|
|
|
|
|
|
ПРЕДИСЛОВИЕ В XIV том Собрания сочинений Маркса-Энгельса вошли основные философские работы Энгельса. В «Анти-Дюринге», «Диалектике природы» и «Людвиге Фейербахе» рассматриваются все коренные проблемы марксизма. Основное внимание здесь сосредотачивается на обосновании и развитии метода диалектического материализма, который Энгельс разрабатывает на основе изучения огромного исторического и эмпирического материала различных областей человеческого знания. Энгельс— материалист-диалектик, и поэтому для него диалектика понятий, это — лишь отражение того диалектического движения и развития, которое совершается в самом материальном мире. «Анти-Дюринг» впервые был издан отдельной книгой в 1878 г. До этого он печатался отдельными статьями в органе германской социал-демократии «Vorwarts». В «предисловии к трем изданиям» Энгельс излагает причины и историю появления своего труда. «Анти-Дюринг» является прекрасным образцом того, как основоположники марксизма свою теоретическую работу непосредственным образом увязывали с насущными задачами рабочего движения. Работа Энгельса над «Диалектикой природы» по времени совпадает и даже начало ее несколько предшествует работе над «Анти-Дюрингом». Основные выводы, к которым пришел Энгельс, работая над «Диалектикой природы», нашли свое выражение в «Анти-Дюринге», что, однако, ни в коей мере не умаляет самостоятельного значения первой работы, где всесторонне и систематически формулированы основные проблемы диалектики в естествознании. После смерти Маркса Энгельсу пришлось заняться подготовкой к печати второго и третьего томов «Капитала», поэтому у нега не осталось времени, чтобы издать свою работу по диалектике природы. «Людвиг Фейербах» вначале был напечатан отдельными статьями в «Neue Zeit», теоретическом органе социал-демократии, в 1886 г., отдельным же изданием в несколько переработанном виде вышел в 1888 г. В этой работе Энгельс излагает историю развития теоретических взглядов своих и Маркса и дает краткое изложение их содержания. Значение этой работы Энгельса в истории развития марксизма очень велико. Сжатость и популярная форма изложения делают ее доступной для самого широкого массового читателя. * * * Ввиду того, что большая часть материалов этого тома уже была набрана и отпечатана еще при старом руководстве института Маркса и Энгельса, чтобы не оттягивать его издание на ряд месяцев переводы остались старые: «Анти-Дюринг» и «Людвиг Фейербах»— по изданиям 1928 г., «Диалектика природы» — по изданию 1930 г. Проверку и исправление переводов приходится оставить до следующего издания. Предметный указатель составлен заново т. Юдиным. 7 сентября 1931 г. АНТИ-ДЮРИНГ ПЕРЕВОРОТ В НАУКЕ, ПРОИЗВЕДЕННЫЙ
г. ЕВГЕНИЕМ ДЮРИНГОМ ПРЕДИСЛОВИЯ К ТРЕМ ИЗДАНИЯМ. I. Предлагаемый труд вовсе не есть плод какого-нибудь «внутреннего побуждения». Наоборот, когда три года тому назад господин Дюринг появился вдруг в качестве адепта и в то же время реформатора социализма и вызвал на бой весь свой век, мои друзья в Германии стали обращаться ко мне с неоднократными настоятельными просьбами подвергнуть критике эту новую социалистическую теорию в тогдашнем центральном органе социал-демократической партии «Volks-staat». Они считали это безусловно необходимым, чтобы не дать молодой и только недавно окончательно объединившейся партии нового повода к сектантскому расколу и раздору. Они могли лучше, чем я, судить о положении вещей в Германии, поэтому я обязан был верить им. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что часть социалистической печати приветствовала неофита с теплотой, которая, хотя и относилась к «доброй воле» господина Дюринга, заставляла, однако, опасаться, чтобы под предлогом именно этой дюринговской доброй воли не было на веру принято и дюринговское учение. Нашлись и люди, которые уж готовились распространить это учение в популярной форме среди рабочих. И, наконец, господин Дюринг и его маленькая сектантская кучка прибегли ко всем ухищрениям рекламы и интриги, чтобы заставить «Volksstaat» занять решительную позицию по отношению к новому, выступившему с такими огромными претензиями, учению. Несмотря на это, прошел год, прежде чем я решился, отложив в сторону другие работы, «вкусить» от этого кислого плода. Это был плод, который приходилось, раз отведав его, съесть до конца. И он был не только очень кисел, но и очень велик. Новая социалистическая теория выступила как последний практический итог новой философской системы. Нужно было поэтому изучить ее в связи с этой системой, а значит, изучить и самое