошел за ним следом и на полдороги окликнул его. Агафонов вздрогнул, но увидев меня — знакомого, оправился. Он сообщил мне, что привезли для похорон пять гробов с цареубийцами, которых казнили в Петербурге, на Семеновском плацу. Я привычен к похоронным делам. Но тут по моему телу пробежали мурашки. Мне не приходилось хоронить казненных и при том с соблюдением такой таинственности и без всяких похоронных обрядов.

Агафонов настаивал, чтобы гробы зарыли привезенные им из Петербурга рабочие, но я этому воспротивился. На кладбище были свои опытные люди. Запрягли лошадь в дровни, взяли с собой веревки и отправились на станцию к вагону.

Когда открыли товарный вагон, то увидели там пять ящиков, не похожих на обычные гробы, вымазанные черной краской. Кладбищенские рабочие поставили эти ящики на дровни и повезли к церкви, но пристав Агафонов предупредил меня, что отпевание казненных запрещено.

Гробы повезли к приготовленной могиле. Едва миновали церковь, как показались верховые казаки, которые неслись во всю мочь... Сотня казаков приехала охранять похороны. Казаки разделились на две шеренги и поехали сзади дровней с гробами.

Привезли ящики с телами казненных к могиле и стали спускать. Ящики до того были плохи, так наскоро сбиты, что некоторые из них тут же поломались. Разломался ящик, в котором лежало тело Софьи Перовской. Одета она была в тиковое платье, в то самое, в котором ее вешали, в ватную кофту.

Во время опускания гробов в могилу была какая-то жуткая тишина. Никто не проронил ни одного слова... Тут же пристав отдал распоряжение засыпать могилу, сравнять ее с общим уровнем земли.

Дождавшись, когда могила была засыпана и замаскирована, пристав повел меня в контору и там приказал расписаться в том, что я принял от него пять трупов и похоронил их без всякого отпевания. Пристав предъявил также особый акт о похоронах и приказал расписаться в пяти местах, под фамилией каждого из казненных. После этого у меня — как смотрителя кладбища, была взята подписка о том, что я никогда и никому не назову имен тех, кого похоронили, и где находится их могила. Я принужден был расписаться.

Пристав ушел из конторы, попрощался с казаками и ушел на станцию. Тотчас же уехали в Петербург и казаки. 

Управившись с делами в конторе, я пошел к себе на квартиру и заметил, что за мной следит какой-то человек. Это был охранник, который следил за мной потом несколько лет подряд изо дня в день.

Спустя года два после похорон ко мне на кладбище явилась старушка и, обливаясь слезами, стала меня упрашивать показать ей могилу казненных на Семеновском плацу, говоря, что она мать Софьи Перовской. Боясь наказания, зная, что за мной неотлучно следит охранник, я не сказал матери, где покоится прах ее дочери.

На следующий день после посещения кладбища матерью С. Перовской, меня вызвали в охранное отделение, начали допытываться, что я говорил той старухе, которая была вчера. Я хотел было отказаться заявив, что никакой старухи я не видел. Тогда меня повели в другую комнату и там показали Варвару Степановну Перовскую - мать Софьи. Я вынужден был признаться, что Перовская у меня была, спрашивала о могиле, но я не сказал ей. Меня отпустили, но надзор за мной и за местом похорон усилили».

Лишь спустя десяток лет царские жандармы стали забывать о могиле и ослабили надзор за ней. Тогда группа революционно настроенной молодежи из числа студентов задумала разыскать братскую могилу первомартовцев. Старый могильщик за «на чаек» свел студентов в конце кладбища к забору, где была свалка всякого мусора и старых высохших венков с могил и, указывая пальцем, сказал:

- Вот там мы зарыли их, сердечных, я им яму копал...

Никакого бугорка над могилой заметно не было. На поле студенты сплели из полевых цветов большой венок и повесили его над могилою на заборе..."

Братскую могилу первомартовцев до сих пор отыскать так и не удалось.

После казни первомартовцев Исполнительный комитет «Народной воли» обнародовал прокламацию, в которой было сказано:

«3 апреля между 9 и 10 часами утра на Семеновском плацу в Петербурге приняли мученический венец социалисты: крестьянин Андрей Желябов, дворянка - Софья Перовская, сын священника Николай Кибальчич, крестьянин Тимофей Михайлов и мещанин Николай Рысаков,

Суд над мучениками творили царские сенаторы, приговор диктовал Александр III, он же и утвердил его.

Итак, новое царство обозначилось. Первым актом самодержавной воли Александра III было приказано повесить женщин. Не выждав еще коронации, он оросил престол кровью борцов за народные права.

Пусть так!

С своей стороны над свежей могилой наших дорогих товарищей, мы подтверждаем всенародно, что будем продолжать дело народного освобождения. На этом пути не остановят нас виселицы, как не останавливали они в прошлое царствование целый ряд борцов, начиная с Соловьева, продолжая Ковальским, Виттенбергом, Логовенко, Лизогубом, Чубаровым, Давиденко, Осинским, Антоновым, Брандтнером, Горским, Бильчанским, Федоровым, Дубровиным, Дробязгиным, Малинкой, Майданским, Розовским, Лозинским и кончая Млодецким, Квятковским и Пресняковым.

Тотчас после 1 марта Исполнительный комитет обнародовал послание к императору Александру III, в котором доказывал, что единственным средством к возврату России на путь правильного и мирного развития является обращение верховной власти к народу.

Судя по событию 3 апреля, верховная власть выбрала иной путь - путь обращения к Фролову, знаменитому сподвижнику в бозе почившего Александра II.

Пусть так!

Откладывая оценку общей политики Александра III на ближайшее будущее, Исп. ком заявляет теперь же, что реакционная политика по традициям Александра II неизбежно приведет к последствиям, еще более пагубным для правительства, чем 1 марта, предшествуемое заговорами Николаевским, Одесским, Александровским, Московским и двумя Петербургскими.

Исп. ком обращается с призывом ко всем, кто не чувствует в себе инстинктов раба, кто сознает свой долг перед страждущей родиной — сомкнуть свои силы для предстоящей борьбы за свободу и благосостояние русской земли. 

Исп. ком., 4 апреля 1881 г. Типография «Народной воли», 5 апреля 1881 г.»

Казнь народовольцев не вызвала революционных потрясений в полицейско-помещичьей России того времени. Но среди революционно-настроенных кругов долгое время ходили по рукам стихи на смерть погибших героев. В недавно найденной записной книжке участника революционного движения 80-х годов прошлого столетия А. С. Буткевича на 120-й странице имеются стихи, написанные 4 июля 1881 года.

Вот строки, посвященные памяти Н. И. Кибальчича:

Подвиг твой славный пою я, 

Деятель мартовских дней. 

Жизнь ты свою молодую 

Отдал Отчизне своей

Юный служитель науки,

Торные бросив пути,

Ты приложил свои руки

К делу гражданской любви. 

Видя людские страданья,

Тысячи гибнувших сил, 

Перлы ума ты и знанья 

В дело свободы вложил.

Даже в стенах каземата

Ум твой могучий не спал,

Нового аэростата

Мысль ты великую дал...

Представляет интерес история написания выдающимся художником-баталистом В. В. Верещагиным известной картины «Казнь через повешение в России», рассказанная К. Коничевым:

«Известие из России о казни пятерых цареубийц - народовольцев вызвало у В. В. Верещагина тяжелые переживания. Тогда же возникла мысль написать картину «Казнь через повешение в России» и эта мысль была как бы продолжением ранее задуманного плана и завершала трилогию казней: расстрел англичанами из пушек восставших сипаев в Индии, римская казнь — распятие на кресте, наконец,- казнь народовольцев через повешение... И снова решил он побывать в Петербурге, осмотреть место казни, расспросить очевидцев, как происходила казнь, при каком освещении, в каком окружении, на фоне каких зданий... В альбомах он набрасывал карандашом помост, на котором возвышался эшафот, и пять виселиц с перекладинами, и воображаемый строй солдат, и толпу любопытствующих. Но так ли это было?

Елизавета Кондратьевна (жена В. В. Верещагина) находила его в эти дни задумчивым, осунувшимся и нервным более, чем когда-либо.

- Вася, что с тобой? — спрашивала она. - Зачем изводить себя так мыслями, работой. Разве мы плохо живем? Разве тебе мало почета? Зачем же так? Надо беречь свое здоровье. В Вену с выставкой собираешься...

- Вена подождет. Новые картины возникают у меня перед глазами... Вся пятерка повешена публично! А кроме них будут истреблены сотни, тысячи невинных.

Между прочим, об одном из этой пятерки я как-то, Лиза, от Яблочкова слышал. Кибальчич ему фамилия: то ли своя, то ли поддельная,- их трудно понять. Оказывается, он был у них техником по изготовлению бомб. И такая у него здоровая, умная голова. Знаешь ли, до чего он додумался? Составил конструкцию летательной машины... Что-то такое, говорят, было им придумано, очень смелое.

И эта голова — с живым умом и русской смекалкой изловлена в петлю. А ведь как знать, человек этот мог стать завоевателем воздуха. Не утерпел, бедняга, не выдержало ретивое - и пошел он с бомбой на царя.

Чудак этакий! Царей могут поставлять хоть по штуке на день, а где такие изобретатели, как Кибальчич?... Эх, люди, люди, не знают себе цены!...

Верещагин окончательно продумал картину «Казнь через повешение в России» и поехал в Петербург, чтобы побывать на Семеновском плацу, на том месте, где были казнены народовольцы. Место ничем не было примечательно — пустынное, вдали дома и какие-то постройки. Падал и таял мокрый снежок.

На плацу в этот весенний день никого не было, за исключением одного городового, неизвестно зачем охранявшего пустующий плац. На расспросы Верещагина городовой со всеми подробностями рассказал ему как были расположены войска вокруг эшафота и как конная жандармерия сдерживала толпу народа, пришедшего смотреть казнь цареубийц. Большего Верещагин при посещении плаца не узнал. Сделав зарисовки места, художник на некоторое время отложил работу над картиной». 