систему; нужно было 4 АНТИ-ДЮРИНГ следовать за господином Дюрингом в ту обширную область, в которой он трактует о всевозможных вещах и сверх того еще кое о чем. Так возник ряд статей, которые появились с начала 1877 года в преемнике «Volksstaat'a», лейппигском «Vorwarts'e», и здесь предлагаются в связном виде. Таким образом, характер объекта критики побуждал ее к такой обстоятельности, которая абсолютно непропорциональна научному содержанию этого объекта, т. е. дюринговских сочинений. Впрочем, в извинение этой обстоятельности я могу сослаться еще на два других обстоятельства. Во-первых, она дала мне возможность развить с положительной стороны в многообразнейших затрагиваемых здесь областях мою точку зрения на вопросы, представляющие теперь более общий научный или практический интерес. Это имело место в каждой отдельной главе, и хотя это сочинение совсем не имеет цели противопоставить системе господина Дюринга другую систему, но от читателя, надеюсь, не укроется внутренняя связь выдвинутых мной идей. У меня уже теперь имеется достаточно доказательств, что в этом отношении мой труд не оказался совершенно бесплодным. С другой стороны, «системосозидающий» господин Дюринг не представляет собою единичного явления в современной Германии. С некоторых пор в Германии растут дюжинами, как грибы, системы космогонии, натурфилософии вообще, политики, политической экономии и т. д. Ничтожнейший доктор философии, даже студиоз не могут обойтись без целой «системы». Подобно тому как в современ-ном государстве предполагается, что каждый гражданин способен судить обо всех вопросах, по которым он должен подать свой голос; подобно тому как в политической экономии допускается, что каждый потребитель — основательный знаток всех товаров, которые ему приходится покупать для себя, подобно этому обстоит дело и в области науки. Свобода науки означает право писать обо всем, чему не учился, и выдавать это за единственный строго научный метод. А господин Дюринг — один пз характернейших представителей этой заносчивой псевдонауки, которая теперь выступает повсюду в Германии на переднем плане, заглушая все громом своих трескучих фраз. Трескучие фразы в поэзии, в философии, в политике, в политической экономии, в истории, трескучие фразы с кафедры и трибуны, трескучие фразы везде, трескучие фразы с претензиями на превосходство и глубину мысли в отличие от простых, плоско-вульгарных, трескучих фраз других наций, трескучие фразы как самый характерный и массовый продукт немецкой интеллектуальной индустрии: дешево, но скверно, подобно другим немецким фабрикатам, ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ 5 рядом с которыми они не были, к сожалению, представлены на филадельфийской выставке. Даже немецкий социализм — после доб-рого примера, поданного господином Дюрингом,—с успехом упраж-няется теперь в трескучих фразах высшего сорта и выпускает кое-каких господ, чванящихся «наукой», из которой они «на самом деле ничегошеньки не выучили». Это — детская болезнь, свидетельствующая о начинающемся обращении немецкого студиоза в социал-демократическую веру, болезнь, которая неотделима от этого движения, но которая, однако, при удивительно здоровой натуре наших рабочих, будет, несомненно, изжита. Не моя вина, что я должен был следовать за господином Дюрингом в области, в которых, в лучшем случае, я мог выступать только в качестве дилетанта. В подобных случаях я, по большей части, ограничивался тем, что противопоставлял ложным или неправильным утверждениям моего противника правильные, бесспорные факты. Так пришлось мне поступить в области юриспруденции и в некоторых вопросах естествознания. В других случаях дело шло об общих принципах из области теоретического естествознания, следовательно о вещах, в которых и естествоиспытатель-специалист вынужден выйти из рамок своей специальности и переступить в соседнюю область, — т. е. о вещах, в которых он, по признанию господина Вирхова, является таким же «полузнайкой», как и мы, простые смертные. Надеюсь, что к небольшим неточностям и погрешностям моего изложения отнесутся с тем же снисхождением, каким относятся в этих случаях друг к другу специалисты. Когда я заканчивал это предисловие, мне попалось на глаза составленное господином Дюрингом объявление о новом «капитальном творении господина Дюринга «Новые основные законы рациональной физики и химии». Я отлично сознаю недостаточность своих сведений в химии и физике, но все же, думается, я достаточно знаю господина Дюринга, чтобы, не заглядывая даже в вышеназванное