Мысль о написании этой картины Верещагина не оставляла, и, выполняя некоторые другие свои творческие замыслы, художник все чаще и чаще подходил к большому дубовому мольберту и подбирал наиболее сильные краски, чтобы отразить печаль и протест, подлость и гнев, жестокость и подвиг.

На картине «Казнь через повешение в России» Верещагин не стал художественно оформлять фактическую казнь первомартовцев. Он изобразил Семеновский плац в зимний день со стоящими на ней пятью виселицами. На двух из них уже висят одетые в белые саваны казненные. Масса публики толпится на плацу. Здесь важные люди в цилиндрах, и попы, и торговцы, и любопытные обыватели.

Конные жандармы сдерживают напор толпы и не подпускают народ близко к виселицам. Внимание художника сосредоточено на толпе. Виселицы он отнес на второй план.

Среди обывателей, с любопытством созерцающих отвратительную сцену казни, художник выделил дородную фигуру попа на фоне фигуры конного жандарма, подчеркнув тем самым единение реакционных сил в борьбе против революционеров. Этим запечатлена верноподданническая роль церкви на службе самодержавия.

Казнь совершается в пасмурный почти еще зимний день, со снегопадом, почти все небо заволокли тяжелые, свинцовые тучи, мрачной пеленой нависшие над народом и как бы символизирующие гнетущую политическую атмосферу, в которой жила страна в 80-х годах.

Однажды, когда работа над картинами казней в Индии и России подходила к концу, к В. В. Верещагину зашел известный художник И. Н. Крамской. Верещагин стал показывать ему в основном законченные картины, в том числе и «Казнь через повешение в России». К. Коничев рассказывает: «Крамской... долго, задумавшись, печальными глазами рассматривал картину. Наконец, тяжело вздохнув, сказал:

- Впечатление сильное... Казнь народовольцев изобразить тоже можно лишь благодаря Вашей смелости. Обе картины дышат выразительной правдой, неподкупной искренностью. И что же будет? В России не позволят Вам показывать «Казнь народовольцев»... Однако обе картины будут жить. И кто хоть однажды взглянет на них — вовек не забудет.

Вот только падающие снежинки на картине «Казнь через повешение в России», пожалуй, не уместны. Казнь народовольцев совершалась в апреле. В эту пору в Питере весна в самом разгаре. Впрочем, допускаю это незначительное отступление от натуры, от факта. Снежок этот - русский, тоскливый, лениво падающий — как бы подчеркивает тяжесть настроения, создаваемого картиной.

И толпа горожан — праздных созерцателей, и жандармы — конные и пешие, и при сем присутствовавший поп, и силуэты повешенных, в тесном кругу конвоиров, столпившихся у эшафота,— все просто, нечего убавить и нечего прибавить к этой целостной и своеобразной композиции. Удивительный Вы человек, Василий Васильевич. В такую жестокую пору — и решиться писать такую картину!...» 

Работа над картиной протекала в течение двух лет и была закончена в: 1885 году. Однако показать картину в России было невозможно. Верещагину пришлось пойти на уступки покровительствующим меценатам, отказаться от первоначального замысла назвать картину «Казнь через повешение в России" и дать ей название «Казнь заговорщиков в России».

В настоящее время картина В. В. Верещагина находится в музее Революции в Петербурге. Посетители музея долго стоят перед картиной, отдавая должное и героям народовольцам и художнику, выразившему этот протест самодержавию. 

В различной степени и по своему, в тяжелых условиях самодержавного строя протестовали против жестокости: философ Владимир Соловьев, писатели Лев Толстой и Иван Тургенев, художники Илья Репин и Василий Верещагин.

Объединением рабочих и крестьян, созданием социал-демократической рабочей партии, политической и экономической борьбой, забастовками, по жарами, вплоть до восстания в 1905 и 1917 году ответил пролетариат России на казнь народовольцев.

Судьба шестой осужденной к повешению Геси Гельфман была печальной. Несмотря на беременность, она была переведена 23 апреля 1881 года из Дома предварительного заключения снова в тяжелые условия тюрьмы Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Над ней продолжал тяготеть смертный приговор.

За границей беспощадная жестокость к беременной женщине, пятеро товарищей которой уже были повешены, вызвали протесты в печати революционера и ученого П. А. Кропоткина, писателя Виктора Гюго, видного французского публициста Рошфора и др.

Только 2 июля, промучив осужденную три месяца полной неизвестностью, Александр III заменил ей казнь бессрочной кагоргой. Чрез месяц после этого (5 августа) она была переведена в одиночную камеру Дома предварительного заключения, внутри которой постоянно находились часовые. В больнице этой тюрьмы она и разрешилась от бремени 12 октября 1881 года, родив девочку.

Обстановка, при которой происходили роды этой молодой женщины, дает возможность подозревать, что была допущена умышленная небрежность врача-акушера, «не обратившего внимание» на воспаление брюшины и разрыв промежности. Таким врачом оказался лейб-акушер Баландин. Это был единственный случай, когда принимать ребенка приглашался в тюрьму придворный врач-специалист, акушер, имевший выгодную практику при императорском семействе.

Инициатива обращения за помощью к Баландину исходила из Департамента полиции. Из Министерства внутренних дел было доставлено начальнику Главного тюремного управления 150 рублей для доктора и 125 рублей для акушерки. Начальник Главного тюремного управления прибавил от себя еще 25 рублей и переслал доктору Баландину 300 рублей с указанием, что посылается ему и акушерке по 150 рублей.

Доктор вернул эти деньги, письменно заявив, что акушерке должно быть выплачено 300 рублей. Было очевидно недовольство Баландина предложенным вознаграждением.

Организм роженицы был истощен пребыванием в тюрьме и тяжелым переживанием в связи с приговором. Она все же кормила грудью своего ребенка, но 25 января 1882 года его ночью незаконно, насильственно отобрали и утром свезли в воспитательный дом.

Выполняя высочайшее повеление не именовать ребенка фамилией Гельфман, его сдали под номером 824 как дочь «неизвестных» родителей; между тем многие предлагали взять на воспитание ребенка.

1 февраля 1882 года три с половиной месяца после родов Геся Гельфман умерла в страшных мучениях. Царь Александр III в той или иной форме выполнил свое обещание, данное Победоносцеву, что «все шестеро» первомартовцев будут умерщвлены.

Пережив своих пятерых казненных товарищей на 8 месяцев, Геся Гельфман была умерщвлена всей обстановкой тюремной жизни. Эти месяцы были временем самых тяжелых физических и психических мучений, неслыханного насилия над чувством женщины, человека и матери. Даже рождение ребенка привело к новым издевательствам над нею. Присланное для ребенка неизвестным лицом белье было отобрано и заменено другим - жестким и грубым.

Помещенная в воспитательный дом, не прожив и года, девочка Геси Гельфман умерла.

23 июля 1884 года в одиночном склепе Алексеевского равелина Петропавловской крепости был замучен осужденный на смертную казнь, но «помилованный» царем, и муж Геси Гельфман - член Исполнительного комитета «Народной воли» Николай Николаевич Колодкевич.

О личной жизни Н. Кибальчича в последние годы его революционной деятельности почти ничего не известно. Но однажды один весьма квалифицированный «кибальчичевед» спросил автора этих строк:

— Известно ли Вам, что до 1917 г. в Англии проживал русский эмигрант, который называл себя сыном Н. И. Кибальчича? — на что получил шутливый ответ в виде вопроса:

— Может быть это был сын не Кибальчича, а «лейтенанта Шмидта»? -(Здесь имелся в виду персонаж «Золотого теленка» талантливых сатириков Ильфа и Петрова). На этом вопрос о детях Н. И. Кибальчича был казалось закончен. Но только казалось...

В 1979 г. в серии «Жизнь замечательных людей» издательством «Молодая гвардия» была выпущена книга Ф. Чуева «Стечкин», где на стр. 35 утверждалось, что известный летчик, главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов (1904-1975) являлся внуком Н. И. Кибальчича. Родные А.Е. Голованова по этому поводу сообщили, что его мать Вера Ивановна была дочерью Н. Кибальчича, родилась она в тюрьме и по понятным причинам на имя и фамилию настоящего отца она не была записана. О том, что она дочь Кибальчича ей стало известно уже будучи взрослой. О личности и судьбе бабушки А. Е. Голованова ничего не известно.

Никакими эпистолярными, мемуарными или другими материалами подтвердить все вышеизложенное не удалось. В книге Юрия Идашкина «Небо его мечты. О главном маршале авиации А. Е. Голованове», выпущенной издательством политической литературы в 1986 году, о нем, как о внуке Кибальчича нет ничего, но зато указывается, что А. Е. Голованов, как родст венник прославленного русского флотоводца адмирала В. А. Корнилова был принят в Александровский кадетский корпус.

В статье старшего советника юстиции М. Хазина «Назавтра расстреляли» фигурирует «франкоязычный писатель Виктор Кибальчич (потомок того самого революционера, казненного царскими сатрапами, литературный псевдоним Виктор Серж).

В 1933 году Виктора Кибальчича арестовали и отправили в ссылку. В 1936 году его освободили, и он эмигрировал, но связь с ним продолжалась через жену писателя И. Эренбурга - художницу Любовь Эренбург».

На такую информацию можно ответить только тем, что прямых потомков у Николая Ивановича не было и Виктор Кибальчич, очевидно, один из членов рода Кибальчичей.

В 1906 году был выпущен правительственный отчет о деле первомартовцев, где в заключительной статье Лев Дейч, хорошо знавший Николая Кибальчича отмечал:

«Кибальчич был олицетворением простоты, скромности и доброты. Он вовсе не был завзятым революционером и менее всего походил на фанатика. Террор он признавал лишь как неизбежное для русских революционеров зло в данную эпоху.

Спокойный кабинетный ученый, до изумительности способный увлечься любой специальной наукой, Кибальчич был мирным социалистом-пропагандистом. И, как это видно из сделанных им на суде заявлений, он по основным своим воззрениям остался таким до последнего момента жизни.

Если он примкнул к террору, то лишь потому, что убедился в невозможности иным путем принести пользу своей родине. На самом себе он испытал весь ужас господствовавших у нас, благодаря самодержавию, порядков.

Кибальчич видел, что для честного человека совершенно закрыты все пути к мирной общественной деятельности. Уже один тот факт, что такой миролюбивый и скромный человек примкнул к террору служит наилучшим доказательством, что последний был неизбежен.

В другой стране Кибальчич несомненно стал бы выдающимся ученым. Разве не в высшей степени характерно, что даже в тот момент, когда воздвигалась для него виселица, он в последнем слове на суде говорит о чертежах и выкладках, касающихся изобретенного им летательного снаряда.

По истине ужасен тот строй, в котором таких людей возводят на эшафот!»

«Я ВЕРЮ В ОСУЩЕСТВИМОСТЬ МОЕЙ ИДЕИ»

(Послесловие)

Самодержавие России прервало жизнь Кибальчича, когда ему исполнилось только 27 лет. Только начал расцветать талант изобретателя, ученого-мыслителя, литератора-публициста, как царская петля зверски оборвала

его жизнь.

Сколько потенциальных изобретений, светлых идей и литературно-публицистических произведений задушил царизм вместе с жизнью Кибальчича.

Кибальчич в мае 1878 года был освобожден из тюрьмы, а в апреле 1881 года его уже не стало. Меньше трех лет он имел для творческой деятельности. За этот короткий срок он сделался выдающимся химиком, организатором производства взрывчатых веществ, изобретателем оригинальных бомб, участником покушений на царя, поставщиком взрывчатки для всех покушений «Народной воли», заведующим подпольной типографией, литературным сотрудником многих газет и журналов, автором программной .статьи.

То, что Кибальчич сделал за три года, не считая проекта «воздухоплавательного прибора», другой не выполнил бы за целую жизнь. О «воздухоплавательном приборе человечество мечтало тысячелетия, и только Кибальчич первый подал идею использования для этих полетов силу реакции.

Жизнь Кибальчича была загружена до предела творческой работой. У него не оказалось времени глубоко проработать основную идею своей жизни, идею новую, никем до него не высказанную, идею создания «воздухоплавательного прибора».

В тюрьме Департамента полиции Кибальчич написал свой проект, который был опубликован в 1918 году в № 4-5 журнала «Былое». В том же номере этого журнала известный деятель в области ракетной техники Н.А.Рынин указывал на главные недостатки подобных двигателей, препятствующие, по его мнению, пока их практическому осуществлению: 1) быстрое нагревание стенок цилиндра и трудность их охлаждения, 2) трудность регулировки эффекта взрыва, 3) значительная быстрота сгорания смеси и, в связи с этим, необходимость брать в полет большое количество ее, 4) значительный вес цилиндров, 5) большое сопротивление движению платформы, на которой располагается воздухоплаватель. В заключение этой статьи Н.А.Рынин все же считает:

«За Н.И.Кибальчичем должен быть установлен приоритет в идее применения реактивных двигателей к воздухоплаванию, в идее, правда, практически еще не осуществленной, но в основе правильной и дающей заманчивые перспективы в будущем, в особенности, если мечтать о межпланетных сообщениях... После Кибальчича ту же идею разрабатывал К.Циолковский».

Не только в 1918 году, но и спустя 10 лет идея Кибальчича не находила сторонников. Н.А.Рынин и в 1929 году в книге «Межпланетные сообщения» писал так:

«При подходе к проекту Кибальчича со строгой проверкой возможности поднятия аппарата и управления им в полете, конечно, проект не выдерживает критики. Скорость пороховых газов и энергия их не достаточна для поднятия того устройства, которое предвидит автор».

Необходимо отметить, что Н.А.Рынин критически подходя к проекту Н.И.Кибальчича, давал очень высокую оценку Н.И.Кибальчичу как новатору и исследователю:

«Работа Кибальчича заслуживает внимания не только потому, что она затронула вопрос о применении реактивного двигателя к полетам, но и потому, что указывает на глубокую любовь автора к новым путям исследования технических вопросов, любовь, которую не мог заглушить суровый приговор, уже объявленный ему , любовь, которая побеждает страх смерти и делает человека почти нечувствительным к земным страданиям...

Нельзя не преклоняться перед человеком, любовь которого к новым изобретениям и работа исследовательской мысли захватывает всего перед казнью, и уверенность которого о несомненно правильном и казавшемся ему новом принципе полета, поддерживала и ободряла его перед его близкой кончиной».

К сожалению, Н.А.Рынин не дожил до того времени, когда осуществилось пророческое высказывание К.Э.Циолковского:

«За эрой аэропланов винтовых, наступит эра аэропланов реактивных».

Оказалось, что скорость пороховых газов и энергия их оказывается достаточной для поднятия, в частности, тех устройств, которые можно было наблюдать в Москве во время парадов на Красной площади...

Советская наука и техника, достигнув больших успехов в области космонавтики, признает важность вклада, который был внесен Кибальчичем в великое дело овладения надземным пространством.

Один из основателей группы по изучению реактивного движения (ГИРД), много сделавший для развития реактивной техники в СССР, доктор технических наук Н.Чернышев в 1951 году в статье «Реактивный самолет Н.И.Кибальчича» писал:

«В истории отечественной техники, среди многочисленной плеяды русских ученых и изобретателей, прославивших своими делами нашу Родину, почетное место занимает Н.И.Кибальчич.

... Лишь в советское время наш народ не только узнал, но и претворил смелую мечту своего соотечественника в действительность.

...Тупоумные правители самодержавной России, чуждые национальной гордости и боявшиеся всего нового, передового, не могли понять и оценить по достоинству работ Кибальчича, положивших начало разработке теории и практике реактивного летания.

Хотя русский народ выдвинул из своей среды нового гиганта научной мысли К.Э.Циолковского - творца современной науки о реактивном летании, проект Кибальчича не утратил своего значения и теперь. Он представляет собой нашу национальную гордость, указывает на самостоятельность и оригинальность русской научно-технической мысли в решении проблемы ракетного летания».

За те 36 лет, которые проект Кибальчича пролежал в архиве Департамента полиции, многое в мире изменилось. Наука шла неудержимо вперед, и к тому моменту, когда этот проект вышел из своей бумажной могилы, он, естественно, оказался отставшим от жизни.

На рубеже XIX и XX веков К.Э.Циолковский подарил миру свои замечательные труды по космонавтике, в которых идея ракеты подкреплена расчетами. Вполне справедливо поэтому считать родоначальником космонавтики К. Э. Циолковского.

Однако нельзя забывать, что Циолковский писал свои труды через 15-20 лет после Кибальчича, писал на свободе и располагал для этого необходимыми источниками и временем. Отдавая должное Циолковскому, было бы несправедливо забывать о Кибальчиче, об его великолепной идее, предвосхитившей основную линию в дальнейшем развитии космонавтики.

Было бы несправедливо забывать и о том подлинном величии духа, которое Кибальчич проявил в последние трагические дни своей жизни, когда, отметая всякую заботу о личной судьбе, он думал только о науке и только об интересах человечества.

Основоположник теории движения ракет К.Э.Циолковский считал Кибальчича первым из «первых пионеров и застрельщиков» реактивного летания и, восхищаясь гуманизмом его научной идеи, писал:

«Трогательно, что человек перед страшной казнью имеет силы думать о человечестве».

Объективная оценка изобретения Кибальчича дана в монографии В.Н.Сокольского «Ракеты на твердом топливе», изданной в 1963 году в СССР:

«При оценке проекта Кибальчича с современной точки зрения в нем, безусловно, можно найти много недостатков и даже принципиально неверных ре шений. Более того, детальный анализ проекта показывает, что в том виде, как его описывал Кибальчич, летательный аппарат вообще не мог быть создан.

Но нельзя не преклоняться перед мужеством человека, разработавшего свой удивительный для того времени проект в камере смертника, за несколько дней до казни, и не отдать должного таланту ученого-изобретателя, предусмотревшего такие технические вопросы, как обеспечение устойчивости полета, применение многокамерных аппаратов, программного режима горения, бронирования порохов и др. Поэтому мы с полным правом можем считать Н.И.Кибальчича одним из пионеров ракетной техники».

В книге «Пионеры ракетной техники Кибальчич, Циолковский, Цандер, Кондратюк», выпущенной издательством «Наука» в 1964 году В.Н.Сокольский добавляет, что Кибальчича можно отнести «К числу тех лиц, которые своими трудами подготовили огромные успехи, достигнутые в наши дни в освоении космического пространства».

Научный обозреватель «Комсомольской правды» Я.Голованов в статье «Слово после казни», опубликованной 31 октября 1978 года, писал: «...изобретение Кибальчича не плод внезапного вдохновения, не озарение человека, стоящего на краю могилы, а результат долгих размышлений, продукт тщательного умственного анализа,... проект Кибальчича... вошел в историю проникновения человека в космос навсегда. Вошел как техническое озарение. Вошел как великая победа человеческого разума».

Научный сотрудник Института истории естествознания и техники АН СССР В.Михайлов в статье «Путь к звездам», напечатанной в газете «Красная звезда» 31 октября 1978 года, отмечал, что Кибальчич предложил «проект летательного аппарата, сделавший его имя бессмертным не только в истории' революционного движения, но и в истории техники».

Перечисляя основные идеи проекта Кибальчича, В.Михайлов заключает: «Все это позволяет нам с полным правом считать Н.И.Кибальчича одним из пионеров ракетной техники».

Знаменательно то, что именно с проекта Н.И.Кибальчича началось знакомство с ракетной техникой замечательного конструктора космических кораблей С.П.Королева. Об этом пишут Т.Д.Лянко и П.Д.Крючкова в вып. 35 (1978 г.) сборников «Из истории авиации и космонавтики», издаваемых Институтом истории естествознания и техники Российской академии наук, и добавляют:

«Вместе с именами ученых, изобретателей и конструкторов последующих поколений, чьи труды подготовили огромные успехи, достигнутые в наши дни отечественной наукой и техникой по освоению космического пространства, имя Кибальчича-революционера и ученого переживет века».

В. И.Лындин в вып. 44 (1981 г.) вышеуказанных сборников заявляет:

«Обладая обширными и глубокими знаниями по химии и особенно по взрывчатым веществам, Н.И.Кибальчич мог бы стать незаурядным ученым. Но он посвятил свою жизнь борьбе с царским самодержавием.