сочинение, предсказать, что установленные в нем законы физики и химии по своей ошибочности или тривиальности достойны занять место рядом с прежними, открытыми господином Дюрингом и ра-зобранными в моем сочинении законами политической экономии, мировой схематики и т. д. и что построенный господином Дюрингом ригометр, или инструмент для измерения очень низких температур, пригодится в качестве измерителя не высоких или низких температур, а единственно только невежественной дерзости господина Дюринга. Лондон, 11 июня 1878 г. II. Для меня было неожиданностью, что настоящее сочинение должно появиться новым изданием. Разбиравшиеся в нем вопросы в наше время уже почти что забыты; само оно не только печаталось частями в лейпцигском «Vorwarts'e» в 1877 и 1878 гг. для многих тысяч читателей, но было выпущено отдельной книгой в большом количестве экземпляров. Кого же еще может интересовать, что я писал несколько лет тому назад о господине Дюринге? Успехом этим я обязан, разумеется, прежде всего тому обстоятельству, что это произведение, как и вообще почти все мои находившиеся еще тогда в продаже сочинения, было, вскоре после объявления закона против социалистов, запрещено в Германской империи. Для того, кто не закоснел в наследственных бюрократических предрассудках стран Священного союза, было ясно, к чему приведет этот запрет; следствием его были удвоенный и утроенный сбыт запрещенных книг и доказательство бессилия господ из Берлина, которые объявляют запрещения и не могут провести их на практике. В результате — любезность имперского правительства вызывает потребность в большем количестве новых изданий моих мелких сочинений, чем я это могу взять на себя; у меня нехватает времени просмотреть как следует текст этих вещей, и, по большей части, я должен ограничиваться простой перепечаткой их. К этому присоединяется еще другое обстоятельство. Разобранная здесь «система» господина Дюринга захватывает обширнейшую теоретическую область; я вынужден был повсюду следовать за ним и противопоставить его взглядам свои собственные. Отрицательная критика стала благодаря этому положительной; полемика превратилась в более или менее связанное изложение представляемого Марксом и мной диалектического метода и коммунистического мировоззрения, к тому же в довольно обширном ряде областей знания. С тех пор как Маркс впервые изложил в «Нищете философии» и «Коммунистическом манифесте» этот метод, последний пережил двадцатилетний инкубационный период, пока с появлением «Капи-
тала» он не стал захватывать с растущей быстротой все более широкие круги; а в настоящее время он имеет последователей во всех странах, даже за пределами Европы, где имеются, с одной стороны, пролетарии, а с другой,—добросовестные научные теоретики. Таким образом, существует, повидимому, читающая публика, настолько интересующаяся этим вопросом, что она готова ради положительной части сочинения примириться и с ставшей теперь во многих отношениях бесцельной полемикой со взглядами Дюринга. Замечу мимоходом: так как излагаемый здесь метод и мировоззрение в значительнейшей своей части был обоснован и развит Марксом и лишь в ничтожной мере мной, то, само собой разумеется, что моя книга появилась не без его ведома. Я прочел ему всю рукопись перед тем, как отослать ее в печать, а десятая глава отдела о политической экономии («Из критической истории») была написана Марксом и только из посторонних соображений была мною, к сожалению, виде предыдущее. Во-первых, как мне ни хотелось изменить кое-что в изложении, у меня не было времени для основательного пересмотра книги. Дело в том, что на мне лежит обязанность приготовить к печати оставшиеся от Маркса рукописи, а это гораздо важнее, чем все прочее. К тому же и совесть моя противится всякому изменению текста. Моя книга представляет полемическое сочинение, и по отношению к своему противнику я считаю себя обязанным не улучшать ничего там, где он не может ничего улучшить. Я мог бы только потребовать себе право возразить на ответ господина Дюринга. Но я не читал и без особой нужды не стану читать того, что господин Дюринг написал о моей работе: теоретические счеты с ним я покончил. Кроме того, я тем более обязан соблюдать по отношению к нему правила литературной борьбы, что с тех пор берлинский университет обошелся с ним до позорности несправедливо. Правда, он был за это наказан. Университет, который идет на то, чтобы лишить господина Дюринга, при всех известных обстоятельствах, свободы преподавания, не вправе жаловаться, если при других, тоже всем известных