Проект Кибальчича не был внезапным озарением приговоренного к смерти узника, а явился результатом длительной исследовательской работы над взрывчатыми веществами».

К этому же выводу приходит доктор исторических наук В.А.Твардовская в книге «Н.А.Морозов в русском освободительном движении» (Наука, 1983), рассматривая Кибальчича, как ученого по призванию, втянутого в революционную борьбу условиями русской действительности. Она утверждает:

«...Н.И.Кибальчич не в тюрьме изобрел свой реактивный летательный аппарат, как это можно иногда прочесть в литературе. Перед близкой казнью он лишь зафиксировал, окончательно оформил вызревшие и выношенные идеи. Изобретая грозное оружие против самодержавия — народовольческие бомбометательные снаряды, Кибальчич не мог оторваться от той созидательной научной работы, к которой чувствовал неодолимое тяготение».

Работа Николая Кибальчича над проектом летательного аппарата накануне неизбежной казни — подвиг ученого, идущего на смерть во имя Родины, свободы и человечества, привел нашу страну к новому подвигу всемирного значения — покорению космоса, выполненному свободным народом.

В течение прошедших лет развитие отечественной науки обеспечило завоевание космоса. На нашей отчизне началась новая эра в развитии культуры человечества. Искусственные спутники земли, космические корабли, облетавшие с людьми вокруг Земли, выход человека в открытый космос, орбитальные станции, мягкая посадка на Луну и фотографирование ее обратной поверхности, прогулки людей по Луне, стыковка ракетных кораблей в космосе — в основе всех этих достижений ученых многих стран лежит идея Кибальчича использовать реактивный принцип для полета людей.

Хотя Кибальчич рассматривал ракетный летательный аппарат для полета очевидно в пределах земной атмосферы, в своем проекте «воздухоплавательного прибора» он предвосхитил основные черты современных ракетных летательных аппаратов. А последующие изобретатели использовали ракетный принцип уже для передвижения в космосе.

В работе В.Е.Львова «Первое научное общество межпланетных сообщений в СССР» (Вестник знания, 1929, № 5.- С. 204) указывается:

«Русское изобретательство, в лице народника Н.И.Кибальчича, как известно,— первое выставило и разрешило в 1880 г,1 техническую идею реактивного летательного снаряда, т.е. подвело под астронавтику конкретный фундамент почти за полвека до «открытия» той же идеи на Западе».

В стихотворении Мечислава Гасько «Последняя ночь Кибальчича» (перевод с украинского Нины Поповой), напечатанном в 1959 году в журнале «Советская Украина», № 9, говорится:

Отчизне завещает он 

Оборванное смертью дело, 

Чтобы, как будущего сон 

Им человечество владело.

Мечта Кибальчича, что его идея не погибнет вместе с ним, «будет существовать среди человечества» — осуществилась в наше время.

Отечественные летчики-космонавты выполнили завет Кибальчича «подняться очень высоко», и весьма символичным является то, что улица Кибальчича в Москве берет начало от монумента «Покорителям космоса».

На стене дома № 1 по улице Кибальчича в Москве установлена мемориальная доска с надписью:

«Улица КИБАЛЬЧИЧА наименована в 1965 году в память русского революционера-народовольца Николая Ивановича Кибальчича (1854-1881), впервые разработавшего проект-схему реактивного летательного аппарата». На этой доске год рождения Н.И.Кибальчича указан с ошибкой (надо 1853 год).

Межпланетные полеты стали реальностью в наши дни. Полеты космических кораблей на Луну, к Марсу, Венере или к другим планетам — повседневная действительность. И подвиг Кибальчича войдет в историю как пример самоотверженного служения науке, как шаг, сделанный по дороге к звездам.

«Убежденный революционер в политике,— писал известный немецкий ученый Макс Валье,- отдавший свою жизнь в борьбе с самодержавием, Н.И.Кибальчич оказался и крупнейшим революционером в науке и технике».

Есть нечто символическое в том, что ученый, пионер ракетной техники был революционером, что в царской России он создавал свой проект в тюремной камере, что его царизм казнил и проект заживо похоронили в архиве, тогда как в свободной народной России, во имя которой боролся и отдал жизнь Кибальчич, идеи Кибальчича-ученого по использованию ракетной техники воплощены в жизнь, а сам он стал носителем национальной гордости как ученый, революционер и патриот.

Имя революционера-пионера ракетной техники Н.И.Кибальчича надолго сохранится в истории революционного движения в России и в истории борьбы человечества за достижение больших высот и громадных скоростей полета.

Кибальчич погиб, не увидев свой народ свободным. Прошли годы, и сбылось его историческое предвидение:

«Политический строй, не удовлетворяющий теперь ни одного общественного класса, ненавидимый всей интеллигенцией, должен неизбежно пасть в близком будущем; но вместе с тем этот строй, доведший народ до голодовок и вымирания, роет могилу и для того экономического порядка, который он поддерживает».

За 120 лет, отделяющих наше время от периода, когда работал Кибальчич и его соратники, пал крепостнический строй царской России. После этого был установлен республиканский строй. В тяжелой кровопролитной борьбе был побежден фашизм.

Пройден большой всемирно-исторический путь развития. На этом пути имелись многочисленные жертвы, но, как отмечал В.И.Ленин: «Несомненно, эти жертвы пали не напрасно, несомненно, они способствовали - прямо или косвенно - последующему революционному воспитанию русского народа».

Пример и героическая жизнь «революционера и общественного деятеля» Николая Ивановича Кибальчича и его товарищей вдохновили на борьбу тысячи других революционеров, которые смогли закончить начатое ими дело.

Яркая легендарная жизнь Николая Кибальчича, отданная на служение науке и народу, непоколебимое мужество, изобретательский, организаторский и публицистический талант, неустанная революционная и научно-техническая деятельность занесены в летопись истории как одна из славных страниц революционного освободительного движения и истории развития науки и техники в России.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ

ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Н.И.КИБАЛЬЧИЧА

(Все даты до 14 февраля 1918 года даны по старому стилю)

1853 год

19 октября В городе Короп (Черниговская губерния) в семье Ивана Иосифовича Кибальчича и Варвары Максимовны (урожденной Иваницкой) родился сын Николай.

1860 — 1864 годы

Воспитывался у своего деда Максима Иваницкого в селе Мезин. Окончил сельскую школу.

1864 — 1867 годы

Учеба в Новгород-Северском духовном училище.

1867 — 1869 годы

Учеба в Черниговской духовной семинарии.

1869 — 1871 годы

Учеба в Новгород-Северской гимназии.

1871 — 1873 годы Учеба в Институте инженеров путей сообщения в Петербурге.

1873 — 1875 годы Учеба в Медико-хирургической академии в Петербурге.

1875 год

11 октября. Арест.

1875 — 1878 годы

Заключение в одиночных камерах тюрьмы III отделения в Петербурге, Лукьяновского тюремного замка в Киеве, Дома предварительного заключения в Петербурге.

1878 год 

1 мая. Особым присутствием Сената приговорен к одному месяцу тюремного заключения. Отпущен на поруки адвоката А.А.Ольхина.

20 октября. Переход на нелегальное положение.

1879 год

Работа в динамитных мастерских.

Май. Вступление в организацию «Земля и воля».

Изготовление динамита.

Август Вступление в организацию «Народная воля».

Консультация участников покушения в Москве.

Сентябрь-декабрь. Участие в подготовке покушения в Одессе. Оказание технической помощи в подготовке покушения в Александровске.

1880 год

Январь. Изготовление динамита для взрыва в Зимнем дворце.

Февраль-декабрь. Организация подпольных типографий. Изготовление мин для покушения под Каменным мостом.

1881 год

5 февраля. Статья «Политическая революция и экономический вопрос» в газете «Народная воля», № 5.

Февраль. Изготовление мин для покушения на Малой Садовой улице.

28 февраля Изготовление бомб для покушения на Екатерининском канале. Арест.

17 марта. Арест

17-20 марта. Заключение в одиночной камере секретного отделения Петербургского градоначальства. 

20-24 марта. Заключение в одиночной камере тюрьмы Департамента полиции. Написание проекта «Воздухоплавательного прибора».

24 марта. Перевод в одиночную камеру Дома предварительного заключения.

26-30 марта. Суд Особого присутствия Сената. Приговор - смертная казнь.

31 марта. Первое письмо царю Александру III. 

2 апреля. Второе письмо царю Александру III. 

3 апреля.Казнь через повешение на Семеновском плацу

1918 год

30 июля. Постановление Совнаркома РСФСР об установлении памятников великим деятелям социализма и революции, в числе которых указан Н.И.Кибальчич.

1960 год

20 января. В Короле открыт Мемориальный музей Н.И.Кибальчича.

1964 год

Выпушена почтовая марка СССР с портретом Н.И.Кибальчича.

1966 год

Август В Коропе установлен памятник Н.И.Кибальчичу.

1978 год

31 октября. Коропской восьмилетней школе присвоено имя Н. И. Кибальчича.

В ознаменования 125-летия со дня рождения Н.И.Кибальчича в Калуге Музеем истории космонавтики выбита настольная медаль и выпущен значок.

БИБЛИОГРАФИЯ

ЛИТЕРАТУРА

Алданов М.А. Испытание: Главы из романа «Истоки» // Огонек, 1966, № 11-14.

Александров В.К. Предвозвестник реактивных воздушных кораблей //! Вопросы архивоведения.- 1961, № 2.- С. 106-107. •

Алисов П. Великая казнь.- Лондон, 1881.- 13 с.

Антонов В.Ф. Революционное народничество: Пособие для учителей. — ; М.: Просвещение, 1965.-С. 260.

Архив «Земли и воли» и «Народной воли»,- М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1932.- 54 с.

Ашенбреннер М.Ю. Военная организация «Народной воли» и другие воспоминания.— М,:Изд-во О-ва политкаторжан, 1924.— 200 с.

Багров М. Земля Кибальчича//Правда Украины,- 1962, 8 сент.

Бакст Э.И. Рецензия//История СССР.- 1961,№ 3.- С. 182. Рец. на кн. А.Черняк «Николай Кибальчич — революционер и ученый»,— М.:Соцэкгиз, 1960.

Барабанова А.И. О месте заключения Н.И.Кибальчича//Вопросы истории,- 1964, № 7.

Барабанова А.И., Ямщикова Е.А. Народовольцы в Петербурге,— Л.:Лениздат, 1984.- 224 с.

Барриве Л. Освободительное движение в царствование Александра Второго: Исторические очерки,- М.:Образование, 1909.- 182 с.

Берман Л. К истории 1 марта//Каторга и ссылка,- 1927, № 32.

Блок А.А. Возмездие. В кн. «Десять поэтических книг».— М.: Московский рабочий, 1980.- С. 429-431, 445.

Богданович А.В. Три последних самодержца. Дневник.- М.-Л.: Изд. Л.Д.Френкеля, 1924.- 504 с.

Богучарский В. Активное народничество семидесятых годов.- М.:Изд. М.и С.Сабашниковых, 1912.- 384 с.

Богучарский В.Я. Из истории политической борьбы в 70-х и 80-х годах! Х1Х века. Партия «Народная воля», ее происхождение, судьбы и гибель. — М.: Русская мысль, 1912.- 484 с.

Богучарский В.Я. 1 марта - 3 апреля 1881 года//Былое.— 1906, № 3,— С. 1-32.

Борисов Л.П., Сахаров А.Н. На пути к освоению космоса//Вопросы истории,- 1963, № 4.

Борцы за свободу: Биографии революционеров, казнивших Александра II,- М.:Изд. Д.М.Куманова, 1917.- С. 10-12.

Бражнин И. Мечта бессмертна//Нева.- 1957, № 3.— С. 11-76.

Бражнин И. Как мимолетное видение.- Л.: Лениздат, 1965,- 296 с.

Бражнин И. Голубые листки,- Л.: Советский писатель, 1957.- 400 с. 

Брейтфус А. Из воспоминаний о казни 3 апреля 1881 г. //Былое. — 1924, № 25.

Бржозовский С. Зарево.- Петербург-М.:Госиздат, 1923.- 576 с. 

Брусилов А. А. Мои воспоминания.-М.: Воениздат, 1983.- С. 228-229 

Бух Н.К. Воспоминания.- М.: Изд. О-ва политкаторжан, 1928.- 200 с.

Бушканец Е.Г. Революционеры 1870-х годов и журнал «Слово». В кн. «Русская литература и освободительное движение», сб. 2, вып. 85.- Казань, 1970.

Ваксберг А. Последняя страница//3нание-сила, 1964, № 1.— С. 40. 

Валк С.Н. Вокруг 1 марта 1881 г. Из записной книжки архивиста//Красный архив.- 1930, Т. 3(40).

Валье М. Полет в мировое пространство как техническая возможность,—М.:ОНТИ, 1936.

Васильев М.В. Человек идет к звездам.— М.'.Машиностроение, 1964,—336 с.

В борьбе: Сборник.Вып. 3.- Петербург: Борьба, 1906.

Великий подвиг будет жить в веках//Правда,- 1961, 15 апр.

Веревкин Б.П. Русская нелегальная революционная печать 70-х и 80-х годов Х1Х века,- М.:Изд-во ВПШ и АОН при ЦК КПСС, 1960,- 132 с. 

Владимир Ильич Ленин: Биография. Т. 1 1870-1917.- М.: Политиздат,1986.- С. 18.

Воейков В.В. Последние дни императора Александра II и воцарение императора Александра III: Воспоминания//Известия Тамбовской архивной комиссии.— 1911, Т. 54.

Воздухоплавание и авиация в России до 1907 г. Сборник документов и материалов.- М. :Оборонгиз, 1956.- С.236-240.

Волк С.С. Народная воля. 1879-1882,- М.:Наука, 1966,- 492 с.

Вольная русская поэзия ХVIII-Х1Х веков,- М., 1975.- С. 466.

Воспоминания Льва Тихомирова.- Л.:Госиздат, 1927.- 516 с.

Гаско М. Последняя ночь Кибальчича/Пер, с укр. Нины Поповой,- Ки-ев//Советская Украина,— 1959, № 9.

Гернет М.Н. История царской тюрьмы. Т. 3. 1870-1900 гг. - М.:Юриздат, 1948,- 376 с.

Герой фильма Николай Кибальчич//Советская культура.- 1961, 14 ноября; Рига//Кино.- 1962, 1 янв.

Гильзин К.А.Ракетные двигатели.- М. :0боронгиз, 1950.- 84 с. Глинский Б.В. Революционный период русской истории. 1861-1881. ч. 2,- Петербург: Изд. Суворина, 1913,- 554 с.

Голованов Я. Слово после казни. К 125-летию со дня рождения Н.И.Кибальчича//Комсомольская правда. — 1978, 31 окт.

Горелов В. Шесть шагов в бессмертие. 110 лет со дня рождения Н.И.Кибальчича//Комсомольская правда.- 1963, 31 окт.

Государственные преступления в России в XIX веке/Сборник под ред. Б.Базилевского (В.Богучарского).- Т. 3.— Петроград: 1906,— 304 с.

Государственный архивный фонд СССР - документальная память народа.- М.:Мысль, 1987.- С. 95.

Государственный исторический архив Ленинградской. области//Фонд 381 (Институт инженеров путей сообщения).

Градовский Г.К. Итоги. 1862-1907,— Киев: Тип. т-ва И.Н.Кушнерова, 1908.- 492 с.

Григорьев Б. Мужество мыслителя /Московский комсомолец. — 1963, 31

Гринберг — Кон X. Эпизод из жизни народовольцев//Пролетарская революция.- 1922, № 7.

Гуго и Штегман. Справочная книга социалиста.- Пер. кн. Handbuch des Socialismus. Т. 1.- Петербург: Голос, 1906,- С. 389.

Давидов Ю.В. Март.- М.:Детгиз, 1959,- 336 с.; 1964.- 320 с.

Давыдов Ю.В. Завещаю вам, братья: Повесть об Александре Михайлове.— М.:Политиздат, 1975.- 384 с.

Дворжицкий К.А. Первое марта 1881 г.//Исторический вестник.- 1913, Т. 131.

Дело 1 марта 1881 г.- Одесса: Освобожденный труд, 1906.- 244 с.

Дело 16-ти (1880 г.). Процесс 20-ти (1882 г.) и 17-ти (1883 г.).- Петербург: Изд. С.М.Пропера, 1907.

Дискуссия о «Народной воле» в Обществе историков-марксистов//Историк-марксист.- 1930, Т. 15.

Дневник событий с 1 марта по 1 сентября 1881 г.- Петербург: Изд. В.В.Комарова, 1881.- 160 с.

Доклады Дрентельна Александру II//Красный архив.— 1930, № 4.

Дорошенко А. (Кибальчич Н.И.) Политическая революция и экономический вопрос. В кн. «Литература партии «Народная воля»,- М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1930.- С. 105-109.

Дузь П.Д. От ракеты до реактивного самолета.- Алма-Ата: 1953.-26 с.

Егоров П.Т. Реактивное оружие.- М.:Воениздат, 1960.- С. 17-18.

Житков С.М. Институт инженеров путей сообщения. Исторический очерк,- Петербург: 1899.- С. 153.

За десять дней до казни//3нание-сила.- 1962, № 9.

Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов.- М.:Изд-во МГУ, 1964,- 512 с.

Записка Н.И.Кибальчича о предложенном им реактивном летательном приборе // Воздухоплавание' и авиация в России до 1907 г. Сборник документов и материалов,- М. Оборонгиз, 1956.- С. 236-240.

Записки по истории революционного движения в России (до 1913 г.) / Составил подполковник Ф. Ф.Рожанов.- Петербург: Изд. Департамента полиции, 1913.- 510 с.

За сто лет (1800-1896). Сборник по истории политических и общественных движений в России. 4.1. Составил В.Бурцев.- Лондон: 1897.- 268 с.

Захарченко В. Революционер, мечтатель, ученый // Красная звезда.-1961, 16 апр.

Зленко Г. Жизнь - подвиг.- Одесса // Знамя коммунизма.- 1967, 1 июля. Рец. на кн.: Иващенко В., Кравец А. «Його чекала галактика — Микола Кибальчич».- Ки!в: Молодь, 1966.

Иваницкая-Ярош.Е.Т. Ученый революционер.— Шостка, Сумской области УССР//Зоря,- 1961, 20 июля.

Иваницкая В.Р. Максим Иваницкий // Науковi записки Полтавського Лiтературно-меморiального музея I.П. Котляревського. — Вып. 3,— Полтава: 1961.- С. 123-134.

Иванов Д. В апрельский день, сто лет назад//Комсомольская правда. — 1961, 15 апр.

Иванов С. Из воспоминаний о 1881 годе//Былое,- 1906, № 4.

Ивановская П.С. Первые типографии «Народной воли»//Каторга и ссылка.- 1926, Кн. 3 (24).

Иванчин-Писарев А.И. Встречи с Н.Михайловским // Заветы, 1914, № 1.- 116.

Иващенко В.И. Подвиг Кибальчича//Советская Украина.- 1961, № 3.-С. 116-130.

Из архива Л.Тихомирова//Красный архив.- 1924, Т.6.- С. 126-194. Иноземцев Н.В. Россия — родина реактивных двигателей.— М.:3нание, 1952.- 24 с.

Из речей на суде А.И.Желябова, Н.И.Кибальчича и С.Л.Перовской//Былое, - 1906, № 3, март.- С.62-70.

История императорской Военно-медицинской (бывшей Медико-хирургической) академии за сто лет. 1798-1898,- Петербург: 1898.- 1186 с.

Иохельсон В. Далекое прошлое//Былое. 1918, № 13, Кн. 7.

Иохельсон В. Первые дни «Народной воли».- Петроград: Изд. Музея Революции, 1922.- 58 с.

Итенберг Б.С., Черняк А.Я. Неизвестный перевод «Манифеста коммунистической партии»//Исторический архив.— 1959, Т.2, марта-апрель. — С. 224-228.

Как их хоронили//Минувшие дни.— 1928, № 3.

Календарь «Народной воли» на 1883 год.— Женева: 1883.— 184 с.

Календарь русской революции/Под редакцией В.Л.Бурцева.— Петроград: Шиповник, 1917.- 344 с.