обстоятельствах, ему навязывают господина Швенингера. Только во второй главе третьего отдела, «Очерк теории», мною сделаны объяснительные дополнения. Так как в ней излагается коренной пункт защищаемого мною мировоззрения, то мой против-ник не будет сетовать на меня за то, что я старался быть более 8 АНТИ-ДЮРИНГ популярным и сделать кое-какие дополнения. У меня же к этому есть и внешний повод. Дело в том, что три главы—первая глава Введения и первая и вторая главы третьего отдела—были мною обработаны в самостоятельную брошюру для моего друга Лафарга, который должен был перевести ее на французский язык; затем с французского издания были сделаны переводы на итальянский и польский языки. По-немецки эта же брошюра вышла под заглавием «Развитие социализма от утопии к науке»; в течение нескольких месяцев она выдержала три издания и была переведена на русский и датский языки. Во всех этих изданиях только упомянутая выше глава появилась с дополнениями, и было бы педантично с моей стороны в новом издании оригинального произведения придерживаться первоначального текста, а не того, который в позднейших изданиях получил международное значение. Но, кроме этого, мне хотелось бы внести изменения по двум пунктам. Во-первых, по отношению к первобытной истории человечества, ключ к которой дал нам Морган лишь в 1877 году. Но так как мне за это время пришлось обработать относящийся сюда доступный мне материал в моей книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (Цюрих 1884 г.), то я считаю достаточным простое указание на эту работу. Во-вторых, по отношению к той части, в которой речь идет о теоретическом естествознании. Она сильно страдает от неясности изложения, и многое можно было бы изложить гораздо яснее и определеннее. Если я не считаю себя вправе изменить текст, то тем более я обязан критиковать самого себя здесь, в предисловии. Маркс и я были единственными, которые из немецкой идеалистической философии спасли сознательную диалектику, перенеся ее в материалистическое понимание природы и истории. Но для диалектического и вместе с тем материалистического понимания природы требуется знакомство с математикой и естественными науками. Маркс знал основательно математику, но за естественными науками мы могли следить лишь урывками, спорадически. Поэтому, как только я покинул торговую контору и переехал в Лондон, я в меру сил подверг себя, в области математики и естествознания, процессу полного «линяния», как выражается Либих, п потратил на это бОльшую часть своего восьмилетнего пребывания там. Но в самый разгар этих занятий мне пришлось познакомиться с так называемой натурфилософией г. Дюринга. Вполне естественно поэтому, если я в то время часто не мог подыскать надлежащего технического термина и с некоторым трудом ориентировался в области теоретичес- ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 9 кой. Зато сознание моей неуверенности делало меня осторожным и тем предохраняло от серьезных прегрешений против установленных в то время фактов и от извращения общепризнанных теорий. И лишь один непризнанный великий математик письменно жаловался Марксу, что я дерзнул оскорбить честь \/—1. В этих занятиях математикой и естествознанием мне важнее всего было
убедиться на частностях, — по отношению к общему я давно уже в этом не
сомневался, — что над хаосом бесчисленных изменений в природе господствуют
те же диалектические законы движения, что и над кажущейся случайностью
исторических событий, — законы, которые проходят красной нитью через
историю развития человеческой мысли и постепенно проникают в сознание
мыслящих людей; законы, которые во всеобъемлющей, хотя и мистической
форме,впервые были открыты Гегелем и которые нам хотелось — такова была
одна из наших задач—освободить от этой мистической формы и представить во
всей их простоте и всеобщности. Само собою разумеется, что старая
натурфилософия, как бы много она ни содержала в себе действительно
хорошего и плодотворного,1 нас не могла удовлетворять, как показано в
прилагаемом сочинении. 1. Гораздо легче с тупоумной посредственностью а 1а Карл Фогт бранить старую натурфилософию, чем оценить ее историческое значение. В ней много нелепостей и сумасбродства, однако не больше, чем в современных не-философских теориях естествоиспытателей; а рядом с этим она содержит и много серьезного и разумного, как это стали признавать со времени pacпространения теории развития. Так, Геккель с полным правом признает заслуги Тревирануса и Окена. Последний в своем учении о первоначальной слизи и первом пузырьке выставил в качестве постулата биологии то, что позднее было открыто в форме протоплазмы и клетки. Что касается Гегеля, то он во многих отношениях стоял гораздо выше своих современников-эмпириков, объяснявших все непонятные явления тем, что в основу их клали какую-нибудь силу — движущую, плавательную, электрическую, силу сопротивления и т.д.— или, где где это не подходило, какое-нибудь неизвестное вещество—световое, тепловое, электрическое и т. п. Мнимые вещества теперь уже почти устранены, но спекуляция силами, с которой боролся Гегель, все еще иногда проявляется, как, например, в инсбрукской речи Гельмгольца в 1869 г. [Helmtiolz, Pop. Vorlesungen II.Heft, 1871,S.190). Против унаследованного от французов XVIII столетия обоготворения Ньютона, которого Англия осыпала почестями и богатством, Гегель выставлял на вид то обстоятельство, что, собственно, основателем современной механики является Кеплер, который умер в Германии в нищете, и что ньютоновский закон тяготения уже содержался во всех трех кеплеровских законах, а в третьем даже ясно выражен. То, что Гегель доказывает несколькими простыми уравнениями в § 270 своей «Натурфилософии» (Hegels Werke, 1842, VII Band, 98, 113—115), мы находим как результат новейшей систематичеcкой механики, у Густава Кирхгофа (Oustav Kirchhoff, Voriesiingen Ober mathem. 10
АНТИ-ДЮРИНГ Она в своей гегельянской форме грешила тем, что не признавала за природой никакого развития во времени, ничего идущего «одно за другим», но лишь идущее «одно возле другого». Причины этого коренились, с одной стороны, в самой гегелевской системе, которая только «Духу» приписывала историческое развитие, а с другой стороны, и в тогдашнем общем состоянии естествознания. Таким образом, в этом отношении Гегель стоит далеко позади Канта, который в своей теории о происхождении миров предполагал, что солнечная система имела начало, а своим открытием влияния морских приливов на замедление вращения земли предвещал ее гибель. Наконец, моя задача была не в том, чтобы внести диалектические законы в природу извне, а в том, чтобы найти их в ней и из нее их развить. Однако выполнить это в общей связи и по отношению к каждой отдельной области составляет исполинский труд. Столь обширное поле едва ли был бы в состоянии обработать даже тот, кто посвятил бы этому все свое свободное время. Но со смерти К. Маркса мое время было поглощено более настоятельными обязанностями, и я должен был прервать свою работу. Я вынужден пока удовлетвориться содержащимися в этой работе намеками; быть может, в будущем мне представится случай собрать и издать результаты моих работ вместе с весьма важными математическими манускриптами, оставшимися после Маркса. Может, впрочем, случиться, что прогресс теоретического естествознания сделает большую часть моей работы или всю ее совершенно излишней, ибо революция, на которую теоретическое естествознание толкается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся чисто эмпирических открытий, заставит даже самого упорного эмпирика признать диалектический характер явлений природы. Старьте, застывшие противоречия, резкие, необходимые границы все больше и больше исчезают. С того времени, как удалось превратить в жидкое состояние последние «настоящие» газы, с того времени, как было доказано, что тело может быть приведено в такое состояние, в котором нельзя отличить капельнообразной формы от газообразной, — аггрегаты утратили последний остаток своего прежнего абсолютного характера. Закон кинетической теории газов, в силу которого в совершенных газах квадраты скоростей, с какими _______________________ Physik, 2. Auflage, Leipzig 1877, S. 8—10), и именно почти в той же, развитой Гегелем, простой систематической форме. Отношение натурфилософов к сознательно диалектическому естествознанию такое же, как и отношение утопистов к современному коммунизму. ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 11 при одинаковой температуре движутся отдельные молекулы газов, обратно пропорциональны весу молекул, — этот закон ввел также и теплоту в ряд тех форм движения, которые подлежат нашему измерению. Если еще десять лет тому назад вновь открытый великий основной закон движения понимали как простой закон сохранения энергии, как простое выражение неразрушимости и несози-даемости движения, следовательно просто с его (закона) количественной стороны, то в настоящее время это узкое отрицательное определение все больше и больше вытесняется положительным — именно учением о превращении энергии, и в атом определении ясно выражено качественное