Кантор Р.М. Динамит «Народной воли»//Каторга и ссылка.- 1929, № 8-9.

Кантор Р.М. О процессе Н.И.Кибальчича 1875-1878 гг.//Каторга и ссылка.- 1929, № 8-9.

Кассиль Л.А. Человек, шагнувший к звездам.- М.:Молодая гвардия, 1958.- С. 16-17.

К 25-летию. 1881-1906 гг. Дело 1 марта 1881 г. Правительственный отчет со статьей и примечаниями Льва Дейча.- Петербург:Свободный труд,-1906.-428 с.

К делу 1 марта 1881 г., (автор П. Щеголев)//Былое.- 1918, № 10-11. Кн.4-5.- С. 12-70.

Кибальчич Материалы для биографии и воспоминания: Стеклографирован, рукоп. нелегальное изд.— Петербург, 1886.— 18 с.

Кибальчич Николай Иванович. Большая Советская Энциклопедия. Т.32,. 1936.- Спб. 249-250; 2-е изд., Т. 20, 1953.- С. 582-583; 3-е изд., Т. 12, 1973.— Спб. 210. Большой энциклопедический словарь. Т.1, 1991.— С.572. Биографический словарь деятелей естествознания и техники. Т.1,А-Л.; — Изд-во БСЭ, 1958.- С. 412; Малая Советская Энциклопедия. Т. 3, 1937.— Спб. 365-366; 2-е изд., Т. 5, 1937.- Спб. 416; 3-е изд., Т.4, 1959,- С. 715. Крылья родины.-1953, №10; Новый энциклопедический словарь. Т. 21, Изд-во Брокгауз и Ефрон, 1911.— Спб. 539-540; Космонавтика. Маленькая энциклопедия.— М.: Сов. энциклопедия, 1968.— С. 166; Космонавтика. Энциклопедия.— М.:Сов. энциклопедия, 1966.- С. 160; Революционные силуэты (Первомартовцы).— Петербург: Изд. И.Балашова, 1906.— 48 с.; Советская историческая энциклопедия. Т.7.— М.: Изд.Сов.энц., 1965.— Спб. 198-199; Советский энциклопедический словарь, 2-е изд., 1983.- С. 571; Советский энциклопедический словарь, 1986.- С. 579; Украинская советская энциклопедия. Т. 5.— Киев, 1981.— С. 6; Украинский советский энциклопедический словарь. Т. 2,- Киев, 1989.- С. 40; Энциклопедический словарь «Гранат».-7-е изд.- Т. 24, 1913, Спб. 109; Энциклопедический словарь. Т.1, 1963.-С. 484.

Ковалевский М.Н. Русская революция в судебных процессах и мемуарах. Кн. 3.- М.:Мир, 1924.- 232 с.

Кожевникова Г.Б. Наша страна — родина авиации.— М.:Правда, 1950.— 32 с.

Константин Маковский на процессе 1 марта 1881 г.//Былое, 1924, № 25.

Козьмин Б.П. Из истории революционной мысли в России.- М.: Изд-во АН СССР, 1961.- 768 с.

Коничев К. Повесть о Верещагине.— Вологда: Вологодс. кн. изд., 1960.- С. 239-246.

Корнилова-Мороз А.К. Перовская и кружок чайковцев. В кн. «Революционеры 1870-х годов: Воспоминания участников народовольческого движения в Петербурге».- Л.:Лениздат, 1986.- С. 85.

К.П.Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки.- Т.1.— М.: Госиздат, 1923,- С. 47-48, 171.

Кравец А.С. О военно-административной деятельности Э.И.Тотлебена // Вопросы истории", 1990, № 2.- С. 186.

Кравец А. Память. Улица Пушкинская, 47//Вечерняя Одесса.— 1987, 26 сент.

Кравец А.С.  Досадная ошибка.— Одесса//3намя коммунизма, 1985, 12 окт.

Кравец А.С. Когда разыгрывается фантазия//Литературная газета.-1968, 15 мая. Рец. на кн.: Нагаев Г. «Вдохновение перед казнью».- М.:Воениздат, 1967.

Кравец А.С. Наша страна - родина реактивной техники//Сталинский сокол.- 1948, 10 авг.

Кравец А.С. Работа Н.И.Кибальчича над реактивным летательным аппаратом// Научно-технические заметки.- 1951.- Вып. 4.- С. 3-13.

Кравец А.С. Революционер-ученый//Нева.- 1961, № 7,- С. 190-191. Рец. на кн. А. Черняк «Николай Кибальчич - революционер и ученый». -М.:Соцэкгиз, 1960.

Краснов П.Н. Цареубийцы (1 марта 1881 года): Роман//Наш Современник, 1993.- № 7.- С. 63-123; № 8.- С. 66-126; № 9.- С. 53-113.

Кузьмин Д. (Колосов Е.) Народовольческая журналистика,— М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1930.- 284 с.

Лей В. Ракеты и полеты в космос.— М. :Воениздат, 1961.- 424 с. Ленин В.И. Протест Российских социал-демократов. Поли. собр. соч.— Т. 4.- С. 176.

Ленин В.И. Проект программы нашей партии. Поли. собр. соч.- Т. 4.-С. 222.

Ленин В.И. Крах И Интернационала. Поли. собр. соч.- Т. 26.-С. 219.

Ленин В.И. Доклад о революции 1905 года. Поли. собр. соч.- Т. 30.— С. 315.

Летательный аппарат народовольца Кибальчича // Вестник Воздушного Флота, 1918, № 4, окт.- С. 1-6.

Летательный аппарат Н.И. Кибальчича//П. Д. Дузь. История воздухоплавания и авиации в СССР.- М. :Оборонгиз, 1944.- С. 226-228.

Лившиц С. Подпольные типографии 60-х, 70-х и 80-х годов//Каторга и ссылка.- 1926, № 6.

Литература партии «Народная воля».— М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1930.- 336 с.; Париж, 1905.- 978 с.

Лындин В.И. 4 апреля - 100 лет со времени разработки Н.И.Кибальчичем проекта ракетного воздухоплавательного прибора(1881 г.)// Из истории авиации и космонавтики,- 1981.- Вып. 44.- С. 26-29.

Львов В.Е. Первое научное общество межпланетных сообщений в СССР // Вестник знания, 1929, № 5.- С. 204.

Любатович О. Далекое и недавнее//Былое. - 1906, № 6.— С. 119; Изд-во О-ва политкаторжан, 1930.— 144 с.

Лянко Т.Д., Крючкова П.Д. 31 октября - 125 лет со дня рождения Н.И.Кибальчича//Из истории авиации и космонавтики.- 1978.- Вып.35,- С. 83-87.

Ляпунов Б.В. Ракеты и межпланетные полеты. М. :Воениздат, 1962.-124 с.

Ляшенко Л.М. Николай Иванович Кибальчич (1853-1881). В кн. «Революционные народники».— М..Просвещение, 1989.— С.126-129.

Майский И.М. Путешествие в прошлое,— М.:Изд-во АН СССР, 1960.— С. 143-148, 303-306.

Майский И.М. Воспоминания Советского посла. Кн. 1,— М.: Наука, 1964.- С. 313-319.

Маленькие рассказы о большом космосе.— М., Молодая Гвардия, 1962.- С. 141-144.

Маркс К. К Женни Лонге, Письмо.- 1881, 11 апр. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.- 2-е изд.- Т. 35.- С. 147.

Медведев М. Ты с нами сегодня, Николай Кибальчич // Неделя,- 1961, № 15.

Меркулов А.Г. Ветераны мечты бессмертия // Молодой коммунист, 1962, № 9.

Меркулов И.Д. Подвиг ученого-революционера // Крылья родины.- 1961, № 7.- С. 19-20.

Мечта бунтаря//Неделя,- 1964, № 5, 5-11 апр.

Микоян А.И. Дорогой борьбы. Кн. 1,— М. Политиздат, 1971.- С. 292-

Минутко И. Три жизни: Историческая повесть.- М.:Молодая Гвардия, 1986.- 238 с.

Михайлов В. Путь к звездам. К 125-летию со дня рождения русского революционера, автора проекта ракетного аппарата для полета человека, Н.И.Кибальчича//Красная звезда.- 1978, 31 окт.

Морозов Н.А. Повести моей жизни. Т. 1-3.- М.:Изд-во АН СССР, 1947.

Моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества. Ракетные корабли//Техника молодежи.- 1981, № 4.— С. 25, 62-63.

Нагаев Г. Вдохновение перед казнью: Роман.- М.:Воениздат, 1967, 240 с.

Нагаев Г-. Пионеры вселенной//Роман-газета. - 1973, № 6 (724).- 128 с.

Нагаев Г. Пионеры вселенной. Кн. 1. Вдохновение перед казнью.— М.:Современник, 1973.-668 с.

На 96 языках народов мира. Выставка редких изданий «Манифеста Коммунистической партии» - Рига//Советская молодежь.- 1963, 2 марта.

«Народная воля» в документах и воспоминаниях.— М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1930.- 288 с.

"Народная воля» и «Черный передел» : Библиотека революционных мемуаров «Из искры возгорится пламя». Воспоминания участников революционного движения в Петербурге в 1879-1882 гг.- Л. :Лениздат, 1989.- 416 с. «Народная воля» перед царским судом.- Вып.1,- М.: Изд-во О-ва политкаторжан, 1930.- 168 с.

Народническая экономическая литература. Избранные произведения,— М.:Соцэкгиз, 1958.- 680 с.

Народовольцы Сб. 4.- М.: Изд-во О-ва политкаторжан, 1931,- 328 с. Народовольцы в биографиях,— М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1927.— 424 с.

Неопубликованное письмо Н.И.Кибальчича / Сообщ. В.А.Селезнева // Исторический архив.- 1961, № 6.- С. 232-233.

Несколько слов о казни цареубийц 3 апреля 1881 г. // Былое.- 1919, № 15.

Нестеров В. Человек стремится к звездам.— Рига//Ригас Балсс.— 1966, 5 апр.

Николаев В. У истоков звездоплавания//Экономическая газета.— 1961, 18 апр.

Николай Иванович Кибальчич.— Лондон (издано в Женеве): Загранич.тип. «Народной воли», 1882.— 24 с.; Типография партии социалистов-революционеров, 1903.- 50с.; Петербург: Изд. В.Распопова, 1956.- 56с.; Женева, 1889; М.; Политиздат, 1985//Утопический социализм в России.-С. 634-536.

Н.И.Кибальчич и император Александр III/Былое,— 1917, № 3(25), сентябрь.- С. 33-39.

Новицкий В.Д. Из воспоминаний жандарма,— М.: Прибой, 1929.— С. 34-35.

Одинец М. На родине Кибальчича//Правда.- 1962, 20 авг. Одинец М. Пионеру ракетных звездолетов//Правда.- 1978, 1 нояб. Одинцова В. Человек полетит к звездам.//Крылья родины.- М.:Изд-во ДОСААФ, 1983.- С. 259-260.

Панаженко И. Историческая записка о Новгород-Северской гимназии.-Киев: Тип. Кульженко,1889.- 172 с.

Партия «Народная воля»к 50-летнему юбилею. 1879-1929 гг.: Рукоп. альбом музея Каторги и ссылки.— М.: Гос.ист. музей.— 1929.

1 марта 1881 г.— М.:Изд-во о-ва политкаторжан, 1933.- 320 с.; Прокламации и воззвания, изданные после цареубийства,— Петроград: Госиздат, 1920.— 20 с.; Статьи и воспоминания участников и современников.— М.: 1931,- 38 с.

Перельман Я.И. Из истории воздухоплавательной машины Кибальчича // Красная нива,- 1931, № 8.

Перельман Я. К звездам на ракете,— Харьков: Украшский робiтник, 1934,- С. 16-20,

Перельман Я.И. Межпланетные путешествия. 10-е изд.- М.-Л.:1935,-С. 74-85.

Перетц Е.А. Дневник. 1880-1883.- М.-Л.: Госиздат. 1927.- 172 с. Петрович Г. Из истории русской ракеты // Неделя.- 1965, № 3, 10-16 янв.

Пионеры и создатели ракетной техники/Сост. Скуридин Г.А,— М.: Знание, 1975.- С. 9-12.

Пионеры ракетной техники. Кибальчич, Циолковский, Цандер, Кондратюк. Избранные труды.- М.: Наука, 1964.- С. 15-20.

Письмо Исполнительного комитета Александру III//Былое. — 1906, № 3..С. 33-37.

Плаксон Л.А. Казнь цареубийц. Из личных воспоминаний.//Исторический вестник.- 1913, № 2.- С. 526-527.

Показания Н.И.Кибальчича // Былое.- 1918, № 10-11, Кн. 4-5.-С. 291-297.

Покровский А. Космическая эстафета//Правда.- 1987, 18 авг. Покровский М.Н. Избранные произведения. Кн. 2.— М.:1965, С. 474. Полонская М. (Оловенникова) К истории партии «Народной воли» //Былое.- 1907, № 6.

Полтавский И. Героическое в русской революции.— Т. 2.— М.-Л.: Изд. Л.Д.Френкеля, 1925,- 258 с.

Поляков В.А., Кибальчич Ф.А. Николай Кибальчич.- М.:Знание, 1986.— 46 с.

Попов М. Записки землевольца.- М.: Изд-во О-ва политкаторжан, 1933.- 468 с.

Попов М.Р. Из моего революционного прошлого//Былое. — 1907, № 5.

Постановление Совета Народных Комиссаров РСФСР от 30 июля 1918 г. // Известия.- 1918, 2 авг.

Потомки не забыли//Советская Россия,- 1960, 11 февр.

Правда о кончине Александра II. Из записок очевидца. Изд. 2-е.- Штутгарт: Изд. Карла Малькомеса.- 32 с.

Пресняков А. Страстный мечтатель, ученый-революционер. К 110-летию со дня рождения Н.И.Кибальчича.- Ереван//Коммунист,- 1963, 24окт.; Душанбе//Коммунист Таджикистана.— 1963, 31 окт.

Прибылева А.П. Народная воля.- М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1926.- 232 с,

Проект воздухоплавательного аппарата Н! И. Кибальчича (автор П.Щеголев)//Былое.- 1918, № 10-11. Кн. 4-5.- С. 113-121.

Прокофьев В.А. Человек мечтал о звездах//Вокруг Света.- 1960, № 6.

Прокофьев В.А. Мечта революционера. К 80-летию со дня создания первого проекта ракетного двигателя Н.И.Кибальчича.- Рига // Наука и техника.- 1961, № 3.- С. 35. 

Процесс 1 марта.- Петербург: 1906,- 262 с.

Процесс 16 террористов. 1880 г.- Петербург: 1906.— 236 с.

Процесс 17 народовольцев в 1883 г.//Былое.- 1906. № 10.

Процесс 20 народовольцев в 1882 г.//Былое.- 1906, № 1.

Процесс 20 и 17.- Петербург: Изд. С.М.Праппера, 1907.- 64 с.

Пфейль Р.Л. Последние годы императора Александра П//Литература, искусство и наука.- 1908, №2; Петербург: Изд.Ф.И.Булгакова, 1908.- 60с.

Революционная журналистика семидесятых годов,— Ростов: Донская речь, 1906.- 312 с.

Революционное народничество 70-х годов XIX века. Т.2. 1876-1882 гг.— М.-Л.: Наука, 1965.- 472 с.

Родных А.А. Ракеты и ракетные корабли.— М.:Госмашметиздат, 1934.— 64 с.

Романов А. Предтеча космонавтов// Наука и религия.- 1963, № 4.- . 10-16.

Российский государственный архив // Фонды: 102(Департамента полиции); 109 (III отделения); 112 (Особого присутствия правительствующего Сената); 586 (В.К,Плеве); 677 (Александра III).

Российский государственный военно-исторический архив в Петербурге // Фонд 749 (Военно-медицинские академии).

Российский государственный исторический архив в Петербурге//Фонды: 1405 (Министерства юстиции); 14110 (Вещественных доказательств по делам Министерства юстиции).

Русанов Н.С. Идейные основы «Народной воли»//Былое.- 1907, №9(21).

Русский революционер Николай Иванович Кибальчич//Тип. партии с-р — 1903.

Рынин Н. О проекте воздухоплавательного прибора системы Кибальчича//Былое.- 1918, № 10-11, Кн. 4-5.- С. 122-124

Рынин Н.А. Межпланетные сообщения. Вып. 4. Ракеты и двигатели прямой реакции (История, теория и техника).- Л.: 1929.- 216 с.

Савельев Л. Охота на царя.- М.: Госиздат, 1929.- 36 с.

Саламанов Н. Первая книга о Николае Кибальчича.- Рига//Советская молодежь.- 1962, 22 сент.; Огонек.- 1963, № 8.- С.25.

Саламанов Н. Циолковский и Кибальчич//Огонек.— 1961, № 8.

Седов М.Г, Героический период революционного народничества. Из истории политической борьбы.- М.:Мысль, 1966,- 366 с.

Седов М.Г. Революционное движение в России 60-70-х годов XIX века.— М.: Знание, 1959.- 48 с.

Селезнев В.А. Письмо Н.И.Кибальчича Е. Кестельман//Исторический архив, 1961, № 6.- С. 233.

Серпокрыл С.М. Подвиг перед казнью.- Л.: Лениздат, 1971.- 216 с.

Сидоренко Е. Из воспоминаний о 1 марта// Каторга и ссылка.- 1923, № 5.

Сидоренко Е. 1 марта 1883 г.- Харьков//Пути революции.- 1926, Кн. 2-3.

Сильчевский Д.П. Золотое сердце Кибальчича//Неделя.- 1962, № 9, 4-10 марта.

Сильчевский Д.П. Забытым быть не может.- М.: Известия, 1963.- С. 55-68.

Скворцов К.В. Кибальчич: Драма в трех актах.- М.: ВААП, 1978.- 68 с.

Слухай И.А. Ракеты и традиции.- М.: Воениздат, 1965.- С. 12-14.

Соболев Ю.В. На царя. Как и за что народ казнил Александра II.— М.: Красная новь, 1923.- 50 с.

Сокольский В.Н. Ракеты на твердом топливе в России.— М.: Изд-во АН СССР, 1963,- 288 с.

Сонкин М. Русская ракетная артиллерия: Исторические очерки.- М.:Воениздат, 1949.-----С. 108-110.

Спиридович А. Записки жандарма.- 2-е изд.- М.: Пролетарий, 1928 -280 с.

Спиридович А. Революционное движение в России. Вып. 2. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники,- 1916.— 580 с.

Справочная книга социалиста. Альбом деятелей социализма,- Т. 4,— Петербург: Голос, 1906,- С. 49.

Степняк-Кравчинский С.М. Россия под властью царей.- Мысль, 1964.-408 с.

Степняк-Кравчинский С. Соч. Т. 1-2.- М.: ГИХЛ, 1958. Столпянский П.Н. Революционный Петербург. У колыбели русской свободы.- Петроград: Колос, 1922.- 208 с.

Суд и казнь первомартовцев//Былое. - 1918, №10-11. Кн. 4-5.- С. 311-325.

Сухомлин В.И. Из эпохи упадка партии «Народная воля» // Каторга и ссылка.- 1926, № 6.

Тарич Ю. Святые безумцы: Исторические сцены в четырех действиях и шести картинах.- М.: Моск.театр.изд., 1924.- 146 с.

Твардовская В.А. Воронежский съезд землевольцев (июнь 1879 г.) // Научные доклады высшей школы. Исторические науки, 1959, №2.- С. 27-46. Твардовская В. А. Кризис «Земли и воли» в конце 70-х годов //История СССР, 1959, № 4.- С. 61-74.

Твардовская В.А. Возникновение революционной организации «Народная воля» (1879-1881): Автореферат дис..- М.: МГУ, 1960- 16 с.

Твардовская В.А. Организационные основы «Народной воли»//Исторические записки, 1960, №67.- С. 103-144.

Твардовская В.А. Социалистическая мысль России на рубеже 1870-1880 годов.- М.: Наука, 1969.- 242 с.