содержание процесса и исчезает последнее воспоминание о внемировом творце. Теперь уже не приходится доказывать как нечто новое, что количество движения (так называемая энергия) не изменяется, когда из кинетической энергии (так называемой механической силы) оно превращается в электричество, теплоту, потенциальную энергию и т. п. и наоборот; это раз навсегда служит теперь основанием более глубокого исследования самого процесса превращения, того великого основного процесса, в познании которого заключается все познание природы. С тех пор как биологию изучают при свете теории эволюции, в области органической природы одна за другой исчезают окостенелые границы классификации; не поддающиеся классификации промежуточные звенья увеличиваются с каждым днем, более точное исследование перебрасывает организмы из одного класса в другой, и отличительные признаки, делавшиеся чуть ли не символом веры, теряют свое безусловное значение; мы знаем теперь кладущих яйца млекопитающих и, если это подтвердится, то и четвероногих птиц. Если уже много лет тому назад Вирхов вынужден был вследствие открытия клетки заменить неделимость индивидуума федерацией клеточных государств, —что, конечно,очень прогрессивно, но мало соответствует научной и диалектической точке зрения, — то теперь понятие о животном (следовательно , и человеческом) индивидууме еще более осложняется вследствие открытия белых кровяных шариков, амебообразно движущихся в организме высших животных. А ведь именно эти будто бы непримиримые и неразрешимые полярные противоположности, эти насильственно закрепленные границы классификации и придали современному теоретическому естествознанию ограниченно-метафизический характер. Признание, что эти противоположности и различия имеют в природе лишь относительное значение, что, напротив, приписываемая природе неподвижность и абсолютность внесены в нее лишь нашей рефлексией,—это признание составляет 12 АНТИ-ДЮРИНГ основной пункт диалектического понимания природы. Правильность диалектического понимания все более подтверждается накопляющимися фактами естествознания, и это понимание легче воспринимается, если с диалектическим характером этих фактов сопоставить познание закона диалектического мышления. Во всяком случае естествознание находится теперь на такой ступени развития, что оно не может уже ускользнуть от диалектического обобщения, если не забудут, что результаты, в которых обобщаются данные опыта, суть понятия; искусство же оперировать понятиями не врожденно и не заключается в обыденном здравом смысле, но требует действительного мышления, которое, в свою очередь, имеет за собой столь же продолжительную историю, как и опытное естествознание. Именно тем, что естествознание усвоит себе результаты, достигнутые развитием философии в течение двух с половиной тысяч лет, оно, с одной стороны, освободится от всякой обособленной, вне и над ним стоящей натурфилософии, а с другой—также и от своего собственного, унаследованного от английского эмпиризма, поверхностного метода мышления. Лондон, 23 сентября 1885г. III. Нижеследующее новое издание представляет, за немногими, очень незначительными, стилистическими поправками, перепечатку предыдущего. Я позволил себе существенные дополнения только в одной главе, в десятой главе второго отдела: «Из критической истории», в силу следующих соображений. Как уже упомянуто в предисловии ко второму изданию, эта глава во всем существенном составлена Марксом. Первоначально, когда работа предназначалась для газетной статьи, я был вынужден значительно сократить рукопись Маркса, и именно в тех местах, где критика дюринговских взглядов отступает на задний план перед самостоятельным изложением истории политической экономии. Но именно эти части рукописи представляют еще и теперь величайший интерес. Я считаю себя обязанным привести, по возможности, полно и дословно те рассуждения Маркса, в которых он отводит таким людям, как Петти, Нора, Локк, Юм, подобающее им место в зарождении классической политической экономии; еще более относится это к его объяснению «Экономической таблицы» Кенэ, этой оставшейся для всей современной политической экономии неразрешимой загадки сфинкса. Все же то, что касалось исключительно сочинений господина Дюринга, я выпустил, поскольку это не нарушало связи целого. Вообще же я могу быть совершенно доволен тем распространением, которое получили со времени предыдущего издания изложенные в этом сочинении взгляды в науке и в рабочем классе, и притом во всех цивилизованных странах мира. Лондон, 23 мая 1894 г.
|
|