Твардовская В. А. Революционное подполье (глава 8) и Демократическая журналистика (глава 11) в кн. «Россия в революционной ситуации на рубеже 1870-1880-х годов».- М.: Наука, 1983.- С. 246-316, 390-426.

Твардовская В.А. Н.А.Морозов в русском освободительном движении.-М.: Наука, 1983.- 192 с.

Тезисы Отдела культуры и пропаганды ЦК ВКП(б) к 50-летию «Народной воли»//Правда.- 1930, 9 апр.

Теодорович И. Историческое значение парии «Народная воля»// Каторга и ссылка.- 1929, № 8-9.

Тихомиров Л.А. Заговорщики и полиция.— М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1930.- 172 с.

Ткаченко П.С. Революционная народническая организация «Земля и воля». 1876-1879 гг.- М.: Высшая школа, 1961.- 302 с.

Трифонов Ю.В. Нетерпение.- 3-е изд.- М. Политиздат, 1988.- 512 с. 

Трифонов Ю.В. Смерть Александра II: Отр. из повести «Нетерпение»//Досье. Прил. к Литературной газете, 1993, №8.-С. 19.

Троицкий Н.А. «Народная воля» перед царским судом. 1880-1891 гг.— Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1971,- 240 с.

Тун А. История революционного движения в России.- Петроград: Госиздат, 1917, 1920.- 262 С.

Тырков А.В. К событию 1 марта 1881 г.//Былое.- 1906, № 5. Тютчев Н. Здание у Цепного моста//Былое.- 1918, № 10-11, Кн. 4-5.-С. 194-218.

У истоков космической эры// Известия.- 1962, 17 авг. Ульянова-Елизарова А.И. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове.- М.- Л.: Молодая Гвардия, 1930.- 172 с.

Ушерович С. Смертные казни в царской России.- Харьков: Изд. Всеукр. Совета О-ва политкаторжан, 1933.- 504 с.

Федоров В. Аппарат Кибальчича// Техника молодежи.— 1944, № 5-6.— С. 20.

Фигнер В.Н. Памяти народовольцев//Былое (загранич. изд.).— 1908, № 7.

Портреты народовольцев //Былое.- 1918, М> 10-11, Кн. 4-5.- С. 70-81.

Фигнер В.Н. Поли. собр. соч. в семи томах.— М.:Изд-во О-ва политкаторжан, 1932.

Фигнер В. Запечатленный труд.- Т. 1-2.- М.: Мысль, 1964.

Фроленко М.Ф. 1881 год.- М.: Изд-во О-ва политкаторжан, 1928,— 16 с.

Фроленко М.Ф. Собр.соч.- Т. 1-2.- М.: Изд-во О-ва политкаторжан, 1932.

Хазин М. Назавтра расстреляли...//Вечерняя Москва.— 1992, 20 сент.

Хейфец М.И. Вторая революционная ситуация в России (конец 70-х — начало 80-х годов XIX века), Кризис правительственной политики.- М.:МГУ, 1963.- 240 с.

Хейфец М.И. Странный чиновник тайной полиции//«3нание-сила», 1967, № 1 и 2.

Хейфец М. Рисунки рассказывают// Нева.- 1963, № 11.— С. 216-218.

Хроника социалистического движения в России. 1878-1887. Официальный отчет.- М.: Изд. В.М.Саблина, 1906.- 364 с

Хрулева М. Окажу громадную услугу Родине... // Неделя.— 1973, № 39.

Цымбал В. На грани смерти: Исторический роман.— Днепропетровск: Промiнь, 1969.- 312 с.

Черняк А. Н.И.Кибальчич основатель нелегальной библиотеки// Библиотекарь.- 1958, № 2, С. 62-66.

Черняк А. Николай Кибальчич - революционер и ученый.- М.:Соцэкгиэ, 1960.- 96 с.

Черняк А. Дважды революционер // Комсомольская правда.- 1961, 15 апр.

Чернышев Н. Реактивный самолет Н.И.Кибальчича//Вестник воздушного флота.- 1951, № 8.- С. 57-62.

Чернышев Н.Г. Проблема межпланетных сообщений в работах К.Э.Циолковского и других отечественных ученых.- М.:Знание, 1953.- 32 с.

Чуев Ф. Стечкин.— М.: Молодая гвардия, 1979.— С. 85.

Чулков Г.И. Императоры. Психологические портреты.- М.: Московский рабочий, 1991.- С. 221-256, 270.

Чутко И. Будет существовать среди человечества//Изобретатель и рационализатор.— 1981, № 10.- С. 33-35.

Шаповаленко Н.Н. 1881 год: Мелодрама в пяти действиях и 10 картинах.— М,: Труд и книга, 1925.- 76 с.

Шатоба И.Я., Бирюков Ю.В. 90 лет со времени разработки Н.И.Кибальчичем проекта ракетного летательного аппарата. 1881 г. // Из истории авиации и космонавтики.- 1971.- Вып. 12.- С.26-30.

Шиуков А. Народоволец Н.И.Кибальчич и его проект реактивного летательного аппарата. К 48-й годовщине со дня казни Н. И. Кибальчича//Вестник воздушного флота.- 1929. № 4.

Как судили первомартовцев//Суд идет?- 1926, № 4.

Штернфельд А. Полет в мировое пространство. М.: Гостехтеоретиздат, 1949.- 140 с.

Щеголев П. К биографии Н.И.Кибальчича//Каторга и ссылка.-1930, № 11(72).- С. 4-57.

Щепров С.В. На пути к созданию партии,- М.: Политиздат, 1959.— С. 14-16.

Энгельс Ф. Исключительный закон против социалистов в Германии. Положение в России//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.- Т. 19.- С. 158.

Энгельс Ф. Императорские русские действительные тайные советники // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.- 2-е изд.- Т. 21.- С. 197.

Языкова Е.В. Творчество Н.М.Языкова.- М.:Просвещение, 1990.— С. 61.

Якимова А.В. Из далекого прошлого//Каторга и ссылка.- 1924, №1(8).

Якимова А.В. Группа «Свобода или смерть»// Каторга и ссылка.— 1926, № 3.

Якимова А.В. Покушение на Александра II,— 2-е изд.- М.: Изд-во О-ва политкаторжан, 1928,- 16 с.

Ярославский Е. Карл Маркс и революционное народничество.— М.: 1933.- 96 С.

Ясинский И.И. Роман моей жизни. Книга воспоминаний.- М.-Л.: Госиздат, 1926.- 360 с.

Iваницька В.Р. Таким був Кибальчич// Вечiрнiй Киiв.— 1962, 15 лютого.

Iваницька В. Профiль «Жорстокого гуманicта».- Киiв//Вiтчизна.- 1962, № 8.- С. 148-159.

Iващенко В.I. Так починався подвиг // - Киiв: Наука i життя.- 1961, № 9,- С. 17-18.

Iващенко В.I. Микола Кибальчич.- Киiв: Молодь, 1962.- 196 с.

Iващенко В., Кравец А. Його чекала галактика - Микола Кибальчич.-КиiГв: Молодь, 1966.- 292 с.

Кибальчич Микола Iванович.Украiнська Радянська Енциклопедiя, т. 6, 1961,- С. 311.

Козовский Ю. Вчений-революционер.- Чернiгов//«Деснянська правда»,— 1958, 6 липня.

Кравец А. С. Видатний винахiдник i революцioнер. До 100-рiччя з дня народження М.I. Кибальчича.- Чернiгов//Деснянска правда.- 1953, 31 жовтня.

Кравец А.С. Вчений-революцioнер. До 110-рiччя з дня народження М.I. Кибальчича.- Чернiгов//Деснянська правда.- 1963, 30 жовтня.

Кравец А. Перед стратою. Невщомий лист Миколи Кибальчича//Вечiрнiй Киiв.- 1964, 4 грудня.

Крилач Ю. Винахщник i революцioнер// Наша культура, 1962, № 10 (54). Додаток до газети Наше слово.— Варшава, 1962, 28 жовтня.

Паровой Ю. Перший з хоробрих.- Киiв//Друг читача, 1967, № 17 (367) 25 квитня.

Потупенко С. Тема чекая митця.- Киiв // В!тчизна,- 1968, № 5.— С 208-211.

Ромашка М. Мужне серце//Киiвська правда.- 1961, 20 травня.

Фроленко М. Страта Олександра II.- Харьков, Шляхи революцii, 1929.-40 С.

Roustam-Bek B. "Aerial Russi"- London: 1916,— Р. 12.

Николай Иванович Кибальчич Превод от Русския задграничен печат. (Една популярна биография).- Пловдив, Дружественна печатница Съгласие, 1895.- 24 с.

Venturi F." II рорulismo russo"  V. 2- Тоrino, 1952. Р. 1097.

Start indas Weltall  - Berlin : 1957.- S. 1.

Жуiовиh 3. Ко iе био Николаi Кибалчич?- Белоград//Политика. — 1967, 5-9 октобар.

КИНО

Великое предвидение, Художественно-документальный фильм/Сценарий Н.Саламанова. Режиссер М.Авербах//Ленинград. Киностудия хроникально-док. фильмов. 1961.

Николай Кибальчич: Кинофильм в двух частях/Сценарий В.Травинского и М.Хейфеца. Режиссер Б.Мельников//Ленинград. Киностудия научно-попул. фильмов, 1962.

Первый рейс к звездам: Цв. док. фильм / Сценарий Г.Кублицкого и Е.Рябчикова. Режиссеры Д. Боголепов, И.Копалин, Г. Носенко//Центральная студия док. фильмов. Моск. студия научно-попул. фильмов, 1961.

Софья Перовская: Художественный фильм/ Сценарий Л.О. Арнштама и Е.И.Габриловича. Постановщик Л.О.Арнштам. В роли Кибальчича -Б.Хмельницкий // Киностудия Мосфильм, 1968.

ТЕАТР

1881 год: Пьеса в 10 картинах/Автор Н.Н.Шаповаленко. Постановка Е.О.Любимого-Ланского. В роли Кибальчича - Субботин//Театр МГСПС1, 1925.

Народовольцы: Драматическая хроника в двух частях/Автор А.Свободин. Постановка О.Н.Ефремова. Режиссер Е.Шифферс. В роли Кибальчиа — Г.М.Коваленко//Моск. театр Современник, 1968.